355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Максим Алексашин » Последний бой Василия Сталина » Текст книги (страница 17)
Последний бой Василия Сталина
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 16:10

Текст книги "Последний бой Василия Сталина"


Автор книги: Максим Алексашин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Глава 6
Арест

…За них платили в розницу и оптом, в рассрочку и вперед,

Чтобы всерьез упрятать и надолго.

Конечно же, из ревности общественных забот!

Конечно, из приятельского долга!

А. Градский

На алкоголизм можно конечно списать многое, если не все. Но в трагические дни смерти отца Василий Сталин был трезв, как стеклышко. И причина тому была весьма основательная. Но об этом позже. Для того чтобы понять, почему арестовали Василия Иосифовича Сталина, следует разобраться, как и почему умер Иосиф Виссарионович Сталин. Для этого придется окунуться в события 1952–1953 годов, когда живой и вполне прилично чувствующий себя И.В. Сталин принимает решение избавиться от рвущихся к власти бездарей, бездельников и партократов, расплодившихся вокруг. Простым пинком таких людей из власти не выкинешь, поэтому нужен был повод. И повод был найден, материализовавшись в так называемом «деле врачей». В роковой для Сталина день, 13 января 1953 года, в газете «Правда» была опубликована «Хроника ТАСС», в которой шла речь о раскрытии органами государственной безопасности «террористической группы врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Если бы Сталин ограничился этой «Хроникой…», то можно было бы подумать, что это лишь очередной взрыв антисемитизма и «дело врачей» просто вариант «дела сионистов». Но статьей в «Правде» (от того же 13 января) Сталин преждевременно (а потому и неосторожно) раскрыл карты: дело лейб—врачей членов Политбюро выглядело как дело самого Политбюро. В этой статье Сталин прямо указывает адрес искомых «врагов народа»:

1) «Некоторые наши советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством»;

2) «Органы государственной безопасности не вскрыли вовремя вредительской, террористической организации среди врачей».

Сталин не замечает, что полностью воспроизводит ситуацию конца тридцатых годов, сажая на скамью подсудимых врачей Кремля. Он считает их «вредительство» почти закономерностью: «…История уже знает примеры, когда под маской врачей действовали подлые убийцы и изменники Родины вроде „врачей“ Левина, Плетнева, которые по заданию врагов Советского Союза умертвили путем умышленно неправильного лечения великого русского писателя А.М. Горького, выдающихся деятелей Советского государства В. В. Куйбышева и В.Р. Менжинского».

Левин был тогда личным врачом Сталина, как теперь Виноградов. Оба хотели убить Сталина по заданию «правых оппортунистов» и «врагов народа», находящихся на службе у иностранных разведок. Сталин остался жив лишь благодаря собственной бдительности, а органы НКВД ни тогда (Ягода), ни сейчас (Берия) не вскрыли вовремя «вредительской, террористической организации среди врачей».

Сталин заканчивает статью грозным предупреждением: «Советский народ с гневом и возмущением клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит, как омерзительную гадину. Что касается вдохновителей этих наймитов—убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них и найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово» («Правда», 13.01.53).

Вот тогда—то члены Политбюро и пришли к убеждению, что Сталин хочет их ликвидировать, и что характер его стал «абсолютно нетерпимым» (слова Хрущева. – Авт.), поэтому они решили предъявить Сталину ультиматум не только об освобождении врачей, но и об уходе со всех постов. Сделать это могли лишь те, кто имел еще реальную власть, – Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, опираясь на армию (Захаров, Москаленко, Соколовский, Еременко) и полицию (Игнатьев).

