355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Максим Шаттам » Кровь времени » Текст книги (страница 5)
Кровь времени
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 01:18

Текст книги "Кровь времени"


Автор книги: Максим Шаттам


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

9

Джереми Мэтсон стер чернильное пятно с указательного пальца и вернулся к своему рассказу. Керосиновая лампа горела над письменным столом, подвешенная к балке железнодорожного вагона. Ковер возле входа был исполосован бороздками цвета янтаря – это скопления песчинок, их переливающихся струек, которые появились из-за привычки стряхивать песок с подошв сразу за порогом, прежде чем снять обувь. Количество песчинок свидетельствовало о большом числе гостей. Возле двери висел термометр с метр в высоту, показывающий температуру по шкале Фаренгейта. Жара еще давала себя знать, несмотря на то что ночь уже наступила.

По мере того как взгляд посетителя уходил дальше, в глубь вагона, свет становился все более тусклым, как будто боялся приоткрыть тайны личной жизни Джереми Мэтсона. Хорошая мебель отражала или поглощала отблески пламени; лакированное дерево не новое, но крепкое, а бархат, покрывавший стены, сохранил мягкость. Подальше от двери, у большого письменного стола, где работал детектив, располагались напротив друг друга два кожаных дивана; обивка потрескалась от жары. Между диванами – журнальный столик с инкрустациями. На сиденьях диванов валялись смятые листки с машинописным текстом и печатью полиции Каира. Несколько черно-белых фотографий выглядывали из кипы бумаг, нагревшихся от сильной летней жары.

Первая из фотографий перечеркнута длинной линией, проведенной красными чернилами, будто в знак резкого осуждения. На ней виднелась белая стена и одетый в костюм человек; увидеть его лицо было невозможно, так как он наклонился и опустил голову вниз, схватившись за рукоятку лопаты; ниточки слюны тянулись у него изо рта до самой земли, напоминая паутинки, только что сплетенные пауком. В левом углу фотографии – стена, выходящая к неясно видимой боковой аллее; густые тени делали почти неразличимыми силуэты людей, собравшихся вокруг какой-то массы на земле.

На второй фотографии – снятая крупным планом большая плетенная из соломы кукла. Очень потрепанная, она, видимо, тут же развалилась бы на части, тронь ее кто-нибудь; на корпусе куклы неумело изображено некое подобие платья – то ли рисунок, то ли пятно, темное и влажное.

На третьей фотографии запечатлены ботинки горожанина, причем ботинки западного типа, недавно навощенные, хотя и покрытые слоем пыли; между ними что-то лежало на земле. Очевидно, вокруг стояло много людей, однако в кадр попали только ступни и икры ног. Фокус снимка приходился на маленькую, пухленькую ручонку, лежавшую на утрамбованной поверхности, – как видно, на земле той же улочки. Кисть руки слегка сжата; кожа слишком гладкая для взрослого человека; запястье покрыто тем же смолистым веществом алого цвета, что и на кукле.

Другие фотографии, около десятка, налезали одна на другую, но все были повернуты лицевой стороной к кожаной обивке дивана. Пламя лампы больше почти ничего не освещало, во тьме оставалась часть помещения, которая постепенно сужалась – проход в ванную комнату. С правой стороны еще один проход вел в спальню. Большое наклонное зеркало на ножках придавало комнате иллюзию глубины, отражая самые дальние углы. Напротив туалетного столика, занятого номерами фотожурнала, возле вольтеровского кресла, заваленного одеждой, стояла большая кровать с измятой простыней; у ее ножек, на ковре, валялась перевернутая вверх дном резная деревянная миска; из нее высыпалась куча окурков и целое море пепла…

На ночном столике фотография женщины – проникающего через два небольших окошка света звездной ночи недостаточно, чтобы различить черты ее лица.

