Текст книги "Последний бой Василия Сталина"

Автор книги: Максим Алексашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

С Капитолины Васильевой спрос невелик с ее возможностями, но Светлана Аллилуева (совсем еще недавно Сталина) со своим умением ложиться под обстоятельства могла хотя бы попытаться, хотя бы сделать вид, что хочет помочь, но ничего этого не было. Василий еще несколько раз пишет сестре, но Светлана никуда не ходит, ничего не добивается, ни с кем не разговаривает, она уверена, что брат сам во всем виноват, и верит в искреннее желание Хрущева Василию помочь.

Остается надеяться, что Светлана никогда не читала писем брата, адресованных Никите Хрущеву, и не знала, что именно Хрущев отменил досрочное освобождение Василия, которое он заработал хорошим поведением и трудом в слесарных мастерских. Но как бы там ни было, в эти дни Светлана теряет брата, теряет задолго до его смерти.

Когда в январе 1960 года Хрущев вновь вызовет Светлану к себе и сообщит, что созрел план освободить Василия, дать ему другую фамилию и поселить где—нибудь подальше от Москвы, Светлана ответит, что ее брат – законченный алкоголик и верить ему нельзя, он не отвечает за свои поступки. По сути дела, Светлана вроде бы не советует Хрущеву выпускать брата из тюрьмы. Уже в 1960 году, после своего первого освобождения, когда состоялся разговор между Василием Сталиным и Климентом Ворошиловым на попытку полемизировать о Светлане, которая всячески ставилась в пример Василию, он изливает горечь за сестру (которую и сестрой—то после подобного назвать тяжело): «За семь лет она ко мне ни разу не приехала. Я это ей не прощу. Она странная, у нее тяжелый характер, но я ее всегда поддерживал. Случись с ней, что случилось со мной, я бы все пороги оббил…» Зная характер Василия, в это охотно верится.

Александр Бурдонский рассказывал об одном из посещений Владимирской тюрьмы: «Кого я видел опять? Загнанного в угол человека, который никак не мог за себя постоять и никак не мог себя оправдать. И разговор его в основном был, конечно, о том, чтобы помочь выйти на свободу. Он понимал, что этого не могу сделать я, этого не может сделать сестра. Я только помню вот это его огромное чувство несправедливости содеянного с ним» (Василий Сталин. Падение. // Программа «Кремль, 9», эфир 27.08.2003 г.).

И только дочь Надежда Сталина смотрела на отца искренними детскими глазами и верила, что все это не надолго: «Во 2–й Владимирской тюрьме отца содержали под фамилией Василия Павловича Васильева. Я с мамой каждую неделю навещала его. Это были одночасовые встречи в обеденный перерыв. Отец любил наши приезды, очень ждал. Во время встречи отец утверждал, что суда над ним не было. Часто, когда мы его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, в кирзовых сапогах, он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживающий ремень карабина, а другой державший палку отца, которую ему давали уже в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые передавал через нас и посылал официально, он доказывал, что его вины нет. Он требовал суда. Но все было бесполезно» (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. – Харьков, СП «Интербук», 1990. – Стр.70–71).

Итак, за неумение ложиться под обстоятельства и торговать честью Василий Сталин получил обвинение по самой тяжкой статье тех лет – 58–й. Тут необходимо уточнение. Судили Василия Сталина действительно по 58–10 статье, часть первая. За антисоветскую агитацию и пропаганду. Но первоначально обвиняли по статье 581 пункт «Б» – измена Родине. А ведь была еще и 193–я – злоупотребление властью. Большая часть обвинений по этой статье должна была бы стать предметом разбирательства на каком—нибудь партсобрании, но никак не на суде. Тут и многочисленные романы, и езда по улицам Москвы без правил, и пьянство, и рукоприкладство. В общем, все было свалено в одну кучу. Но ведь было еще и разбазаривание государственных средств, тем более что на следствии Василий не отрицал ни то, что, создавая знаменитые спортивные команды ВВС, выбивал для спортсменов хорошие должности, квартиры и повышенное денежное содержание, ни то, что потратил несколько миллионов рублей на строительство бассейна на Ленинградском проспекте в Москве, а в охотничье хозяйство в Переславль—Залесский летал на служебном «Дугласе» с многочисленной свитой. Не отрицал, что обустраивал личную дачу за казенный счет (о ней отдельный разговор). Подтвердил он и получение почти за бесценок автомашины «Паккард» из Германии, и покупку там же личных вещей для себя и для своих жен за валюту, выделенную на развитие ВВС Московского военного округа. Все это так.

Но вот на что обращаешь внимание при чтении протоколов допросов и обвинительного заключения. Кроме личного поведения, а это, повторим, повод для партсобрания, а не для суда, Василий Сталин фактически не делал ничего необычного. Так вели себя большинство высших генералов: и спортивные команды в своих округах по директиве министра обороны создавали, и на охоту летали, и дачи с помощью солдат обустраивали, и вещи из Германии в Союз везли. Только им больше повезло. Они не были сыновьями Сталина, поэтому и дослужились до почетной пенсии. Сегодня с недоумением можно воспринимать некоторые детали из дела опального генерала. Его обвинили в том, что он назвал организацию похорон отца плохой. В частности, на траурном митинге он возмущался тем, что при выступлении с трибуны Мавзолея Молотов снял головной убор, а Берия – нет.

Но так как Василий просто подмахнул подпись под всей этой белибердой, то встает резонный вопрос: с кого, как не с себя, списывали образ «проворовавшегося» генерала «честные» следователи?

Арест и расстрел в декабре 1953 года Берия и его группы, в том числе и следователя Влодзимирского, породили у Василия слабые надежды на изменение его положения. Может быть, это совпадение, но именно сразу после смерти Берия Василия из—за болезни переводят с Лубянки в госпиталь МВД, а затем – на спецдачу в Кратово. Однако пришедшие к власти Маленков, а затем Хрущев – дядя Егор и дядя Никита, видимо, решили, что на свободе Василий Сталин для них лично опасен. Что при живом Берия, что при мертвом.

На суд в здание на Поварской, 15 Василия Сталина возили из Лефортово. Военная коллегия по делу В.И. Сталина заседала 2 сентября 1955 года так называемым «коронным составом»: генерал—лейтенант, генерал—майор и полковник. Адвокат к делу не допускался. Тогда действовало Постановление ЦИК СССР от 1934 года об особом рассмотрении дел в отношении «врагов народа»: без адвоката, без прокурора, да плюс еще и без права кассационного обжалования, короче, как в «тройке» образца 37–го. Вот вам и «оттепель».

Приговор: восемь лет лишения свободы с поражением в политических правах на два года.

Критики приговор не выдерживает. Доказательства не приводятся, год рождения подсудимого указан неправильно, юридическая аргументация выводов суда отсутствует, в списке наград пропущена медаль «За оборону Сталинграда», ссылок на нарушенные нормативные акты нет, квалификация не мотивирована. В приговоре не решен вопрос о возмещении ущерба (если считать, что он есть, то нужно было заявлять гражданский иск) и не решен вопрос, как быть с арестованным имуществом. Никто не может объяснить, почему Василий отбывал наказание в тюрьме, хотя по приговору он должен был находиться в исправительно—трудовом лагере. Кто хоть чуть—чуть знаком с этим вопросом, знает, что «крытая» тюрьма и лагерь – это две большие разницы. День тюрьмы идет за три дня лагеря (Сухомлинов А. За что сгноили сына отца народов. // Совершенно секретно, № 6, июнь 1998 г. – http://sovsekretno.ru/1998/06/6.html).

Проведя два года и три месяца под следствием, Василий Сталин наконец—то дождался окончательного приговора. За антисоветскую пропаганду и злоупотребление служебным положением (растрату так и не удалось доказать) он и получил те самые восемь лет. Время, проведенное в следственном изоляторе, пошло в зачет приговора, но еще шесть лет тюрьмы не сменили условным приговором, равно как и не укоротили срок за счет разницы между лагерным и тюремным заключением.

Трудно сказать, чем была вызвана столь длительная пауза у следствия. Возможно какими—то внутриполитическими причинами – борьба за власть была важнее изолированного и, как тогда казалось, навсегда обезвреженного сына покойного Сталина. Но могли быть и другие мотивы. Следователи и руководители КГБ сменяли на посту друг друга в те времена очень часто, и изучить досконально дело Сталина—младшего времени не хватало, обвинить в чем—то конкретном, кроме мифического «предательства Родины», не могли. Вот и тянулась эта волынка до тех пор, пока наконец—то не дошли руки до незаконченных дел. А как дошли, так и хватило усилий этих рук и ума только на роспись под размазанным, странным и бездоказательным приговором. Даже срок, похоже, «назначили свыше» от потолка, потому что, если не поленитесь и заглянете в Сталинскую конституцию, по которой судили сына того, кто ее придумал, то получится либо лишение партбилета минимум (статья 193), либо расстрел (статья 58). Видимо, если партбилет и расстрел сложить вместе и разделить пополам, то и получатся те самые пресловутые восемь лет. Странная арифметика, тем более что ни в одной из этих статей сроки в годах даже не указаны.

Лишение свободы – событие неприятное, если не трагическое для любого нормального человека. Тем более, когда все предрешено и от тебя ничего не зависит. Совершенно ясно, что и протоколы допросов «следствие» высосало из пальца, но как же по—дурацки были сформулированы нелепейшие обвинения. А. Сухомлинов, военный юрист, профессионал в данном вопросе, достаточно четко и основательно доказал их глупость. К сожалению, его книга издана микроскопическим тиражом. Но даже, несмотря на это, мало кто из нынешних демократов заметил бы пятно глупости, коим являлось сфабрикованное дело В.Сталина, на чистом сюртуке юриспруденции, если бы не современные демократизированные журналюги. Уж простите, язык не поворачивается назвать журналистом человека, который в канун Дня Победы на фронтовика помои выливает. Мало того, что в своих «Размышлениях по случаю 9 мая» некто Валерий Лебедев обнародует протоколы допросов Василия Иосифовича, как «неоспоримое доказательство вины» Сталина—младшего, так еще и смакует подробности этого юридического бреда. Позволю себе прокомментировать выводы этого исторического невежды. Но сначала предоставим слово «размышляющему» над протоколами допросов Василия Сталина Валерию Лебедеву, которые автор статьи приводит практически целиком:

«…Подполковник Дагаев, являвшийся моим адъютантом, был проведен по штату инструктором конно—спортивной команды, мои адъютанты майор Капелькин и капитан Купцов получали зарплату в качестве инструкторов 1–й категории хоккейной команды и команды гимнастов. В 1950 году был зачислен на должность инструктора хоккейной команды Евсеев Н.В., который в действительности являлся комендантом моей дачи. Приглашенные мною из Сочи для художественной отделки и росписи художник Лошкарев и его помощник оплачивались за счет хоккейной команды по ставке инструкторов высшей квалификации. В таком положении находились мои личные шоферы, массажист и даже моя сожительница Васильева Капитолина, получавшая зарплату как тренер команды пловцов.

…При ВВС МВО я организовал специальное «управление охотничьим хозяйством», начальником которого назначил находившегося в запасе капитана интендантской службы Удалова Г.И., числившегося инструктором первой категории футбольной команды. В аппарате «управления» также находилось еще 9 человек, проведенных по штатам различных спортивных команд ВВС МВО, и в их числе Евсеева М.И., являвшаяся женой коменданта моей дачи, которая числилась инструктором первой категории команды гимнастов… На охоту я вылетал на самолете «Дуглас» в сопровождении Васильевой, шофера Чистякова и ряда сослуживцев (идет длинное перечисление. – В. Л.).

