Текст книги "В небе над нами (СИ)"

Автор книги: Макар Кислый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

  И тут заметила – в бетоне остались выбоины от дроби!! Её воспалённый мозг осенило. ДА!!! Вдруг стала она палить по стенам, благо заряды ещё оставались, создавая всё больше пробоин – приходилось, правда, просчитывать каждый выстрел (траекторию полёта-разлёта она примерно себе представляла), дабы саму Люду не пришпилило рикошетом, один раз её даже чиркнуло по макушке снарядом, превратив стильный ёжик в стрижку а-ля "брик-панк", хотя Люде было уже полностью плевать – схлопочет так схлопочет, не боязно даже.

  Люда поднялась на арматурину, выпрямилась в полный рост и взялась за одну из выбоин над собой, подтянулась, а левую ногу поставила в другую пробоину. Нет, только не свалиться обратно, на остриё! Тело ослабевшее не слушалось, ладони и колени обливались потом, а бетон был сух, как всегда, в этом местечке. В один из моментов Неве даже показалось, точнее она поняла, что вот-вот, через десятые доли сорвётся, и мучения окончатся, но чудом обошлось, Людмиле удалось восстановить равновесие. Выше она взбиралась тем же макаром, поставила личный рекорд, и наконец покинула западню и долго лежала то ли бревном, то ли пластом на земле, такой тёплой и родной, хватая ртом свежий кислород. Ей хотелось вдохнуть его весь на планете сразу. Затем она перекусила. Хорошо, что когда наклонялась устанавливать в первый раз передатчик, не сняла рюкзак и наземь не опустила, иначе была бы сейчас уже мертва.

  По телу распространилась эйфория, даже пси-излучение перестало влиять. Всё, выбираться из этой Тихой Рощи и Зоны! Хотя не, из Зоны рановато.

  А Селенин за эти тяжкие и впустую потраченные две недели ещё когда-нибудь ответит.

  3

  Авраам Вентонович Гугов вновь оказался где-то. В своей памяти... Вдруг замелькал у него в голове гипнотизирующим калейдоскопом обширный набор картинок из его прошлого и, возможно, грядущего; сначала изображения сменялись с паузами, размеренно, но потом вдруг стартанули так, что у Авраама в глазах аж зарябило, он не успевал даже на подсознательном уровне обрабатывать увиденное. Но чудный механизм навеял неожиданно добрые воспоминания. Гугов пустил слезу ностальгии, и искренне пожелал остаться в этом месте подольше. Одни образы превращались в другие; цветовая палитра выражалась постоянно новыми оттенками и тонами. Гугов улыбнулся. Тут его никто не трогал, не тревожил... Да и замечательно это, вспоминать и видеть лишь самое хорошее.

  И в эту секунду блаженства и расслабления его ударило; так сокрушительно и беспощадно досталось ему, что Авраам мечтал только об одном – скорее вернуться в беспамятство. Все те отвратительные события, происходившие с ним в его бытие, всё самое плохое и негативное разом сметает его сознание, облепливает отовсюду, не пропуская ни единого светлого кусочка. Жуткий смертоносный ком был так уверен в своей победе, что допустил оплошность и не заметил всего одну малюсенькую щель. Вот через эту щель и ускользнул разум Авраама...

  Слава Богу. Обратно...

  ***

   А может, сгусток мути намерено заслонил собою не всё пространство, движимый побуждением оставить хоть мизерный шанс выжить тому, кого собирался уничтожить. Ему было ясно, что он должен, но он не желал всей сущностью, искренне, иначе бы Гугов не удрал от него...

  Пассаж тринадцать. Экивоки бытия

  1

  Утро выдалось ясным; в Зоне вообще минуты ясного неба можно назвать волшебными, бесценными. Лучезарные солнечные зайчики осторожно выглядывали из-за туч и начинали ловко прыгать по земле, отбрыкиваясь от переливающихся аномалий. Скоро тучи вернут себе отобранную территорию, а тучи довольно грозные – с хрустальными гранями-очертаниями, неестественно серые, – вероятно, признак грядущего радиоактивного дождя, и дождь будет, скорее всего, как из ведра, и лучи эти дарят последние счастливые мгновения света. Периметр слился в чёрный безликий прямоугольник, и пулемёты с часовыми не рассмотреть, даже Ярому приходилось щуриться. Растительность, на которую ступал прочный ботинок, будто принаклонилась, показывая тускло-белесоватому оттенку движущего слезливого, своеобразно мокрого от росы, быстрого и пёстрого утра, что он лидирует. Жаль только, мотыльки не поют. Приятное утро, вселяющее надежду в грядущее.