Тут в другом конце вагона зашипел чайник, поставленный на чугунную кухонную плиту. Джереми встал, снял его с огня, обхватив ручку грязной тряпкой, и заварил чай. Благоухание сухих листочков мяты тут же распространилось по всей комнате; прислонившись к спинке дивана, Мэтсон с удовольствием сделал глоток обжигающего напитка. Вопреки обыкновению он не снял сапоги и ноги его внутри буквально горели. На нем была рубашка с множеством карманов; подбородок зарос щетиной – утром не хватило времени побриться. Впрочем, это ему шло, делая немного полнее на редкость впалые щеки и несколько менее мясистым рот.

Джереми прикрыл лицо рукой – тонкий нос с горбинкой, брови цвета воронова крыла. Керосиновая лампа бросала на открытый лоб медно-красный отблеск; черные волосы зачесаны назад. По словам женщин, которые потягивали салеб[26]26
  Салеб – горячий арабский напиток.


[Закрыть]
и предавались болтовне на террасах перед клубами, где он время от времени бывал, Джереми Мэтсон был «пламенным красавцем»: в этом человеке будто смешались звериная сущность Африки и британская элегантность.

Все знали, что он детектив и к тому же великолепный охотник: участвовал в дерзком сафари на бескрайнем диком Юге. И еще все знали: ни одна женщина Каира не могла похвастать, что делила ложе с Джереми Мэтсоном. Шептались о том, что он однолюб, говорили о какой-то связанной с ним тайне, распускали разные слухи…

Стакан с тихим звяканьем опустился на поверхность стола; Джереми Мэтсон с хрустом расправил длинные сильные пальцы – эти руки заставляли учащенно биться сердца женщин из высшего общества колониального Каира. Джереми открыл дверь вагона: тропинка вела к навесу. Под ним – ковер, полностью засыпанный песком, шезлонги, деревянный шест из-под зонта, многочисленные ящики с имуществом и продуктовыми запасами; на ящиках этикетки – «Собственность армии». Джереми лениво передвинул одно из кресел и устроился рядом с навесом.

Ночи удалось утихомирить ярость солнца: стало гораздо прохладнее, но пройдет еще час или два, прежде чем в вагоне спадет духота. Прямо напротив Мэтсона рельсы вплетались в столь любимый им пейзаж: череда стальных червей, поблескивающих под луной, уходящих в бесконечность, подобно нитям судьбы, разворачивающимся из клубка… Немного ниже, за зданием, где располагался Музей железной дороги, за гигантским ртом-аркой из покрашенного в оранжевый цвет камня, высиживал стальных змей Центральный вокзал. Под этим сводом находили временное убежище безвестные путешественники. В сотне метров от вагона, в котором жил Джереми Мэтсон, с громыханием проехал трамвай с пучком голубых искр на короне токоприемника. Трамвайная линия вела в шикарные кварталы Гелиополя, расположенные к северо-востоку от города. Женщины и мужчины ездили в разных вагонах; на многих лицах улыбки, какая-то девушка даже громко смеялась – здесь было много молодых европейцев.

Джереми провожал трамвай взглядом, пока от вагона не осталась лишь сияющая дымка, подсвеченная красными фарами. Губы его сжались так плотно, что начали бледнеть; он громко сглотнул; рука шарила в кармане штанов из бежевой ткани… Наконец он вытащил оттуда порванный листок бумаги. Несколько строчек текста, написанного красивым почерком, покрывали верхнюю половину записки. Рука Джереми закрывала ее почти целиком, за исключением самой последней фразы: «Самир. 5 лет». Он сжал кулак, но все попытки справиться с комком в горле оказались тщетными – глаза затуманила влажная пелена; под чисто выбритой кожей скул перекатывались желваки.

Ночь смотрела на него миллионами звезд – ясными, слегка подрагивающими глазами небесных циклопов. Капля упала на записку рядом с именем Самир и тут же впиталась в бумагу. Жидкость расплывалась по волокнам, влажное пятно росло, становилось все больше и наконец достигло имени мальчика.

10

Во вторник утром Марион открыла дверь брату Дамьену. Она была жизнерадостной и нарядной: поверх свитера и джинсов надела пальто из белой шерсти, на голову – шерстяную шапочку, за спиной на ремне висела сумка. Брат Дамьен взглянул ей в лицо так внимательно, как будто раньше никогда ее не видел: зеленые глаза женщины словно стали ярче… Монах на секунду задумался о происхождении ранки на ее нижней губе, но сумел обуздать свое любопытство.

