355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Макс Хейстингс » Первая мировая война. Катастрофа 1914 года » Текст книги (страница 18)
Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 23:57

Текст книги "Первая мировая война. Катастрофа 1914 года"


Автор книги: Макс Хейстингс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Вечером 20 августа Кастельно, разъярившись на подчиненных, отдал приказ о полном отступлении – на 25 км в глубь Франции к реке Мерт и высотам Гран-Курон близ Нанси, служившим для города естественным бастионом. Несколько дней спустя, 24 августа, репортер из Le Matin предоставил французским читателям редкую возможность увидеть, каково на самом деле приходится войскам: «Роты и батальоны смешались, наступила неразбериха. Вперемежку с солдатами бежали женщины, неся детей на руках… девушки в выходных платьях, старики, катившие или волочившие самый невообразимый скарб. Целые полки обращались в беспорядочное бегство – казалось, что дисциплина рухнула безвозвратно».

У генерала вошло в привычку каждое утро зачитывать штабу список офицеров, погибших в предыдущий день. 21 августа голос его дрогнул на имени Шарля Кастельно – первого из троих его сыновей, унесенного войной. Однако, взяв себя в руки, генерал дочитал список до конца. Тем не менее на Лотарингском фронте дела обстояли не так плохо: Кастельно сумел достаточно быстро и эффективно перегруппировать войска. Немцы понесли ощутимые потери, не позволившие им перейти к преследованию отступающего корпуса Фоша, но зато они сумели отбросить войска, прикрывающие Кастельно с севера и с юга, и ни один французский солдат не смог бы сказать, что легко отделался. Перед тем, как покинуть Сарбур, генерал граф Луи де Модюи стоял навытяжку вместе со своим штабом под плотным артиллерийским огнем немцев, пока сводный оркестр исполнял «Лотарингский марш».

Фош сохранил должность – и даже получил вскоре повышение до командира армии, восхитив Жоффра своей энергией и куражом, хотя, разумеется, за происшедшее под Моранжем главнокомандующий его хвалить не собирался. Странно, что Жоффр в принципе допустил и тем более инициировал наступление в Лотарингии, поскольку на решающие победы он там изначально не рассчитывал. Еще до Моранжа он уже двигал войска на север, забрав один корпус у Кастельно и перенаправив другой. Жоффр всегда внушал командирам, что их задача – оттянуть на себя как можно больше немецких сил, а не пытаться выиграть войну, которая будет вестись дальше к северу. Если это действительно так, непостижимо, что он допустил такие огромные потери на второстепенной операции.

В августе 1914 года командирам пока хватало людских резервов и потери их не сильно тревожили; воюющим сторонам еще предстояло узнать, что «пушечное мясо» – невосполнимый ресурс. Кайзер со свойственным ему апломбом провозгласил, что лотарингское сражение 20 августа стало «величайшей победой в военной истории». Причиной крушения августовских планов Германии стала неспособность Вильгельма II и его генералов осознать, насколько масштабные операции необходимы для того, чтобы закрепить не просто мелкий успех, но решающую победу в битве промышленных держав XX века. Когда на поле боя выходят миллионы, недостаточно нанести врагу урон в несколько десятков тысяч.

Однако разгром французов под Моранжем был не единственным, кровавое пиршество в Эльзасе-Лотарингии составляло лишь часть роковых «подвигов» Жоффра. Одновременно с Моранжем другие французские армии по всей линии фронта проливали еще больше крови в разрозненных стычках с немцами. Значительно севернее 5-я армия генерала Шарля Ланрезака численностью четверть миллиона человек вошла в Бельгию, миновала, шагая вдоль Мааса, Седан и Мезьер и встретилась с немцами, лишь добравшись до Динана. Вечером 14 августа после продолжительного перехода измученный полк лейтенанта Шарля де Голля повалился спать прямо под стенами домов Динана. Ранним утром на город начали сыпаться немецкие снаряды. Защитники после короткого смятения сумели мобилизоваться. Под треск немецких выстрелов французские солдаты прорвались через железнодорожные пути, направляясь к мосту через Маас, которому угрожал враг.

