Текст книги "Девушка с золотистыми волосами. Часть 1"

Автор книги: Макс Гришин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Я защищал закон!

– Называй это как хочешь! Только закон этот не был создан для тебя. Он был создан ими для них же самих, чтобы защищать их... не тебя. Потому что если ты встанешь на пути этого закона, тебя сотрут в порошок, но если встанут они и ты помешаешь им, проблемы будут у тебя. Вспомни случай с Диланом Джонсом. Помнишь подростка, которого разорвало на клочья, когда в него влетела спортивная машина сына кого он там был... верховного судьи? Помнишь? Да конечно помнишь, как ты мог такое забыть?! Хочу тебе сказать, в своей жизни я делал много гадостей, не буду это скрывать, это знаешь ты, это знаю я... Но в тот день когда я прочитал в газете, что это был случай самоубийства подростка, что он сам бросился под колеса машины, которая ехала в пределах разрешенной скорости и что судья снял всякие обвинения против Дилана... могу тебе сказать, в тот день я хотел взять топор и собственнолично отрубить у этого ублюдка сначала руки, потом ноги и потом, уже под самый конец, срубить голову и бросить ее этому сраному судье в лицо... Вот мой ответ на закон, на тот самый закон, который ты защищаешь!

Розарио притянул к себе полупустой пивной бокал и сделал из него пару больших глотков.

– Ведь ты был одним их тех, кто приехал тогда за Диланом в отель. Так? Ублюдок даже не достал оторванную руку из-под капота своей машины! Он был настолько пьян, что понял, что произошло лишь на утро, когда семейный адвокат растолкал его облеванным на полу камеры. И что получилось? Что сделал твой закон, который ты так защищал? Закон его оправдал... твой закон отпустил его на свободу, не угробил его, не сгноил в тюряге, как надо было, а просто взял и отпустил на все четыре стороны! Но к счастью на небе есть бог, – Розарио поднял руку и показал куда-то на тусклую лампу, – и через несколько лет Дилан согнулся от наркоты где-то в дешевой дорожной гостинице... но это не та судьба, которая должна его была ожидать, не та смерть, которую он заслужил...

– К чему все это? – спросил Фрэнк, не отрывая глаз от лица собеседника. – Если ты с чем-то не согласен, можешь написать письмо президенту.

– Президенту! – Розарио громко загоготал. – А ты думаешь, если сын президента собьет тебя на машине, он окажется в тюрьме? Могу тебе сказать точно, президенту об этом даже не доложат! Впрочем, к черту, я не об этом. – Розарио отрыгнул и поставил пустой бокал на край стола. – Повторить! – крикнул он своим басистым голосом официанту, который только этого и ждал и сразу прибежал с новым, наполненным до краев бокалом. – Я все это к тому, что в нашей жизни все не так однозначно, как может показаться. Казалось бы... судья, наичестнейший и несправедливейший человек покрывает преступление как... как какой-то сраный адвокатишка. И ведь подумай, я, допустим я, весь такой... непослушный, ну... в смысле закона и всего такого, приду ночью к этому ублюдку, после того, как его оправдали и всажу ему в череп пулю... ведь я буду справедливей и честней судьи. Я... преступная рожа буду честней самого наичестнейшего человека! Ахаха! – Розарио развел руками. – Ведь согласен, согласен?!

Фрэнк промолчал. Он достал зубочистку и зажал ее между зубами.

– И вот теперь посмотри сюда. Я... ну да, между нами, так сказать, по-дружески, по-дружески, ха-ха-ха, – повторил он, почему-то засмеявшись, – признаюсь тебе, были за мной грешки, да может и остались еще, – он подмигнул Фрэнку, – я хочу нарушить этот сраный закон. Я хочу сделать что-то, что он запрещает, ну, к примеру, продать дерьмо кому-то из этих ублюдков, ну или как хочешь их называй. Ведь я их не заставляю, я не вставляю насильно шприц в вену, не заставляю насильно нюхать. Я лишь продаю товар, который они у меня просят и за который они готовы мне платить. То, что они окочурятся, протянут ноги – такая вероятность, конечно, есть, но ведь это уже не мои сраные проблемы! Я... мое дело малое, я лишь барыга, лишь продавец... как продавец оружия, как продавец алкоголя в конце концов. Я даю людям благо, которое им нужно. Да, это противозаконно, это, так сказать, против закона, который кто-то когда-то придумал, чтобы охранять людей от самих же себя, ведь так, так?

– Ты делаешь это сугубо из-за денег. Не строй из себя филантропа!..

– Из-за денег. Да из-за денег! Ты прав, пра-а-в! – громко смеялся Розарио. – Но мы все тут все делаем из-за денег. Наше общество потребления сделало нас проститутками, готовыми продавать ради денег все, что у них есть. Мы все проститутки, все до одного! Ты, я, он! – он ткнул пальцем в бармена. – Только кто-то продается задешево, а кто-то, – Розарио снова улыбнулся и его глаза сощурилось в маленькие щели, – а кто-то знает себе цену, кто-то знает цену, дружище!

– Чего ты...

– Знаю... знаю... Думаешь, чего это Розарио ходит все вокруг да около. Чего он хочет от меня-то? А я тебе скажу, ведь какая штука – есть закон юридический, а есть закон, так сказать, этический, ахаха, ну, бизнес этикет, знаешь?! Ведь вот нельзя просто так прийти и хоп – «давай мол то-то и то-то». Ведь бизнес это вещь такая, деликатная, деликатнейшая я бы сказал! Ведь вот нельзя просто так взять и все вывалить на стол. Ведь этак только делу навредишь, ведь надо почву для этого подготовить, хорошую почву...

Фрэнк снова пригнулся к столу и нагнулся вперед. Его лицо была прямо напротив раскрасневшегося лица Розарио. Оба замолчали на минуту. Наконец молчание прервал Фрэнк:

– Либо ты говоришь, зачем позвал, либо я ухожу, – проговорил он тихим голосом, не отрывая напряженного взгляда от лица собеседника.

Глаза Розарио в миг протрезвели. Они перестали бегать по сторонам, как раньше, и остановились на лице Фрэнка.

– Ты знаешь про нашу школу?

– Я в ней учился!

– Я не про это! – Розарио ухмыльнулся. – Я про другое...

– Я знаю, что там орудует банда подонков, продающих детям наркоту.

Розарио достал из кармана портсигар и не спеша извлек из него новую сигару. Через минуту стол снова накрыло облако дыма.

– Подонков, – повторил он слово, произнесенное Фрэнком и пустил струю дыма в потолок, – всему-то ты любишь давать имена, все-то у тебя подонки, ублюдки...

– Я не могу иначе назвать толпу отморозков, портящих жизнь себе и другим.

– Ты ничего не понял из того, что я тебе сказал, дружище... ничего... – с напускной грустью покачал головой Розарио. – А если те, кому они ее продают, сами просят себе эту жизнь испортить? Ведь мы все люди свободные, мы сами выбираем для себя то, что мы хотим, а что нет. Ведь вот курение, – Розарио вынул изо рта сигару и протянул ее в направлении Фрэнка, – ведь все знают, что курение это дрянь. Рак легких, проблемы с сердцем и прочее и прочее... Но ведь посмотри сам – половина жителей земли курит. Все знают, что курить вредно, но ведь курят! Спрашивается, зачем курят? Скажешь мне «курят лишь дураки», но ведь это не так, – Розарио широко улыбнулся. – Ведь курят директора, профессора, курят даже президенты, не говоря уже о нас с тобой. А почему курят? Да курят и курят, хер с ними! Потому что нравится, потому что круто, потому что приятно! – Розарио затянулся сигарой и медленно выпустил дым сквозь широкие ноздри. – И скажи мне кто-нибудь «не кури» или «брось это дерьмо», я ему отвечу «кто ты такой, собственно, чтобы говорить мне то, что я могу делать, а что нет, да и вообще, какое тебе дело до моего здоровья?» И вот теперь посмотри на это со стороны, не как полицейский, не как блюститель, так сказать, системы, прозомбированный с ног до головы, а как представитель свободного общества, – если мне не нравится курить не сигары, а что-нибудь другое и я сам отвечаю за свою жизнь и за свое здоровье, почему я не могу делать то, что нравится мне?

– Курение не разрушает тебя так, как разрушают наркотики, – не сразу ответил Фрэнк.

– Только не говори это миллионам курильщиков, больных раком легких! Ты скажешь «надо знать меру в курении», но ведь я тебе отвечу, что и в наркотиках меру можно знать...

– Люди, употребляющие наркоту становятся скотами, лишенными всего человеческого...

– Как алкоголики?

– Они тоже...

– Наркоманы, алкаши, хронические курильщики – они все за чертой того, что можно назвать нормальные люди. Но ведь человек выпивающий, как человек «покуривающий» или «понюхивающий» или «покалывающийся» то есть человек, не преступающий разумные рамки – это человек нормальный, человек, всего лишь реализующий свое право на удовольствие в этом мире. И если закон запрещает человеку то, что лежит в основе конституции, гарантирующей свободу, то... – Розарио снова затянулся и пустил вверх струю дума, – ...то в жопу нужны такие законы!

Фрэнк молчал. Неподвижной статуей сидел он перед Розарио и смотрел в свой почти пустой бокал. Он знал этого человека давно, знал его как мразь, без участия которого не проворачивались почти никакие грязные делишки города. Но странная вещь, может это алкоголь, может что-то иное, но сегодня он чувствовал, что в словах этого человека была какое-то разумное начало, которое шло вразрез со всеми теми устоями, которыми он жил свою жизнь. Он чувствовал, что этот человек, живший постоянно за чертой закона, во многом прав. Определение свободы в устах его звучало гораздо убедительнее, чем в устах сотен лживых политиков. Конечно он не прав, конечно реализация наркотических средств это преступление и преступление, за которое надо серьезно наказывать; но чем хуже они, те, кто продает наркотики людям, чем те, кто продает сигареты, продает алкоголь, кто платит миллионы долларов, лоббируя интересы производителей табака и алкоголя?..

– Я смотрю на тебя, Фрэнки, и вижу полицейского, добросовестного и честного. – Розарио отпил пива и вытер губы рукой. – Буду с тобой откровенен, я... я ненавижу полицейских. Ненавижу потому, что они убили моего отца, ненавижу за то, что именно они сделали мою жизнь такой, какой она есть. Но мне нравишься ты! Я люблю профессионалов своего дела. Мне кажется, чем бы человек ни занимался, если он делает это профессионально, он достоин уважения. И в этом, я могу сказать тебе, мы с тобой очень и очень похожи... Ты и я... представляешь, да? Даже у нас с тобой, оказывается, есть что-то общее! Но я не об этом! Это так, небольшое отступление! А теперь о главном, о том, ради чего мы, как говорится, за этим столом оказались.

Фрэнк, будто очнувшись, поднял глаза на Розарио.

– Я знаю, что через год ты уходишь на пенсию и мечтаешь переехать куда-нибудь на юг. Я так же знаю, что ты несколько лет назад ты решил подзаработать и вложился в акции компаний, которые ты думал будут приносить тебе доход. По факту, твои эти инвестиции лишили тебя почти всех накоплений твоей жизни. У тебя есть небольшой счет в банке, но этого достаточно лишь на то, чтобы купить себе говеный ржавый трейлер и провести в нем остаток своей жизни где-нибудь под мостом автострады. – Фрэнк хотел что-то возразить, но Розарио замахал рукой. – Не перебивай, это правда, у тебя есть свои источники информации, такие же источники есть и у меня. Впрочем, я не об этом, не кипятись... Та жизнь, которую ты сможешь позволить себе провести на пенсии это просто плевок на все твои прежние заслуги. Человек, рисковавший много раз ради других, волей этих же других, будет доживать свой век в говне, имея меньше сбережений, чем домработница какого-нибудь молокососа – банкира, который тебя кинул на бабки. Я знаю, что тебя хочется в этой жизни, Фрэнки, знаю, что ночами ты любишь сидеть дома за компьютером, изучая объявления элитной недвижимости и смотря каталоги крутых тачек... Но Фрэнки, – Розарио наклонился над столом и продолжил громким шепотом, – брось это дело, ведь эта жизнь не для тебя, ты простой полицейский... ты раб того закона, который ты охраняешь. Это все для них, для этих богатых мальчиков, с их богатыми папеньками, они могут воровать, обманывать, зашибать настоящее бабло, а ты нет! Ты так... сиди и смотри на них, и только попробуй открыть свой поганый рот и вякнуть! Твоя жизнь закончена, раскрой глаза! Она закончилась давно, даже не начавшись! И твой последний долг – уйти из нее достойно и с почестями.

Фрэнк не поднимал угрюмых глаз от стола. Ему было неприятно слушать все это, но не приятнее всего было понимать то, что в сказанном была доля правды и доля не малая.

– Но, Фрэнки, у меня для тебе есть хорошие новости. Наверняка после твоей смерти твой портрет повесят на входе в участок. Думаю, лучше всего бы смотрелся портрет из армии, помнишь, тот, где ты еще молодой и с орденами. Это будет почетнее и достойнее. Согласись, ведь тебе приятно будет лежать в могиле, разлагаться и осознавать, что где-то в каком-то захолустном северном городишке есть полицейский участок, в котором на бетонной стене висит пожелтевший от времени портрет, где ты еще молодой, где ты все еще веришь в то, что те, кого ты защищал, не положат на тебя хер...

Фрэнк допил остатки пива и отодвинул от себя бокал. Он чувствовал, как сердце его все сильнее и сильнее стучится в груди, чувствовал, что воздуха в помещении становится мало. Надо было уйти оттуда, надо было ехать домой – принять душ, почистить зубы, лечь спать, чтобы завтра рано утром встать и отправиться на работу, на ту, где он провел тридцать лет своей жизни, охраняя порядок тех, кто...

– ...Но, Фрэнки, – перебил его мысли Розарио, – твоя будущая жизнь – зияющая чернотой жопа, без денег, без всех твоих мечтаний о море, без тачек, без молоденьких женщин, которые, я знаю, тебя привлекают до сих пор... Те, кого ты защищал, живут для себя, Фрэнки, они бухают, развлекаются, трахаются, употребляют наркотики, насрав на тебя десять куч! Да даже хуже, они даже не знают о том, что ты существуешь! Через десять, максимум двадцать лет ты отбросишь ноги, не попробовав даже малой доли того, в чем они купаются каждый день. И это то, чем они тебе отблагодарили, дружище! Это то, что ты, по правде, заслужил!..

– Послушай, – начал было Фрэнк, но Розарио не дал ему.

– Это ты меня послушай, старик, хоть раз в жизни достань свои глаза из своей обвешанной орденами жопы и посмотри на этот мир так, как он есть, без этого розового говна. Ты в жопе Фрэнки – в жопе у банкиров, бюрократов, казнокрадов, пидоров, политиков... Но тот... тот, Фрэнки, кто может помочь тебе вылезти из этой жопы, сидит сейчас перед тобой. Я! Я тот, кто может помочь тебе Фрэнки! Я, старый пес и разбойник Розарио, твой единственный друг в этом мире! Я помогу тебе, если ты сам этого захочешь...

– Как?

– Как ты сам захочешь, Фрэнки. Помочь тебе осуществить твою мечту. Дать тебе то, что в этой жизни ты заслужил. Только представь, – Розарио откинулся на стул, повел перед собой рукой, и заговорил заплетающимся от алкоголя голосом, – безбрежные воды океана, солнце, садящееся где-то на горизонте. И ты, в своей собственной яхте, один, совершенно один. Хотя нет! Глупости, не слушай меня, старого мудака!.. – Розарио засмеялся. – Вы вдвоем! Ты, весел и здоров, она – молода и красива, и она любит тебя, Фрэнки! Любит потому что у тебя есть деньги, Фрэнки. Ты видишь ее тонкий стан, развивающиеся на слабом ветру волосы, волны медленно бьются о белоснежную корму. Где-то внутри, в каюте накрыт стол, открыто вино, расставлены свечи... А потом, когда солнце сядет за горизонт и на небе выступят яркие звезды, вы расстелите кровать и... э-э-э, Фрэнки, только подумай!

Розарио настолько увлекся, что снова весь покраснел. Его лицо то растекалось в улыбке, то оно становилось совершенно серьезным. Он усиленно махал руками, то нагибаясь ближе к Фрэнку, то, наоборот, откидываясь на спинку стула. Наконец он нечаянно смахнул на пол бокал, и тот со звоном разлетелся на множество мелких осколков.

– Не надо! – крикнул он подбежавшему официанту. – Пускай лежит, потом подберешь! Иди! Послушай! – обратился он снова к Фрэнку, – ты думаешь это все чушь, что я гоню тебе дерьмо на уши?! Но ты не знаешь Розарио! Я пьян, я могу запинаться, могу плохо стоять на ногах, но мои обещания это святое! Мое слово – то единственное, чем я поистине дорожу в этой жизни...

Фрэнк на мгновение оторвал глаза от стола, посмотрел в глаза собеседнику и снова опустил их на край стола. Несколько раз он слабо мотнул головой, будто стараясь прогнать от себя дурные мысли, но они не проходили! Тогда он сделал несколько глотков, с грохотом опустил бокал на стол и тихо, уже без всякой злобы, поговорил:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Вот это мужик! Вот это разговор, твою мать! – Розарио протянул руку и хлопнул Фрэнка по плечу. – Ведь вот видишь, и с тобой можно общаться! Впрочем, это разговор не для здешних ушей, – он недовольно посмотрел на официанта, который стоял в отдалении и смотрел на них. – Пойдем на улицу. – Заплачу! Не смей! – почти крикнул он Фрэнку, когда увидел, как тот полез в свой кошелек. – Я пригласил тебя, я оплачиваю! Не обижай меня, не надо!

Они вышил на сумрачную улицу. Мелкий моросящий дождь отдавал лицо неприятной влагой. Над головой слабо гудела вывеска бара.

– Пойдем в машину. Вот моя машина. Да не бойся, что ты, право! – снова почти крикнул он Фрэнку, когда увидел, как тот медленно начал обходить его Кадиллак, заглядывая в каждое из окон. – Нет никого. Ты и я, ей богу, мужик!

Фрэнк открыл заднюю дверь, посмотрел в салон и неспешно залез на заднее сиденье. Розарио прыгнул на переднее.

– Включи музыку.

– Как скажешь! Как скажешь! У меня куча дисков, можешь выбрать... – Розарио потянулся к бардачку.

– Включи радио!

– Конечно, старина. Конечно! – тот ткнул пальцем в кнопку и в салоне заиграла какая-то известная песня. – Садись сюда, – он показал на сиденье рядом.

– Я буду сидеть здесь, – сухо ответил Фрэнк. – Сделай громче! Я слушаю тебя, и в этот раз попробуй без лишней чуши!

– Вот это разговор! Вот это разговор, дружище! – смеялся Розарио. Но смех его быстро закончился:

– Разговор наш должен остаться между нами, да, впрочем, что я тебе все говорю – ты же умный мужик, ты сам все знаешь и понимаешь... – Розарио нагнулся между сиденьями, чтобы быть ближе к Фрэнку. – Если коротко, то дело такое – есть определенный поток... определенного сырья, который идет через наш город. Бизнес стабильный, приносит нормальные деньги, но... есть проблемы. То тут, то там возникают периодически сложности...

– И эти проблемы ты хочешь, чтобы решал для тебя я?

– Нет! – Розарио засмеялся. – Как ты мог такое подумать, чтобы я просил тебя, такого, – он поднял в воздух обе руки и потряс ими, – такого добропорядочного полицейского вмешиваться в такие дела... Господь с тобой! Нет! Свои проблемы я всегда решаю сам. Я лишь прошу тебя, чтобы ты и твое ребята мне их не создавали или даже нет! Создавали, но чуточку меньше! И все! Этого мне будет более чем достаточно. Делов-то!

– Я должен буду закрыть глаза на то, что в школе кто-то реализует для несовершеннолетних наркотики?

– Фрэнки! – Розарио всего даже покоробило, но вскоре на лице его показалась прежняя хитрая улыбка, – ты наговариваешь на меня! Откуда ты черпаешь свою информацию?! Можешь уволить своего источника к херам собачьим! В школе нет наркоты. Скажу тебе больше – я не стремлюсь продавать наркотики школьникам, я вообще против того, чтобы дети употребляли наркоту, курили, бухали. Упаси бог! Детишки должны сидеть дома играть в компьютерные игры и смотреть порнушку, когда родители спять! То, что там год назад был скандал из-за какого-то обдолбанного юнца – в этом моей заслуги нет! Парень купил что-то где-то у кого-то, обдобался и пришел в школу. Он мог точно так же прийти домой, в пиццерию, в этот сраный бар, – Розарио ткнул пальцем в по направлению к мигающей вывеске. – Это было недоразумение и, скажу тебе честно, я нашел откуда шли ноги и... в общем... больше такого не повторится. Ну это я так, к слову, чтобы удовлетворить твое чувство справедливости, так сказать! Я тебе вот что хочу сказать, – Розарио пригнулся к Фрэнку так близко, что тот почувствовал запах его несвежего дыхания, – школьники люди амбициозные, и это хорошо! это очень хорошо! Но наш мир, Фрэнки, на одних амбициях не стоит, нужны еще и ресурсы... нужны деньги! Так вот я даю возможность ребятишкам подзаработать. Не всем конечно, – тело Розарио снова затряслось от смеха, – а то ты подумаешь, что на меня вся школа работает. Там есть группа пять-семь человек, которые, так сказать, занимаются реализацией на местах, то есть в городе и ближайшей округе. Парни юные, но толковые, дело свое знают и много не разговаривают. Я хорошо плачу и никогда не обманываю – это мой принцип, это мой этикет ведения бизнеса. Я даю людям возможность реализоваться – школьникам я даю деньги, покупателем – товар... все счастливы, все удовлетворены...

– Но тут на твоем пути встаем мы...

– Фрэнки, да ты гений, тебе надо следователем идти работать, Экюлем, твою мать, Пуаро! Ты делаешь такие выводы... такие... впрочем, – Розарио было начал трястись от смеха, но тут же взял себя в руки и начал серьезно, – да, проблемы есть и последнее время их становится больше. В школе работает сестрица твоего, как его...

– Линда Симмерс, сестра Джона Симмерса.

– Да, да, она самая, точно! Так вот эта сестрица чешет языком направо и налево. Кто-то стуканул ей про то, что в школе продают наркоту. Что за бред, никто не продает наркоту в школе! Я сразу сказал, что убью ту суку на месте, кто первый это сделает, и я уверен, что парни меня слушают... Но... в любом случае, информация дошла до нее, дошла в извращённой форме, но дошла. Сестрица стуканула Джону, Джон этот приходил несколько раз, разговаривал, что-то вынюхивал. Не знаю, что он там узнал, он мне свои планы не рассказывает, но говна пустил уйму! Ходит слушок, что он что-то даже нарыл и продолжает еще копать...

– Джон хваток и у него есть яйца, – заметил Фрэнк. – Он не оставит дело, если начал его.

– Именно! Именно, дружище! Талантливый человек. Талантливейший! И это почетно. И это я люблю в людях. Но только вот что я тебе скажу, старина – в нашем городке есть куча других проблем, на которые Джон мог бы направить все свою, так сказать, необузданную половую энергию. А это... пускай оставит, Фрэнки, ведь ей богу, пустяки в наше время... – Розарио замолчал. Его черные в темноте глаза не смущаясь смотрели прямо в лицо Фрэнку. Фрэнк молчал. Розарио молчал. Лишь Билли Айдол продолжал надрывать свой голос по шипевшему от бушевавшей где-то вдалеке грозы радио.

– Ну так что?

Фрэнк закусил нижнюю губу и откинул голову на кожаный подголовник Кадиллака. В душе его шла настоящая война, как там, среди джунглей, в далекой и чужой для него стране. Жизнь проносилась перед его глазами как под пулями на передовой – школа, армия, окопы, кровь и крики... Потом он, в орденах идущей домой по улице, восторженный и смущенные взгляды. Потом служба в полиции, ранение в шею в перестрелке, снова награда... потом Розарио, бар и сейчас этот чертов автомобиль, из которого он должен будет уйти сказав либо «да», либо «нет». Только теперь не было явного врага по ту линию баррикады. Не было самой баррикады. Был лишь он, Розарио, и преданные политиками идеалы. Теперь он, сидя в дорогой машине этого преступника, понимал, что любой его ответ для кого-то будет неправильным.

– Перебросить Джона на другое задание, это все, что надо будет мне сделать? – проговорил он собравшись, наконец, силами.

– Да, так сказать «оказать свое административное влияние», – усмехнулся одними лишь губам Розарио. – Сможешь?

– Сколько я получу?..

– Много! – Розарио ткнул пальцем на дисплей бортового компьютера и на появившемся телефоне набил число, – половину сейчас, половину после того, как Симмерс сдриснет!

– Расследование уже инициировано, я не смогу просто забросить это дело.

– И не надо, дай его другому!

– Ты думаешь другой ничего не найдет?

– Не найдет, если это будет Райдер...

– Кевин?! – Фрэнк неподдельно удивился. – Кевин тоже работает на тебя?!

– Что значит работает? – Розарио засмеялся своим прежним смехом. – Он работает на тебя, а меня объединяет с ним лишь дружба!

– Твою мать! – Фрэнк покачал головой. – Помню, что он больше всех порывался заниматься этим делом про наркотики в школе. А я-то думал, что все это только из-за этой девчонки... Теперь все понятно... теперь карты мне открываются...

– Да, я просил Кевина в свое время поговорить с тобой об этом деле, но ничего тогда не вышло, ведь ты можешь быть упрямым, когда захочешь, дружище! Но сейчас... с твоей помощью, я надеюсь, одну проблему мы разрешим! А?

– Я попробую, – пробубнил еле слышно Фрэнк.

– Отлично! – лицо Розарио растеклось в улыбке. Он нагнулся вниз и что-то сделал рукой под сиденьем. К ногам Фрэнка вдруг выскочил белый толстый конверт. – Это половина, вторую половину ты получишь после того, как школой займется Райдер. Думаю это будет не так сложно, особенно учитывая, что у девчонки с Райдером есть какие-то там особые отношения.

– Это уже не мое дело, – сухо заметил Фрэнк и быстро засунул себе во внутренний карман куртки конверт. – Насчет же Джона... хорошо!

– Я в тебе нисколько не сомневался, Фрэнки! – затараторил быстро Розарио. – Ведь приятно общаться с умным человеком, к тому же с таким профессионалом!

Фрэнк молча дернул ручку автомобиля и дверь с еле слышным щелчком открылась. Он вылез на улицу и не спеша пошел к своей машине. Тело дрожало от нервного напряжения, но возможно, это был лишь дождь, лишь моросящий мерзкий дождь. Сзади зажглись фары, захрустели колеса по асфальту и машина Розарио, быстро набирая скорость, понеслась вперед по дороге. Фрэнк добрел до своей машины, открыл дверь и без сил плюхнулся на сиденье.

– Вот твою мать! – Фрэнк закрыл дверь и уставился туда, где быстро удалялись вдали две красные точки фар. – Теперь я влез в это дерьмо. Я, Кевин, Розарио... – Он неодобрительно покачал головой, – мы все будем плавать в одной луже говна: я, Кевин и Розарио...

XIII.

Несмотря на то, что первый разговор с Розарио произошел уже почти год назад, между Фрэнком и Кевином до сих пор не было сказано ни слова. Каждый знал друг о друге, каждый знал, что каждый знает друг о друге, но даже оставаясь наедине, никто не смел разрушить установившийся между ними статус-кво. Нередко Фрэнк ловил на себе мимолетный взгляд Кевина, быстрый беглый взгляд, брошенный как бы невзначай, но говоривший так много. Фрэнк невольно отворачивался и на лице старого ветерана, как у юной девушки, вспыхивал румянец. Они по-прежнему спорили о политике, говорили о спорте, обсуждали женщин, но каждый из них чувствовал, что этот разговор продолжался лишь потому, что он должен был продолжаться, лишь потому, что такие разговоры есть в любом «нормальном» мужском коллективе.

Джон закончил заниматься расследованием произошедшего в школе через неделю после этого разговора у бара. Произошедшее через несколько дней на западе двойное убийство, вынудило Фрэнка перекинуть Джона с «игрушек» на вещи серьезные. Школой, как и было обещано, занялся Кевин. «Я не думаю, что там что-то серьезное, – успокаивал Джон сестру, которая была недовольна тем, что брату не дали довести дело до конца. – Фрэнк прав, наверняка детские шалости. Да и Кевин. Уверен, что если там что-то действительно есть, он это найдет». Но прошел месяц, прошел второй, прошло уже почти год, а Кевин так ничего и не нашел. «Детишки побаловались и хватит! – сказал как-то Фрэнк Линде на дне рождения Джона, – сама знаешь, дети в наше время не те, одна дурь в голове».

И на самом деле, в школе всё поутихло. Больше не происходило ничего, что могло бы хоть как-то намекать на наркотики. Дети оставались детьми: все те же драки, все те же кажущиеся надуманными взрослым шалости и проблемы. Поначалу Линда пыталась, как и до Джона, довести до Кевина серьезность всех своих подозрений, но увидев скептическое полунасмешливое отношение, и сама начала иронизировать над собой. Со временем жизнь в небольшом северном городке вернулась в свое прежнее русло. Снова потянулись долгие зимние вечера, и вот настало короткое северное лето.

Линда долгое время не могла забыть то первое ощущение, которое оставил в ней Кай. Смешанное чувство чего-то особенного, что чувствовалось в этом человеке и одновременно чувство жалости, которое посещало ее каждый раз, когда она видела его, никак не выходили из ее головы. Ей было искренне жалко человека, который, несмотря на свои тридцать с лишним лет, в душе оставался лишь малым ребенком, совершенно беззащитным и до глупости наивным. Она не могла не помочь ему не потому, что была психологом и чувствовала профессиональный долг; она чувствовала ту потребность, которую ощущает сильный, наблюдая за тем, как мучается рядом слабый. Даже после того, как Кай получил на руки все документы и прошел полноценное медицинское обследование (которое, впрочем, точно так же не выявило ничего серьезного), Линда продолжила проводить с ним свои встречи, пытаясь помочь ему настолько, насколько это было возможно.

– Он как дитя! Как малое дитя! – говорила она Джону одним вечером, сидя на террасе с бокалом вина в руке. – Мы все рождаемся одинаковыми, как чистый лист. Потом каждый из нас получает воспитание и образование. Каждый из нас становится тем, кем он стал, проходя определенный путь личностного развития. Когда-то и Кай был другим. Скорее всего в своей прежней жизни, до всего этого, он был не таким, каким сейчас. Он родился в неблагополучной семье, у его родителей были проблемы с алкоголем. Он не просто ушел из дома в поисках счастья в другом городе, в поисках карьеры, ведь он пошел в лес, прочь от всех, желая остаться наедине лишь с самим собой! Это говорит о высокой степени его разочарования в людях! Он разлюбил их, и... и это понятно, это объяснимо! Его родители, его знакомые, соседи (она невольно вспомнила Анну и двух ее сыновей), были далеки от образцов поведения. Они все, весь тот мир, который окружал его, стал вызывать у него отвращение!

– Я не заметил в нем какую-то ненависть к людям, – отвечал ей Джон.

– Ее нет, теперь нет! Его прошлая жизнь, со всем ее негативом, стерта из памяти. Я говорила с Джеффом, врачом, кто его осматривал... он считает, что очень велика вероятность того, что он больше никогда и ничего не вспомнит о том, что с ним было!

– Не думаю, что для него это будет большой потерей...

– Наверное да! Скорее всего да! Я помню твои слова, который ты мне тогда сказал и, ты был прав – ведь то, что с ним произошло в этом лесу, то, что вызвало в нем эту травму – дало ему новую возможность в этой жизни, новый шанс! Это происшествие, инцидент, что там с ним произошло – оно вычеркнуло из его памяти всю грязь, который накапливалась в нем все эти годы. Теперь он будто родился заново, как ребенок, который нуждается в помощи, нашей помощи! Мы можем... мы должны помочь ему, заново воспитать его, образовать, сделать из него личность, развитую личность, а не какого-то дикаря, который всех и всего боится!.. И главное, мы должны отгородить его из той среды, от которой он тогда убежал!