В Авранш они приехали до половины десятого и сразу поднялись в комнату под крышей. Работа по составлению описи в полном молчании протекала до полудня, когда монах предложил Марион спуститься на обед. Она рассчитывала, что ей удастся отделаться от компании и в одиночестве почитать дневник, лежавший в сумке, однако обстоятельства сложились иначе. Хранитель библиотеки настоятельно приглашал их пообедать вместе, чтобы затем провести детальный исторический обзор рукописного наследия Мон-Сен-Мишель.

Когда в конце дня Марион и брат Дамьен возвратились в аббатство, женщина почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Что стало причиной – постоянное напряжение глаз при чтении заголовков в потемках или пыль? В стенном шкафчике ванной комнаты Марион отыскала упаковку эффералгана, приняла лекарство и легла на постель в ожидании, пока боль спадет. Сумерки ее убаюкали, и Марион провалилась в бессознательное состояние полусна…

Видела, как открылась дверца платяного шкафа, показались пестрые края ее вещей, сложенных стопкой, как цвета перемешались… Затем острота зрения стала постепенно возвращаться; неожиданно Марион вновь стала совершенно ясно различать каждую деталь: рукава блузок скомканы как попало – она никогда не положила бы так свою одежду, тут она отличалась маниакальной педантичностью. Вещи надо складывать безукоризненно, чтобы не приходилось еще раз проглаживать их утюгом по утрам. Что касается ее нынешнего местопребывания, Марион прекрасно помнила, как возмущалась, что в шкафу отсутствуют плечики для одежды; ей пришлось постараться, чтобы сложить блузки в аккуратную стопку. А теперь концы рукавов торчат наружу… да, не все, но некоторые – совершенно точно. Кто-то передвигал или по крайней мере поднимал ее одежду!

Марион спрыгнула с кровати так стремительно, что закружилась голова; ей пришлось постоять у постели, пока головокружение не прошло. Осмотрела комнату, диван, кровать, ванную; спустилась вниз, в прихожую; задыхаясь, тщательно обыскала все закоулки, в любой момент готовая закричать и нанести удар по подозрительному объекту. Затем вернулась в прихожую и, убедившись, что телефон никуда не пропал, внимательно его осмотрела. Пока она еще недостаточно хорошо знала этот дом – трудно понять, поменялось ли местоположение еще каких-нибудь предметов. А интуиция подсказывала ей, что это именно так. Должна ли она немедленно позвонить в ДСТ? Дом пуст, никого нет, напрямую ей ничто не угрожает. Но кто-то побывал здесь, пока она работала в Авранше. Она заставила себя отдышаться; никто не сможет отыскать ее здесь, никто, она в безопасности, гарантированной ДСТ. Это их работа, они профессионалы, а значит, нечего бояться. Сердце мало-помалу стало биться с обычной частотой: замок не взломан – значит, в комнату проник кто-то из членов братии, кто-то, у кого есть ключ от дома. «Знаете что, это уже чересчур!»

Марион схватила телефонную трубку и набрала один из номеров, записанных сестрой Анной. Послышался певучий голос сестры Габриэлы.

– Сестра Габриэла, это Марион. Будьте добры, позовите сестру Анну!

Ее не заставили ждать долго – сестра Анна взяла трубку почти мгновенно.

– Здравствуйте! Чем могу вам помочь? Может быть, вы присоединитесь к нам за ужи…

– У кого есть ключ от моего дома? – спросила Марион.

– Что? Разве что-то случи…

– У кого есть ключ?

– Ну, у нас… то есть я хочу сказать – у братии. Здесь, в монастырских покоях, есть дубликаты от всех наших ключей. Большинство братьев и сестер пользуются ими ежедневно, чтобы передвигаться по аббатству. Здесь есть ключи от всех дверей, в том числе от разных построек, составляющих собственность монастыря, – как, например, от дома, в котором вы живете. В чем дело, Марион? Я чувствую, вы взволнованы. Что-то случилось?

Марион обдумывала ответ – она не ожидала услышать подобное.