Сам де Голль успел преодолеть всего метров двадцать, когда «что-то ударило меня в колено словно хлыстом. Я споткнулся и упал, на меня свалился сержант Дебю, убитый наповал. Вокруг градом сыпались пули. Я слышал, как они с глухим звуком бьют по убитым и раненым, лежащим рядом. Мне удалось выбраться из-под тел – мертвых или на грани того»{418}418
  Lacouture p. 30


[Закрыть]
. Неожиданно для самого себя молодой лейтенант смог проделать ползком длинный путь до моста, где помог собрать то, что осталось от полка. Вечером он вскарабкался на повозку, эвакуирующую пострадавших в тыл. Из ноги извлекли пулю, повредившую правую малую берцовую кость и парализовавшую седалищный нерв, при этом, как ни парадоксально, не вызвавшую боли. Полк де Голля вместе со всей 5-й армией перешел в отступление.

Жоффр и большая часть его верховного командования предполагали, что решающие сражения достанутся южным соседям Ланрезака, то есть пройдут по центру фронта на Арденнах. Ставка испытывала затруднения при планировании операций из-за недостаточного понимания того, какую роль сыграет (если сыграет) во всем этом Британия. Даже теперь, когда крошечные британские экспедиционные войска уже маршировали к французско-бельгийской границе, французское верховное командование не особенно интересовалось происходящим в этом секторе. На Жоффра потоком лились донесения от французских летчиков и офицеров разведки, что крупные немецкие силы переходят линию фронта на севере, по направлению к левому флангу. Бельгийцы тоже сообщали о передвижениях через их страну длинных серо-зеленых колонн противника. Единственный вывод, который сделал из этого Жоффр: раз у Мольтке (истинную численность войск которого он по-прежнему недооценивал) так сильны фланги, значит, наверняка открыт центр. Вместо того чтобы заняться угрозой с севера, главнокомандующий сосредоточился на решающем (по его весомому мнению) наступлении французских войск в направлении Люксембурга и южной Бельгии через Арденны. 21 августа он отдал приказ – оказавшийся одним из самых судьбоносных для французской истории – девяти корпусам 3-й и 4-й армий наступать между Шарлеруа и Верденом, пока 5-я армия будет вести аналогичное наступление на Самбре.

Сэр Генри Вильсон писал в тот день домой из британских экспедиционных войск: «Мысль о том, что уже через неделю состоится величайшая битва, о которой когда-либо слышал свет, вызывает одновременно гордость и печаль». Командирам 3-й и 4-й французской армии поступило сообщение из ставки о том, что серьезное сопротивление не ожидается, хотя на самом деле они двигались навстречу 10 немецким корпусам под управлением сына кайзера, кронпринца Вильгельма. «Маленький Вилли» и его начальник штаба рассчитывали только на победу. Намерения французов разведка распознала четко. Вопреки предписаниям Мольтке занять оборонительную позицию немцы, согласно доктрине Шлиффена, не собирались пассивно выжидать, пока другие одерживают решающие победы. Поэтому они отправили на французов собственные войска, провоцируя ряд жестоких встречных сражений.

Утром 22 августа колонны французов промаршировали в густом тумане через Виртон, расположенный в Бельгии, недалеко от границы. Скачущая впереди кавалерия, подойдя к раскинувшейся на крутом холме ферме Белльвю, попала под плотный огонь. Обойти противника с фланга кавалеристам помешало проволочное заграждение. Начался день хаоса и кровопролития. На улицах Виртона толкалась пехота, кавалерия и бессильная в тумане артиллерия. Немцы пытались наступать, по приказу офицеров распевая песни, чтобы различить своих. Их противники, воспользовавшись примером, грянули «Марсельезу» – с ней на устах многие и погибли. Увидев, как робеет пехотный отряд, занимая позиции, их командир капитан Керкенс приказал под огнем противника выполнять упражнения строевой подготовки, тем самым, если верить истории полка, «вернув батальону кураж и боевой дух».

