Текст книги "Двое из будущего (СИ)"

Автор книги: Максим Казакевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

   Видимо, мое выражение лица не понравилось следователю. Он нахмурился, кашлянул в кулак и продолжил допрос:

   – А скажите мне, Василий Иванович, на каком основании вы стали ожидать нападения?

   – Ну как же! Насколько я понял, господин Баринцев не склонен прощать обиды. Да, я признаюсь, что поступил неразумно, вспылил. Я его оскорбил и обидел, это правда. И потому я ожидал его мести. И вот, как видите, дождался.

   – А почему вы подумали, что мстить Баринцев будет именно таким способом? По-моему, вам в первую очередь следовало ожидать его обращения в суд.

   Я кивнул.

   – Да, этот вариант мы тоже предусмотрели. Мы провели консультации с нашим юристом и по его совету мы стали подыскивать толкового адвоката. Но и вариант с нападением мы не стали исключать. И время показало, что мы не зря подготовились.

   – Понятно.... И потому вы подготовили таких головорезов.... А вот скажите... ваши "бандиты" работают у вас уже полгода. Так?

   Я кивнул.

   – С какой целью вы их готовили? Вы знали, что нападение когда-нибудь произойдет?

   – Скорее догадывался, – поправил я его.

   – Почему же?

   – У нас уже было одно нападение. Несколько человек пробрались на территорию завода, разгромили оборудование, взломали сейф и сожгли кабинет с документами. Полиция ничего не смогла найти. И потому мы подстраховались на всякий случай, наняли охрану. Выходит – не зря.

   – И колючей проволокой с этой же целью обмотались и собак завели?

   Я улыбнулся. Вспомнил момент нападения. Те десять гоп-стопников под руководством длинного нападали на нас каждый соответственно своей роли. Двое взламывали парадную дверь, двое пытались пролезть в окно, четверо стояло на шухере и ждали момент, когда падет дверь, а еще двое попытались лихо перемахнуть через кирпичный забор. Один подсадил другого и тот, с ходу влетел в нашу "егозу" где и запутался благополучно. Попытался самостоятельно выбраться, но не смог, лишь изодрал одежду в клочья, порезался и своим шумом привлек злого волкодава, который в течение нескольких долгих и страшных минут пытался вырвать клок мяса из филейной части бедолаги. Спасли его мои ребята, притащив лестницу и ножницами по металлу вырезав "егозу".

   – Да, именно с этой целью, – подтвердил я. – Вроде проволока неплохо себя зарекомендовала, не правда ли?

   На этот раз на лице следователя мелькнула тень улыбки. Но он ее быстро погасил, и снова превратился в скучного и дотошного дознавателя.

   – Хорошо. А с какой целью вы привлекли журналиста? Хотели дешевой известности?

   – Не такой уж и дешевой, – возразил я. – Мне не нужна дешевая известность, меня и так многие знают. В газетах не раз про меня и мой завод печатали. Бывает, что на улицах узнают.

   Похоже, мои ответы его удовлетворили. Он записал мои последние слова, промокнул чернила тяжелым пресс-папье. Потом протянул исписанный листы мне.

   – Ознакомьтесь и распишитесь.

   Внимательно, но бегло, я ознакомился с протоколом допроса. Черканул внизу листов свою подпись.

   – Я могу идти?

   – Да, свободны, – ответил он и отдал мой паспорт.

   Я поднялся со стула.

   – До свидания, – сказал я и поспешно вышел из кабинета. В коридоре облегченно вздохнул. Почти три часа я убил на этот допрос, устал. Что ж, значит пора домой. И с этими мыслями я вышел из здания Охранного отделения.

   Петра долго искать не пришлось. Едва я показался из дверей, он «посигналил» мне, помахав кепкой.

   – Домой, Василий Иванович? – спросил он маршрут.

   – Домой, Петр. Не спеша – проветриться надо.

   Петр дернул вожжами, и наша повозка медленно покатилась по брусчатой мостовой, негромко перестукивая по камням окованными колесами.

   – Как все прошло? – спросил меня Истомин.

   Я махнул рукой:

   – Нормально. Ничего страшного не было.

   – Не били?

   – Нет, конечно, Семен. О чем ты?

   Мой телохранитель уклончиво пожал плечами и дальше мы поехали молча. Я отходил от утомительного допроса и не о чем не хотел говорить.

   Несколько дней назад в газете "Русское слово" вышла заказанная и проплаченная нами статья, где было в подробностях описано нападение на наш завод. Статья небольшая, всего лишь на одну восьмую полосы, вставленная между другими, более заметными и весомыми статьями. Но она не осталась незамеченной и вызвала бурное обсуждение в народе. "Русские заводы" уже имело имидж предприятия заботящегося о рабочем народе и активно внедряющие новые правила на рынке труда. Простой народ был к нам не равнодушен, рабочие и крестьяне считали за высшее счастье устроиться к нам на работу и потому, по рассказам нашего штатного извозчика Петра, в кабаках и трактирах последние дни только и было разговоров о нападении конкурентов на наше предприятие. Простой народ сумел сложить два и два, он понял, чьих это рук было дело. И всерьез костерил своих работодателей, матерно ругая их за жлобство и подлое коварство. А вот аристократы и предприниматели всех мастей за своими дружескими беседами меня и Мишку не иначе как "социалистом" не называли. Они считали, что я заодно с рабочими и крестьянами, желаю перевернуть устои, и приписывали мне все грехи, какие только могли придумать. Хорошо, что меня еще в бомбисты не записывали и не говорили на каждом углу, что я желаю свергнуть монарха. В общем, мы поставили себя в этом мире против местной элиты.

   Поставки угля нам, как и обещал Баринцев, закрыли. Куда бы мы ни обращались – везде нам отказывали. Едва узнав, кто мы такие, продавцы и посредники тут же теряли к нам интерес и наотрез отказывались продать нам хоть что-нибудь. Попов ругался и закупал уголек и дрова у населения. Получалось значительно дороже, да и население, смекнув где можно подзаработать, подняло для нас цены. Долго такое безобразие продолжаться не могло и потому мы, недолго посовещавшись, решили организовать собственного посредника. Поначалу он будет анонимно покупать для нас топливо со складов в Петербурге, а затем и сам организует его доставку. Мальцев, прослышав о нашей беде, дал адресок одного торговца углем из Новгорода и написал рекомендательное письмо. Уголек хоть и был хуже английского качеством и давал в два раза меньше жара, но все ж мы на нем смогли протянуть довольно долго. В общем, выручил старик. Так же мы подумали, не перевести ли наши котельные на отопление мазутом. Но прикинув расходы на исследования, модернизацию и доставку топлива, отложили эту идею до лучших времен. Будут деньги – будет и мазутная котельная.

   Неспешно мы подкатили к моему дому. Экипаж остановился, я выбрался из люльки.

   – Все, Петр, спасибо.

   – До свидания, Василий Иванович, – попрощался извозчик, а Истомин подал мне мой портфель в котором лежали всякого рода бумаги, которые я на всякий случай захватил на встречу с дознавателем.

   – Вы сегодня еще куда поедете? – спросил меня Семен.

   – Пожалуй, что нет. День кончается. Езжай.

   Петр кивнул головой и щелкнул вожжами по крупу лошади. Истомин проводил мою удаляющуюся спину взглядом и, посчитав работу выполненной, расслабился, откинувшись на спинку сидения.

   А я, пройдя с десяток шагов к двери, постучал туфлями по крыльцу, сбивая налипшую грязь. Зинаида, видимо, увидав меня в окно, поспешно раскрыла дверь.

   – Здрасьте, дядя Вася, – прозвучал со спины задорный голосок соседской девчонки девяти лет.

   Я обернулся, улыбнулся ей, шутливо приподнял котелок.

   – Привет, Аленка. Как жизнь девичья? Жениха себе уже нашла? – и, сунув руку в карман, достал припасенную карамельку. Аленка с радостью угостилась конфетой.

   – Да ну их, женихов этих, – со смешным вызовом ответила она, забавно причмокивая конфетой. – Все мальчишки дураки! Только обзываются и дразнятся. А еще за косы дергают больно.

   – Ну почему же? Федька вроде нормальный жених, – шутливо возразил я, вспоминая самого бойкого местного пацаненка.

   – А он вообще самый настоящий дурак. А еще он конопатый и из ушей у него воняет, – фыркнула она и, развернувшись и махнув на меня рукой, побежала по своим девичьим делам. Я с улыбкой проводил ее взглядом, а Зинаида, беззлобно обмолвилась:

   – Дуреха еще, – и сразу же ко мне, – заходите, Василий Иванович, чего на улице стоять.

   Я согласно улыбнулся, и направился к двери. Но не успел переступить порог, как услышал за спиной удивленный мужской возглас:

   – О Боже, неужели?! Неужели это вы?!

   Я обернулся. Возле палисадника стоял молодой мужчина в добротной одежде рабочего и приветливо мне улыбался. Весь его вид говорил о непомерном счастье от встречи со мной– он едва ли не подпрыгивал от переполнявших эмоций.

   – Неужели это вы?! – еще раз воскликнул он. – Господин Рыбалко? Тот самый – из газет?

   Я вежливо приподнял котелок, приветствуя незнакомца.

   – Я так рад, что увидел вас.

   А вот Зинаида не разделила его восторга, наоборот, воинственно уперев руки в бока, прикрикнула:

   – Эй, вы, уходите. Нечего вам здесь делать! Я уже вам говорила, чтобы вы уходили.

   Незнакомец недобро зыркнул на мою работницу, но не сказал ей ни слова. Снова обратил на меня внимания и лучезарно улыбнулся:

   – Позвольте, я пожму вам руку. Вы так много для нас делаете, – и, не дожидаясь моего разрешения, пошел мне на встречу. Миновал распахнутую калитку, протягивая ладонь. – Я так рад, что познакомился с таким великим человеком, – затараторил он.

   Приблизившись, он ухватил меня за руку, накрыл своей второй ладонью и энергично, заискивающе лыбясь прямо мне в лицо, затряс. А я, слегка ошалев от напора, краем сознания подметил, что у незнакомца-то ладонь совсем не рабочая – не широкая, с тонкими пальцами и совсем без мозолей.

   – Ну, хватит, – недовольно сказал я и резко высвободил руку из цепких объятий.

   – Да, да, конечно. Извините. Просто я так рад, так рад... – извиняясь, ответил он и незаметно сунул правую руку в карман. И вот тут на его лице произошло разительное изменение. Исчезла улыбка, пропало заискивание и восторг. Вместо этого его глаза вдруг приобрели необычайную жесткость, а губы скривились в презрительную усмешку.

   – Вам привет от Баринцева, – глухо произнес он с намеком на пафос и резким, стремительным движением, выпростал из кармана правую руку с зажатым в ней ножом и неожиданно ударил меня вверх живота.

   Я ничего не успел сделать. Нож вспорол мне пиджак и.... пробил серебренную фляжку, что была во внутреннем кармане. Я почувствовал удар, обжигающую боль под нижними ребрами и что-то разливающееся по животу. Убийца понял, что оплошал, дернул руку назад, намереваясь совершить повторный удар, но не тут-то было. Серебреная фляга держала нож не хуже слесарных тисков. Он дернул еще раз и еще. А потом с ужасом в глазах понял что случилось, отпустил оружие и, развернувшись, бросился со всех ног бежать. Пронзительно заверещала Зинаида:

   – Уби-или! – и ринулась ко мне на помощь.

   А я, как дурак, глупо смотрел на торчащий из живота нож и ничего не делал. Прошла секунда, другая, а я стоял растерянный. Потом зачем-то посмотрел вслед убегающему бандиту. Затем я судорожно вздохнул и мой живот полыхнул огнем.

   – Уби-или! – опять заверещала под ухом Зинаида, заметив на моем лице гримасу боли. А затем, стягивая с меня мокрый пиджак, продолжила ором. – Доктора! Немедленно пошлите за доктором. И положите его на лавку.

   Я обернулся. Моя прислуга метнулась выполнять приказание. Кто-то из мужиков побежал за врачом, кто-то подлетел ко мне, подхватывая на руки и оттаскивая на лавку при палисаднике.

   – Тихо! – прикрикнул я на назойливых. – Дайте посмотреть.

   И отстранив от живота чужие руки с пропитанной кровью тряпкой, глянул.

   Рана была неширокой – сантиметра полтора. Удар пришел под нижние ребра с левой стороны, туда, где был желудок. На вид не очень страшно – продырявленная сорочка, сочащаяся из-под нее кровь. Странно, но сейчас мне не было очень больно. Был скорее неприятный зуд и жжение от проникающего в рану коньяка, которым была заполнена фляга. Похоже, что я отделался легким испугом. Удар не проник глубоко, а лишь порезал мышцы пресса.

   Я отобрал какую-то тряпку из рук Зинаиды, приложил к ране.

   – Не верещи, – уже успокоенным и уверенным голосом, осадил я ее. – Пулей за Козинцевым, пусть придет. И полицию вызовите.

   Зинаида распорядилась, и пара человек незамедлительно сорвалось с места. Один, из них побежал к дому Мишки, а другой в мой дом, вызывать по телефону местные внутренние органы.

   На шум выбежал старший Мальцев с дочерью.

   – Что случилось, кого убили? – встревожено спросил он и, увидав меня лежащего на лавке с окровавленной тряпкой на пузе, раздосадовано выматерился. – Едрить твою, допрыгался, Иваныч. А ну-ка, дай посмотреть, – и, не терпя возражений, растолкал народ и отнял тряпку от живота.

   – Нормально там, неглубоко, – сказал я, оправдываясь.

   Мальцев рывком разодрал сорочку и аккуратно пошевелил рану.

   – Похоже, повезло тебе, – оценил он мое состояние и я заметил, как он облегченно выдохнул.– В рубашке родился ты, Иваныч, – и осторожно вернул тряпку на место. Как ни странно кровь уже почти не шла, а лишь медленно сочилась.

   Примчался Мишка. Как был в халате и в тапочках. Подлетев, он ухватил меня за плечо и обеспокоенно запричитал:

   – Где, Вась, куда тебя? Сильно? Ты как? – и с ужасом уставился на пропитанную кровью тряпку.

   – Нормально я, Мишка, нормально. Царапнуло только не глубоко. Не смотри что крови много, – ответил я. Честно, мне уже надоело это объяснять каждому.

   – Покажи, – потребовал он, и я отнял тряпку от раны. – Е... твою..., – выругался он. – Ты лежи, не шевелись. Врача вызвали?

   – Да, да, – подтвердила Зинаида, – вызвали.

   – Кто это был? – спросил Мишка. – Где он?

   И Зинаида торопливо рассказала. Рассказала, что тип, который пырнул меня ножом, крутился возле нашего дома почти целый час. Ходил по улице туда-сюда, высматривал что-то. Она – Зинаида, пыталась его прогнать, тип уходил ненадолго, но затем снова возвращался. А потом приехал я, убийца завязал разговор и, обманом приблизившись, подло ударил ножом.

   – Жаль, что он убежал, – задумчиво сказал Мишка. – Теперь мы не узнаем от кого был заказ.

   – Баринцев его подослал, – ответил я. – Он сам мне привет от него передал.

   Видимо сейчас такое время – время романтиков и идеалистов. Помнится, читал в школе, что это было время, когда эсеры, прежде чем убить ничего не подозревающую жертву, вручали тому конверт с напечатанным приговором. Позже, конечно, от этого пафоса отказались. И вполне возможно, что Баринцев, ставя условия выполнения заказа, требовал от исполнителя непременно передать от него привет. Ничем другим я эти слова убийцы объяснить не могу.

   – Мишка, – позвал я друга, – ты бы своего папарацци вызвал. Пусть сфотает меня всего в кровище, да в газету на первую полосу. Вот муравейник-то тогда зашевелится.

   Мишка усмехнулся, но спорить со мной не стал. Ушел вызванивать своего журналиста.

   За обхаживанием меня любимого никто и не заметил, как к нам подкатил экипаж. На землю соскочил Петр и со слезами на глазах прямиком ко мне:

   – Василий Иванович..., Василий Иванович..., – запричитал он по-бабьи и подполз ко мне на полусогнутых. – За что же так.... Ах, душегубцы.... Единственного нормального человека и того убили....

   – Петр, ну уж ты-то не реви как баба, – осадил я его насмешливо и продемонстрировал ему свой живот. – Видишь? Живой я.

   Петр не верил своим глазам. Смотрел на порез и сочащуюся кровь и не верил. А потом, взглянув на мое насмешливое лицо, пришел в себя, облегченно выдохнул.

   – А мы вашего душегубца словили, – сообщил он, ладонью смахнув слезу.

   – Да ладно! Где он?

   – А вона у Семена под ногами связанный валяется. Мы как услышали Зинкин вопль, так сразу назад. А на встречу этот бежит. Так Семен его тростью по башке трахнул и тот сразу сознание потерял. Потом Семен его скрутил, мы его в экипаж затащили и сразу сюда.

   Я готов был расцеловать Петра. Хотел было встать и в порыве обнять, но Мальцев меня удержал. А бабы, узнав где находится убийца, рванули к экипажу как единый организм, с единственным желанием свершить немедленное правосудие Линча. Мальцев же, видя, что сейчас случится гнусное непотребство, зычно прикрикнул:

   – А ну не сметь, курицы! Не трогать его! Пусть полиция разбирается.

   И они отхлынули, беспрекословно послушавшись московского купца. Лишь кинули в сторону преступника трехэтажные проклятия, да оплевали гнусную рожу.

   – Ты как Семен? – крикнул я своему телохранителю.

   – Нормально, Василий Иванович, – пробасил он и смачно вмазал каблуком сапога по ребрам связанного. Тот жалостливо ойкнул и замер, боясь получить еще. – Хорошо, что он в нашу сторону побежал, а то б ушла гадина.

   Минут через тридцать подъехал Хруцкий с подчиненными. Спрыгнул на землю, покряхтел для солидности, расправил бравые усы и величественным шагом направился ко мне. Подойдя на несколько шагов, он меня узнал.

   – А-а, это вы, господин Рыбалко.... Как же вы так?

   – Да вот, опростоволосился немного, – пожал я беспомощно плечами. – Втерлись в доверие, а затем пырнули ножом.

   – Ага, понятно, – кивнул околоточный и саркастично добавил. – Не дорезали, значит, вас? Небось, еще и нападавшего задержали? Да?

   Я скромно кивнул, чем вызвал у Хруцкого неподдельное удивление.

   – Неужели? И где же он?

   Ему с готовностью показали спеленатого убийцу. Хруцкий подошел, ухватил его за подбородок, безжалостно повертел из стороны в сторону.

   – Нет, этот подлец мне не знаком. И кто ж его так знатно связал?

   Семен приподнял картуз.

   – Это я его так.

   Хруцкий смерил его внимательным взглядом.

   – Казак, небось?

   – Так точно. Хорунжий Донского четырнадцатого полка, – с достоинством ответил Истомин.

   – Понятно. А морду негодяю кулаком вы выровняли?

   – Не кулаком, – ответил довольный Истомин и продемонстрировал околоточному массивный набалдашник своей трости. – Вот этим.

   Хруцкий понимающе хмыкнул в усы, а затем обратился к своему подчиненному:

   – А ну-ка, Ванин, перетаскивай этого субчика к нам, да вези в участок. Там обстоятельно с ним побеседуем. А вы, господин хорунжий, слезайте-ка со своей телеги, говорить будем.

   И околоточный учинил нам небольшой допрос. Что, да как, да почему. Вызнал самую суть, что-то записал в блокнотик. При упоминании про "привет от Баринцева" помрачнел лицом и недовольно пробурчал:

   – Ох уж мне эти красивые жесты.... А нож-то где?

   Ему подали мокрый от крови и пролитого коньяка пиджак. Он удивленно посмотрел на пробитую фляжку из которой торчал на пару сантиметров клинок. Потом попытался вытащить нож, но не смог. Тогда он покачал головой и сказал мне с некой ноткой восхищения:

   – Под счастливой звездой вы родились, господин Рыбалко. Это ж надо так удачно нож поймать! В сердце, похоже, метил, подлец.

   Очень скоро он сделал свою работу, спрятал блокнот в карман кителя. Вытер платком влажный лоб и сказал:

   – Ну-с, пожалуй, мне тут делать больше нечего.

   – Неужели вы уходите? – спросил я.

   – Да, господин Рыбалко, я свою работу сделал. Теперь ждите, когда вас вызовут на допрос. Я надеюсь, вы подлечитесь довольно скоро и ничто вас не задержит в постели.

   – Подождите, – остановил я его, неестественно заворачивая голову. Неудобно это разговаривать со стоящим человеком у тебя за головой, когда ты лежишь на лавке. – Ко мне скоро должен приехать один журналист. При нем будет фотографический аппарат, для того чтобы сделать снимок моего ранения. А потом этот снимок напечатают в газете. Вы не желаете сфотографироваться для истории вместе со мной?

   Это было очень соблазнительно. Попасть в газету даже простым упоминанием было довольно непросто, а тут целая фотографическая карточка! И Хруцкий засмущался, пыхнул растерянно в усы.

   – Ну, я даже не знаю, – пробормотал он. – Удобно ли?

   – Да что вы! Вы только представьте этот снимок – господин околоточный надзиратель Хруцкий..., как вас по батюшке?

   – Андрей Дмитриевич, – ответил он.

   – Так вот... будет статья в газете, а при ней снимок как господин околоточный надзиратель Хруцкий А.Д. допрашивает потерпевшего Рыбалко В.И. после перенесенного неудачного покушения. И я весь в крови на лавке, а вы с блокнотом в руке. Да о вас же все сразу заговорят, а там глядишь, может и повысят и к жалованию прибавят.

   – Ну уж, сразу жалование прибавят, – улыбнувшись пробормотал Хруцкий и довольно разгладил усы.

   Картина которую я нарисовал, была весьма радужной. Она манила за собой, суля известность, признание и возможное повышение. И потому после недолгих колебаний околоточный остался. Он присел рядом со мной на лавку, достал папиросу и, закинув ногу на ногу, счастливо и мечтательно закурил.

   Вскоре ко мне прибыл доктор. Парень около тридцати лет, с кожаным саквояжем в руках. Бегло осмотрел меня прямо на лавке и сообщил, что необходимо ехать в больницу.

   – Зачем в больницу?

   – Ну как же. Только хирурги смогут вам, как следует обработать рану. Там наверняка грязь.

   – Нет там ничего, – самоуверенно заявил я. – А если и было, то коньяк уже давно все обеззаразил.

   – Все равно, – упрямо ответил доктор. – Я за такое не возьмусь. Рана слишком глубока.

   Мне не удалось его переубедить, тем более что за поездку в больницу высказались абсолютно все, даже Мишка. Мне посоветовали не глупить и последовать рекомендациям умного человека. Пришлось подчиниться. Но прежде мы дождались журналиста с двумя помощниками и тяжелым фотографическим аппаратом. Дальнейшее было совсем неинтересно. Журналист выспросил все, что можно было о покушении, помощники установили на треногу деревянную бандуру, Хруцкий сделал перед камерой серьезное лицо, а доктор сымитировал как меня штопает. Вспыхнул ярким солнцем магний и фотограф как заправский фокусник спрятал в черный жесткий портфель пластины с отснятыми кадрами. А я, с прыгающими в глазах солнечными зайчиками, неспешно поехал до ближайшей больницы.

   Вечером того же дня, когда все более или мене успокоилось и я смог наконец-то остаться наедине с собой, я позволил себе расслабиться. Кряхтя от боли в заштопанной ране, я тайком добрался до буфета и взял в плен бутылку французского коньяка, а к нему хрустальный стопарик. И, усевшись в кресло напротив окна, стал залечивать душевные раны. Только после того, как я остался один и смог собраться с мыслями, я в полной мере позволил себе ощутить тот крохотный и ужасающий миг, что отделял меня от свидания с вечностью. И, по-честному признаться, этот самый миг меня теперь испугал до чертиков. Только сейчас я полностью понял, от какой участи меня защитила маленькая фляжка, купленная мною по случаю перед Мишкиным венчанием. А ведь тогда я лишь хотел иметь при себе капельку согревающего «топлива» для своего мерзнущего организма. Хорошо, что на фляге была глупая золотая напайка из какого-то библейского сюжета с ангелом. В момент покупки фляжка мне не понравилась, и я хотел было поискать что-то подобное в другом месте, хотел прикупить что-нибудь из коллекции Фаберже, но Мишка меня поторопил, и я был вынужден приобрести то, что было в наличии. Видимо, этот слой золота и заклинил намертво смертельный удар ножа. Выходит, что Мишка и был моим косвенным спасителем, как, впрочем, и библейский ангел с пылающим мечом в мускулистой руке на фляжке.

   Кстати, через полчаса моего одинокого пьянства мой косвенный спаситель заявился ко мне домой. Зыркнул на мое самозабвенное самолечение, прихватил из буфета второй стопарик, да и присоединился ко мне, ухнув в свободное кресло.

   – Наливай, – потребовал он.

   Я набулькал ему на два пальца. Он поднял стопарик вверх, чокнулся молча со мной, а затем опрокинул в глотку огненное пойло. Проглотил словно воду, даже не поморщился.

   – А эта сволочь убежала, – сообщил он мимоходом, когда я наполнял ему вторую порцию.

   – Которая?

   – Баринцев твой.... Мы к нему до дома поехали, а там ставни закрыты. Мы туда-сюда, твои хлопцы через забор перемахнули, в дверь вломились, да только там, кроме прислуги никого не было. Сбежал он вместе со всей семьей.

   Я пьяно хмыкнул.

   – Прислугу и соседей мы порасспрашивали, но те ничего не знают. Говорят только, что отъезд был срочным. Брали только драгоценности и личные вещи. Куда сбежал, никто из них не знает.

   – За границу, куда же еще, – предположил я вяло.

   – Скорее всего, – согласился Мишка. Я твоих хлопцев послал в порт, на вокзал, но вряд ли что из этого получится. Баринцева никто из них в лицо не знает, а фотографий никаких нет. Смотрят только по нервному поведению отъезжающих да по общему описанию.

   Я лениво покивал. Думать уже не хотелось, хотелось сидеть просто так и предаваться самосозерцанию и самокопанию.

   – На вокзалах жандармы, – напомнил я Мишке. – Как бы хуже не было.

   Миха кивнул.

   – Знают они. Не подставятся, – и, выпив вторую стопку, ощутил горечь в глотке и поморщился. Хотел было закусить, но, не найдя на журнальном столики съестного, что есть мочи крикнул. – Зина!

   Я поморщился от оглушающего вопля.

   – Не ори, нету ее. Я ее домой отпустил.

   – А кто есть?

   – Варвара. Но она спит уже, наверное.

   Мишка неодобрительно покачал головой.

   – Что-то ты совсем размяк, – констатировал он мое состояние. – Ладно уж, сиди, сам за закуской схожу.

   И ушел. Долго громыхал тарелками в соседней комнате, звенел приборами, а после пришел, тащя на подносе вкусные разносолы и холодное мясо. С грохотом поставил поднос на столик.

   – Закусывай, Вася, – посоветовал он и наколол мне на вилку добрый шматок сала. Я усмехнулся. Коньяк с салом это конечно здорово сочетается. Но, тем не менее, принял угощения и неспешно прожевал.

   – А ты знаешь, – сказал я вдруг, – оказывается, меня видели, как я лупцевал Баринцева во время нашего разговора. Унизил его прилюдно, нанес невосполнимую душевную и физическую травму.

   – Да ты что? – удивился друг. – А ты его бил?

   – Пальцем не трогал. Да и видеть меня никто не мог, даже с улицы.

   – А тогда кто же?

   – Некто Артакуни и Вахрушев. Знаешь таких?

   Мишка напряг мозг, но никого вспомнить не смог.

   – А это, между прочим, наши с тобой рабочие. Как ты можешь не знать своих рабочих? – съехидничал я на манер дознавателя.

   Мишка лишь отмахнулся от глупого замечания. Но он достал из кармана записную книжку, карандаш и записал фамилии свидетелей. Затем вырвал страницу и спешно вышел вон из комнаты.

   Минут через пять появился снова, расслабленно упал в кресло.

   – Все, – сказал он, угрожающе щелкнув костяшками пальцев. – Истомин найдет их и побеседует, как следует. Выяснит, кто за ними стоит и сколько им заплатили.

   – Только без увечий, – попросил я.

   – Конечно, – согласился Мишка. – Он их только попугает. А ты знаешь, как он это умеет.

   Наш хромой казачок действительно умел внушать страх постороннему человеку. Его габариты, жесткое лицо, умение правильно внушать, угрожающе бить пудовым кулаком в свою широкую ладонь и двое таких же отмороженных типов как он сам за его спиной, по правде сказать, пугали даже меня. Редко когда находились смельчаки, рискнувшие не заплатить по просроченным выплатам. Так что, Артакуни и Вахрушева, что предали меня, ждет очень непростой разговор с нашими коллекторами. Правды им не утаить.

   На наш разговор заглянула Марина Степановна. Увидав меня сидящего в кресле, она лишь негромко поцокала языком и неодобрительно покачала головой.

   – Присаживайтесь, Марина Степановна, угощайтесь. У нас сегодня праздник – мой второй день рождения, – пригласил я ее, жестом указывая на диван. – А ваш папенька где?

   Она присела на край кожаного дивана. Мишка бодро соскочил, притащил еще одну стопочку и, получив мое молчаливое согласие, наполнил красивой барышне на одну четверть.

   – Папенька отдыхает, – сказала она. – Ему завтра уезжать в Москву.

   – А вы? – спросил я с небольшой надеждой.

   – А я пока останусь. Вы не против? А то папенька очень настаивает и сердится. Я ничего не могу сделать.

   Я был не против. Тем более что с Мальцевым старшим уже был разговор на эту тему. Если честно, после Мишкиного венчания в доме стало пусто. Мне было банально не с кем поговорить, хоть и жил мой друг в двадцати метрах от меня. Зинаида и прислуга не в счет. Особенно тоскливо было по вечерам. Здесь нет телевизора, нет интернета. Даже радио здесь еще нет. Из развлечений по вечерам только редкие гости, да газета с книгой. Недавно, от скуки я настолько сошел с ума, что взялся за "Овода" что написала Этель Войнич. Прочитал книгу и не понял, почему коммунисты так сходили от нее с ума. Ну да, парень с жалящим псевдонимом был идеалистом и борцом за свободу Италии. И характер у него был, вроде бы как, железный, но все же.... Книга меня не зацепила. Я ею не проникся. Так что, после прочтения она отправилась на полку, а я, пожелав продолжить самообразование, решил прочитать "Как закалялась сталь". Поискал ее сначала в домашней библиотеке, а затем в книжных магазинах. И не найдя, огорчился. Продавцы, не найдя на полках нужного, пытались продать мне научные книжки по обработке металла и литья. И лишь потом я вспомнил, что эта книга еще не написана. Плохо же я учился в школе, и литература была моим нелюбимым предметом – совсем забыл, что Островский написал свой роман по своей революционной биографии. То есть, книги сейчас быть просто не может. И скорее всего, с нашим приходом в этот мир, она вряд будет ли даже начата. Как уж теперь повернется жизнь у Островского остается только гадать.

   А что же до вечерних гостей – очень быстро надоедает шляться каждый вечер к одним и тем же людям, перетирать одни и те же новости, и до поздней ночи резаться в преферанс с мужиками или в подкидного с дамами. Похоже, настала нам пора заводить полезные знакомства. И досуг по вечерам кой-какой появится и полезные связи образуются. Пора нам знакомиться с местными промышленниками и финансовыми воротилами.... Хоть они и будут готовы нас поначалу поднять на вилы.

   Кстати про радио, может организовать местную радиостанцию и начать вещание по всей округе? Поставить репродукторы в людных местах и исподволь, обходя цензурные ограничения, вливать в уши масс свои представления о правильной жизни, свое видение социального обустройства? Народ здесь не избалован эфирным вещанием, все им будет в новинку и потому эффект от радио будет внушительный. Правда денег это потребует немалых и окупится эти вложения весьма не скоро..., так что вряд ли мы сейчас сможем все организовать. Но вот в будущем, через годик или два, а может и через три, как раз перед русско-японской войной и первой революцией вполне можно будет осилить. Главное, уже сейчас найти нужного специалиста и собрать команду энтузиастов, что будут тянуть проект. Пусть разработают нам и репродуктор для массового слушателя, и радиоприемник для богатых.