Текст книги "Медленные челюсти демократии"

Автор книги: Максим Кантор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

21. Демократия – лекарство от революций

Впрочем, если наша жизнь станет уж совсем поганой, мы ведь всегда можем не переизбрать своего лидера. Возьмем да и обидимся на своего избранника, и не бросим избирательных бюллетеней в урны! Легальная возможность отказаться от правителя – вот то минимальное, но кардинальное свойство демократии, которое ставит этот строй над всеми иными. Например, Йозеф Алоиз Шумпетер именно на основании этого положения строит защиту демократии. Власть может быть сколь угодно плоха, но последняя возможность свободы – это отказ вождю в полномочиях. И демократия доказала, что действительно умеет так поступать! Так снимали Никсона, так грозили импичментом Клинтону и Ельцину, так отказались от услуг Черчилля и де Голля – взяли и не переизбрали! Разве это не огромное преимущество демократии, разве это не торжество прав избирателя! В странах диких для смещения правительства прибегают к переворотам и баррикадам, но демократическая цивилизация все решает исключительно правовым путем. Это вам не социальные революции – о, мы знаем, к каким катаклизмам ведет восстание черни, как же, проходили! Это вам не мужицкая вольница! Это легальное право народа (избирателей) на свою судьбу. И разумные избиратели могут своим правом воспользоваться. Так и в Афинах едва не предали остракизму Перикла, так бросанием глиняных черепков отстаивали независимые граждане свое право на выбор власти.

Возразить на это почти нечего. Однако все-таки можно.

Когда российский избиратель в недоумении разводит руками – кого же избрать, как не предложенную кандидатуру, ведь лучше-то и нет никого, – возникает наивный вопрос: а может быть, вы не там смотрите? Когда британский под данный страдает, оттого что нет замены вялому лидеру лейбористов, разве что вялый лидер консерваторов, – его надо развернуть совсем в другую от лейбористов и консерваторов сторону: может, стоит поискать лидера в другом месте? Обреченные выбирать между семейством Бушей и семейством Клинтонов – неужели американцы думают, что других семей и нет никаких? Вообще говоря, достоинства здравствующих лидеров свободного мира не так сокрушительны, чтобы считать, что буквально никакой замены им и вообразить нельзя. Буквально на каждом шагу встречаешь людей нисколько не уступающих президентам по моральным и интеллектуальным качествам. Взять бы одного на пробу – а если так легко его потом сменить, так и сменили бы в случае неудачи.

Однако никто из случайных людей никогда не станет президентом – и в этом и состоит страшная сила демократии. Монархия, например, не гарантирована от случайностей. Путем дворцового переворота к власти может придти никому не известный наследник престола; революция ставит во главе правительства людей без регалий и происхождения, но наделенных волей и умом. В отличие от монархии и революции демократия не позволяет обществу сбиться с курса, она ставит у власти только представителей номенклатуры, и только с одобрения номенклатуры, при ее поддержке, в качестве выразителя ее интересов и гарантии ее прав и может лидер добиться власти. В дальнейшем лидер перешерстит номенклатуру, переиначит бюрократов и сенаторов под себя, но придти к власти без номенклатуры лидер никогда не сможет. Даже начав с низов (сельским механизатором, как Горбачев; солдатом, как Септимий Север; киноактером, как Рейган), демократический лидер обязан будет пройти весь номенклатурный путь, сделаться плотью от плоти внутренней партии – и только в качестве унифицированного продукта, выражающего номенклатуру абсолютно, он и будет допущен до власти.

Номенклатура представляет народ, она от лица народа делегирует диктатора к власти, она наделяет его божественными незаменимыми свойствами. Номенклатура утверждает, что разумной замены лидеру нет. И номенклатура совершенно права: если данного диктатора (отца отечества, верховного главнокомандующего, национального лидера) подвергнуть импичменту и сместить, выбирать придется снова из состава той же самой номенклатуры – и результат будет точно такой же, разве что несколько хуже. Номенклатура честно говорит народу: берите лучшее, что у меня есть, остальные только хуже, а этот еще ничего.

Какой бы катаклизм ни произошел в демократическом обществе: убийство президента Кеннеди или перестройка российской власти – номенклатура справится с ситуацией, случайностей не допустит. Ротация демократической власти, выборы, парламентские прения – это лишь формы жизнедеятельности номенклатуры, не имеющие отношения к циклам жизни народа. Народ – субстанция жизнеспособная, но куда менее жизнеспособная, чем его администрация.

Современная номенклатура сформировалась в ходе большой демократической войны двадцатого века, оформила свои планы и пристрастия совершенно, и те страны, что желают присоединиться к демократической империи сегодня, – пополняют своими избранниками номенклатуру. Принимают нуворишей неохотно, долго держат в статусе демократических наместников на завоеванных территориях. Но если наместники ведут себя разумно, их постепенно пропускают в общество некогда избранных и никогда не сменяемых отцов демократии. Гражданские демократические войны двадцатого века подготовили окончательное торжество имперских порядков, приучили демократически настроенных граждан полюбить странное социальное образование наших дней – демократическую империю, заставили принять имперское существование демократии как благо.

Гражданская демократическая война (как и гражданские войны Рима, приведшие к закату Республики) произвела необходимую перестройку в мире, подготовила строительную площадку: привела к конфискации земель, ущемлению этносов, образованию новых народностей вопреки этническим характеристикам, непомерным налогам и прямым грабежам. На фоне произвола гражданской войны имперский порядок (будучи произволом еще худшим) смотрелся обаятельно. Представители международной номенклатуры сделались богатейшими в мире людьми – при этом они же являются ответственными за мир во всем мире. Очевидным образом они ответственны за угнетение, но они же воплощают порядок. Может ли группа лиц, чье личное состояние превышает бюджет страны, отвечать за сохранность данной страны – этот парадокс вполне мог бы украсить дискуссии античных мудрецов.

Эту форму общественной жизни никто и никогда не счел бы нормальной (тем более желанной), если бы демократическая идеология не научилась представлять демократию органичной альтернативой тоталитаризму и – как крайнему выражению тоталитарной модели – социальной революции. В соревновании миростроительной и мироуправляющей демократий победила последняя, этот строй и объявил себя альтернативой революции. Так оно и есть – менеджменту забастовка не нужна. В этом качестве, в качестве менеджмента, и была принята победившая демократия просвещенным человечеством.

Революция – то есть коренное устранение власти номенклатуры – оказалась самым страшным прогнозом для истории просвещенного мира.

Были потрачены невероятные усилия на то, чтобы радикальную терминологию революции переиначить под бюрократический жаргон демократии.

Потребовалось переплавить революционный авангард в авангард капиталистический, развлекательный, сервильный; сделать средний класс зависимым от капитала и заинтересовать в спекуляциях, а не в производстве; перевести социальную философию от обсуждения проблемы справедливости – к проблеме морали и права. Когда защитник демократии Поппер ругает Маркса – он, пожалуй что, делает это из свободолюбивых соображений. Маркс объективно способствовал сомнительным идеологическим доктринам, из-за которых началась большая война. А кому служит сам Поппер даже и думать не хочется.

Демократии потребовалось принимать социализм в гомеопатических дозах, чтобы избежать отравления социализмом и революцией. И в конце концов эффект был достигнут: отныне понятие свободы всецело связано именно с демократией, демократия с номенклатурой, номенклатура с капиталом, капитал – с империей. Разорвать эту связь уже невозможно.

22. Пир победителей

Но разве скажешь преданному читателю газет: демократия – это не обязательно хорошо? Разве скажешь: демократия – это обман и позор? И скажешь – не услышит. А услышит – нипочем не поверит. Откройте любое издание – и вам как дважды два объяснят, что свобода – это хорошо, а рабство – плохо.

Вот бравый журналист, вития гласности – он обсуждает достоинства итальянских ресторанов в журнале. А что? Имеет право – свобода на дворе! Вот рок-певец – он, не стесненный цензурой, поет матерные песни в казино, где народные депутаты проигрывают миллионы. Вот главный редактор свободолюбивой газеты требует от владельца газеты, оружейного магната, приличную положению зарплату – тридцать тысяч долларов в месяц и разные приятные пустяки: машину, водителя, то, се. Разумеется, оружейный магнат прекрасно понимает, что тот, кто верно служит демократическим идеалам, имеет право на достойную жизнь.

Средняя пенсия российской бабки равняется тысяче рублей, средняя заработная плата равна пятнадцати тысячам рублей, иными словами, идеолог демократии получает в тысячу раз больше пенсионера и в сто раз больше рабочего. Его аппетиты следует считать умеренными, если вспомнить оклады художников, эстрадных певцов, режиссеров, политтехнологов, галеристов, визажистов и прочих членов демократической обслуги.

В конце концов если ведущие политики, лидеры партий, владельцы отраслей промышленности – миллиардеры, то почему их помощники не могут быть миллионерами? Люди либеральной ориентации вложили деньги в нефтяной, угольный, игорный бизнес. Страна, еще недавно пугавшая мир бетонными харями аппаратчиков, теперь мир радует – в России уже шестьдесят четыре официальных миллиардера, и все как на подбор с обаятельными улыбками. Мы гордимся своими миллиардерами, умиленно рассказываем друг другу: смотрите-ка, однако много у нас богачей! И смотрятся богачи неплохо – совсем как люди! Почти совсем как мы с вами, только у них денег больше. Один прибрал к рукам алюминий, другой торгует недвижимостью, третий – полный болван, а вот поди ж ты! – спекулирует канцелярскими скрепками и нажил состояние! Оказывается, мы тоже можем! Переплюнем по цинизму и жадности Америку! Так и сифилитик может хвастать язвами и шанкрами: глядите-ка, везде высыпали, нарывают, гноятся, вот потеха!

Неудивительно, что богачей много – старый добрый принцип крепостничества позволяет в России подниматься резвым талантам. И еще прибавится миллиардеров: страна наша изобильна! Ста тридцати миллионов нищих болванов достаточно, чтобы сделать счастливыми сто тысяч предприимчивых деляг. Ведь это не обидно простым гражданам, не так ли? Богачи богаты, потому что инициативны, – следует умиляться их капиталу. Прежде общественной добродетелью считалась честная бедность – но довольно с нас уравниловки! Покончили с коммунистической заразой, и лучшие из нас стали миллиардерами.

Что с того, что большинство русских живет в нищете, – не по этим неудачникам меряют достижения общества, но по избранным, что сумели нажить капиталы. Газеты с удовлетворением сообщают, что за истекший год состояния русских миллиардеров удвоились. А дальше – жизнь еще лучше будет!

Все к лучшему в этом лучшем из миров. Оружейные магнаты продают бомбы, финансисты спекулируют акциями, политики объясняют гражданам, что ради сохранения мира надо захватить следующую страну, удвоить количество дешевой рабочей силы. Журналисты клеймят диктаторские режимы у дикарей – есть еще отдельные недостатки на планете, мы скоро их искореним. Архитекторы строят особняки в античном стиле – для сегодняшних демократов, последователей демократии античной. Дизайнеры создают интерьеры для квартир богатых ворюг. Агитаторы зовут безответных бабок к избирательным урнам. Идеологи объясняют, что империя и есть гарантия личных свобод. Музеи показывают достижения свободного искусства: вот новатор совокупляется с козой, вот дерзновенный первопроходец нарисовал квадратики. Социальные мыслители вопрошают с экранов: ясны ли гражданам преимущества демократии? Все при деле.

Повсеместно признано, что лучше строя не бывает. Стало быть, ничего лучшего люди не заслужили. Если кто народ и пожалеет, то разве что демократический император.

«Бедный римский народ, – сказал Октавиан Август, передавая власть преемнику Тиберию, – в какие медленные челюсти он попал!»

ТРИ ШАГА В БРЕДУ

Прошло двадцать лет с того момента, как Россия устремилась в демократию – достаточный срок для подведения итогов. Например, от семнадцатого до тридцать седьмого года прошло ровно столько. Результаты последних двадцати лет следующие.

а) Страной управляют не партийные бонзы, но офицеры госбезопасности. В их руках власть и политическая, и военная, и финансовая. Прежде люди боялись ГБ, во времена Советской власти это слово олицетворяло худшее в тоталитаризме. В результате демократических перемен ГБ открыто управляет Россией. Сперва покривились, однако привыкли.

б) При Советской власти люди тяготились однопартийной системой, тем, что начальника выбирают при отсутствии альтернативного кандидата. Победив, демократы провозгласили многопартийную парламентскую систему. Спустя двадцать лет в обществе воцарилась одна правящая партия, прочие стали декоративными. Парламент управляемый, институт выборов заменили на институт преемников. Народу объявляют имя будущего повелителя заранее, не стесняясь того, что выборы еще не состоялись. Покривились, но приняли как должное.

в) Прежде бытовало мнение, что классы давно уже не определяют структуру общества – борьбу классов придумал злокозненный Маркс, чтобы нагадить человечеству. Сегодня общество стратифицировано так резко, как не снилось в однородном социалистическом государстве. Разрыв между бедными и богатыми увеличился в миллион раз, он будет увеличиваться дальше. Нищета стала виднее на фоне баснословного богатства, миллиардеры владеют средствами, превышающими бюджет городов, регионов, стран. Сначала удивлялись, потом негодовали, сегодня уже привыкли.

г) Характеризуя строй, существующий в России сегодня (какой он: феодальный, капиталистический, социалистический?), произносят застенчивую формулировку: «у нас демократическое общество с рыночными отношениями». Что это значит, понять невозможно, порой кажется, что идеологии нет. Однако это не так, внедрена идеология, в которой понятие «цивилизация» заменило понятие «коммунизм» – и то и другое рассматривается как светлое будущее, но используется в своей реальной ипостаси. У новой идеологии имеется административный аппарат, комиссары, лекторы. Цивилизация трактуется как рыночное соревнование, обеспечивающее свободу личности и материальный прогресс. Тот факт, что не все личности могут участвовать в соревновании и стать свободными, что девяносто процентов населения окажутся при внедрении этой идеологии – неучтенными, комиссаров не останавливает. На основании новой «Русской Правды» богатые имеют право владеть бедными, поскольку они представители цивилизации, а цивилизация – суть благо. В сущности, интеллигенция легитимизировала новый порядок, объявила его исторически обоснованным.

д) Прежде негодовали на официальное искусство – соцреализм. Считалось, что соцреализм не передает всей правды жизни, а изображает парадный фасад. Спустя двадцать лет копирования западных образцов и воспитания новых мастеров изящного сложился капиталистический реализм, развлекательное декоративное искусство, обслуживающее правящие классы. Никакого искусства для народа более не существует, народу оставили грубые зрелища и алкоголь.

е) Так возник капитализм без профсоюзов, демократия без выборов, рынок без искусства. Возникла управляемая наместниками капиталистическая страна с элементами крепостного хозяйства. Классовое деление выражено четко: хозяева владеют собственностью, обслуга обеспечивает идеологическое и правовое прикрытие собственности. В движении к нынешнему крепостному капитализму легко выделить три этапа – по числу демократических преобразователей России.

Мертвые души демократии

1. Как в сказке про золотую рыбку, случилось чудо. При Советской власти запуганные интеллигенты прятались на кухнях и высказывали пожелания привести Россию к общеевропейским стандартам. Никто в это особенно не верил, и вдруг появился правитель, который сказал: сделаю как вы просили.

Работа непомерная, непонятно откуда начинать. Генеральный секретарь решил опереться на интеллигенцию – в конце концов, именно чаяния интеллигенции инициировали реформы. Он вызвал с кухонных посиделок наиболее активных говорунов. В те судьбоносные годы институт власти представлял собой большую кухню, где решались масштабные вопросы бытия. Так известная метафора стала реальностью: кухарка стала управлять государством. Принято считать, что женщина в переднике не в состоянии судить о судьбах страны; однако профессор невнятных наук, рассуждающий на той же кухне об эффективности энергоносителей, коммунальной реформе, преобразованиях в армии, пенсионном фонде и бюджете, показался убедительным. Некогда тиран Сталин возомнил себя заодно и специалистом в языкознании – теперь решили попробовать: а что если сделать наоборот? Пусть специалисты по языкознанию скажут, увеличивать парк тракторов или сокращать, поддерживать Кубу – или ну ее к свиньям? Проблемы архиважные, доверить можно только людям умственным.

В стране случилось чудо: появился правитель, с которым интеллигент мог себя ассоциировать. Правитель словно забыл свое номенклатурное прошлое, он был интеллигентом, человеком с беспокойной совестью, размышлявшим о свободе. Ни прежде, ни потом таких вождей не было. То была попытка привести реальность в соответствие с идеальными схемами. То был эксперимент скорее интеллектуальный, нежели практический, практические последствия удивляли – и самих испытателей и подопытный народ.

2. Эксперимент шел неровно. Социализма с капиталистическим лицом не получилось. Капитализма с социалистическим лицом – тоже. В первые годы издали сотню великих запрещенных книг – новых великих написать не сумели. Неофициальное искусство стало официальным и получило все присущие новому статусу черты. Появились миллиардеры, владеющие значительной частью того, что прежде именовали богатством народа. Часть населения обогатилась, большинство – лишилось уверенности в будущем. Возникла новая номенклатура, получившая больше привилегий, нежели бывшая. Комитет государственной безопасности, потерявший в начале так называемой перестройки авторитет, вернул позиции и даже выдвинул одного из офицеров на должность правителя страны. Многого Горбачев не предвидел, не угадал даже время своей отставки.

Впрочем, считается, что, несмотря на перекосы, он указал стране верное направление. Считается, что Горбачева критиковать нехорошо. Мы, интеллигенты, сказал мне один интеллигент, обязаны ему всем: тем, что мы ездим за границу и получаем гонорары, а не сидим на нарах – как могли бы. И демократию критиковать некрасиво – негоже плевать в кашу, которую ешь. В советское время аргументы были такими же: ты всем обязан этой стране, не смей на нее пенять, тебе здесь зарплату платят два раза в месяц. Не нравится – катись отсюда.

Однако вряд ли возможно ругать то, что не знаешь хорошо. Именно поэтому, живя в Советском Союзе, зная, как там обстоят дела, и следовало критиковать Советский Союз. Издалека делать то же самое было затруднительно, и получалось неубедительно. А сегодня, живя в демократическом обществе, – следует критиковать демократию. Наоборот – трудно.

Вообще, невежество – то есть незнание предмета дискуссии – привело к многим социальным казусам прошлого века. Те прекраснодушные интеллигенты, которые именовали Россию европейской державой и предсказывали ее объединение с Западом – не представляли ни Запада, ни западной культуры начисто, не могли бы отличить Перуджино от Пармиджанино, а Плотина от Платона. Некий общий вектор движения на Запад был обусловлен тоской по благосостоянию Запада, и то (в сущности, элементарное) соображение, что достаток Запада а) не вечен; б) нажит неправедным колониальным путем – либеральные умы не посещало. Рвались на некий обобщенный Запад, на Запад вообще, к свободе вообще. Громокипящие фразы произносились с удивительной легкостью, паролем интеллигенции в те годы были слова «культурология» и «историософия» – то есть такие междисциплинарные науки, в которых собственно знаний не требуется, но идеологическая посылка помогает расставить факты в нужном порядке. Возжелали свободы – и постановили: Россия – часть Европы.

Принято говорить, что Горбачев – дитя шестьдесят восьмого года, продукт тех свободолюбивых доктрин, что потрясли Европу в тот год. Поминают ею пражские знакомства и т. д. Это безусловно верно. Следовало бы эту фразу закончить, сказать, что Горбачев – дитя невежества шестьдесят восьмого года, продукт безответственного поведения великовозрастных оболтусов, которым померещилось, что они наследники европейской идеи свободы. Великовозрастные оболтусы теперь работают в банках и финансовых трастах, они-то давно уже разобрались, в чем, собственно, заключается западная свобода. Впрочем, оставили баррикады они с легким сердцем, зная, что грядет смена. За их свободы и за их привилегии продолжили борьбу безумные славянские ученики.

3. Общеевропейский дом (проект державного просветителя), можно сказать, построен. Правда, дом вышел не таким, как виделось, место России в нем иное, чем мечталось. Собственно говоря, не вся Россия влезла в этот дом, а лишь ее лучшая часть: начальство, хозяева месторождений, менеджеры среднего звена, лояльная интеллигенция – идеологи нового строя. Большая часть населения – ну каких-нибудь там сто миллионов – в общеевропейский дом не поместилась. И то сказать, страна большая, ее всю и не запихнешь в новую постройку. Но простите, кто же вам говорил, что в новую жизнь собираются брать буквально всех?

Правда, прежний дом – в котором это население жило при варварском режиме – развалили. Но разрушение произведено из гуманистических соображений: не должен свободный человек жить в казарме. А если кто-то из обитателей казармы задаст наивный вопрос «Может, не надо было ломать казарму, если нового жилья нет?» – ему объяснят, что так поступили, исходя из принципов нового мышления.

Собственно говоря, это новое мышление выковывалось как оружие на интеллигентских кухнях в течение тридцати лет – а потом им снабдили президента СССР. Изготовители оружия не сообщили рыцарю существенной подробности – у всякого оружия есть своя область применения; данное оружие разрушительного, а не оборонительного свойства. «Новым мышлением» в семидесятые-восьмидесятые считался свободолюбивый постмодернизм; Горбачев, не отдавая себе отчета, явился его последовательным выразителем. Постмодернизм был инструментом просвещенного Запада, направленным против восточного тоталитаризма; как реакция на тоталитарное мышление он и возник. Постановили директивное мышление считать вредным, объявили деструкцию гуманизмом – и генеральный секретарь, стихийный постмодернист, применил принцип деструкции к одной отдельно взятой стране. Интересно, что выйдет, если ее сломать? Вдруг она сама собой заодно и построится – лучше прежней?

Исходя из основных принципов постмодернизма, М. С. Горбачев был человеком программно непоследовательным: говорил одно – и немедленно делал другое. Эта каша из незавершенных поступков, отважных речений и неожиданных результатов – и являлась политикой. Он давал свободы – и тут же их отбирал, обещал – и брал обещания назад, разбегался – но не прыгал. Он объявлял борьбу с алкоголизмом – и вырубал грузинские виноградники (словно сухим вином напиваются мужики), он давал свободу Литве – и вводил туда войска, он вызывал из ссылки Сахарова – и лишал его слова на трибуне.

Полагаю, что печально известный путч 1991 года – такая же двойная игра. Возможность судить об этом предоставил сам Горбачев, сказавший журналистам чудную фразу: «Вы никогда не узнаете всей правды о том, что произошло». Для чего делать тайну из такой, в сущности, ерунды? Если не узнаем – то следовательно, имеем право гадать, как было. Ни один из так называемых заговорщиков не был политической фигурой, смешно предполагать, что Янаев имел властные амбиции. Ему велено было попробовать: а вдруг выйдет дать задний ход? Руководствуясь обычной своей логикой (шаг влево, шаг вправо, а куда движемся – видно будет), президент демократической страны провел отпуск на Черном море, предоставив стране выбрать свою судьбу. В этом хаосе поступков страна судьбу и обрела.

Из хаоса рождаются титаны. Так из горбачевского хаоса возникла титаническая фигура Ельцина – человека решительного, яркого. Этот уже не колебался: ломать – так до конца, разносить – так вдрызг! Принципы деструкции и постмодернизма были доведены до логического завершения, а главным в логике деструкции является то, что далеко не все следует подвергать деструкции. Вообще-то мы все ломаем, но есть ценности, которые надо утверждать: например, доходы начальства, иерархия власти, вертикаль демократии.

4. Деструкция в политике – вещь пагубная, чревата жертвами: все-таки развалилось большое здание. Пострадавших утешали: дескать, пострадали бы все равно – не при этом режиме, так при том. И люди верили: надо казарму ломать, перетерпим. Правда, краем глаза, случайно замечали: а ведь не всем плохо, иные даже получают выгоду оттого, что наше здание рухнуло. Может быть, принцип деструкции применяют избирательно? Рушат пельменные, вечерние школы, поликлиники, пенсионные фонды, а дачи начальства – не рушат. Напротив, возводят. Рушат Варшавский блок – а НАТО не трогают. Интересно, почему? Развалили нашу командно-административную систему – ладно, так надо из антитоталитарных соображений. Но есть другая система, капиталистическая, она не менее командная и административная – отчего ее не рушат? Ведь ясно провозгласили принципы нового мышления: до основанья, а затем! Разрушим барьеры, возведем справедливый общий дом! А на поверку выходит, что не все рушат до основания, а только наши убогие бараки. И недоумевали: знал ли вожатый наш – что именно будут ломать, а что строить? Собирались стать европейской державой, а вот и у самой Европы дела не ахти. Так может не становиться европейской державой, целее будем?

Случилось так, что реальность вышла из-под контроля теории, метания Горбачева не обрели поддержки в действительности. Проблем не убавилось, а прибавилось – и не только в России, но в мире. Противоестественное разбухание Европы и европейский кризис, нескончаемая война на Востоке, американская милитаризация, гражданские войны на окраинах новой империи, гигантские миграции населения – да как же так? Цвела Германия, рекой лилось пиво – а тут инфляция! Не этого мы хотели, господа! Проворной рукой Михаил Сергеевич отвернул в устройстве мира какую-то важную гайку и привел в движение конструкции, о существовании которых не подозревал. План его был прост и красив: разрушить тоталитарное устройство в одной стране и плавно перейти в иное состояние, именуемое цивилизацией – так все интеллигенты хотели, он вместе со всеми. Реальность оказалась сложнее того фрагмента, который наблюдал Горбачев и который он мог подвергнуть свободолюбивому анализу: история – она просто больше, нежели один исторический эпизод. Оказалось, что история развивается вовсе не по законам постмодернизма – а применяют их только в одном локальном месте. Деструкция в политике возможна только при условии, что в целом проводится директивная линия, создается конструкция, в которую небольшой фрагмент деструкции вписан.

5. Директивное развитие отменить соблазнительно – но, увы, есть вещи, которые отменить трудно: хвост у коровы растет книзу, а дерево растет вверх, как бы это ни оскорбляло свободную мысль. Одной из таких неотменимых в истории вещей является судьба русского человека. Эту горькую судьбу можно и следует улучшать, борясь с климатом, тощей землей, вороватым начальством, жадными соседями, неграмотностью, недугами. Но куда соблазнительнее – взять да эту судьбу отменить указом.

Если в интересах общей прогрессивной конструкции надо считать эту больную страну – здоровой, эту рабскую страну – свободной, то отчего бы так и не считать? Трудно что ли?

Горбачев проделал со страной какой-то хитрый фокус – взял и перевел ее в иное состояние росчерком пера; фокус этот сродни тому, что проделал в свое время Павел Иванович Чичиков. Разница (несущественная, впрочем) состоит в том, что Павел Иванович объявлял мертвые души – живыми, чтобы предстать в глазах мира состоятельным помещиком, а Михаил Сергеевич для той же цели объявил крепостной народ – свободным. Подобные прожекты не раз обсуждались на интеллигентных кухнях – мол, почему бы нам не жить как в Швейцарии? Ну в самом деле, что мешает? Маркс, вероятно, мешает, его безумная теория классовой борьбы. Вот отменим Маркса – и станем в натуре Швейцарией. На пространстве кухни данная декларация звучит убедительно – в масштабах страны оборачивается катастрофой.

Служилая интеллигенция расстаралась с определениями и обещаниями: оказывается, мы не в России живем, с мерзлыми пространствами и чахлыми урожаями, не в стране, где пять тысяч километров тайги и отопления в городах нет. Это все – по боку, коль скоро Россия – суть европейская держава. Ни живее, ни свободнее подданные от декларации не сделались. Климат не переменился, образование не улучшилось, болеть меньше не стали. Но какое раздолье для идеологических манипуляций, как вольготно стало ораторам! Объявить мертвые души – живыми, а русских – европейцами, и это при полном отсутствии представления о том, что такое Европа, как быть с русскими проблемами, где, зачем и что делать. Ну да ничего, главное начать, процесс пошел, выражаясь словами лидера. Сразу же после того как процесс пошел, промышленность встала, ресурсы оказались приватизированы, а два поколения – молодежь, не получившая достойного образования, и старики, лишенные защиты, – оказались выброшенными из жизни. Но зато как просвещенным соседям представление понравилось! Но как облик начальства преобразился!

6. На плакатах, выпущенных на Западе в минувшем веке, Горбачев изображен между Ганди и Черчиллем: три освободителя человечества. Мало у кого из зрителей возникает мысль о том, что Ганди и Черчилль боролись за буквальное освобождение своего народа, а Горбачев – за фиктивное, что Ганди и Черчилль противостояли захватчикам, а Горбачев вынес им (тем, что сегодня буквально владеют людьми, недрами, капиталами) ключи от города.