Один из генералов попытался поделиться с командиром дивизии своими сомнениями относительно целесообразности продвижения вперед вслепую. Молодой офицер, присутствовавший при этом разговоре, писал позже: «Я как сейчас слышу Трентиньяна, который, восседая верхом, роняет презрительно свысока: “Вы слишком осторожны, генерал!” И мы продолжили наступление»{419}419
  Blond p. 20


[Закрыть]
. Внезапно туман рассеялся, и французская пехота, кавалерия и артиллерийские батареи оказались как на ладони у немецких пулеметчиков, засевших на вершине холма. Когда 75-мм полевые пушки только появились, некоторые офицеры возражали против установки щита, прикрывающего расчет, заявляя, что «французы должны смотреть врагу в лицо»{420}420
  Bertie diary 5.11.14


[Закрыть]
. К счастью для артиллеристов, этой идиотской бравадой руководствоваться не стали. Однако щиты действительно были редкостью, и в Виртоне артиллерийские расчеты угодили под сокрушительный навесной огонь гаубиц. Кавалерия 12-го гусарского полка, попавшая под этот обстрел, была уничтожена почти полностью.

Пехота попыталась возобновить подъем на холм короткими рывками. Французский полевой устав предписывал продвижение рубежа атаки на 45 м за 20 секунд, пока враг перезаряжает орудия. Уцелевший участник сражения при Виртоне с горечью отмечал, что «составители этих уставов попросту забыли о существовании таких штук, как пулеметы. Мы отчетливо слышали стрекот двух таких “кофемолок”, и наш передний рубеж редел с каждой атакой. Наконец капитан отдал приказ: “Примкнуть штыки и вперед!” Был уже полдень… адское пекло. Наши в полном обмундировании тяжело побежали вверх по травянистому склону под горны и бой барабанов. Мы даже не дошли до этих вюртембержцев. Нас всех перестреляли еще на подступах. Меня ранило, и я лежал там, пока меня не подобрали». Генералу Эдгару де Трентиньяну, с чьей подачи состоялся разгром под Виртоном, позже устроили расследование, в результате которого его оправдали и даже представили к награде за полдня безумного кровопролития.

«Мы проиграли сражение. Я не знал, почему и как это случилось, – писал артиллерист Поль Линтье, батарея которого свернулась и отступила вскоре после полудня. – Я заметил, как рвутся снаряды над лесом далеко на юго-востоке. Похоже, наш фланг опрокинули. <…> Возчики погоняли лошадей, остальные попрыгали с передка, чтобы лошадям легче было тащить орудия, и бежали рядом разомкнутым строем по обоим флангам колонны. На середине крутого склона прямо поперек дороги лежала разбитая повозка пехоты. Несчастная белая лошадь, выбиваясь из сил, тянула оглобли, а возчик с бранью пытался вытолкнуть колесо. Один из наших капралов прикрикнул на него: “Валите отсюда, живее!” <…> Тот повернул к нам измученное лицо, и я увидел в его глазах слезы. “Скажите как, я свалю!”». Линтье с товарищами помогли вытолкнуть повозку на дорогу. «Было почти два часа. Жара становилась невыносимой»{421}421
  Lintier p. 60


[Закрыть]
.

Немцы потеряли под Виртоном 283 человека убитыми и 1187 ранеными, потери французов оказались в несколько раз выше. В двух случаях были разбиты и обратились в бегство целые подразделения, мертвых укладывали штабелями, словно складные стулья. Как всегда, пули косили офицеров, выезжающих верхом перед строем: погибли два бригадных командира и все до единого офицеры в одном из полков, другой потерял треть состава. Вечером командование 3-й армии питало иллюзии возобновить наступление утром: солдатам было велено окапываться, используя единственный имеющийся под рукой инструмент – походные котелки. Однако вскоре штаб осознал, что оставшиеся почти без командования полки сражаться не смогут. Один из уцелевших, потрясенный пережитым, без конца бормотал одно и то же: «Выкосили! Ох, выкосили!»{422}422
  ibid. p. 25


[Закрыть]
Разбитые части покинули Виртон, оставив жителей на расправу немцам, обвинившим их в подаче сигналов французской артиллерии. Кайзер наградил своего сына и баварского кронпринца Рупрехта Железным крестом 1-й и 2-й степеней.

В тот же страшный день 22 августа дальше к северу 4-я французская армия продвигалась через Арденны по лесной дороге, ведущей через селение Бельфонтен. Один из полков под командованием Шарля Манжена дошел до Тертиньи, где немцы открыли по нему огонь из окрестного леса. Завязалось сражение; Манжен повел полк в штыковую атаку, а в Бельфонтене тем временем разгорелись уличные бои под артиллерийским огнем. Вечером уцелевшие французы отступили к опушке, потеряв восемь ротных и более трети состава полка. Франция изначально рассчитывала покрыть недостаток белых резервов колониальными наемниками. В своей позорной книге 1910 года под названием «Черное войско» (La Force noir) Манжен писал: «В будущих сражениях эти дикари, для которых жизнь значит так мало и чья юная кровь бурлит так горячо, словно готова пролиться в любой момент, несомненно, продемонстрируют старую добрую “французскую ярость” и возродят ее, если понадобится». И теперь марокканцев, сенегальцев и алжирцев действительно кидали в битву, словно в топку. К 1918 году смертность среди темнокожих французских солдат была в три раза выше, чем среди белых, поскольку именно их отбирали для самоубийственных заданий.

Одно из первых таких заданий выпало 3-й Колониальной пехотной дивизии. 22 августа ее части промаршировали колонной через селение Россиньоль, а оттуда по узкой дороге в лес Анлье. Рекогносцировкой французы себя затруднять не стали: кавалерия, пехота и артиллерия просто вошли в лес, пустив впереди африканских конных егерей, прозванных «les marsouins» – «дельфинами» – за прежнюю службу в морской пехоте. Немцы уже развернулись за деревьями, терпеливо подпуская поближе всю дивизию, а затем открыли шквальный огонь, который за несколько минут изрешетил всех. Пойманные в ловушку на узкой дороге, кавалерия, пехота, повозки и артиллеристы с орудиями смешались в беспорядочную массу. Хаос продолжался, пока те, кому посчастливилось уцелеть, не надумали сдаться. Дивизия потеряла 228 офицеров и 10 272 рядовых, включая 3800 пленных. Два генерала были убиты, один ранен и захвачен в плен. По сути, погибли почти все командиры – в дивизионной артиллерии уцелел лишь один офицер.

Вся эта бойня была устроена лишь с помощью винтовок и пулеметов, поскольку от артиллерии в густом лесу было бы мало толку. После войны отец одного из погибших, лейтенанта Поля Фенетта, установил в этом месте памятник. Скорбящий отец не мог себе простить, что решил отправить повесу-сына в полк африканских конных егерей, чтобы «армия научила его уму-разуму». Когда французы отступили, 26 августа немцы устроили очередную вакханалию, казнив в Россиньоле 122 человека.

Этот день, 22 августа, обошелся французской армии в 27 000 человек погибшими, не считая еще большего числа раненых и пропавших без вести. Эти потери намного превосходили потери британцев 1 июля 1916 года, в первый день битвы на Сомме, которую зачастую ошибочно называют самым кровопролитным из всех сражений Первой мировой. Войска, наступавшие под Лонгви и Нефшато, постигла примерно та же участь, что и южные фланги. Катастрофа августа 1914 года, ужасавшая количеством погибших, нанесла французской армии удар, от которого она по-настоящему так и не оправилась. Командующий 4-й армией Лангль де Кари заметил Жоффру сдержанно: «В целом результаты малоудовлетворительные». Немало высших офицеров потеряли в эти дни своих родных: у Фоша погиб и единственный сын, и зять. Главнокомандующий требовал возобновить наступление, но Лангль не послушался и отступил.

Дальше к югу французам ненадолго улыбнулась удача. Эдуард Кердеве писал 23 августа: «Изматывающая неделя. Наступление продвигалось стремительно, и вот мы в Эльзасе. Свежий провиант подвезли прямо на поле боя. Траншеи, сожженные дома, разоренная станция, разнесенная снарядами церковь, изрешеченные стены, кресты на опушке, пленные под конвоем. Печально смотреть вокруг, особенно на пленных, на это сборище осунувшихся, грязных, изможденных, понуро глядящих людей без оружия и снаряжения, одетых во что попало»{423}423
  Coeurdevey, Edouard Carnets de guerre 1914–1918: Un témoin lucide Plon 2008 23.8.14


[Закрыть]
. Но проблеск оптимизма быстро померк, и французам снова пришлось нелегко. Когда Кастельно отступил из Лотарингии, соседние фланги в Эльзасе вынуждены были сделать то же самое, иначе они остались бы без прикрытия. «В 5 утра приказ двигаться – отступаем в тыл, – писал Кердеве 24 августа. – Без объяснений. Эльзасцы, встретившие нас без восторга, провожают без сожаления. Эльзас за прошедшие 45 лет совсем лишился гражданства. Франция о нем забыла и смирилась с отсечением, а Германия держит в черном теле, так что и в ней он отечества не обрел. Бедняга! Пример Бельгии должен показать им, что трем путям не бывать, есть только два – либо Франция, либо Германия»{424}424
  ibid.


[Закрыть]
.

Поль Дешанель, председатель французской палаты депутатов, говорил позже сэру Фрэнсису Берти, что вторжение в Эльзас-Лотарингию было «позерством и большой ошибкой»{425}425
  Bertie diary 10.9.14


[Закрыть]
. Андре Жид набросал наспех в дневнике: «Мюлузская операция… Любая другая страна попыталась бы такого избежать. <…> Всему виной любовь французов к драматическим репликам и жестам»{426}426
  Gide diary 4.9.14


[Закрыть]
. Наступление на юге изначально не предполагало крупных стратегических прорывов, оно было предпринято – в точном соответствии с хладнокровным немецким расчетом – исключительно для того, чтобы вернуть Франции былую славу, однако с этим стоило бы повременить до (возможного) превосходства на других фронтах.

Войска Мольтке тоже потрепало суровыми сражениями в эльзасских лесах и виноградниках. Французские горные части особого назначения «chasseurs alpins» (горные егеря) нанесли противнику ощутимый урон. Мюлуз немцы отвоевывали впопыхах, без должной разведки. Один из офицеров, майор Ляйст, описывал, как туго ему пришлось без указаний со стороны верховного командования на фоне начавшейся паники: «О связи с полком и речи нет. За все сражение не поступило ни единого приказа по полку»{427}427
  Herwig War p. 89


[Закрыть]
. По свидетельству сержанта Отто Брайнлингера, после битвы за Мюлуз в его роте из 250 человек осталось 16.

И все же самые тяжелые потери в середине августа понесли, без всякого сомнения, именно войска Жоффра. Полк Жака Ривьера вступил в свой первый бой – точнее, пополнил списки погибших и раненых – в составе 3-й армии к северу от Нанси. Ривьер с товарищами дожидались приказа выступать, когда капитан вдруг крикнул: «Ложись! Ложись!» – таким голосом, каким никогда не кричал на учениях. Ривьер услышал «звук рвущейся шелковой ткани», и первый из множества снарядов разорвал воздух над головой. Судя по треску ветвей, враг уже ломился сквозь кусты – возникла минутная паника, однако почти сразу выяснилось, что это всего лишь отвязавшаяся офицерская лошадь. Снаряды начали взрываться по четыре, оставляя облачка дыма в виде почти правильных ромбов{428}428
  Rivière pp. 20, 30, 31, 46


[Закрыть]
.

На рассвете 24 августа Ривьер попал в плен к наступающим немцам. Его поразило, что, захватив траншеи, из которых он с товарищами отстреливался не один час, победители никак не отыгрались на побежденных: «Закончили бой, и все»{429}429
  ibid. pp. 33, 39


[Закрыть]
. Немцы показались ему неестественно хладнокровными. Они стреляли, пока не одерживали верх над противником, а затем, получив желаемый результат, проявляли не больше эмоций, чем счетовод, который складывает перья и бумагу по окончании рабочего дня. «Вот в чем секрет их побед, – рассуждал Ривьер. – Нынешняя военная тактика будто специально для них и придумана. <…> Они выполняют необходимое и доводят дело до конца (что для французов немыслимо). <…> Мародерствуют и поджигают они так же методично и расчетливо»{430}430
  ibid. p. 42


[Закрыть]
. Андре Жид писал в том же ключе: «Для нас армия – всего лишь инструмент, но для них [немцев] – это, можно утверждать без преувеличения, жизненно важный орган, функция которого – война»{431}431
  ibid. 8.9.14 p. 80


[Закрыть]
.

Офицер связи при президенте Пуанкаре, полковник Мари-Жан Пенелон, был склонен к беспочвенному оптимизму. Однако теперь на вопрос президента «Это поражение?» Пенелон ответил кратко: «Да, господин президент». К людским потерям добавились потери территориальные, почти полностью лишавшие Францию возможности добывать уголь и железо. 24 августа Пуанкаре писал удрученно: «Где теперь те иллюзии, которыми мы тешили себя последние две недели? Отныне остается уповать лишь на силу нашего сопротивления». Многие французские солдаты понимали, что немецкая военная машина продемонстрировала куда более устрашающую силу, чем их собственная. Жак Ривьер в плену с уважением наблюдал, как немецкие войска выгружаются из эшелона, а затем маршируют к полю боя «бесконечными стройными колоннами». «Вот так, – заключал он, – выглядит армия, созданная для войны, а не попавшая на войну по воле случая», как французская.

Тем не менее Ривьер и многие его соотечественники переоценивали противника. В энергичности, эффективности и целеустремленности солдат и младшего командного состава армии Мольтке сомнений не было, однако среди офицеров мало кто демонстрировал тактический гений. При атаке беспорядочно сбивающаяся в кучу пехота страдала не меньше французской. Полевые орудия, поддержанные пулеметным и винтовочным огнем, обрушивали на наступающих один смертельный залп за другим. Офицеры с обеих сторон проявляли глупое геройство, вызывавшее изумление и даже презрение у подчиненных. Немецкий очевидец описывал сцену, разыгравшуюся 18 августа, когда кайзеровские гренадеры пошли в бой в первый раз: «Еще до того, как началось сражение, Его Королевское Высочество принц Иоахим Альбрехт [Прусский] и командир пулеметной роты выехали вперед на рекогносцировку и, не спешившись, угодили прямо под вражеские пули»{432}432
  Jones, Heather et al. (eds) Untold War: New Perspectives in First World War Studies Leiden 2008 p. 29


[Закрыть]
. Весь полковой штаб в полном составе до конца сражения выступал в авангарде. 22 августа в истории немецкого полка появилась еще одна запись: «Суровые атаки 131-го пехотного привели к большим потерям в его рядах». Командира роты Карла Грубера, бывшего фрайбургского архитектора, донимали вопросами: «Лейтенант, мы скоро будем в Париже?», «Лейтенант, правда же эта стрельба скоро прекратится?»{433}433
  Herwig Marne p. 100


[Закрыть]
В августе официальные потери в 4-й армии герцога Вюртембергского составили 20 000 человек, в 5-й армии кронпринца – почти столько же.

Кроме того, отлаженная машина немецкого командования начала допускать сбои, а высшие офицеры – демонстрировать отсутствие твердого характера и рассудительности. Пусть катастрофа Пограничного сражения целиком и полностью на совести Жоффра, однако он по крайней мере пользовался авторитетом у своих подчиненных и сохранял контроль над происходящим на поле боя. Мольтке, напротив, отдал воплощение своего плана на откуп подчиненным, почти не вмешиваясь и не руководя. Он считал, что главная его задача не в том, чтобы контролировать каждый шаг своих генералов, а в том, чтобы присматривать за кайзером.

С наступлением войны Вильгельм II становился верховным главнокомандующим, и начальник Генштаба опасался, как бы государь не воспользовался новыми полномочиями и не отправился на фронт вмешиваться в ход операций. Поэтому Мольтке изо всех сил старался не допустить кайзера к руководству сражениями. 16 августа ставку императора перенесли в Кобленц, где Вильгельм II расположился в замке, а штаб Мольтке – в отеле Union. Его начальника связи поселили в другом месте – в Бад-Эмсе, что имело крайне неприятные последствия для коммуникации со штабом. Подполковник Герхард Таппен, начальник оперативного командования и ключевая фигура в Генштабе, ненавидимый подчиненными за высокомерие и неискоренимую грубость, призывал Мольтке прибыть поближе к месту действия. Начальник Генштаба неубедительно утверждал, что передвижение по прифронтовой полосе небезопасно. На самом же деле он видел себя скорее председателем правления компании, чем командующим операциями. В результате командирам семи немецких армий на Западном фронте пришлось вести величайшую в истории военную операцию по собственному усмотрению.

Наполеон писал, что присутствие генерала решает все, что он не просто военачальник, он, по сути, и есть армия: «Галлию завоевала не римская армия, а Цезарь; не карфагенские войска заставили дрожать укрывшихся за воротами воинов Римской республики, а Ганнибал; не македонская армия дошла до Инда, а Александр». К 1914 году личность стала играть куда менее заметную роль, а массы – куда более заметную, чем столетие назад. Тем не менее постулат Бонапарта оставался в силе. И пусть в первые три недели войны наиболее серьезными просчетами отличалось французское командование, немецкое его еще догонит.

Однако на короткое время солдаты кайзера ощутили себя завоевателями и не упустили возможности пожать плоды победы, как крупные, так и мелкие. 22 августа рядовой Фогель из 105-го Силезского полка вместе с двумя товарищами из той же части разграбил французскую продуктовую лавку. Нагруженный добычей, Фогель столкнулся с батальонным адъютантом. «Что у вас там за добро?» – спросил офицер. «Печенье, герр лейтенант». – «Можно и мне?» – «Разумеется»{434}434
  IWM 09 / 65 / 1 Papers of Sir James Stubblefield


[Закрыть]
. На следующий день, писал Фогель, шесть французских солдат под белым флагом пришли к немцам сдаваться. Большинство их однополчан скрылись в ближайшем лесу, оставив сотни трупов, «которые смердели, как чума». Однако, судя по всему, Фогеля вскоре постигла та же участь, потому что дневник попал в руки британцев залитый кровью.

Пока солдаты сражались на фронтах, в домах по всей Европе миллионы жителей дожидались новостей. Хелена Швайда писала своему жениху Вильгельму Кайзену из Бремена 18 августа: «Мы здесь ничего не знаем. Лихорадочная эйфория первых дней мобилизации сменилась затишьем. Вскоре в Бремене останутся одни женщины»{435}435
  SB 7, 97 / 2–17


[Закрыть]
. В первые недели войны повсюду прокатывалась то волна ликования, то уныния – в зависимости от скудных и зачастую ошибочных вестей. В августе ликовала в основном Германия. 21-го в немецких городах и селениях праздновали победы в Лотарингии. Во Фрайбурге, например, многие дома украсились немецкими и баденскими флагами, звонили колокола, над собором подняли военное знамя империи, на улицах славили кайзера и армию{436}436
  Chickering Urban Life p. 431


[Закрыть]
. Восторженные толпы собрались вокруг монумента Победы на центральной площади города.

Во Франции от населения (а также правительства и британских союзников) тщательно скрывалось происходящее на фронте – и огромные потери, и отступления. Однако просачивающихся намеков для сведущих было достаточно, чтобы ужаснуться. Пожилая вдова из Ниццы, уязвленная тем, что прованские полки показали себя с худшей стороны в Лотарингии, заявила презрительно, что местные мужчины, похоже, собирались прятаться за женские юбки{437}437
  Strong p. 100


[Закрыть]
. Британский посол сэр Фрэнсис Берти писал 16 августа: «Мне кажется глупой французская манера объявлять лишь о победах и захватах пленных и трофеев, потому что, вне всякого сомнения, французы тоже потеряли много людей и орудий, и когда правда выйдет наружу, поднимется волна негодования»{438}438
  Bertie diary 16.8.14


[Закрыть]
. Две недели спустя он добавил: «В The Times и то куда больше подробностей и правды, чем в любой французской газете»{439}439
  ibid. 31.8.14


[Закрыть]
(не самый лучший комплимент, надо сказать).

Первыми вестниками войны стали раненые, прибывающие в провинциальные города. В Гренобль, например, первый санитарный поезд пришел 22 августа, а к сентябрю город выхаживал уже 2000 пострадавших. Большинство привозили прямо с фронта и распределяли по городкам и селениям, как заблагорассудится местным властям. Верховное командование издало приказ, гласивший, что для поддержки боевого духа гражданское население должно как можно меньше контактировать с ранеными. Однако каждый поезд встречала толпа зевак, забрасывающая привезенных вопросами, в ответ на которые те чаще всего лишь пожимали плечами. Как свидетельствовал один из горных егерей: «Мы, простые солдаты, как правило, знали о положении дел на фронте не больше гражданских. Взвод, рота, часть – этими рамками наши сведения и ограничивались»{440}440
  Flood p. 51


[Закрыть]
.

Однако уже через несколько недель многие поражались тому, как быстро угас интерес и сочувствие мирного населения к раненым и их страданиям. Бондарь из Нарбонны Луи Бартас отмечал с горечью, что горожане в основном остались глухи к призывам мэра разобрать раненых по домам, когда переполнились городские больницы{441}441
  Barthas pp. 19–20


[Закрыть]
. Раненые часами томились на носилках, расставленных по вокзалу, поскольку никто не знал, куда их отправить. Месяц за месяцем в медицинские учреждения всех воюющих стран, особенно Франции, будут непрерывным потоком поступать сотни тысяч искалеченных и увечных. Многие из тех, кого могла бы спасти даже несовершенная медицина того времени, умирали, так и не дождавшись помощи.

Поражения первых жутких недель не сломили боевой дух французов – большинство солдат в войсках Жоффра проявили поразительную стойкость. Однако миллионы людей начали прозревать. Французский офицер писал своему другу-англичанину: «Уже очевидно, что происходящее – это не театральный спектакль; действия и антракты начинаются не по звонку, а зрители, предвкушающие ужин, неожиданно узнают, что представление несколько затягивается. <…> Мы будем сражаться с врагом до последнего человека, до последнего экю, но будь уверен, Германия окажется поверженной задолго до этого»{442}442
  ibid. p. 88


[Закрыть]
. Между тем, по мере того как слабел натиск французов, набирала размах грандиозная кампания Мольтке. Августовские стычки были всего лишь прелюдией к сражениям последующих недель, которые и определят ход войны.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю