Текст книги "Зеркалам нельзя доверять (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Гриндевальд еле заметно вздрогнул.

– Что тебе снится, Геллерт? – задумчиво спросил Грейвз. – Зеркала?..

У Гриндевальда сузились глаза, на губах повисла брезгливая усмешка. Неужели попал? Неужели они и правда были настолько похожи, как колдография и её негатив?

– Неужели, Геллерт?.. – Грейвз поднял брови. – Ты решил позаимствовать даже мои кошмары? А я так надеялся, что ты хоть что-то оставишь нетронутым.

Лицо у Гриндевальда было непроницаемым, но глаза горели. Он смотрел на Грейвза, не отрываясь. И бледнел.

– Ты просыпаешься утром, и тебе кажется, что сегодня ты не сможешь подняться, – негромко сказал Грейвз, будто разговаривал с самим собой. – Одеяло такое тяжёлое, будто сделано из свинца. Давит на грудь, ты не можешь дышать… ты лежишь, заставляя себя пошевелиться. Заставляешь, приказываешь себе, уговариваешь себя… Потом наконец встаёшь. На ходу протирая глаза, шаркаешь умываться, как дряхлый старик, которого не держат ноги. Ты чувствуешь, что тебе четыреста лет. Ты включаешь воду…

Грейвз говорил всё медленнее и видел, как у Гриндевальда там, по другую сторону, останавливается взгляд, обращается внутрь себя. Он не ожидал, что попадёт так точно, так больно. Но милосердия к человеку, который сидел там, за картинной рамой, у него не нашлось. Грейвз собирался мстительно насладиться его агонией. В конце концов, он не зря просиживал штаны в комнате для допросов и раскалывал самых стойких, даже не применяя легиллименцию.

Ублюдок слишком долго копался в мозгах Грейвза. Почувствовал себя там, как дома. Вот только дом оказался с сюрпризом, и кошмары прилипли к тому, кто их туда положил.

– Ты включаешь воду и брызгаешь себе в лицо, наклонившись над раковиной, – медленно продолжал Грейвз. – Потом разгибаешь спину, и сквозь пальцы смотришь на своё лицо в зеркале… И видишь чужие глаза. Чужие брови. Чужое лицо, – тихо сказал он.

Наконец-то рассказывать что-то личное было так просто. Грейвз проживал это ночь за ночью, утро за утром. В его голосе, в его словах была тяжесть, горечь и отчаяние. Он говорил всё тише. Почти шептал.

– Ты так долго был мной… что забыл, кто ты. Ты вдруг понимаешь… что не помнишь своего имени. Это страшно, – тихо проговорил он, глядя Гриндевальду в глаза. В разноцветные глаза на бледном застывшем лице. – Это глупо, нелепо и страшно – ты не помнишь, кто ты такой. Но вдруг ты видишь на раковине какую-то мелочь… Запонку, забытую с вечера. Платок с монограммой. Шкатулку с бритвой… – Грейвз подался вперёд, болезненно хмурясь. – Ты смотришь на монограмму, разбираешь две буквы – и с облегчением выдыхаешь… Ты знаешь имя.

Он тепло улыбнулся, наклонил голову.

– Тебя зовут Персиваль Грейвз. Ты – это я. Геллерта Гриндевальда больше нет. Он исчез, – Грейвз взмахнул рукой, – его никогда не было. Его никто даже не помнит. Никто не знает, кто такой Геллерт Гриндевальд. Никто не видел его лица.

Он тихо засмеялся, наблюдая, как человек перед ним облизывает сухие губы и пытается что-то сказать, но не может.

– Персиваль Грейвз – повсюду, – ласково сказал Грейвз. – В твоём зеркале. В утренней газете. Во всех утренних газетах. Даже если ты выбежишь на улицу, чтобы найти там спасение, каждый встречный скажет тебе: «Добрый день, мистер Грейвз». «Как дела, мистер Грейвз?» «Рад увидеться, мистер Грейвз!» И так долго жил моей жизнью, – вкрадчиво говорил он, – что не заметил, как она сожрала тебя. У тебя моё имя, моё лицо, мой дом, мои сны – у тебя не осталось ничего, что было твоим. Ты стал мной… А когда это случилось, – прошептал он, – ты сам начал всё забывать. Ты не помнишь другого лица, кроме моего. Ты не помнишь другого имени, кроме моего. Тебя больше нет.