Спровоцированный ими же разгром «внутреннего кабинета» дал возможность предъявления этого ультиматума. Главой заговорщиков, несомненно, был Берия. С середины февраля в течение месяца «Правда» усиленно призывает бороться со «шпионами» и «врагами народа», а 28 февраля так же вдруг замолкает. В субботу вечером 28 февраля (ну, уж никак не простое совпадение) Сталин пригласил (именно «пригласил» по официальной версии) на ужин Берию, Маленкова, Хрущева и Булганина. Они и стали последними (опять же по официальной версии) посетителями Сталина на кунцевской даче, где и провели всю ночь субботы, 28 февраля 1953 года, за ужином и выпивкой. Под утро 1 марта они разъехались. Вечером того же дня Сталин «заболел». В понедельник, 2 марта, охрана Сталина сообщает этой четверке, что Сталину нездоровиться, они едут к Сталину на кунцевскую дачу и три дня караулят у постели, спокойно ожидая его смерти. Ни в одном источнике, кроме незабвенных «Двадцати писем к другу» С. Аллилуевой, о врачах вообще не упоминается. Впрочем, это версия Хрущева, оставляющая, тем не менее, множество вопросов: кто, кроме врача, может определять состояние здоровья (сообщения о состоянии здоровья печатаются ежедневно начиная со… 2 марта, то есть с даты, когда умирающего Сталина, кроме вышеупомянутой четверки, никто не видел)? Почему Берия, Маленков, Хрущев и Булганин находились у ложа умирающего Сталина, а многие другие, не менее ответственные руководители государства не были допущены не то что к постели, но даже на территорию дачи? Почему Василия Сталина, как и его сестру, об ударе, случившемся с отцом, известили лишь на второй или третий день, когда Сталин уже не владел речью? Наверное, потому что в таком состоянии умирающие уже не жалуются.

Что же касается Василия, который первый по приезде к умирающему отцу открытым текстом заявил об отравлении, то еще при жизни до Иосифа Виссарионовича доходили слухи о «похождениях» сына. На основании этого многие исследователи жизни семьи Сталиных утверждают, что отношения между отцом и сыном незадолго до кончины Сталина—старшего, мягко выражаясь, не складывались. Что именно поэтому на свой последний день рождения Иосиф Виссарионович не принял подарок от сына и даже в дом не пригласил. Причина таких поступков Сталина—старшего проста до прозаичности. Ну, велико ли удовольствие лицезреть гостя, пришедшего на день рожденья уже пьяным, пусть он будет даже трижды сыном? Думаю, ответ очевиден. Пришел бы Василий трезвым – прием был бы иным. В конце концов хоть И.В.Сталин и был главой государства, но в данном случае он повел себя как отец, воспитывающий ребенка. Кроме того, сколько бы ни рассказывали, что Василий любил выпить, никто не оспаривал его отвагу и мужество во время войны, да трусы и не лезут в летчики реактивной истребительной авиации.

Если Сталин когда—нибудь и кому—нибудь открывал хоть частицу того сокровенного, что он думал о своих сподвижниках из Политбюро, то скорее всего только беззаветно ему преданному сыну. Отношения между отцом и сыном остались нормальными и после снятия Василия с его должности: это видно хотя бы из того, что по совету отца он поступил в Академию Генерального штаба… (Авторханов А. Загадки смерти Сталина. – М., 1995).

Так что же делали дети Сталина, пока он умирал в окружении «верных соратников», игравших в данный момент роль Цербера? В воскресенье 1 марта дочь Сталина Светлана сделала несколько попыток, но так и не смогла дозвониться до отца. Конечно, не смогла дозвониться – все телефоны Сталина были в руках Берия, им блокированы, но это свидетельство Аллилуевой имеет историческое значение. Аллилуева продолжает: «А наутро 2 марта меня вызвали с занятий в Академии и велели ехать в Кунцево. Моего брата Василия тоже вызвали 2 марта 1953 года. Он тоже сидел несколько часов в этом большом зале… В служебном доме он еще пил, шумел, разносил врачей, кричал, что „отца убили“, „убивают“…» (Аллилуева С. Двадцать писем к другу. – М., 1990. – Стр. 195–196).