   Лейтенант Василенко находился в бодром, хорошем расположении духа, и с балагура-забулдыги Лёшки-Ярого, своего закадычного друга, взял за проход лишь тысячу рублями и несколько дешёвых артефактов. На душе у Ярого чувство облегчения и гордости, предвкушение скорого счастья видеть Лизу. Ярый козырнул лейтёхе и переступил границу.

  ***

   Населённый пункт в паре километров от вояк представлял из себя поселение городского типа, в котором окопался Лёха. Зона была одновременно и близко, и не очень. Так его здесь называли, на Большой Земле – Лёша, впрочем, Чернобыль-41 и отнести-то к ней можно было с натяжкой, ошивался тут, в основном, зонный контингент – армейцы, головорезы, бывшие сталкеры. Алексей, по сути, проживал тут, но по факту (не по документам) это было не ПМЖ, он тут лишь кантовался между ходками в уютной квартирке с видом на бульвар. Ходил в кафе, потому что встречался там с девушкой – нечасто, и всего-то они пили чай и болтали. Девушку звали Лиза, это удивительное зеленоглазое создание обслуживало постояльцев на ресепшене в местном отеле "Воланчик". Человеческие особи женского пола в городе также обитали, обычно дочки офицеров или других зоновцев, либо это были девушки-учёные, и так далее. Случайных людей в этих местах не числилось.

   Лёха мог улыбаться здесь, хоть он и в Зоне улыбался, но там лишь для того, чтобы не увязнуть во всей той мути и постоянной погоне за артефактами, вечной игре в русскую рулетку со всем, что тебя окружает, – здесь он улыбался спокойно, искренне. Даже лицо менялось, и взгляд – Лёха правда этого не замечал. В городке был улётный бар; имелась возможность сбыть хабар некоторым личностям-торговцам, причём давали больше, чем по ту сторону Кордона – оно и понятно, там ещё некоторые средства уходят у барыг, чтобы доставить улов наружу, за Периметр (если они тот улов не перепродают сразу же).

   Существование Лёхи-Ярого протекало в таком ключе, между двумя золами. Но вот парадокс – без одного и другого бы не было.

  2

  Люда преодолела Могильник абсолютно беспрепятственно, а все благодаря чудо-арту. Изумительный Синий Кулон показался ей живым, ведь он пульсировал в такт ее сердцу и чувствовал ее рвение; Кулон направлял "фээсбэшницу" верным маршрутом на ментальном и интуитивном уровнях с помощью телепатии, и ни разу не подвёл хозяйку. Казалось бы, сумасбродными тропами шагала Люда, но нет, выяснялось, что ни одна аномалия, коих в этой локации как песчинок на пляже, не преграждает путь, а привычные муты разом куда-то подевались. Да, Кулон был близок к тому, чтобы стать частью Люды, и вечно вести её такими нестандартными, извилистыми дорожками. Он заставил её вспомнить о внуке и ещё больше захотеть его спасения, он поддерживал Неву с тех самых пор, как та нашла его в яме, и встреча эта двух радикально отличающихся форм жизни явно не вписывалась в интриги майора Селенина. Кулон довёл владелицу до места, где должна была состояться встреча с "должниками", и соответственно передача досье.

  Но здесь кое-что пошло не так. Кулон вдруг воспротивился тому, чтобы Люда шла в деревню, где с Селениным они забили стрелу, вся его натура вдруг однозначно восстала против рвения Людмилы. Артефакт буквально не пускал её к внуку, давя на её сознание! Люда рассердилась и убрала Синий Кулон, болтавшийся у неё на шее, в тройной контейнер для аномал-образований, приобретённый на "долговской" базе, и стала спускаться к долине с холма, разделявшего трухлявую деревушку и местность, обозначаемую на картах как Могильник.

