Текст книги "Час отплытия"
Автор книги: Мануэл Феррейра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Annotation
В сборник крупнейшего писателя Островов Зеленого Мыса вошли повести «Час отплытия» и «Ордер на арест», составляющие своеобразную дилогию. В первой рассказывается о коренных жителях страны, вынужденных в поисках заработка покидать родину, во второй – об их судьбе в эмиграции. Произведения запечатлели рост самосознания креолов, их стремление к свободе, национальной независимости.
В сборник включены также рассказы писателя.
Мануэл Феррейра
Предисловие
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
Филип Рыбья Голова
История ньо Висенте
Воскресенье у друзей
Вечерний чай у доны Эстер
Жоана
Первый бал
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
Мануэл Феррейра
ЧАС ОТПЛЫТИЯ
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
Предисловие
Среди португалоязычных писателей современной Африки вряд ли найдется человек, отличающийся таким разнообразием интересов и такой многогранностью художественной натуры, как Мануэл Феррейра.
Романист и автор рассказов; литературовед и ученый, создатель первой в мире истории португалоязычных литератур Африки; просветитель, наставник юношества, социолог и публицист; этнограф и собиратель африканского фольклора, издатель журнала «Африка», посвященного проблемам португалоязычного искусства и культуры, – вот далеко не полный перечень творческих устремлений писателя.
Уроженец Португалии, Мануэл Феррейра окончил на родине факультет общественных наук Лиссабонского университета (одновременно он посещал занятия и на филологическом факультете). Чтобы избежать преследования салазаровских властей, молодой Феррейра отправляется на Острова Зеленого Мыса, где с 1941 по 1947 год проходит военную службу. Именно в то время он впервые обращается к литературному творчеству. Его пребывание на Островах во многом способствовало оживлению местной культурной жизни: Мануэл Феррейра сотрудничает в журнале «Кларидаде», вокруг которого сосредоточилась тогда почти вся творческая интеллигенция колонии, участвует в создании новой литературной группы – «Сертеза» (1944). После этого М. Феррейра два года служил в Анголе и шесть лет – в «португальской» Индии. Свои рассказы и очерки он публикует в прогрессивных периодических изданиях Португалии, Анголы и Островов Зеленого Мыса.
Длительное пребывание Мануэла Феррейры в колониях определило его творческую судьбу. Африка, и прежде всего Острова Зеленого Мыса и Ангола, навсегда приковала его внимание. В настоящее время писатель живет в Лиссабоне, принимает самое непосредственное участие в общественно-просветительской деятельности португальской интеллигенции, постоянно укрепляет свои контакты с представителями африканской, прежде всего португалоязычной, культуры. Член Коммунистической партии Португалии, в прошлом секретарь правления Португальского общества писателей, ликвидированного фашистским правительством, в декабре 1973 года Мануэл Феррейра был избран вице-президентом Ассоциации португальских писателей. После революции 25 апреля 1974 года он около двух лет работал на телевидении и в том же 1974 году был назначен заведующим кафедрой португалоязычных литератур Африки на филологическом факультете Лиссабонского университета, а четыре года спустя стал руководителем Центра африканских исследований. Писатель активно работает в португальском отделении Международной ассоциации литературных критиков, в совете Общества португало-советской дружбы.
В творчестве Мануэла Феррейры преобладают африканские мотивы. Они отчетливо проявляются и в публицистике – писатель активно сотрудничает в газетах и журналах Португалии, Испании, Нигерии, Анголы, Островов Зеленого Мыса и др., – и в его социологических и литературоведческих исследованиях. Назовем, к примеру, книгу «Креольское путешествие, или культурный и этнический синтез на Островах Зеленого Мыса» (1967), обстоятельную статью об ангольской культуре для «Большого словаря португальской литературы и литературоведения» (1973) и двухтомный труд по истории португалоязычных литератур Африки (1977).