Работая над книгой, мне пришлось перелопатить массу литературы. Из всех исследований жизни Иосифа Виссарионовича и Василия Иосифовича Сталина наиболее завершенными выглядят труды Грибанова, Сухомлинова, Мухина и Авторханова. Опираясь именно на Мухина и Авторханова, удалось восстановить хронологию событий смерти И.В. Сталина. Но один вопрос продолжал меня мучить. Неужели только из—за каких—то пустых угроз Василия арестовали, пряча по тюрьмам и каторгам всю оставшуюся жизнь? То, что подобные заявления небезосновательны, яснее ясного. Но чего именно бояться Берия и Хрущев? Может быть, стоит поискать ответ, задавшись иным вопросом: а что планировал сам И.В. Сталин 1 марта (в день, когда он «заболел») и каким образом к его планам причастен сын Василий? Столь важный вопрос так бы и остался без ответа, если бы не случайная находка в дебрях Интернета. Уже потеряв всякую надежду пролить свет на эти весьма отдаленные и мрачные события, я наткнулся на отрывок из книги В.Успенского «Тайный советник вождя». Чтобы стало понятно, какие отношения были между И.В. Сталиным и сыном, что именно Василий Сталин знал о смерти отца, и какую роль он должен был сыграть 1 марта 1953 года, привожу этот отрывок целиком: «Иосиф Виссарионович вел свое наступление активно и энергично (речь идет о подготовке дел против Берии и Хрущева. – Авт.). Но и враг опомнился, поднял голову. Ответный удар был нанесен с неожидаемой стороны и при кажущейся невеликости очень болезненный. 17 февраля внезапно скончался человек, не подверженный никаким болезням, отвечавший за охрану Кремля, – молодой генерал Петр Косынкин. Заключение врачей, производивших вскрытие, было однозначным – отравление. Если не ошибаюсь, главным экспертом при этом, чье мнение сочли решающим, был врач Русаков, который через некоторое время анатомировал и Сталина. Выводы врача при этом были таковы, что бериевско—хрущевская компания сразу позаботилась о том, чтобы убрать его.

Смерть Косынкина – это не только гибель надежного человека, но и точно рассчитанный болезненный укол психики Сталина. Ему дали понять, какими возможностями обладает противник. Одумайся, мол, остановись. Подозрительность Иосифа Виссарионовича, и без того повышенная, еще более обострилась. Как же не думать об опасности, если она реальна! Пищу, в том числе воду, принимал с различными осторожностями. Приготовленное блюдо обязательно отведывал повар, его помощники – в присутствии охраны и специалиста по ядам доктора Дьякова. Затем термос или сверток опечатывался и доставлялся к столу. Неприятно было все это.

Развязка приближалась. На воскресный день 1 марта 1953 года Сталин наметил секретную встречу с теми, кому абсолютно доверял и на поддержку которых рассчитывал. Это партийно—политические деятели: Председатель Верховного Совета СССР Шверник, заместитель Председателя Совета Министров и председатель Госплана СССР Сабуров, недавний министр иностранных дел и главный редактор «Правды» Шепилов, известный юрист и дипломат Вышинский, способный обеспечить правовую основу любого мероприятия. Это – высшие военные руководители страны, олицетворявшие армию и флот: министр Вооруженных Сил СССР Василевский, министр Военно—Морского Флота адмирал Кузнецов, маршалы Жуков, Конев и Тимошенко. А также генерал Василий Сталин. Молотов был болен – гриппозная пневмония. Маршала Рокоссовского не пригласили по той причине, что он был в то время министром национальной обороны и заместителем Председателя Совета Министров Польской Народной Республики. Его срочный вызов из Варшавы мог бы нарушить секретность совещания. А готовилось оно в такой тайне, что даже место выбрано было не на дачах Сталина, где имелись соглядатаи Берии, а в небольшом поселке поблизости от «Блинов». Предосторожность не излишняя: на совещании должен был решиться вопрос о ликвидации заговора, назревшего в стране, об аресте почти всех членов Бюро Президиума ЦК КПСС (так называлось Политбюро после XIX съезда партии, на котором, кстати, была упразднена должность Генерального секретаря, а Иосиф Виссарионович стал просто членом Бюро и секретарем ЦК). Ну, и предстояли большие изменения в руководстве партии, государства, охранно—карательных органов.