Кроме штата специальных егерей в охотничьем хозяйстве содержалась охрана из военнослужащих срочной службы…На Переславль—Залесский аэродром направлялся самолет Як–12. Этот самолет использовался мною для связи с Москвой и доставки оттуда продуктов, водки и вина… Кроме того, из Москвы в охотничье хозяйство по моему распоряжению прибывали несколько автомашин, в том числе и «Виллис» со специальной радиоустановкой ЦСР–399 для связи с Переславль—Залесским авиационно—техническим училищем, которое имеет радиотелефонную связь с ВВС МВО…Из Тулы доставлялся известный охотник на волков Сафонов со своей сворой собак… все расходы производились за счет государства».

В эти расходы входило также строительство личной водокачки, бетонирование берегов Москвы—реки, каменные лестницы к воде от дачи, строительство скотного двора, доставка мебели самолетом (садился в Кубинке, под Москвой) без пошлины из Германии, личная радиостанция… Одним словом, расходы шли на многие миллионы рублей (по теперешним ценам – на миллиарды). Результат – 8 лет тюрьмы. Были также арестованы и посажены все те, кого Василий называл в своих показаниях в качестве собутыльников и дружков по развеселой жизни» (Лебедев В. Сыновья генералиссимуса. Размышления по случаю 9 мая. – http://www.lebed.com/1999/art943.htm).

Все эти подробности из уст господина Лебедева звучат очень гневно, но неубедительно. Подробности обвинений рождают массу встречных вопросов. Вот, например, очень интересно, зачем это Василию личная водокачка понадобилась? Ну, ладно просто водокачка. Но как элемент собственности…. Сомневаюсь. Это современники, исходя из собственных меркантильных интересов, могут личные водокачки строить, а сын Сталина с помощью этой водокачки (насосной, говоря современным языком) обеспечил подачу воды в поселке, который он, кстати, тоже не для себя строил, а для своих летчиков. Эта насосная и сейчас действует. Спасибо товарищу Сталину за наследство. А уж бетонирование берегов Москвы—реки – это наверняка удовлетворение собственных эстетических потребностей, не так ли, Лебедев Валерий, не знаю уж как по батюшке? А то, что Москва в одноименную реку не сползает, что инфраструктура прибрежная действует – это так, побочное явление. И, конечно же, скотный двор! Как бы без него летчик в генеральском звании прожил бы? Наверное, любил поутру любимую буренку генерал—майор подоить. А, может, он все выращенное на ферме мясо планировал съесть единолично? Это ж какие аппетиты надо иметь, чтобы столько мяса потреблять. Действительно, бюджет не то что Московского округа, всего ВВС не выдержал бы. Внесу поправочку: ферма была создана для нужд летчиков округа. Об этом и соответствующий документ есть, в том же деле подшит, который Лебедев почему—то не приводит. Василий кормил своих летчиков, потому что знал, что голодный летчик – плохой боец! Насчет личной радиостанции (речь идет, видимо, о радиостанции «Памир») и говорить не приходится – это не современный мобильный телефон, а достаточно объемная аппаратура, которая перевозится исключительно на автомобиле. Она по штату положена начальнику ВВС округа. Личной такая радиостанция быть уж никак не может! Вам бы стоило поинтересоваться «материальной частью», товарищ Лебедев, а потом уж пасквили писать о том, о чем представления не имеете. И совсем интересной становится та часть «анализа», в которой завравшийся господин повествует о тех, «кого Василий называл в своих показаниях в качестве собутыльников и дружков по развеселой жизни». Их, оказывается, посадили! И тоже на восемь лет! О как! Что—то я не припомню, чтобы сидели друзья Василия Долгушин с Прокопенко, Артем Сергеев, а у Попкова лично можете уточнить этот момент его биографии. Думаю, несмотря на свой преклонный возраст, он вас, дорогой вы наш писатель, на немецкий крест порвет и сбросит как символ поверженного фашизма с балкона! А я поучаствую! Поддержу, так сказать, неразрывную связь поколений! Должны же ветераны знать, что не только подонков, оскверняющих прошлое, они на той великой войне защищали, но и вполне нормальных, здравомыслящих людей! Страдающий заразой морального уродства, господин Лебедев еще припомнил бы «уголовный эпизод», связанного с «кражей фуража для индюков, голубей и кур», который фигурирует в деле! Во как о курочках заботился Васенька! Сдачи со строительства бассейна не осталось, вот и решил генерал—майор стырить недостающее зерно, видимо, с собственной фермы, на чем и попался!

В целом, читая подобные статьи, просто поражает желание служителей пера поучаствовать в качестве судей над историческими личностями в процессах против них. Правда, странные пристрастия у этих «тружеников»: зачем—то им хочется побывать самим в шкуре Влодзимирского, который дело состряпал на генерал—лейтенанта Василия Иосифовича Сталина. Куда уж серьезнее было бы выступить в роли Великого Инквизитора, осуждая на сожжение Джордано Бруно за то, что, видите ли, Земля круглая! И, как ни крути, виноваты все эти исторические личности в своих больших деяниях. Но, очень уж мне кажется, что это от собственной неполноценности и малозначимости у журналистов класса Лебедева такие обвинения рождаются. Что оставят они после себя, кроме «продуктов жизнедеятельности»? Уж точно не олимпийские Дворцы спорта, реактивную авиацию, выигранную воздушную войну в Корее и лучшие спортивные команды страны.

Андрей Сухомлинов, знакомясь с уголовным делом Василия Сталина, занялся и тем, что было у Василия конфисковано. Он пишет: «Передо мной лежит опись арестованного имущества – 76 пунктов. Самое ценное – коллекция ружей, в основном подаренных отцом, шашек, подаренных К.Е. Ворошиловым, седло – подарок С.М. Буденного. Больше ничего интересного нет: настольные часы, охотничьи сапоги, ремни, фотоаппарат, киноаппарат, две байдарки, два велосипеда, два мотоцикла (подарок И.В. Сталина), автомашина „паккард“ (Сухомлинов А. За что сгноили сына отца народов. // Совершенно секретно, № 6, июнь 1998 г. – http://sovsekretno.ru/1998/06/6.html).

«В 1946–1947 годах Василий был командиром корпуса в Германии. Одна его дивизия стояла в Гроссенхайне, в 30 минутах езды от Дрезденской картинной галереи. Другой полк стоял под Потсдамом. Это резиденция прусских королей. Да при желании он мог столько культурных ценностей вывезти, что „друг Гельмут“ по сию пору искал бы формы обмена…» (Мухин Ю. Сын. // Дуэль, № 17–18 (366), 27 апреля 2004 г.). Это Юрий Мухин верно заметил. Он давно громит в своих книгах облаивающих отечественную историю журналистских шавок. Но, моськам моськино, а мы продолжим изучать трагическую жизнь сына вождя.

В декабре 1955 года в стандартную, в общем—то, тюрьму № 2 Управления МВД Владимирской области (тот самый печально знаменитый Владимирский централ) внезапно зачастили с проверками высокие чины – сначала местные, а затем и столичные. Комиссия за комиссией придирчиво рассматривала расположение тюремных корпусов и подсобных помещений, уточняла режим охраны.

Ситуация прояснилась незадолго до Нового года. Прибывший в тюрьму № 2 с очередной проверкой заместитель начальника следственного управления КГБ полковник Калистов решил, видимо, что «время пришло». И сообщил начальнику тюрьмы Козику, что комитету необходимо «пристроить» особо важного заключенного. В будущей камере столь знаменитого узника настелили дощатый пол, провели радио, поставили цветы (Рогожанская Э. Другие люди. Владимирский централ и его узники. // 19.10.2000. г. Владимир, ИД «Провинция», http://www.province.ru/).

Выслушав инструктаж, подполковник Козик понял – пришла большая «головная боль». Ибо для спецзэка требовалось ни много ни мало создать режим сибирских лагерей в центре средней полосы России. «Приобщать к труду» – то есть выводить на работы. Дать специальность. Прогуливать. И при этом ограничить его контакты с пятью—семью заключенными с большими сроками. На начальника тюрьмы возлагалась ответственность за сохранение инкогнито «железной маски» ХХ столетия среди служебного персонала.

Словом, требований было явно с перебором. Настолько, что начальник тюрьмы № 2 совершил поступок беспрецедентный: попытался отказаться от зэка. А в ответ услышал короткое: «Неубедительно».

В конце декабря Козик был вызван в Тюремный отдел МВД СССР. Здесь из уст полковника Евсенина впервые прозвучала фамилия «особо важного заключенного»: Сталин. Однако, как значилось в сопроводительных документах, в тюрьму доставили не Василия Иосифовича Сталина, а Васильева Василия Павловича. Так решили в Москве. Василий Сталин в тюрьме сидеть не должен.

По бумагам госбезопасности Василий Сталин проходил под кличкой Флигер. После ареста сначала содержался во внутренней тюрьме, а затем в тюремном госпитале. Светлана Аллилуева утверждает, что Никита Хрущев планировал перевод Флигера в правительственный санаторий «Барвиха». Тут явная дезинформация: либо Хрущев нагло врал (после смерти Сталина—старшего он уже никогда не планировал оставить Василия в покое), либо эту чушь придумала сама Светлана. 3 января 1956 года Василий помещается в тюрьму № 2 Управления МВД Владимирской области, как в принципе и планировал Хрущев.

Для сохранения инкогнито Василия Сталина, казалось, было сделано все. Однако первый «сюрприз» произошел того же 3 января 1956 г. Вмешался случай. Из госпиталя внутренней тюрьмы Флигера забрал «автозак» Управления КГБ по Владимирской области. Личное дело конвоирам выдали в запечатанном пакете, но при этом в попутном списке и справке по личному делу фамилия, имя и отчество были названы полностью.

Во Владимир «автозак» прибыл глубокой ночью. «Заинструктированного» подполковника Козика на месте, естественно, не оказалось. Конвоирам—гэбистам пришлось общаться с дежурным помощником начальника тюрьмы лейтенантом МВД Кузнецовым. Те, передавая Флигера, не могли, разумеется, не похвастать: гляди, мол, кого привезли.

«Товарищ Кузнецов, – оправдывался позже в спецсообщении Козик, – не зная, как поступить с ним, позвонил мне на квартиру, называя его настоящей фамилией. Таким образом, с первого момента прибытия в тюрьму части офицерского и надзирательного состава стало известно подлинное лицо этого заключенного».

…Постепенно ситуация устоялась. Вопрос фамилии Флигера был решен просто: заключенному была присвоена фамилия его последней (в то время) жены – Васильевой. Васильев Василий Павлович – так он стал значиться во всех официальных документах тюрьмы. Так вел и переписку с родственниками.

Тюремная биография «зэка Васильева» складывалась своеобразно. Первоначально он был помещен в камеру с двумя заключенными, «отсиживающими» по пресловутой 58–й – то есть по максимуму, как и требовал в свое время полковник Калистов.

Подполковник Козик констатирует: «Оба осуждены… на длительные сроки заключения, уже давно содержатся у нас в тюрьме, нами изучены, один из них наш источник». Все, кажется, нормально. Но опять осечка: экс—генерал «не сжился» (небезынтересная формулировка) с одним из сокамерников. Последнего пришлось перевести. С тех пор Флигер делил «комнату» лишь с одним человеком – тем самым «нашим источником». Почему Василий «не сжился» со вторым заключенным, объясняется просто – лишние уши и глаза могли впоследствии явится утечкой ценной информации, компрометирующей Хрущева и его окружение.

