Текст книги "Первая мировая война. Катастрофа 1914 года"
Автор книги: Макс Хейстингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
4. Разгром на Дрине
Главным театром военных действий станет Западный фронт, однако первые жертвы появились на востоке, когда австро-венгерская армия Конрада Гетцендорфа начала карательную кампанию в Сербии. Ранним утром 29 июля жителей Белграда разбудил пулеметный огонь со стороны реки, от пограничной крепости Земун. Через несколько часов австрийские мелкосидящие мониторы, пройдя вниз по Саве и Дунаю, начали обстреливать сербскую столицу, задев несколько зданий рядом с собором. Улицы моментально опустели. Раздался оглушительный взрыв – это сербские саперы обрушили мост через реку, обрывая связь с империей Габсбургов. К удовлетворению подрывников, обломки посыпались на австрийскую канонерку, которая затонула с большей частью команды.
Толпа беженцев осадила белградский вокзал, взяв штурмом три стоящих под парами поезда, отправляющихся на восток. Составы наконец с пыхтением тронулись, пестрая толпа с пожитками облепила даже крыши. Когда в первый поезд полетели снаряды со стороны стоящих на реке австрийских кораблей, вспыхнула паника. «Стрекот пулеметов и разрывы снарядов смешались с ужасными криками и воплями перепуганных женщин и детей, – писала Света Милютинович. – К счастью, никого не задело, потому что машинист проскочил зону обстрела на полной скорости и поезд повернул на Топчидер. <…> [Тем временем в Белграде] после первой артиллерийской атаки многие женщины кинулись переодевать мальчиков в юбки и закутывать в платки, надеясь, что девочек вражеские солдаты обижать не станут»{327}327
Ðurič and Stevanović pp. 35, 37
[Закрыть].
Чиновник сербского Министерства иностранных дел Живан Живанович вспоминал: «Война, которую Австро-Венгрия объявила Сербии в июле 1914 года, разразилась внезапно, как землетрясение, пожар или наводнение. Неужели Сербия после Балканских войн не заслужила хоть немного мира?»{328}328
ibid. p. 45 et seq
[Закрыть] Вопрос довольно лицемерный, учитывая, что Живанович был зятем Аписа – Драгутина Дмитриевича, организовавшего убийство Франца Фердинанда. Даже если сербы и не заслужили той напасти, что обрушилась на их страну после объявления войны Австро-Венгрией, осведомленные о махинациях «Черной руки» не имели никакого морального права строить из себя невинных жертв. Однако именно это они и делали.
Сербские власти понимали, что разгромить Австрию на поле боя нечего и надеяться. Однако, если удастся продержаться хотя бы до тех пор, пока могущественные союзники не начнут побеждать на других фронтах, побороться стоит. Из пепла империи Габсбургов восстанет панславистское государство Югославия. В школах дети учили географию бывших сербских земель – Македонии, Далмации, Боснии, Герцеговины, Хорватии, Баната и Бачки – как свою собственную. Вид другого берега Дуная, писал сочувствующий английский путешественник, «дорог каждому сербу, который с щемящим сердцем смотрит на остатки своей империи, на дома бывших соотечественников, приютившиеся в коричнево-желто-голубых долинах»{329}329
Vivian p. 198
[Закрыть]. За это они бы с радостью сразились – ведь, как гласит древняя сербская поэма, «я серб, и я рожден, чтобы стать воином».
Тем временем на другом берегу австрийская правящая каста рвалась в бой, не видя зияющей пропасти между сложившимся у нее героическим образом австрийской армии и печальной действительностью. Выдающийся генерал Александр Брош фон Ааренау, много лет служивший советником Франца Фердинанда, 29 июля писал возбужденно: «Австрия – это страна с безграничными возможностями, до которой далеко даже Америке. Унижение и опустошенность, праздность, легкомыслие и трусость вдруг сменились таким железным спокойствием, силой и уверенностью, что впору гордиться своей родиной и ее властями! Какой впечатляющий ультиматум, как слаженно… проведена мобилизация, и наконец, отметая все попытки вмешательства под рык русского медведя, объявление войны – неожиданность даже для военного! Один прицельный удар следовал за другим, даже Бисмарк и Мольтке [старший] вместе взятые не могли бы подвести к нужному финалу так мастерски, так энергично и… умело. Сербия была застигнута врасплох… и теперь вынуждена ковылять за великими державами, которые ошеломлены не меньше и уже понимают, что любое вмешательство бесполезно»{330}330
Kronenbitter pp. 484–5
[Закрыть]. Запись в дневнике Ааренау – образчик той самонадеянности, с которой австрийское командование с Конрадом во главе смотрело на разворачивающуюся катастрофу. Их настрой передавался и обычным гражданам. Зигмунд Фрейд писал: «Возможно, впервые за 30 лет я ощущаю себя австрийцем и готов дать этой не очень вселяющей надежды империи еще один шанс. Настроение повсюду царит великолепное. Храбрые начинания принесли дух свободы»{331}331
Jay p. 346
[Закрыть].
Австрия ввергла Европу в большую войну, чтобы наказать – то есть, по сути, уничтожить – Сербию. Однако теперь перед Центральными державами встал куда более серьезный противник. Чтобы противостоять ему на поле боя, требовалась сплоченность и тесное взаимодействие. 30 июля подполковник Карл фон Кагенек, немецкий военный атташе в Вене, умолял заместителя Мольтке «играть полностью в открытую, чтобы не повторять ошибок всех коалиционных войн»{332}332
Herwig War p. 52
[Закрыть]. Однако в действительности для продуктивного сотрудничества практически ничего не делалось. По логике Конрад должен был бы оставить для усмирения сербов небольшую армию, отправив основные австрийские силы на север, в польскую Галицию, в качестве заслона царским войскам. А сербами заняться только после (и в случае) того, как русские будут разбиты.
Кайзер писал в Вену 31 июля: «В этой тяжелой борьбе для Австрии крайне важно направить главные силы против России, не дробя их одновременным наступлением на Сербию. Тем более что большая часть моей армии будет связана боями с французами. В масштабной войне, в которую мы вступаем плечом к плечу, Сербия – второстепенный игрок, требующий лишь минимальных оборонных мер». Здравые рассуждения, но Конрад к ним не прислушался. Свойственные начальнику австрийского Генерального штаба запальчивость и безрассудство побудили его разделить свои силы. Он выставил 19 дивизий против 11 сербских, а оставшиеся 30 отправил сражаться с 50 российскими формированиями в Галиции. Вину за неспособность скоординировать действия Германия и Австрия делят поровну: каждая поступила так, как считало нужным ее собственное командование. Конрад отдал приказ двум изначально находившимся в 70 милях друг от друга армиям в Боснии атаковать Сербию и ее младшую союзницу Черногорию с запада. Третья армия в Венгрии появлялась лишь на три недели в августе – как театральная труппа на гастролях, – прежде чем была передислоцирована в Галицию. Этим войскам предстояло ударить на юг через реку Саву к западу от Белграда.
Операцией против Сербии командовал губернатор Боснии, генерал Оскар Потиорек. Человека, провалившего обеспечение безопасности Франца Фердинанда в Сараево, месяц спустя после трагедии пригласили руководить ключевой военной кампанией. Потиорек был холостяком, по-монашески отдавшим всю жизнь службе, оставаясь тем не менее в неведении относительно ее современных и важных аспектов и ни разу не побывавшим на поле боя. Австрийская армия была плохо подготовлена и оснащена, в славянских ее рядах бурлило недовольство. Командиры не считали нужным вдаваться в такие скучные подробности, как, например, баллистика артиллерийских орудий: в частности, отказ закупить новейшие горные пушки, незаменимые для сербского рельефа, – целиком и полностью вина Потиорека{333}333
Kronenbitter p. 87
[Закрыть]. Координация действий пехоты и артиллерии отсутствовала как понятие. На стратегической конференции в 1906 году Потиорек резко оборвал сомнения штабистов насчет возможных проблем с обеспечением: «Война требует потуже затянуть пояса! Если сегодня я задействую в операции 200 000 человек, я знаю, что смогу осуществить задачу и со 100 000»{334}334
ibid. p. 107
[Закрыть].
Сказочные картины, изображающие Конрада и его подчиненных галантными кавалерами с венского бала, померкли перед бесчеловечностью, проявленной ими в первые же дни войны. Еще до того, как вторгнуться в Сербию, они открыли второй фронт против собственных меньшинств, подозреваемых в неверности государству: 26 июля в Боснии и Герцеговине было объявлено военное положение. За решеткой оказались сотни сербов, в том числе трое депутатов австрийского парламента. Затем военное положение ввели в Словении – объявляли о нем местные чиновники, объезжая округу в конных экипажах. На каждом перекрестке процессия останавливалась, барабанщик выбивал дробь, и сановник в черном плаще и цилиндре зачитывал объявление.
Случайным слушателям, впрочем, эта церемония была ни к чему, поскольку, по словам словенца Валентина Облака, «они не понимали всех последствий» этого указа, тогда как меры принимались поистине драконовские. Закрывались оппозиционные газеты, 50 казней было проведено в одном только Дубровнике. В Австрии жестоко избивали чехов (одного из них, в Линце, до смерти), которые якобы кричали: «Да здравствует Сербия!» В результате несколько тысяч из двух миллионов австро-венгерских сербов бежали через границу с намерением записаться в белградскую армию.
Надо отметить, что сербы не просто пылали патриотизмом: они умели воевать. Недавние Балканские войны дали им опыт, которого не было у габсбургской армии. Они были готовы пожертвовать собой: иностранные гости часто отмечали, какой популярностью пользуется в сербских театрах «Кориолан», самая кровавая из шекспировских пьес. В конфликте с Австрией сербы видели уникальную возможность сразиться за дело панславизма. При численности населения 4 миллиона человек Сербии удалось мобилизовать целых 500 000, 4/5 которых развертывались сейчас на западной границе, тогда как черногорские союзники числом 45 000 занимали позиции дальше к югу.
Сербам предстояло сражаться в родных горах, с подмогой местных партизан – комитаджи. Военный корреспондент The Times писал, что сербскую армию нельзя «сбрасывать со счетов» и она еще «задаст австрийцам жару»{335}335
The Times 27.7.14
[Закрыть]. Он не ошибся. В сербских войсках царило бесклассовое товарищество и весьма условная субординация: рядовой мог, отдав офицеру честь, тут же поздороваться с ним за руку, если они знали друг друга «на гражданке», что было бы немыслимо в любой другой армии. «Мы в Сербии все крестьяне – и этим гордимся», – сообщил американскому корреспонденту сербский полковник{336}336
Reed p. 47
[Закрыть]. Однако оружия в армии не хватало: треть мобилизованных в 1914 году оказалась без винтовок, местное производство патронов было налажено слабо. Под конец июля проблема обострилась настолько, что полиция начала ходить по домам в поисках винтовок. В качестве формы выдавалось поношенное обмундирование, оставшееся с Балканских войн: многим новобранцам пришлось довольствоваться одними гимнастерками и фуражками – шайкачами – а кому-то и того не досталось. Начальник штаба сообщил в Военное министерство, что новобранцев следует инструктировать – пусть берут одежду и сапоги из дома, потому что «обмундирования не будет, по крайней мере на первых порах». Однако воевать сербы умели и любили. Прежде всего они воспринимали войну как романтическое приключение: перед каждым идущим на фронт полком шла пара-тройка цыган, распевающих под волынку или скрипку любовные песни и героические баллады.
Пример этого бурного оптимизма мы находим у зятя Аписа Живана Живановича: «Жители Живковцев говорили: “Мы победили турок, мы прогнали болгар, теперь очередь за австрийцами; с божьей помощью мы покажем им, кто тут главный”»{337}337
Živanović in Ðurič and Stevanović p. 50
[Закрыть]. Геолог Тадия Пейович восхищался боевым духом солдат, которые маршировали на фронт из тылового лагеря в Крагуеваце, вооруженные только лопатами и мотыгами. «Будем хоронить убитых немцев!» – перешучивались в строю{338}338
ibid. p. 32
[Закрыть]. Точнее, «швабов» – так сербы называли всех без разбора подданных Франца Иосифа и Вильгельма II. И если у австрийцев имелись только 100-мм пушки при полном отсутствии тяжелой артиллерии, то сербы располагали новейшими 150-мм гаубицами и вскоре продемонстрировали, что умеют с ними обращаться.
Начальник Генштаба Сербии – маршал Радомир Путник был, несмотря на свои 67 лет, опытным военным – и мало кого из сербов настораживала его близость к «Черной руке». Июльский кризис застал закаленного боями ветерана на водах в Венгрии – государственные военные планы остались в белградском сейфе, ключ от которого был лишь у маршала. Подчиненным пришлось воспользоваться взрывчаткой, чтобы добраться до секретных документов, – тем временем австрийцы, проявив напоследок благородство, разрешили маршалу обратный проезд через свою территорию. Справившись с неожиданной пневмонией, к 5 августа Путник уже был на посту и командовал операциями.
Сербское правительство, понимая особую уязвимость Белграда, расположенного на границе с Венгрией, эвакуировало на восток в Ниш свои архивы и штат, а также высокопоставленных иностранных дипломатов вроде Василия Штрандмана. Поезда в наступившем хаосе мобилизации не ехали, а ползли, и привычный путь занимал в два раза больше времени. Обосновавшись на новом месте, сербские министры забросали российскую дипломатическую миссию требованиями выслать оружие и снаряжение – в первом же запросе значились 200 000 комплектов формы и 4 радиопередатчика{339}339
Strandman p. 323
[Закрыть].
При этом в стране по-прежнему царило легкомыслие, о котором, в частности, писал чиновник Министерства финансов Милан Стоядинович. «Мы все еще не ведали, во что ввязываемся. <…> Мы не сомневались: Сербия победит. Я не понимал тогда и не понимаю сейчас, откуда этот оптимизм? Откуда эта безумная вера в победу? Нас было 4 миллиона против 45. Однако именно с этой неизбывной верой мы шли на войну довольные, веселые, распевая песни. У меня в министерстве все двое суток, что длилась подготовка к переезду [в Ниш], то в одном, то в другом кабинете заводили с сияющими глазами:
Но когда австрийцы принялись обстреливать сербскую столицу с дунайских канонерок и батарей, расположенных на венгерском берегу, жителям Белграда пришлось туго. Под грохот разрывов полиция сновала по улицам, заваленным щебнем и битым стеклом, среди истекающих кровью людей и просила жителей либо укрыться, либо спасаться бегством. Многие, прихватив то, что удалось унести из домашнего скарба, двинулись в еще тихую сельскую глушь пешком, если не получилось наскрести на телегу{341}341
Milutinović, Sveta Kako se u Beogradu živelo prvim danima svetskograta p. 39
[Закрыть]. Когда Живан Живанович впервые увидел Белград под обстрелом, «понял, насколько точное прозвище дали ему турки – колыбель войны. Снаряды сыпались на город со всех сторон»{342}342
Ðurič and Stevanović p. 52
[Закрыть].
Врач Славка Михайлович, которой довелось поработать и в Балканские войны, восхищалась тем, как оставшиеся в столице приспосабливаются к новой действительности: «Как только выстрелы ненадолго стихали, снова открывались кофейни, и люди спешили туда, обменяться новостями за вином и ракией, прежде чем вернуться домой до нового обстрела. Враг поливал непрерывным огнем то один квартал, то другой, пытаясь охватить ужасом весь город. <…> Начались трудности с продовольствием. В каждую передышку женщины, дети и старики сновали туда-сюда с корзинками, надеясь поскорее запастись необходимым»{343}343
ibid. pp. 121–2
[Закрыть].
Чиновник Министерства иностранных дел Йован Жуйович весь день 6 августа помогал сотрудникам Белградского геологического института паковать драгоценную коллекцию метеоритов. Однако уже подготовленные ящики не сумели вывезти до следующего обстрела. 7 августа Жуйович вместе с другими горожанами пытался спасти библиотеку Французской ассоциации, запылавшую от попадания снарядов. Несмотря на все усилия, здание сгорело дотла, а вслед за ним, уже ночью, бóльшая часть городского университета. «Стало ясно, – с горечью писал Жуойвич в дневнике, – что австрийцы метят по культурным учреждениям». Коллекцию метеоритов он для сохранности перевез к себе домой{344}344
Žujović diary p. 246
[Закрыть].
Тем временем чуть дальше к юго-западу две австрийские армии шагали в облаках пыли через Боснию к сербской и македонской границам, проходящим по реке Дрина. Пехота, согнувшись под 30-килограммовыми ранцами, обливалась потом на летней жаре. Мясные консервы из дополнительного пайка большинство выкидывало на обочину, чтобы облегчить ношу, о чем впоследствии сильно пожалело, поскольку полевые кухни и обозы обеспечения тянулись далеко позади. «В понедельник мы прошли маршем от Ябланицы до Рамы, – писал Матия Малешич из полка графа фон Ласси. – Жара ужасная. Жажда, жажда, жажда, ранец тяжелый, будто набит свинцом, невыносимое пекло, но все равно нужно шагать и шагать. Тяжело настолько, что невольно спрашиваешь себя, зачем вообще появился на свет? Неужели только для страданий?»{345}345
ASA MS Matija Malešič War Diary 1914
[Закрыть]
Австрийские водители гоняли драгоценные армейские автомобили по ухабистым немощеным балканским дорогам на головокружительной скорости. Шофер-доброволец Алекс Паллавичини писал в отчаянии 6 августа: «Если так продолжится и дальше, машины скоро будут разбиты в хлам. Все почему-то считают автомобиль несокрушимым»{346}346
ASA B 1600 / 6: Alexander Koloman Maria Pallavicini The Serbian Campaign 1914 6.8.14
[Закрыть]. Толпы людей, бесконечные колонны повозок и артиллерийских батарей заполонили все подступы из Боснии к фронту, мешая доставлять провизию авангарду. «Не верится, что этот затор когда-нибудь рассосется, – писал Паллавичини, проведя целый день в пробке. – У меня ушло девять с лишним часов на то, чтобы проехать 40 км». Капралу Эгону Кишу солдаты сообщили, что нашли мертвое тело товарища – голова и руки отрублены сербами, на ногах снята кожа. Киш писал с понятной осторожностью: «Если это правда – в чем я сомневаюсь, – то сербы изувечили беднягу не из садистских побуждений, а чтобы напугать нас еще до того, как мы встретимся с ними в бою»{347}347
Kisch p. 31 10.8.14
[Закрыть].
На подходах к Дрине солдат озадачил неожиданный гул «жужжащих слепней»{348}348
ibid. p. 33
[Закрыть], как писал Киш. Не сразу наивные австрийцы поняли, что слышат свист первых пуль. 10 августа войска Потиорека начали операцию по переправе через реку в трех местах в 80 и 160 км к западу и югу от Белграда. У Батара переправа шла по наведенному между Боснией и Сербией понтонному мосту под военные марши, исполняемые шагающим впереди духовым оркестром. Сербский снаряд угодил прямо в середину моста, музыканты оказались в воде, некоторые погибли. Музыка смолкла.
Основная масса австро-венгерских войск скопилась к ночи на западном берегу, готовясь переправиться на рассвете под прикрытием артиллерии. Внезапно австрийцы начали бить по своим – снаряды взрывались в воде у берега и среди столпившейся пехоты. На глазах капрала Киша один снаряд разорвался в кроне дерева, под которым при полном параде собрался штаб дивизии с командиром во главе. «Боже правый! – воскликнул потрясенный генерал. – Нас чуть не убило. Отступаем!»{349}349
ibid. pp. 34–5 12.8.1
[Закрыть] На рассвете, однако, обороняющиеся сербы покинули противоположный берег, оставив переправу через Дрину австрийцам.
Потиорека эти позорные инциденты, граничащие с фарсом, нисколько не смущали. 12 августа он с некоторым самодовольством писал в дневнике: «Сегодня началась моя война». Только 15 августа австрийцы укрепились на восточном берегу и начали, буксуя, продвигаться вперед. Алекс Паллавичини писал: «Весь горизонт в клубах дыма, поднимающегося над нашими передовыми отрядами. Вспыхивают все новые и новые костры – скирды на каждом шагу будто именно для этого и поставлены. Вражеская артиллерия поливает нас плотным огнем. Все это напоминает зрелищные полевые учения»{350}350
ASA Pallavicini, Alexander Markgraf Pallavicini B 1600
[Закрыть]. У капрала Киша картина получалась куда более трагическая – бесконечные переходы, прерываемые лишь урывками сна в открытом поле, вся одежда и снаряжение мокрые насквозь после переправ. «Неприятель ждал впереди, а пока нам досаждали другие, куда более страшные враги: тяжелая ноша на плечах, изнеможение; колючие кусты, рвавшие в клочья одежду и кожу; жгучая крапива, голод, ночные заморозки, сменяющие полуденную жару – мы приближались к Лешнице. Иногда на пути попадались кути [избы] или разграбленные деревни. Единственный признак жизни – куры»{351}351
Kisch p. 40 14.8.14
[Закрыть].
Вторжение в Сербию встретило масштабное вооруженное сопротивление со стороны мирных жителей. Французы прибегали к подобной партизанской войне во время конфликта с Пруссией в 1870–1871 годах, широкое распространение получила она и во Вторую мировую. Однако в 1914 году Сербский фронт оказался единственным, где она применялась повсеместно – к ярости австрийцев. Алекс Паллавичини описывал в дневнике, как в него стреляли партизаны, засевшие на большом поле в тылу австрийцев, в нескольких километрах от линии фронта{352}352
ASA B1600 / 6 AKM Pallavicini 14 / 15.8.14
[Закрыть]. В другой раз внезапно выскочивший из-за деревьев комитаджи при проходе австрийского отряда через лес выстрелил в упор в лейтенанта Гуго Шульца, который рухнул замертво. Серба тут же изрешетили пулями, однако, посмотрев на мертвого врага, австрийцы увидели широко открытые глаза и улыбку – «вероятно, от радости, что удалось обменять собственную жизнь на жизнь вражеского офицера»{353}353
Kisch p. 36
[Закрыть]. Большинство партизан, впрочем, действовали хитрее: выжидали, пока отряд пройдет, и стреляли в спину, сея хаос и провоцируя дикую перестрелку.
«[Наши] кинулись врассыпную, словно испуганные куры, – писал Эгон Киш, – паля вслепую во все стороны без всякого приказа. В результате ранили много своих же. <…> Стреляли всего несколько человек, но бед наделали больших. Рядом со мной капрал непрерывно дул в свисток, пытаясь остановить стрельбу. Внезапно я услышал звук падающего тела и, обернувшись, увидел, что он лежит на земле и из дыры во лбу льется кровь. Через несколько секунд он затих. Лишь 10 минут спустя свистками и криками перестрелку удалось прекратить, и мы смогли продолжить наступление. Дальше попадались страшные картины – один убитый серб, а вокруг наши раненые однополчане. Это была наша первая схватка с врагом».
Австрийцы намеревались вести войну по своим правилам. Партизанскую деятельность они считали оскорблением и боялись, что успех сербов поднимет на борьбу сочувствующие славянские меньшинства по всей империи. Поэтому в габсбургской Боснии они взяли на вооружение политику превентивных мер: сербских подданных Франца Иосифа загоняли группами на поезда в качестве заложников, угрожая массовой расправой в случае нападения комитаджи. Тем временем в Сербии командир корпуса инструктировал офицеров, как «довести до фанатизма осознание нашего морального и численного превосходства»{354}354
Gumz, Jonathan The Resurrection and Collapse of Empire in Habsburg Serbia 1914–18 CUP 2009 p. 46
[Закрыть]. Когда начальник австрийской разведки полковник Оскар фон Хранилович предупредил, что армия столкнется с партизанами, было решено подавлять сопротивление жесткими мерами Kriegsnotwehrrecht – «право военной самообороны».
В результате были расстреляны и повешены тысячи сербских мирных граждан, в большинстве своем невиновных. 16 августа, например, перед полковником 11-го пехотного полка предстали пятеро Tschuzen (словенских или хорватских крестьян), обвиняемых в партизанской деятельности. Полковой адъютант спросил: «Кто видел, как они стреляли?». «Капитан и десять рядовых», – тут же отозвались несколько человек. Несчастных крестьян вывели на насыпь, велели встать на колени и расстреляли{355}355
Kisch p. 46
[Закрыть]. У Алекса Паллавичини мы находим еще несколько подобных случаев, описанных в красках, однако было бы опрометчиво принимать его свидетельства против сербов за чистую монету. В частности, он описывает, как 17 августа его колонну обстреляли с неубранного поля. Посланный на разведку австрийский патруль вернулся с 63 пленными, в числе которых были женщины и дети (по словам патрульных, тоже державшие ружья), а также священник, якобы располагающий арсеналом гранат.
«Через час, – писал Паллавичини, – осталась только братская могила. Чтобы не смущать [наших] солдат выстрелами, пленных закололи штыками. У священника, видимо, оторвали бороду – в такой ярости были наши после учиненного над ними бесчинства. Когда днем я приехал в Лозницу, на виселице болтались 14 [сербов]. Повесить их приказал оберст-лейтенант Кокотович. По нашим войскам по-прежнему стреляли с крыш. Ненавистью к нам пропитан воздух, для них каждый из нас – враг. Население так вероломно, что выстрела можно ожидать даже от безобидного вроде бы ребенка или старухи. <…> Мы сражаемся не с 300-тысячной армией, а с целым народом. Такое впечатление, что это религиозная война. Самые активные агитаторы – священники, а самые крупные центры сопротивления – монастыри»{356}356
ASA Pallavicini MS diary B 1600 / 6
[Закрыть].
Отличительной чертой многих казней мирных граждан, совершенных на Восточном фронте, особенно в Сербии, австро-венграми, было запечатление их на фотопленку и последующая публикация снимков. Карательные меры в отношении подозреваемых в шпионаже или партизанской деятельности Вену нисколько не смущали и были важной составляющей ее политики; Конрад хотел, чтобы о них узнало как можно больше людей. Палачи хвастались телами убитых перед объективом, как охотники трофеями{357}357
Holzer, Anton Das Lächeln der Henker. Der unbekannte Krieg gegen die Zivilbevölkerung 1914–1918 Darmstadt Primus 2008 p. 101
[Закрыть]. Австрийский офицер писал 24 августа в Сербии:
«Встретил колонну из 30 [предполагаемых партизан], которых гнали на казнь. Обступивший их конвой, в который входили и князь Одескальки с лейтенантом Вайссом, не в силах сдержаться, отвешивал затрещины пленным, даром что те были связаны. Мы пытались их остановить, но тщетно. Место казни находилось на опушке за монастырем. Им [пленным сербам] пришлось самим рыть себе могилу. Потом их усадили на край ямы, и трое пехотинцев принялись закалывать их штыками – по пять раз каждого. Жуткое зрелище. Одескальки вел себя подобно разъяренному зверю и тоже рвался принять участие. Страшно было смотреть, как забрасывают землей тела, среди которых попадались и недобитые – они пытались выбраться, и кому-то удавалось восстать из могилы. Наши вели себя как дикари. Не в силах вынести этого зрелища, я ушел»{358}358
ASA B 1600 / 6: Alexander Koloman Maria Pallavicini MS diary, ‘The Serbian Campaign 1914’
[Закрыть].
17 августа командир дивизии – генерал Казимир Лютгендорф отправил на расстрел 120 жителей города Шабац, якобы после уличной перестрелки. На самом же деле сербская армия покинула Шабац без сопротивления, оставив только женщин, детей и стариков. Зачем Лютгендорфу понадобилась эта казнь, непонятно, хотя к своим он был так же безжалостен. Тем же вечером 17 августа генерал получил донесение о том, что трое его подчиненных – рядовой Йозеф Эберт и санитары Франц Буцек и Йозеф Духлик – напились в стельку трофейным шнапсом и устроили беспорядочную пальбу.
Лютгендорф без лишних раздумий велел казнить провинившихся в назидание остальным – публично заколоть штыками, чтобы не тратить патроны. Следующим вечером троих громко оправдывающихся несчастных вывели на площадь перед городской церковью, и священник на глазах собравшейся толпы отпустил им грехи. Случилась заминка, поскольку назначенные исполнителями отказались повиноваться приказу, и пришлось назначать других. Затем начался трагифарс: размахивая фуражкой и крича исполнителям «Стойте! Подождите!», прибежал командир корпуса генерал Карл Тержтянский. Он опоздал, трое проштрафившихся уже были мертвы{359}359
Holzer pp. 133–7, 141–4
[Закрыть]. В 1920 году австрийский суд приговорил Лютгендорфа к наказанию за эту казнь, однако расстрел мирных жителей Шабаца никто ему в вину не ставил. По подсчетам, в общей сложности около 3500 гражданских были убиты австрийцами в первые две недели августовской кампании. Конрад не останавливался ни перед чем, утверждая, что «все население, включая и женщин, участвовало в вооруженной борьбе и учиняло бесчинства против австрийских войск. <…> Всякий, кто представляет себе культурный уровень и мышление балканских народов, не увидит здесь ничего удивительного»{360}360
Gumz p. 47
[Закрыть]. Наибольшей жестокостью по отношению к мирным жителям отличались венгры, закоренелые враги сербов.
Тем временем у авангарда австрийской армии крепло убеждение, что враг знает свое дело куда лучше австрийского командования. Сербские артиллеристы заранее проводили рекогносцировку местности и намечали цели. Их тактика отличалась изобретательностью и говорила о военном опыте: перед одной из атак 18 августа сербы, отступив ненадолго, вернулись и открыли шквальный огонь, окопавшись в подготовленных полевых укреплениях. Преследование якобы отступившего противника захлебнулось, и австрийские солдаты кинулись врассыпную. Когда в австрийцев полетели гранаты, началось замешательство – такого оружия габсбургская армия еще не видела. Один из сербов выкрикнул на немецком: «Офицеры, шаг вперед!» – и машинально повиновавшийся капитан Вагнер тут же упал, сраженный пулей. Австрийские командиры упорно не желали учиться осторожности. Получив предупреждение о том, что подступы к следующей высоте перекрыты полевыми укреплениями и бетонными бункерами, штаб только отмахнулся, сочтя «такую тактику ведения боя невозможной»{361}361
ASA Pallavicini MS 18.8.14
[Закрыть]. Солдатам пришлось заплатить за беспечность своими жизнями.
Австрийские подразделения впадали в ступор от потока противоречивых приказов. Сербы поливали авангард залповым огнем, и вновь прибывшие не находили слов, чтобы описать эти адские звуки. Австрийский врач Иоганн Бахманн сравнивал ружейный огонь с барабанной дробью дождя по крыше, а артиллерийский – с глухим звуком удара палкой по раскрытому зонту, за которым следует протяжное эхо, «напоминающее гул басовой струны. Как меломан, я попытался прикинуть тональность и решил, что она ближе всего к басовой ля»{362}362
ASA B609 Bachmann MS
[Закрыть]. Продовольственное снабжение в австрийской армии практически заглохло. Доведенные до отчаяния солдаты обшаривали в поисках припасов ранцы погибших и раненых{363}363
Kisch p. 50 16.8.14
[Закрыть].
Захватчики атаковали сербов, окопавшихся на возвышении, на отметке, обозначенной как «высота 404». После ожесточенной перестрелки с участием артиллерии и стрелкового оружия защитники отступили, но и австрийцы понесли тяжелые потери, особенно среди офицеров, которые, размахивая саблями, вылетали перед строем на своих скакунах, «словно специально подставляясь под пули комитаджи»{364}364
ibid. pp. 41–2
[Закрыть], как с удивлением свидетельствовал один из солдат. Когда схватка закончилась, австрийцы вошли в селение под названием Слатина. К большому изумлению местных жителей основную часть вражеских войск, громящих их страну, составляли чехи – «братья-славяне».
Капрал Киш утопил в деревенском пруду кусок драгоценного мыла. «Я с грустью смотрел ему вслед, – писал Киш. – Последнее напоминание о цивилизации»{365}365
ibid. p. 43
[Закрыть]. Его угнетало крепнущее осознание, что вся Европа, кроме него, пытается нажиться на этой войне. На взятой высоте ему представилась возможность ознакомиться с разнообразием боеприпасов, имевшихся в распоряжении сербов. Много патронов, к досаде капрала, были австрийского и немецкого производства – Хиртенбергской патронной фабрики, Keller & Co, Manfred Weiß Budapest{366}366
ibid. pp. 127–8 19.9.14
[Закрыть]. Попадались турецкие гильзы, изготовленные Немецкой патронной фабрикой в Карлсруэ, а на российских боеприпасах стояла маркировка «Немецкая фабрика оружия и амуниции, Берлин». «Остальные ящики были из Парижа или Льежа, а иные вовсе стыдливо обошлись без надписей».
