Текст книги "Мечь и перо (Часть 1)"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Вот уже несколько месяцев я имею дело с фактами, подтверждающими, что местные правители взимают с крестьян многочисленные налоги под различными названиями. Размеры этих налогов в девять раз превышают сумму, поступающую от правителей в Вашу казну. Таким образом, правители одну часть от налогов, взимаемых с населения, отправляют центральному правительству, а девять частей – в свой карман.

Азербайджан – страна, заплатившая в период правления сельджуков самую большую дань по сравнению с другими странами. Тем не менее эта, поступившая в государственную казну дань представляет собой лишь одну десятую часть от того, что было взято у райята92. Штрафы и взятки сюда не входят, так как они были сугубо личным делом правителей, и мы не в состоянии их учесть.

Причины взяточничества и грабежа, кроются в том, что страна не имеет единого свода законов о наказаниях, а также отсутствуют правительственные суды. Местный правитель не получает указаний, как должно определять размер штрафов. И штрафы, и наказания определяются самим правителем. Шариатские суды, являясь орудием в руках местных правителей, выносят приговоры по их указке. Неисчерпаемым источником доходов правителей является оставшийся от арабских завоевателей закон "дийе", предусматривающий плату за пролитую кровь, иначе говоря – откуп за убийство. Убийцы не наказываются, они платят за кровь убитого, искупая якобы тем самым свой грех. Убийства поощряются правителями и местным духовенством, так как из денег, которые убийца должен заплатить родным убитого, определенная часть идет в карманы правителя и шариатского судьи – кази. Чтобы пресечь истребление людей, надо наказывать убийц и упразднить этот дикий закон, предусматривающий плату за пролитую кровь. Очень часто деньги убийцы, предназначенные наследникам убитого, целиком попадают в карманы местного правителя и действующих с ним за одно духовных лиц.

Грубым беззаконием, которое вызывает справедливое возмущение и недовольство населения, является отсутствие гарантий неприкосновенности семей.

Одна из причин запущенности и упадка государственных дел кроется в том, что духовенство повсеместно вмешивается в государственные дела. Со времени нашествия арабов по сей день в исламских странах не разграничены функции правительства и духовенства. Такое положение в исламских странах можно сравнить с чудовищной хронической болезнью, неизлечимой заразой. Пока духовенство полностью не захватило в свои руки функции правительства, следует предотвратить распространение этой скверны. Разумеется, я не предлагаю, чтобы духовенство было полностью отстранено от государственных дел, ибо в стране, где основной закон – коран, духовенство невозможно отстранить от управления государством. Если бы на то была воля и разрешение элахазрета атабека, я постарался бы определить и ограничить функции духовных персон.

Одна из сложнейших проблем, стоящих перед нами, – это проблема борьбы, которую нам предстоит вести против религиозных сект. Чтобы создать новый Азербайджан, чтобы вновь направить помыслы и сознание народа по культурно-просветительному руслу, следует в первую очередь в корне уничтожить религиозные секты. Обязан отметить, что опорой сектантства и приютом мюридизма является Ширванское шахство. Сектантские распри, религиозные споры приходят в Азербайджан через Ширван.

Арабы и персы привили азербайджанскому народу болезнь сектантства и сектантского фанатизма, Секты, религиозные течения, толки, различные исламские концепции, в противовес гражданским законам, способствуют разрушению и расколу семей. Узаконенные кораном браки сийга и мутэ93 представляют собой большую опасность для создания прочной семьи.

