Текст книги "Казнить Шарпея"

Автор книги: Максим Теплый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

«Вы только не смейтесь! Он – честный человек!»

Каленин взглянул в окно автомобиля. Мелькнул указатель «Баковка». Именно здесь день назад в огромном роскошном особняке, в спортзале, оснащенном многочисленными тренажерами, обнаружили тело бывшего полковника ГРУ Константина Терентьевича Будаговского.

Веревка была продета в проушину, на которой крепились гимнастические кольца. Для того чтобы ее закрепить, самоубийце или кому-то еще, к примеру Игнатову, пришлось воспользоваться стремянкой – иначе на почти четырехметровую высоту было не добраться.

Буданов, который днем раньше рассказывал Каленину о процедуре обнаружения тела, не преминул сделать умозаключение:

– Профессионально готовили экзекуцию. Видно, знают в этом деле толк. Петля сделана по всем правилам висельного искусства: легко затягивается. Да и веревка чем-то натерта... Может, они вместе ее и вязали? А, Беркас Сергеевич? Как думаете? Вы же теперь у нас самый крупный в стране «игнатововед»!

– Сергей Николаевич! Ей-богу, неуместная ирония!

– Ладно, не сердитесь. Вот, почитайте – предсмертная записка Будаговского. – Буданов толкнул через стол ксерокопию. Почерк человека, собирающегося залезть в петлю, был на удивление четкий и твердый.

«Мне не оставили выбора. Делаю то, что сделать вынужден. Две просьбы:

1. Оставьте в покое жену и дочь. Игнатов знает – они ни при чем.

2. Из денег я себе брал только то, что мог утаить. Большая часть действительно шла наверх. Там крутились мои начальники.

3. О моих личных операциях с оружием и наркотиками они скорее всего догадывались, но закрывали глаза. Каждый воровал на своем «участке».

Нина! Бизнес оформлен на тебя, он чистый. Продай его. Не вздумай вести его дальше. Продай! Об остальном думайте сами. Лучше уезжайте. Все. Прощайте. К.Б.».

Буданов вкратце рассказал Каленину и то, что удалось выяснить о Будаговском.

Служил в военной разведке. Воевал в Афганистане. Дослужился до полковника. После вывода войск несколько лет проработал в Таджикистане в качестве военного советника. Затем оказался в Восточной Европе, где и завершил службу экстренной отставкой в связи с подозрением в махинациях с имуществом выводимых из Европы воинских частей. Доказать уголовку тогда не удалось, хотя непосредственный начальник Будаговского лишился погон и оказался в итоге за решеткой.

Выйдя в отставку, Будаговский создал одно из первых в России частных предприятий по разливу водки. И даже придумал название, прямо ассоциирующееся с его фамилией: водка называлась «Будем!». При этом было закуплено импортного оборудования на пятнадцать миллионов долларов. В частности, на заводе Будаговского появилась едва ли не первая в стране линия по производству бутылок, защищенных от подделок: помимо необычной формы, что уже гарантировало от массовых фальсификаций водочной тары, на днище бутылок значились две исполненные при помощи литья буквы: «КБ».

И все бы ничего, но уже тогда, в начале девяностых в правоохранительные органы поступали сигналы о том, что средства, запущенные Будаговским в бизнес, имеют криминальное происхождение. По крайней мере ни в один банк за кредитом он не обращался, хотя стоимость принадлежавших ему активов исчислялась несколькими сотнями миллионов долларов...

Но это было лихое и веселое время, которое, согласно марксистской терминологии, называли «эпохой первоначального накопления капитала». О происхождении многомиллиардных состояний тогда никто и не спрашивал. Все и так знали, что они появляются тремя способами: либо за счет государства, когда принадлежавшие ему средства чудодейственным образом оказывались в карманах частных персон, либо за счет приватизации наиболее лакомых кусков государственной собственности, либо, наконец, из денег, имевших откровенно криминальное прошлое.

На тогдашнем фоне масштабы средств, которыми оперировал Будаговский, относились скорее к сфере среднего бизнеса. А если учесть то, что сам Константин Терентьевич предпочитал делать свои капиталы в тиши кабинетов и в стерильной недоступности своих производственных помещений, то никто толком и не докапывался до происхождения его стартовых миллионов.

Между тем одна деталь, которую выяснили ребята Буданова, наводила на серьезные размышления. Судя по всему, Игнатов появился в жизни отставного полковника и успешного бизнесмена совсем не случайно. Оказалось, что майор Будаговский был начальником разведки авиадесантного полка, в котором служил Фомин. И время их службы совпадало, хотя Будаговский оказался в Афганистане на год раньше Фомина.

Само по себе это ни о чем не говорило, так как не обнаружилось никаких сведений о том, что они тесно общались. Но совсем не встречаться они просто не могли. Слова Игнатова о том, что он участник «казни» Будаговского, наводила на мысль, что тот имел какое-то отношение к судьбе Фомина. А Каленин тут же припомнил, что Игнатов очень горячо говорил о сломанной судьбе сына, намекая, что знает виновных.

...Каленин сердился сам на себя за то, что не может отрешиться от мыслей обо всей этой истории, участником которой он неожиданно стал. Эти мысли вызывали раздражение, но никак не хотели его отпустить. «Надо все это забыть и выкинуть из головы, иначе я тронусь умом! – думал Каленин. – Особенно намеки Игнатова на то, что он действует во имя добра и справедливости. Все равно я прав! – злился сам на себя Каленин. – Надо переключиться... Ага, переключишься тут. Еду-то я на Лубянку. Тьфу ты...»

Каленин увидел, что машина проезжает мимо Думы и приближается к Лубянской площади. Она не свернула к известному всей стране зданию, перед которым некогда стоял памятник «железному Феликсу», снесенный сразу после августовского путча, а двинулась прямо.

Каленин в свое время написал статью, в которой проанализировал отношение к памятникам в различных странах... Он установил, что памятники сносили и ломали во все времена. И цивилизованная Европа здесь не была исключением. Ломали революционеры и контрреволюционеры. Ломали победители, чье войско входило в города побежденных... Памятники и храмы всегда были первыми жертвами классовой ненависти и военного торжества. Это самая быстрая, самая первая и самая жестокая месть поверженному противнику, ибо низвергаются его боги и кумиры, разрушается его «смысловое» пространство.

«Снести памятник – это как могилу разорить, – писал Каленин в своей статье. – Это – осознанное святотатство, моральное унижение проигравшего, уничтожение его святынь... Так, озверевшее уголовное большинство «опускает» в камере слабого, добиваясь того, чтобы тот полностью утратил человеческое достоинство, чтобы в нем навсегда поселился ужас пережитого унижения...»

За статью Каленину крепко попало. Карасев пригласил его и, помолчав пару минут для создания напряженной атмосферы, многозначительно ткнул пальцем в потолок.

– Там, – он держал указательный палец вертикально вверх, – прочли вашу статью, Беркас Сергеевич.

«Там» – это, конечно же, был Кремль. И поскольку об этом говорил Председатель Госдумы, прочли, видимо, отнюдь не только курьеры и официантки из кремлевского буфета.

– Черт вас дернул рассуждать об этих памятниках! Да еще в таких, знаете ли, выражениях!

«Знаете ли» было любимым выражением Председателя. Он к месту, а чаще не к месту, вворачивал его чуть ли не в каждое второе предложение. Попытки «пиарщиков» искоренить паразита кончились ничем. Стало еще хуже. Карасев мог себя минут пять контролировать, а потом говорил абсолютно не к месту: «На минувшей неделе Дума рассмотрела тридцать восемь законов, знаете ли, в первом чтении».

Но как ни странно, сорные словечки не мешали Карасеву быть очень убедительным в своих выступлениях. Его речи были неяркими, но толковыми и основательными. Он всегда досконально изучал обсуждаемый вопрос и выступал со знанием дела.

Ну и, конечно же, был он виртуозным царедворцем. Его спокойная и доброжелательная манера вести думский корабль через все политические передряги устраивала всех. Поэтому и после президентских выборов он остался Председателем с перспективой задержаться на этой должности столько, сколько позволят здоровье и возраст. А со здоровьем у Председателя Думы все было в полном порядке.

– ...Там, – палец полез еще выше, – есть люди, которые этот памятник, Феликсу Дзержинскому, за шею, знаете ли, привязывали, когда его с площади снимали... – Председатель привычным жестом откинул назад густую прядь волос, о которых судачила вся Дума. – А вы их с уголовниками сравнили... В камере, знаете ли...

В шестьдесят шесть лет у Карасева не было ни единого седого волоска. Поэтому депутаты делились на два неравных лагеря.

Одни были сторонниками версии об особых природных кондициях Председателя, его добротной наследственности: мол, поэтому у него и волосы как смоль, и зубы все свои.

Другие, коих было неизмеримо больше, цинично рассуждали о достоинствах краски для волос, которую использовал Карасев, а также называли адрес стоматолога, у которого тот изготавливал свои великолепные протезы.

– ...Я вас прошу, Беркас Сергеевич, быть аккуратнее в своих оценках! Вы же не просто труженик пера. Вы помощник Председателя Государственной думы. Я ценю вас как специалиста. Не наживайте себе врагов там, где их лучше не иметь. Кстати, мне они тоже, знаете ли, не нужны.

Вежливо отругав Каленина, Карасев тем не менее вскоре дал ему понять, что статью про памятники он прочитал внимательно. Когда в Думе спонтанно возникло обсуждение вопроса о возврате «железного Феликса» на Лубянскую площадь, Карасев выступил с убедительной речью, в которой использовал наработки Каленина. Смысл его выступления сводился к тому, что восстанавливать снесенные памятники – это такое же святотатство, как и их снос. Ибо сносили их по политическим, а отнюдь не эстетическим соображениям. А значит, и восстанавливать станут по причинам сугубо идейным. Реванш, одним словом...

...Машина затормозила возле невзрачного здания, которое располагалось через дорогу от известной всему миру монументальной серо-желтой крепости бывшего КГБ. Мало кто знал, что именно в этом непримечательном творении из бетона и стекла сидели все высшие чины Федеральной службы безопасности. И именно здесь, на третьем этаже, находился кабинет начальника антитеррористического управления.

Внизу Каленина встречал полковник Барков. Он молча протянул Беркасу огромную ладонь и, показав на пропускную рамку, скомандовал:

– Пропустите!

Лифт уже был подогнан вниз, и возле двери, блокируя ее, стоял офицер, ожидавший пассажиров.

Поднялись на третий этаж. Каленин в очередной раз отметил, что в здании не было табличек с фамилиями хозяев кабинетов. Его подвели к одному из них, и Каленин вспомнил, что в кабинет Буданова вела другая дверь.

Как бы отвечая на его вопрос, Барков произнес:

– Вас ждет Юрий Борисович Гирин. Он замещает Сергея Николаевича...

Гирин встретил Каленина у входа в кабинет, крепко пожал руку и почти с восхищением произнес:

– Мужественный вы человек, Беркас Сергеевич! Могли ведь и отказаться лететь. А уж с вертолетов прыгать и вовсе не ваша работа. А вот мы свою работу провалили. Начисто! – Гирин говорил отрывисто, четко обозначая границы каждой фразы. – Сергей Николаевич Буданов подал сегодня в отставку. Вам велел кланяться.

– Вот как? – покачал головой Каленин. – Это потому, что Игнатов сбежал?

Гирин не ответил на вопрос и продолжал:

– Положение наше незавидное. Я хочу выслушать ваше мнение. Нужны детали, все мелочи. Надо понять, зачем Игнатов остался в России, почему не улетел, что затевает. Вспомните, пожалуйста, может быть, он говорил что-то, что может навести нас на ответ?

Каленин пожал плечами:

– Он много чего за три дня наговорил.