  Люда совершила легендарный подвиг, разом преодолев две непроходимые локации, и теперь собиралась забрать награду. Не вышло... Люда помахала рукой Тёртому, молодому шестнадцатилетке, встречаемого ей также у "Долга", подобные Селенину использовали таких легко идеализируемых юнцов в качестве пушечного мяса. Тот был один, слонялся рядом с одним из домов – место, конечно, неподходящее, укрытий нормальных нет, пространство как на ладони, везде какой-то хлам и много укромных закутков, где любой может организовать для путника ловушку – от бюрера до наймитов. Тёртый поприветствовал Люду, и было хотел отдать ей папку с досье, но залихватски присвистнул выстрел, произведённый с должным умением, и Тёртому довести своё действие до конца было не суждено, ведь он как-то не по-голливудски и жутковато рухнул вниз прямо перед взором Люды...

  А пуля убийцей была уготована для неё.

  3

  БОЛЬ. БОЛЬ. БОЛЬ.

  Каждый сантиметр тела стонал, кожные покровы горели, в глазах всё размывалось, а внутренние органы будто вскрывали остриём меча, да ещё с особенным садизмом, медленно и без анестезии. Гугов сопротивлялся всему сразу, он вскочил, пошатываясь, на ноги – хотелось за что-нибудь держаться, но стены были слишком, слишком далеко, чтобы до них достать. Авраам Вентонович очутился в комнате без окон, без дверей; кроме него в ней не было ничего-никого. В этом странном помещении царствовала абсолютная темень, она охватывала тут всё и висела везде, а рваться куда-либо было бесполезным. Гугов сдался и лёг на пол, и Боль атаковала с новым напором. Теперь она всерьёз собралась растереть его в порошок и всосать в себя; Аврааму эта перспектива не казалась радужной, хотя других пока было не видать.

  Когда у человека что-то ужасно болит, он готов отдать всё, только бы терзания прекратились; ни о чём ином, кроме как о своих мучениях, он думать не в состоянии. Скорее бы она отпустила меня и ушла восвояси, думает он, а то я не вытерплю. Хочется одного – чтобы всё прошло, завершилось. Но не проходит; боль никуда не исчезнет, пока ты не совершишь чего-то, не доберёшься до ключевой точки. Может, надо выпить аспирин или активированный уголь. Может, просто забыть о боли, переключиться, и пытка пройдёт. А бывает, ты ползёшь по окопу, волоча за собой собственные кишки, и, казалось бы, туманом застлан взор, в голове приятная муть, а дышать и делать лишние движения невероятно тяжко и болезненно – кажется, от тебя требуется всего-то смиренно принять свою участь. Но ты чувствуешь полную уверенность в том, что сейчас непременно должен свершить подвиг или спасти кого-то. А затем, уже закончив с решением важных вопросов и поставленной одной необходимой-пренеобходимой приоритетной задачей, даёшь себе – нет, не себе, лишь телу, – полностью погибнуть. Гугов не дался личным кошмарам ни в какую, и даже сумел не стать хавчиком змею. Неужто Боль его одолеет? Вот бы закричать, как тогда, да голосовые связки вышли из строя. Сейчас Авраам был полностью одинок, в этом уголке мироздания они с Болью сошлись наедине.

  "Уйди", – подумал Гугов. Враг на пару десятых долей минуты поколебался и замедлил своё наступление, но хватку и то не ослабил. А затем принялся опять убивать Авраама. Тот вдруг забился, поскольку почувствовал, что вот-вот обмякнет, и сердечная мышца прекратит сокращаться. Нападки противника сопровождались каждая такой исключительной порцией острой боли, что не будь Авраам здесь, будь он в привычной реальности, давно бы отключился, пусть бы и от шока, но здесь Боль поймала его и не упускает своего шанса. В том мире, боль Гугову не казалась чем-то таким уж грозным и непреодолимым, потому что там он плавал на зыбкой грани между сном и действительностью – стоило ему уснуть или проснуться, как он избегал справедливой кары. Да и боль всё же не была там действительно самым страшным, были вещи куда более опустошающие. Но здесь, где всё едино, он не отвяжется от своей хозяйки и не денется никуда. А раз так...