Гриндевальд резко втянул ртом воздух. Лицо у него было белым, под стать волосам. Грейвз посмотрел на него с откровенным удовлетворением и весело спросил:

– Что ты делаешь, когда твоё отражение говорит тебе – «Привет, Перси»?.. Тебе хочется разбить зеркало кулаком?.. Хочется вскрыть себе горло осколком? Ты думаешь, что должен найти и убить меня, и тогда колдовство развеется?.. Нет, Перси, – с мстительным удовольствием улыбнулся он, – ты не можешь меня убить. Это я владею твоим телом, твоими снами, даже твоими мыслями. Ты не сможешь поднять на меня руку. Ты ведь просто моё отражение в зеркале, – и Грейвз легко, молодо улыбнулся. – Привет, Перси.

И подмигнул. Гриндевальд вздрогнул, провёл рукой по лицу. В глазах у него металась паника, он пытался совладать с собой, сжимал кулаки, стискивал зубы, прожигал Грейвза взглядом.

Грейвз беззвучно смеялся. Он был счастлив. Он знал, что этот кошмар больше никогда не придёт к нему. Он отдал его настоящему владельцу. Пусть наслаждается. Пусть боится. Пусть сдохнет.

– Геллерт! – раздался возглас откуда-то из-за рамы. Гриндевальд вздрогнул всем телом, встал, развернулся на голос.

Это был Нокс Валентайн. Грейвз всё ещё улыбался, но цепкий взгляд ощупал вошедшего с головы до ног. Что он тут делает? Он ведь должен сейчас быть в Америке.

– Перси, – тот взмахнул рукой и улыбнулся, будто старому приятелю.

– Неудачное время для разговора, – сквозь зубы сказал Гриндевальд. Он уже успел отдышаться и выглядел бледным, но очень и очень злым.

– Геллерт, что происходит? – мягко спросил Нокс. – У нас был уговор, а ты не отвечаешь на письма.

– Мне некогда, – раздражённо отозвался тот. – Я дам знать, если ты мне понадобишься.

– Геллерт, моих товарищей беспокоит, что ожидание несколько… – он пошевелил пальцами, – затягивается. Нам нужны были результаты ещё три месяца назад.

– Что я тебе говорил, – Грейвз кивнул на Валентайна. – Теперь видишь, что я был прав?

– Я оставил Америку на тебя, не забивай мне голову своими проблемами и не путайся под ногами! – рявкнул Гриндевальд.

– Геллерт, ты, кажется, не понимаешь… Перси, заткни уши, – Нокс ухмыльнулся. – Мы договаривались, что финансируем тебя в обмен на помощь…

– Вот моя помощь, – Гриндевальд кивком головы указал на Грейвза. – А сейчас отвяжись. Я занят.

– А Серафина? – настойчиво спросил Нокс.

Гриндевальд всем корпусом развернулся к нему, в его глазах появился опасный блеск.

– Что – Серафина? – холодно спросил он.

– Я предупреждаю тебя, Геллерт, что если ты не выполнишь условия нашей сделки – ты пожалеешь, – абсолютно спокойно сказал Нокс. – И репутация величайшего тёмного волшебника тебе не поможет. Ты знаешь, что на кону – очень большие деньги, за мной стоят очень серьёзные люди. Они хотят получить результат в ближайшее время, и их не волнует, как ты этого добьёшься. Мы решили, – Нокс потёр ногти о рукав, внимательно посмотрел на них, – что новое пожертвование не поступит, пока мадам Пиквери остаётся у власти.

Гриндевальд шатнулся назад, выхватил палочку.

– Результат!.. Сейчас ты получишь свой результат!.. Не смей мне угрожать, тупая скотина! Подавись своим результатом!..

Гриндевальд взмахнул палочкой. Нокс закрылся щитом, но яркая вспышка разбила его с нежным звоном, врезалась в грудь, растеклась переливающимся золотым пятном.

– Что за… Что это… – Нокс отпрянул, схватился за грудь, в каком-то странном порыве дёрнулся в сторону: – Грейвз!..

Но даже если бы Грейвз понимал, что происходит, помочь он бы не смог. Золотое пятно залило фигуру Нокса, поглотило лицо, редкие волосы, полные пальцы, брюки, ботинки, шнурки… Он остался стоять, схваченный в резком движении, со страхом и изумлением на лице. Золотой с головы до ног.

– Чёртов ублюдок, – прошипел Гриндевальд, и в его голосе досада полностью перекрыла злость. – Это ты виноват! – бросил он Грейвзу.

Тот промолчал.

Гриндевальд провёл рукой по волосам, скривился, как от дурного запаха. Всё произошло так быстро, что трудно было поверить в реальность происходящего. И против воли Грейвз чувствовал… сожаление. Нокс был ублюдком, но заслуживал ли он такой смерти?.. Почему в отчаянии он обернулся к Грейвзу – неужели в самом деле думал, что тот вступится?.. А если бы был шанс вмешаться – ты вступился бы за него, Персиваль?.. Грейвз не был уверен в ответе. Но удовлетворения он не испытывал точно.

– Благодарю за последний взнос на благородное дело, – скривившись, сказал Гриндевальд.

По мановению его палочки статуя рассыпалась золотым песком.

– Ты такой правильный, – с отвращением сказал Гриндевальд, и Грейвз поднял голову, посмотрел на него с недоумением. – Тебя послушать, так ты просто ангел с золотыми крыльями. А хочешь узнать… Перси, – с нажимом сказал он, – почему на самом деле умер твой друг? Хочешь узнать, как так случилось, что я оказался на твоём месте, а ты и пальцем не мог пошевелить, чтобы его спасти?

– Я проиграл дуэль, – сказал Грейвз. Тон Гриндевальда ему очень не нравился.

– Доверчивый Перси, – усмехнулся Гриндевальд и полез рукой во внутренний карман пиджака. – Наивный, доверчивый Перси. Я тебе покажу, что случилось на самом деле. Что это была за дуэль.

Грейвз почувствовал, как холодок пополз по спине, будто на него надвигалось что-то чудовищное и неотвратимое. Он почувствовал страх, и прогнать его не получилось. Он как будто знал, что правда сейчас ужаснёт его.

Гриндевальд показал ему маленький фиал, в котором трепыхалась светящаяся серебристая змейка – воспоминание.

– Вот наша дуэль, – жадно сказал Гриндевальд, вглядываясь в его лицо. – Мне не терпится узнать, как тебя перекосит, когда ты узнаешь правду. Ты, такой законопослушный, такой праведный любитель сирот…

– Нет, я… – начал Грейвз, холодея от ужаса.

Нет, он же не мог ничего сделать с Криденсом, чему Гриндевальд стал случайным свидетелем?.. Не мог же?.. Он кинулся к своей памяти, разворошил, поднял, перетряхнул испытующе и брезгливо, как матрас с клопами – нет, он не мог, он всегда был с ним бережным, его не могло однажды накрыть волной похоти, с которой он не сумел справиться, он ничего не сделал ему, он ничего не сделал…

Гриндевальд выдернул пробку, и воспоминание выпорхнуло из своей хрустальной тюрьмы, на мгновение зависло в воздухе и потянулось к Грейвзу. Тот решительно шагнул вперёд – он должен знать, он обязан знать наверняка, что случилось. Что было причиной… Воспоминание просочилось сквозь стекло и бросилось ему в лицо.

Грейвз покачнулся, судорожно вдохнул ртом.

Фоукс.

Казино.

Не-маг.

Китайская шпилька с подвесками.

Персиваль устроился за столиком в полумраке, заказал стакан виски – чистый, безо льда, без содовой. У барной стойки сидел юноша и со скукой в глазах смотрел в зал. Римский нос, чувственные губы… Полные, фигурные губы. Широкий рот. Пепельные волосы закручены на затылке в улитку, заколоты длинной китайской шпилькой со стеклянными подвесками. Подвески нежно звенели, бросали цветные блики.

– Как тебя зовут?

– Фоукс, сэр. А как я могу называть вас?

– Если я тебя угощу – останешься?.. – спросил Персиваль. – Что ты пьёшь?..

– Сегодня вечером ужасно хочется шампанского, – игриво ответил Фоукс.

– Ты что-то отмечаешь?.. Есть повод?

– Повод всегда можно найти, – Фоукс покачал головой, таинственно улыбнулся. – Может быть, встреча с вами – уже повод?..

– Я могу сначала поцеловать вас?..

– Я не… Нет, – Грейвз сел на край кровати, на аккуратно заправленное вишнёвое покрывало. – Я не люблю целоваться.

– Жаль… я люблю, – Фоукс улыбнулся.

– Иди сюда, – Грейвз развёл ноги и похлопал себя по колену. – Давай без увёрток. Можешь не набивать себе цену, просто скажи, сколько ты хочешь. У меня нет настроения болтать.

Фоукс сел на колено, потянулся к узлу волос на затылке. Вытащив длинную шпильку, прогнулся, будто потягивался после глубокого сна. Волосы рассыпались по плечам, Грейвз погладил его по спине.

– Я хочу… – нараспев сказал Фоукс, глубоко вздыхая и вытягивая руки в стороны, – я хочу вас.

Не было никакой дуэли. Гриндевальд просто узнал его маленький грязный секрет. Он узнал, что Грейвз ищет связи с не-магами. Снимает привлекательных мальчиков в подходящих местах. Он поймал его, приняв чужую личину, и Грейвз повёлся. На юность. На губы. Беспечно позволил задурить себе голову. Какой позор…

Он думал, что осторожен, что всё предусмотрел – и просчитался. Он сам пошёл в расставленную ловушку, опьянённый смазливой мордашкой. Он сам, только он, и никто больше, был виноват в том, что Гриндевальд так легко занял его место. Он был виноват в том, что погибло столько людей, он сам погубил Гарри… Какая чудовищная беспечность.

Грейвз попятился от него.

– Когда я выйду отсюда… – хрипло начал он, но Гриндевальд перебил:

– Когда ты выйдешь?.. – его лицо исказилось от ярости. – А с чего ты взял, что ты можешь отсюда выйти? С чего ты взял, что ты всё ещё жив? – с ненавистью спросил он, подходя ближе к раме. – Может, ты теперь чёртов портрет, Персиваль Грейвз?..

– Нет, – Грейвз покачал головой, цепляясь за отчаянную надежду. – Нет, ты не убил бы меня. Я нужен тебе, чтобы Криденс…

– Криденс, – тот усмехнулся, провёл языком по зубам. – Не волнуйся, Перси. Чтобы приказывать Криденсу, ты мне не нужен.

Комментарий к Глава одиннадцатая. Персиваль Грейвз

Мне будет очень приятно, если вы поделитесь со мной впечатлениями от главы, которую только что прочитали.

Кто, по-вашему, прав, Грейвз или Гриндевальд? С кем из них вы бы поспорили? А с кем и в чём хочется согласиться? Как вы думаете, что будет дальше?

Диалог с читателями вдохновляет меня писать продолжение. Не стесняйтесь. Я не кусаюсь.

========== Глава двенадцатая. Криденс Бэрбоун ==========

Криденс не был пленником в замке. Гриндевальд, приведя его в Дурмштранг, сказал, что он может чувствовать себя гостем. Потребовал только одного – не снимать амулет. Сказал, что позовёт, когда Криденс ему потребуется. А пока он не требовался, Криденс проводил время, блуждая по замку и по окрестностям в надежде что-нибудь выведать. Поначалу он был уверен, что сумеет разговорить Гриндевальда, но тот не стремился к общению: они виделись всего несколько раз, мельком. Даже Финли ничем не мог его порадовать. Хотя он облазил весь замок за то время, что провёл здесь, он был всего лишь эльфом, а не всесильным существом, а кроме того, ему нельзя было попадаться на глаза местным.

Чтобы не сидеть на одном месте, изводя себя дурными предчувствиями, Криденс исследовал замок. Тот был очень старым и мрачным. Его камни почернели от времени, через высокие узкие окна внутрь едва попадал свет. Многочисленные лестницы с деревянными перилами, вжатыми в стену, тонули в темноте. Криденс заглядывал в пустые классы, рассматривал запертые за стеклянными дверцами волшебные вещи, забирался на самый верх башен. Он бродил по мокрому саду, по мокрому берегу озера, слушал туман. Вне замка, у озера, была звенящая тишина. Только чайки перекрикивались вполголоса.

Тишина пробралась и в школу: младшие классы разъехались по домам, старшие были полностью поглощены подготовкой к экзаменам. А когда замок заволакивало туманом, все цвета и звуки тонули в нём, как в молоке. Ничего не было слышно, кроме тихих шагов, шелеста и шепота, когда студенты спешили по своим делам через холодные каменные коридоры. Однажды Криденс даже завтракал в полном одиночестве в тёмном и гулком зале с чёрными колоннами.

Студенты косились на него настороженно, но задирать не пытались. Амулет Гриндевальда, который Криденс носил на виду, был надёжной защитой. Гриндевальда здесь если не боялись, то уважали. Криденс смотрел и гадал, кто из них – враг. Не могли же они все быть сообщниками Гриндевальда?.. Он видел разные лица, и грубые, и красивые, одинаково грозные из-за коротко остриженых голов. И все смотрели враждебно.

Они одевались в тёмное, заправляли в высокие сапоги широкие штаны из грубой ткани и подпоясывали длинные форменные куртки ремнями. Девушки были бы неотличимы одна от другой, но каждая старалась по-своему уложить косы – то корзинкой, то баранкой, то завитушками. Криденс думал – Модести бы понравилось. Она бы захотела устроить на голове что-то похожее.

Лишь раз Криденс увидел группу выпускников в парадной форме, ярким алым пятном мелькнувших в группе других студентов. Здесь вообще никто не ходил поодиночке: все держались стайками по трое, четверо. Криденс, который бродил один, невольно привлекал взгляды уже тем, что ему не к кому было прибиться.

Однажды блуждание по замку привело его в библиотеку. Это была целая галерея многоэтажных залов, спирально опоясанных внутренними лестницами. Шкафы вздымались на огромную высоту, книги стояли плотными сомкнутыми рядами, коричневые, серые, жёлтые, как стариковские зубы. Несколько учеников бродили по лестницам со стопками книг в руках, то ли отыскивая нужное, то ли расставляя тома в определённом порядке: вытаскивали один с полки, ставили взамен другой. Помня рассказы Грейвза о том, что волшебные книги могут быть очень коварны, Криденс осторожно прошёлся по залам, нашёл безопасный отдел с историей магии и начал медленно подниматься, разглядывая корешки книг. Некоторые были ужасно скучными даже на вид, вроде «Учение и хитрость ратного строения гномьей пехоты», «Столетие Военного министерства», «Историческое описание одежды и вооружения подводных жителей на рубеже X века». Здесь были справочники и энциклопедии, списки, изданные дневники, сборники, жизнеописания, мемуары и сотни других книг, которые, казалось, представляли историю магии самым скучным и самым неинтересным предметом.

Криденс поднимался всё выше и выше, держась за резные перила, пока на самом верху, на круглой площадке под острым потолком, где сходились рёбра всех арок, не обнаружил Талиесина. Тот сидел на пёстрых подушечках в нише у маленького окна, распахнутого в вечный тусклый туман, и курил.

Первым порывом Криденса было уйти, но ему, по правде говоря, некуда было идти и нечем было заняться. Он негромко поздоровался. Талиесин повернул голову, бегло улыбнулся. Здесь не было никого, кто мог бы за ними шпионить, так что они могли и не делать вид, что совсем незнакомы.

– Вы что-то читаете? – спросил Криденс, заметив огромную толстую книгу на коленях Талиесина. Тот скривился и передёрнулся, будто ему в глаз попал дым.

– Тебе лучше не знать, – с сочувствием сказал он и тут же продолжил: – «Формирование библиотечного фонда», превосходный, детальный труд, аккуратно описывающий, например, – он глянул в книгу, нашёл пальцем нужную строчку и зачитал: – «Поступило документов за отчетный год, всего: 154, из них печатных изданий – 72, рукописей – 38, пергаментных свитков – 16, папирусов – 5, глиняных табличек – 7, ночных сорочек – 1, медных кастрюль – 1, нематериальных документов – 14».

Криденс непроизвольно улыбнулся. Даже про свою бюрократическую инспекторскую работу он рассказывал так, что немедленно хотелось подойти и сунуть нос в книгу, будто там было что-то увлекательное.

Талиесин взял одну подушку за уголок и швырнул в грудь Криденсу:

– Присаживайся.

Тот покрутил головой: сесть было негде, разве что на пол или в нишу напротив Эйвери. Поколебавшись, Криденс прижал подушку к груди и приблизился. С любопытством выглянул наружу из распахнутого окошка, отмахнул ладонью дым, струящийся от сигареты. Отсюда, с высоты, открывался великолепный вид на острые каменистые холмы, подёрнутые туманом. Они казались величественными, как спинной гребень исполинского дракона, свернувшегося вокруг озера.

Налюбовавшись, Криденс исподлобья глянул на Эйвери.

Какой же красивый. Светловолосый, высокий, чарующий, как картина Альфонса Мухи – особенно когда сидел вот так, в изящной позе, повернув голову в профиль. У него как-то само получалось так складывать руки, ноги, держать спину и голову, что он казался воплощением грации. Но не женственной грации, а мужественной. В нём не было ничего женственного, хотя порой он вёл себя, как настоящая уличная девица. Мэри Лу, увидев его, наверное, решила бы, что он дьявол.

Криденс улыбнулся, представив, как бы она выпучила глаза, если бы увидела такого красивого Талиесина с волшебной палочкой в руках, особенно если бы он наколдовал ей что-нибудь. Жабу за шиворот, например. Криденс хмыкнул, сдержав смешок, и Талиесин тут же повернул голову в его сторону.

– Вспомнил что-нибудь весёлое?.. – беззаботно спросил он.

Рядом с ним хотелось улыбаться. Рядом с ним не хотелось думать ни о чём плохом. Хотелось просто смотреть, как на живой витраж, на эти волосы, на этот профиль. С ним было легко. Криденс очень хотел сохранить в своём сердце ненависть, но ненавидеть Талиесина не получалось. Против воли он даже начал понимать… почему. Почему – он. Почему Персиваль выбрал именно такого.

К глазам подступали невольные слёзы, когда он даже вскользь касался тех воспоминаний, но он понимал… И прощал. И завидовал. Он вряд ли станет таким же изысканным. Он угловатый… не знающий всех манер. Не очень-то красивый. Не очень-то образованный. Криденс впервые начал задаваться вопросом, что Персиваль нашёл в нём. Раньше он был так оглушен пристальным, горячим вниманием, что ему и в голову не приходило задуматься. Что он такого делал, что Персиваль улыбался ему, обнимал, целовал жарко и страстно?.. Если бы знать!.. Криденс жалел, что не спросил раньше. Персиваль говорил, конечно, он никогда не скрывал – он говорил, что Криденс нравится ему, ещё тогда, давно. Но что значит – нравится?.. Чем?.. Вот бы спросить…

Криденс почувствовал, что слегка краснеет. Талиесин заметил, подмигнул ему и вновь отвернулся к окну, выдохнул дым в открытую створку. Вот почему он такой… обаятельный? … Криденс помрачнел. Ему не нравилось, что Талиесин начинал ему нравиться. А ещё ужасно хотелось курить. С сигаретой в руках было спокойнее. Но своих у него не было, а попросить у Талиесина… Попросить почти у врага!..

Криденс чувствовал горькую обиду сам на себя. И сам не понимал, что его так обижает. Отчего он чувствует себя таким… бесполезным. Шатается по замку, ждёт – и ничего больше не сделать. Только молча грызть себя. А вот Талиесин не грызёт – он спокоен и занят своими инспекторскими делами, он ни о чём не волнуется.

Цокая когтями по ступеням, на площадку взбежал Тесей. Мотнул хвостом, заметив Криденса, подбежал, ткнулся носом в протянутую ладонь и лёг неподалёку от окна. Пользуясь той же свободой, что и Криденс, он беспрепятственно обследовал замок, но результат был не лучше. Криденс бросил подушку на пол и сел рядом с Тесеем, погладил его по спине. С ним было проще. Это был старый друг Персиваля. Фронтовой друг.

– А вы были на войне? – спросил Криденс.

Талиесин повернул к нему голову.

– На войне? – переспросил он. – О, нет. Нет. Мерлин, нет. Я бы умер от ужаса в первой же атаке.

Криденсу показалось, он на себя наговаривает. Сейчас здесь было не очень страшно, но Гриндевальд был где-то рядом, и опасность грозила им всем.

– Вы не трус, – пробормотал Криденс.

– О, я трус, и ещё какой, – заверил его Талиесин. По нему не было разобрать, шутит он или скромничает.

Тесей глухо заворчал – наверное, он тоже был не согласен с таким определением. Криденс погладил его по загривку, и тот тяжело вздохнул, укладывая голову на лапы.

– Я всё думаю, – нахмурился Талиесин, – что мы упустили. Нокс так и не вернулся, мне это не нравится.

– А в дамской комнате может быть потайной ход? – предположил Криденс. Талиесин рассказал ему о том, что произошло накануне, но для Криденса это было такой же загадкой, как и для Эйвери.

– Нет, мы проверили. Есть особые аврорские чары… – он глянул на Тесея, намекая, кто совершенно точно ими владеет. – Там никакого секрета. Не в окно же он вылез?.. И Персиваль пропал в похожих обстоятельствах…

– Вы думаете, Гриндевальд мог похитить мистера Нокса?..

– Нет, нет, я уверен, что они спелись, – отмахнулся Талиесин. – Давай припомним все обстоятельства, – он развернулся к Криденсу. – Почему Персиваль ушёл в туалетную комнату в ресторане? Он получил какой-то знак? Может, записку? В ней мог быть порт-ключ.

Криденс густо покраснел, припомнив все обстоятельства. А ведь Персиваль исчез, не успев даже притронуться к еде… Нет, вряд ли Гриндевальд будет мучать его голодом. В прошлый раз он так не делал. Персиваль рассказывал, Гриндевальд приносил ему его собственный фарфор, чтобы поиздеваться.

– Нет, он просто… хотел вымыть руки, – сказал Криденс.

– Два человека вошли в туалетную комнату и не вышли, – задумчиво сказал Талиесин. – Какая здесь связь?.. У Министерства Магии есть дополнительный вход через общественный туалет на улице Уайтхолл. А если здесь тоже что-то похоже?..

Тесей поднял голову и коротко гавкнул.

– Да, да, я знаю, мы всё проверили… – протянул Талиесин.

– Как это – вход через туалет?.. – спросил Криденс, погладив Тесея по ушам. Аврор шумно вздохнул и пристроил голову на колени Криденсу. Талиесин обиженно сложил губы.

– Предатель, – недовольно сказал он.

Тесей взволнованно замотал хвостом, жалобно посмотрел на него, явно переживая какую-то мучительную внутреннюю борьбу.

– Плохой пёс, – укоризненно сказал Талиесин. – Я тебя больше не люблю. Никаких тебе больше котлет под столом, ясно?

Криденс не сумел удержаться – заулыбался, прикрыв рот рукой. Вот как у Талиесина это получалось, откуда он умел доставать такие слова, что сразу становилось смешно и легко?..

– Я дам тебе котлету, – прошептал он, наклонившись к Тесею, и погладил его по загривку.

Это обещание Тесея совершенно не успокоило. Кажется, наоборот, обеспокоило ещё больше. Он напрягся под рукой, встревоженно скосил глаза на Криденса. С виноватой мордой глянул на Талиесина. Его хвост метался по полу, как метёлка.

– Я всё слышал! – грозно сказал Талиесин. – Прекрасно! Ты уже нашёл нового друга. И не надо на меня так смотреть. Мне не нужна такая невоспитанная собака.

Он отвернулся, вздёрнув подбородок. Криденс растерянно глазел на него, не понимая, то ли это такая шутка, то ли Талиесин всерьёз обиделся… за что?.. За котлету?.. Тесей не выдержал, снялся с места. Цокая когтями по деревянному настилу, подбежал к Талиесину, встал на задние лапы, поставил передние ему на колени. Вытянул морду вверх, тявкнул с тихим умоляющим подвыванием – получилось ужасно жалобно.

– Ой, перестань, ну конечно, я не всерьёз! – Талиесин мгновенно изменился в лице, наклонился обнять пса за шею, потрепал по густой золотистой шерсти. – А ты испугался?.. Ну что ты, малыш, ты же мой самый любимый рыжик!..

Тесей ткнулся чёрным носом ему в шею, лизнул в щёку и, смутившись, почти бегом вернулся обратно. Лёг рядом с Криденсом на прежнее место, будто искал защиты. Криденс машинально положил руку ему на шею.

Ему нравилось, что сейчас у него как будто была собака. Было так приятно гладить блестящую, слегка вьющуюся шерсть, зарываться в неё, прочёсывать всеми пальцами… Гораздо приятнее, чем гладить Легиона или чесать Хоуп.

Талиесин, однако, решил не оставаться в стороне. Он отложил свою огромную книгу, сбросил на пол подушки и пересел ближе, взял Тесея за лапу. Криденс глянул на него настороженно. Ему всё ещё было неуютно находиться рядом с ним так близко. Они гладили Тесея в полном молчании, каждый со своей стороны. Криденс старался, чтобы их руки не соприкасались даже случайно.

– А ваш… тот, с кем вы были, – спросил он, возвращаясь к прерванному разговору, – он ничего не говорил?..

– Мы с ним обычно не увлекаемся разговорами, – Талиесин пожал плечами. – Нет. Он ни на что не намекал.

Ответ прозвучал двусмысленно. Не означали ли эти слова, что Талиесин и тот неприятный человек с холодными глазами были любовниками?..

– Он вам нравится?..

– Кто? – рассеянно спросил Талиесин.

– Тот человек. Германский посол.

– Да, пожалуй, немного, – он пожал плечами. – Он очень хорош в постели.

Криденс ошеломлённо посмотрел на волшебника, не веря своим ушам. Хорош в постели?.. Какая разница, в чём он хорош, если он враг!..

– Но он же помогает Гриндевальду?.. – спросил Криденс, надеясь, что просто не понял какой-то нюанс.

– Жизнь чуть сложнее, чем ты себе представляешь, – Талиесин глянул на него своими зелёными глазами. Зелёными и тёмными, как осенняя листва, которую ещё не тронул холод. Он не улыбался, смотрел глубоко и как будто немного грустно.

– Я многое могу представить, – мрачно отозвался Криденс.

– Когда я познакомился с ним, мне было всё равно, кому он помогает.

– А потом стало не всё равно?

– А потом твой мистер Грейвз, – Талиесин улыбнулся, – убедил меня, что у нейтралитета минусов больше, чем плюсов.

Криденс скептически хмыкнул, но почти сразу оттаял. На Талиесина не получалось ни сердиться, ни обижаться, он был такой… неправильный, но ужасно интересный.

– А у вас есть семья?..

– Старший брат. Ужасный зануда, – Талиесин игриво дёрнул Тесея за ухо. – По-моему, все старшие братья – ужасные зануды.

– И больше никого нет? – удивился Криденс. Раньше ему казалось, у всех волшебников должны быть большие семьи, но он до сих пор не знал ни одного, у кого были бы живы родители, бабушки, дедушки… Персиваль был один. У Ньюта был только Тесей, а семью Тесея Криденс не знал. У Тины была только сестра, Криденс слышал о ней, но ни разу не видел. В волшебном мире сирот, оказывается, было ничуть не меньше.

– Я никого не ищу, – беззаботно рассмеялся Талиесин. – Мне и так хорошо.

Криденс замолчал. Что-то в его смехе ему не понравилось. Он был какой-то искусственный, будто Талиесин и хотел бы кого-то найти, но ему никак не удавалось, и он притворялся, что ему ничего не надо. Криденс когда-то тоже так притворялся. «Спасибо, я сыт», – говорил он, вставая из-за стола, зная, что даже если попросит добавки – Мэри Лу не позволит её взять.

Он встряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Время шло, а они почти никуда не продвинулись. Разговаривали, ходили по замку – а должны были бы переворачивать его камень за камнем, чтобы найти секрет. Криденс, впрочем, понимал, что это бессмысленно. Магия так не работает. Что-то спрятанное не найти, просто подняв камень. И даже он ничего не мог разобрать.

Даже он – потому что маги не видели магию. А он видел, если приглядывался по-особенному. Легче всего это получалось, когда он становился обскуром. Он видел тончайшую сеть защитного заклинания, которое сотворил Персиваль. Он видел мягкое свечение волшебных палочек. Он видел символы, вычерченные на зеркалах. Но здесь, в школе, магии было столько, что замок светился, как огромная оперная люстра, магия била со всех сторон, светилась, переливалась, шептала, звенела в напряжённом воздухе. Криденс не знал, почему с ним это так. Он не успел узнать… Так мало времени было, чтобы выучиться!.. Он так жалел сейчас, что упустил несколько недель, когда…

Когда они поссорились с мистером Грейвзом. Криденсу никогда не хотелось умереть так сильно, как тогда. Сейчас-то он знал, что это была просто ошибка, недоразумение, потому что он, дурачок, не нашёл в себе достаточно смелости сказать Персивалю, что ужасно скучает по нему. Какой он был глупый тогда, не понимал, что счастье оборвётся так скоро, что наступит день, когда мистера Грейвза не будет рядом… И ещё один день, и ещё один день. Тогда – они всё-таки были вместе. Они молчали, не глядя друг на друга, но можно было сидеть рядом, прислонившись к колену, можно было украдкой следить глазами, можно было подойти, до крови закусывая губы, чтобы не плакать – и Персиваль обнимал, ласково и сильно.