Появление первых двух томов антологии-панорамы африканской португалоязычной поэзии «В царстве Калибана», составлением которой писатель занимался много лет, привлекло пристальное внимание всех, кого интересуют проблемы культуры и общественного развития португалоязычного мира. Название антологии выбрано составителем не случайно: используя шекспировские образы Калибана и Просперо, М. Феррейра сравнивает освободившуюся от гнета колониализма Африку с Калибаном, который сумел овладеть мировой культурой и обрести свой язык. Первый том антологии-панорамы (1975) посвящен поэзии Островов Зеленого Мыса и Гвинеи-Бисау, второй (1976) воссоздает историю формирования и развития ангольской поэзии, островов Сан-Томе и Принсипи.
За исключением ранних произведений – сборника рассказов «Толпа» (1944) и романа «Семья Мота» (1956), – художественная проза Мануэла Феррейры также всецело посвящена Африке.
Излюбленные жанры Феррейры – повесть, рассказ, сказка для детей, где оживают персонажи зеленомысского и ангольского фольклора. В книгах рассказов «Морна» (1948), «Морабеза» (1958) и «Земля принесенная с собой» (1972) зеленомысская действительность нашла свое отражение в самых разнообразных аспектах: здесь и социальные проблемы, и особенности островной жизни, и пробуждение самосознания зеленомысцев.
Островам Зеленого Мыса посвящены и повести Мануэла Феррейры – «Час отплытия» (1962, 2-е изд. – 1963, 3-е изд. – 1972) и «Ордер на арест» (1971, 2-е изд. – 1978).
Круг проблем, попадающий в поле зрения М. Феррейры в повести «Час отплытия», очень широк. Он охватывает повседневную жизнь острова Сен-Висенти, торгового центра страны, где всегда в изобилии контрабандные товары, в то время как на других островах – Санту-Антан, Сан-Николау – люди умирают от голода. Драматические судьбы, политические интриги, любовные коллизии, рост недовольства и возмущения народных масс – все это нашло отражение в книге. Писатель раскрывает наиболее важные общественные процессы на Островах Зеленого Мыса – расслоение крестьянства, становление новой буржуазии.
Мануэл Феррейра последовательно развивает в этой повести основные темы зеленомысской литературы, связанные с засухой и ее гибельными для жителей архипелага последствиями – голодом, нищетой, проституцией, неизбежностью эмиграции в дальние страны, что ведет к постоянной мучительной раздвоенности сознания креола: необходимость покинуть родину из-за невозможности найти работу противоречит страстному желанию остаться там, где его удерживают столько корней.
Голод становится одним из главных действующих лиц повести. Его присутствие зримо, почти физически ощущается с первых же страниц; он так же неотделим от Островов, как окружающий их океан. Книга М. Феррейры открывается страшной в своей реалистической лаконичности картиной опустошения: «Отвратительный призрак нищеты распростерся над островом, голод опустошал деревни, неумолимо, точно чума, уничтожал он все на своем пути по пустынной, выжженной солнцем до желтизны земле, некогда покрытой буйной растительностью». Голод в «Часе отплытия» – не метафизическая абстракция, а явление конкретное и многоликое: он не только иссушает человека, делая его похожим на скелет, не только убивает его физически, но и калечит нравственно, оказывая тлетворное влияние на душу, лишая надежды, а следовательно, и возможности выжить.
В отличие от большинства зеленомысских романистов, в творчестве которых преобладает сельская тематика, Феррейра воссоздает сцены из жизни Минделу, столицы острова Сан-Висенти, включая события на архипелаге в контекст мировой истории. Несколькими штрихами он обрисовывает международную обстановку – разгар военных действий против гитлеровского фашизма. Широкий общественный фон – явление оправданное и закономерное в книге М. Феррейры, ведь благосостояние жителей Сан-Висенти целиком зависит от международной торговли и от прибытия в порт иностранных судов. Из-за блокады острова немецкими подводными лодками у грузчиков нет работы, и появление в порту иностранного судна воспринимается как чудо, «впрочем, чудо довольно редкое», иронически замечает автор.
В повести «Час отплытия» писатель воспроизводит целую гамму настроений зеленомысцев – от всеми признанного национального свойства – «морабезы» (мягкости, приветливости, радушия) – до затаенного недовольства, растущего чувства протеста. Все большее число креолов начинает осознавать, что народ не может так дальше жить и надо бороться. Сопротивление зреет исподволь, незаметно. И этот медленный, подспудный процесс находит свое высшее проявление в мятеже. Восстание голодных под руководством капитана Амброзио, действительно имевшее место на Островах в 1943 году, отражено, кроме «Часа отплытия», и в других произведениях зеленомысской литературы – в повести «Голодные» Луиса Романо, в поэме «Капитан Амброзио» Габриэла Мариано. В соответствии с жизненной правдой Мануэл Феррейра подчеркивает мирный характер «бунта» и в то же время его неорганизованность и обреченность. Но даже такой бунт доказал потенциальную силу народного гнева: полиция и войска, вызванные, чтобы прекратить беспорядки, в страхе отступают перед стихийным натиском толпы.
Действующие лица повести четко разделены на положительных и отрицательных, однако даже явно отрицательные персонажи, например владелец продовольственных складов в Минделу Себастьян Кунья, обрисованы выпукло и многогранно. Впервые в зеленомысской прозе появляются зловещие фигуры агента португальской охранки сеньора Майи и его добровольного помощника, доносчика по убеждению, Жуки Флоренсио. Из положительных персонажей наиболее жизнен образ доны Венансии, словно олицетворяющий лучшие черты креольского народа – ум, душевность, приветливость, гостеприимство. Представляет интерес и другой персонаж – прапорщик Вьегас, приехавший, как некогда сам Мануэл Феррейра, нести на Островах военную службу и искренно полюбивший местных жителей.
Столь характерная для зеленомысской литературы последнего десятилетия тема осознания интеллигенцией своей ответственности перед народом воплощена у Мануэла Феррейры в образах трех прогрессивно настроенных горожан – профессора Сезара Монтейро, социолога Франсы Жила и поэта Жасинто Морено. Просветитель по призванию, Сезар Монтейро дружен с молодежью; тонко и ненавязчиво пытаясь повлиять на нее, он призывает молодых креолов к активному вмешательству в жизнь. Социолог Франса Жил «твердо, обеими ногами стоит на земле, и проблемы народа были всегда его проблемами», но и ему из-за нежелания идти на компромисс приходится терпеть много неприятностей, в конце концов по доносу полицейского агента Франсу Жила арестовывают, но под давлением общественного мнения губернатору приходится его освободить. Начинает понимать, что нельзя оставаться в стороне от борьбы своего народа, и поэт Жасинто Морено: «Сейчас не время для лирических стихов… надо рассказать миру о тех, кого увез на принудительные работы „невольничий корабль“», – говорит он.
Сюжет «Часа отплытия» мало разветвлен, хотя сюжетных линий в повести несколько и постепенно прорисовывается фабульная схема – история любви прапорщика Вьегаса и Беатрис. Занимательности повествования писатель достигает не быстрым развитием действия, а стремительной сменой ритмов, почти полным отсутствием описательности, частым переключением места или времени действия (экскурсы в прошлое, вводные истории, воспоминания). Книга состоит из пятидесяти трех главок-фрагментов, и все они крепко спаяны, сцементированы в единое целое. Этому служат своеобразные повторы в начале главы последней фразы предыдущего фрагмента. Излюбленные авторские приемы эмоционального воздействия в «Часе отплытия» – ирония, контрастное противопоставление. В книге встречаются разнообразные оттенки и градации комического: от добродушного юмора и грустной улыбки до язвительной насмешки, гневной сатиры.
В 1971 году, через девять лет после опубликования повести «Час отплытия», лиссабонское издательство «Инова лимитада» выпустило в свет новую книгу Мануэла Феррейры – «Ордер на арест». Обе повести как бы составляют дилогию на зеленомысские темы, поясняя и дополняя друг друга. Если в первом произведении действие происходит на Островах в преддверии эмиграции, то вторая книга посвящена креолам-эмигрантам, живущим в Лиссабоне. Внимание автора сосредоточено на общественно-политических проблемах, он ставит своей целью отразить рост самосознания креолов, их солидарность, стремление к свободе и национальной независимости. Становление зеленомысской нации – одна из ведущих тем последней повести Феррейры.
«Ордер на арест», изданный в Португалии еще при фашистском режиме, обладает одной особенностью: впервые в португалоязычных литературах так откровенно и недвусмысленно говорится о национально-освободительном движении в колониях, о подлой роли тайных агентов фашистской охранки и о многих других наболевших, но тщательно скрывавшихся от мирового общественного мнения проблемах. По словам крупнейшего португальского литературоведа коммуниста Оскара Лопеса, это одно из наиболее значительных произведений, появившихся за последние годы в португалоязычных литературах.
По тематике и изобразительным средствам «Ордер на арест» контрастирует не только с «португальским» романом Мануэла Феррейры «Семья Мота» (1956), в чем нет ничего удивительного, но и с повестью «Час отплытия». И это тоже естественно и закономерно: за прошедшее со времени написания первой книги десятилетие в общественной и культурной жизни бывших португальских колоний в Африке произошло немало перемен, которые не могли не отразиться в творчестве писателя.
О важности контекста и того, что можно прочесть между строк, о частом использовании в повести полисемии говорит само ее название. «Voz de prisão» – фразеологическое сращение, означающее «ордер на арест», но дословно переводится как «голос из тюрьмы»; естественно, писатель не пренебрегает и этим, побочным значением.
Повесть М. Феррейры привлекает новизной и оригинальностью формы. Необычна в первую очередь организация материала. Почти вся повесть – воспроизведение разговора гостей, собравшихся у автора-повествователя. Выделяется голос главной героини, тетушки Жожи, креолки, вот уже десять лет живущей в Лиссабоне. В эту хаотичную с виду, но тщательно продуманную писателем многоголосицу вмонтированы ассоциативно возникающие воспоминания, небольшие вставные новеллы. Повествование намеренна бессюжетно. Сперва писатель представляет действующих лиц и определяет место действия – оно происходит сначала в доме у Жожи, затем переносится в гостиную к рассказчику, который принимает у себя в гостях тетушку Жожу и двоих ее соотечественниц, – и лишь какое-то время спустя монолог Жожи, изредка перебиваемый репликами и вопросами гостей, прерывается приходом Витора, окровавленного, в порванной одежде. И тут авторское внимание переключается на Витора, следует рассказ-интродукция об этом юноше и его стычке с расистом.
Необычность изобразительных средств в повести определяется самой проблематикой. «Я намеревался представить персонажей как бы изнутри, из глубины зеленомысской действительности», – говорит Мануэл Феррейра. Хотя мы кое-что узнаем об идейных устремлениях и взглядах рассказчика, персонаж этот с точки зрения внешних примет и характера почти безликий. Зато остальные действующие лица, и в первую очередь бойкая на язык и находчивая Жожа и ее приемный сын Витор, весьма выразительны.
Тетушка Жожа напоминает героиню повести «Час отплытия» Венансию. Как и Венансия, она, не задумываясь, защищает в суде своего земляка, которого обвиняют в том, что он поднял руку на оскорбившего его капитана. Жожа понимает необходимость образования и сама тянется к знаниям. В то же время писатель отнюдь не идеализирует свою героиню: она и суеверна, и немного консервативна – достигнув наконец жизненного благополучия, Жожа без энтузиазма, недоверчиво относится к новым веяниям.
Не таков ее приемный сын Витор, прямой и честный парень, не желающий скрывать своих убеждений и мириться с несправедливостью. Витору всего семнадцать лет, но этот веселый и с виду легкомысленный парень живет напряженной интеллектуальной жизнью: ходит на лекции, беседует с друзьями «о своей земле, о своем народе, о литературе». Спокойному, обеспеченному существованию в Лиссабоне он предпочитает борьбу и тайно уезжает в Африку, чтобы принять участие в национально-освободительном движении своего народа.
Контраст мятежного духом африканского юноши и умиротворенной, довольной жизнью тетушки Жожи, которая до смерти боится политики, считая ее «погибелью» для людей, обретает в конце книги наибольшую остроту. Молодое поколение совсем иное, чем были их деды и отцы, как бы желает подчеркнуть Мануэл Феррейра. Однако конфликт этих двух характеров не нарушает их единства. Тетушка Жожа и Витор словно олицетворяют две стороны национального облика зеленомысцев: традиционную общительность, дружелюбие, гостеприимство, словом, все, что включает емкое креольское слово «морабеза», и новые качества, обретаемые островитянами в борьбе за независимость, – чувство солидарности, готовность постоять за свои права.
Творчество Мануэла Феррейры правдиво отразило настроения в португальских колониях накануне обретения независимости. Книги М. Феррейры, активного борца за независимость Зеленого Мыса и Анголы, ценны для нас прежде всего тем, что обогащают наши познания о далеком архипелаге в Атлантике, который освободился от пятисотлетнего господства колонизаторов и обрел политическую и национальную независимость.
Е. Ряузова
ЧАС ОТПЛЫТИЯ
Повесть
Hora di bai
Romance de Gabo Verde
Lisboa, 1972
Перевод E. Ряузовой
Редакторы A. Корх и А. Михалев
1
Покидая насиженные места в центре острова, жители Сан-Николау устремились на побережье в надежде поймать рыбешку, отыскать маниоковый корень, стебель сахарного тростника или, на худой конец, любое растение, лишь бы обмануть чувство голода. Но и в прибрежных поселках, даже самых крупных и зажиточных, все, бывшее некогда достоянием их обитателей, развеял ветер невзгод и нищеты. Деятельность членов Общества помощи голодающим, раздававших беднякам похлебку, мало что могла изменить: на рассвете, с первыми лучами солнца санитарная карета из муниципальной больницы подбирала тела умерших ночью от истощения. Холодные, застывшие трупы лежали прямо на улице, и никого это уже не удивляло. Разве накормишь всех бесплатной похлебкой – ведь голодающих на Сан-Николау несколько десятков тысяч.
Отвратительный призрак нищеты распростерся над островом, голод опустошал деревни, неумолимо, точно чума, уничтожал он все на своем пути по пустынной, выжженной солнцем до желтизны земле, некогда покрытой буйной растительностью.
Куда девались зеленые рощи, где с изогнутых дугой ветвей свисали гроздья бананов? Где сладкий батат, и фасоль, и маниока, и ямс, и маис, в былые времена плотным ковром устилавшие плоскогорье, чтобы вдоволь насытить людей и животных? Травы, молодые побеги, кусты, корни деревьев – все сгинуло в прожорливой пасти засухи и палящего зноя.
Только в самом центре острова голод обошел стороной дома богачей, да и то лишь некоторые. Поселки без крыш, окон и дверей являли собой страшное зрелище, дополняя картину запустения.
Проклятие довлело над островом. Проклятие засухи и голода. Те, кому удалось выжить в тот суровый год, превратились в жалких калек, измученных жестокой борьбой за существование.
Единственным якорем спасения в то голодное время для отчаявшихся людей был остров Сан-Висенти.
2
Происходило это на архипелаге Зеленого Мыса в тысяча девятьсот сорок третьем году – никто, насколько мне известно, не забыл тех дней и поныне.
Капитану парусника «Покоритель моря», пришвартовавшегося в порту острова Сан-Николау, худощавому угрюмому человеку лет сорока, были известны страшные последствия засухи. Тем не менее его поразила собравшаяся на пристани толпа голодных.
Едва парусник показался на горизонте, люди оживились, пришли в движение – наконец-то они будут избавлены от голода. Не иначе как само провидение посылает им этот корабль. Он увезет голодающих далеко отсюда, на другой остров, и там, на земле обетованной, все они получат кров и пищу. В тех краях голода нет и в помине, кашупы[1] там хватает всем, даже преследуемым судьбой беднякам. Ведь на Сан-Висенти – кто этого не слыхал? – крупнейший порт Островов Зеленого Мыса – Порту-Гранди, куда заходят суда со всего мира, и поэтому в Порту-Гранди постоянно есть работа и еда. На Саосенте[2] много солдат, а их-то всегда кормят досыта.
Спотыкаясь на ходу от слабости, голодающие потянулись к причалу, туда, где стояли шлюпки и катера. Эти шлюпки доставят их на парусник, посланный самим провидением. А парусник отвезет их в дальние края, на землю обетованную.
– Эй, друзья, не спешите, судно никуда не денется.
И капитан терпеливо и обстоятельно объяснял: конечно, он искренне им сочувствует, но ведь немыслимо увезти на паруснике всех. Заберет он только тех, кто числится в списке. Их, и никого больше. Таков приказ губернатора. Всем ясно? Тех, кто есть в списке, на Сан-Висенти ждут родственники, друзья или знакомые. Остальным пока что придется покориться судьбе. Капитан не имеет права нарушить приказ. Впрочем, даже если он и рискнет принять на борт столько пассажиров, то при первом же шторме парусник пойдет ко дну, они и ахнуть не успеют.
– Запаситесь терпением, – уговаривал он. – Пусть те, кого нет в списке, отойдут в сторону. Послушайте, что я вам сообщу. Правительство пришлет за вами другие суда, и перевезут вас всех.
Верить ли такому туманному и ни к чему не обязывающему обещанию? Никто не двинулся с места. Завороженные внезапно выросшим перед ними трехмачтовым красавцем люгером, жители острова будто застыли на берегу. Покинуть сулившую им только голод родину – их единственный шанс выжить. Сан-Висенти представлялся голодающим землей обетованной. А парусник «Покоритель моря» – другом, вестником жизни. Разве не должны они бороться за этот шанс? Ведь парусник у берега, и им наконец улыбнулась надежда уехать.
– Мария, жена ньо[3] Антониньо Дуке!
– Это я!
Все головы повернулись к Марии.
– Жон Фернандес!
– Я здесь!
– Шика Миранда!
Откликнулись сразу трое или четверо, пойди разбери, кто из них действительно Шика Миранда. Женщины затеяли между собой перебранку.
– Это я!
– Нет, я!
– Но ведь это же я!
– Биа, жена ньо Аугусто Фонсеки!
Тотчас отозвалось несколько голосов.
– Это я!
– Нет, я!
– Расступитесь! Дайте пройти. Это же я!
Немыслимая сутолока. Многие совсем пали духом. У них уже не было сил уйти с пристани. С грустью, словно прощаясь с последней надеждой выжить, наблюдали они, как парусник уходил все дальше в открытое море, постепенно пропадая за горизонтом.
Однако кое-кому все же удалось незамеченным пробраться на корабль, упросив капитана или обманув бдительность команды. Приютившись, кто где сумел, они строили радужные планы, втайне убежденные, что, как только окажутся на Сан-Висенти, их не оставят без помощи.
Счастливцы, получившие с Сан-Висенти приглашения, расположились на верхней палубе. Люди изнемогали от слабости, вызванной постоянным недоеданием, но в них возрождалось уже забытое чувство уверенности в завтрашнем дне, и это придавало им бодрости. Остров Сан-Николау остался далеко позади, и люди вдыхали соленый влажный воздух, подставив лица ласковому бризу, навевавшему им сладостные мечты.
3
– Приглашение на Сан-Висенти мне прислала моя бывшая хозяйка. Я работала у нее много лет, и она всегда ко мне хорошо относилась.
Жулия Висенте Гонсалвес была настолько слаба, что лишь огромным усилием воли заставила себя говорить. То и дело переводя дух, заплетающимся языком рассказывала она свою историю.
– Раньше я и сама жила на Сонсенте, но мне всегда страшно хотелось вернуться на Сан-Николау. Я родилась там. Дочка с зятем постоянно звали меня к себе, чтоб вести хозяйство, ходить за внучатами. Вот я и приехала. Еды у нас было вдоволь, и ни в чем мы, слава богу, не нуждались. А потом началась засуха. Сперва умерли Антоне и Лела, потом умерла дочь. Зять ушел на паруснике матросом, и с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Как-то заходит ко мне ньо Томас и говорит: «Поезжайте, Жула, на Сонсенте, да поскорей – ваша прежняя хозяйка, Арминда, будет вам рада-радешенька. Правительство хочет прислать за голодающими корабль, вот и воспользуйтесь случаем. Арминда сама назвала вашу фамилию в муниципалитете».
Парусник качало. Неспокойное, ощетинившееся гребнями волн море усиливало в людских сердцах тревогу и тоску. И когда под напором грозных валов мачты парусника жалобно скрипели, а матрос Шико Афонсо отпускал неизменные шуточки, изможденные люди совсем падали духом, еще угрюмее становились их лица.
– Эй, друзья, это море к вам обращается. Слышите, какой оно ведет разговор? Море совсем как человек. Оно то смеется, то рыдает, то словно хочет что-то сказать. А сейчас оно танцует самбу, ей-богу! Самбу, в которой есть такие слова: любовь в нашей жизни ведь только обман, ла-ла-ра, ла-ла! Вы не любите самбу? Вам больше по сердцу морны[4]? Ну, я так и думал. Сейчас Шико споет для вас одну славную морну.
Взяв свою шестиструнную гитару и глядя далеко в море, он запел. Он пел песни одну за другой, все они были сочинены народными зеленомысскими поэтами и композиторами, которых прозвали на Островах «трубадурами». Но из них один только ньо Эуженио[5] сумел глубоко прочувствовать и воплотить в своем творчестве трагедию зеленомысцев. Никому другому не дано было проникнуть в самое сердце креольского народа. Ни Белезе, ни Мошиньо до Монте. Приобретя кое-какой жизненный опыт, матрос именно в этот момент, такой тяжелый даже для закаленного в штормах бывалого морского волка, ощутил хватавшую за душу глубину морны Эуженио Тавареса.
Шико Афонсо прикрыл глаза, слова песни сами собой срывались с его губ, точно спелый плод с дерева.
О вечное море без края, без дна,
сердито катящее волны,
внемли хоть на миг той тоске без конца,
которой сердца наши полны.
Сидевшая в углу девушка поднялась и пересела поближе к нему, подпевая вполголоса.
– Что и говорить, парень, морны у ньо Эуженио и впрямь отличные.
– И они делаются еще лучше, когда их поет Шико.
Девушка слушала Шико Афонсо, и ей казалось, будто песне вторит и корабль, и в воображении ее возникали радужные картины предстоящей жизни на никогда не виденном ею острове Сан-Висенти. Как там, должно быть, хорошо, сколько впереди удовольствий! На вечеринках она будет до упаду танцевать морны, еды на острове, разумеется, до отвала, а парни все как на подбор красавцы. И в ней неожиданно ожила радость, как в былые времена. Ей вдруг захотелось расколоть кокосовый орех и выпить прохладный сок.
Внезапно прервав пение и прижимая гитару к груди, Шико сказал:
– Лучше всех на Островах Зеленого Мыса поет морны Мошиньо до Монте.
– Ничего подобного.
– Ну, тогда Белеза.
– Вот еще, вовсе нет.
«Бойкая девчонка», – подумал Шико Афонсо, хитро на нее поглядывая.
– А тебя как зовут?
– Нита Мендонса.
– Я тебя разыщу на Сан-Висенти.
– Послушай, что я тебе скажу. Лучше всех морны на Островах пела Салибания. Ты никогда не слышал?
– Нет. Я уже не застал ее в живых.
– Так вот, когда пела Салибания, люди плакали. Незадолго до смерти она совсем ослепла, бедняжка. Трудно поверить, но с виду Салибания больше походила на мужчину. Она была сложена как мужчина и лицом напоминала мужчину. И руки у нее были совсем мужские, а уж бранилась и дралась она, как заправский хулиган. Словом, мужик в юбке. Но стоило ей запеть морну – (тут Шико заметил, что у девушки на редкость белые зубы и голубые глаза), – ни Белеза, ни Мошиньо до Монте, никто на всем свете не мог с ней сравниться. Потом о самой Салибании сочинили морну, ты, наверное, ее знаешь. – И девушка попросила: – Спой, пожалуйста, морну «Час отплытия».
Бросив на Ниту жадный взгляд, Шико насмешливо проговорил:
– Маис, что растет у соседа на поле, так и манит его попробовать, уродился ли он нежный да вкусный.
– Хватит дурачиться. Спой лучше «Час отплытия».
– Ах, «Час отплытия»? Так, значит, это мы вместе с тобой отплываем?
– Перестань говорить глупости.
– А ты, оказывается, девчонка что надо!
Возможно, так оно и было на самом деле, только она терпеть не могла, когда ей об этом говорили прямо в глаза. Нита вскочила с места, порываясь уйти.
– Послушай, останься. Я пошутил. Сейчас я тебе спою «Час отплытия».
И он принялся с беззаботным видом перебирать струны гитары.
4
Если волны улягутся, к вечеру они уже должны быть в гавани острова Сан-Висенти. Там их накормят кашупой и рыбным супом. Поев, они лягут спать в доме у родственников или друзей. Мечта, да и только.
Подгоняемый сильным попутным ветром, парусник поднимался и опускался на волнах, кренясь то на левый, то на правый борт, хрупкое суденышко казалось беззащитным перед морской стихией. Капитан, стоя на мостике, пристально смотрел вдаль. Он не испытывал страха перед штормом, его волновало другое – из-за непогоды корабль может прибыть в порт с опозданием, а это крайне нежелательно.
Ньо Мошиньо заметил, что мало-помалу пассажирами начинает овладевать беспокойство, и решил блеснуть своими познаниями в навигации.
– Да разве когда-нибудь бывает иначе? Море у берегов нашего архипелага вроде бы и не бурное, а порой кажется, будто сам черт в него вселился. Но вы не бойтесь. Волнение на море скоро уляжется.
– Ясное дело, уляжется, только сейчас нам от этого не легче, – пробормотал кто-то в углу.
На Сан-Висенти едет и Шика Миранда. Осенью ей исполнится тридцать семь лет, а поглядеть на нее – запросто можно дать все пятьдесят. Худая как скелет. Состарившаяся от страданий.
– Говорят, на Саосенте никто не голодает. Еды там всем достаточно.
Она изливает душу своему соседу. И надо же было так случиться, что рядом с ней оказался именно ньо Мошиньо, тот самый ньо Мошиньо, о котором уже шла речь, человек незаурядный, с интересной биографией.
– Да, Сан-Висенти – совсем другое дело. Ах, моя бедная нога! – Он с трудом приподнял правую ногу и засучил штанину, чтобы все увидели язву.
– Вам очень больно, ньо Мошиньо?
Старик закатал штанину еще выше, и язва предстала на всеобщее обозрение – глубокая, страшная.
– Она у вас болит?
– Еще как, дочка!
Это давнишняя история. Когда-то Мошиньо поранил ногу, в ранку попала инфекция, и нога загноилась. Мошиньо так и не смог избавиться от язвы. Его соседка Танья уверяла, будто его кто-то сглазил. Он лечился, но ничто не помогало. Теперь ему остается лишь положиться на волю божью. Но ничего, на Сан-Висенти совсем другая жизнь. Там у причала стоят корабли. Там есть работа. Есть кашупа. В душе Мошиньо сам немного сомневался, правда ли то, что он рассказывает сейчас пассажирам, но так приятно дать волю воображению. Да, Сан-Висенти – совсем другое дело, это уж точно.
