Текст книги "Зеркалам нельзя доверять (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Тесей упал на пол, чувствуя обожжённую спину – краем взрыва всё-таки зацепило. Ньют стоял над ним, расставив ноги, сжимая палочку, бледный, как антарктический богомол. И такой же опасный.

Гриндевальд взмахнул палочкой, и весь хлам, все осколки, камни, стулья, унитазы и обломки скамеек вынесло в окна, больше прятаться было негде. Талиесин прижался к стене, панически глянул на Грейвза. Грейвз, будто на арене дуэльного клуба, размял запястье и выпрямился.

– Ава!.. – Гриндевальд вдруг вскрикнул, схватился за голову, не закончив проклятия. Ему на загривок откуда-то прыгнул Финли: оседлал шею, схватил за лицо, закрыв ему руками глаза. Гриндевальд ухватил его за ухо, дёрнул так, что Финли тоненько взвизгнул, оторвал от себя и отбросил в сторону.

Грейвз вскинул палочку, но прицелиться не успел. Под крышей грохнула ярчайшая огненная вспышка, даже Криденс шарахнулся от неё. Сияние затопило башню, будто в ней взорвалась звезда, угасло, оставив тишину и круги перед глазами. Дамблдор стоял между всеми противниками, над ним, полыхая искрами, парил феникс.

– Геллерт, – сказал Дамблдор и поднял палочку.

Гриндевальд замер, будто тоже был ослеплён и не сразу узнал его. И вдруг бросился к зеркалам, взмахом палочки распахнул коридор в Зеркале Путешествий. Грейвз бросил вслед Ступефай, но Дамблдор был быстрее. Будто невидимый кулак врезался в стекло, едва Гриндевальд исчез внутри рамы, зеркало взорвалось осколками и потемнело.

Дамблдор с каким-то растерянным сожалением смотрел ему вслед. То ли жалел, что не успел остановить… То ли тролль его знает, рыжую сволочь.

Побег Гриндевальда заставил его последователей здорово растеряться. Ровный ряд студентов распался. Кто дрогнул сам, кто в ярости бросил посох. Кто-то пытался сопротивляться, но молодой профессор и его помощники окружили маленькую армию, и те сдались. Сгрудившись вместе, они стояли, мрачно зыркая то на авроров, то на зеркало, где исчез Гриндевальд.

Обскур, болезненно вздрагивая, будто вслепую, стёк на пол шевелящейся чёрной лужей. Кажется, от феникса ему досталось сильнее всех. Директор фон Шперинг теребил свой меховой воротник и что-то тихо и очень эмоционально втолковывал молодому профессору. Грейвз, опустив палочку, приблизился к ним. Талиесин вытер мокрый от пота лоб и бросился за ним.

– Персиваль… Персиваль, как единственный присутствующий здесь представитель инспекционной комиссии я хочу обратить ваше внимание как представителя британской секретной службы…

Фон Шперинг, развернувшись к Грейвзу всем телом, выдернул из воротника что-то блестящее и замахнулся. Тесей крикнул, предупреждая. Талиесин, не думая, оттолкнул Грейвза и подставил плечо под удар. Серебряная игла ужалила его в руку, он улыбнулся: какая малость…

Тесей, призвав палочку, швырнул директора в сторону левитацией. Фон Шперинг врезался в разбитую стену под зеркалами, попытался вскочить, но не успел. Широкий треугольный осколок Зеркала Путешествий, каким-то чудом оставшийся в раме на самом верху, вылетел от толчка, рухнул вниз – и вспорол директору горло. Кровь хлынула, заливая пол. Фон Шперинг булькнул что-то, дёрнул палочку к горлу, пытаясь помочь себе – но было поздно.

Талиесин начал падать, Грейвз подхватил его под руки, уложил прямо на пол, головой себе на колени. Эйвери выцветал на глазах – побледнели волосы, побелела кожа, на ней неожиданно ярко проступили веснушки. Талиесин, кажется, не понимал, что происходит. Он, моргая, смотрел вверх, держался рукой за плечо, в котором торчала игла. У него округлился рот, будто он хотел сказать «ой».

– Нет-нет-нет, – зашептал Грейвз, наклоняясь над ним. – Нет, не надо… Не смей.

Он хватал его за руки, обнимал, будто хотел удержать. Талиесин испуганно улыбнулся, посмотрел на него.