– Марион?

– Да… нет, все в порядке… я… извините, у меня просто очередной приступ паранойи.

– Тогда вам стоит присоединиться к нам, мы…

– Нет, благодарю вас за приглашение, лучше отдохну дома. У меня есть чем заняться. Еще раз спасибо и спокойной ночи! – Она повесила трубку.

Любой член братии имеет доступ к ее комнатам… ну так что же, что из этого следует? Речь ведь не идет об определении личности подозреваемого, раз она больше не находится в центре заговора. Но кто-то проник к ней в дом и рылся в ее вещах!

«Сестра Анна или кто-нибудь другой, – предположила Марион, – чтобы убедиться, что у меня нет ничего представляющего опасность для меня самой… например, оружия… Она отвечает за мою безопасность. Вот и удостоверялась, что в припадке хандры я не выкину какую-нибудь глупость… Именно так я поступила бы на ее месте. А записка, загадка? Это игра… чья и с какой целью? Чтобы отвлечь меня, заставить думать о другом…»

Подобные рассуждения так и не убедили Марион. Слишком многое оставалось неясным, идеи бурлили в голове… Единственное, в чем она была уверена, – в разговоре с любым человеком ей следует держать язык за зубами. Будь то игра, придуманная братией, чтобы не выпускать ее из виду и помочь провести здесь время, или результат действий одного человека, преследующего собственные цели, – ей следует держаться в стороне, наблюдать и вступить в дело только в нужный момент.

Впрочем, это не мешает ей принять некоторые меры предосторожности. Стоит вызвать слесаря, как это тут же станет известно всему острову. Но она во всяком случае имеет право оградить свою личную жизнь от посягательств извне. Женщина убрала несколько вещиц с одноногого круглого столика в прихожей и стала двигать его к входной двери, пока он не стукнулся об нее. Тогда она выпрямилась и сделала глубокий вдох. Это гарантирует, что никто не войдет в дом, пока она сама находится внутри. Возможно, эта предосторожность и окажется излишней – ведь, если ей действительно что-то угрожает, круглый столик ее не спасет. В этом случае лучше тут же позвонить в ДСТ и дать им знать о возникшей проблеме. С другой стороны, если все происшедшее – результат действий, предпринятых другими людьми для ее же безопасности, тем более нечего бояться и эта импровизированная баррикада не имеет смысла. «Да, но она поможет мне – поможет спать спокойно. Хуже от нее не будет».

Марион так и не поужинала как следует. Провела большую часть вечера на диване, откуда караулила вход в комнату, время от времени рассеянно глядя в телевизор. Мысленно вновь и вновь возвращалась к дневнику Джереми Мэтсона: у него прекрасно получилось рассказать о бытовой стороне своей жизни, описать место, где он обитал, – этот когда-то роскошный, а теперь кое-как обустроенный вагон. Безо всякой скромности он писал о себе как о хорошем человеке и поверял бумаге свою грусть, ничуть не сдерживаясь, что удивляло Марион. Джереми поразительно точно подбирал слова, и это отражалось на восприятии текста. Почти сразу становилось понятно: в тексте нет и намека на желание автора показать себя в лучшем свете. Как признавался он сам, единственная его цель – поведать о драме, предвестники которой появились уже на первых страницах.

Недавние события несколько охладили читательский пыл Марион. Тем не менее любопытство возобладало. Кем был Джереми Мэтсон, если отрешиться от его собственного предисловия? Что он за человек? И какая мрачная история связана с погибшими детьми, над списком которых он, по собственному признанию, проливал слезы?

Марион придвинула к себе книгу в черном переплете, открыла бутылку джина, плеснула немного в стакан с апельсиновым соком и устроилась на мягком диване. За оконным стеклом один за другим гасли огни в засыпающей деревне. Она открыла рукопись и нашла место, где остановилась в прошлый раз.

11

Детектив Джереми Мэтсон был в Каире своим человеком не только благодаря профессиональным обязанностям. Он имел отличную репутацию и пользовался авторитетом у представителей местного европейского бомонда. Многие добивались его расположения. Как миротворец Мэтсон не знал себе равных. Мог удачно вмешаться в конфликт из-за уведенной любовницы, заставить забыть о том, как бакшиш[27]27
  Бакшиш – чаевые, вознаграждение за услугу.