Что касается похода на Грузию, в этом вопросе я не разделяю точки зрения элахазрета Тогрула. В Грузии жизет сплоченный народ. Для нас гораздо выгоднее иметь в лице грузинского народа, искреннего друга, чем подвергнуть эту страну разорению. Народ, представляющий собой образец единства, чрезвычайно трудно полонить, заковать в цепи и подчинить иноземной власти. Присоединив Грузию к империи атабеков, мы тем самым окажемся ответственными за исторический конфликт по соседству с Азербайджаном. Кроме того, нет оснований твердо считать, что поход на Грузию окончится успешно. Народы Грузии невозможно натравить друг на друга, там нет предпосылок для установления и поддержания иноземной власти. Грузия как единое государство может быть нашим другом, но она также способна выступить против нас в качестве врага. Свободолюбие грузинского народа, равно как и азербайджанского, закалилось в суровых долголетних испытаниях. Нам следует, обратить свои взоры на Среднюю Азию. Есть много признаков, указывающих на то, что там наша победа обеспечена. Оставить в покое нашего давнего соперника хорезмшаха и напасть на государства, которые вовсе не являются нашими соперниками, – шаг, безрассудный и неверный с точки зрения большой политики. Азербайджан много лет находился под властью сельджуков, которые ничего не сделали для этой страны, разве дали свои имена нескольким мечетям, площадям и улицам. Нам не следует уподобляться сельджукам. Грузия владеет Черным морем, зато мы владеем Хазаром94. Если мы объявим Хазар открытым морем для грузинских купцов, они откроют Черное море для наших. На этом кончу. Желаю моему старшему и почитаемому брату элахазрету атабеку здоровья и победы.

Кызыл-Арслан".

АТАБЕК МУХАММЕД

Атабек Мухаммед получил письмо Кызыл-Арслана на второй день после своего возвращения из Кермана в Хамадан. Он не очень хорошо представлял себе положение в салтанате. Приходящие из Багдада вести говорили о том, что халиф возлагает большие надежды на новую силу. Победа в Египте новой династии эйюбидов над создавшими огромный салтанат фатимидами пробудила в сердце халифа новые мечты. Он задумал вырвать халифат из-под влияния тюрок и прибегнуть к покровительству эйюбидов.

Шпионы халифа наводнили страны атабеков, ведя яростную агитацию в пользу эйюбидов. В Мосуле и пограничных городах Хорезмского государства подготавливали покушение на атабеков.

В это смутное время атабек Мухаммед получил письмо своего брата Кызыл-Арслана. Затронутые в послании вопросы повергли его в ужас, он тотчас написал короткий ответ и специальным гонцом отправил его в Тебриз.

"Дорогой и уважаемый хекмдар!

Прочитал твое письмо. О поднятых тобой проблемах следует поговорить особо. По получении моего письма немедленно выезжай в Хамадан.

Атабек Мухаммед".

Прочитав эти строки, Кызыл-Арслан срочно отбыл в Хамадан. Он знал, что атабек Мухаммед не согласится с его посланием, однако решил упорно отстаивать свои идеи и в личной беседе еще раз потребовать проведения в жизнь необходимых для Азербайджана реформ.

Атабек Мухаммед принял брата в недавно построенном дворце. После роскошного пира в честь Кызыл-Арслана атабгк уединился с высоким гостем в своей специальной комнате.

– Садись, брат мой! – сказал он с улыбкой. – Ты написал страшное письмо. Когда читаешь его, волосы становятся дыбом.

Где уж тут говорить о претворении твоих планов в жизнь. Однако я внимательно прочитал все от начала до конца. Если бы высказанные тобой идеи были осуществимы, твой брат принял бы их. Мечтать подобным образом в настоящий момент в наших условиях – то же самое, что говорить о превращении этого мира в рай. Дорогой брат, события на границах нашего салтаната не дают возможности помышлять о внутренних реформах. Я знаю, ты не можешь равнодушно смотреть на тяжкое положение, в котором сейчас находится наша страна. Но тебе следует понять, что, пожелай ты претворить в жизнь даже самую маленькую идею из тех, которые ты привел как доводы в пользу реформ, обстановка еще больше осложнится. Тебе известно, что халиф утратил былое политическое и духовное влияние. Иначе говоря, халифат изжил себя. Даже самые захудалые правители, некогда уполномоченные халифом на управление областями, объявили себя коронованными особами. Сейчас халиф существует исключительно благодаря тому, что стравливает этих правителей между собой. А те, мечтающие загрызть друг друга в борьбе за господство, не смеют спуститься в багдадскую клоаку, чтобы погрести этот живой смердящий труп, именуемый халифом; не смеют или не хотят, ибо каждый мечтает печатью халифа узаконить свою власть в краю, за который между ними идет грызня. Халифам же на руку эти распри и торги. Они – сластолюбцы и пьянчуги – готовы пойти на любую выгодную для них сделку. По полученным сведениям, халиф давно ведет тайные переговоры с египетским султаном Салахаддином. Халиф – пропойца, однако смекает, что Салахаддин обладает большим влиянием в Курдистане. Начни он сейчас действовать в Ираке, Мосуле и других местах – и он поднимет против нас весь Курдистан. Бороться в такой момент за ослабление прав халифа, ставить вопрос о ликвидации религиозных сект – значит взерг-уть страну в пучину страшных беспорядков. Ты предлагаешь ввести в стране новую налоговую систему. А это значит, что надо платить жалованье сотням тысяч тунеядцев и создать для них финансовое управление. При теперешней же системе взимания налогов мы правим страной, получая от каждого правителя определенную дань. Теперь коснусь вопроса о земле. Если изменить земельный закон, землевладельцы взбунтуются и пойдут против нас. Раз и навсегда выбрось из головы безумную идею ослабить влияние духовенства в судах. Это опасный путь, с которого свернул даже мудрый халиф Мамун. Малейшая попытка осуществить на деле любую из поднятых в твоем письме проблем сразу вызовет вой в стане наших соперников. Тебя объявят кяфиром95 и с головы до пят обольют зловонными помоями, уготовленными для обвиняемых в ереси. Стоит духовенству и халифу объявить нас вероотступниками – и никакая сила не поможет нам удержаться у власти. Я не возражаю против твоей идеи освободить Азербайджан от уплаты налогов на несколько лет. В благоприятный момент мы что-нибудь предпримем. Что касается смены старых правителей, тут требуются осторожность и терпение. У каждого правителя тысячи влиятельных сторонников. Проблема Грузии не так сложна, как может показаться на первый взгляд. После ее решения решится и проблема Ширванского шахства, ибо, как только Грузия станет принадлежать нам, ширваншахам не на кого будет опереться. Средней Азии нам бояться нечего: распри между хекмдарами Средней Азии – предвестники наших великих побед. Ознакомившись с твоим письмом, я принял решение поездить по Азербайджану и хорошо узнать его. Возможно, после моего возвращения мы вторично обсудим некоторые вопросы, поднятые тобой в письме. Однако еще раз настоятельно повторяю: как бы мы ни презирали халифа, надо добиваться его благосклонности. Нельзя было задерживать отправку предназначенных ему юных рабынь. Ты разумно поступил, ускорив их отъезд в Багдад. Как быть с Ширванским шахством? Нам следует сохранять видимость добрососедских отношений с ним. Тебе самому известно, что халиф отверг предложение упразднить это шахство. Персов и арабов надо смещать с государственных должностей постепенно, – массовые увольнения их не произведут на Багдад хорошего впечатления. Так как они, то есть персы и арабы, правили одно время страной, то, естественно, языки их стали правящими языками. Коль скоро теперь Азербайджаном правишь ты, твой язык и должен быть правящим. Наказываю, милость твоя должна простираться на тех, кто говорит по-азербайджански, В письме ты забыл высказаться о важной проблеме-владениях арабов и персов в Азербайджане. Известно, им принадлежат многочисленные поместья и бескрайные земельные угодья. Захватив некогда эти области, они поделили между собой самые лучшие плодородные земли, поливные участки. Они сделали своей собственностью многие деревни, поместья, имения и базары. Тебе надо постепенно превращать их владения в земли "халисэ"96. Это можно осуществить при посредничестве местных мюлькедаров, живущих по соседству с имениями арабов и персов. Последние не смогут собрать урожай со своих земель, если того не захотят окрестные крестьяне. Тогда пришельцы ощутят необходимость продать свои владения. Они отдадут их за бесценок и уедут восвояси. Не буду подробно останавливаться на прочих вопросах, поднятых тобой в письме. А посему наказываю: не трогать ни одного закона, если он взят из корана! Я имею ввиду "цену крови" и прочее.

ПРАЗДНИК ФИТР

Сердце правителя Гянджи переполняли два чувства: первое – радость, второе – страх. Халиф сообщил из Багдада о прибытии каравана с девушками и выражал свое удовлетворение.

Он особо отметил восторг, охвативший его при виде красоты Дильшад.

Однако другая полученная новость повергла эмира в страх: атабек Мухаммед отправился в путешествие по Азербайджану. Правитель Гянджи потерял покой, думая о том, как решится его судьба. Было ясно, едва атабек пересечет границу Северного Азербайджана, к нему потечет поток жалоб. Эмир Инанч отлично видел: народ готовится!

Он и сам начал готовиться. Развязал мешки с золотом и принялся черпать из них горстями, покупая себе сторонников. Подготавливались тысячи писем, которые восхваляли его, эмира, в противовес тем жалобам, которые народ собирается вручить атабеку Мухаммеду. Маддахам97 щедрой рукой раздавались деньги и награды. Гянджинцы, чьи имена значились в списках литераторов и поэтов, доставлялись к эмиру, им вменялось писать хвалебные произведения, указывалось, где и когда они должны их прочесть.

Хатибам и казням давались особые поручения. Составлялись списки лиц, враждебно относящихся к эмиру.

Старый визирь эмира Тохтамыш не смыкал глаз ни днем ни ночью. Он создал большую организацию, цель которой заключалась в том, чтобы сеять ложь, клевету, наговоры, плести интриги.

Для встречи атабека был организован специальный кортеж из лиц, получивших от эмира особые полномочия. Решили, что по обеим Сторонам дороги от деревни Ханегах до дворца эмира выстроятся шеренги войск, которые не будут подпускать никого из толпы к атабеку.

Нищие Гянджи были выловлены и сосланы в дальние деревни. Атабека должны были провезти во дворец по самым красивым, благоустроенным улицам города, дабы он не видел развалин и трущоб.

Фахреддин возлагал большие надежды на приезд атабека и считал, что атабек, увидев нищету Азербайджана, главным образом, государства Арана, признает необходимость реформ и накажет виновных. Думая об этом, Фахреддин энергично повел разъяснительную работу среди народа, начал подготавливать большую группу аранцев для встречи атабека, в которую входили родители, чьих дочерей забрали для гаремов, и лиц, имущество которых отнял эмир. Фахреддин вызвал в Гянджу всех крестьян, пострадавших от эмирской несправедливости, и всех купцов, чьи товары были конфискованы людьми эмира.

Когда Фахреддин поведал о своих действиях Низами, тот сказал:

– Ничего не имею против твоих шагов. Но эти листочки бумаг, то есть жалобы, не в состоянии изменить тяжелого положения, в котором оказалась наша родина. История не помнит случаев, когда бы челобитные приносили народам облегчение. И сейчас они не помогут. Единственная сила, способная поставить хекмдаров на колени, – это сплоченность народа. Вот цель, за которую ты должен бороться, – единство нации! Что пользы учить народ выклянчивать отнятое у него личное добро? Учи его требовать свои права. Это единственный путь к счастью и свободе. Я говорил прежде и теперь повторяю: я не сторонник разрозненных, неорганизованных выступлений. Мы должны готовить восстание не для того, чтобы запугать правителя Гянджи, но чтобы свергнуть его власть. Наши случайные действия только настораживают врага. Надо ждать, пусть атабек Мухаммед приедет в Гянджу. Несомненно, он пробудет здесь не два-три дня, а несколько недель. Ясно также, он будет жить во дворце эмира, – там уже сейчас идут приготовления. Понятно, эмир осведомлен о путешествии атабека и его желании посетить Гянджу. У атабека Мухаммеда одна жена. Но для гарема такого владыки одна-две жены – слишком мало. Дочь эмира красива, к тому же она – внучка халифа...

Фахреддин улыбнулся:

– Так, я понял!

Низами продолжал:

– Понял – и хорошо. Тогда постарайся уразуметь еще одну истину. Сейчас ты открыто выступаешь против эмира. Он может извратить смысл твоих поступков и бросить тебя в застенок, обвинив в "подготовке покушения на элахазрета". Тебе следует действовать крайне осторожно.

Фахреддин, признав справедливость слов Низами, обещал не делать опрометчивых поступков и не попадаться на глаза людям эмира.

Был двадцать девятый день месяца Рамазана. Вечером после разговенья эмир принял своих джасусов, которые действовали в городе и вокруг определенных лиц. Почти все "сообщения" сводились к враждебным эмиру действиям Фахреддина. Правитель Гянджи сильно встревожился и велел Марджану позвать Тохтамыша.

Джасусы подробно пересказали старому визирю все, что ики было увидено и услышано.

Тохтамыш призадумался.

– Бросить Фахреддина в темницу нельзя! – изрек он. – Ибо Фахреддин не одинок. Но и на свободе его оставлять немыслимо. Он и его сторонники способны втереться в доверие к атабеку. Сегодня двадцать девятое число месяца Рамазан. Я уверен, Фахреддин получил наше письмо. Несомненно, он не знает, что Дильшад уже здесь нет. Если бы его можно, было заманить во дворец, мы оклеветали бы его и тут же бросили в темницу. Никто ничего не узнает.

Идея пришлась по душе эмиру.

– Если бы Фахреддину было известно об отъезде Дильшад, – сказал эмир, – он уже сделал бы попытку что-нибудь предпринять. Мне сдается, парень ждет восхода месяца Щаввал. Ведь мы дали ему знать, что свадьба состоится лишь после восхода месяца Шаввал. А посему надо пригласить Фахреддина во дворец якобы для обсуждения вопросов, связанных с его свадьбой.

Тохтамыш покачал головой:

– Не знаю, поверит ли он нам, придет ли во дворец?

– Может, Себа-ханум даст какой-нибудь полезный совет? – предложил эмир.

Марджану велели позвать Себу-ханум.

Обычно в это время эмир вызывал Себу-ханум для милостивого "оказания ей чести". Приход Марджана обрадовал ее.

– Ступай, я сейчас!.. – сказала она.

Марджан вышел. Себа-хаиум быстро искупалась, облила белый платок благовонным маслом и обтерлась с головы до ног. Надела лифчик, расшитый алмазами и изумрудами, затем – ночную рубашку из тончайшего шелка, поверх нее – красивое платье; нацепила на себя все свои драгоценности и встала перед зеркалом; поводила во все стороны глазами, поиграла бровями, придала лицу томное выражение; затем кокетливо принялась повторять фразы, которые собиралась сказать эмиру.

В этот момент по коридору проходил хадже Мюфид. Услышав из комнаты Себы-ханум голоса он решил, что у нее мужчина, быстро открыл дверь и вошел. Увидев Себу-ханум, которая игриво разговаривала со своим отражением в зеркале, евнух захихикал:

– Вы – погибель мужчин, вы – дьявольское отродье! – сказал он. – Вы обманываете их, и они, понимая это, дают водить себя за нос.

Себа-ханум самодовольно улыбнулась.

– Именно поэтому я совершенствуюсь в искусстве обманывать, очень ловко обманывать!..

Сказав это, она двинулась впереди хадже Мюфида по длинному коридору, игриво покачивая бедрами, открыла дверь в комнату эмира и вошла. Увидев посторонних, она поздоровалась и застыла у двери в смиренной позе, как того требовали от рабынь. Направляясь сюда, она мечтала увидеть эмира одного и сразу же кинуться в его объятия.

Себа-ханум стояла, не шевелясь. Эмир окинул ее взглядом.

– Старый визирь разрешает, подойди и сядь здесь. Он хочет поговорить с тобой.

Себа-ханум села.

Джасусам позволили удалиться. В комнате остались эмир, старый визирь и Себа-ханум.

Тохтамыш заговорил:

– Себа-ханум, не думай, что для женщины достаточно обладать красотой. Мысль, движение, поступки оживляют красоту! Не будь все дело в этом, художники могли бы создать на полотне женщин еще более прекрасных, чем вы, прелестницы. Умный мужчины любят женщин главным образом не за красоту, а за их умение заставить полюбить себя. Ты это можешь. В противном случае тебе не удалось бы удостоиться чести нашего хазрета эмира. Достоверность моих слов может подтвердить сам эмир. Спроси его, и он скажет: "Себа-ханум не только красива, она может заставить полюбить себя. Ей удалось раскрыть много тайн, ибо она дорожит честью эмира". Сейчас эмир хочет дать своей прекрасной рабыне новое важное поручение. Оно имеет отношение к Фахреддину.

Услышав имя Фахреддина, Себа-ханум вспомнила прошлое, объятия молодого человека, вспомнила, как прижималась своими губами к его губам и шептала: "Ты обнимаешь меня – и оттого я самая счастливая женщина на свете!" О, как она радовалась встречам, как лила слезы в разлуке! Ей почудилось, будто руки Фахреддина гладят ее волосы, – из груди ее вырвался блаженный вздох. Потом вдруг в ее ушах зазвучали слова, сказанные Фахреддином на последнем свидании: "Ступай, Себа, и больше не подходи ко мне. Я не могу любить девушку, которая ежедневно меняет возлюбленных".

Себа-ханум вздрогнула, в сердце ее опять пробудилась ненависть, мозг запылал. Тряхнув головой, она твердо сказала;

– Можете дать мне любое поручение, я готова действовать.

Тохтамыш решил сразу же раскрыть карты.

– Нам нужен Фахреддин. Сможешь заманить его во дворец?

Казалось, Себа-ханум ждала этого вопроса.

– Когда он вам нужен, днем или ночью?

– Никто не должен знать, что он идет во дворец, Разумеется, тебе надо заманить его ночью.

Себа-ханум вздохнула.

– Если бы он не знал, что Дильшад увезли, ваше поручение было бы не так сложно выполнить.

Эмир и Тохтамыш поспешили заверить женщину, что ее опасения напрасны.

– Все было сделано тайком. Никто ничего не знает, – сказал Тохтамыш.

Себа-ханум улыбнулась.

– Так-то так, но ведь ожерелье Дильшад попало в руки нищих, а затем через ювелира – к Фахреддину. Ожерелье – веское доказательство того, что Дильшад увезена. Разве Фахреддин ребенок, чтобы не понять этого?

Сообщение Себы-ханум привело эмира в волнение.

– Откуда тебе все известно?

– Эту новость я узнала через Низами.

– Ты ходишь к Низами?

– Нет, сама я там не бываю. Разве Низами позволит? У меня есть две нищенки. Я их щедро награждаю и посылаю в дом Низами просить милостыню. Известие об ожерелье принесли мне они. С помощью этих нищенок я собираюсь сделать не что большее.

– Хвала тебе, Себа-ханум! – воскликнули в один голос эмир и Тохтамыш.

– Завтра – праздник Фитр, – продолжала она. – В доме Джахан-бану будет большое торжество. Низами и Рена могут не прийти, но Фахреддин туда явится, в этом нет сомнений. На торжестве по случаю праздника Фитр в доме Абудьуллы я еще рлз испытаю свое счастье. Вдруг повезет. Но дело нелегкое, ибо Фахреддин уже получил от меня несколько ударов. Что поделаешь? Приказ нашего повелителя эмира надо выполнить, хотя бы ценой жизни. Допустим, Фахреддин храбрец и герой, зато я – Себа-ханум. Я заставлю его пасть на колени в этой комнате перед эмиром и молить о пощаде.

Тохтамыш остался доволен решимостью Себы-ханум. Он пожелал ей удачи и удалился,

Хадже Мюфид стоял за дверью в ожидании, когда Себа-хэнум расстанется с эмиром.

Она вышла из комнаты перед рассветом.

– Прекрасная ханум удостоилась чести, – сказал евнух, – поздравляю!

Хадже Мюфид, шагая впереди, проводил Себу-ханум до двери ее комнаты.

Немного погодя рабыни и служанки со свертками в руках попели эмира мыться в баню. Правитель Гянджи вступал в последний день Рамазана – месяца поста.

Тридцатого числа месяца Рамазан в сумерках трое свидетелей пришли к хатибу Гянджи и подтвердили, что видели своими глазами месяц Шаввал.

На следующий день в два часа после полудня к воротам эмирского дворца подкатил роскошный тахтреван, свидетельствующий о том, что из дворца должна выйти знатная персона. Жители Гянджи (они только разговелись) неособенно торопились расстаться с подвернувшимся случаем поглазеть на "запретный плод" – женщину из семьи эмира Инанча. Многие были уверены, что тахтреван предназначен для дочери эмира Гатпбы-ханум, и спешили занять удобные для наблюдения мео та. Все знали, что Гатиба, в отличие от прочих девушек дворца, не прячет лица под чадрой и не избегает показываться уличной толпе. Разъезжая в тахтреване по городу, она не позволяла задергивать занавески.

Тахтреван стоял, а любопытная толпа запрудила соседние улицы и прогулки. Но те, кто понимал толк в подобных делах, не обращал внимания на тахтреван у ворот дворца, ибо знали, что в те дни, когда жена или дочь эмира выезжают на прогулку, на прилегающих к дворцу улицах строго-настрого запрещено появляться кому бы то ни было.

Из ворот дворца вышел Хадже Мюфид. За ним следовала женщина, которую сопровождали две служанки и два чернокожих раба. На женщине поверх платья была накинута туника из тонкого черного шелка. Это была Себа-ханум. Она тщательно прятала от толпы лицо, так как понимала: стоит пробежать слушку, что она простая рабыня, – и толпа за тахтреваном тотчас растает.

Опасения Себы-ханум были не напрасны. Многие гянджинцы знали, что и простой рабыне разрешено ездить в тахтреване, если она "удостоилась чести" эмира.

С задка тахтревана сняли лестницу и приставили к подножке. Хадже Мюфид, взяв Себу-ханум за руку, помог ей подняться в тахтреван. Вслед за ней поднялись служанки. Чернокожие рабы сложили лестницу и опять привязали к задку тахтревана, затем с двух сторон взяли лошадей под уздцы, и тахтреван двинулся по улице в окружении толпы. Но занавески тахтревана по-прежнему оставались наглухо задернутыми.

Толпа сопровождала тахтреван Себы-ханум до самого дома поэта Абульуллы.

Сегодня Себа вошла в дом своего бывшего господина не как рабыня, а как важная ханум. Семья поэта знала, что она "удостоилась чести" эмира и теперь перед ней открыты двери его гарема.

Младшая дочь Абульуллы Махтаб-ханум льнула к Себе-ханум больше, чем к другим женщинам, думая, что с ее помощью выйдет замуж за богатого, знатного человека.

На торжество к Абульулле пришли Фелеки, Мюджирюддин и другие поэты и литераторы Гянджи. Низами и его жена не смогли прийти, так как не пожелали оставлять дома больную Мехсети-ханум.

Фахреддин появился позже всех. Ему не было известно, что Себа-ханум придет в дом Абульуллы. Знай он об этом заранее, уклонился бы от приглашения.

Увидев Себу-ханум, Фахреддин вспомнил Дильшад и решил выведать у нее что-нибудь о своей возлюбленной. Однако в памяти его тотчас всплыло, как она принесла ему ложные известия якобы от имени Дильшад, а его письмо передала эмиру, в результате чего Дильшад была лишена свободы и наказана.

Фахреддину приходилось очень туго, – видеть Себу-ханум и не заговорить с ней было почти невозможно. Ее любимая фраза: "Я способна заставить заговорить и скалу!" – не была лишена основания.

К нему подошел поэт Мюджирюддин.

Себа-ханум и Махтаб-ханум, окруженные несколькими девушками и рабынями, то и дело проходили мимо них, перекидываясь между собой репликами на интимные темы. Фахреддин и Мюджирюддин были единственными холостыми молодыми людьми среди гостей.

Поровнявшись с Фахреддином, Себа-ханум сказала:

– Я пьяна, я упиваюсь любовью. Дайте мне вина. Возьмите меня и бросьте в огонь, только дайте моему пылающему сердцу воды. Могу разгневаться, рассердиться, но все равно я мечтаю лишь о нем. Пусть он ответит.

Девушки, обернувшись в сторону Фахреддина и Мюджирюд-дина, засмеялись.

Мюджирюддин подтолкнул локтем Фахреддина.

– Ты слышишь, Фахреддин, Себа-ханум мечтает о тебе.

Фахреддин пропустил слова Себы-ханум мимо ушей. Тогда она вместе с девушками подошла и остановилась недалеко от тахты, на которой сидели молодые люди.

Обращаясь к Махтаб-ханум, Себа-ханум сказала, будто имела в виду какой-то случай:

– Я не такая наивная, чтобы поручать свои письма посредникам. Посредник в своих личных интересах может превратить мои письма в улику против меня же!

Удар угодил в цель. Фахреддин потерял нить разговора,– уж он-то знал, что имела в виду Себа-ханум. Ему хотелось, чтобы она продолжала дальше, он уже готов был заговорить с ней, но вовремя вспомнил, что дал себе слово держаться с ней холодно.

Мюджирюддин почувствовал колебания друга.

– Неплохо бы развлечься,– сказал он. – Это – шайтан, но любопытный шайтан. Что если подозвать ее и поговорить!

– Если бы было слово, более мерзкое, чем "шайтан", мы окликнули бы ее этим словом. Я не поэт и, возможно, потому не обладаю способностью чувствовать красоту так, как вы. Но мое мнение об этой особе непоколебимо. Красота этого шайтана безупречна. Если у нее есть единственный изъян, так это как раз ее шайтанство. Я никогда бы не расстался с нею. Три тысячи динаров не такие уж большие деньги. Я отдал бы их, и Джахан-бану уступила бы мне эту особу. Но шайтанство сильно снижает цену этой редкой красавицы. Если бы кто-нибудь причинил мне сотую часть того зла, которое сделала она, я давно бы того уничтожил. Несколько раз я хотел ее умертвить, и случай представлялся, но я не посмел погасить факел редкой природной красоты. Ведь меня бы проклял тот, кто видел эту прекрасную женщину, видел, но не знал, что ока обладает сердцем дьявола. Вот почему Себа жива до сих пор.

Себа-ханум и группа девиц опять приблизились к молодым людям. На этот раз Себа-ханум похвалялись своей красотой:

– Говорят, роза расцветает среди колючек. Вот и сейчас так... Зачем допускают колючки в общество роз?! Лицо человека, о котором я говорю, вечно передо мной. Те, кто меня порицают и не признают моей красоты, по-своему правы, ведь в ушах горемычных мой голос, более благозвучный, чем песня, может прозвучать печальнее совиного воя. Во рту людей, отравленных вином печали, даже сладкий сахар превращается в змеиный яд. Мой взор нежнее утреннего ветерка, но для раненого сердца он опаснее жала скорпиона. Это вполне естественно, – в глазах тоскующего, печального человека самый дорогой алмаз может превратиться в обычный камень. Но в этом нет вины ни утреннего ветерка, ни сладкого сахара, ни моего благозвучного голоса, ни моих похожих на сверкающие алмазы зрачков. Для потерявших голову людей мои нежные слова – что острые колючки под ногами. Тень моя для здорового разумом человека дороже эликсира жизни, а для немощного духом – тяжкий груз. Было время, я ложилась спать, не повидав его,– и мне снились кошмары. Имя этого человека казалось мне самым благозвучным, оно было для меня символом любви. Но, попав в капкан любви, я поняла, что он собой представляет. Я считала его своим возлюбленным и была счастлива до тех пор, пока не раскусила его. Кому нужна подобная любовь?! Если все возлюбленные таковы, то не стоит жить на свете! Но не у меня одной разбиты мечты. Многие хотят умчаться в райские края, где сбываются грезы, и не могут, ибо не чувствуют в своих крыльях силы.