– Я что, умираю? – удивился он. – Я думал… умирать – это больно… Но нет… представляешь?.. Совсем нет…

– Нет, держись… мы сейчас что-то придумаем, – шептал Грейвз, гладя его по рукам. – Не дури, слышишь… Не смей…

– Подожди… подожди, – Талиесин схватил его за руку, будто тот собрался куда-то уйти. – Я сейчас… я придумаю что-нибудь… подходящее к случаю. Умираешь ведь раз в жизни, – он засмеялся, в панике глядя на Грейвза, – а я даже не подготовился. Не знаю, что и сказать. Вот глупость…

В небе кто-то пронёсся со свистом, и ещё, и ещё. В разрушенную башню пикировали люди в форме, которых вёл высокий светловолосый человек. Тесей узнал форму бельгийских авроров. Жерар привёл помощь. Тесей бросился к ним, схватил за грудки первого, кто подвернулся:

– Медик! У вас есть медик?.. Тут раненый! Надо что-то сделать!.. Есть поблизости госпиталь?.. Хоть что-то у вас с собой есть?!

Аврор оттолкнул его, подбежал к Эйвери, выдернул из него иглу.

– Тёмная магия, – с сожалением сказал он. – Этого не спасти.

– Что значит – не спасти?! – взвился Тесей.

– Сочувствую, – аврор хлопнул его по плечу, поднялся и отошёл. Тесей не отстал – отловил другого, третьего, требуя немедленно что-то сделать, помочь, совершить чудо.

– Я говорил – это будет опасно, – оцепенело прошептал Грейвз.

– О… это того стоило, – с истерическим смешком отозвался Талиесин. – Я горжусь собой!.. Наконец-то… Совершил хоть что-то полезное!.. Да и смерть – ужасно героическая… Мало кому выпадает…

Он бледнел всё сильнее, веснушки потускли, глаза потеряли цвет, волосы вылиняли из яркого золота в прозрачное серебро.

– Ты же будешь меня помнить?.. – шепотом спросил он, с тоской глядя на Грейвза. – Да?..

Он потянулся рукой к его лицу, но рядом вдруг вынырнул Криденс, перехватил, вцепился в его ладонь.

– Нет! Вам нельзя!..

Талиесин вздрогнул, кинул на него виноватый, умоляющий взгляд.

– Не держи на меня зла…

Грейвз схватил Криденса за плечо, чтобы оттолкнуть, но тот не дался.

– Вам нельзя умирать! – хрипло сказал Криденс.

Он злобно сверкнул глазами, чёрный, растрёпанный, прижал ладонь Талиесина к своей груди. Закрыл глаза, открыл их – белыми, обскурьими, страшными. Талиесин слабо вскрикнул, когда тонкие нити обскура впились ему под кожу.

Криденс ясно видел проклятие. Оно разворачивалось от плеча, как спрут, стреляло чёрными щупальцами. Если бы в сердце – Талиесин был бы уже мёртв, сердце толкнуло бы проклятую кровь по венам, и он бы растаял, как снежинка на языке. Но игла попала в плечо, и он умирал медленно.

Это была тёмная магия, но обскур сам был – темнее некуда.

Криденс позвал одно к другому. Он обвил плечо Эйвери чёрным дымом, сквозь крошечную ранку проник в его тело, нащупал источник – каплю яда, что была на конце иглы. Он видел тем особенным взглядом, как проклятие, почуяв в обскуре добычу, вздрогнуло и присосалось к нему. Будто одно чернильное облако попыталось сожрать другое.

Вот только обскур был куда сильнее и куда больше, чем какая-то старинная дрянь. Обскур был молодым, злым и голодным. Он хотел убивать, он давно никого не убивал – и Криденс позволил ему, усмехнувшись, убить проклятие.

Тьма заметалась, забилась под кожей. Талиесин, вздрогнув, закатил глаза. Криденс, нехорошо улыбаясь, тянул и тянул в себя чужую магическую силу, ослабляя проклятие, поглощая, выпивая его досуха, наслаждаясь каждым мгновением этой агонии.

Закрыв глаза, Талиесин в беспамятстве лежал на коленях у Грейвза, и дышал так тихо, как будто спал. Он стал намного бледнее: ресницы и брови поблёкли, волосы выцвели в белое золото, кожа была молочной, почти фарфоровой. Грейвз молчал, тихо поглаживая его по лбу. Второй рукой обнимал Криденса. Тот сидел рядом, привалившись к его плечу, облизывал губы, едва сдерживая плотоядную усмешку.

Жерар подошёл к ним, поставил у ног старый коричневый чемодан.

– Мсье Эйвери просил приглядеть вот за этим… Он пострадал?.. – с беспокойством спросил Маргерит, вглядываясь в его лицо.

Грейвз рассеянно встретился с ним глазами. Удивлённо поднял брови.

– Жерар Маргерит, – тот по-своему понял его удивление, наклонился, протянул руку. – В некотором роде… инспектор. А вы тут – тоже?.. По службе?.. Шпионите? – он улыбнулся собственной шутке.

– Персиваль Грейвз, – тот, помедлив, ответил на рукопожатие, глядя на Жерара с едва проснувшимся любопытством.

– А, мсье Грейвз! – тот обрадовался, как мальчишка. – Очень рад познакомиться! Слышал про ваши подвиги на войне – жаль, мы с вами там разминулись.

– Мы знакомы, – недоверчиво сказал Грейвз. – Ильверморни. Тысяча девятьсот первый.

– В самом деле? – искренне удивился Жерар. – Простите, у меня ужасная память на лица. Так… я оставлю тут чемодан для мистера Эйвери? Понимаете, совершенно не было времени искать для него безопасное место.

– Оставляйте, – Талиесин нежно раскрыл глаза, зелёные, как юная тополиная дымка. – Благодарю вас, мой друг.

– Поправляйтесь! – Жерар, засияв, показал ему сжатый кулак, потеряв интерес к Грейвзу. – Мы с вами ещё полетаем!

Дамблдор журчал голосом, как заправский гипнотизёр, убеждал в чём-то молодого профессора и главу отряда авроров. Рядом с ним стоял Ньют, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Студенты Гриндевальда, обезоруженные, стояли в магических наручниках под охраной. Непримкнувшие сгрудились поодаль, пара ведьм, судя по размашистой жестикуляции, брала у них первые показания. Тесей шатался от одной группы к другой, пытался что-то делать, распоряжаться, подсказывать… потом плюнул, махнул рукой. Вернулся к Грейвзу, сел рядом. Подмигнул Талиесину, мол, молодцом, что не помер. Ньют, кивнув Дамблдору, осторожно приблизился к ним. Тесей дёрнул его за штанину, и тот сложился, неловко подобрав колени. Тесей обхватил его за плечи и поцеловал в рыжую шевелюру. Ньют замер, подняв плечи, но не вырвался.

Из трещины, расколовшей пол, выбрался Финли. Одно ухо у него стояло торчком, а одно, порванное, как у дворового кота, грустно смотрело вниз. Он подполз под руку Грейвза, тот обнял его, прижал к своему боку.

Они сидели, переглядываясь друг с другом посреди чужой суеты.

Молчали.

Пока Талиесин не сказал, кашлянув:

– По случаю отмены моей героической гибели… Я угощаю.

Грейвз гладил его по волосам, рассеянно улыбаясь вслед отступающему ужасу. Слушал, как вполголоса переговариваются братья Скамандеры. Как Финли что-то шёпотом пересказывает Криденсу, а тот вздыхает, плотнее прижимаясь щекой к плечу.

Он верил.

Из-за него больше никто не умрёт.

========== Эпилог ==========

Они договариваются о встрече в Центральном парке. Серафина одна. Грейвз – тоже. Она выглядит очень уставшей. С завистью смотрит на Грейвза. Грейвз почти месяц провёл в гостеприимном доме Талиесина, пока в Англии в нём была необходимость после событий в Дурмштранге. Криденс, кстати, до сих пор там. Между ним и Эйвери не осталось никаких разногласий, и они, кажется, даже будут скучать друг по другу, если им придётся расстаться.

Дамблдор, подсуетившийся в нужный момент, выставляет дело так, будто чуть ли не руководил всей операцией, но на это Грейвзу плевать. Гриндевальд опять лёг на дно, и на этот раз, скорее всего – надолго. У Дурмштранга новый директор, по всей Европе авроры ищут (и находят) пособников Гриндевальда в самых разных кругах – Грейвз не забыл их приватного разговора и выжал из него столько аналитики, сколько смог.

– В Европе я сейчас герой, – говорит Грейвз, поглядывая на старую подругу. Серафина действительно выглядит старой, и это его угнетает. – Они готовы носить меня на руках за спасение от войны с не-магами. Если я попрошусь к ним в аврорат, Визенгамот или куда угодно – меня возьмут сразу.

– Я слышала, какой крик там стоит, – Серафина морщится, трёт висок. – Зачем ты здесь? Жёстко почивать на лаврах?

– Я хочу домой, – негромко говорит Грейвз. – Мой дом – здесь. Дай мне вернуться.

– Грейвз, это зависит не от меня одной, – вздыхает та. – Твоей репутацией тут не подтёрся только ленивый. Сам знаешь, друзей у тебя всегда было мало.

– А ты знаешь, что я невиновен, – говорит Грейвз. – И теперь я могу это доказать. С Гриндевальдом сотрудничал Нокс, а не я. Если ты дашь добро на пересмотр моего дела, британский аврорат, который уволок из Дурмштранга целую сокровищницу с бумагами, с радостью поделится с тобой уликами. Если ты прикажешь обыскать дом и кабинет Нокса, ты найдёшь много имён тех, кто поддерживал Гриндевальда здесь, в Америке.

– А президентскую амнистию ты не хочешь?.. – спрашивает она, пиная по дорожке зелёный жёлудь.

– Я хочу назад своё имя, – твёрдо говорит он. – Свой дом, свою работу и свою жизнь. Амнистия меня не устроит.

– Персиваль, – Серафина тяжело вздыхает, смотрит прямо в глаза. – Ты ни одну женщину в своей жизни не способен сделать счастливой, да?..

Персиваль пожимает плечами и улыбается.

– Хорошо, – без дальнейших раздумий говорит она. – Возвращайся. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять.

***

Гондульфус хохочет так, что начинает икать. Он сползает со спины верхового медведя, смотрит на Грейвза, смотрит на Криденса, и хохочет, бессильно ударяя кулаком в землю.

– Бэрбоун, – повторяет Гондульфус, утирая слёзы и вздрагивая. – Перси, мать твоя была красивая женщина!.. Ты впендюрил Бэрбоуну!..

Криденс стоит рядом, смущённо улыбаясь. Он не видит в этом ничего настолько смешного, но на всякий случай держится поближе к Грейвзу.

Он и правда, как оказалось, Бэрбоун.

В документах Мэри Лу, которые авроры нашли в разрушенной церкви Второго Салема ещё тогда, во время расследования декабрьских событий, обнаружились письма, фотографии и метрические бумаги, которые пролили свет на происхождение Криденса.

Мэри Лу была не просто его приёмной матерью. Она была его родной тёткой.

Как так случилось, что Роберт Бэрбоун, потомок старого рода охотников за ведьмами, влюбился в волшебницу, было уже не узнать. Но он влюбился, и это было взаимно. Волшебница по имени Карен скрыла их связь от магического сообщества. Они поженились тайно, по законам не-магов. У них родился сын. Они жили тихо, не привлекая ничьего внимания. Роберт нанялся в бригаду строителей. Работа была тяжёлая, но платили достаточно, чтобы он мог содержать семью и сестру. То ли случайно, то ли по недосмотру, но однажды он сорвался с лесов. Его принесли домой уже умирающим. Карен в отчаянии пыталась его спасти, но Мэри Лу сломала её волшебную палочку, полагая, что колдовство погубит душу её брата. Роберт умер, Карен парой месяцев позже слегла от драконьей оспы. Мэри Лу забрала племянника себе, когда ему не было ещё и трёх лет.

– Я тоже хочу посмеяться, – говорит Персиваль, глядя на деда. Он слегка хмурится – веселье Гондульфуса ему не понятно.

– А я говорил! – Гондульфус тычет в него пальцем, потом в себя, потом снова указывает на Персиваля, будто это должно что-то прояснить. – Я говорил: на восьмом поколении род накроется медной пиздой! Меня кто-то слушал?.. Меня кто-то слушал? – орёт он, обернувшись к галерее портретов. Те делают вид, что не слышат даже сейчас. – Ты знаешь, что у тебя, – Горндульфус длинным пальцем рисует на своей груди небрежный круг, – вот здесь?

– Проклятие бездетности, – говорит Персиваль, и Криденс слегка округляет глаза.

– А знаешь, кто нам его подарил?.. Знаешь, из-за кого ты последний из Грейвзов?..

– Удиви меня, – улыбается Персиваль. Ему всё равно, но болтать с Гондульфусом так же весело, как и всегда. – Как его звали?

– Её, – усмехается Гондульфус Грейвз, – её звали Грёбаная Сука, потому что я забыл, звали её Аннабель, Мэри или Настурция. Но вот что я хорошо запомнил – так это то, что её фамилия была Бэрбоун.

Круг замыкается.

Грейвз хохочет вместе с портретом, Криденс стоит, слегка насупившись, но потом тоже начинает улыбаться, потому что Гондульфус манит его пальцем к себе, смотрит, прищурив один глаз, и тычет своей дымящейся трубкой в Персиваля:

– Он та ещё задница, гляди за ним в оба. А лучше приходи вечерком, я те расскажу, как он, вот такой шкет…

Гондульфус показывает рост Персиваля, и тот, спохватившись, что дед сейчас ударится в неуместные воспоминания о детстве своего пра-пра-пра…внука, обнимает Криденса за талию и утягивает за собой.

Они идут по галерее, мимо длинного ряда портретов, где сидят, стоят, читают, дремлют, переминаются с ноги на ногу славные представители рода Грейвзов.

– Конрад Грейвз… Исидора Грейвз… Бенедикт Грейвз… Кларенс Грейвз… Фредерика Грейвз… – говорит Персиваль, и Криденс кивает портретам с любопытством и почти незаметной робостью. Те в ответ хмурятся, поджимают губы, фыркают, закатывают глаза, неодобрительно качают головой – но кое-кто улыбается, а кое-кто даже подмигивает.

У двух последних портретов Персиваль останавливается.

– Медея Пенелопа Грейвз. Фрэнсис Александр Грейвз.

– Ваши родители?.. – шепотом спрашивает Криденс.

Родители Персиваля, поглощённые друг другом, танцуют под неслышную музыку. У матери в волосах – её любимый бриллиантовый эгрет, длинное старомодное платье складками обнимает точёную фигуру. Отец, в синем сюртуке, держит её за талию и влюблённо смотрит в глаза.

– Не будем их отвлекать, – с улыбкой говорит Грейвз и уводит Криденса дальше.

***

Квинни роняет поднос с чашками, когда видит Грейвза в Департаменте магической безопасности. Потом взвизгивает и кидается ему на шею. Грейвз обнимает её, посмеиваясь. Обнимать Квинни всегда очень приятно: она гибкая, лёгкая, и у неё чудесный заразительный смех.

– Мы по вам так скучали!.. – говорит она и без стеснения целует его в щёку. Грейвз на секунду окунается лицом в золотые волосы и цветочную туалетную воду и понимает, что тоже скучал. Страшно скучал.

Квинни хихикает от счастья, целует его во вторую щёку и убегает разносить новость.

Все, кто может бросить работу, бросают её и стекаются посмотреть на Грейвза. Во-первых, Грейвз вообще вернулся, и это ошеломительная новость. Во-вторых, он вернулся полностью оправданным после короткого, бурного процесса, во время которого некоторых волшебников, уважаемых членов общества, брали под стражу прямо в зале суда. В-третьих, Грейвз одет в светлое. Лето, как-никак.

Он пытается пройти сквозь толпу к своему кабинету, но вынужден бесконечно пожимать руки, похлопывать по плечу, отвечать на объятия желающих выразить радость и поприветствовать. К нему с трудом пробивается Тина, где-то за спинами маячит Абернети, у которого красные глаза. Грейвз решительно продирается к нему и берёт его за руку. Потом, решив, что этого недостаточно – обнимает. Ему кажется, что за сегодняшний день он так привыкнет к объятиям, что это будет новая форма приветствия в аврорате.

– Спасибо, Грегори, – с чувством говорит он ему на ухо. – Что бы я без вас делал.

Абернети – одна из ключевых фигур процесса. За время отсутствия Грейвза он тайно документировал всё происходящее в Департаменте, вплоть до распорядка дня Нокса, вёл списки его посетителей и длительность их визитов, фиксировал все перемещения всех сотрудников, даже на всякий случай копировал всю служебную переписку. Его показания, а также собранные им свидетельства связи Нокса с Гриндевальдом, объединённые с документацией из Дурмштранга, подходят друг к другу, как два кусочка паззла. Абернети становится помощником начальника Отдела аналитики и предсказаний, и Грейвз уверен, что теперь там будет такой порядок, какого не было ещё никогда.

***

– Жена попросила развод, – печально говорит Тесей, глядя на блюдечко с фруктовой корзинкой, которую Талиесин крошит ложечкой.

Лето. Они сидят на террасе дома Эйвери. После отъезда Грейвза и Криденса здесь становится как-то пусто. Они привыкли проводить вечера вместе, болтая, смеясь и обмениваясь колкостями. Между ними протянулись какие-то родственные чувства друг к другу, и теперь ощущать отсутствие половины команды довольно грустно.

– Тереза сказала, что не против, чтобы я виделся с девочками, но она встретила какого-то… Я забыл, – признаётся он, почесав в затылке.

– Мне очень жаль, – серьёзно говорит Эйвери. – Что будете делать?..

Тесей пожимает плечами.

– Я не смогу её удержать… И не думаю, что нужно. Если так ей будет лучше…

Он вздыхает, не договорив. Талиесин молчит, сдерживая таинственную улыбку, берёт бокал белого вина и качает его за ножку, влево-вправо, глядя, как оно плещется внутри стенок.

– Вот что, – вдруг решительно говорит Тесей, и Эйвери вскидывает на него очень пристальный взгляд. – Я хотел поговорить не о своих… затруднениях. Я хочу предложить вам работу.

– Работу?.. – Талиесин облизывается. Кажется, он слушает весьма невнимательно.

Тесей хмурится. Он пропустил пару стаканов виски, пока они по привычке сидели здесь и пытались себя чем-то занять, чтобы не думать о тишине, и ему сложно формулировать мысли стройно, как он привык.

– Британский аврорат… да любой аврорат – это тяжёлая, неповоротливая система, – говорит Тесей. – Она хороша для поддержания существующего порядка, но не справляется с такими, как Гриндевальд. Маленькая команда обладает большой гибкостью…

Кашлянув, он замечает, что Эйвери смотрит на него чуть-чуть рассеянно и улыбается как будто бы иронично. Ну, да, большая – маленькая… маленькая – большая. Неудачный подбор слов, но кого это волнует? Главное – суть!

– Как показала операция в Дурмштранге, маленькая команда эффективнее, – говорил он. – Я хочу создать частную службу, которая не будет подчиняться ни одному государству, и не будет подконтрольна Конфедерации. Гриндевальду было на руку, что между национальными авроратами – масса бюрократических барьеров. Мы будем их лишены. Грейвз сказал, он в деле. Смит-Камминг тоже «за».

– Звучит ужасно опасно, – с воодушевлением говорит Талиесин и немного подаётся вперёд, облокачиваясь на столик. – Угостите меня ужином, здесь есть что обсудить.

Тесей смотрит на него с прищуром, но только потому, что лицо Эйвери странно качается перед глазами.

– Обещаю – никаких котлет с рук, – горячо говорит Талиесин.

– Только посмейте – я откушу вам пальцы, – обещает Тесей в ответ, незаметно краснея.

– Мне больше нравилось, когда вы их облизывали, – Эйвери невинно улыбается, а Тесей вспыхивает и злится.

***

Первое августа, солнце светит сквозь клёны, золотит листья, хотя до осени ещё далеко. У Грейвза в руках букет белых лилий. На кладбище тихо. Криденс идёт рядом, молчаливый, задумчивый.

Он всё знает.

В Нью-Йорке всего одно кладбище магов, больше им и не нужно. Они живут долго, умирают редко, да и вообще их не так и много по сравнению с не-магами.

У могилы Лоренса стоит высокая женщина в чёрном. Грейвз никогда её здесь не встречал. Неудивительно – Грейвз никогда не приходил сюда с тех пор, как здесь появилась могила Лоренса.

На сером граните светятся золотые буквы и две даты. Здесь нет ни фотографии, ни плачущих ангелов, ни каменных цветов.

– Миссис Марш, – тихо говорит Грейвз.

Она поднимает голову, смотрит на него с удивлением.

– Простите?..

– Персиваль Грейвз.

– Персиваль… ах, да, – она кивает, вспоминая. – Я вас помню.

Она вздыхает, переводит взгляд на букет в руках Грейвза. Странный букет в руках бывшего коллеги или даже бывшего друга. Лилии слишком нежные, слишком интимные цветы.

– Я вас здесь раньше не видела.

– Я сюда раньше не приходил.

Криденс стоит чуть поодаль и оглядывается. Ему, кажется, немного неловко быть свидетелем этого разговора.

– Его бросила девушка, – вдруг вздыхает она, будто рассказывает о живом сыне, у которого прямо сейчас какие-то жизненные неурядицы. – Он был так расстроен… Он был влюблён в неё со школы, а она выскочила за другого. У меня сердце болело смотреть на него. А потом он мне написал… совсем незадолго до смерти. Так уклончиво, мол, «есть один человек», – она произносит цитату с такими похожими интонациями, что Грейвз непроизвольно улыбается. – Я всё думаю – он ведь наверняка соврал, – вздыхает она и промокает глаза уголочком белого платка. – Не хотел, чтобы я думала, будто он никому не нужен…

Грейвз молчит пару мгновений, потом отвечает:

– Нет. Он не соврал.

Наклонившись, кладёт на могилу белый букет. Миссис Марш недоверчиво, потом потрясённо смотрит на Персиваля. Её глаза открываются всё шире и шире.

– Вы?! – шепчет она.

– У него не было девушки, – негромко отвечает Персиваль, будто отвечает на вопрос, заданный семнадцать лет назад. – Но он был не один.

Миссис Марш горько вздыхает, потом машет рукой.

– Лишь бы он был счастлив…

– Он был, – говорит Грейвз, и она, горестно улыбнувшись, проводит ладонью по рукаву его светлого пиджака.

– Спасибо…

Когда она уходит, Криденс и Персиваль остаются. Солнце играет в клёнах. Лето. Пахнет травой и цветущей крапивой.

Грейвз чувствует грусть. Он чувствует благодарность. Через семнадцать лет Лоренс вернулся, чтобы снять камень с его души. Как же сильно надо уметь любить, чтобы сделать такое?.. И, пожалуй, тот, кого так искренне любят, не может быть совершенно окончательным мудаком.

Криденс стоит рядом, грустный и настороженный одновременно.

– Вы скучаете по нему?.. – спрашивает он.

Грейвз поднимает голову, смотрит на него, потом улыбается.

– Нет ничего хуже, чем ревновать к мёртвым, – говорит он и гладит Криденса по затылку. – Да, я скучаю. Но я скучаю по всем, кого со мной больше нет.

Он трогает Криденса за подбородок, поворачивает к себе его голову. Смотрит, и Криденс смотрит в ответ. Напряжённый, пытливый.

– Я похож на него?.. – спрашивает он.

– Нет, – Грейвз качает головой. – Вы совершенно разные.

Криденсу неспокойно. Он опускает глаза, качнувшись вперёд, прижимается к Грейвзу. Тот обхватывает его, сцепляет пальцы в замок за его спиной.

– Вы расскажете мне о нём?.. Как вы познакомились… каким он был.

– Обязательно, – говорит Грейвз.

Вечером он находит на полке книгу, садится рядом с Криденсом и раскрывает её на форзаце.

– «Тому, кто меня расколдовал», – читает вслух Криденс и вдруг шмыгает носом, всхлипывает и порывисто обнимает Грейвза за шею.

***

Они гуляют по городу, по Центральному парку, по улицам шумного Нью-Йорка. Грейвз показывает Криденсу великолепную Юникорн-Лейн, волшебные универмаги, театры, летающие поезда, площадь Королевы Мэб, на которой сходятся аппарационные маршруты со всей страны. Он нанимает ему учителей, и каждый день Криденс учится практической магии под руководством одного из бывших профессоров Ильверморни, а также занимается историей, географией, живописью, математикой, латынью и всем тем, что Грейвз считает необходимым знать современному молодому магу.

По воскресеньям Криденс встречается с Модести. Грейвз сопровождает его до булочной мистера Ковальски, перебрасывается с Якобом парой дружелюбных фраз ни о чём и уходит от него с коробкой пирожных. Финли ужасно дуется, когда Грейвз ест чужую выпечку, но Грейвз каждый раз напоминает ему, что Финли теперь не домашний эльф, а сотрудник Конгресса, и в его обязанности входит не готовка, уборка и стирка, а совершенно другие вещи. Финли собирается стать первым в истории эльфом-аврором.

Тем не менее, стоит Грейвзу зазеваться, как пирожные мистера Ковальски Финли скармливает Легиону.

Легион – единственный, кто пользуется в доме Грейвза полной свободой. Например, свободой летать, где хочется или свободой сидеть на плече у Грейвза, когда вздумается. Над свободой таскать у него из тарелки еду Легион пока ещё работает.

Прогулки с Криденсом будят в Грейвзе печальную ностальгию. Год назад, украв его на час или полчаса, он точно так же прогуливался с ним в парках, только тогда Криденс был сладко робким, чарующе скованным, и Грейвз захлёбывался постыдными желаниями, как крепким вином. Нынешний Криденс не боится смотреть ему в глаза, не боится улыбаться, быстро учится флиртовать, и постыдные фантазии умирают одна за другой, как лепестки зачарованной розы.

Однажды, бесцельно бродя по городу и разговаривая о пустяках, они случайно набредают на церковь Вторых Салемцев. Восстановленная из руин, она стоит на прежнем месте, подновлённая, но всё такая же неприятная, как и раньше. Грейвз, заложив руки за спину, разглядывает её, подняв голову. Памятное место, и, наверное, ноги сами принесли его сюда, чтобы попрощаться с фантазиями… Он оглядывает улицу, неопрятные дома, обрывки газет, канализационные люки, втягивает носом запахи из окон: пережаренное масло, лук, что-то ещё, свидетельствующее о нечистоте. Смотрит на серые стены, грязные окна, пытаясь вобрать взглядом то, что уже упущено и никогда не вернётся.

Смотрит на Криденса, касается рукой его локтя, предлагая уйти.

Криденс смотрит на него в ответ… и вдруг вздрагивает, сутулится, его взгляд уезжает вниз, плечи подтягиваются к ушам, он уродливо горбится, повесив руки вдоль плеч. Перемена происходит, как по мановению волшебной палочки, будто из Криденса, как из куклы, вынимают внутреннюю струну, и он возвращается в прежнее положение, каким был всегда.

Выражение обречённой беспомощности и страха возвращается на лицо.

– Мистер Грейвз… – шепчет он.

Грейвз мгновенно срывается, вталкивает его в проулок, прижимает к стене церкви и целует жадно и глубоко, чувствуя, как Криденс дрожит и цепляется за него слабыми пальцами, всхлипывает, неловко пытается то ли ответить, то ли отвернуться. Грейвз не пускает его со сладчайшим восторгом, мнёт его губы своими, пьёт его судорожное дыхание, всем весом прижимает к стене, и ненадолго возвращается в сознание, лишь когда различает в бормотании Криденса жалобное:

– Пожалуйста, сэр… пожалуйста… это грех… мне попадёт, если нас увидят…

В опущенном взгляде Криденса такой огонь, а на щеках такой дикий румянец, что Грейвз теряет остатки совести. Он понимает, что это только игра, странная игра для них двоих. Он исступлённо мечтал об этом робком, стыдливом Криденсе, о его неопытности, о его послушании. А Криденс мечтал отомстить. Именно здесь, под стенами церкви, смотрите своими мёртвыми глазами: вот Криденс-маг, Криденс-грешник, Криденс-развратник, Криденс-который-должен-гореть-в-аду, Криденс, который целует мужчину, Криденс, который обрёл свободу делать то, что хочется, не оборачиваясь на чужую мораль.

Ветер отклеивает от стены старую афишу с воззванием «Спасём Америку от колдовства!», заметает им под ноги. Грейвз наступает ботинком на имя Мэри Лу, влажно шепчет на ухо Криденсу:

– Не бойся, мой мальчик… дай мне руку. Вот так… Потрогай здесь. Это совсем не страшно…

Криденс краснеет, кусает губы, вздрагивает, пока Грейвз ласкает себя его рукой, прямо через одежду.

– Я не должен так делать, мистер Грейвз… – шепчет он, и его пальцы подрагивают от напряжения. – Это стыдно…

Это так стыдно, что Грейвз трётся о его руку с невнятными стонами, не способный на связную речь. У Криденса хорошая память. Криденс запомнил, что именно по уши вогнало Грейвза в краску, и Криденс, кажется, всерьёз собрался воплотить фантазии Персиваля в жизнь.

Персиваль Грейвз никогда не был бунтарём и не стремился идти против системы. Он строил свою жизнь, как по нотам, каждая была восходящей. Он был благоразумным, правильным, безупречным.