Текст книги "Девушка с золотистыми волосами. Часть 1"

Автор книги: Макс Гришин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Прошу прощения, – заметила Линда, не отрывая глаз от брата, – мы больше не будем вас этим мучать.

– Ничего страшного, – Кай сравнил то, что начертил он с красивым подчерком Линды и неожиданно для всех и, возможно, даже для самого себя, улыбнулся. – Возможно я когда-то умел делать это, но сейчас не могу, – ответил он уже без запинок.

– Это не страшно, если вы когда– то умели, значит, скорее всего, рано или поздно вспомните, – Линда забрала у Кая лист и ручку. – Я сейчас нарисую вам пару фигур. Посмотрите на них внимательно и скажите, какая из фигур вам наиболее симпатична или с какой из фигур вы себя ассоциируете.

Кай удивленно посмотрел на Линду, потом на Джона.

Джон подвинулся к Линде и тихо прошептал: «Ассоциируете. Вряд ли он знает такие слова. Говори проще».

– Какие из этих фигур вам больше нравятся, – поправилась Линда. Она начертила на листе несколько фигур и подвинула его ближе к Каю. – Посмотрите?

Кай взял в руку лист бумаги и начал внимательно всматриваться в каждую из них.

– По правилам вам необходимо определиться в течение нескольких секунд, но... я не буду ограничивать вас во времени. Давайте я вам их произнесу, может я нарисовала не четко, – она подвинулась совсем близко к Каю и он невольно почувствовал запах ее волос. – Это треугольник, это круг, это квадрат. Два последние это прямоугольник и зигзаг.

Кай утвердительно кивнул головой и снова впился глазами в лист бумаги перед собой. Но прошла минут, прошла вторая, а ответа так и не было.

– Я думаю прошло уже достаточно времени, – проговорила Линда с улыбкой. – Назовите фигуру, здесь не надо долго думать, наоборот, важно то первое, что придет вам в голову.

– Я... Я не вижу здесь фигур, которые мне бы нравились.

– Почему?

– Каждая из этих фигур имеет... – он замялся, видимо вспоминая слово.

– Недостатки?

– Да.

– Это очень интересное наблюдение. – Линда переглянулась с Джоном. – Какие недостатки вы, например, видите в круге?

– Он... – Кай показал что-то руками.

– Неустойчив?

– Да.

– С этим сложно не согласиться.

– Ну а треугольник, а квадрат?

– Они... они, наоборот, неподвижны.

То есть ни одна фигура вам не нравится? – Линда улыбнулась. – Даже зигзаг?

– Нет. – Кай отрицательно покачала головой. – Только если собрать что-то другое, ну, например, соединить это и это, – Кай показал пальцем на треугольник и потом круг.

– То есть? – Линда искренне удивилась. – Вы хотите из двух фигур сделать новую?

– Да.

– Вы сможете это нарисовать? – Линда снова подвинула к нему лист и ручку. – Вот тут, с краю.

Кай взял в руки ручку и медленно, стараясь соблюдать все геометрические пропорции, вывел на листе треугольник. Закончив с ним, он так же медленно обвел все это в круг, сделав так, что лишь небольшие вершины треугольника выступали за пределы окружности.

– М-м-м, интересно! – Линда в очередной раз переглянулась с Каем. Джон встал со своего места и наклонился над стором, чтобы лучше видеть. – Вы где-то видели эту фигуру до этого?

– Нет, не знаю.

– Ну хорошо, и что вам нравится в этой фигуре.

– Она устойчива, но в то же время, если к ней приложить... – Кай замялся, вспоминаю слово.

– Приложить усилие?

– Да, если приложить усилия, то она способна двигаться.

Очень интересно! – Линда подвинула к себе лист и указала ручкой на прямоугольник и зигзаг. – А про эти фигуры вы что думаете?

– Они мне не нравятся, – снова смотря на стол перед собой сказал Кай.

– Почему?

– Прямоугольник это искажение квадрата.

– А зигзаг?

– Это вообще не фигура...

– Ну ты даешь! – прыснул Джон. – Каков, он, а? Линда?

– Очень серьезный анализ, – с улыбкой на лице, согласилась Линда. – Признаюсь, я такого еще не встречала. Было бы интересно узнать, в прошлом вы как-то увлекались геометрическими фигурами, если у вас такие познания?

– Я не...

– Да, да, да, извините, я это помню, это я так, просто к слову. Впрочем, мне было бы интересно задать вам еще ряд вопросов, если позволите.

– Да, пожалуйста...

Жалуетесь ли вы на какие-то боли? – Линда встала из-за стола и подошла к окну, на подоконнике которого лежали какие-то бумаги.

Кай пожал плечами. – Нет, ничего, только... нет, ничего.

– Только что? – спросила Линда, возвращаясь к столу и снова присаживаясь.

– Ничего, просто я сегодня ударился ногой, когда помогал делать крышу (Кай решил утаить инцидент, произошедший между ним и Джо).

– Сильно?

– Нет, уже почти прошло все.

– А голова не болит?

Кай поднял руки и ощупал голову со всех сторон. – Голова не болит, – ответил он утвердительно.

– А внутри? – Линда как-то особо посмотрела на сдерживавшего смех Джона и потом снова на Кая. Тот поднял голову к потолку, слегка зажмурил глаза, будто пытаясь понять, болит ли голова или нет. Но она не болела и Кай отрицательно кивнул головой.

– Взгляните на эту картинку, – Линда подвинула к Каю раскрытую книгу, одну страницу которой полностью занимало цветное изображение. – Что вы видите на ней? Какая первая мысль приходит вам в голову?

Кай пожал плечами.

– Не знаю. У меня... у меня нет никаких мыслей.

– А эта? – Линда показала другую картинку.

– Не знаю, извините...

– Никаких ассоциаций? – Линда показала ему еще несколько картинок. Кай лишь отрицательно качал головой.

Хорошо, – Линда убрала картинки в папку, – не буду вас больше сегодня мучать.

– Скажите, – Кай вдруг поднял глаза, – это... это все надолго?

– Вы про память?

– Да.

– Я не медик, я не в состоянии давать вам какие-либо обещания. Необходимо пройти комплексное медицинское обследование, только по результатам его можно понять насколько все это серьезно. Может быть память вернется к вам в ближайшие дни, может быть... – Линда перевела глаза на Джона и замолчала.

– Может быть не вернется никогда? – закончил ее мысль Кай.

– Да... но давайте надеяться на лучшее.

Кай снова опустил глаза вниз и лицо его приняло прежнее выражение печали:

– Возможно я никогда не вспомню того, кем до этого я был?..

– Это возможно, но, брось, старина! – Джон ударил его ладонью по плечу. – Чего ты так паришься из-за этого?! Что тебе эти прежние твои воспоминания? Жил в лесу кучу лет, непонятно чем занимался. Ну понятно, был бы ученый или философ, это да, другое дело – полная голова умных мыслей, а так...

– Джон! – перебила его Линда.

– Ну что Джон! Сам посуди, – снова обратился он к Каю, будто упрек прозвучал с его стороны. – Здесь у тебя появилась наконец-то возможность начать новую жизнь, не так, как там, в лесу, – Джон ткнул пальцем в окно, – а в цивилизованной среде, среди людей. Я не про Анну и ее бездельников, они еще те аборигены, а про нормальную среду, в нормальном обществе! Понимаешь? Ведь это для тебя новый шанс. Там, – он снова показал пальцем в окно, – ты бы не смог долго жить, я и так удивлен, как ты там прожил все это время без цивилизации, но черт с этим, всякое бывает. Но тот факт, что ты вышел оттуда, добрался до дороги, где я тебя и подобрал, уже говорит о многом. Судя по всему, ты пытался выйти оттуда к людям, и пытался делать это неспроста, понимаешь это? В тот день, в тот вечер, ты оказался там не случайно. Понимаешь?

– Да, – Кай слабо кивнул головой.

– Судя по всему, тебе нужна была помощь, и ты ее получишь! Будь уверен, я, Линда, да и многие другие, мы поможем тебе. Послушай мой совет, я говорю тебе это не просто как полицейский, а, так, по-дружески, – тебе просто надо привыкать к новой жизни и то, что ты к чертям забыл все, что было до этого, может это даже и к лучшему! Здесь тебе не понадобятся знания того, как выживать в мороз, среди зверей, как добывать огонь без спичек, понимаешь? Забудь все то, что делал ты там, здесь все по-другому, все иначе! Через неделю ты получишь все бумаги и новую жизнь в подарок. Мы поможем тебе найти работу и жилье. Всего остального ты будешь добиваться сам... и добьешься, я в этом уверен. Не то разве я что-то говорю? – спросил он, у Линды, заметив, наконец, на себе ее недовольный взгляд.

Кай поднял на него свои глаза. Было видно, что слова Джона тронули его. – Да, все так, спасибо. Я... я просто хотел знать о том, кем был я до этого.

– А-а-ай! – Джон махнул рукой и отхлебнул чая. – Узнаешь со временем. Не торопись!..

Линда улыбнулась и встала из-за стола. – Я провожу вас, – она дошла до двери, толкнула ее и с улыбкой повернулась к гостю. – Джон сказал правду, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь. О, не беспокойтесь, это совершенно бесплатно, – поспешила заверить она, смотря как тот снова засмущался. – У меня небольшой опыт и это не совсем моя специализация, но, тем не менее, до тех пор пока у вас не появится возможность получить квалифицированную помощь, я смогу вам помочь. – Она протянула ее руку и Кай, смущенно посмотрев ей в глаза, пожал ее.

– Спасибо. Я... я очень... – он запнулся, спутался и опять покраснел. – Мне приятно, что вы помогаете мне.

– Все в порядке, я вижу, что вы хороший человек и что вам нужна помощь. Я больше чем уверена, окажись я или Джон в тяжелой ситуации, вы тоже помогли бы нам. – Она потянулась к Джону и поцеловала его в щеку. «Позвони мне вечером», сказала она ему еле слышно, когда тот пустил Кая вперед и встал в дверях.

Джон утвердительно кивнул головой, перешагнул за порог и захлопнул за собой дверь. Через минуту на улице скрипнула калитка и хлопнули двери автомобиля. Линда подошла к окну и, не открывая занавески, продолжала смотреть за уезжающей вдаль машиной. Когда, наконец, машина скрылась за придорожными деревьями, она медленно подошла к столу, села за него и добавила в кружку еще остававшуюся в чайнике горячую воду. Задумчиво подняла она со стола листок с фигурой, нарисованной Каем, и внимательно осмотрела его. «Какой ты странный, – проговорила она тихим голосом, переворачивая листок другой стороной и смотря на накарябанное на нем имя, – Кай Ковальский». Что-то странное было в этом человеке, что-то, что она чувствовала каким-то особым женским чутьем, но пока не могла объяснить себе как психолог.

XI.

Когда в доме раздался звонок телефона, Линда сидела на диване и смотрела в приоткрытое окно. На улице уже было темно, и лишь большая круглая луна светила из-за облаков своим вечным желтым светом. Был уже поздно, но спать сегодня она не хотела, она просила Джона позвонить ей и знала, что Джон сделает это как только доберется до дома.

– Слушаю, – проговорила она тихо в трубку домашнего телефона, уже заранее зная того, кто ей звонит.

– Еще не спишь? – прозвучал голос брата.

– Нет, я ждала твоего звонка.

– Вот и я. О чем ты хотела поговорить?

– Я про Кая, – Линда откинулась на диван. – Как вы доехали, ты довез его до дома?

– Ну если это можно назвать домом, то да, – Линда услышала улыбку на губах брата. – Все нормально, думаю уже спит. Так о чем ты хотело поговорить?

– Что ты думаешь о нем?

– Что я думаю? – Джон открыл пачку чипсов и в трубке послышался хруст. – Нормальный парень, немного пришибленный, но это объяснимо, сколько он там в лесу у себя просидел.

– Он говорит, что ничего не помнит. Как ты думаешь это правда?

– Думаю да, зачем ему врать... впрочем, черт его знает. Краснеет и смущается как ребенок. Эмоции у него уж точно настоящие. Что он там помнит, что не помнит уж этого я не знаю. Да и какая разница! Кто он такой мы выяснили, кто его семья тоже. Может и к лучшему, что память у него вышибло. А ты что подозреваешь, – продолжил он после недолгой паузы, – что он не тот, за кого себя выдает?

– Нет, нет. Я так не думаю... Просто это странно.

– Что странно?

– Да странно все: его образ мышления, то, как он говорит, даже его взгляд. Странно то, что он совершенно ничего не помнит. Такие случаи потери памяти, они далеко не единичны, бывало, что люди после каких-то физических или психических травм лишались памяти, но у них всегда было что-то, что они могли вспомнить. Какие-то детские воспоминания, родители, родные места. Кай же не помнит совершенно ничего!

– Ну бывает. У него это видимо так проходит. Но ведь ты сама заметила, что он, как минимум, помнит язык, то есть мозги не совсем отшибло.

– Да, да. Это так. Но он говорит не свободно, будто тщательно обдумывает каждый раз то, что хочет сказать.

– Не самая худшая привычка, – с иронией заметил Джон. – Но, в любом случае, говорит он явно лучше, чем в первый день, когда я его подобрал. Тогда он вообще как с луны свалился, а сейчас уже...

– И эти фигуры, – перебила брата Линда. – Ты помнишь, как он нарисовал совершенно новую фигуру, составленную из треугольника и круга? Это...

– Это что? – хрустя чипсами вставил Джон. – Я тоже могу нарисовать всякий бред, который придет в голову...

– Вот в том-то и дело, что мы просто так ничего не рисуем. Весь этот бред, как ты говоришь, все то первое, что приходит человеку в голову, это отражение его психического состояния.

– Что он думал об этой каракатице, что ли? Не понимаю тебя.

– Нет, это фигура, этот объект, который явился ему в сознание тогда, когда он посмотрел первый раз на нарисованные перед ним фигуры это ни что иное, как отражение какого-то сложного психического процесса, происходящего внутри. Сознательно он не думал о нем, но в подсознании шла рефлексия о чем-то... о чем-то далеком и вытесненном... Какие-то воспоминания, запрятанные очень глубоко...

– Говори нормальным языком. Я тебя перестаю понимать!

– Я сама не понимаю, – Линда вздохнула и опустилась на диван. – Он не такой, как мы... он другой. Ему тяжело, это видно... Но мы... мы должны ему помочь пока он, пока, одним словом пока он не придет в себя. Возможно он не образован...

– Откуда у него возьмется образование, если он школу-то толком не кончил!

– Да, это все так, он не образован, но он не глуп. Он не воспитан, но он порядочен. Ведь подумай, я уже думала об этом, когда вы уехали – там, в лесу, вдалеке от человечества, от всего этого общества, будучи изолированным, он мог думать о том, о чем мы, обычные люди, думать не можем в силу того, что мы постоянно заняты, погружены в свои мирские проблемы, в поток этой вездесущей информации! Там он мог развиваться психически, но не так, как развивался бы абориген, как человек, родившийся в примитивной среде. Ведь он до этого жил среди людей, он учился, он почти дошел до конца школы! У него были знания, на основе этих знаний он мог строить какой-то особый свой внутренний мир...

– Как Робинзон Крузо? – засмеялся Джон.

... а теперь когда он пришел оттуда, – продолжила, не услышав реплики брата, Линда, – он оказался в чуждой среде, в опасной для него среде...

– Мне кажется ты видишь то, чего нет на самом деле. В любом случае, что ты предлагаешь? Хочешь перевезу его к тебе. Будете строить с ним общество по его чертежам. Представляешь, если у него в голове такие идеи витают, как он может обустроить семейный быт...

– Прекрати, не смешно!

– Я и не смеюсь. Не усложняй вещи! Он обычный чудак, попавший в лес и вылезший оттуда... как Маугли! Теперь весь мир кажется ему другим. Да, среди нас он хрупок, потому что там, в лесу, есть волки, есть медведи, есть куча других опасностей, но там, в лесу, нет самого сильного хищника – человека. И вот теперь, оказавшись в среде людей, живущих по своим правилам, он, естественно, и приходит в замешательство. Но это пройдет! Это скоро пройдет! Он придет в себя, вспомнит все и... и станет другим, а если и не придет, то это к лучшему. Зачем ему помнить все то, что он там себе надумал... да и нам, признаюсь, не особо нужен человек, проживший десяток с лишним лет с волками и медведями. Нам нужны ученые, доктора, строители в конце концов... А строит он хорошо, Анна мне сегодня говорила, как помогает он ей делать крышу...

– Почему он живет у Анны?

– Фрэнк отправил его туда. Но это временная мера...

– Джон, ты знаешь, что их семейство не самое образцовое во всей округе, и это, мягко говоря. Думаю, это было не самой лучшей идеей отправлять туда человека с психическими расстройствами.

– А где ему еще жить? Ни денег, ни документов! Могли бы отправить его в миграционный центр, сидел бы там за решеткой месяц, дожидался пока его идентифицируют, если, кстати, вообще когда-либо идентифицировали бы. Ведь если бы не Анна, мы бы до сих пор не знали, откуда он такой свалился. А там он хоть делом пока занимается – помогает ей по дому. Не беспокойся, на следующей неделе придут документы, пристроим его куда-нибудь – снимет себе нормальное жилье и будет жить как нормальный человек!

– Ты заметил, что у него была разбита губа?

– Да, я видел это. Говорит, ударился, когда ползал по чердаку. Не думаю, что врет, хотя, впрочем, зная семейство... – Джон не докончил и снова захрустел чипсами.

– Джон, возьми его под свой контроль! Это хрупкая натура и эту неделю ему понадобится твоя помощь.

– Через неделю память, думаешь, вернется?

– Не знаю, сложно сказать однозначно. Визуально он совершенно здоров, не жалуется ни на какую боль; визуально, кроме старых шрамов и царапин, больше нет никаких травм, но то, что он не помнит совершенно ничего, даже своего имени, если честно, не вселяет в меня оптимизма.

– Ну и ладно, парень он здоровый и, судя по всему, не тупой. Даже если ничего не вспомнит, может это и к лучшему, вряд ли в последнее время он занимался чем-то, что достойно того, о чем можно было бы помнить всю жизнь. Вот только, – Джон замолк и снова в трубке послышался хруст.

– Что, Джон?.. – в нетерпении проговорила Линда.

– Да так... Просто я не первый раз уже встречал таких аборигенов, всяких бомжей, которые жили черт знает где продолжительное время и... в общем они выглядят по-другому. Одним словом, Кай не производит на меня впечатление человека, который половину жизни провел в лесу и один.

– Да, мне тоже так показалась.

– Сейчас он подстрижен и побрит, когда я встретил его в лесу тогда он, конечно, выглядел иначе, но...

– Но он не выглядел запущенным?

– Да, так... именно так. Я имею ввиду, он выглядел, как человек, который просто долго не стригся и не брился, но не так, как человек, который не делал это много лет.

– Возможно у него там была бритва, были ножницы, ведь можно и самому себя подстричь...

– Возможно, но если бы я жил в лесу, я бы точно не брился и не стригся, зачем?.. Но это я, а я в данному случае далеко не образец.

Оба помолчали с минуту.

– Скажи, – снова начал Джон, – ты заметила, что иногда он испытывает проблемы с речью, иногда не может подобрать нужного слова? Это нормально?

– Да, заметила. Но я не вижу в этом ничего странного. Удивительно, что он вообще речь не забыл. Единственные человек, с которым он мог там говорить, это он сам... а ты понимаешь, с собой особо не разговоришься. Да и эта его травма, может и она каким-то образом повлияла. Интересно, что с ним там все-таки произошло?

– Шторм! Этот чертов шторм. Он и ему жизнь подпортил! Сейчас этого уже не видно, потому что его подстригли, но когда я его тогда встретил, я сразу заметил, что часть волос на голове его обожжена. Возможно в его хижине начался пожар. Эта его травма, может он получил чем-то по голове... деревом упавшим, может быть, но это мои догадки, что там было на самом деле, думаю, сможет рассказать нам только он сам... если сможет.

– Ты говорил, что медик не заметил каких-то серьезных отклонений...

– Не заметил, но они не обязательно должны были быть видны. Может при пожаре нанюхался дыма, может от этого у него проблемы начались. В любом случае, все выглядит так, будто он был вынужден поспешно убежать оттуда.

– Долго он бродил в таком состоянии, интересно?

– Говорили, что его хижина находилась где-то за Чертовым болотом, километрах в тридцати на север от шоссе. Говорят, в тех краях много животных и дичи, но охотники не очень любят это место, глубокая задница, да и легенды там разные... добраться туда на машине не реально, половину пути приходится идти по топким местам... Вот оттуда-то он и вышел.

– Получается, что шел не меньше дня?

– День? Ну не знаю! День это в идеальном случае, при учете того, что он знал направление дороги. А прибавь к этому его состояние, прибавь то что он шел из самого центра этого шторма! Под проливным дождем, кругом сверкают молнии, ветер ломает деревья...

– И все это время он был в одних порванных штанах и шапке?!

– Даже ботинок не было...

– Бедняга! Сколько же он шел. Может как раз шок и ввел его в это состояние...

– Может быть. Когда я его подобрал, он был весь искусан насекомыми и исцарапан. Было видно, что долго ничего не ел. Впрочем, это все пустяки. У него, на удивление, очень сильный организм, видимо ему не привыкать к таким приключениями и уже через пару дней от укусов и царапин не осталось практически и следа. Поначалу я думал, что он может простудиться или просто захворать от всего этого, но... видишь сама, через два дня он уже помогал Анне по дому! Это не мы с тобой, городские жители...

– Интересно, почему он шел в таком виде? Ведь не может быть, чтобы у него не было другой одежды. Ведь в наших северных местах даже летом без теплой одежды не прожить. Ведь не мог же он там все время жить без нормальной одежды?

– Думаю сгорела, к чертям, как и все остальное. Конечно, был бы он в своем уме, что-нибудь бы нашел и придумал. Но он не был. Видимо его накрыло так, что он схватил все, что было под рукой, да так и побежал. Кстати, – Джон на секунду замолчал, будто вспоминая что-то важное, – ты заметила браслет на его руке? Что это может значить?

– Да, но я не поняла, что это такое.

– Никто из нас не понял... Простая железка, надетая на руку. Мы смотрели – никаких надписей, никаких узоров, будто расплющили гвоздь и обмотали вокруг запястья. Что это такое, черт его знает. Он цельный, там даже нет замка, чтобы его снять. Видимо натянул на руку когда-то давно, когда рука была гораздо меньше, а теперь его с руки его просто так не снять. Либо спиливать надо, либо до конца жизни так ходить.

– Возможно это какая-то память о чем-то или о ком-то...

– Может это как раз любовные потрясения загнали нашего героя в лес? – Джон хихикнул. – Хотя, судя по рассказам Анны, до девушек там было далеко. Впрочем, черт знает, что на уме у этих подростков, их никогда не поймешь.

– Да, может быть все, что угодно... – задумчиво согласилась Линда. – Ты говорил, что он вскоре получит все свои документы. Думаю, нам надо будет помочь ему обосноваться, найти какое-то место.

– У тебя есть идеи?

– Я думала об этом. Нам в школе требуется человек, кто мог бы заниматься хозяйственной частью: мелкими ремонтами, покраской и прочим. Я так понимаю, что он хороший работник. На следующей неделе хочу поговорить с директором Уайтманом, может что-нибудь и придумаем.

– Да, это будет не лишним. Деньги пригодятся, надо на что-то есть, одеваться, да и квартиру снимать. Однако... – Джон зевнул в трубку, – что-то мы с тобой разговорились. Не пора ли уже спать? Кстати, чуть не забыл, Кевин опять про тебя спрашивал.

– И что ты ответил? – не сразу спросил Линда.

– Сказал правду, что сегодня вечером ты встречаешься с новым мужчиной, – Джон засмеялся. – Он понял намек, думаю, больше к тебе приставать не будет.

– Какой же ты придурок, – полушутя, полусерьезно ответила Линда. – Не удивительно, что женщины с тобой больше года не выдерживают!

– Это у нас семейное, – продолжал смеяться Джон.

– Пока! -бросила трубку Линда.

XII.

В последние несколько лет в жизни Фрэнка Стаймера происходили изменения. Он чувствовал приближение старости. Но старел он не так, как стареют обрюзгшие люди, проводившие всю свою жизнь между работой и диваном, слушая постоянные упреки толстой жены с кухни и мечтая под конец закончить уже все это к чертовой бабушке. Он старел как стареет известный некогда актер, любитель многих, а теперь не нужный никому, вынужденный сниматься лишь в третьесортных сериалах. Все чаще и чаще Фрэнк замечал, что женщины не смотрят на него так, как раньше; чувствовал, что взгляд его больше не вызывает у них смущенную улыбку. Нередко, вставая утром с кровати и заходя в ванную комнату, он смотрел на себя в зеркало, на морщины вокруг глаз, на новый рубец на лбу, которым наделила его старость, на начинавшие редеть волосы. Он невольно морщился, от чего лицо его принимало еще более старческий вид. «Да, Фрэнки, – говорил он себе, недовольно отворачиваясь от зеркала, – и твой закат уже не за горами... и ты стареешь».

Но как человек, всегда и везде бросавший вызов сложностям, он не хотел, да и не мог просто сложить руки, просто уйти в тень, доживая перед телевизором свои серые оставшиеся года. Он не хотел уйти из этой жизни, как ушли из этой жизни уже многие его друзья и сослуживцы. Ради чего он делал все, ради чего рисковал жизнью множество раз? Ведь он отдал родине всё, бросался в бой, не жалея ни себя, ни тех, против кого он сражался. И теперь, когда солнце пробежалось по небосклону и склонилось к горизонту, оголяя рыжий закат его лет, он вдруг почувствовал, что кроме других, кроме долга, кроме чести в этой жизни есть еще что-то, ради чего стоило и стоит жить; что кроме тех, кому присягал он на верность есть еще и сам он, со своей маленькой, но не менее ценной жизнью. И каждый раз, когда он видел, как те, ради которых он рисковал, предавали интересы страны и его, как гражданина, он чувствовал, как сердце сжималось в груди, и кровь начинала сильнее течь в его венах.

Несколько лет назад он думал уйти в политику. Он хотел избираться от округа, чтобы поправить дела, ведь видит бог, эта страна шла не туда, куда надо, а ведь он любил ее, как не любил никто другой. Ведь ради нее он проходил через все круги ада. Но патриотизм и самоотверженность были нынче не в моде и «все эти пидоры», как называл он их среди своих, теперь были сплошь и рядом во власти. «Как смеют они... они! – он бил тяжелым пивным бокалом по столу в баре, – говорить мне, кого я должен любить и уважать! Кто они такие, чтобы заставить меня признавать то, что я презирал и буду презирать всю свою жизнь!»

Вскоре пришла бессонница. Когда за окном темнело и на небольшой городок опускалась ночь, в голову невольно лезли мысли про возраст, про ценности, про преданные идеалы. «Хороших людей все равно будет больше, – думал он, – ведь это не может продолжаться долго, рано или поздно разумное начало преобладает и тогда...» Но это все требовало времени, а времени у него не было, ведь шестой десяток это уже не тот возраст, когда вся жизнь, как длинный разложенный ковер, лежала под ногами. Он думал о том, что есть у него, думал о том, что могло бы быть, повернись его жизнь по-другому, выбери он себе когда-то давно путь другой. Ведь он мог быть бизнесменом! Мог быть политиком! Ведь он не глуп, у него были связи, черт побери, он мог бы быть даже в конгрессе! Он невольно вспоминал всех тех практиканток, обхаживавших немолодых, но всячески молодящихся стариков и тело его невольно ерзало в кровати. «Черт бы побрал все это дерьмо! Почему такая несправедливость, почему лучшее достается всякой сволоте!»

Он часто вспоминал Гарсию, паренька из их взвода. Он помнил, как тот рассказывал ему про то, как он хотел быть фермером, когда вернется домой, как хотел выращивать куриц и свиней... А потом... тело Гарсии на носилках, струя крови, текущая густой красной полосой из свернутого на сторону черепа, его последние нервные вздохи и слезы на глазах. Он не жаловался на жизнь. На его молодом окровавленном лице он видел лишь удивление «почему я, лейтенант, почему именно я?» «Почему Гарсия, – переворачивался в кровати Фрэнк и смотрел на полную луну, медленно проплывавшую за окном, – почему эта сволота живет и наслаждается жизнью, а они, простые парни из небогатых семейств, погибают там, на чужой стороне, пытаясь защитить страну, идеалы которой здесь смешивают с дерьмом?..»

И вот однажды, в один из таких серых дней он встретился со своим старым знакомым – Розарио Кортесом. Друг. Розарио назвал его тогда своим «другом». Нередко он вспомнил первые свои ощущения, вызванные его словами, вспомнил желание схватить его за грудь и разбить кулаком его физиономию. Как смел он, житель чуждого ему мира и необразованная свинья, купающаяся в своих грязных деньгах называть его своим другом, ведь слово «друг» подразумевает наличие чего-то общего, чего у него с ним не было и никогда не могло быть. Но в тот день он сдержался, что-то запрятанное в глубине души поднялось с колен и сказало ему не торопиться, ведь этот ублюдок – он такой же, не хуже и не лучше, чем все те, кто сидит во власти и кто платит ему зарплату. Он помнил их разговор в баре слово в слово:

– Чего хочешь, – проскрежетал Фрэнк зубами, – мне с тобой не о чем говорить!

Розарио улыбнулся и поднес горящую спичку к сигаре. Его маленькие свиные глазки не отрывались от Фрэнка.

– Да так, давно не виделись. Чем живешь? – лицо скрылось в тумане табачного дыма и лишь черные как уголь глаза, прикованные к Фрэнку, продолжали сверлить его сквозь сизую пелену.

– Тебя это не должно волновать. Ты по эту сторону закона, – Фрэнк прочертил рукой по сальному барному столу, – я по эту.

Тучное тело Розарио затряслось неслышным смехом. Он замахал рукой, то ли пытаясь прогнать смех, то ли табачный дым. – Не торопись, закон такая штука, что каждый из нас может очень быстро оказаться с любой стороны этого стола.

Фрэнк молча откинулся на спинку стула и сложил на груди руки.

– Что тебе от меня надо? – спросил он тихим, но достаточно четким голосом. – Зачем ты просил о встрече?

Розарио молча сделал несколько больших затяжек и медленно, с особым старанием, затушил сигару о стоявшую на столе пепельницу.

– Разговор есть...

– Ты тянешь мое время!

Розарио придвинулся ближе к столу и повел головой по сторонам. То же, следуя его примеру, сделал и Фрэнк.

– Я слышал ты подумываешь об отставке, о пенсии...

– То, о чем я подумываю, должно волновать тебя меньше всего в этой жизни, – оборвал его Фрэнк.

– Как сказать, как сказать... ты интересуешься мной, я интересуюсь тобой! Я слышал, ты хочешь прикупить недвижимость на юге, – лицо Розарио вдруг приняло совершенно серьезный вид. – Слышал, что ты устал от этой жизни, работы и всего говна, как ты говоришь, которое плавает вокруг. Слышал, что наконец-то ты начал понимать, что жить надо ради себя, а не ради интересов всех остальных, – Розарио опять хихикнул, но через мгновение снова принял серьезный вид. Фрэнк приблизился к столу и облокотился на него локтями. «Этот подонок смеется надо мной», – пронеслась мысль в голове, но снова серьезный вид собеседника и осведомленность в таких делах, в который он доверялся только близким людям, убеждала в том, что весь этот разговор не случаен и что имеет какую-то свою особую цель. – Всю жизнь ты следовал интересам других, – продолжал Розарио. – Ты защищал их, защищал тех, кому на тебя было насрать, кто знал о твоем существовании лишь постольку поскольку ты был нужен им, как слуга, как раб, охраняющий их покой...