Текст книги "Казнить Шарпея"

Автор книги: Максим Теплый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Где место Краснова, депутаты не услышали, так как закончилось время, и микрофон автоматически отключился.

– Ставлю на голосование вопрос о прекращении заседания, – невозмутимо предложил Карасев, никак не реагируя на выступление Оглоевского. – Ну вот, «против» только один. Решение принято!

Когда заседание завершилось и Елдыгин вместе с депутатским потоком оказался в той зоне вестибюля, где всегда собирались журналисты, к нему бросилась толпа людей с камерами, блокнотами и микрофонами на длинных выдвижных ручках.

– Господин Елдыгин! Господин Елдыгин! Прокомментируйте, пожалуйста, ваше голосование. Вы единственный проголосовали против прекращения заседания. Скажите – почему?

В глаза Семену бил сильный свет многочисленных осветительных приборов, бликовали вспышки фотоаппаратов. Семен жмурился и молчал. Он догадался, что при голосовании, видимо, нажал не ту кнопку и оказался тем единственным парламентарием, который пошел наперекор всей Думе. Он еще секунду подумал и четко произнес:

– А правильно сделал! Раз собрались, надо обсуждать. Зачем тогда собирались? А? Смотрите, как кричат! А зачем?

Александр Фомин: смерти третья и четвертая

Особняк на Рублевке, куда в милицейской машине, оснащенной всеми мыслимыми сиренами и мигалками, привезли Игнатова и Фомина, располагался где-то в дебрях знаменитого на всю страну поселка Жуковка. Чуть дальше в сторону области значился куда менее известный указатель с названием «Кальчуга». Но для жителей престижного района Подмосковья не было секретом, что малоприметный поворот вправо в сторону Москвы-реки, который открывался рядом с этим указателем, вел в загородную резиденцию Президента, известную под названием «Ново-Огарево».

В своей жизни Игнатову приходилось несколько раз здесь бывать. Запомнились два контрольно-пропускных пункта, напичканная электроникой территория, море охраны. Он даже был участником деловой игры под названием «Покушение на членов Политбюро ЦК КПСС на Рублево-Успенском шоссе». Имелось в виду, что и Генсек, и все члены Политбюро, и даже все секретари ЦК КПСС имели загородные государственные дачи на этой трассе, и соответственно нужно было исключить всякую возможность угрозы их жизням по пути следования на хорошо охраняемые объекты.

В ходе игры Игнатов предложил три варианта покушения, которые не были предусмотрены соответствующими инструкциями, чем немало удивил начальников и здорово потрепал нервы тем коллегам, которые профессионально занимались охраной партийных вождей.

Один из вариантов был с использованием собаки-смертника, несущей взрывчатку по примеру того, как это делалось во время Великой Отечественной для уничтожения немецких танков. Именно после этого сценария, сочиненного Игнатовым, в километровой зоне вокруг Рублево-Успенского шоссе под контроль были взяты не только все хозяйские, но и бездомные псы, причем последние были подвергнуты массовому истреблению. На всякий случай...

...Теперь Игнатов должен был решить ту же задачу, но только уже не в игре, а как реальный исполнитель атаки на Президента. И вовсе не обязательно на трассе. Как пошутил Игнатов в одном из разговоров с Биллом Долецки, высшим пилотажем было бы сделать это в Кремле, прямо на рабочем месте.

Долецки тогда поморщился, мол, к чему вся эта театральщина: хороший выстрел из снайперской винтовки – и все дела. Тем более что в его распоряжении, напомнил он Игнатову, будет один из лучших специалистов по этой части – Александр Фомин.

...Хозяин дачи был Игнатову неизвестен. По отдельным приметам можно было предположить, что и тот, находясь где-то далеко, не предполагает, кто гостит в его особняке. В распоряжении Игнатова было все необходимое: он заранее позаботился о списке вещей, которые ему могут понадобиться в столь серьезном деле. Он внимательно осмотрел одежду, обувь, каждый предмет, к примеру, солцезащитные очки для Саши, комплект формы офицера ОМОНа, оружие... Особенно тщательно обследовал винтовку с лазерным прицелом американского производства.

Сам он американское оружие не любил, считая советское и российское проще и надежнее. Еще во время службы в КГБ всякие разговоры о том, что, к примеру, пистолет Макарова оружие не самое лучшее, Игнатов пресекал простым способом: брал пистолет, становился на линию огня и дальше вытворял всякие чудеса. Скажем, выпускал всю обойму за четыре секунды в ростовую мишень, причем так, что все восемь пробоин ложились точно в голову. Стрелял от бедра в подброшенные консервные банки, без единого промаха. Или повторял трюк из фильма «Великолепная семерка»: предлагал оппоненту хлопать в ладоши и в мгновенный промежуток между хлопками успевал выхватить пистолет из-за пояса и упереть ствол в живот «противника», демонстрируя тем самым, насколько удобен «Макаров» в обращении.

А уж бросить пистолет в воду, повозить в песке и после этого проверить на пригодность – это вообще было непременным трюком при участии Игнатова в занятиях по огневой подготовке. Короче говоря, умел генерал доказать, что в хороших руках лучше проверенного «Макара» ничего нет.

Поэтому-то, упреждая удивление сына, который знал привязанность Игнатова, он пояснил в вертолете, что изменил «Макару» только потому, что нужен легкий и компактный пистолет, умещающийся в кармане брюк.

...«Американец» оказался модифицированным вариантом винтовки М40А1 – оружием американских морпехов, оснащенным новейшим оптическим прицелом фирмы «Unertal». Игнатов знал это оружие, но подобный вариант смертоносной машины держал впервые. Винтовка была отнюдь не серийным образцом, а личным стрелковым оружием его сына, которого в узких кругах заокеанских профессионалов считали чуть ли не самым удачливым снайпером за всю историю американских спецслужб.

Одному Богу было известно, как удалось переправить эту страшную машинку в Москву. Но игра, видимо, стоила свеч – ведь для снайпера привычка именно к данному прикладу, сделанному по длине предплечья, к индивидуальной форме плечевого упора обеспечивала половину успеха при каждом удачном выстреле.

Именно из этой винтовки несколько лет назад Александр Фомин первым же выстрелом с расстояния более километра продырявил переносицу одному из лидеров движения талибан.

Именно его точный выстрел на несколько месяцев остановил кровопролитную войну в Шри Ланке, когда в результате спецоперации был уничтожен самый кровавый командир повстанческой организации «Тигры Тамил Илама».

...Игнатов и Фомин сидели друг против друга за обеденным столом на огромной кухне. Между ними стояла ополовиненная бутылка водки. Но пил только Игнатов. Фомин к спиртному не прикасался.

– ...Для начала, Саша, мы их всех как следует пугнем. Они у нас забегают! В ФСБ и Администрации Президента объявляется месячник страха!

– Папа Дима! Я хочу сказать, что пойду для тебя до конца. Но не потому, что думаю, что ты поступаешь правильно.

Игнатов в очередной раз отметил про себя, что сын говорит по-русски вроде бы правильно, но как-то необычно. Он скрипнул зубами, до слез жалея Сашу, который даже родную речь стал забывать.

– У меня даже нет выбора, – продолжил Фомин. – Я человек без родины, без семьи, без дома. Все, что умею, – это делать грязную работу. Но хочу, чтобы ты знал. Я страну не предавал. Я просто для нее не умер! Не погиб для нее в бою! Это правда! И еще – я не застрелился. А знаешь почему? Потому что два раза не казнят. Меня Будаговский недострелил тогда...

– Не виню я тебя, Саша, ни в чем. Нет у меня такого права. И оправдываться тебе не в чем. Поэтому и поставил условие: сначала освобождаю тебя, потом... потом все остальное. Знаешь, когда мне показали эту пленку, где ты якобы ребят наших расстреливаешь, я не поверил. А потом они и сами сказали: фальшивка это! Специально для вербовки сделанная...

– Нет, ты погоди, папа Дима. Они бы тогда поверили! Наши! Да и как не поверить! Я бы и сам поверил. Все натурально! Тем более после того, как мы с Будаговским встретились у Тургута... Там так было... Или ты все знаешь?

– Нет, всего не знаю. Знаю, что стрелял он в тебя... Долецки, он мне главное показал... Фотографии показал, где Будаговкий вместе с Шарпеем и с Ахмадом. Расписки показал... – Игнатов сжал огромные кулаки. – Мне Будаговкий, когда я его прижал теми материалами, что американцы дали, кое-что рассказал. Сказал, что в тебя от страха стрелял... Что оружие продавал по приказу Шарпея. Что деньги ему отдавал. Сам Шарпея назвал!

– Так тебе Будаговского американцы сдали? Он что, все это время на них работал?

– Я о нем от них узнал. Главное узнал: что он в тебя стрелял, что нашим оружием во время войны торговал, что – гад, в общем. А вот был ли он их агентом, то есть вербанули ли они его, – не знаю. Возможно... Только он же очень скоро стал отработанным товаром, бросовой агентурой, из армии ушел, к секретам никаким не допущен. Они, видимо, посчитали так: пусть живет, авось пригодится. Вот и пригодился...

– В каком смысле?

– Ну, они же мне передали на него такой материал, что он был вынужден выполнить все мои условия. Да и семью его я... в общем, изолировал. – Игнатов вздохнул. – У меня выбора не было. Нужен был классный взрывотехник. А Будаговский в этом деле, как выяснилось, виртуоз. – Игнатов снова вздохнул и, как бы оправдываясь, добавил: – Не мог я только документами на него давить. А вдруг он плюнул бы, да и пошел сдаваться на Лубянку. Вот и пришлось нажать по-настоящему... – Игнатов еще раз вгляделся в чужое лицо сына, сильно закусил губу и спросил: – Так как там все получилось, с Будаговским?

Фомин энергично расстегнул ворот рубахи и показал располосованную шрамами грудь.

– ...Когда меня Тургут спас... ну, тогда, когда наших ребят расстреляли, когда я с этим Ахмадом подрался и он меня... как правильно сказать? Одолел! Так можно сказать?

– Можно, Саша.

– Так вот, этот Тургут, он турок по происхождению, он Ахмаду сказал, что я ему нужен. Сын у него пропал. Он думал, что у наших он... Видимо, обменять меня хотел. Ты, говорит, похож на него, такой же молодой. Это уж потом выяснилось, что погиб парень, вроде бы даже свои убили. Что-то там не поделили... Там, видимо, тоже без Будаговского не обошлось, ведь деньги за наркотики и оружие шли через Тургута. Вроде бы сын Тургута предложил Будаговскому работать с ним без посредников. Вот кто-то из своих, кто в этом бизнесе был, его и убрал, а свалили на наших.

Саша продолжил свой рассказ. Картина, которую рисовала его память, была удивительно яркой. Ему казалось, что он и сейчас ощущает на зубах песок, а горлом чувствует жилистое бедро Ахмада, который безжалостно усиливает свой удушающий захват... Он прикрыл глаза и воспроизвел в памяти события двадцатилетней давности...

...Фомин сначала не понял, что сознание вернулось: просто кровавая пелена отступила от глаз, и он с удивлением обнаружил, что лежит на спине. Сознание возвращалось рвано и медленно. Он повернул голову и увидел, что рядом с его обидчиком – Ахмадом – стоит пожилой мужчина и что-то энергично говорит, показывая на Фомина. За его спиной стояла группа вооруженных людей, и Александр догадался, что все эти люди появились только что и не присутствовали при казни, а застали лишь финал поединка Фомина с Ахмадом. Мужчины спорили. Ахмад явно не соглашался с доводами пожилого, а потом что-то выкрикнул, махнул рукой, развернулся и пошел в сторону. За ним двинулась значительная часть стоявших вокруг Фомина моджахедов. Другие, оставшиеся с пожилым, который отдавал отрывистые команды, связали Фомину руки и бросили в повозку, запряженную ишаком.

...Дорога шла вверх, в горы. Собственно, дороги и не было. Была горная круча, через которую пробивались, отодвигая с пути огромные валуны, свидетельствовавшие о непрерывных камнепадах и прочих стихийных или рукотворных изменениях окружающего ландшафта.

Через несколько часов пути Александр оказался в большом поселке, который, по сути, был военном лагерем, располагавшимся на довольно просторном плато высоко в горах. Лагерь был надежно защищен: с одной стороны его ограждали непроходимые горные хребты, вытягивавшиеся к небу почти вертикальной стеной. Справа плато обрывалось глубоким ущельем. Слева было тоже ущелье, но с пологим спуском к бурной горной речке. И только одна сторона имела спуск вниз в виде многочисленных тропинок, которые петляли в горах...

Сносно говоривший по-русски моджахед – бывший строитель, работавший некоторое время тому назад с советскими строителями в Кабуле, – объяснил Александру, что его отдали полевому командиру Тургуту, сын которого находится у русских. Тургут хотел обменять его на Фомина. Александра попросили написать на листочке имя, фамилию, а также номер части и фамилию командира. Последнее Фомин писать отказался и только поставил дату, когда произошел бой, в котором он был захвачен моджахедами.

Александра сносно кормили, держали в яме, из которой несколько раз в день выпускали. Через неделю он уже более-менее свободно передвигался по поселку, только ноги его были связаны металлической цепью, замкнутой на большой ржавый замок. Но и без цепей бежать было некуда. Фомин абсолютно не представлял, куда бежать, да и охранялся лагерь отменно...

Примерно на десятый день поздно вечером в поселке наметилось какое-то движение. Послышался звук автомобиля, что было очень необычно, учитывая тот сложный маршрут, который проделал Александр вместе с афганцами на пути в лагерь. Он увидел колонну грузовых автомобилей. Когда они, надсадно тарахтя моторами и чадя соляркой, медленно въехали в лагерь, стало понятно, что это груженные под завязку военные «КамАЗы». Из головной машины вышли двое людей в военном камуфляже. Один из них, судя по выправке и манере поведения, был старшим офицером и распоряжался происходящим.

Машины встречал сам Тургут, который тепло поздоровался со старшим. Александр находился довольно далеко от места встречи и не слышал разговора. Но уже сам факт появления в горах, в лагере моджахедов советских машин не имел для него никакого разумного объяснения, кроме одного...

Фомин открыл глаза:

– ...Я, папа Дима, сначала обрадовался. Думаю: откуда в лагере моджахедов машинам нашим взяться? Обмен, думаю. Сына Тургута привезли, за мной приехали. Пошел я потихоньку к машинам, иду, цепями грохаю. Потом вижу, выгружают что-то... Понял: оружие, «Стрелу», судя по ящикам, боеприпасы. Тут уже меня заметили люди Тургута и те двое. Стали шуметь. Меня к свету вывели, и вижу, стоит возле машины Будаговский, начальник разведки нашей части. Представляешь, я даже когда его узнал, ничего еще толком не понял – все еще про обмен думал. А тут он на меня увидел...

– ...посмотрел...

– ...да, правильно, посмотрел, и такое у него лицо стало, что вдруг догадался я сразу: сука он, оружием торгует...

Игнатов налил себе еще полстакана водки, стукнул им сына в плечо и махом выпил.

– Мне эта тварь, Будаговский, что-то там плел про то, что он-де спасти тебя пытался, – сипло, после выпитого, произнес он.

– Спасти пытался? – переспросил Фомин. – Ну да! Это, конечно, называется «спасти», – съехидничал он. – Будаговский, когда в себя пришел... ну, после того, как меня узнал, сначала с Тургутом поругался. Сильно поговорили. А потом меня с Будаговским вдвоем оставили. Он все просто объяснил: нет, мол, теперь тебе выбора, будешь работать на меня. Оружие, наркотики, валюта и прочее... Денег накопишь – откупишься, говорит, от «духов», в Штаты уедешь. Ты, спрашивает, наверное, думаешь, что это я все придумал: оружие «духам» поставлять? Нет, говорит, у меня командиры есть. И пальцем вверх показывает. Но, говорит, пока по шею... нет, он сказал – по кадык, именно так – по кадык! И показал, где это. Пока не замараешься по самый кадык, среди живых тебе места нет. А к нашим ты разве что мертвым вернешься, да и то вряд ли. Ты же без вести пропал. И обмена теперь не будет. Какой же обмен, когда ты все видел и меня признал... Это, мол, я еще добрый, что не сказал Тургуту, чтобы тебя сразу расстреляли, что в дело тебя беру...

– Может, все-таки выпьешь? – спросил Игнатов.

– Да нет... Уже больше двадцати лет в рот не беру. Отвык. Я же за эти годы столько времени провел в мусульманских странах, что научился обходиться без алкоголя.

– А лицо когда?.. – Игнатов замялся, не зная, как продолжить вопрос.

– Это в Штатах. Сначала ожоговые рубцы лечили, а потом сделали и пересадку лица...

– Пластическую операцию...

– Ну да. Я и говорю: пересадку лица. Чтобы не было больше Александра Фомина – гражданина СССР и офицера Советской армии, а появился Алик Хашеми. По паспорту – гражданин Иордании... – Фомин взял со стола пачку сигарет, привычным жестом достал одну, размял и рассмеялся: – Ты, папа Дима, даже не представляешь, как мне все эти годы хотелось покурить «Беломор» или «Аврору» – помнишь, были такие сигареты?

– «Беломор!» – это папиросы...

– Да, правильно, папиросы... Ты еще мне как-то раз врезал за то, что пачку «Авроры» в кармане у меня нашел. Я тогда еще в школе был. Помнишь?

– Помню, сынок...

Фомин закурил и продолжил:

– Я Будаговского спрашиваю: а что от меня требуется? Он мне объясняет, что афганцам инструктор нужен, чтобы обучать их обращению с нашим оружием. А то они, мол, кроме как из Калашникова палить, больше ничего не умеют. Ну, я, чтобы время потянуть и сообразить, что дальше делать, говорю: да нет, мол, есть среди них хорошие бойцы – и про Ахмада ему рассказываю.

Он, помню, сильно удивился. Ты, говорит, уже и с Ахмадом успел пересечься? Серьезный человек этот Ахмад. На американцев работает. Через него большие деньги на войну идут. Злой, жестокий...

«Ну что, – спрашивает Будаговский, – по рукам?»

Я – ему: «Выхода у меня нет, товарищ майор». А сам думаю: больше шанса не будет. Он-то, конечно, от меня никакой резкости не ожидал. Расслабился, закурил, улыбается. Деваться-то мне некуда, думает...

Рубанул я ему по сонной артерии, как Угрюмов учил. Он захрипел, глаза закатил и плюхнулся мне в руки. Я выхватил его и – на улицу, к ближайшему «КамАзу». Пистолет его взял и ему в висок прижал, чтобы все видели. Афганцы все повыскакивали, автоматы – на меня, но не стреляют – ясно, что вместе со мной по Будаговскому попадут.

Залезли в кабину. Я прапору, что за рулем сидел, давай, говорю, как сюда добрался, так и назад поедем. А он мне в ответ, что без провожатого дорогу ночью не найдет. Тут я ошибся: позволил ему из кабины выбраться, за провожатым, говорю, иди. Ну, он в темноте и пропал. А мы сидим вдвоем в кабине. Будаговский в сознание вернулся, смотрит на меня грубо и спрашивает, что я делать буду. Я ему: «Садись, гад, за руль, машину поведешь, поедешь по следам, по тем, что «КамАЗы» сделали».

Игнатов взял из рук сына окурок, который догорел до фильтра, и затушил его. Фомин тут же снова закурил.

– Недооценил я его, волка... В ГРУ не держали... этих. Я слышал слово такое интересное... – старая семга.

– Лохов?

– Точно! Лохов! Так вот, сел он молча за руль, нажал на газ, разогнался так уверенно, будто дорогу хорошо знает. Это потом стало ясно, что он и сам-то не знал, что на обрыв идет. А он – нажал по педали тормоза так, что я вперед на стекло упал, а он мне еще по затылку стукнул. Разбил я лицо, сильно кровь пошла, пистолет упал. Тут он и бахнул мне в левый бок, в упор, а второй выстрел уже... проскользнул. Машину на обрыв тащит... Он, видимо, ее удержать пытался, поэтому и недострелил меня. А потом он выпрыгнул, когда уже машина вниз пошла... Это я уже потом понял, как все было. – Фомин поморщился и потер левую сторону груди, как будто заново пережил боль. – Пошел «КамАЗ» в обрыв, а я, видимо, сразу выпал... Дверь открылась от первого удара. Машина в ущелье упала и сгорела совсем.

– Подожди, у тебя же ноги были цепью связаны!

– Так это меня и спасло. Зацепился я цепью за дерево, которое «КамАЗ» снес. Скатился в ущелье – и в воду. В воде в себя пришел. Плыву... В смысле дерево плывет, и я вместе с ним. Так бы утонул: река быстрая, а вода очень холодная...

– Слушай, если бы не сидел ты сейчас передо мной, не поверил бы никогда, что такое возможно... – Игнатов приобнял сына. – Это же сколько смертей ты миновал?

– Четыре... примерно!

– А как ты к американцам попал?

– Меня вниз по течению снесло. Сколько я был в воде – не помню. Но видимо, больше часа. Пришел в себя, когда уже светло было. Дерево течением к берегу прибило, и меня подобрали какие-то люди. Я много крови потерял, плохо помню, как там дальше было. Везли куда-то на повозке... Такое было у меня мнение, что я умер и везут меня хоронить... Потом сказали, что меня подобрали крестьяне и передали людям из международной миссии Красного Креста. Те якобы прибыли в Афганистан для решения каких-то гуманитарных задач: вроде бы проводили вакцинацию детей против гепатита. В общем, такие приятные люди. Очень вежливые. А на деле это профессиональная разведка.

В итоге оказался я в их полевом госпитале – где-то под Гератом. Они там местное население лечили. Наши ту зону почти не контролировали.

Сделали мне операцию: пуля перебила ребро, как-то пошла и застряла в правой лопатке. Они когда ее достали, то так сделали, – Александр смешно зацокал языком, – если, говорят, могла пуля выбрать самый удачный для тебя, парень, маршрут, то она его нашла. Стрелял-то Будаговский видел куда – в левый бок, в сердце.

Я, естественно, не скрывал, что советский офицер. Сразу назвался – имя, фамилия, воинское звание. Они пообещали меня немедленно передать нашим. Но, говорят, сначала вас немного подлечат... Вы не транспортный...

Вижу, как-то они сразу интерес большой ко мне взяли... Особенно один, который, собственно, и говорил со мной каждый день. Он представился как Майкл Фукс. Говорил, что американец из Польши. Врач-инфекционист...

– Он что, действительно врач?

– Может, и врач, – усмехнулся Фомин, – но то, что он профессиональный вербовщик, – это точно. Короче, навели они справки про меня, и, как я потом понял, главное для них было то, что ты – мой отец, что ты можешь иметь прямой выход на ЦК КПСС и на руководство КГБ. Дней через десять, когда я уже не больной стал, показали мне кино... А на пленке я ребят расстреливаю. И все очень, как в жизни. И голос мой, когда я соглашаюсь ребят казнить. Только кадры переставлены. Сначала я соглашаюсь и автомат в руки беру, а уж потом видно, как ребят расстреливают... по одному. Кино – хай класс! Феллини...

Фомин занервничал и закурил новую сигарету.

– А почему ты не попытался со мной связаться? – неожиданно поинтересовался Игнатов. – Ты же при желании мог на меня выйти?

Фомин недобро стрельнул глазом. Видимо, отец затронул тему, которая давно его мучила.

– А ты? Ты меня искал?

Игнатов смутился, хотя понимал, что ему перед сыном нечего стыдиться.

– Ну конечно, искал, Саша. Еще мама жива была, мы... в общем, чего только не делали, чтобы узнать... До последнего надеялись. Но двадцать лет... Последнюю попытку я в прошлом году предпринял. Вышел на людей Дустума. Самого его к тому времени уже убили... Неделю там пробыл, но ничего нового узнать не удалось – за столько лет твой афганский след уже стерся...

– Ну а я, папа Дима, твердо знал: нет мне назад дороги. Ну, как я объявлюсь? Про фильм, что ли, стану рассказывать? И старого мне не простят, и новое на дно потянет. А про тебя так решил: зачем, думаю, тебе жизнь портить? Коли моя сгорела, зачем твою-то... Думал как-нибудь с тобой там, за океаном, встретиться, а потом решил: нет меня для тебя – так тому и быть! Лучше пусть считается, что погиб я геройски за родину с названием СССР...

Бесшумно отворилась дверь, и появился высокий мужчина, который ловко заменил полную пепельницу пустой, убрал со стола почти допитую бутылку водки и поставил новую. Оглядел стол.

– Что-нибудь нужно, Дмитрий Матвеевич? – вежливо поинтересовался он. – Может быть, грибков добавить?

– Спасибо, Ваня, ничего не надо. Ты давай лучше своим делом занимайся. Всю картину будущей недели нам нарисуй. Из протокола дали информацию?

– Да, все есть! Обещано давать нам уточнение каждый день...

– Не засветились?

– Господь с вами, Дмитрий Матвеевич! Целую войсковую операцию придумали. Реальный журналист из реальной газеты платит за это деньги реальному заму протокольной службы. Этот журналист действительно хочет написать сенсационную книгу, щегольнуть неизвестными деталями типа того, что такого-то числа такого-то месяца из достоверных источников мне стало известно, что Президент ел на завтрак манную кашу, так как ему меняли зубной протез и он посему не мог жевать...

Игнатов рассмеялся:

– Очень живописная получится картина: шамкающий беззубыми челюстями Шарпей. Тебе, Иван, надо в сценаристы податься...

– Подамся, если скажете, – серьезно ответил тот, кого Игнатов именовал Иваном.

– Иван со мной уже больше десяти лет, – кивнул в сторону парня Игнатов. – Мастер на все руки. Помнишь ту хохму с дефолтом? Ну, которая началась со снятия премьера в апреле девяносто восьмого?

Фомин кивнул:

– Читал в американской прессе...

– Так вот, представь, нам, нашей фирме, этот дефолт заказали ребята, которые решили на этом сделать деньги. Не олигархи, но парни серьезные, зарабатывающие деньги на фондовом рынке и на разнице курсов валют. А вот Ваня, выполняя мое задание, принес мне экспертное заключение. И знаешь, что они с экспертами напридумывали? Они меня убедили в том, что управляемый дефолт – это благо, а не зло, что после дефолта и неизбежной очередной смены премьера среди возможных кандидатур непременно будет Примаков. И что приход Примакова и обесценивание рубля приведут к существенному росту экономики.

Ну, и что я после этого должен был делать? Я дал согласие на разработку спецоперации. Вспомнил молодость! И представляешь: все срослось. Смотри: я – заработал деньги на заказе. Хорошие деньги. Ребята, которые мне это все заказали, тоже заработали деньги на падении курса рубля. Но ровно столько, сколько заработали бы другие, кто кинулся бы спекулировать валютой после официального объявления, что правительство отказывается платить по долгам. Ну а я – получил полнейшее удовлетворение. – Игнатов даже зажмурился от сладких воспоминаний. – Сняли этого молодого бедолагу с должности премьера. Его так и так спалили бы – не мы, так Борис Никанорович, который для него кадровый костерчик заранее приготовил. Это раз!

Нормального премьера поставили. Это два!

И экономика ожила – вот тебе три!

И представь себе: она живет и здравствует до сих пор. А маховик-то этот Примаков запустил. Так, Иван Олегович? Товарищ Тихоня? – Игнатов по-отечески хлопнул его по плечу. – Фамилия у него такая – Тихоня! – пояснил он Фомину, – только он тот еще тихоня, когда надо, такого шума наделает, что белые медведи вздрогнут.

– Не надо, Дмитрий Матвеевич! Когда вы меня по имени-отчеству величаете, мне кажется, вы сердитесь, – засмущался тот. – И потом, про Примакова – это же была ваша идея! И мы ее тогда классно разыграли на совещании у Ельцина. Им всем самим там, в Кремле, показалось, что это они придумали... Помните, лидер партии «ДВОР» об этом тогда сказал? А я с ним накануне бидон водки выпил...

– Ладно, не ври! Бидон ему не выпить! Помрет!

– Ошибаетесь, Дмитрий Матвеевич! Две трети бидона выпил именно он!

– Ладно, Ванюша, забыли про это. Давай поработай на совесть, как всегда. Все сценарии мне к утру подготовь. Весь его распорядок. Завтра в городе всех наших собери. Квартира далеко от храма?

– Нет. С крыши даже центральный вход виден. Но крышу они, естественно, перекроют.

– Ладно, об этом – потом. Иди! А мы с Александром еще потолкуем.