[Закрыть]
превратился во взятку, или просто вовремя снабдить человека точной и тщательно собранной информацией. Слава Мэтсона гремела по всем салонам, частным клубам, на приемах и званых ужинах. Его имя шептали на ухо отчаявшимся как последнее, поистине волшебное средство.

Однако по облику детектива никто не предположил бы, что он столь востребованный в обществе человек. Он не имел ничего общего с посетителями модных салонов, по внешнему виду больше походил на дикаря и вел подчеркнуто замкнутый образ жизни. Просители входили к нему на цыпочках, как будто не верили, что им придется просить этого непостижимого человека об услуге. Очередного клиента он всегда встречал одним и тем же косым взглядом, одаривал кривой ухмылкой и завершал разговор традиционным: «Посмотрю, что здесь можно сделать». А затем решал проблему с неподражаемым мастерством.

Важнейшими его достоинствами были, во-первых, бесспорное умение хранить тайны и, во-вторых, широкий круг знакомств. Его имя было на слуху у фонтанов в старой части Каира и в кофейнях, его одинаково хорошо знали слуги в лучших отелях и секретари в министерствах. В Каире он жил уже девять лет; приехал сюда по собственному желанию, получив диплом юриста, и сразу пошел работать в полицию. В Каире были экзотика, приключения, солнце… Более того, здесь не так жестко, как в Европе, соблюдались законы иерархии. Джереми рассчитывал, что это поможет ему быстро продвинуться по службе и стать следователем; так и случилось. Помимо прочего, здесь Мэтсон располагал свободой действий, немыслимой в Лондоне или в любом другом городе Англии. После того как его шкура девять лет жарилась под солнцем возле пирамид, он никогда уже не попросил бы о переводе назад, в метрополию.

Три верховных комиссара сменили друг друга за время его службы; он был свидетелем антиколониальных выступлений, вспышек насилия, признания Англией независимости Египта, открытия гробницы Тутанхамона. Эти без малого десять лет оказались богаты на славные и трагические события, доставившие Мэтсону много увлекательных минут. Каир захватил его в свои сети; неуловимое обаяние этого города скрывалось в линии минаретов, возвышающихся над крышами; пении муэдзинов; роскоши быть англичанином среди арабов; горячем ветре пустыни, ежедневно приносящем жару; в чувстве постоянной опасности, которая может материализоваться когда угодно и в какой угодно форме. Таким и должен быть город «Тысячи и одной ночи». В сравнении с ней лондонский смог и размеренный образ жизни на берегах Темзы потеряли всю привлекательность.

Здесь европейцы имели право носить оружие; ночами в два счета мог вспыхнуть огромный пожар, устроенный националистами, а каждая трапеза имела привкус античности. В Каире никто уже не творил историю – люди сами становились ее частью, жили с ней бок о бок. В этом городе тайны обладали таким весом, как нигде в мире, легенды становились реальностью. Песок и солнце окружали улицы и придавали существованию специфическую горечь, что побуждало людей жить как можно более насыщенной жизнью. Каир был подобен кобре, свернувшейся в спираль между горами Мукаттам и рекой Нил. Укус этой змеи не убивал человека наповал, но лишал всякой воли, а противоядия не существовало.

Египетская полиция под командованием англичанина, которого в Египте звали Рассел-паша, проводила основную часть расследований, но кое-где, в самых стратегически важных местах, контроль осуществляли одни англичане. Джереми Мэтсон главным образом отвечал за дела, затрагивающие личные или имущественные интересы европейцев; он играл важную роль в местной политике. Двуликий Египет был вынужден существовать в условиях фактического двоевластия, причем оказалось непросто справляться то с колониальными капризами одних, то с националистическим пылом других.

Теперь, когда Джереми Мэтсон стал детективом, он ни во что не ставил свой карьерный рост. Точно так же насмехался над демагогическими призывами ко всеобщему согласию; неоднократно повторял, что служит интересам своей должности, а не интересам нации. Расследования проводил, действуя с мастерством истинного игрока в двух совершенно разных пластах культуры: с одинаковым пылом вел дело об убийстве нищего араба и об ограблении дома богатой англичанки. Конечно, он не мог не знать, что рвение его каирских коллег при проведении расследования слишком часто определялось личной заинтересованностью, вовлеченностью в это дело представителей имущих классов или просто прихотью. И Мэтсон взял за правило сеять раздоры там, где полностью отсутствовала честность, чтобы время от времени давать змеиному гнезду хорошего пинка и видеть, как его обитатели корчатся в конвульсиях. С самого начала Джереми провел грань, пусть и достаточно тонкую, между официальной работой и частными заказами. Выполняя те или иные поручения, крайне редко брал за них деньги, но зато регулярно пополнял число своих агентов и информаторов, собирал биографические справки о разных личностях, позволяя себе при случае требовать ответной услуги в качестве платы. Именно таким образом в городе и сформировалась широкая сеть из обязанных лично ему людей.

Когда в конце февраля Джереми Мэтсон случайно услышал разговор сослуживцев о трупе ребенка, найденном в брошенном доме в северо-восточной части квартала Эль-Аббасия, он немедленно принялся выяснять подробности. Мрачная новость сама по себе не была чем-то из ряда вон выходящим: этот район представлял собой скопление лачуг, где смерть часто находила новые жертвы. Гораздо большее удивление вызывало состояние тела в момент его обнаружения. Выйдя из бюро, Мэтсон присоединился к двум офицерам полиции. Один недавно вернулся с места преступления, бледный, как парус фелуки.[28]28
  Фелука – небольшое арабское торговое судно с треугольными парусами.


[Закрыть]
Он отказался сообщить точные детали, однако поведал следующее: на уровне пояса ребенок буквально разорван надвое, как будто сделан из мягкой древесины; туловище вывернуто назад невообразимым углом и пробито насквозь сломанными костями ребер. Об изнасиловании речь пока не шла, хотя определенные следы указывали и на это.

Расследование дела поручили известному инспектору Азиму Абд-эль-Дайиму. Коренной каирец, он прекрасно знал квартал Эль-Аббасия. Все это позволяло ему работать в подобном месте, не рискуя немедленно быть растерзанным местными жителями. Однако инспектор не нашел ни одного свидетеля и ни одной улики.

Второго марта на грязной улочке в районе Эль-Хусейния обнаружили тело шестилетней девочки; она не была разорвана надвое, но ее состояние оказалось не менее ужасным. Пять человек, один за другим, подходили к изголовью постели, где лежало тело, и ни одному не удалось сохранить спокойствие: никто не смог сдержать слез, некоторых рвало, других потом в течение многих ночей преследовали кошмары.

Самир стал третьей невинной жертвой: его нашли на кладбище Баб аль-Наср,[29]29
  Баб аль-Наср («Ворота победы», араб.) – название одних из городских ворот Каира и прилегающего к ним кладбища.


[Закрыть]
голова ребенка лежала плашмя на могильной плите.

Связь между преступлениями не вызывала сомнений. Хотя следы насилия имели разный характер, каждое из убийств отличалось невообразимой жестокостью. Трудно поверить, что эти преступления – дело человеческих рук. Все трое детей жили в бедных кварталах, в семьях, практически не имевших средств к существованию; все почти одного возраста. Все трое были замучены до смерти, исцарапаны, покусаны – до такой степени, что куски плоти буквально отрывались от тел; трупы еще и подверглись осквернению.

Джереми Мэтсон оборвал трубку телефона; детектива видели сразу в нескольких местах. Он перестал расследовать убийство археолога, который вел раскопки в подземельях Каира, тем более что это расследование все равно зашло в тупик; добился, чтобы дело об изуродованных детях поручили ему. Азима Абд-эль-Дайима назначили его напарником, так как тот знал арабский язык и имел другой цвет кожи. Спустя три дня, 14 марта 1928 года, зазвонил телефон Мэтсона – и с этого момента жизнь детектива полетела в тартарары.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю