Текст книги "Двое из будущего (СИ)"

Автор книги: Максим Казакевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

   И мы долго сидели с ним молча, каждый погрузившись в собственные воспоминания. Не произнося лишних слов, откупорили бутылку казенной и опрокинули по маленькой, стараясь заглушить боль утраты. Анна Павловна незаметно убрала со стола, неодобрительно посмотрев на початую бутылку. Так мы и уговорили бутылку огненной в полном одиночестве, не произнеся ни слова. А потом мы отправились спать, я в свою спальню, а Мишка в комнату для гостей.

   На следующий день, во время плотного завтрака, как и было, заведено в этой эпохе, я поднял вопрос, мучавший меня уже несколько недель:

   – Что дальше делать будем?

   Мишка недоуменно вскинул бровь.

   – Работать, как и планировали. На жизнь зарабатывать.

   – Нет, Миша, я не о том. Что нам делать дальше – жить в этой стране или уезжать? Впереди две революции, две позорные войны и гражданская бойня, впереди большевики с Лениным и Сталиным. Будем мы здесь оставаться?

   – А-а, вот ты о чем. А что тут можно сделать? Я не знаю, Вась, наверное, имеет смысл уехать. В Швейцарию там или Британию. А лучше всего в Штаты – их меньше всего колбасить будет, а возможностей больше. А ты что думаешь?

   Я думал иначе. Уехать всегда успеется. Кинуть все нажитое, прихватив с собой самое необходимое и дорогое..., что может быть проще? После того-то, что мы перенесли? Да и что здесь у нас самое дорогое? Ничего! Так что:

   – Я за то чтобы остаться и попытаться изменить историю. Не допустить революции и гражданской войны.

   Мишка внимательно и даже удивленно посмотрел на меня. Не ожидал он такого поворота.

   – Николашку на троне хочешь оставить? – спросил он медленно, как бы обдумывая подобный вариант.

   – Не обязательно, как получится. Главное, чтобы бойни гражданской не было. А кто встанет во главе – белые, красные или зеленые, мне уже не важно. Хотя, я бы предпочел, чтобы большевики к власти не приходили.

   – И как ты думаешь это сделать?

   А вот с планом реализации моей идеи было не очень. Не было плана, не придумал я его. Но, что бы мы ни придумали, ясно одно – для этого понадобятся деньги. Очень много денег, безумное их количество. И я признался Мишке:

   – Я не знаю, как это сделать. Понятия не имею.

   В этот день мы ни о чем не договорились. Мишка уехал к себе на съемную квартиру, а я, чуть-чуть придя в себя после вчерашних возлияний, отправился в пока что наш единственный цех фирмы «Русские заводы». Порешал с Поповым небольшие организационные вопросы, походил туда-сюда, попинал отходы от вырубленных лент, да и отправился пешком домой. Благо погода была безветренная, солнечная и грязь после недавней оттепели хорошо подмерзла. Пролетку решил поймать после, как устану. Неспешным шагом я прогуливался, дышал свежим воздухом и думал. Искал варианты, как изменить ход истории. И ничего не мог придумать. На ум приходил лишь один вариант – убить Ленина. Неплохой, кстати, вариант, но... мне он не нравился. И без него революция обязательно случится и страну тряхнет так, что мало не покажется. Да и что Ленин, и без него идеологов в это время хватало. Царская власть, развалившись как карточный домик в семнадцатом году, упадет в руки того, кто будет способен ее вовремя подхватить и удержать. Не будет Ленина – будет другой лидер, который поведет за собой массы. И тогда история может пойти новым путем, нам неизвестным. С этой точки зрения живой и здоровый Ульянов-Ленин, как идеолог большевиков нам был бы предпочтительнее мертвого. Мы знаем его основные ходы, знаем, на что способен этот картавый вождь пролетариата и потому у нас будет шанс и возможность вовремя вставить ему палки в колеса и повернуть историю так, как нам будет выгодно.

   Мой путь проходил как раз мимо проходной Путиловского завода. Было уже далеко за полдень, двенадцатичасовой рабочий день в самом разгаре и редкие рабочие заходили на территорию завода. Я медленно ковылял стороной, когда мимо меня быстрым шагом прошли двое молодых парней, горячо возмущаясь чьими-то жестокими действиями. Я ухватил несколько брошенных ими фраз и невольно ускорил шаг за ними, пытаясь расслышать их разговор.

   – А маманя твоя сейчас что делает? – спросил тот, что был ниже и шире в плечах с заломленной на затылок кроличьей шапке.

   – Рыдает, за доктором послала, – ответил его собеседник – сухой и жилистый парень, спешивший куда-то в рабочей грязной робе, давя видавшими виды сапогами обледенелые комья грязи.

   – А Ванька?

   – Пластом лежит. Как нагайкой поперек спины полосонули, так и не встает. Пальто на две части развалилось, шкуру до ребер располосовало. Кровищи вытекло....

   – У-у, с-сука, найдем мы его, – ругнулся широкий и показал неизвестному врагу пудовый кулак. – Где его искать-то?

   – Известно где, в кабаке. Он еще про нескольких студентов жандармам рассказал. Мне сказали, что Савку в участок забрали для допроса. Говорят, он Сергеевичу рыло хотел начистить.

   Я от них начал отставать. Хотел было прибавить ход, но не пришлось. Парочка перешла дорогу и вломилась в неприглядную дверь, над которой висела зазывальная вывеска кабака. В ту же минуту изнутри послышался шум, крики, звон битой посуды и из недр мрачного помещения вылетел пьяный вихрастый парень, пробежал несколько метров, торопливо переставляя ноги и пытаясь удержать равновесие от приданного пинком ускорения. Следом за ним выбежали эти два парня и прямиком к выпивохе. Высокий схватил его за грудки, тряханул зло и с ненавистью впечатал жесткий кулак в переносицу. Пьяный завыл от боли, закрылся руками, у него подкосились ноги и он попытался упасть. Но ему не дали, длинный поднял за шкирку и впечатал еще один удар по окровавленному лицу. Бедняга сжался и упал, закрываясь руками. Но и там его достал удар сапогом, затем еще один и еще. Вихрастый скулил, выл, закрывался руками от ударов, но даже и не думал сопротивляться. Вокруг собрались зрители, но никто даже и не подумал остановить избиение. Для остальных это было зрелище, как в цирке.

   И я смотрел на обезумевшего длинного и на его жертву, шевелящейся в луже собственной крови. Я никогда такого не видел, даже в армии. Не видел, чтобы человека забивали до смерти, и никому до этого не было дела. И я не выдержал, рванул вперед, отталкивая длинного.

   – Хватит!

   Длинный зло на меня ощерился, смахнув сбитым кулаком с уголка рта слюну:

   – Не лезь, дядя, не в свое дело. А то и тебя зашибу, – и, не дожидаясь моего ответа, снова полез к вихрастому.

   – Хватит, я сказал! – выкрикнул я и попытался схватить его за мазутный рукав.

   Длинный уже ничего не соображал. Он, дернулся, вырвал рукав и рванул ко мне, хватая меня за лацкан дорогого пальто и отводя кулак для могучего удара. И почти уже ударил, вложив всю свою злобу и ненависть в этот удар, но я сумел уклониться, и парня пронесло вперед. Он развернулся, и снова ко мне, но я его встретил прямым в челюсть. Удар прошел по касательной, и тогда пришлось мне прянуть назад от его тычка левой и уже оттуда достать его на прямой с ноги в солнышко. Попал! Дыхалка у длинного сбилась, он выпучил глаза и медленно, хватая ртом воздух, осел на колени.

   – Ах, ты, с-сука! – услышал я со спины негодующий вопль и развернулся..., для того чтобы поймать смачный шлепок по скуле. Голова дзинькнула, мотнулась в сторону и мир на долю секунды поплыл. Эх, давненько я так не получал.... Неожиданно как-то....

   Какую-то секунду-две я не соображал что происходит. Тело, памятуя о старых тренировках, само ушло от второго удара, а на третий я сумел поставить блок. Вонючий чесночный запах изо рта низкого обжог обоняние и это помогло вернуться в реальность. Я разорвал контакт, оттолкнув парня от себя, и без особых изысков всадил ему начищенным сапогом между ног. Низкий смешно ойкнул, зажмурился от нестерпимой боли, и, прижав руки к отшибленному, рухнул на мостовую.

   Тяжело дыша, я осмотрелся. Оба молодых человека были повержены. Длинный пытался отдышаться и восстановить равновесие, низкий плакал и корчился от боли. Избитый вихрастый парень куда-то исчез.

   А народу было интересно! Они были довольны представлением и горячими возгласами подбадривали парней продолжить. Какой-то старик мне сказал:

   – Зря ты влез, они его за дело мутузили. Андрюшка в охранку доносил.

   Вот так, называется, заступился – спас стукача. Я оглянулся на вихрастого, но того и след простыл, лишь цепочка кровавых капель показала куда он сбежал. А длинный меж тем почти пришел в себя. Он разогнулся, осклабился на меня и с хрустом сжал кулаки.

   – Не стоило тебе, дядя, лезть куда не просят, – процедил он сквозь зубы и двинулся ко мне. Он был грозен, жилист и на полголовы выше меня – опасный противник. И я инстинктивно сделал шаг назад и поспешил расстегнуть верхние пуговицы тесного пальто. Кто-то добрый сзади посоветовал мне – "тикай, хлопчик, убьет он тебя".

   Он и вправду мог убить. Было у него в глазах нечто такое, отчего холодело на душе и становилось страшно. И кулаки у него были сбиты и нос на бок сворочен и во рту пеньки обломанных зубов. Жуткое зрелище!

   Наконец, длинный замахнулся. По широкой боковой дуге кулак устремился ко мне. Очень быстро – я еле успел уклониться назад и сделать шаг в сторону. Следом последовал еще один замах, и опять мне пришлось искать спасения, уходя с линии. Удары были сильные, так что парня со второго маха утянуло вслед за рукой, развернув боком. Но он не растерялся и наотмашь, тыльной стороной ладони припечатал мне по лицу, разбивая нос в кровь. И не дав опомниться, пока у меня сверкало в глазах, развернулся и еще раз пробил правой. От этого удара я не помню, как увернулся, честно.... Руки у него были длинные, добраться до него было трудно, он был быстр и силен – гораздо сильнее меня, и я, если честно, растерялся. Такие противники мне на соревнованиях не попадались....

   На мгновение возникла предательская мысль о побеге, но, прокляв себя за трусость, я отверг ее. Надо было вырубать этого вояку, с одного удара, так, что бы тот потом не встал. Значит – надо бить в челюсть или по яйцам. И спустя мгновение мне представился удобный случай. На очередном взмахе он оказался на достаточном расстоянии и я, чувствуя, как болезненно растягиваются застоявшиеся связки в паху, впечатал каблуком сапога в его массивный подбородок. Удачно попал, внутренним, не истертым от мостовую, острым краем каблука, глубоко раскроив надвое кожу. Голова длинного дернулась назад, зубы громко щелкнули и он, взмахнув руками в стороны, упал навзничь. Глухо ударился головой о мерзлую землю и отключился.

   Собравшийся вокруг народ, гомонивший до этого, подбадривавший бойцов и зубоскаливший, пораженно притих. Я огляделся. Они не могли поверить в случившееся. Уж не знаю почему, но никто в мою победу до решающего удара, не верил.

   – Фигасе, – удивленно воскликнул кто-то, – Пузе морду начистили.

   Я не знал тогда, что сумел уложить в этой драке самого лучшего бойца рабочего поселка Автово – Вальку Пузо. Уложил того, кто каждые выходные чесал кулаки об морды чужаков и не знал до этого поражения. И все местные его боялись, а кабатчики, предпочитали лишний раз угостить его выпивкой, нежели требовать с него оплату за выпитое. Был приводим в полицию за драки, но сроки за свои безобразия ни разу не получал. Обходился штрафами.

   Я достал из кармашка пальто платок и приложил его к своему разбитому носу. Кровь быстро пропитала бархатную ткань, но, тем не менее, стала потихоньку останавливаться.

   А Пузо, меж тем, широко раскинув руки, словно стремясь объять необъятное и доселе необъяснимое, самозабвенно и с упоением пребывал в беспамятстве. Я наклонился к нему, нащупал бьющийся живчик на шее и сообщил загомонившему народу:

   – Живой вроде.

   К поверженному бойцу подошел полноватый мужичок с посеребренными сединой усами, одетый в хорошее пальто. Он нагнулся, приподнял веко беспамятного и посмотрел на зрачок. Удовлетворился увиденным и переключил свое внимание на кровоточащее рассечение на подбородке. Пошевелил рану.

   – Придется несколько швов наложить. Славно вы его, молодой человек, отделали. Никогда такого не видел.

   – Что не видели? – спросил я, уточняя.

   – Что бы так ногами лягались. Всяко видел, многих штопал, но вот такого удара ни разу не доводилось лицезреть, – он разогнулся с болезненной гримасой на лице и вытер руки об белоснежный платок. – Я хирург по образованию, сейчас работаю врачом при доме предварительного заключения – слышали про такой?

   Я отрицательно мотнул головой.

   – Шпалерка? Нет?

   – Нет, не знакомо, – ответил я собеседнику. – Я здесь не так давно и, к счастью, с этой достопримечательностью не знаком.

   Он подал мне руку:

   – Хорошо, что вы его остановили. Он и вправду мог убить того бедолагу.

   Пузо очнулся. Он застонал, открыл глаза и недоуменно сфокусировал взгляд на моей физиономии. Потом, помогая себе руками, неуверенно сел.

   – Сотрясение, – определил врач. – Голова будет сильно болеть.

   И в этот момент кто-то из толпы выкрикнул:

   – Полиция! – и народ стал быстро рассасываться кто куда.

   Я оглянулся. Вдалеке, метров за двести мелькала упитанная фигура городового, спешащего в нашу сторону. А за ним семенил наш избитый вихрастый.

   – Уходите, молодой человек, – посоветовал мне врач. – Зачем вам проблемы с полицией?

   И вправду, тесно общаться с представителем правопорядка мне совсем не хотелось. Найдя взглядом извозчика, я махнул ему и через десяток секунд я уже забирался в пролетку.

   Пузо со своим товарищем тоже решили ретироваться. Быстро, насколько это было возможно в их состоянии, они направились за угол ближайшего дома. Но по тому, с какой болезненной гримасой ковылял низкий, я понял – не уйдут. И тогда я их окрикнул:

   – Эй, вы, давайте ко мне!

   Они обернулись, посмотрели на меня, но засомневались.

   – Живо давайте, мент уже рядом!

   Быстро, насколько это было возможно, они залезли на пролетку. Но возмутился извозчик:

   – Я с ними не поеду. Мне перед полицией потом оправдываться не охота.

   – Рубль даю!

   – Нет!

   – Рупь с полтиной!

   За полтора рубля извозчик согласился рискнуть. Гортанно выкрикнув кобыле "н-но, пшла!", он щелкнул по крупу вожжами и сорвал пролетку с места под требовательную трель свистка городового. Повернул несколько раз на перекрестках, скрываясь из вида, и только тогда сбавил темп, перейдя на обычный темп.

   Я привел своих бывших противников к себе домой. На звук хлопнувшей двери вышла Анна Павловна и, увидав мой окрававленный вид, пришла в ужас.

   – Боже мой, что с вами случилось, Василий Иванович?! – всплеснула она руками и быстрыми пальчиками стала стаскивать с меня запачканное пальто.

   – Не надо, Анна, со мной все в порядке. Только нос разбит, – отстранил я ее. – Помоги лучше молодым людям – им нужнее. И вызови врача.

   – Не надо врача, – глухо проговорил Пузо, недоверчиво поглядывая на мою экономку, что пыталась "облизать" меня. – Мы сейчас уйдем.

   – Не слушай его, Анна, вызывай. Они подождут.

   Я не дал им уйти. Приказал им помыться, привести одежду в порядок и дождаться доктора. Они скромно просидели на лавочке в прихожей, стесняясь воспользоваться гостеприимством. После осмотра доктора и наложения швов на разбитый подбородок, они заломили шапки, и непрестанно откланиваясь, задом попятились к двери. Пузо смущенно бормотал извинения и обещал отдать долг за врачебный осмотр. Застеснялся парень в барском доме.

   – Да постой ты, не беги, – остановил я его. – Успеешь еще. Ты лучше скажи, за что ты того парня избил. За дело или так, по баловству?

   Длинный сверкнул глазами. Вспомнилось ему что-то неприятное.

   – За дело, – ответил он после мучительного молчания. – Из-за него моего троюродного брата один казачок нагайкой посек. Доносчик он, вот и получил свое....

   Троюродный брат у Валентина Пузеева был студентом. Он учился в Императорском Университете и проживал в столице у близких родственников. После недавно случившейся студенческой "революции", за свои подстрекательства к бунту он имел серьезный разговор с ректором Сергеевичем, где и обвинил того в неуважении студенческих союзов. И пообещал поспособствовать в усугублении ситуации, если тот не извинится за недавно сделанное заявление. Но ректор проигнорировал требования студентов и пригрозил зачинщикам разбирательством в участке полиции. И через несколько дней свою угрозу исполнил, обратился в полицию и там, через вихрастого доносчика, отыскали родственника Пузеева и поимели с ним серьезный разговор, окончившийся располосованной спиной и разбитыми губами.

   – Мой брат еще легко отделался, – сказал Пузо, безучастно разглядывая свое отражение в окне. – Петька, его друг, с пробитой головой сейчас лежит, лицо как слива синее.

   – Да-да, – поддакнул низкий, – а троих человек в участок забрали.

   Странно. Не слышал я в своем будущем о таком студенческом бунте. Ничего не знал о подоплеке произошедшего, и потому пришлось мне выискивать информацию и поднимать газеты, которые я имел обыкновение использовать по альтернативному назначению. Оказалось, что каждый год восьмого февраля студенты Императорского университета имели обыкновение устраивать празднества в честь основания университета и шумными компаниями разбредаться по кабакам. Сутки юные падаваны предавались утехам – гуляли, пили пиво-вино-водку, горлопанили не жалея глоток, орали нестройными голосами песни и, конечно же, выбивали с лихим весельем друг другу и соседям зубы. Ректор, желая прекратить эти безобразия, за несколько дней до восьмого февраля опубликовал объявление, в котором он потребовал во время празднования дня основания соблюдать порядок. В ином случае он грозил различными сроками арестов и штрафов. Студенческая братия сочла тон объявления оскорбительным и уже сама объявила бессрочный бойкот, в полном составе проигнорировав посещение занятий. А восьмого числа, когда студенты расходились по домам, у Академии Художеств, произошло столкновение группы веселых учащихся с конным отрядом полиции, где с разгромным и сухим счетом выиграли представители власти. Пострадавших от уставных нагаек было десятки человек, а у работников полиции от метких снежков морально пострадало всего несколько служителей правопорядка.

   А через несколько дней меня дома посетил жандармский ротмистр. Галантно и вежливо он учинил мне допрос, а после чего откланялся, поблагодарив за честность. От него же я узнал, что Валентина Пузеева с товарищем загребли-таки для допроса и вдобавок уволили с завода. А через несколько дней гроза рабочего поселка, выйдя из участка и заплатив очередной штраф, появился у проходной нашего цеха. Кое-как уговорил сторожа пропустить его к управляющему и, смог устроиться к нам на работу. Я удивленно спросил у Попова, почему тот, при полном комплекте персонала все-таки взял его, и он ответил, что Валентин, ему первым делом сообщил, что он имеет хорошее и близкое знакомство с Василием Ивановичем, то есть со мной, и якобы я обещал ему протекцию в устройстве на работу. К тому же, что было важнее, он был очень хорошим слесарем и ремонтником, и грех такого человека было упускать. А через пару недель к нам должен был подойти второй станок, тот самый с новой формой, и новый слесарь нам ой как пригодится. Я, в очередной раз удивившись людской наглости, вяло махнул рукой и согласился с доводами управляющего, но предостерег, сказав, что Пузеев не дурак выпить и подраться. Попов, оказывается, уже был в курсе этих наклонностей и заверил меня, что с новым работником проблем быть не должно. Тому было доходчиво разъяснено, что за малейшее нарушение дисциплины последует немедленное увольнение. А так как, Пузеева больше никто брать не хотел, то и выходило, что деваться ему было некуда, и оставалось лишь смириться и честно делать свою работу. У него на иждивении была супруга с двумя детьми и пожилая мать.

   Завидев меня в цехе, Пузеев расцвел счастливой улыбкой, как доброму и старому знакомому и в пояс поклонился мне, смяв в кулаке рабочий картуз.

   – Спасибо вам, Василий Иванович, – благодарно сказал он мне.

   – За что это? – удивился я.

   – За то, что остановили меня. Я ведь ничего не соображал – убить мог.

   – А-а, ну ладно, чего уж там. Я случайно, – ответил я, пошутив.

   – Если бы вы, Василий Иванович, меня тогда не лягнули как лошадь, то посадили бы меня, точно бы – посадили, а жена моя пошла бы продаваться. Никто бы ей не помог. Спасибо вам еще раз и храни вас Бог, – и он еще раз до земли поклонился, широко перекрестился и зачем-то приложился губами к нательному крестику.

   Вот и не знаю я, как надо реагировать на такое. То ли принимать благодарность как само собой разумеющееся, то ли останавливать его от излишнего усердия. Народ, наслышанный о произошедшем, с пониманием отнесся к этой церемонии.

   – Ну, ладно, ладно, проехали..., – немного смутившись, ответил я. – Скажи, Валентин, а друг твой разве не здесь? Не с тобой?

   – Нет, меня одного с Путиловского турнули. Он там остался.

   – А в полиции сильно бока намяли?

   – Было чуть-чуть, – улыбнулся выбитыми зубами драчун. – Научили уму разуму, да и выгнали вон.

   Валентин Пузеев действительно оказался прекрасным ремонтником. Когда к нам пришел новый станок, то он, на равных с прибывшим персоналом помогал им, изучал и настраивал пресс. А потом, когда отладка была завершена, и пришло время работать, то выяснилось, что станок оказался капризным и требовал к себе повышенного внимания. Мне это казалось странным, ведь ничего сложного в этом станке не было, но таков был уровень современного машиностроения и металлообработки. Подвижные части станка нуждались в постоянной смазке, валы и другие вращающиеся элементы интенсивно истирались, болты раскручивались и пытались вывалиться. Механик матерился, ругаясь на тех, кто сделал это "чудо современной инженерии", каждое утро брал в руки масленку с ключами и полз под станок смазывать и подкручивать. Валентин, поначалу стоявший на этом станке за вырубкой кнопок, всегда помогал ему и, так уж получилось, что побыв сначала на подхвате по обслуживанию, он, мало-помалу целиком заменил механика, и, когда тот запил по-черному, подхватил его работу. Пришлось ему добавить в зарплате, а механика уволить. Пузеев был счастлив, и он долго благодарил меня, тряс мою руку и даже принес от своей жены подарочек – небольшой белый ситцевый платочек с вышитым вензелем "Русских Заводов". Второй такой же он подарил восхитившемуся Михе. Угодил ему, засранец.

   Наше производство росло. На кнопках работало два станка почти круглые сутки. Товар расходился как горячие пирожки и его всегда не хватало. Рынок поглощал все без остатка, и это позволяло нам держать высокие отпускные цены, что положительно сказывалось на прибыли. Миха не давал даже малейшей возможности покупателям надавить на нас и заставить снизить цену. Прибыль с одной упаковки на данный момент у нас выходила что-то около тринадцати копеек, что, на мой взгляд, очень и очень хорошо. За сутки оба станка приносили нам от ста до ста двадцати рублей прибыли! Сумасшедшие деньги! Мы собирали сливки, и это, по нашему мнению, могло продолжаться еще очень долго, главное чтобы патент был оформлен. Кстати, у нашего управляющего давно закончился испытательный срок, и мы подписали с ним договор. И в зарплате не обидели, и премиальные за его самоотверженную работу ему назначили. Он был доволен.

   Все это было хорошо, стабильная прибыль, светлое будущее, но пора бы вводить в производство и новую продукцию – канцелярскую скрепку. И этим мы озаботили Попова. Свалили на него задачу по поиску и разработке нужного оборудования. Он, конечно, озадачился, но все же с энтузиазмом взялся за работу. Да и мы его не бросили. Миха активно разъезжал по Империи, обзаводился новыми знакомыми, искал новые точки сбыта, договаривался о поставках, и искал фабрики, заводы, и мастерские, способные оказаться нам полезными. Он-то и посоветовал Попову несколько мастерских, где толковые владельцы помогли бы разработать нам станок по производству скрепок.

   Однажды вечером, когда на улице стемнело, ко мне домой зашел Миха собственной персоной. На улице было тепло и безветренно, полная луна освещала улицы лучше газовых фонарей. Мишка по простому саданул кулаком в дверь, и через минуту, отдав пальто Анне Павловне и сделав ей пару вгоняющих в краску комплиментов, усаживался на кресло возле батареи.

   – Привет, Миха, – поздоровался я, оторвавшись от газеты.

   – Здаров, – ответил он и стал стягивать с себя сапоги. – Ноги промокли, – пожаловался он и, разместив обутку с портянками на батарею, влез в услужливо подставленные экономкой тапочки. – Представляешь, говорю извозчику "подъедь поближе", так он, зараза, у самой лужи остановился. А я и прыгнул в нее не глядя. Сапоги насквозь, гачи в грязи.... Ну я ему и заплатил по минималке, а он еще обиделся, обозвал меня, сволочь.

   – Ты давно приехал? – спросил я, улыбнувшись.

   – Только что с поезда.

   – Ого! Что-то случилось?

   – Да нет, ничего, – пожал плечами друг. – Просто хотел вот Аннушку повидать, – сострил он и подмигнул экономке. Та фыркнула недовольно, но я-то уже успел ее узнать, понял, что сказанное Михой ей понравилось.

   – Тогда чего ко мне сразу, а не домой?

   А Миха, с наслаждением вытянув ноги, прищурился довольный, разглядывая благородный круп уходящей экономки, ответил:

   – Говорю же, Аннушку хотел увидеть.

   Я пристально посмотрел на него. Не мог понять шутил он или нет.

   – Серьезно?

   – Конечно. А дома мне что делать? Квартира пустая, нетопленная, поговорить не с кем. Вот и решил у тебя заночевать, пустишь? А вообще, я тут подумал, что пора мне съезжать из съемной хаты. Куплю тоже домик и буду как ты – буржуить на зло пролетариям. Кстати, вон тот домик продается? Не знаешь? – и показал пальцем в приличный двухэтажный дом из красного кирпича.

   – Понятия не имею, – пожал я плечами. – Давай завтра сходим, узнаем.

   – А давай, – подхватил Мишка. – Куплю его и баста. Аннушку у тебя заберу, пусть у меня по хозяйству хлопочет.

   – Э-э, ты это брось! Кто ее тебе отдаст? Такую экономку поискать еще надо, она мне самому дорога. Не отдам!

   Мишка махнул на меня рукой.

   – Вот женюсь на ней, и уйдет она от тебя.

   Я опять посмотрел на него, пытаясь понять, шутит ли он.

   – Серьезно? Нет, ты правду скажи.

   В этот момент к нам в комнату зашла Анна Павловна, а в ее руках был пыхтящий самовар. Мишка подорвался, подскочил к женщине и с величайшей осторожностью и даже нежностью перехватил пузатого предка чайника.

   – Анна Павловна, – обратился друг к женщине, – а давайте с нами чай пить. Присаживайтесь....

   – Ой, нет-нет, что вы, Михаил Дмитриевич, – запротестовала она, взмахивая руками, – мне нельзя! У меня еще столько работы!

   – Ну, что вы, Анна Павловна. Какая работа? Уже ночь на дворе, отдыхать пора. Я думаю, что ваш хозяин не будет против нашего совместного чаепития. Ведь так?

   Я растянул губы в ехидной улыбке. Понял, что Мишка приступил к охмурению моей работницы. Вот прохвост...

   – Конечно, Анна Павловна, присоединяйтесь к нам. А может еще бутылочку вина? Вы как?

   – Очень положительно, – вместо экономки отозвался друг и, не слушая возражений, усадил мою экономку за стол и унесся к буфету за бутылкой настоящего французского вина.

   Принес фужеры, штопор и, залихвацки выдернув пробку, разлил вино.

   – Жаль, сыра Дор Блю у нас нет – было бы вообще шикарно, – пожаловался он и поднял бокал с тостом. – За нашу прекрасную Анну Павловну! – и в несколько глотков осушил хрусталь.

   – Поддерживаю, – ответил я и последовал его примеру.

   А моя экономка совсем стушевалась, залилась смущенным румянцем, но подняла-таки бокал к губам и сделала пару небольших глоточков.

   Аннушка не засиделась с нами допоздна – молча доцедила свой бокал с вином и, сославшись на дела, ушла. Мишка счастливо посмотрел ей вслед.

   – Бедааа, – протянул я, рассматривая счастливую физиономию друга.

   – А знаешь, – вдруг признался он, – у меня ведь ни с одной девушкой так не было. Никогда я ни на кого так не смотрел и не хотел увидеть поскорее. Даже с Натальей так не было. Наверное, это и есть любовь?

   – Серьезно? Ты влюбился?

   Мишка пожал плечами.

   – Наверное, я и сам пока не понял. Слушай, а отпусти ты ее завтра после обеда?

   – Зачем?

   – На свидание хочу ее пригласить.

   – Ну ладно, отпущу... – пообещал я.

   – Вот и здорово. Утром за завтраком ее и приглашу. А вообще, я тебе показать кое-что хотел, – и с этими словами он достал из кармана пиджака небольшой коробок. Тряхнул им как спичками и положил передо мной.

   – Это что?

   – А ты посмотри.

   Я взял коробок в руки. Он был сделан из плотного картона, с качественно проклеенными углами, размером со спичечный коробок. Повертел в руках. На той стороне, что должна быть лицевой, была этикетка, а на ней черным шрифтом на красном с узорами фоне было написано "Петербургская кнопка". Вскинув удивленно брови, я сдвинул внутреннюю часть коробка и высыпал на ладонь с десяток кнопок. Ухватил пальцами одну из них и как следует рассмотрел. Это была подделка. Кнопка имела наши размеры – тот же диаметр, толщину и выдавленный уголок. Почти неотличима от нашей – только не слишком ровные и с мелкими заусенцами края, да небольшой масляный налет на поверхности выдавали подделку.

   – Это кто ж уже успел? – спросил я.

   – Где-то под Варшавой делают, – ответил Миха. – Там какая-то небольшая мастерская образовалась, печатают на станочке, как и мы. По слухам продают по нашей цене и товар не залеживается.

   – Что делать будем?

   – А что можно сделать? Прав на нашу кнопку у нас пока никаких, надавить на них мы никак не сможем. Пока пусть работают, рынок все равно необъятный. Вот когда патент получим, тогда и прижмем панов.

   – Это ж сколько времени пройти может.... Еще такие же ушлые появятся и не одни.

   – Обязательно появятся, Вася, обязательно. И ладно здесь, а то ведь за границей подделывать начнут. Будут штамповать безо всяких лицензионных отчислений. Пока наш патент не оформится, у нас будет на десятки тысяч рублей упущенных прибылей. Мендельсон пока мычит, привилегия все еще на рассмотрении. В Германии и в других Европах тоже самое. В САСШ наверное будет побыстрее.

   – Это почему?

   – Дык, это ж страна дикого капитализма. Минимум бюрократии по сравнению с нашей страной, да и пошевелить чиновников можно будет большой купюрой. Нам, Вася, главное штаты! Там весь рынок будет, особенно когда первая мировая бахнет. А по поводу этой подделки.... Ты, Вася, обратил внимание на коробок?