«Весной пятьдесят третьего меня вызвал начальник тюрьмы, – рассказывает бывший надзиратель Владимирской тюрьмы Степан С. – Задал несколько вопросов о здоровье, затем приступил к делу: „Москва дала шифровку. К нам высылают спецэтап из одного заключенного. В жизни не догадаешься, кого. Разжалованного генерала Василия Сталина!“ „Не может быть, – говорю. – И что с ним делать? Перевоспитывать?“ „В самую точку, – отвечает, – попал. Именно перевоспитывать. Но я их, в Москве, не понимаю. Они что, работать разучились? Есть же сотня проверенных способов. Тогда почему к нам?“

Он жестко проинструктировал, сделав упор на выполнении охраной двух обязательных требований. Ни одна душа не должна знать о его пребывании у нас. Ни одна написанная буква не должна попасть наружу.

Вскоре из «воронка» вывели человека в черной робе. Он, не глядя на тюремное начальство, быстро прошел за разводящим в корпус. Мы же молча разошлись, теряясь в догадках: нет ли тут какого «московского» подвоха?

Василий поразил нас дисциплинированностью, опрятностью. Он был абсолютно замкнут, все время о чем—то размышлял. Начальник постоянно напоминал: «Смотрите за кацо в оба. Наверняка он мысленно прорыл подземный ход до самого Тбилиси».

Как—то осенью я возвращал его в камеру с прогулки. Он замешкался и сказал комплимент: «Ты не похож на вертухая». А вскоре во время ночного дежурства я заглянул к нему в камеру через глазок и увидел, что сын Сталина стоит у самой двери.

«Если твои мозги на месте, парень, запомни, что скажу, – прошептал он громко. Я слушал. Любопытство победило страх: – Отца они угробили, – говорил Василий. – Мне обслуга кунцевской дачи рассказывала и ребята из охраны. Со дня убийства я был под „колпаком“. Через одного летуна в Московском округе пытался добраться до иностранцев, но тот меня заложил. Я точно знаю: новые вожди, эта титулованная шушера, меня ненавидят. Не простят, что знаю их подноготную, как они друг на друга доносы клепали…»

В этот момент по коридору пошел ночной патруль Я отскочил от двери. А через сутки меня перебросили на охрану объекта за пределами центральной зоны» (Грибанов С. Заложник времени).

16 января 1956 года в соответствии с рекомендациями КГБ стало днем начала трудовой деятельности Василия Сталина. С утра его впервые привели в механическую мастерскую тюрьмы. «Для изучения… специальностей металлиста, – отчитывался потом Козик, – к нему прикреплен высококвалифицированный (до ареста преподаватель ремесленного училища) заключенный из хозяйственной обслуги, наш источник».

Под его руководством Василий Сталин обучается работе на сверлильном, а позже и на токарном станке. И делает успехи. В том же 1956 году подполковник Козик фиксирует в документах систематическое перевыполнение плана: «Заключенному Васильеву зачтено в январе 18 рабочих дней, в феврале 45, в марте 52, а в апреле 56 рабочих дней». В 1960 году Василия Сталина увезли в Москву, и подполковник Козик распрощался с ним навсегда (Солдатенко Б. Как Сталину трудодни засчитывали. // Аргументы и факты, № 05 (1058), 31 января 2001 г.).

Бывший сотрудник А.С. Малинин, как дежурный дневной смены, общался с ним не однажды: «Хороший был человек, ничего плохого про него не скажешь. Режим выполнял. Никогда не жаловался. Содержали его получше, чем других, – полы в камере сделали деревянные, питание дали больничное – нездоровый был человек. Потом привлекли к работе в мастерских. Он стал хорошим токарем, план перевыполнял. Инструмент тогда трудно было достать, так по его просьбе жена (какая из трех – не припомню) привезла два неподъемных чемодана с резцами, фрезами. О себе Василий Сталин оставил добрую память. У нас раньше питание разносили по корпусам в бачках, а он сконструировал и изготовил особую тележку, на них и сегодня возят продукты» (Белоусова Т. Ремесло окаянное. Владимирский централ как зеркало российской жизни. // Совершенно секретно, апрель 2003 г.).

Тот же А.С. Малинин в разговоре с А. Сухомлиновым поделился и подробностями появления Василия Сталина в тюрьме: «Его привезли поздно ночью, я тогда был на дежурстве. Одет он был в летную кожаную куртку, худощавый такой, с усиками. Мы уже знали, что он будет числиться по тюремному делу как „Васильев Василий Павлович“. Это было согласовано с Москвой… Через месяц его перевели в третий корпус на третий этаж, в угловую камеру. Там он и отбывал весь срок – до осени 1959 года, когда его опять увезли в Лефортово. Официально от всех скрывали, что это сын Сталина, но почти все мы это знали и звали его просто Василий. Раза два он болел, нога у него сохла, с палочкой ходил, лежал в нашем лазарете. В тюрьме работать нельзя (только сидеть!), но для него, по его просьбе, сделали исключение и разрешили работать в нашей слесарной мастерской, так он инструменты из Москвы выписывал – чемоданами… Ничего плохого про него сказать не могу. Вел себя спокойно, корректно, и мы относились к нему так же. Помню, вызывает меня начальник тюрьмы: „У твоей жены сегодня день рождения, возьми и передай поздравления“. Дают мне корзину, а в ней 35 алых роз. Я сначала не понял, с чего это такая забота о моей жене. А потом выяснилось: 24 марта Василию исполнилось в тюрьме 35 лет, ему передали корзину цветов, а он в камеру их нести отказался. „Завянут быстро, – говорит, – без света. Отдайте кому—нибудь из женщин“. Жена моя до сих пор этот букет забыть не может. Таких цветов ей в жизни никто никогда не дарил» (Сухомлинов А. За что сгноили сына отца народов. // Совершенно секретно, № 6, июнь 1998 г. – http://sovsekretno.ru/1998/06/6.html).

Здоровье у вновь прибывшего узника оказалось неважным, передвигался он даже по камере со своей палочкой, жаловался на глаза и печень. И потому к нему часто приходила начальник тюремной медчасти Е.Н.Бутова. «Смотрю на него и гадаю, чей же это родственник, – рассказывала Елена Николаевна. – Нос курносый, глаза голубые, рыжий, усатый…» (Рогожанская Э. Другие люди. Владимирский централ и его узники. // 19.10.2000, г. Владимир, ИД «Провинция», http://www.province.ru/).

Читая эти строки, меня вот что поражает: даже здесь в тюрьме Василий и то оставил добрую память о себе, а приспособления, которые он изготовил, до сих пор служат людям. Как бы не оплевывали его имя, но дела намного больше могут сказать о человеке, чем слова, например, воспоминания сестры или размышления журналюг.

В донесениях начальника тюрьмы прорисовываются черты нормального приличного человека, хотя насчет здоровья начальник тюрьмы явно перегибает палку. Тюрьма есть тюрьма. У Василия начинает сохнуть нога, поврежденная во время взрыва снаряда на злополучной рыбалке весной 43–го:

«…Васильев ведет себя вежливо. Много читает, физически у нас значительно окреп… К заключенному Васильеву приезжает жена… им предоставляется личное свидание. В январе месяце к нему приезжала сестра». Это как раз зафиксировано то единственное свидание со Светланой, которая больше брата ни разу не навестила. Зато на свидание к Василию приезжали все три бывшие жены. И Галина Бурдонская, и Екатерина Тимошенко, и Капитолина Васильева. В своих трогательных и искренне нежных письмах тридцативосьмилетний Василий признается в любви Капитолине Васильевой. Из письма Василия Сталина Капитолине Васильевой, 22 апреля 1958 года: «Здравствуй, Капа! 27–го числа этого месяца исполняется ровно пять лет, как я не был дома…. Ты спрашиваешь: „Кто тебя навещает…“ У меня нет тайн от тебя. Я тебя действительно люблю! Сейчас не навещает ни одна, ни другая. Екатерина не навещает и не пишет, так как каждое навещание кончалось руганью из—за тебя. Я не скрывал от нее, да и ни от кого, свое к тебе отношение… Галина приезжала два раза с Надей. Одна не приезжала…» (Программа «Кремль, 9», Василий Сталин. Падение, эфир 27.08.2003).