Первые сообщения обо всем этом, в соответствующей интерпретации, должны были, кроме «Правды», дать еще пять газет, ориентируя в обстановке людей, в чьих руках было оружие и власть. Среди этих органов печати центральная газета ВМФ «Красный флот», где незыблем был авторитет адмирала Кузнецова, центральная газета ВВС «Сталинский сокол», для которой главной фигурой был свой человек – авиатор Василий Сталин, и газета Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ) «Патриот Родины», которую курировал Ворошилов, авиационный отдел которой тесно контактировал с тем же Василием Сталиным. Важно было сразу задать тон всей прессе. Не странно ли, что среди названных печатных органов не было основной нашей общевоенной газеты «Красная звезда»? По той, вероятно, причине, что в ней держался еще душок, привнесенный Мехлисом и Ортенбергом, теми кадрами, которые привлекали они. Ни Василевский, ни Жуков за твердость позиции этой газеты не могли бы ручаться.

Как ни скрывали мы место и время совещания, Берия узнал и то и другое. Может, неопытный конспиратор генерал Василий Сталин проявил неосторожность, связываясь с участниками встречи. А может, я, когда ездил в поселок осматривать помещение, подготовить и обезопасить его. И за Василием, и за мной следили, вероятно, бериевские агенты. Но это – если рассуждать очень самокритично. Было, пожалуй, проще. О том, что Иосиф Виссарионович намерен в воскресенье отправиться куда—то с дачи, могло быть известно, по крайней мере, двум лицам из ближайшего окружения Сталина: водителю автомашины и телохранителю Старостину, уехать без которого «хозяин» просто не мог, тот поднял бы на ноги всю службу. В свою очередь, Старостин, непосредственно подчинявшийся заместителю министра госбезопасности Рясному, ведавшему правительственной охраной, обязан был сообщать последнему о всех перемещениях своего подопечного. Ну, а Рясной – он кто? Прежде всего, соратник и ставленник Хрущева и Маленкова, давний сотрудник бериевского аппарата. Прямая информационная линия. Вот и вышло как присказке: военную тайну, кроме нашего и вражеского командования, не знает никто.

Короче говоря, нас опередили. Во второй половине дня 28 февраля, то есть за сутки до встречи, я, после контрольного звонка к Иосифу Виссарионовичу, должен был обзвонить военных участников совещания, а Василий Сталин – всех других лиц: ничего особенного, несколько условленных заранее фраз, подтверждающих, что совещание состоится. Однако вскоре после полудня со мной связался Василий и совершенно трезвым, очень взволнованным голосом сказал, что никак не может поговорить с отцом, даже с дежурными в Кремле и на даче: все телефоны отключены. Что делать? Я попросил его ничего не предпринимать, сидеть возле аппарата, но никому не звонить. И по мере возможности воздержаться от выпивки. Он обещал. Он еще не понял сути происшедшего. У Иосифа Виссарионовича с военных времен был особый канал связи на небольшое количество абонентов, совершенно недоступный для посторонних, в том числе и для Берии. Не буду вдаваться в технические подробности, скажу лишь, что канал контролировался надежнейшими сотрудниками, подключиться к нему, подслушать не было никакой возможности. Но теперь, значит, Берия получил доступ и к этой связи, оборвал важнейшую нить. Нет, недооценивал Иосиф Виссарионович возможности этого паскудника!

Принялся обзванивать членов Бюро Президиума ЦК. Никого из них не оказалось ни на службе, ни дома. Кроме Андреева и Молотова – последний был, повторяю, болен. Лишь по косвенным данным, а больше интуитивно, я уразумел, что все высокопоставленные деятели находятся у Иосифа Виссарионовича. Это подтверждал и полученный, в конце концов, короткий ответ дежурного по Ближней даче: товарищ Сталин занят срочной работой, с ним никого не соединяют. В жизни Иосифа Виссарионович случались и этакие эскапады: он не терпел, когда вмешивались даже в самые трудные для него ситуации. Оставалось только ждать.

Наступила тревожная ночь. Я мало и плохо спал, все время ожидая телефонного звонка. Утром чувствовал себя плохо, но при всем том об одном из поручений Иосифа Виссарионовича не забыл. В то воскресенье должна была начать вещание на Советский Союз радиостанция с претенциозным названием «Свобода», финансируемая американскими врагами СССР, мне следовало познакомиться с формой и методами новоявленных пропагандистов от ЦРУ. И первое, что услышал, настроившись на нужную волну, был ликующий голос диктора, сообщившего о смерти Иосифа Сталина. Ошеломленный и потрясенный, я переключился на другие волны: ту же новость, торжествуя и радуясь, разносили по свету «Голос Америки», «Голос Израиля», Би—би—си. Я тут же позвонил на дачу Иосифа Виссарионовича. Связь действовала. Дежурный сказал, что товарищ Сталин поздно лег и сейчас отдыхает. Я успокоился, но все же захотел самолично убедиться в его здравии и предупредил дежурного, что выезжаю. Ошиблись, значит, зарубежные злопыхатели, но как—то очень уж странно ошиблись, слишком организованно, будто выполняли одну команду. Об этом подумал я, увидев Иосифа Виссарионовича. Выглядел он скверно, за одни сутки превратившись из пожилого деятельного человека в изможденного старика. Осунувшееся лицо было почему—то багровым, в глазах красные прожилки. Сказал, что у него болела голова, и что ночью вырвало с кровью. Сейчас лучше, только слабость, и ноги ватные.

– Врачи были?

– Нам не нужны врачи. Обойдемся без них. Я рассказывал вам, Николай Алексеевич, как исцеляют себя на Кавказе долгожители, – Сталин попытался улыбнуться. – Хорошим вином и чистым горным воздухом. Закутаются в бурки и сидят часами возле дома, в саду. Бурки у меня нет, у вас тоже, зато есть старые теплые тулупы. И воздух сегодня хороший, наверно, уже весенний. А вина не надо, – с болезненной гримасой передернулся он.

– Вина сейчас не хочу.

Мы пошли на привычное место, на западную застекленную террасу, где любили коротать время вдвоем, особенно после субботней баньки, любуясь закатом, играя в шахматы или просто разговаривая, вспоминая прошлое. Или тихо подремывая, особенно с возрастом, в последние годы. Я обратил внимание: Сталин необычно приволакивал правую ногу, она плохо слушалась. На террасе Иосиф Виссарионович несколько взбодрился, схлынула багровость с лица, задышал спокойней и глубже. Воздух, действительно, был чист и свеж, да и день уже заметно удлинился. С южной стороны деревьев появились затайки в снегу. Звонко выводила свою веселую песенку синица—зинзивер. Не хотелось мне нарушать идиллическую обстановку, возвращать Иосифа Виссарионовича к событиям, безусловно волнующим, но все же спросил, осторожно подбирая слова, почему вчера не поступило подтверждение о начале подготовленного совещания?

– Обскакал нас Лаврентий… Или Никита по кривой объехал… А скорей всего оба вместе, – ответил Сталин и начал неторопливо, с большими паузами, словно обдумывая и взвешивая свои фразы, рассказывать о том, что произошло накануне. К нему в Кунцево, оказывается, без приглашения и даже без предупреждения нагрянули вдруг члены Бюро Президиума ЦК партии и учинили фактически самостийное заседание. («Расширенный триумвират заявился ко мне» – так выразился Иосиф Виссарионович.) Поименно: неразлучные в последнее время приятели Берия и Маленков. Затем Каганович и Хрущев. А также, Микоян не член Бюро. Был ли Булганин – утверждать не берусь, во всяком случае, Сталин упоминал и его. Сопровождал эту группу начальник правительственной охраны генерал—лейтенант Рясной.