  Авраам расслабился. Всё равно он уже проиграл, а значит, следует достойно принять смерть и не выпендриваться. Не показывать себя очередной жертвой. Это стоило немалых усилий, но он постарался и... улыбнулся своей губительнице. Пусть... И тогда он понял, что однообразные приступы-то можно переносить. Сжав зубы, широко распахнув глаза, но переносить, а не сворачиваться в жалкий комок, дрожать и бесшумно скулить. На, подавись.

  ...Боль покинула его так же спешно, как нахлынула. Гугов с блаженным спокойствием растаял в черноте, зная, что где-то позже вспыхнет, воротившись из внепространства, тихая, белая звёздочка его души. Он победил.

  Пассаж четырнадцать. Меня ждёт пучина,

  их – разврат бездумия

  1

  Ярый и Кисель хмуро и быстро шагали по лесу. С Киселём вроде всё обошлось: Ярый подцепил его стволом пулемёта и сталкер выбрался из "шипучки". Согласно легенде Градуса, озёрные твари пределы Славянского не покидали, истребитель безнадёжно отстал, поскольку парочка уже довольно далеко смылась от обрывистого берега, – чем не повод для радости? Но Ярого беспокоили два факта.

   Первое – "чеснок" известил их о надвигающейся опасности, но при встрече с Королём Псевдогигантов артефакт молчал. Неужели вмешалась Зона? Значит, Она не хочет, чтобы Ярый выкарабкался? В таком случае бейся не бейся, а в итоге всё равно крышка. Но в принципе эти предрассудки – чушь. Когда псевдогигантище напал, Ярый мог и не ощутить вибрацию арта.

   Второе – небо порозовело, облачка налились свинцом. Надвигался нежданный-негаданный Выброс. "Красные ночи" Зоны их ещё называют, главная достопримечательность, ага. По подсчётам Ярого, Выброс должен был произойти лишь дня через два, и переждать его сталкер собирался на Янтаре, в лагере Сахарова. Последний Выброс сталкер пересидел на Болотах у Покойничка, торговца мелкого, да с группой Оладушка. Где спрятаться? Был тут недалеко бар сталкерский, "Гамбит" назывался, вроде как раз под Янтарём... Вот туда-то и шли сталкеры. Да, умеет же Зона сюрпризы подкидывать...

   – Стоять! – рявкнул Ярый.

   Кисель замер с поднятой ногой.

   – Ну, что такое, Ярый?

   – Шестеро. К нам идут.

   – Чего шестеро?

   – Бандюков. Или сталкеров – как повезёт. Давай за деревья.

   – Да где? Нет же никого!

   – Там, Кисель. В кусты, я сказал!

   – Что происхо... – Кисель осёкся, заметив расплывчатые силуэты вдали. – Как ты узнал? Ой! – Ярый толкнул Киселя в заросли кустарника и спрятался сам.

   Тем временем к сталкерам подбиралась голодная химера.

   "Слышь, Булка, харэ лавэ гнать, где схрон этого твоего Ромео? Ща Выброс бухнет, и всё, зэ енд..." – говорит один из группы. "Точно гопы", – думает Ярый. "Не лезь, блин, Хмель, я с ПДА пытаюсь свериться!" – заявляет Булка. "Ты кому это говоришь, говнюк?" – возмущается Хмель. – "Ты слышал, Конопатый, Булка охамел вконец! Спичка, на разведку". "Ага", – понимает Ярый. – "Булка, Хмель, Конопатый и Спичка-отмычка..."

   – Полтергейст, там сталкерьё! – заорал прищурившийся Спичка.

   "Ну, Кисель...", – подумал Ярый (был шанс, что гопы их не заметят и пройдут мимо), но было уже поздно – бандюги направили все стволы на дикую смородину, в которой елозил товарищ. Если что, просто пройдутся очередями несколько раз по кустам и, считай, супец.

   – Ну, где вы там? Или сразу стрелять? – Кисель вышел с поднятыми руками. Ярый пользовался тем, что его не обнаружили. – Один? Куда путь держишь?

   – Один, – стал импровизировать Кисель. Ярый мысленно был с ним. – Известно куда держу, – он заскрипел зубами от досады, – от Выброса подальше.

   В этот момент химера бросилась в атаку.

  2

  ...Тёртый булькал кровью в пробитом бронебойкой горле, и как бы Люде не было жаль молодого да не обученного парнишку, "духа", он не был такой уж важной фигурой, чтобы из-за него переться под пули, да и не было в этом уже особого смысла, поэтому Людмила метнулась за ненадёжные мусорные контейнеры. Ах, не зря ей не приглянулся рельефчик! Ободранные остовы тракторов, высокая трава. Трёхэтажное здание из дубовых брёвен, баня бывшая на расстоянии полсотни метров от двора, там-то и засел "режимовский" снайпер...

  ...Там бы засела и Людмила. Конечно, теория вероятности важна для математического и психологического анализа-просчёта, но тут Люда была уверена сразу на все сто – позиция ведь превосходная даже для не очень квалифицированного охотника, почему бы и нет...

  ...Какие-то мелкие покосившиеся сарайчики и двухэтажки повсюду, там попрятались автоматчики. Нева различила, что они все в белых экзоскелетах. Но был ещё один противник – если укрытие защищало Людмилу от большинства врагов, и чтобы её достать, им надо было либо зайти с фланга, либо идти на рожон и врываться во двор, то этот "режимовец" сидел на чердаке дома, что располагался напротив "фээсбэшницы", то есть она оказалась развёрнута лицом к нему, и ствол СВД солдата был направлен в голову Люде. К счастью, Нева успела подхватить "беретту" Тёртого, выстрелить в квадратный оконный проём с сорванными ставнями и рвануть. "Режимовец" на рефлексах лёг на пол, прижав к себе "драгунов", хотя мог бы этого не делать – его броня бы так и так нейтрализовала эффект попадания из пистолета, даже если б оно было произведено в упор. Но он прозевал свою удачу, а Люда параллельно уже действовала. Люда, зажав нужную ей папку с досье под мышкой (а как же!), стрелой метнулась внутрь строения, отправив, не оборачиваясь, через плечо подарок неприятелю – "Бумер-зарю". Снайпер в бане, однако, выстрелил раньше, да и вспышка скорее всего не обезвредила его, только закрыла на время обзор и вынудила пригнуться, – слишком велика дистанция. Но внезапный порыв ветра уже после выстрела заставил пулю отклониться от первоначальной траектории на десятые доли сантиметра, да и пехотинцы запоздали с очередями; вкупе с тем, что Нева не вбегала, а плашмя падала внутрь здания, пуля, выпущенная снайперюгой, сама того не желая, всего лишь чиркнула по задней стороне голени "фээсбэшницы". До взрыва та ухитрилась очутиться в строении, зажала уши и слегка разомкнула зубы – не контузило, хотя грохот и сияние стоили хлеба и зрелищ. Сигнальный пистолет бы, да не вытащишь из рюкзака...

  ...Люда ворвалась на чердак ногами вперёд, схватившись за ненадёжное перекрытие, и сшибла фанатика, засевшего тут, подошвами берцев в грудь, причём подфартило немного задеть сердечную мышцу "режимовика". В качестве компенсации Людмила получила напрочь отбитые ступни и острую мышечную боль, но ничего, потерпим. "Режимовец" хотел привстать, но Нева, пролетев по инерции пару метров и шмякнувшись на шершавые доски, пальнула из пистолета ему в забрало шлема три раза, оно покрылось трещинами, лишившими врага способности видеть, пока на нём это "ведёрко". Тот потянулся рукой к забралу, чтобы его поднять...

  ...Ага, щас! Люда кулаком правой руки нанесла ему два прямых удара во всю ту же область сердца, вложив в них максимум энергии, – даже вывихнула левый мизинец и сбила костяшки, зато не спас экзоскелет фанатика, неожиданно перестала сокращаться его мышца сердечная, "мотор" остановился и начал постепенно отмирать организм. Люда прислонилась спиной к стене, сделала глубокий вдох и прикрыла веки. Высовываться нельзя, пристрелят "режимовцы". Не высунуться – может, минуту ещё подождут, да потом для верности шарахнут в дом ракетой. Это если снайперу не известен исход схватки. Хотя, может уже и известен, просто фанатики взвешивают: штурмовать им ли дом, рискуя потерять бойцов, или потратить заряд гранатомёта? Все позиции Нева вычислить не успела, если и сможет кого снять, то только того самого другого снайпера, потом её положат, тупо изрешетив, как мишень на полигоне. На чердаке форточка лишь одна, может, с тыльной стороны второго этажа сигануть? А вдруг там, на улице, её ещё "режимовики" встретят? Вдруг их здесь батальон? Может, в экзоскелет переодеться и так воевать? Но от ракеты он не спасёт. В теории, был бы шанс в "режимовской" одёжке сойти за своего среди фанатиков, до поры, само собой, но тот стрелок в бане стопудово видел, чем поединок Люды с его напарником завершился. А забрало потрескавшееся он и подавно заметит, да пулькой своей и пробьёт...

  ...В общем, нет никаких вариантов. Люда не станет отсиживаться, ожидая взрыва ракеты, это будет трусостью. Лучше высунуться и постараться разделаться с как можно большим числом отморозков, и помереть достойно, с пушкой в руке...

  ...Вдруг, послышались сдавленные хрипы с позиций стрелков. Похоже, кто-то умный подкрался к ним сзади и прирезал в ближнем штыковом бою, причём очень матёро и отработанно, сразу всех. Дублированные очереди миниганов – разобрались с опостылевшим снайпером. Люда аккуратно выглянула, не веря своим ушам. Группа людей в синих комбезах с надписями "ДНК" на наплечниках приказала ей покинуть помещение, встать на колени, бросить стволы и сомкнуть руки за головой. Ну ладно, сдаваться всяко лучше спасителям, чем фанатикам...

  ...Эти хоть мочить её пока не собираются, однако тоже ребята крутые. А те бы Люду в плен всё равно не взяли, сдалась бы – упростила работу отряду фанатиков. Так-то хотя бы попытаться стоило, чтобы внука найти и вместе с ним делать ноги...

  3

  В воздухе ощутимо пахло солёным морем, дул порывами студёный бриз, отчего Гугов покрывался мурашками и испытывал незначительный дискомфорт. Море нигде не виднелось, напротив, Авраама Вентоновича окружали деревья. Столько всякой растительности он не видел никогда в жизни, да ещё и собрана эта зелень в пределах одного места. Дубы, берёзы, осины, клёны, тополя, липы. Пальмы, сливы. Покрытосеменные, голосеменные. Папоротник, мать-и-мачеха, шиповник. Авокадо, картофель, орех.

  Здесь проживало несметное количество привлекательных птиц, каждая была по-своему уникальна. Рядом с растениями кое-где проглядывали и грибы – опята, лисички, белые грибы; поганки, придающие пейзажу контраста. Грибы, правда, Авраам почитал не особо – опасался отравиться. Хотя отравиться можно где угодно и чем угодно, только если еда не совсем уж опупенного качества, так что у Гугова это скорее выражались индивидуальные предпочтения. Папоротник он, например, вполне себе жевал. В травке суетились и мельтешили насекомые.

  Жизнь. Везде... Обворожительно.

  Фантастический дендрарий уводил его вглубь себя и запутывал шаловливо. Авраам уже не мог припомнить, откуда он пришёл; сообразить, в каком направлении он движется (сторона света), также не выходило. Он бродил среди деревьев и изучал их. Естественно, это был лишь сладкий сон, но спящий человек редко когда догадывается, что он во сне, так как сновидения для него являются реальностью. У Гугова возникла следующая ассоциация: деревья – это его воспоминания, а листья на них – его мысли в тот момент. Деревья тут были посажены разнообразные, отличались они и по внешнему виду – одни экземпляры немногим выше человеческого роста, а другие вымахали далеко в небо, за пределы видимости. Одни ухоженные и приглаженные, другие распустились во всех направлениях. На одних листья растут густо, плотно; на других вся листва облетела. Одни – внушительные баобабы в несколько обхватов, другие – тонюсенькие рябины. Гугов прокручивал у себя в голове в который раз то, что с ним происходило в течение всего жития. Детство в Талоне, смерть дяди из-за дурацкого несчастного случая на гоночном треке (негодность какой-то детали), первая любовь, карьера...

  Гугову нравилось в этом дендрарии. Ещё бы. Здесь ему не мешали думать о вечном; не лезли в голову ночные кошмары. Авраам отдыхал. Иногда он мог сорвать какую-то съедобность с того или иного деревца, плод обязательно был сочным и имел восхитительный вкус, а организм ощущал прилив энергии. Но вот Сад окончился. Гугов увидел одинокий кустик, на котором листьев практически не висело, большинство ветвей – голые, только три-пять листочков, длинных и насыщенных, разных ярких цветов – синего, розового, тёмно-зелёного. Это появилось ещё неокрепшее воспоминание о пребывании Авраама Вентоновича здесь. Далее находился обрыв, полог почвы уходил резко вниз, по камням в морскую пучину стекала вода. Ну-с, передышка передышкой, а война по расписанию. Война с собственным воображением...

  И глюками, само собой. Иначе бы не затевалось.

  Из-под земли струился фонтан с морской водой солоноватых органолептических свойств; тонны жидкости из него выбрасывались вниз и превращались в водопад. Видимо, внизу есть пещера, в ней – подобие ледяного гейзера и колодец. Пещера наполняется доверху водой, гейзер подталкивает воду вверх, и та взмывает в полость колодца, оканчивающегося отверстием, ведущим наверх. Затем вся вода падает обратно, с обрыва, в общую массу. Получается, Бесконечный Водопад, система которого осуществляется круговоротом воды. Полоска моря терялась в тумане на горизонте.

  Гугов выдохнул и прыгнул прямо в пучину. Ему не хватило буквально чуть-чуть, чтобы плюхнуться, окунуться в водичку. И вот его уносят в другой кусочек разума совсем иные потоки...

  Пассаж пятнадцать. Гальванация надежды

  1

  Ярый, первый столкнувшийся с химерой, откатился в сторону и открыл огонь, поднявшись во весь рост. Группа Полтергейста развернулась и начала стрелять, правда не по химере, а по сталкеру. Ярый успел убить Спичку и побежал зигзагами вдоль обочины. "Молодой ещё был паренёк, Спичка-отмычка... Не повезло ему, что судьба с бандитами свела. Так бы, может, сталкером стал...", – подумал Ярый и бросил взгляд на небо. Всё. Опоздали. Алое...

   Ярый и Кисель побежали от Выброса в разные стороны. Кто-то дал очередь им вслед, но не попал.

   Сталкеры были одержимы страхом перед волной потусторонней энергии. Они неслись, как никогда, не разбирая дороги.

   Ярый видел, как на Полтергейста набросилась химера. Он выстрелил в неё из дробовика и заорал: "Живее, давайте все в схрон!" Кисель чуть не упал в "кислотную вдову". Ярый выскочил на поляну.

   КРОВОСОС! Рефлексы сработали машинально, Ярый ловко выхватил нож, но был отброшен назад сильным ударом. Сталкер метнул кинжал в горло чудовищу и подскочил. Порождение Зоны дёргалось в конвульсиях, но не погибло.

   Наверняка враг сломал ему пару рёбер, Ярый схватился за тело мутанта, чтобы снова не упасть. Обернувшись на миг, он понял, что смотрит в поток огня от ЧАЭС...

   Кинулся дальше и поскользнулся на гладкой древесине. Раскидал листья... Люк! Посреди поляны!!!

   – Кисель, мазэфак!

   Они запрыгнули внутрь и закрылись. Наверху прогремел, разбушевался Выброс. Огненная волна захлестнула Чёрную Быль, уничтожая всё живое (кроме тех, кто укрылся) и в очередной раз перетасовывая обстановку внутри Зоны. Ярый сглотнул комок, подступивший к горлу.

  2

  ...Постройка была внушительной, грандиозной, – какой-то готический древне-тюремный стиль: потолки высокие, стены толстые из кирпича толщиной в полметра, такие тараном не прошибёшь, удручающие. Паутина; пятна крови засохшие или свежие встретишь то здесь, то там. Внучек находился в холодной угрюмой темнице площадью пять на пять квадратных метров, что была на высоте этажа так десятого, уже две недели. Вентиляции тут не было, воздух проникал сюда через узкую форточку-бойницу без решётки, изредка через неё проходил и дневной свет. Стоял запах сырости, отовсюду дули сквозняки, на которых внук старался не сидеть: протянет, насморк, жар – и кранты. Стула или табуретки не было, вместо стола – старый длинный тёмно-зелёный ящик из-под оружия, сколоченный из прочного дерева, от которого постоянно разило маслом, в углу солома набросана. Заместо толчка – жестяной ведрообразный конус возле того же стола, Петька прикрыл его сверху лоскутом разорванной футболки. Раз в полдня приходили три амбала в белых бронекостюмах, приносили еду – кусок плесневелого хлеба и стакан воды с привкусом то ли жира, то ли минералов, но поглощая её, Петьке было нужно в первые разы делать над собой усилие, дабы не выблевать. По праздникам давали пшёнку или овсянку, впрочем, пресную и тошнотворную настолько, что Петя был уверен – её лет десять держали в мешках в каком-то подвале. Само собой, её не варили, только разводили водой. Раз в два дня меняли ведро и солому. Один амбал ступал внутрь камеры, другой стоял в дверях и третий – в коридоре. У каждого по стволу и дубинке. Петька прикидывал, как бы этих громил вырубить пограциознее, но потом смирился с тем, что в открытую ему против похитителей не выстоять. Охранники с ним не разговаривали, на вопросы провокационные не реагировали. Петька кинул в одного из них пучком соломы как-то раз, в ответ получив удар ногой в лицо – болезненный, но не травмирующий. Ну, что ж, проверить стоило.

  В окно было нечего особенно разглядывать, внизу сновали фигурки в экзоскелетах, от внешнего мира базу неизвестных отделяла прочная крепостная стена, на которой дежурили снайперы и гранатомётчики, высота стены метров четырнадцать. Такую с вертушки-то не возьмёшь. Чертовски интересно, кто её возводил. Дальше было сложно что-то разглядеть, какие-то руины. Небо вечно серое. Основной постройкой и являлась башня, где держали внука; по ней часто наперегонки носились гул и эхо, отголоски непонятных звуков, иногда срабатывала сирена, но потом угасала.

  Внук оставил планирование побега через два дня, сочтя это занятие бессмысленным. Ему не позволяли даже покидать камеру для прогулки или принимать душ, охранники реально никогда не расслаблялись, а внутри здания их как муравьёв в муравейнике. Убьют ещё, или отмутузят и вернут в камеру, а то и хуже того – засунут в какой-нибудь погреб. Так что лучше ждать, не рыпаться. Пытать пока не пытают, в окно всё равно не сиганёшь – разве что разобьёшься, а польза? Да и внук уже свыкся. Вот и сиди себе, жри испорченный хлеб. Место это – наверняка не в Москве, в столице бы этакая махина с гарнизоном солдат в экзоскелетах просто ну никак не уместилась бы. Разве что на защищённой секретной территории... В общем, ждать. Петька был уверен в своей бабушке – она обязательно отыщет это место и придёт на подмогу. На родоков полагайся, сам не плошай. Он также надеялся на себя – и при первом же подвернувшемся удобном случае он удерёт отсюда, чего бы ему это не стоило. С жизнью расставаться внук ох как не собирался.

  В тот день, по дороге в продуктовый, Петьку схватил какой-то мужчина и затащил к себе в машину, после чего ввёл в вену некий раствор. Петя, может быть, и оказал бы незнакомцу сопротивление, но он зазевался, а тот напал сзади и ловко приложил парня битой по затылку, моментально вышибив из его наивной головы все мысли о приближающейся контрольной и девчонке из параллельного класса... Удар дезориентировал и оглушил внука, проще говоря, сразу нокаутировал. После инъекции Петя потерял сознание и пришёл в себя уже в этой камере, не запомнив даже, как его волокли по утробным лабиринтам "режимовской" базы...