Текст книги "Королёв"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Как бы то ни было, истины мы никогда уже не узнаем. Единственное, что нам известно: именно в те минуты наш наблюдатель при исполнении своих служебных обязанностей погиб, а К. вспоминал впоследствии: «Я подошел, увидел и зажмурил глаза. Понял: если открою и буханки нет, значит, и меня, считай, нет… Открыл глаза – буханка лежит…»

Что можно к этому добавить? Многие земные исследователи (а вслед за ними и некоторые из наших) ставят под сомнение не только рассказ К. о буханке хлеба, но и то обстоятельство, что К. мог пройти пешком хотя бы небольшой отрезок пути из лагеря – никто не отпустил бы заключенного одного. Однако у меня нет оснований не доверять словам К., как и последнему отчету погибшего наблюдателя. А скептикам я хотел бы заметить, что многие земные исследователи сомневаются даже в том, что на Марсе есть жизнь…

6

Дорогие земляне, вряд ли я смогу что-то новое для вас рассказать о том, что происходило дальше: об этом я знаю в основном из наших официальных источников, которые, в свою очередь, ссылаются на ваши. «Индигирка», пароход, на который К. так стремился попасть, сбился с курса и затонул в штормовом проливе; начальник Вертухаев не позволил капитану судна открыть трюмы, где находились больше тысячи людей, и все они погибли в этих железных гробах.

Следующий отрезок жизни К. проследил наш новый наблюдатель, наконец-то присланный на место погибшего, и я могу лишь кратко пересказать основное содержание его отчетов (в которых, к нашему всеобщему огорчению, очень скоро начали проявляться те же мрачность и желчность, какими отличались донесения бедного Льяна: не могу объяснить это ничем иным, как депрессией, что неизбежно настигает одинокого путника во время длительных странствий на чужбине).

Итак, наблюдатель нашел К. в порту, где тот, ничего не знавший о гибели «Индигирки», безуспешно пытался добиться, чтоб его переправили на материк. Вскорости (не без небольшого содействия наблюдателя) К. удалось на рыбацком судне добраться до одного большого города, затем до другого; к этому времени он совершенно обессилел и больше походил на труп, чем на живого человека, и один из тамошних начальников, будучи уверен, что видит пред собою труп, то ли из жалости, то ли из научного любопытства отправил этот труп к местной женщине-врачу, которая, по слухам, «и не таких ставила на ноги». По словам наблюдателя, в первые дни К. был так слаб, что едва ли понимал, где находится.

– Ты пей, пей…

Женщина (руками нежными, хоть они и были все в мелких трещинках) приподняла голову К., поднесла к его губам чашку с зеленоватым варевом.

– Что это?

– Трава. Целебный отвар. Все лето собирала, сушила… Пей, тебе нужно.

– Горькая…

– Горькая! В траве сейчас – твоя жизнь. Пей…

– Трава… трава зеленая… и там такие… зеленые колокольчики поют: динь-динь, динь-динь…

– Ах ты, господи, опять он бредит.

– Я был на Марсе – там…

– Ну, что мне с тобой делать? А? Пей давай… Лекарств-то не дают нам – одна трава…

Что было потом? Когда выздоровевший К. прибыл в Москву, на вокзале его встречали ли не мать и не жена, а машина с Вертухаями, доставившая его не домой, а в теплую и светлую тюрьму. Там он, как в юности, Работал Даром и был почти свободен.

Когда его жене наконец позволили прийти к нему на свидание, она привела с собой его маленькую дочку, и та, увидев тюремного надзирателя, сказала: «Папа…»

Окончательную свободу дал ему через несколько лет все тот же Б.

Но до самой смерти К. пытались заставить делать не те ракеты, что летают в космос и ищут там жизнь, а другие, которые убивают ее.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Было бы по меньшей мере неучтиво с моей стороны пуститься объяснять вам, дорогие земляне, что же такого великого сделал К., и напоминать вам о его дальнейшей судьбе: подробности его стремительного взлета известны вам куда лучше, чем мне. Скажу только, что нет другого землянина, которого мы чтили, любили и оплакивали бы так, как его; мы нежно любим вашу планету, вырастившую такого человека, и сейчас, в преддверии его 300-летнего юбилея, мы страстно надеемся, что вы наконец прилетите к нам, чтобы мы могли сказать вам слова нашей любви и тепла.

Так почему же до сих пор ваши многочисленные экспедиции – увы, непилотируемые! – не обнаружили на Марсе жизни? Прежде чем ответить на этот вопрос, мне хочется рассказать один случай из жизни К., о котором вы, может быть, забыли. Однажды, когда ваши ракеты уже совершали полеты в космос и даже готовился полет на Луну, обнаружилось, что ракета имеет лишний вес. Какие-то приборы нужно было с нее убрать. К. стал расспрашивать своих подчиненных Инженеров о назначении каждого прибора, но все они оказывались необходимыми. Наконец дошло дело до аппарата, с помощью которого его изобретатели рассчитывали определять наличие на космических объектах жизни или отсутствие ее. Заинтересовавшийся этим аппаратом К. велел, чтоб его установили на главной улице поселка, где жили и работали Инженеры. Аппарат целый день простоял в окружении энергично снующих туда-сюда людей, собак и кошек и в заключение отрапортовал, что жизни в поселке – нет. Тогда К. распорядился снять аппарат с ракеты.

Я хочу сказать, что, к сожалению, вы до сих пор не сумели до нужной степени усовершенствовать этот аппарат.

Ведь мы, с вашей точки зрения, очень-очень маленькие. Такие маленькие, что вся наша цивилизация с ее садами и парками, университетами и библиотеками уместилась бы в одной чайной ложечке воды.

Ваши железные аппараты не видят нас, не считают нас – жизнью. Но если живые люди прилетят на Марс – они, конечно же, смогут нас обнаружить. Ведь у нас, как и у людей, есть душа, а душа с душой всегда ощутят присутствие друг друга.

И мы очень надеемся, что, узнав нас, вы подружитесь с нами и возьмете нас на ваши космические корабли. Честное слово, мы можем стать вам неплохими товарищами в долгих путешествиях: ведь мы умеем рассказывать истории и сказки и навевать хорошие сны, а места занимаем совсем мало.

(Некоторые марсиане, правда, не очень хотят вашего появления: они опасаются, что вы по вашей давней привычке захватите с собой оружие и, обнаружив на Марсе чуждую цивилизацию, по другой вашей привычке захотите – на всякий случай – очистить Марс от нее. Но так думают только отдельные диссидентствующие индивиды, и, по убеждению моему и подавляющего большинства здравомыслящих марсиан, это просто вздор.)

Что касается Льяна (не думаю, что вам это очень интересно, но все же вкратце расскажу): душу его мы, как полагается, похоронили на родине. Но тень души мы решили навсегда оставить там, на Земле. Она спит мирным сном близ местечка с именем легким, как лепет, – «Под-лип-ки», где придумывались первые большие ракеты и где работал и был счастлив К. – в маленьком лесу, где вечнозеленые кедры колышутся и голубые белки летают в их заснеженных ветвях.

Мы знаем также (не спрашивайте откуда: мы все равно не сможем этого объяснить), что тень души К. покоится на Марсе, в своем волшебном сне.

…Дорогие земляне! Пожалуйста, исполните мечту К., прилетайте скорей! Марс ждет – с надеждой и любовью… [30]30
  К сожалению, когда наша экспедиция прибыла на Марс, чтобы принять участие в юбилейных торжествах, потомок наблюдателя так разволновался, что не смог выступить перед нами со своей речью. Однако он любезно согласился записать для нас ее текст, который мы и публикуем с незначительными сокращениями, вызванными исключительно заботой о безопасности Земли. – Примечание издателя.


[Закрыть]

Дмитрий Быков
ВСЯ ПРАВДА О МАКСИМЕ ЧЕРТАНОВЕ

Про героя этой книги известно многое. Особенно после того, как Юрий Кара снял о нем фильм, а издательство «Амфора» выпустило роман, который вы держите в руках. После романа вы знаете про Королева даже то, о чем он сам и не догадывался.

Поэтому поговорим об авторе. Про него не известно ничего.

Существует несколько распространенных версий. Мне несколько раз на полном серьезе рассказывали, что Чертанов – мой псевдоним. Я узнавал, что он – мой литературный негр, а я – его негр; что он олигарх, балующийся литературой на досуге, криминальный авторитет, скрывающийся на конспиративной квартире и от скуки марающий бумагу (впрочем, по нынешним временам точнее будет «топчущий клаву»); несколько вдумчивых специалистов утверждали, что под именем Чертанова скрывается Виктор Пелевин, который в юности жил как раз в Чертанове, а сводить счеты с «Идущими вместе» под собственной фамилией ему неудобно. Разные, короче, есть мнения. Пора внести некоторую ясность.

Помню как вчера ясный осенний день 2003 года, магазин «Политкнига», только что открывшийся на Малой Дмитровке, полки с никому не нужной прозой и странную темно-синюю книгу с большим глазом на обложке, с ярко-красными буквами «Роман с кровью». Я люблю триллеры, отравлен Стивеном Кингом и рискнул прочесть первую страницу.

И не оторвался.

Автор брал читателя за шкирку нежно и цепко, рукой опытного, хладнокровного и ласкового маньяка. В первых же словах было закинуто несколько безотказных крючков, иронично подобранные эпиграфы из хорошего русского рока предваряли каждую главку, в авторе чувствовалась матерая эрудиция и поколенческая близость, а интрига развивалась с великолепным драйвом. Я купил эту книгу, изданную «Аграфом», и зачитывали ее у меня пять раз. Кто имеет дело с современной литературой – поймет, что это серьезный показатель. Один раз я оставил книгу на столе в кабинете и пошел обедать, а когда пришел, пообедавши, – ее уже читал зам главного, случайно зашедший в мое отсутствие. «Ерунда какая-то», – сказал он, виновато улыбнувшись. И не вернул.

Вторую зачитали в «Артеке», третью – В Киеве, четвертую я сам отдал матери, и только пятую, с автографом Чертанова, я уже никому в руки не давал. Эта книга – из разряда тех, о которых многие любят потом снисходительно говорить: «Да ну, я с самого начала обо всем догадался!», но, пока не перевернута последняя страница, хрен у них эту понятную и примитивную стряпню отберешь. А проза Чертанова вдобавок не стряпня, она написана для тех, кто понимает. Из этого торта каждый выедает свой корж, и более многослойных изделий на моей памяти никто, кроме упомянутого Пелевина или Алексея Иванова, не выпекал.

Поначалу я тоже грешил на Пелевина, но Чертанов писал слишком живо, без того угрюмого скепсиса, от которого в «Поколении» и «Ампире» не продохнуть. Хотя свою вампирскую историю, очень, кстати, похожую на чертановскую, Пелевин все равно написал, только позже. Максима он вряд ли читал, но в литературе все равно выигрывает первый. Сверх того, Чертанов не по-пелевински крепко строит фабулу. Я много еще выстроил предположений, одно экзотичней другого, но что Чертанов – женщина, мне в голову, конечно, не приходило.

Поймите меня правильно. Я не сексист, не брутальный мачо и не враг женской прозы. Смешно, сочинив три книги вместе с женой, которую я и полюбил по рассказам в периодике, высказываться в том смысле, что курица не птица. Лучшего писателя нашего времени зовут Людмила Петрушевская, тут уж хоть тресни, хотя сама Петрушевская лучшим прозаиком называет Асара Эппеля (не себя же ей называть, в самом деле). Просто женская проза часто бывает истерична и редко – сюжетна. Сюжет построить, милостивые государи, это вам не свитер связать, хотя общие приемы прослеживаются. Сюжет должен быть – впрочем, что я вам буду рассказывать, по новой книге Чертанова все понятно. А тогда я примерно неделю обхаживал издательство «Аграф», которое, однако, держалось как партизан: оно признало, что никакого Чертанова нет в природе, но кто скрывается под псевдонимом – молчало. Наконец я сказал, что позову Чертанова в свою программу и сделаю ему пиар. Тогда они нехотя выдали действительно чертановский телефон, и я обалдел: Максима звали Маша.

– Я слушаю, – сказал в трубке хрустальный голос, из тех, какими в триллерах разговаривают бледные красногубые маньячки.

– Здравствуйте, это такой Дмитрий Быков, – представился я с понятной робостью.

– Читали-читали, – сказал голос, и я понял, что в мире фольклорной нечисти знают обо мне все.

– Мне очень понравился ваш «Роман с кровью», – сказал я совсем испуганно. – Это прекрасная книга. Я даже удивился, что сейчас так могут писать.

– У меня есть лучше, – равнодушно сообщил голос.

– Пришлите, – попросил я.

Через час на мою электронную почту пришел роман «Казнить нельзя помиловать» с вежливым, изящным, как бы надушенным письмом – жаль, что электронные письма не пахнут. Конверт у такого письма был бы узкий, лиловый. Оно было бы написано бисерным почерком и подписано кровью. Чертанов сдержанно хвалил мои опыты, обнаружив их тонкое понимание, и благодарил за теплые слова.

Я и так-то читаю быстро. Но этот роман Чертанова прочел с рекордной скоростью – быстрее были проглочены только «Бессильные мира сего» Бориса Стругацкого, потому что от них уж вовсе нельзя оторваться. Стругацкому я и отправил Чертанова – для публикации в журнале «Полдень», главном периодическом издании отечественных фантастов. Там эту вещь и опубликовали после незначительных сокращений, осуществленных деликатной рукой моего любимого прозаика Житинского. Житинский тоже не поверил, что это написала девушка. Он пожелал немедленно увидеть эту девушку. Я тоже желал, но Чертанов не показывался. Он грамотно выстраивал миф.

Сегодня, когда «Казнить нельзя помиловать» сделался самым популярным сочинением Чертанова и получил премию «Полдня», пересказывать его бессмысленно. Почитайте сами, если еще не. Могу сказать одно: более хитрой фабулы я не встречал со времен Лео Перуца. Последняя страница этой книги срывает крышу самому проницательному читателю: можно было предсказать любую развязку. Но такое! Дочитавши роман на другой день, я наговорил Чертанову по телефону сбивчивых комплиментов и удостоился такой же ровной хрустальной благодарности. Вскоре я получил еще два текста – второй том «Романа с кровью» и вскоре опубликованную «Аграфом» повесть «Цирцея». Что касается «Цирцеи», у меня было стойкое ощущение, что это писал я сам. Автор вскрывал самые тайные пласты моего подсознания. Такой внутренней близости к писателю я не чувствовал со времен «Потерянного дома» все того же Александра Житинского.

– Маша, – не выдержал я через месяц, – приходите ко мне на эфир.

Я вел (и веду) вольную радиопрограмму, куда зову любых гостей, интересных мне на данный момент. Строго в назначенное время меня ждала в «Останкине» очень высокая, очень бледная и очень рыжая девушка с короткой стрижкой и прохладными манерами. На ней было длинное пальто. Губы были ярко-красные, как и слышалось по телефону. Она смотрела сквозь меня большими карими глазами, и лицо ее было непроницаемо. Из человеческого, пожалуй, в ней были только веснушки. Других несовершенств не наблюдалось.

Нельзя сказать, чтобы я влюбился в Чертанова. Я не влюбляюсь в красоток, мне что-то мешает – может, комплексы, а может, моногамия. Но впечатление, чего там, было произведено.

– Вы чего-нибудь выпьете? – спросил я.

– Коньяку, – спокойно сказал Чертанов.

На дне моей души, честно сказать, шевелилось сомнение. Я все еще думал, что это чья-то Черубина, и подверг гостя строгому испытанию в прямом эфире.

– Вот скажите, Маша, то есть Максим. Если бы вам надо было написать современный триллер, вот прямо сейчас, – о ком бы вы его написали?

Чертанов, так и не раскрывший в эфире своей настоящей фамилии, улыбнулся змеиной улыбкой и ответил незамедлительно:

– О садоводах.

– О господи, почему?!

– Потому что это тайная изуверская секта. Вы можете поверить, что люди съезжаются на участки ради возделывания грядок? Всю неделю работать, чтобы потом стоять в гряде, задрав задницу в линялых штанах? Они говорят, что это хобби, удовольствие, но мы-то понимаем, какое там удовольствие. Это все маскировка. На самом деле они съезжаются, чтобы вне городов, по ночам, в строгой тайне обдумывать план захвата мира.

В эту секунду я поверил, что Чертанов пишет сам. Мне часто потом случалось наблюдать его импровизации – всегда мгновенные и смешные. Пить коньяк нам тоже случалось нередко. Опьянение у Чертанова выражается в том, что он улыбается чуть более хищно.

Мы дружим три года, тесно и целомудренно (ибо соавторство, скажет вам любой, больше секса: тут такое взаимопроникновение, что физическая его реализация уже необязательна). Больше всего меня поражает то, как мало я знаю о Чертанове даже после самой интимной близости – совместного сочинения трех романов. Мне доподлинно известно, что она родилась и прожила первые двадцать пять лет на Урале, окончила школу с золотой медалью и философский факультет университета с красным дипломом, первое стихотворение напечатала в «Пионерской правде» и с тех пор до тридцати лет не печаталась. У нее было в жизни, видимо, немало драм, о которых я не осведомлен. Сам Чертанов выстраивает столь причудливую мифологию, всякий раз плетя о себе разное и наслаждаясь моим легковерием, что в голове у меня образовалась дикая мозаика: вот Чертанов подделывает документы в подпольной типографии, вот работает дорогой женщиной по вызову, вот бежит от погони, отстреливаясь, а вот становится подругой бандита… Все это излагалось убедительно, с яркими деталями. На самом деле Марья некоторое время работала офисной пылью, то есть средним классом, но в какой-то момент загнанная в подсознание литература буквально взорвала ее изнутри. Подобно Шервуду Андерсону, она ушла из скучной конторы в начале рабочего дня, чтобы никогда больше туда не вернуться. Продала квартиру, забрала мать и переехала в Москву, чтобы купить здесь крошечное однокомнатное жилье в спальном районе, жить в предельной скудости и заниматься только литературой.

– Псевдоним-то зачем?

– Ну, на Урале за мной тянется длинный кровавый след, – говорит Чертанов со змеиной улыбкой. Правда, тут же добавляет, что на женщину, пишущую триллеры, все будут смотреть как на идиотку – без мужского псевдонима в этом мире не выжить. «Я вообще предпочитаю писать от мужского лица».

– Но мужики получаются дамственные…

– Да, в основном педерасты, – хрустальным голосом соглашается Чертанов.

Она отлично знает Серебряный век, цитирует наизусть тысячи стихов, читает книгу в день, пишет с изумительной скоростью и сдает рукопись минута в минуту. Я знаю только одного столь же плодовитого и дисциплинированного писателя – это историк Вадим Эрлихман, мой близкий друг и постоянный консультант. Само собой, я познакомил его с Машей, и наши тройственные застолья стали регулярными. Во время одной из таких выпивок мы сочинили сюжет романа «Правда» – о веселом и добром Ленине, которого потом изображали мрачным фанатиком и марксистом, хотя был он обычным коммивояжером от революции, любителем женщин и водки. Книга получилась, по сути, о роли личности в истории. Мы сочиняли ее месяца четыре и хохотали больше, чем за всю предыдущую жизнь. Правда, Чертанов не хохочет. В лучшем случае он хрустально хихикает. На презентации романа «Правда» в Ульяновске нас с Эрлихманом – нашим историческим консультантом – побили старые большевики. Чертанов в Ульяновск благоразумно не поехал, точно предсказав получившийся хеппенинг.

– Меня уже били столько раз, – сказал он, – что я не могу себе этого позволить.

– Кто бил-то?

Она улыбнулась, и я понял, что опять повелся. Ей просто лень было куда-то тащиться. Больше всего на свете Чертанов любит сидеть за столом, в уютном полумраке, и стремительно щелкать длинными пальцами по клавиатуре. «Это и есть моя главная жизнь, и никаких других приключений мне не надо».

Потом Чертанов – с моим минимальным участием – написал и опубликовал в «Амфоре» роман «Код Онегина» – свой ответ на «Код да Винчи». Это, впрочем, вполне самостоятельное произведение. Псевдоним на этот раз был Брейн Даун. Книгу смели с полок за два месяца. Потом мы сделали новеллизацию фильма Александра Велединского «Живой». Все это время Чертанов сочинял и собственные романы, доведя их число до десяти. Последний – «Гроссмейстер» – только что закончен и, надеюсь, найдет издателя.

С издателями у Чертанова вообще сложно. Два наиболее адекватных толстых журнала отвергли его лучший, на мой вкус, роман «Отель „Эвтаназия“» – действительно очень страшную книгу, жесткую, без всякой фантастики. В двух издательствах побывала «Снежить» – жуткий современный парафраз «Понедельника в субботу». Второй том «Романа с кровью» – страшнее и смешнее первого – тоже дожидается неизвестно чего. Я не сомневаюсь, что рано или поздно Чертанова начнут печатать так, как он того заслуживает. И на вопрос «Где наш Стивен Кинг?!» будет наконец дан точный, хоть и запоздалый ответ. На вопрос о причинах этого опоздания могу сказать лишь, что любое по-настоящему культурное письмо сегодня подозрительно. Чертанов пока еще известен лишь узкому кругу тех, кто может его понять по-настоящему. Он слишком хорош, в этом все дело. Он пишет прозу, исходя из старых, коллинзовсвих и честертоновских критериев. А это не самый быстрый путь к массовому успеху. Зато те читатели, которые только качественным продуктом и питаются (потому что от фастфуда их нежные организмы скукоживаются), этого автора полюбят навсегда.

Они оценят не только сюжетное мастерство Чертанова, но и его парадоксальность, и остроумие, и доброту. В этой прозе очень много одиночества, милосердия, тоски по теплу и пониманию, – и это делает ее особенно современной, ибо живого человеческого слова и взгляда не хватает в нашей холодной стране решительно всем. А еще одна великолепная черта этого писателя – его щедрая избыточность. Дали человеку сценарий для новеллизации – пиши, мол, роман по фильму: обычный сегодня заработок, небезынтересный тренинг для профессионала. У вас есть шанс посмотреть, какую мощную фантастическую сагу с непредсказуемым финалом сделал Максим Чертанов из реалистической биографии великого российского конструктора, чья судьба, кажется, изучена вдоль и поперек. Думаю, Королев – парадоксов друг – высоко оценил бы эту странную, ни на что не похожую повесть. А мысль, заложенная в нее, принесла бы ему облегчение и утешение.

В общем, запомните имя Максима Чертанова. И не старайтесь узнать о нем больше. Я сам не знаю, где и с кем он живет, с кем общается и в чем черпает вдохновение. Знаю только, что возможности этого существа несколько больше обычных, общечеловеческих. Не уверен, что это гарантирует спокойную жизнь. Но большую литературу гарантирует стопроцентно.