Гирин показал на два кресла, стоявшие в углу кабинета, приглашая Каленина присесть и подчеркивая тем самым неформальность общения.

– Беркас Сергеевич! У нас есть около часа до начала внеочередного заседания Думы. Вам, естественно, необходимо там быть... А сейчас попробуйте воспроизвести все до мелочей: что говорил Игнатов в вертолете и потом, в лодке, с какой интонацией? Как вел себя Фомин, что говорил? Не упускайте ни одной мелочи. Все может пригодиться. – Гирин приготовился слушать и уточнил: – Что вы вообще думаете об этом человеке? Каков он по сути?

Каленин неожиданно для самого себя смутился и ответил:

– Вы только не смейтесь и не подумайте, что у меня после прыжка из вертолета крыша сдвинулась, но мне почему-то кажется, что он в принципе честный человек.

Гирин двинул вверх четко очерченные смоляные брови, но удержался.

– Продолжайте...

– Знаете, меня терзают сомнения... С одной стороны, вроде бы все ясно: головорез, который придумал, как, шантажируя нас... простите, вас, добиться освобождения сына. С другой... С другой – не сходятся концы с концами в этой истории, если трактовать ее так примитивно!

– А что кажется вам странным?

– Да страдает он от того, что должен поступать так, как поступает! Оправдание себе ищет. Грехи замаливать хочет. Чушь какую-то несет про войну с государством, которую выиграть намерен. Вы, говорит, все будете трястись за свою жизнь. Все, включая Президента! Дьяволом его обозвал. Бред какой-то. И уж больно всех нас ненавидит! До ярости ненавидит! До бешенства! А за что?

– Ну, и за что же?

– Не знаю. Но есть что-то такое, что его – человека сильного и серьезного – буквально разъедает изнутри. И остался он в Москве неспроста! Дело у него здесь. Дело жизни! И во имя него он пойдет на все...

– Ну да, про создание атмосферы всеобщего страха мы слышали. У нас, естественно, есть запись вашего разговора. И про андреевского Иуду тоже... Может быть, он готовит новую серию терактов? – как бы размышляя вслух, произнес Гирин.

– Тогда зачем было отменять уже спланированные? – включился в рассуждения Каленин. – И потом, сейчас его ищет каждая собака. Он же себе в Москве на порядок усложнил любую задачу, какой бы она ни была. Спрашивается, зачем?

– Мы можем не знать чего-то очень важного, что позволяет ему эту задачу решить. К примеру, наличие сообщников. А если честно смотреть на вещи, то свой план по созданию в стране атмосферы страха он уже начал реализовывать. Эта история с предполагаемыми ежедневными взрывами тряхнула Москву всерьез. Люди боятся по городу ходить. В метро народу стало раза в два меньше. Пробки на улицах исчезли... – Гирин помолчал и веско произнес то, что, видимо, давно вертелось у него на языке, но он не решался высказать эту мысль вслух: – Одним словом, Беркас Сергеевич, все, что случилось до сих пор, – это лишь прелюдия к истинному замыслу Игнатова. Все только начинается. Его намерения масштабнее всего того, что он делал прежде! Я, кажется, догадываюсь, что за дело такое его здесь держит, «дело жизни», как вы изволили выразиться. Действительно жизни...

– Но тогда не очень понятно, как это дело всей жизни совпало по времени с арестом сына. Из того, что я услышал в вертолете и потом в лодке, я понял, что до момента ареста этого Хашеми-Фомина Игнатов не догадывался о том, что тот жив. Он совсем недавно откуда-то узнал, что сын в России и арестован. Следовательно, все остальное – Будаговский, взрывы, его побег и исчезновение – все это могло стать его планом только после получения информации о сыне.

– Лихо, Беркас Сергеевич! Лихо! Блистательные рассуждения! Именно так! Фомина захватили в Грузии чуть более месяца назад. И именно с этого момента надо вести отсчет времени, когда Игнатов замыслил не только освободить сына, но и что-то еще. До этого он скорее всего даже не подозревал о существовании Будаговского. Вместе с информацией о сыне он узнал нечто такое, что заставило его круто изменить свою жизнь. Но что? Давайте-ка еще раз все сначала, со всеми деталями и мельчайшими подробностями.

Пытливый депутат Семен Елдыгин

Пытливый депутат от Чукотки по фамилии Елдыгин, оказавшись впервые в здании Государственной думы, в первый же день обратился к врачу с жалобой на сильные головные боли. Был он потомственным оленеводом и все сорок два года своей жизни – от первого и до предпоследнего дня, практически без единого исключения, провел в тундре.

Дело в том, что голова у Семена Елдыгина болела первый раз в жизни. Сам факт болевых ощущений в этом месте его абсолютно здорового организма, да еще в самый первый день пребывания в Думе, произвел на новоиспеченного депутата столь ошеломляющее впечатление, что он резонно связал эти два события: головную боль и свое присутствие на Охотном Ряду.

Пытливость оленевода проявилась в том, что буквально на следующий день он сделал два открытия. Во-первых, выяснил, что головной болью мучаются многие его коллеги-депутаты. И второе: пожилая женщина, которая драила медные ручки тяжеленных думских дверей, поведала Семену, что служит в этих коридорах со времен Байбакова[13]13
  Николай Константинович Байбаков (1911—2008) – видный советский государственный деятель, почти двадцать лет руководил Госпланом СССР, размещавшимся в здании, которое ныне занимает Государственная дума.


[Закрыть] и имеет достоверные сведения, что здание построено на месте бывшего скотомогильника.

– Ты, милок, подолгу здесь не сиди, – доверительно советовала она, – а то, не ровен часа, мычать начнешь. Тебя как звать, дальнозоркий мой? – Узнав, что Семен даже в Анадыри бывал всего два раза, женщина разговорилась: – Анадырь – это где? А, ну да... Так вот, был такой случай. Не вру, ей-богу, ни словечка! Иду как-то вечером по восьмому этажу и вижу: стоит человек, головой в стену уперся и мычит. Я ему: «Мил человек, может помочь чем?» А он и не отвечает вовсе, мычит только... Надышался, видать. Я сама как допоздна засижусь, так хоть вой... Дурная здесь эта, как ее... аура.

...Внеочередное пленарное заседание Думы, посвященное терактам в Москве, было для Семена Елдыгина первым после получения депутатского мандата. Во время выборной кампании его включили в список партии, которую всемерно поддерживал Кремль, как человека, чей этнический облик должен был привлечь голоса коренных жителей северных регионов. Стоял он в списке на заведомо непроходном месте и в кампании не участвовал, так как был занят делами – клеймил оленей. Но зато его фотографиями с агитационными призывами были заклеены города, села и чумы стойбищ Крайнего Севера страны. Рассказывали, что для этого была даже придумана специальная технология крепления агитационных материалов непосредственно к чумам...

Единственный случай, когда в ходе избирательной кампании к Семену обратились с просьбой выступить перед телекамерами, окончился конфузом. Накануне округ посетил известный полярник, который, собственно, и возглавлял данный партийный список. Он организовал гонки на оленьих упряжках на приз собственного имени и привез с собой на этот праздник несколько ящиков с водкой. Он-то и поведал захмелевшему Семену, занявшему в гонке почетное второе место, что пробивает в бюджете федеральную программу под названием «Каждому оленю – по пейджеру!».

Сколько тут было пьяной шутки, а сколько правды – сказать трудно. Речь-то шла о реальной проблеме – радиоконтроле за миграцией оленей. Но сама эта мысль поразила Семена так сильно, что, встав наутро перед телевизионными камерами, он стал с жаром говорить о своей поддержке идеи пейджеризации оленьего поголовья Чукотки и прочих северных территорий. Естественно, сюжет в эфир не пошел, так как был признан похмельным бредом знатного оленевода, а телевизионщикам и прочим журналистам строго-настрого приказали Семена больше в ходе избирательной кампании не беспокоить...

Так случилось, что за первые два года, минувшие после выборов, два депутата из партийного списка, в котором значился оленевод Елдыгин, покинули Думу. Первый стал губернатором одной из северных областей, другой возглавил крупную золотодобывающую компанию и ушел на зарплату, раз в десять превышавшую его думское довольствие. После этого Елдыгина отделяла от мандата милая дама, служившая до выборов советником Президента Якутии по финансово-экономическим вопросам. Дама считалась отменным специалистом в области бюджетного процесса. Ее заметили и неожиданно предложили поработать в Федеральном казначействе. После чего, согласно закону, ее мандат автоматически перешел к Семену.

...Войдя в зал пленарного заседания с благоговейным трепетом, Елдыгин растерялся, так как обнаружил его практически пустым. За десять минут до начала заседания в зале находился всего один депутат в мундире военного летчика. Увидев Елдыгина, он вскочил, быстрым шагом подошел к нему и горячо пожал руку.

– Вы вместо Светы? Чудная женщина. Вот ее место, пойдемте, покажу. – Летчик потащил Елдыгина по ступенькам наверх и указал на его место: – Видите, здесь уже привинчена табличка с вашей фамилией. Как вас по батюшке? А то на табличке только инициалы. Семен Иванович? Чудно, Семен Иванович! Чудно! Вместе послужим народу! Вы в своей фракции, а я в своей.

Депутат так же стремительно отскочил от Елдыгина и вернулся на свое место...

В течение следующих трех минут зал заполнился на две трети. Депутаты нескончаемым потоком проникали в зал через все двери одновременно. Могло показаться, что все они стояли наготове, договорившись, кто у какого входа дежурит, а потом по чьей-то команде бросились занимать свои места.

Когда в президиуме появился Карасев вместе с двумя своими заместителями, зал был почти полон, что случалось не часто и было свидетельством большого внимания депутатов к обсуждаемому вопросу.

– Добрый день, уважаемые депутаты, – поприветствовал зал Карасев. – Время пятнадцать ноль-ноль. Неурочное, как и наше заседание... Включите режим регистрации... Кворум есть, на заседании присутствуют четыреста двадцать шесть человек. Напоминаю вам, что мы проводим внеочередное заседание с единственным вопросом: «О мерах по противодействию террористической угрозе». Сейчас идет региональная неделя, но поскольку четыре фракции из пяти, то есть все, кроме фракции «Вся Россия», выступили с соответствующей инициативой, мы экстренно отозвали депутатов из командировок. Давайте проголосуем и примем предложенный порядок работы за основу... Так, покажите результат... Согласились...

Уважаемые коллеги! – Карасев привычно и уверенно дирижировал заседанием. – Есть предложение повестку дня другими вопросами не насыщать. Согласны? – Карасев посмотрел в зал и разочарованно ответил сам себе: – Значит, не согласны. Лес рук. Тогда давайте запишемся для предложений... Так... – Карасев взглянул на электронное табло. – Для предложений в повестку дня записалось, знаете ли, шестьдесят восемь человек. Как поступим? Будем обсуждать? Хорошо... По ведению депутат Оглоевский. Пожалуйста, Владимир Гедеонович!

– Я именно по ведению! Николай Геннадьевич! Вы грубо нарушаете регламент! Депутаты имеют право высказываться по повестке дня. Даже если в повестке только один вопрос. Я по повестке: от имени нашей фракции, предлагаю отменить заседание...

По залу прокатился гул удивления. Не удержался и Карасев, что было для него совершенно не характерно:

– Вы же на заседании Совета Думы сами предлагали его провести, – искренне удивился он.

– Во-первых, не перебивайте меня! А во-вторых, выдвинули-то мы это предложение позавчера! А сегодня у нас что? У нас не позавчера, а сегодня! Мир даже за один день меняется, Николай Геннадьевич! А тут уже два дня прошло!

– И что же изменилось? – иронично поинтересовался Карасев.

– А то, что наши спецслужбы все сделали правильно! И нечего здесь обсуждать! Предлагаю объявить всем сотрудникам ФСБ, участвовавшим в операции, благодарность за то, что в ходе ликвидации банды террористов никто не погиб. Все теракты предотвращены! Несколько взрывных устройств обезврежено! И все! Вот так надо работать! Наши чекисты не чета западным неумехам! Те мину от коровьей лепешки отличить не умеют! На этом предлагаю закрыть заседание! И вот еще...

Оглоевский продолжал открывать рот, но звук пропал, и Карасев спокойно констатировал:

– Закончилось время.

Фракция Оглоевского демонстративно зааплодировала.

Карасев задумчиво взглянул на список записавшихся и предложил:

– Давайте поступим так: дадим возможность высказаться для предложений по повестке дня по одному представителю от каждой фракции в течение одной минуты. Будем считать, что одно предложение от фракции «Либеральная Россия» уже прозвучало... Ну, что еще, Владимир Гедеонович? Что вы шумите? Включите еще раз микрофон депутату Оглоевскому.

– Я протестую. Пусть выскажутся все, кто записался. От нашей фракции записалось двадцать три депутата. Пусть все выскажутся!

– Ставлю на голосование мое предложение: по одному выступлению от каждой фракции, – не реагируя на протесты Оглоевского, произнес Карасев. – Решение принято. Пожалуйста, депутат Краснов от фракции «Демократическая воля России – ДВОР». Вы хотите с центральной трибуны? Пожалуйста! Но имейте в виду – одна минута.

Краснов в это время шел к трибуне, сопровождаемый ободряющими возгласами однопартийцев.

– Пока Владлен Александрович идет к трибуне, я хотел бы представить вам нового депутата. Это Семен Иванович Елдыгин. Он получил мандат по списку партии «Вся Россия». Давайте поприветствуем нового коллегу.

Депутаты все дружно повернули головы, так как место Елдыгина было в предпоследнем ряду на самом верху. Кто-то крикнул ему: «Встань!» Елдыгин поднялся и услышал дружные аплодисменты. Такого внимания к себе он не видел никогда. Это была минута славы. Хлопал в ладоши даже сам Карасев. Неожиданно для самого себя Елдыгин поднял руку. Аплодисменты стихли.

– Вы что-то хотите сказать, Семен Иванович? – вежливо поинтересовался Карасев.

Елдыгин с изумлением смотрел на свою поднятую руку и не понимал, почему он стоит в такой странной позе. Вопроса Карасева он не слышал и вообще от волнения плохо понимал, что происходит вокруг. Сосед Елдыгина, бывший начальник охраны Ельцина, легонько дернул его за полу пиджака, и оленевод, весивший не более пятидесяти килограммов, плюхнулся на место, все еще неуверенно распоряжаясь рукой, которая то поднималась, то опускалась.

Карасев оценил волнение новобранца и ободряюще произнес:

– Семен Иванович будет трудиться в Комитете по делам Севера и по квоте нашей фракции займет там вакантное место заместителя председателя комитета. С высоким назначением вас, Семен Иванович!

Вновь раздались аплодисменты, но гораздо менее дружные, чем в первый раз. Для Елдыгина это была полная неожиданность – он еще не знал, что в данном комитете был единственным представителем от фракции, и поэтому должность заместителя председателя комитета упала к его ногам за сам факт его вхождения в комитет.

На трибуне уже нервничал Владлен Краснов, то и дело оборачиваясь в сторону президиума и давая понять, что он готов к выступлению.

– Включите центральную трибуну, – скомандовал Карасев.

– Уважаемый Председатель! Дамы и господа! Соратники! – начал Краснов, немного подвывая и картинно растягивая слова. – То, что я сейчас скажу, немало удивит вас всех... – Краснов сделал театральную паузу. – Я согласен с господином Оглоевским. Впервые согласен... И впервые за годы нашего политического соперничества готов его поддержать. Надо прекратить наше заседание. Но только сделать это надо совсем по другим основаниям. Мы предлагаем остановить этот балаган. Давайте наберемся мужества и сделаем это! Да, балаган! – повышая голос, отреагировал Краснов на шум в зале. – Мы, российские демократы, заявляем, что рассматривать проблему предотвращения террористической угрозы без участия Президента страны, без главы правительства и даже в отсутствие Председателя ФСБ, который проявил к нам неуважение и прислал своего заместителя, – бес-смыс-лен-но, – по слогам завершил тираду Краснов. – Убивают наших детей! Идут на поводу у террористов! Что еще нужно сделать в стране, чтобы все поняли: террористы управляют Кремлем, у нас попросту нет власти, а та, что есть, не может нас защитить?! Позор!

– Позор! Позор! – подхватили в зале коллеги Краснова по фракции «ДВОР», которые располагались близко к трибуне.

– Предатель! Лагерный мусор! – закричал, вскочив со своего места, Оглоевский, и хотя находился он довольно далеко от президиума, его вопли звучали громче разрозненных выкриков демократов. – Твое место на политической помойке! Вон из Думы!

– Вон из Ду-мы! Вон из Ду-мы! – тут же поддержали вождя дружным скандированием либералы, отличавшиеся большим умением по части различных скандалов в зале заседаний.

– Коллеги, коллеги! – обратился к депутатам Карасев, который оставался невозмутимым. – Успокойтесь. Я все предложения поставлю на голосование. Будет ваша воля – отменим заседание...

Каленин, который наблюдал за происходящим по монитору в своем кабинете, все глубже погружался в тихое бешенство. После всего того, что он пережил за эти дни, поведение депутатов казалось ему издевательством. Они с Карасевым давно уже колдовали над поправками в думский регламент, которые позволяли бы избегать проведения чрезвычайных и неподготовленных пленарных заседаний как абсолютно бесполезных и даже вредных.

Тут была, конечно же, одна психологическая развилка. Людей удивляло, если депутаты не бросались немедленно реагировать на важные события. Но они возмущались еще сильнее, когда узнавали, что рассмотрение какого-либо волнующего всю страну вопроса обернулось говорильней и сведением счетов между фракциями.

– Нельзя так дискредитировать парламент! – горячился Каленин. – Я, Николай Геннадьевич, считаю, что нужно вообще отказаться от практики внеочередных заседаний, если не подготовлено решение. И не формальное постановление «расширить-углубить», а такое, которое можно применить на практике...

Карасев соглашался, но мягко возражал: нельзя, мол, загонять инициативу депутатов в чересчур жесткие рамки.

– Не дадим пленарное заседание проводить – пойдут на улицу митинговать, – ворчал он. – Вот там уж точно такого наговорят... Тут хоть можно при случае микрофон отключить...

...Каленин взглянул на экран и с немалым удивлением услышал фразу, произносимую Карасевым:

– ...Ну вот и славно! Выяснилось, что ни одна фракция не настаивает, знаете ли, на проведении заседания. Аргументы разные, а предложение одно и то же. Поэтому ставлю на голосование: кто за то, чтобы закрыть заседание, ограничившись принятием к сведению прозвучавших выступлений от фракций? Владимир Гедеонович! Вы просите слова по мотивам голосования? Не очень понимаю, какие есть мотивы, кроме тех, что вы уже назвали. Настаиваете? Включите микрофон депутату Оглоевскому.

– Я требую, чтобы комиссия по вопросам депутатской этики дала оценку выступлению Краснова! – прокричал в микрофон Оглоевский. – Он сказал, что в Кремле засели террористы! Он оскорбил всех нас! Он клеветник и иностранный наймит!!! И вот что еще: пока мы тут заседаем, вот такие предатели, как Краснов, добились снятия с работы начальника Управления ФСБ по борьбе с терроризмом. Только что об этом сообщил Первый канал. Наша фракция готовит парламентский запрос по поводу этой отставки. Это твоя работа, Краснов! Это такие, как ты, разрушают систему безопасности страны. Твое место...