Текст книги "Зеркалам нельзя доверять (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Конечно, – ответила та. – Если вы не хотите попросить меня о чём-нибудь ещё…

Судя по изменившемуся лицу Талиесина, он понял, что дело принимает нехороший оборот. Тесей тоже это понял – сунулся ему под руку, смирный, как ягнёнок. Шутки шутками, но так далеко заходить никому не следовало.

– Прошу меня извинить, – Эйвери схватил Тесея за ошейник, – я должен сделать кое-кому строгий выговор. Идём, Трезоро.

Ланда, молча улыбнувшись, широким жестом указала на дверь.

Со строгим выговором не сложилось – едва они покинули стены замка, Талиесин выпустил Тесея и рассмеялся.

– А у тебя есть чувство юмора, дорогой мой, – весело заявил он и внезапно нахмурился, согнав улыбку с лица: – Тебе ничего не показалось там странным?..

Тесей помотал головой. Он чувствовал себя сконфуженным. И он совершенно точно не приглядывался к штучкам в дамской уборной. Да и что там могло бы быть странным? Обычная дамская комната – запах цветов и пудры, зеркала, обитые бархатом скамейки, ковёр на полу, раковины для умывания… За высокой аркой располагались душевые и туалетные кабинки, но туда Тесей тем более не заглядывал.

Несмотря на позднюю весну, вечером было прохладно. Они отправились вдоль внешней стены замка к ближайшим воротам во внутренний двор, откуда можно было попасть в главный корпус. Тесей уже мысленно поглощал свой ужин, но некоторые собачьи надобности заставили его немного отвлечься. Оббежав пышный куст бузины чтобы не влипнуть в ещё большие неприятности, чем прежде, Тесей остановился у фонарного столба и посмотрел на Талиесина, задрав голову.

– Что? Хочешь мне что-то сказать? – спросил тот.

Тесей коротко тявкнул и качнул головой, намекая отвернуться, пока он следует зову собачьей природы.

– Я тебя внимательно слушаю, – сказал Талиесин, явно пропустив намёк.

Тесей тявкнул ещё раз, слегка раздражённо.

– Дорогой мой, пожалуйста, выражайся яснее, – попросил Талиесин. – Хочешь, чтобы я что-то сделал?

Тесей мотнул хвостом в знак согласия.

– Хочешь поиграть? – радостно спросил Талиесин. – Давай поищем тебе какую-нибудь палочку… – он оглянулся.

Тесей, заворчав, бросил попытки договориться, задрал лапу и прыснул на фонарный столб, испытывая невыразимое удовлетворение от разметки территории. Собак здесь было мало, так что его запах стал самым сильным.

– Ах, вот что тебе было нужно! – улыбнулся Талиесин. – Какой ты у меня скромник, малыш. А на дамском факультете ты таким не был.

Тесей смущённо нахмурился и побежал вперёд.

Когда они уже завернули в ворота, Тесей услышал чьи-то шаги в траве. Оглянулся, заинтересованно раскрыл пасть. Валентайн Нокс, сунув руки в карманы, с самым беспечным видом прогуливался под самыми стенами замка, в густой тени.

– Любопытно… – шепнул Талиесин и за ошейник оттащил Тесея назад, чтобы куст бузины скрыл их от Нокса. – Как думаешь, куда направляется наш американский друг?.. Кажется… хм… К женскому факультету?

Они переглянулись.

– Что-то мне не верится, что он уже успел завести интрижку со старшекурсницей, – прошептал Талиесин. – Конечно, я могу ошибаться… Персиваль, например, тоже ценит разницу в возрасте, может, это такая американская традиция…

Тесей боднул его под колено, чтобы тот замолчал.

– Прости, милый мой, но ужин придётся отложить, – шепнул Эйвери. – Согласись, мы ведь должны узнать, куда он собрался?..

Тесей, который в кои-то веки был согласен с Талиесином, ударил его хвостом. Они дождались, пока Валентайн скроется из вида, и Тесей взял след. Прогулявшись в обратном направлении, они предсказуемо упёрлись в дверь девичьего факультета. Талиесин тихонько приоткрыл её, Тесей сунул внутрь нос. Шаги Валентайна были хорошо различимы, и он совершенно точно поднимался по лестнице к этажам, где жили старшекурсницы.

Они прокрались следом, стараясь не цокать по каменным ступеням ни когтями, ни каблуками. Запах Нокса привёл их обратно к факультетской гостиной. Там уже был погашен весь свет, только через узкие окна проникал призрачный свет молодой луны, и в камине дотлевали угли.

– А вот теперь я просто обязан узнать, что здесь происходит, – еле слышно прошептал Эйвери. – Куда он делся?..

След, отчётливый и ясный, привёл Тесея к двери в дамскую комнату. Он уткнулся в неё лбом, принюхался, впервые в жизни готовый поверить, что обоняние подвело его – но нет, ошибки быть не могло. Валентайн Нокс должен был быть за этой дверью.

– Какая собака его сюда привела?.. – шепнул Эйвери. – Что он там инспектирует?.. Ватерклозеты?..

Тесей боднул его головой, мол, не до шуток.

– Подождём, пока выйдет, – предложил Эйвери и кивнул на тяжёлые шторы, обрамлявшие окна.

Они скрылись за плотной непроницаемой занавесью, Талиесин сел на подоконник, похлопал рядом с собой – Тесей запрыгнул туда же и сел рядом. Прошла пара минут. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Валентайн не возвращался.

– Мы не можем сидеть здесь вечно, – прошептал Талиесин, когда прошло почти полчаса. – Надо зайти. Ты же у меня пёс со странностями – вот и действуй. Вломись туда, а я за тобой.

Шутка, повторённая дважды, уже не казалась Тесею такой же смешной, как в первый раз, но деваться ему было некуда. Кроме того, чем дольше они тут оставались, тем выше был риск, что кто-нибудь их застанет. И если в первый раз всё можно было списать на сбежавшего пса, то во второй раз это грозило Эйвери серьёзными неприятностями. Тесей ударился в дверь. Она раскрылась легко и бесшумно.

Здесь было пусто. Сияли зеркала, отражая горящие лампы, цветы в вазах источали нежный и свежий аромат, свёрнутые полотенца аккуратно лежали в корзине под окном. Валентайна не было видно. Тесей принюхался, обследовал первую комнату с зеркалами и пуфиками, душевые, возле которых тянулись ряды шкафчиков для личных вещей, а на крючках висели одинаковые пушистые халаты. Сунулся даже к туалетным кабинкам. Везде было пусто. След Валентайна обрывался почти в центре первой комнаты. Куда он мог деться отсюда, было совершенно неясно.

Тесей посмотрел на Талиесина. Нужно было поговорить. Подбежав к двери, он оглянулся на него и поскрёб лапой задвижку.

– На что ты намекаешь? – удивился тот. – Хочешь запереть нас в дамской комнате?

Тесей кивнул в знак согласия и поскрёб задвижку ещё раз. Талиесин взмахом руки защёлкнул замок, а для верности наложил на дверь отличные запирающие чары.

– Во-первых, – сходу начал Тесей, едва обернувшись человеком, – я даю вам совершенно ясные знаки, когда вы обращаетесь ко мне. Лай означает «нет». Кивок означает «да». Если я не могу кивнуть, я машу хвостом. Неужели это так сложно?

– Прекратите меня отчитывать, я вам не мальчик, – возмутился Талиесин. – Выражайтесь яснее, тогда я смогу понимать ваш язык жестов.

– Это я вам не мальчик! – завёлся Тесей. – Я выражаюсь предельно ясно! Во-вторых, – сквозь зубы продолжил он, – прекратите эти ваши постоянные обнимания.

– А что вас не устраивает? – Талиесин от обиды даже повысил голос. – Даже ради дела не можете забыть про свои предрассудки?

– Предрассудки? – яростно повторил Тесей.

– Я отношусь к вам, как к своей любимой собаке!

– Ну, спасибо! – зло бросил тот.

– Между прочим, согласно нашему плану! – вконец обиделся Талиесин. – А вы бы предпочли, чтобы я видел в вас мужчину, а не собаку?..

Только этого ещё не хватало. Тесей взял себя в руки и сбавил обороты.

– Нет, – мрачно ответил он. – Но вы можете быть менее навязчивым?

– Только если вы готовы есть из миски и спать на полу, как обычный пёс, а не мой любимец, которому я во всём потакаю, – оскорблённо ответил тот.

Тесей вздохнул. Потом вздохнул ещё раз, тяжело и долго.

– Простите. Я вам нагрубил.

Талиесин, поджав губы, отвернулся от него и провёл пальцем по старинной раме, в которую было оправлено зеркало.

– Послушайте… мистер Эйвери, – виновато заговорил Тесей. – Я прошу прощения. Это побочный эффект моей… анимагической формы.

– Ничего подобного, – уязвлённо ответил тот, не поворачиваясь. – Я держал ретриверов. Это умные, послушные и весёлые собаки.

– И очень эмоциональные, – негромко добавил Тесей. – Именно поэтому я предпочитаю не пользоваться анимагией. Характер этой породы полностью противоположен моему.

– Да уж, я бы предположил, что ваша анимагическая форма – бревно! – с досадой сказал Талиесин. – Я запомнил ваш язык жестов, не волнуйтесь. Хотите сказать что-то ещё?

– Да, – после паузы сказал Тесей. – Спасибо за то, что спасли мне жизнь. И за ужин, – добавил он, проглотив слюну. – Будущий.

– Пожалуйста, – буркнул Талиесин, явно смягчаясь.

– Если это нужно для дела… я постараюсь притвориться самой безмозглой собакой, какую вы только видели, – добавил Тесей. – Ради Ньюта я готов пойти… на многое. На что угодно.

– Хорошо, – Талиесин повернулся к нему и улыбнулся в знак примирения. – Значит, оставим всё, как есть. А теперь, если мы закончили выяснять отношения… – он оглянулся, – довольно странное место, вы не находите? Посмотрите, какие роскошные зеркала.

Тесей пожал плечами:

– Это же дамская комната. Здесь и должны быть зеркала, разве нет?

– А ещё здесь должен был быть мистер Нокс, – напомнил Талиесин. – Присмотритесь к их рамам.

– Они кажутся мне одинаковыми, – признался Тесей.

– Нет-нет, они выполнены в едином стиле, но узоры слегка разнятся, – возразил Эйвери. – Смотрите, вот символы – они нигде не повторяются. Любопытно… Три рамы явно старинные, а четвёртая сделана совсем недавно, видите? Позолота не стёрта. Это зеркало – новое.

Тесей ощупал рамы руками, посмотрел на изнанку.

– Зеркало новое, – согласился он, – но след на стене старый. Все четыре висят здесь уже довольно давно. Может быть, это сделали взамен случайно разбитого?..

– Может быть – да, а может быть – нет, – задумчиво сказал Талиесин. Вынув из кармана блокнот и карандаш, он набросал все четыре зеркала и отдельно выписал символы, вырезанные на каждом. – Мне что-то кажется здесь знакомым, – сказал он. – Бабушка говорила, что в Шармбатоне было волшебное зеркало, но я, хоть убей, не помню, в чём был его секрет.

Они решили не ждать Валентайна – времени до встречи с Криденсом оставалось немного. Когда они спускались к озеру, к условленному месту встречи, было без четверти двенадцать. Они крались вдвоём по зарослям, через высокую траву и крапиву. Ночная темнота под покровом деревьев казалась особенно плотной. Кусты были чёрными, деревья – чёрными, чёрной была спокойная вода, блестевшая в просветах, как маслянистая лужа. Краешек серебряного месяца ещё высовывался из-за гор, но толку от него не было почти никакого. Талиесин держался рукой за собачий загривок – он практически ничего не видел и шёл едва не наощупь. Ночное зрение у Тесея, конечно, уступало кошачьему, но видел он всё-таки получше, чем человек, так что вёл Эйвери, как слепого. Только на самом берегу они расцепились: от воды и просторного неба, усыпанного звёздами, было здесь светлее.

Из-под тени деревьев плавно вытекла темнота, бесшумно сгустилась на песке в человеческую фигуру. Криденс поднял голову, подозрительно глянул на волшебников исподлобья. Тесей подбежал к нему, внимательно обнюхал ботинки, колени и руки, запоминая, чтобы потом различить этот запах в случае необходимости. Криденс довольно резко пах самим собой, сильным молодым мужчиной и чем-то холодным и непонятным – обскуром. На руках оставался след от табака, довольно старый, грейвзовский.

И на первый, и на второй взгляд Криденс был совершенно невредим, он не пах ни кровью, ни страхом.

– Получилось!.. – шепотом обрадовался Талиесин. Хотя они и так были надёжно укрыты от чужих глаз и ушей, он всё равно предпочитал говорить тихо. – Ты здесь – значит, и все здесь?

– Я не знаю, – замкнуто ответил Криденс. – Со мной был только Гриндевальд.

Тесей взволнованно забил хвостом, глядя ему в лицо. А Ньют?.. Где Ньют?.. Куда дели Ньюта?..

– Я не видел Ньюта, – Криденс покачал головой, будто услышал его мысли, протянул пальцы к морде Тесея. Не сдержавшись, тот лизнул их и отпрянул, отбежал к воде и встал там, лапами в озере. Будто вода могла удержать его от эмоций, которые метались в груди, и которые он уже устал сдерживать.

– А Персиваль? Что с ним? – спросил Эйвери.

Криденс пожал плечами. Он казался почти спокойным, и Тесей мрачно завидовал ему – хорошо сохранять ясный рассудок, когда не хочется каждую минуту бегать, лаять, прыгать на всех, лизать их в лицо и скулить от восторга.

– Я сказал Гриндевальду, что ничего для него не сделаю, пока не увижу, что мистер Грейвз жив. Он обещал, что устроит встречу.

– И что?.. Устроил?.. – спросил Талиесин. Криденс покачал головой:

– Ещё нет. Он чем-то занят. Сказал, что даст нам увидеться, когда ему будет удобно.

Голос у него был монотонным и безрадостным.

– Но он здесь?.. Персиваль здесь?..

– Я не знаю.

– А что с его планами?.. Гриндевальд говорил про них?..

– Сегодня его не было в замке, мы виделись только вчера.

Не было ни хлопка аппарации, ни шагов, никакого предупреждения – просто у ноги Криденса вдруг возник щегольски одетый эльф.

– Финли!.. – Криденс изумлённо раскрыл глаза, будто проснулся, порывисто подхватил эльфа на руки, как ребёнка. – Финли!.. Мы так волновались!..

В его голосе впервые прорезались чувства – буря из чувств, и радость, и горе, всё вперемешку. Эльф обхватил его за шею с тем же порывом, потом с достоинством кашлянул, и Криденс опустил его на землю.

– Когда этот… ненормальный, – эльф качнул головой в сторону замка, – забрал мистера Ньюта, я уцепился за него невидимкой.

– Финли – наш эльф, – со странной гордостью, в глубине которой слышалась дрожь отчаяния, сказал Криденс. Он запнулся на слове «наш».

Их с Грейвзом.

Из всей этой компании Криденс единственный не вызывал у Тесея желания держаться подальше. Пожалуй, потому что даже не пытался смотреть ни на кого другого, кроме Грейвза. И потому что сейчас Тесей отчётливо, ясно понял: у него это не прихоть. Не желание нравиться всем вокруг, как у Эйвери или Перси. А глубокое, необъятное чувство, которое пустило корни в каждое мгновение жизни. Конечно, Криденс любил Грейвза не так, как Тесей любил Ньюта, но в том, что это любовь, он больше не сомневался.

– Ваш эльф! Но это же решает все наши проблемы! – шепотом воскликнул Талиесин. – Он ведь может в любой момент связаться с хозяином!

– У меня нет хозяина, сэр, – с явственной грустью сказал Финли. – Я свободный эльф, мистер Грейвз отпустил меня. Я не могу с ним связаться, если контракт расторгнут.

– Но он здесь?.. – допытывался Талиесин.

Финли поджал губы и покачал головой.

– Я не знаю. Я ни разу его не видел.

– А Ньют?..

– Ньют был здесь, – Финли чуть посветлел, будто ему самому хотелось принести хотя бы одну хорошую новость. – Ему отдали половину зверей из школьного зоопарка, а потом и он, и его чемодан куда-то делись. Как раз перед вашим прибытием.

Шумный всплеск прервал его слова, все вздрогнули, обернувшись к Тесею. Тот вильнул хвостом, извиняясь, что прервал разговор, и с хрустом разгрыз пойманную рыбину. Терпеть до ужина в комнате Эйвери не было больше никаких сил.

========== Глава одиннадцатая. Персиваль Грейвз ==========

В этот раз в плену было удивительно скучно.

Грейвз думал, Гриндевальд запрёт его в подземелье Дурмштранга, уже готов был увидеть холодные каменные стены, голый пол и ржавые кандалы. Но нет. Комната была обыкновенной до разочарования: шелковые зеленоватые обои с золотыми цветами, старинная мебель, белая дверь с бронзовой ручкой, стрельчатое окно в толстой стене. Как будто Гриндевальд решил устроить своего пленника с полным комфортом. Интересно, зачем?..

Грейвз огляделся, сжимая в руках палочку. Подождал, будто из-за диванчика, обитого гобеленовой тканью, в любой момент кто-то мог выпрыгнуть. Но комната была пуста и неподвижна. Грейвз медленно двинулся в обход. Взялся за ручку двери, подёргал – та даже не шелохнулась, будто представляла с дверью единое целое. Присев, он заглянул в замочную скважину, но там была темнота, и даже свет Люмоса не рассеял её, обнажив устройство замка. Дверь как будто была декорацией или иллюзией. Издевательским напоминанием о том, что он пленник. Грейвз попробовал на ней все известные ему заклинания открытия, но она не вздрогнула даже от Редукто.

За окном стоял густой молочный туман. Стекло было прохладным, пытаться разбить его было всё равно что бить стену подушкой. Любые заклинания просто растворялись, не нанося никакого ущерба. Стены впитывали их, как рубашка – пятно от соуса. Только на этих обоях, на двери, даже на потолке не оставалось никаких следов. О такой магии Грейвз никогда не слышал.

Обыкновенность оказалась пугающей иллюзией. Комната была… фальшивой. Из книжного шкафа нельзя было вытащить ни одной книги – корешки сливались друг с другом, книги будто вросли в полку, а между стеной и шкафом нельзя было просунуть ни волоска. Свечи в серебряном канделябре на столике горели, не оплывая, их пламя не жгло.

Стены комнаты держали его, будто пойманного жука в ладонях.

Грейвз не мог бы сказать, сколько времени он уже здесь провёл – часы или дни. Он не чувствовал ни времени, ни голода, ни жажды. Белый ровный туман за окном оставался неподвижным, сколько бы Грейвз ни вглядывался. Иногда ему мерещились в нём какие-то тени, но, скорее всего, это была лишь игра воображения.

Он считал свой пульс – ровный, размеренный, как маятник, легко толкавшийся в пальцы под шрамом на левой руке. Он оставлял царапины на дверном косяке, прочерчивая ногтем слой краски, но стоило ему отвернуться, как все следы исчезали. Отодвинутое от столика кресло не двигалось, пока он пялился на него, но едва Грейвз отводил взгляд, как оно мгновенно и бесшумно оказывалось на прежнем месте. Комната сопротивлялась любым изменениям, и что бы Грейвз ни делал – возвращалась к одному и тому же состоянию. Сколько ни бросай камни в пруд, а круги на воде всё равно разгладятся.

На зеленоватой стене с обоями в золотых цветах висела пустая рама. Огромная старинная рама, такая подошла бы ростовому зеркалу или парадному портрету. Внутри была стеклянная чернота. Гладкий прямоугольник тьмы. Грейвз подолгу вглядывался и вслушивался в неё. Иногда ему мерещилось, что там, в черноте, что-то движется. Иногда он вроде бы слышал голос – но он бы не поручился, что чувства его не обманывают.

Пройти сквозь эту темноту он не мог. Вызванный Патронус – тоже. Дымная серебристо-голубая рысь покрутилась по комнате, поскреблась в дверь и в окно, обнюхала пустую раму, запрыгнула на шкаф и улеглась там, щуря светящиеся глаза и свесив широкие лапы.

Чтобы чем-то занять себя, Грейвз ещё раз обследовал комнату. Заглянул под зеленоватый ковёр на полу, нашёл там немного сора и сушёную дохлую муху. Из-под дивана достал клубок пыли. Трансфигурировал его в тенисный мяч. Простучал мячом все стены, пол, потолок, окно, пустую картинную раму – звук везде был одинаково ровный, глухой. Ему не хотелось спать, есть, он не чувствовал усталости или естественных позывов организма.

Он поиграл с Патронусом, словно с котёнком. Почитал вслух стихи. Поупражнялся в магии, вспоминая недавно заученные заклинания… Занятий было так мало, а времени здесь – так много. Сколько его прошло? Сколько ещё впереди? Белая мгла за окном, чёрная мгла в старой раме не двигались, не менялись.

Подложив диванную подушку, чтобы твёрдый деревянный подлокотник не врезался в спину, Грейвз с ногами устроился на диване. Патронус растёкся по спинке дивана рядом и тихо утробно мурчал, время от времени взрыкивая и дёргая ушами с кисточками. Грейвз поглядывал на рысь, монотонно стучал мячиком в пол. Тот отскакивал в стену и возвращался ему точно в руку, будто Грейвз использовал Акцио.

– Тебе нужно имя, – внезапно сказал Грейвз. – Если я застрял здесь надолго, мне нужно будет как-то к тебе обращаться, чтобы не свихнуться от одиночества раньше времени.

Рысь мурчала, не переставая. Патронус не обладал собственной волей – он, строго говоря, вообще не был живым существом.

– Интересно, чем сейчас занят Криденс, – сказал Грейвз. – И где наша дипломатическая миссия. Сдаётся мне, я многое пропускаю, сидя здесь. Хорошо ещё, не лежу в хрустальном гробу… пока другие отдуваются.

Грейвз ненавидел беспомощность, но сейчас других вариантов просто не было. Он знал, на что шёл. Гнал от себя мысли, что Гриндевальд нашёл способ спрятать его так хорошо, что его никогда не найдут. Что он останется здесь, в этой комнате, навсегда. До самой смерти. Если смерть вообще наступит… Если Гриндевальд, остановив время, не подарил ему бессмертие, которое Грейвз не сможет ни на что употребить. Потому что никогда отсюда не выберется.

– Криденс упрямый, – сказал он себе вслух, запустив мячик в стену. – Он не отступится. Он будет искать. А я терпеливый… Я подожду. Мне некуда торопиться.

Криденс упрямый. Он никогда не оставит попыток найти его. Рано или поздно, сколько бы ни прошло дней, недель… месяцев или лет, каким бы хитроумным способом Гриндевальд ни заточил его в этой уютной тюрьме, Криденс отыщет своего мистера Грейвза. А Грейвз будет ждать.

Ему оставалось только верить, что так всё и будет. И он верил. Он ждал.

– Перси, Перси, Перси… Проснись, Перси, поговори со мной.

Грейвз распахнул глаза, повернулся на голос. В раме на стене, там, где раньше была чернота, виднелся чей-то рабочий кабинет. Там стоял Гриндевальд – беловолосый, аккуратно одетый, со злой ухмылкой. Грейвз даже испытал некоторое воодушевление: Гриндевальд пришёл поговорить с ним. Конечно, не для того, чтобы развеять апатичную скуку своего пленника, но это было хоть какое-то разнообразие, а в данных обстоятельствах разнообразие было для Грейвза особенно ценным. Однако выдавать свою радость он не стал. Не торопясь, спустил ноги с дивана, встал. Провёл руками по волосам, зачёсывая назад выбившиеся пряди. Он по-прежнему не испытывал физических неудобств, и это его здорово беспокоило.

– Как твои дела, Перси?.. – спросил Гриндевальд, внимательно разглядывая его лицо.

Хочешь увидеть, как я тут изнываю от бездействия? – внутренне усмехнулся Грейвз. – Не дождёшься.

Он шагнул вперёд, вытянул руку и встретил пальцами невидимую преграду. Это, конечно, было ожидаемо – обезопасить себя от опасного пленника. Стоило признать, Гриндевальд учился на своих ошибках. Грейвз сунул руки в карманы, ответил ему точно таким же изучающим взглядом.

– Согласись, в этот раз я к тебе милосерден. Никаких пут, никакой сырости – расположил тебя с полным комфортом. Ты тут не скучаешь?.. – с фальшивой заботой спросил Гриндевальд.

Грейвз постучал себя пальцем по виску.

– У меня с собой хорошая библиотека. Спасибо, что спросил, но мне есть чем заняться.

– Так ты занят? Я невовремя?.. – тот поднял белые брови, разыгрывая невинное беспокойство. – Прости, если отвлекаю. Зайти в другой раз? Скажем, лет через сто?..

Он жадно шарил глазами по лицу Грейвза, выискивая хотя бы намёк на слабость. Грейвз смотрел на него, видел его в опасной близости, будто своё отражение… и впервые не чувствовал страха. Там, где раньше всегда был страх, заполнявший холодную пустоту в груди, теперь было тепло.

Впервые за долгие годы он был не один. Кое-кто нуждался в нём так сильно, что был готов смести любые препятствия между собой и Грейвзом. И этот кое-кто был обскуром. Возможно, сильнейшим магическим существом в мире, не считая драконов. Этот кое-кто едва не убил самого Грейвза, когда поверил, что теряет его.

Сейчас, вспоминая ту сцену ревности на развалинах дома, Грейвз больше не чувствовал ужаса. Он чувствовал…

Давай признаем, – с какой-то добродушной язвительностью сказал внутренний голос. – Ты был впечатлён.

Да. Да, чёрт возьми, он был впечатлён. Восхищён. Поражён. Польщён, конечно же. Как это может не льстить – когда такая ужасающая мощь покоряется твоему слову, льнёт к твоей руке и заглядывает тебе в глаза?!.

А ведь Криденс не был таким. Жалкий, испуганный, злой – вот каким он был. И Грейвз чувствовал почти родительскую гордость, понимая, что это именно он развернул Криденса во всю его мощь, это он дал ему опору, он дал ему правила, он дал Криденсу… Криденса. Его труд не был напрасным. Каждый шаг, каждый выбор, который он делал, каждый разговор, каждое усилие над собой, каждая капля понимания, которую он выжимал из себя, каждая улыбка, когда уже не было сил улыбаться, каждое ласковое слово, каждая минута держания себя в руках, каждый тяжёлый вздох, каждый нежный поцелуй, каждая искра огня, полыхавшего между ними – всё это, собравшись вместе, в одно размазанное на месяцы нечеловеческое усилие, вернулось к Грейвзу отчётливым, ясным пониманием.

Криденс придёт.

И когда он придёт, никому не покажется мало.

Грейвз улыбнулся. Широко и свободно, будто совсем не был пленником. Легко. Гриндевальд сощурился, сузив глаза, сложил губы в неприятную скобку. Поди, не нравится, когда пленники выглядят такими счастливыми?..

– Сколько тебе лет, Геллерт? – неожиданно спросил Грейвз.

Гриндевальд насмешливо выгнул бровь. Кажется, он всегда так делал, когда не мог сходу ответить. Грейвз не стал ждать, пока тот придумает язвительную реплику.

– Выглядишь так, будто сто лет для тебя уже прошло. В нашу прошлую встречу был как-то посимпатичнее… Ах, да, прости, – Грейвз улыбнулся ещё шире. – В нашу прошлую встречу ты выглядел, как я.

– Как тебе жилось в деревенской глуши, Перси? – спросил Гриндевальд, прогнав с лица промелькнувшую ярость. – Без работы, без власти, вдали от настоящей жизни?.. Кошмары не мучали?

– Знаешь, не очень, – светским тоном ответил Грейвз. – Отдохнул от тебя, козла, выспался наконец, поправил нервы на свежем воздухе. Тебе бы тоже не помешало пожить в деревне, а то ты бледноват. Забот много?..

– Много, – согласился Гриндевальд. – Побольше, чем у тебя.

– Тяжёлая у тебя работа, – Грейвз покивал в знак согласия. – Результаты, правда, так себе, но хоть беготни много. Пока бегаешь, не чувствуешь себя жалким неудачником, да?

– Чувствую, говоришь по собственному опыту, – парировал Гриндевальд, насмешливо улыбаясь.

Грейвз отступил, взялся за спинку кресла с резным деревянным подлокотником, переставил поближе. Сел, положил ногу на ногу.

– Ну, а как твои дела, Геллерт? – спросил он, и снисходительная насмешка в его голосе проступила сама собой. – Всё трудишься, как пчела?

– Представь себе, – подхватил тот. Взмахом ладони подозвал к себе кресло от камина, уселся по ту сторону преграды. – Пока ты прохлаждался, я менял мир.

– Это как же? – с искренним интересом спросил Грейвз. – Диванную обивку поменял или стены покрасил?

Гриндевальд засмеялся. Он очевидно наслаждался их пикировкой. Он, очевидно, полагал, что знает, куда ужалить. Он думал, что знает о Грейвзе всё – ведь он выпотрошил его, как цыплёнка, изучил все его страхи, знал все секреты. И это действительно было так, но кое-чего Геллерт о нём всё же не знал. Он не знал, что Грейвз состоял не только из грязных секретов и страхов.

– Перси, дорогой мой, зачем же так явно демонстрировать своё мещанство, – снисходительно улыбнулся Гриндевальд. – Я понимаю, что тебе из твоей уютненькой норки было не видно, что происходит в мире, но отвлекись хотя бы ненадолго от интерьерных проблем, оглянись… Я так скучал по нашим разговорам о политике континентов, – он с сожалением вздохнул. – Не разочаровывай меня.

– Хочешь поговорить о политике? – спокойно поинтересовался Грейвз.

– Ну хоть капельку, – тот издевательски сощурился. – Разверни свой талант, вытряхни из него пауков. Ты же когда-то был таким интересным собеседником!..

– Почти как Альбус?.. – невинно поинтересовался Грейвз. – Извини, или он для тебя тоже был – Перси?..

Гриндевальд заметно вздрогнул, у него на лице промелькнул страх. Всего на миг, но Грейвзу было достаточно, чтобы заметить, как сжались зубы и прервалось дыхание. Он смотрел на Гриндевальда, будто тот сидел перед ним в комнате для допросов – внимательно, пристально, не упуская ни одной детали. Тот быстро справился с собой, надменно усмехнулся.

– Ревнуешь?.. Не надо, Перси. Ты для меня уникален. Второго такого осла трудно найти.

– Ну, так как там… политика?.. – невозмутимо поинтересовался Грейвз.

Он чувствовал молодую, весёлую злость. Столько лет он пытался менять мир, убеждал, льстил, уговаривал консервативных трехсотлетних чародеев Конгресса, что мир не стоит на месте, и нужно двигаться вслед за ним – но все так панически боялись перемен, были так запуганы внезапными и бессмысленными атаками Гриндевальда, что любые реформы приходилось проталкивать нежно и аккуратно, как хер в задницу излишне нервному мальчику. Одной рукой держишь, чтоб не вертелся, второй направляешь, третьей развлекаешь его, пощипывая за соски, чтоб не косился себе за спину, четвёртой поддрачиваешь ему, чтоб расслабился и впустил, и всё это – не затыкаясь ни на минуту, потому что стоит тебе закрыть рот, как он мгновенно забудет все ласковые уговоры, завизжит и кинется удирать.

Грейвз наконец получил возможность говорить открыто. Высказать всё, что накопилось, виновнику всех своих бед – не скрываясь за дипломатией, не выбирая выражений. Высказать правду, которую он давно носил в себе – и он почувствовал, как азарт впрыснулся в кровь, словно бензин в камеру двигателя не-маговского автомобиля.

– Я давно слежу за твоими успехами, Геллерт, – сказал Грейвз, покачивая ботинком. – И давно хочу спросить…

Он сделал паузу, будто собирался задать интимный, щекотливый вопрос, и чувствовал неловкость от того, что приходится говорить об этом вслух.

– Я помню, ты всегда говорил, что желаешь магам свободы…

– Неужели ты наконец догадался? – тот усмехнулся, но не стал перебивать. Грейвз покусал губу.

– Ты занимаешься этим уже… сколько?.. Почти десять лет?.. Прости за нескромный вопрос, но… где результаты, Геллерт?.. – проникновенно спросил он, глядя ему в глаза. – Ты носишься по миру, как курица с отрубленной головой: туда побежал, сюда побежал, там враги, здесь враги… А где свобода-то?.. Как-то её не прибавляется.

– Ты так ничего и не понял, – разочарованно ответит тот. Огонёк интереса в его глазах погас. – Такие, как ты, никогда не понимают. Даже если ткнуть вам ответ в морду.

– Ладно, – покладисто согласился Грейвз. – Пусть я не вижу. Пусть я слепой. Но покажи мне хоть одного зрячего. Хоть одного мага, который скажет: вот, вот стоит Геллерт Гриндевальд, человек, который изменил всю мою жизнь! Я был несчастен, а он открыл двери моей темницы, и теперь я счастлив!

– Продолжай, Перси, у тебя отлично получается паясничать, – бросил тот, усмехаясь с какой-то горечью. – Не останавливайся.

– Нет, в самом деле, Геллерт, – продолжал Грейвз. – Ты десять лет твердишь о том, что магам нужна свобода. А что ты сделал, чтобы дать её нам? Ты убиваешь не-магов, – он начал загибать пальцы, – взрываешь их дома, магазины, устраиваешь шумиху в их городах, ставишь магический мир на грань новой войны с не-магами… А потом приходят авроры, ликвидаторы, обливиаторы и подчищают за тобой это дерьмо. И весь твой террор улетает в трубу, – Грейвз взмахнул рукой. – Ты что, пытаешься спровоцировать их создать новую инквизицию? Чтобы они снова разожгли костры и начали охоту на ведьм?