Настроены были явившиеся зело агрессивно, особенно вдохновитель всех противосталинских «триумвиратов» Кабан Моисеевич Каганович – за что ему и воздавалось. Теперь же упивался возможностью взять реванш. Резко, в ультимативной форме, поразившей Иосифа Виссарионовича, потребовал Каганович немедленно закрыть так называемое «мингрельское дело», грозившее крупными неприятностями Лаврентию Берии, прекратить критические нападки партийной печати на руководителей органов госбезопасности (опять же на Берию и его ближайшее окружение), не устраивать открытого процесса по «делу врачей», смягчить позиции по отношению к США, Англии и Израилю.

Сталина удивили не сами требования, он их предполагал, его удивил наглый тон, наглое поведение всей группы, что можно было объяснить только одним: полной уверенностью в успехе. Заговорщики шли на риск, прекрасно понимая, что ждет их в случае неудачи. Учитывая это, Иосиф Виссарионович решил не обострять ситуацию, не толкать противника на крайность, а начать своего рода переговоры, выиграть время. Этому, не желая того, способствовал старый приятель Микоян, которого Сталин вплоть до XIX съезда считал человеком вполне надежным. А на сей раз Анастас Иванович, поддерживая Берию, «проявил заботу» и об Иосифе Виссарионовиче, посоветовал ему поберечь здоровье, уйти в отставку со всех постов. На заслуженный отдых. То есть разоружиться целиком и полностью. Нетрудно было понять, чем грозило это Сталину, имевшему много врагов и во всем мире, и в стране, и в том же Бюро Президиума. Однако сразу Иосиф Виссарионович эти предложения не отверг, пообещал взвесить, подумать.

– Крика было много, – Сталина утомил долгий рассказ. – Орал Каганович, руками размахивал. Маланья повизгивала из—за спины Лаврентия. В конце концов, я сказал: надо прекратить базар, выпить вина и разойтись по—хорошему, чтобы не рубить сплеча, а найти общую линию. Они ведь понимали, что с ними будет, если я обращусь прямо к народу и армии. Мелкий порошок из них будет…

– И выпили? – поинтересовался я, вспомнив о том, что ночью Сталина рвало с кровью, и как он содрогнулся недавно при упоминании о вине.

– Да, распили несколько бутылок. Вино было без привкуса, – пояснил Иосиф Виссарионович, поняв суть моего вопроса. – Все наливали из одних и тех же бутылок.

Кто именно?

– Говорю – все. И Микоян, и Лаврентий, и я тоже… Нет, дело не в этом, – двинул он левой рукой, будто отмахиваясь от чего—то. – Я перенервничал, принял близко к сердцу. Голова разболелась. Лег спать. А потом стало плохо. Так бывает, когда очень переволнуешься. Мы отвыкли от поражений.

– Значит, совещание не состоится?

– Почему же, дорогой Николай Алексеевич?! – Сталин впервые за этот день улыбнулся широко и самодовольно. – Раз уж мы собрали в Москве наших надежных товарищей, совещание надо провести обязательно. Тем более после визита группы Лаврентия. Вот отдохнем несколько дней и проведем… Мы дадим вам знать…

На этом, собственно, и расстались, обменявшись еще несколькими фразами. Я знал, что на даче у него, как и на квартире, не имелось даже элементарной аптечки, однако поинтересовался, есть ли нитроглицерин, столь необходимый в экстренных случаях. Оказалось, что и этого нет. Сталин воистину принадлежал к тем немногочисленным людям, которые просто не способны заботиться о себе. Они заботятся, думают о самом разном, от судьбы планеты или государства до здоровья своих близких, своих знакомых. Только на себя не остается у них времени, да и стремления тоже. На неустроенность свою не сетуют, поэтому ее и не замечает никто. Помогать бы таким надо, а помогают—то, наоборот, тем, кто сосредоточен на личных интересах, кто жалуется на свои невзгоды.

Уехал я затемно, пожелав Сталину выспаться и отдохнуть. Он ответил, что с ним все в порядке, он немного поест, а потом, пожалуй, поработает над второй частью «Экономических проблем социализма». Ну, что же, входил, значит, в привычную колею: раньше трех он не ложился. Это обстоятельство как раз и успокоило меня.

Утром, около одиннадцати, снова позвонил Василий Сталин. Говорил на этот раз не только взволнованно: растерянность и страх звучали в его голосе. Сказал, что охранники обнаружили отца на полу в кабинете возле письменного стола, перенесли в спальню на диван, что он без сознания, дышит тяжело, хрипло и не открывает глаз. К нему уже выехали министр здравоохранения Третьяков, главный терапевт Минздрава Лукомский и другие врачи. Василий сообщил о случившемся членам Бюро ЦК. Ворошилов, Булганин, Берия, Хрущев, Маленков и Микоян прибудут с минуты на минуту. Другие товарищи, которым он звонил, допуска на дачу не имеют, могут приехать только по разрешению Берии или Рясного. Я понял, кого Василий имел в виду. Но ко мне—то, с моим уникальным удостоверением, с подписями Сталина и Берии, это отношения не имело?!

Вызвал машину, поехал. Однако на повороте с шоссе в лесок, к даче, был остановлен на контрольно—пропускном пункте. Начальник пункта был новый, в лицо меня не знал. Сверился с каким—то списком, удивленно рассматривал мое удостоверение, долго звонил куда—то. Вышел из будки злой и смущенный. Сказал, что приказано никого не пускать. Пришлось повернуть обратно. Как я узнал впоследствии, доступ на дачу имели в те дни только члены бериевской группы, Василий и Светлана Сталины и почему—то Ворошилов. Ну и врачи по особому отбору. В списке не оказалось Молотова, Андреева, главы государства – Председателя Верховного Совета Шверника, военных министров и вообще всех тех, кому предстояло участвовать в несостоявшемся совещании. Не должны они были видеть, как умирает Иосиф Виссарионович. Зато при Сталине неотлучно находился генерал—лейтенант Рясной.

В томительном ожидании новостей медленно текло время. Телефон мой действовал, но лучше было не пользоваться им. Так, вероятно, считали и другие товарищи, оказавшиеся в столь же неопределенном положении, как и я. Третьего марта, ближе к полудню, ко мне последний раз пробился по телефону Василий Сталин. Это был не разговор, это был вопль отчаяния с надеждой хоть на какую—то помощь. Отсеивая эмоции, я уяснил вот что. Состоявшийся утром консилиум поставил диагноз: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза. В боковых и передних отделах легких патологии нет. В работе сердца особых отклонений не отмечено, признаков инфаркта миокарда не обнаружено.

– У Жданова тоже не обнаруживали! Ни у кого инфаркта не обнаруживали! – кричал Василий. – А отец без сознания, стонет. С ложечки кормят, а у него кровавая рвота. Это что, от мозга? Не лечат его, добивают его! Убивают отца, Николай Алексеевич, а вступиться некому! Я сейчас приеду за вами. С конвоем! Дивизию подниму!

В трубке раздался громкий щелчок, и телефон умолк. На несколько месяцев. Василий Сталин не приехал. А за то, что он утверждал, будто Иосифа Виссарионовича «залечили», убили, – за это его вскоре надолго упрячут в тюрьму, жизнь его будет сломана и загублена»(Успенский В. Тайный советник вождя. – http://www.rednews.ru/article.phtml?group=37&y=2003&m=03&d =04&id=1743& print=1).

В. Успенский – последний человек, общавшийся со Сталиным, в промежутке между визитом Хрущева и его команды и тем моментом, когда вождя разбил паралич. Его воспоминания бесценны, так как И.В.Сталин непосредственно перед смертью рассказал ему, о чем велась беседа с Хрущевым и Берией. Заговорщики открыто потребовали ухода Сталина «на пенсию». Естественно, не получив прямого согласия, отправили «на покой» (уже вечный) принудительно. Сталину до последнего не хотелось верить, что его отравили, но факты говорят об обратном: это и кровавая рвота, и слишком уж неожиданный и скорый паралич, и бездействие врачей (если они вообще были). Но вот что обращает на себя внимание: все телефоны отключены уже днем 28 февраля, то есть к моменту неожиданного прибытия «триумвиратов», и не подключены аж до самой смерти Сталина. Несмотря на неудачное «совещание» и столь же неудачную попытку отравления (Сталин с его богатырским здоровьем умирал целых пять дней), иностранные радиостанции о смерти Сталина начали вопить уже 1 марта, а умер он только 5–го. Это откуда у них такие сведения взялись?

Василий все это видел и слышал. Все понимал. На его глазах умирает отец, и никто пальцем не шевельнет для его спасения, причем умирает он после визита тех, кого И.В. Сталин хотел лишить должностей. Это ли не повод поднять в воздух авиадивизию или хотя бы свой МиГ–15? Не сделал Василий это только потому, что понимал, какими осложнениями в первую очередь для его же родной страны окончится этот всплеск эмоций. Так что и Хрущеву, и Берии, и остальным заговорщикам было чего бояться! И угрозы Василия в их адрес были не столь уж безобидны. Уверенность Василия, что отца убили, о чем он настойчиво и многократно повторял каждому, кто это хотел слышать (Василий, вероятно, надеялся, что армия заступится за своего Верховного, как надеялся на это и сам Иосиф Виссарионович), не была и не могла быть бредом пьяного. Он знал слишком много. Он знал, что заговорщики «организовали болезнь» Сталина, он знал также, что его отец думал о готовящемся заговоре. Молодой генерал, знающий тайну смерти отца, мог сделаться знаменем, даже организатором нового переворота против узурпаторов отцовской власти. Поэтому и дни его на воле оказались считаными.

Но давайте вернемся к официальным документам. В «Правительственном сообщении» от имени ЦК КПСС и Совета Министров, опубликованном только 4 марта 1953 года, сказано: «В ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи».

О тяжкой, смертельной болезни Сталина сообщают только на четвертый день, ибо фактически удар у Сталина был вечером 1 марта. «Правительственное сообщение» о болезни Сталина, видно, составлено заговорщиками без консультации с врачами, иначе Сталин не потерял бы сначала сознание, а потом речь. Для лечения Сталина создается комиссия из восьми врачей – академиков и профессоров. Во главе комиссии – новый министр здравоохранения СССР Третьяков и новый начальник Лечебно—санитарного управления Кремля Куперин. В сообщении говорится, что «лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства», то есть «вредительское лечение» исключается.

5 и 6 марта выходит несколько бюллетеней о ходе болезни Сталина. Составленные на этот раз, по всей видимости, с использованием последних и лучших медицинских учебников, бюллетени поражают подробностью и изобилием непонятных, сугубо медицинских терминов, частично тут же переведенных на русский язык. За внешней озабоченностью ходом болезни Сталина и «энергичными мерами» его лечения, иногда даже вызывающими частичное улучшение состояния больного, чувствуется, что смерть Сталина – дело решенное. Так, бюллетень, составленный 5 марта, в день смерти, и опубликованный 6 марта, сообщает: «В 11 часов 30 минут вторично наступил тяжелый коллапс, который был с трудом ликвидирован соответствующими лечебными мероприятиями»; но даже: «В дальнейшем сердечно—сосудистые нарушения несколько уменьшились, хотя общее состояние продолжало оставаться крайне тяжелым», – словом, дело клонится к летальному исходу, но энергичные лечебные меры не дают еще Сталину умереть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю