Текст книги "Рилла из Инглсайда"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Джимс сразу заснул; это был настоящий сон, а не кома, как я сначала опасалась. Мэри дала ему «глотнуть дымка», как она это назвала, еще два раза за ночь, а когда настал день, горло у него было совершенно чистое и температура почти нормальная. Когда я убедилась в этом, я обернулась и посмотрела на Мэри Ванс. Она сидела на кушетке, читая наставления Сюзан о чем-то, в чем Сюзан, должно быть, разбиралась в сорок раз лучше Мэри. Но мне было все равно, как часто она читает такие наставления и как часто хвастается. Она имела полное право хвастаться: у нее хватило духу сделать то, на что я никогда не решилась бы, и она спасла Джимса от ужасной смерти. Больше не имело значения, что когда-то она гналась за мной по Глену с сушеной треской; не имело значения, что она оставила прозаический слой гусиного жира на моей романтической мечте в ночь танцев на маяке; не имело значения, что она считает себя самой знающей особой на свете и всегда это подчеркивает… я знала, что больше никогда не буду испытывать неприязни к Мэри Ванс. Я подошла к ней и поцеловала ее.

– Что такое? – удивилась она.

– Ничего… просто я так тебе благодарна, Мэри.

– Что ж, я думаю, тебе есть за что быть благодарной, это факт. Ребенок умер бы у вас двоих на руках, если бы я случайно к вам не зашла, – сказала Мэри, буквально сияя самодовольством.

Она приготовила нам с Сюзан великолепный завтрак и заставила его съесть, и потом «командовала нами не на жизнь, а на смерть», как выразилась Сюзан, целых два дня, пока дороги не расчистили и она не смогла отправиться домой. Джимс к тому времени почти совсем поправился, и домой вернулся папа. Он выслушал наш рассказ, не перебивая. Папа, как правило, довольно пренебрежительно отзывается о том, что называет «старушечьими средствами». Он немного посмеялся и сказал: «После этого случая, Мэри Ванс, вероятно, рассчитывает, что я буду приглашать ее на консилиум во всех серьезных случаях».

Так что Рождество оказалось не таким трудным, как я ожидала; теперь приближается Новый год… и мы по-прежнему надеемся на Большое Наступление, которое позволит закончить войну… а маленького Понедельника начинает скрючивать ревматизм – сказываются холодные, бессонные ночи, – но он все равно «не сдается»… а Ширли продолжает читать про подвиги асов. О, тысяча девятьсот семнадцатый, что ты принесешь?»

Глава 25
Ширли уходит на фронт

– Нет, Вудро, не будет мира без победы, – сказала Сюзан, яростно протыкая вязальной спицей имя президента Вильсона в газетной колонке. – Мы, канадцы, намерены добиться имира, ипобеды. А ты, Вудро, если хочешь, можешь довольствоваться миром безпобеды. – И Сюзан отправилась в постель с приятным сознанием, что одолела президента в споре. Но несколько дней спустя она вбежала к миссис Блайт в крайнем возбуждении.

– Миссис докторша, дорогая, что вы думаете? Только что пришла телефонограмма из Шарлоттауна, что Вудро Вильсон наконец прогнал германского посла. Говорят, это означает начало военных действий. Ну, я начинаю думать, что, какая бы ни была у Вудро голова, душа у него все же неплохая, и я собираюсь реквизировать в нашей кухне немного сахара, чтобы отпраздновать это событие сливочными конфетками – несмотря на все стоны и крики Департамента Продовольствия. Я знала, что эта история с подводными лодками приведет к перелому в войне. Я так и сказала кузине Софии, когда она заявила, будто это начало конца Антанты.

– Только чтобы доктор не слышал о сливочных конфетках, Сюзан, – сказала Аня с улыбкой. – Вы же знаете, он установил для нас очень строгие правила в соответствии с политикой экономии, к которой призывает правительство.

– Да, миссис докторша, дорогая, и мужчина должен быть хозяином в своем доме, а женщины должны подчиняться его решениям. Я тешу себя надеждой, что становлюсь весьма умелой по части экономизирования. – Сюзан приобрела привычку употреблять некоторые «немецкие» термины, и результат был уморительно смешным. – Но время от времени можно потихоньку позволить себе расслабиться, проявив чуточку смекалки. Ширли на днях вспомнил о моих сливочных конфетках – «конфетки марки Сюзан», как он их называет, – и я сказала: «Как только будет первая победа, которую надо отпраздновать, я угощу тебя конфетками». Я считаю, что эти новости вполне равняются победе, а то, о чем доктор не узнает, его никак не огорчит. Яберу на себя всю ответственность, миссис докторша, дорогая, так что пусть вас совесть не мучает.

Сюзан бесстыдно баловала Ширли в ту зиму. Он приезжал на выходные из семинарии каждую неделю, и Сюзан выполняла любые его капризы и готовила для него все его любимые блюда, когда только ей удавалось сделать это тайком или упросить доктора дать разрешение. Хотя она постоянно говорила о войне со всеми остальными, в разговорах с Ширли или в его присутствии она даже не упоминала о боях и следила за ним, точно кошка за мышкой, а когда началось и продолжилось отступление немцев от Бапомского клина [98]98
  17 марта 1917 г. британские войска в ходе продолжающейся битвы на Сомме захватили деревни Бапом и Перрон.


[Закрыть], к ее радости, несомненно, примешивалось еще более глубокое чувство, которое она никогда не выражала вслух. Несомненно, уже виден конец войны… она кончится теперь прежде… чем кто-нибудь еще… сможет отправиться на фронт.

– Теперь нам сопутствует успех. Немцы уже отступают, – хвастливо заявляла она. – Соединенные Штаты наконец объявили войну [99]99
  6 апреля 1917 г. Америка объявила войну Германии.


[Закрыть]– я всегда верила, что они это сделают, несмотря на талант Вудро писать дипломатические ноты, – и вы увидите, что они проявят решимость, которую, как я понимаю, они всегда проявляют, если уж берутся за дело. Да и мы сами уже обратили немцев в бегство.

– У Штатов хорошие намерения, – простонала кузина София, – но при всей своей решимости они не успеют доставить свои части к линии фронта этой весной, а к лету с Антантой будет покончено. Немцы просто заманивают их в ловушку. Этот американец Саймондс [100]100
  Фрэнк Саймондс (1878–1936) – американский журналист и историк; автор пятитомного труда «История Мировой войны».


[Закрыть]говорит, что своим отступлением они ставят войска Антанты в затруднительное положение.

– Этот американец Саймондс наговорил много такого, чему никогда не сумеет найти подтверждения, – возразила Сюзан. – Меняего мнение не волнует, пока Ллойд Джордж остается премьер-министром Англии. Уж он-то не даст обвести себя вокруг пальца, и в этом вы можете быть уверены. На мой взгляд, дела идут хорошо. Америка вступила в войну, а мы снова захватили Кут и Багдад… и я не удивлюсь, если в июне мы увидим наши войска в Берлине… и русских тоже, теперь, когда они избавились от императора. Это, на мой взгляд, была отлично проделанная работа.

– Поживем – увидим, – сказала кузина София, которая, вероятно, очень рассердилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что она скорее увидит Сюзан посрамленной пророчицей, чем успешное свержение русской тирании или даже парад войск Антанты на Унтер-ден-Линден. Но ведь бедствия русского народа происходили вдали от кузины Софии, в то время как эта несносная, оптимистичная Сюзан оставалась вечным бельмом на глазу.

А в эту самую минуту в гостиной Ширли, который сидел на краю стола, покачивая ногами, – смуглый, рыжеватый, крепкий и здоровый от макушки до пят, – спокойно говорил:

– Мама и папа, в прошлый понедельник мне исполнилось восемнадцать. Вы не думаете, что мне пора на фронт?

Побледневшая мать взглянула на него.

– Два моих сына ушли, и один никогда не вернется. Неужели я должна отдать стране и тебя, Ширли?

Вековой плач – «Иосифа нет; и Симеона нет; и Вениамина взять хотите» [101]101
  Библия, Книга Бытия, гл. 42, стих 36.


[Закрыть]. Как матери в эту Великую Войну эхом повторяли стон библейского патриарха, прозвучавший так много веков назад!

– Ты же не хочешь, чтобы я уклонился от военной службы, мама? Я мог бы попасть в авиацию. Что ты скажешь, папа?

Руки доктора чуть дрожали, пока он заворачивал в бумажки порошки от ревматизма для Эбби Флэгг. Он давно знал, что эта минута приближается, однако был не совсем готов к ней. Он ответил неторопливо:

– Я не собираюсь удерживать тебя от исполнения того, что ты считаешь своим долгом. Но ты не должен идти на фронт, если не получишь согласия на это твоей матери.

Ширли больше ничего не сказал. Он был немногословным пареньком. Аня тоже больше ничего не сказала в ту минуту. Она думала о могилке маленькой Джойс на старом кладбище за гаванью… маленькой Джойс, которая, если бы осталась жива, была бы сейчас взрослой женщиной… о белом кресте «где-то во Франции» и прекрасных серых глазах маленького мальчика, с пеленок получавшего в семье уроки долга и верности… о Джеме в ужасных окопах Фландрии… о Нэн, Ди и Рилле, ожидающих, ожидающих, ожидающих конца войны, пока проходят лучшие годы юности… думала и спрашивала себя, сможет ли она вынести новые страдания. Ей казалось, что не сможет; она, без сомнения, принесла достаточно жертв.

Однако в тот же вечер она сказала Ширли, что отпускает его.

Сюзан они сообщили об этом не сразу. Она ничего не знала до той минуты, когда несколько дней спустя в ее кухне появился сам Ширли в новенькой форме летчика. Сюзан не стала шуметь и роптать, как это было, когда на войну уходили Джем и Уолтер. Она лишь сказала с каменным лицом:

– Значит, тебя тоже забирают.

–  Забирают? Нет. Я иду сам, Сюзан… я должен.

Сюзан присела к столу, скрестила на груди морщинистые старые руки, чтобы унять дрожь пальцев, сделавшихся узловатыми и искривленными за те годы, что она трудилась для инглсайдской детворы, и сказала:

– Да, ты должен идти. Прежде я не понимала, почему так должно быть, но теперь понимаю.

– Вы молодчина, Сюзан, – сказал Ширли.

Он был рад, что Сюзан приняла новость так спокойно… прежде он боялся, как боятся все мальчики, что его ждет неприятная «сцена». Он вышел за дверь, весело насвистывая; но полчаса спустя, когда бледная, печальная Аня вошла в кухню, Сюзан все еще сидела у стола.

– Миссис докторша, дорогая, – сказала Сюзан, признаваясь в том, в чем прежде ни за что не призналась бы, – я чувствую себя очень старой. Джем и Уолтер были вашими, но Ширли – мой. И мне невыносимо думать, что он полетит… его машина потерпит крушение и разобьется вдребезги… его тело будет смято и разбито, станет безжизненным… это милое маленькое тельце, которое я нянчила и ласкала, когда он был крошечным ребеночком.

– Сюзан… перестаньте! – воскликнула Аня.

– О, миссис докторша, дорогая, прошу прощения. Мне не следовало говорить ничего такого вслух. Я иногда забываю, что твердо решила быть героиней. Это… это немного поколебало мою решимость. Но впредь я не буду вести себя недостойно. Во всяком случае, – добавила бедная Сюзан, выдавив из себя мрачную улыбку, – во всяком случае, служба в авиации – чистаяработа. Он не будет так пачкаться, как пачкался бы в этих грязных окопах, и это хорошо – он всегда был опрятным ребенком.

И Ширли ушел на фронт… не сияя, словно в ожидании замечательного приключения, как уходил Джем; не с чистым пламенем жертвенности в душе, как уходил Уолтер; но в спокойном, деловом настроении, как человек, делающий дело, которое, хоть оно довольно грязное и неприятное, должно быть сделано. Он поцеловал Сюзан впервые с того времени, когда ему исполнилось пять лет, и сказал:

– До свидания, Сюзан… мамаСюзан.

– Мой смуглый малыш… мой смуглый малыш, – пробормотала Сюзан.

«Интересно, – думала она с горечью, глядя на печальное лицо доктора, – помнишь ли ты, как однажды отшлепал его, когда он был маленьким. Я рада, что у меня на совести нет ничего подобного».

Доктор не помнил о том наказании. Но прежде чем надеть шляпу и выйти из дома, чтобы отправиться по вызовам к больным, он немного постоял в большой, тихой гостиной, где некогда звенел целыми днями детский смех.

– Наш последний сын… наш последний сын, – сказал он вслух. – И такой славный, крепкий, рассудительный паренек. Всегда напоминал мне моего отца. Наверное, я должен гордиться, что он захотел пойти добровольцем на эту войну… я был очень горд, когда уходил Джем… даже когда уходил Уолтер… но «се, оставляется нам дом наш пуст» [102]102
  Библия, Евангелие от Матфея, гл. 23, стих 38.


[Закрыть].

– Я думаю, доктор, – сказал ему в тот день старый Сэнди из Верхнего Глена, – что ваш дом покажется вам очень большим сегодня.

Эта странная фраза Горца Сэнди поразила доктора своей выразительностью. Инглсайд, действительно, казался очень большим и пустым в тот вечер. Но ведь Ширли отсутствовал всю зиму, приезжая домой только на выходные, и даже тогда, когда был дома, всегда оставался тихим, незаметным пареньком. Неужели потому, что прежде он единственный оставался в стороне от войны, его уход оставил такую громадную пустоту… такую громадную, что каждая комната казалась покинутой… что даже деревья на лужайке перед домом словно пытались ласковыми прикосновениями покрытых набухающими почками веток утешить друг друга, с грустью думая о том, что потеряли последнего из маленьких мальчиков, так часто игравших под ними в детстве?

Сюзан, не покладая рук, трудилась весь день и закончила работу лишь за полночь. Она завела кухонные часы и выпроводила – не слишком ласково – во двор Доктора Джекилла, а потом немного постояла на пороге, глядя вниз, в долину, на Глен, который лежал неподвижно в слабом серебристом свете спускающегося к горизонту молодого месяца. Но Сюзан не видела знакомых холмов и гавани. Ей казалось, она видит лагерь летчиков в Кингспорте, где был в этот вечер Ширли.

«Он назвал меня «мама Сюзан», – думала она. – Ну вот, все наши юноши ушли… Джем, Уолтер, Ширли, Джерри, Карл… И ни одного из них никто не заставлял это делать. Так что мы имеем полное право гордиться. Но гордость… – тут у Сюзан вырвался горький вздох, – гордость – слабое утешение, и отрицать это невозможно».

Месяц опустился еще ниже, прямо в висевшую на западе черную тучу; Глен внезапно погрузился в густую тень… а за тысячи миль от него канадские юноши в военной форме – живые и мертвые – уже овладели Вими Риджем.

Вими Ридж – название, вписанное пурпуром и золотом в канадские анналы Великой Войны. «Британцы не смогли взять его, и французы не смогли, – сказал немецкий солдат захватившим его в плен канадцам, – но вы, канадцы, такие глупцы, что не понимаете, какие укрепления невозможно взять!»

Так что «глупцы» взяли Вими Ридж… и заплатили за это высокую цену.

Джерри Мередит был серьезно ранен в этом сражении – выстрелом в спину, как говорилось в телеграмме.

– Бедная Нэн, – вздохнула миссис Блайт, когда пришла эта новость.

Она вспомнила свою собственную счастливую юность в старых Зеленых Мезонинах. Юность, в которой не было подобной трагедии. Какие страдания выпали на долю девушек нового поколения! Когда две недели спустя Нэн вернулась домой из Редмонда, по ее лицу можно было догадаться, что она пережила за эти дни. Джон Мередит, казалось, тоже вдруг как-то постарел. Фейт не вернулась домой; она уже плыла через Атлантику в составе одного из добровольческих медицинских отрядов. Ди тоже попыталась добиться от папы согласия на свой отъезд в Европу, но ей было сказано, что такое согласие не может быть дано – из-за мамы. Так что Ди, после короткого визита домой, вернулась к работе в кингспортском отделении Красного Креста.

В укромных уголках Долины Радуг зацвели перелески. Рилла давно ждала, когда они появятся. Когда-то первые перелески приносил маме Джем; когда Джем ушел на войну, их приносил ей Уолтер; минувшей весной их нашел для нее Ширли; теперь Рилла решила, что пришел ее черед занять место мальчиков. Но, прежде чем она сумела отыскать их, в один из вечеров в Инглсайд пришел Брюс Мередит с нежно-розовым букетиком в руках. Широко шагая, он поднялся по ступенькам на веранду и положил цветы на колени миссис Блайт.

– Потому что Ширли ушел и не может принести их вам, – сказал он; у него всегда была такая забавная манера говорить одновременно робко и с грубоватой прямотой.

– И ты вспомнил об этом, дорогой, – сказала Аня; губы ее дрожали, когда она смотрела на коренастого, чернобрового мальчугана, который стоял перед ней, засунув руки в карманы.

– Я написал сегодня Джему в письме, чтобы он не волновался, что вы останетесь без перелесок, – сказал Брюс очень серьезно, – потому что я беру это на себя. И я написал ему, что совсем скоро мне будет десять, а значит, остается не так долго ждать, когда мне исполнится восемнадцать. Тогда я приеду помогать ему сражаться, и, может быть, он получит отпуск, чтобы съездить домой и отдохнуть, пока я заменю его на фронте. Я написал и Джерри. Он уже поправляется.

– Правда? Вы получили от него какие-нибудь хорошие новости?

– Да. Мама сегодня получила письмо, и там говорится, что его жизнь вне опасности.

– О, слава Богу, – почти шепотом пробормотала миссис Блайт.

Брюс взглянул на нее с любопытством.

– И папа так сказал, когда мама рассказала ему о письме. Но, когда ясказал так на днях, когда увидел, что пес мистера Мида не убил моего котенка… понимаете, я боялся, что пес затряс котенка до смерти… папа посмотрел на меня ужасно строго и сказал, что я не должен никогда больше так говорить о котенке. Но я так и не понял почему, миссис Блайт. Я был ужаснорад, и это, наверняка, именно Бог спас моего Полосатика, ведь у пса мистера Мида громадные челюсти и, ох! до чего страшно он тряс бедного Полосатика. Так почему же мне нельзя было поблагодарить Бога? Хотя, – добавил Брюс задумчиво, вспоминая случившееся, – возможно, я сказал это слишком громко… потому что я был ужасно рад и взволнован, когда увидел, что с Полосатиком все в порядке. Я почти прокричал эти слова, миссис Блайт. Может быть, если бы я сказал их шепотком, как вы и папа, ничего плохого в этом не было бы. А знаете, миссис Блайт, – Брюс понизил голос до «шепотка», придвинувшись чуть ближе к Ане, – что я хотел бы сделать с кайзером, если бы мог?

– Что, дружок?

– Норман Риз сказал сегодня в школе, что он хотел бы привязать кайзера к дереву и натравить на него свирепых собак, – сказал Брюс серьезно. – А Эмили Флэгг сказала, что она хотела бы посадить его в клетку и тыкать в него чем-нибудь острым. И все они говорили что-нибудь такое. Но я, миссис Блайт, – Брюс вынул руку из кармана и, для убедительности, положил маленькую квадратную ладошку на колено Ани, – хотел бы превратить кайзера в хорошего человека… оченьхорошего… в один миг, если бы мог. Вот что я хотел бы сделать. Вы не думаете, миссис Блайт, что этобыло бы самым страшным наказанием из всех?

– Помилуй, малыш, – удивилась Сюзан, – с чего ты решил, что это будет каким-то наказанием для этого изверга?

– Неужели вы не понимаете? – сказал Брюс, глядя прямо в лицо Сюзан своими иссиня-черными глазами. – Если бы он превратился в хорошего человека, он понял бы, какие страшные дела творил, и ему стало бы так ужасно тяжело от этого, что он был бы несчастнее, чем в любом другом случае. Он чувствовал бы себя просто ужасно… и он чувствовал бы себя так вечно. Да, – Брюс сжал кулачки и выразительно кивнул головой, – да, ясделал бы кайзера хорошим человеком… вот что ясделал бы… и так ему и надо!

Глава 26
Сюзан получает предложение выйти замуж

Над Гленом св. Марии летел аэроплан… летел, словно громадная птица, парящая на фоне западного неба… такого ясного, бледного, серебристо-желтого неба, что оно казалось необъятным пространством свободы. Несколько человек, стоявших на лужайке перед Инглсайдом, смотрели в небо, как зачарованные, хотя в то лето увидеть парящий в воздухе аэроплан было самым обычным делом. Прежде Сюзан в каждом таком случае испытывала необычайное волнение. Кто знает? А вдруг это Ширли вылетел из Кингспорта и теперь, высоко в облаках, летит над островом? Но теперь Ширли уже перебросили в Европу, и потому Сюзан не испытывала прежнего живого интереса ни к аэроплану, ни к его пилоту. Тем не менее она смотрела на летящую машину с благоговейным трепетом в душе.

– Интересно, миссис докторша, дорогая, – сказала она с глубокой серьезностью, – что подумали бы старые люди, которые лежат там, на кладбище, если бы они могли на миг подняться из могил и увидеть это зрелище. Я уверена, что мой отец отнесся бы к аэропланам неодобрительно. Он не любил всяких новомодных идей и до самой смерти жал свою пшеницу обычным серпом. Даже косилку не захотел купить. Он всегда говорил: что устраивало моего отца, устроит и меня. Надеюсь, я не нарушу дочернего долга, если скажу, что, на мой взгляд, насчет косилки он заблуждался, но я не уверена, что готова одобрить появление аэропланов… хоть оно, возможно, и диктуется военной необходимостью. Если бы Всемогущий хотел, чтобы мы летали, он создал бы нас с крыльями. А раз Он не дал их нам, то, очевидно, хотел, чтобы мы обеими ногами стояли на надежной почве. Во всяком случае, вы никогда не увидите меня, миссис докторша, дорогая, резвящейся в воздухе на аэроплане.

– Но вы ведь не откажетесь прокатиться в папином новом автомобиле, когда его привезут, правда, Сюзан? – поддразнила ее Рилла.

– И никаким автомобилям я также не собираюсь доверять мои старые кости, – резко отозвалась Сюзан. – Но я смотрю на них иначе, чем некоторые узколобые люди. Луна с Бакенбардами призывает отправить правительство в отставку за то, что оно вообще позволяет им ездить по нашему острову. Говорят, он весь кипит от злости, как только увидит автомобиль. На днях какой-то автомобиль проезжал по узкой боковой дороге, идущей мимо пшеничного поля Луны, так Луна, едва лишь его завидел, тут же перескочил через изгородь и встал с вилами прямо посреди дороги. Человек в автомобиле был каким-то торговым агентом, а Луна ненавидит торговых агентов не меньше, чем автомобили. Машине пришлось остановиться, так как невозможно было объехать Луну ни с какой стороны – не мог же агент переехать прямо через него! Тогда Луна поднял свои вилы и заорал: «Убирайся отсюда со своей дьявольской машиной, а не то вилами тебя запорю!» И поверите ли, миссис докторша, дорогая, этому бедному агенту пришлось ехать задом до самой дороги в Лоубридж, почти милю, а Луна следовал за ним, потрясая своими вилами. Такоеповедение, миссис докторша, дорогая, яназываю неразумным. Но все равно, – добавила Сюзан со вздохом, – с этими аэропланами, автомобилями и прочим наш остров уже не тот, что был.

Аэроплан парил, нырял, кружил и снова парил, пока не превратился в далекую точку над темнеющими на фоне заката холмами.

– Я спрашиваю себя, – сказала мисс Оливер, – станет ли человечество хоть немного счастливее благодаря аэропланам. Мне кажется, что общая сумма человеческого счастья остается приблизительно одной и той же из века в век – как бы ни разнилось его распределение – и что все многочисленные изобретения не уменьшают и не увеличивают эту сумму.

– Несмотря ни на что, «Царствие Божье внутри вас», – сказал мистер Мередит, глядя вслед исчезающей точке, которая символизировала самую недавнюю из побед человека в старой как мир борьбе за прогресс. – Оно не зависит от материальных достижений и триумфов.

– И все же аэроплан – удивительная штука, – заметил доктор. – Мечта о полетах всегда была излюбленной мечтой человечества. И вот мечта за мечтой становятся реальностью… или, вернее, их упорным трудом превращаютв реальность. Я сам хотел бы совершить полет на аэроплане.

– Ширли написал мне, что был ужасно разочарован, когда полетел в первый раз, – сказала Рилла. – Он ожидал, что почувствует себя птицей, отрывающейся от земли… а вместо этого у него возникло ощущение, будто он совсем не движется, а просто под ним куда-то падаетземля. И в первый раз, когда он поднялся в воздух совсем один, без инструктора, он вдруг ужасно затосковал по дому. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного; но тут вдруг, по его словам, почувствовал себя так, словно плывет в бесконечном пространстве, оторванный от всего и всех… и у него возникло безумное желание вернуться домой, на добрую старую планету, к человеческому обществу.

Аэроплан исчез вдали. Доктор со вздохом опустил голову.

– Каждый раз, проводив взглядом одного из этих летунов, я возвращаюсь на землю, ощущая себя жалким ползающим насекомым. Аня, – сказал он, обернувшись к жене, – помнишь, как в Авонлее я первый раз взял тебя прокатиться в кабриолете… в тот вечер, когда мы отправились на концерт в Кармоди? В ту осень ты стала учительницей в авонлейской школе. В мой блестящий новенький кабриолет я запряг тогда маленькую черную кобылку с белой звездочкой во лбу… и не было в мире более гордого, довольного собой парня. Наверное, наш внук будет так же запросто брать свою девушку на вечернюю прогулку по небу на своем аэроплане.

– Аэроплан не будет таким милым, какой была твоя маленькая Звездочка, – сказала Аня. – Машина – это просто машина… но твоя Звездочка, Гилберт, она была живая. В поездке на ней было что-то, чего не может дать даже полет среди облаков на закате. Нет, я все же не завидую девушке моего внука. Мистер Мередит прав. «Царство Божье»… и царство любви… и счастья… дается не внешними обстоятельствами существования.

– Кроме того, – добавил доктор серьезно, – нашему упомянутому внуку придется уделять основное внимание аэроплану… он не сможет оставить вожжи лежащими на спине машины, пока будет смотреть в глаза своей спутницы. У меня ужасное подозрение, что невозможно управлять аэропланом, используя для этого только одну руку. Нет, – доктор покачал головой, – думаю, я все же предпочел бы мою Звездочку.

В то лето немцы снова прорвали русский фронт, и Сюзан с горечью заявила, что ожидала этого с тех самых пор, как Керенский вдруг взял и женился.

– Я отнюдь не против священных брачных уз, миссис докторша, дорогая, но мне кажется, что, когда человек руководит революцией, у него и так хлопот полон рот, и ему следовало бы отложить брак до более подходящих времен. На этот раз с русскими покончено, и нет смысла закрывать глаза на этот факт. Но вы видели ответ Вудро Вильсона на папские мирные предложения [103]103
  1 августа 1917 г. папа Бенедикт XV (1854–1922), занимавший папский престол с 1914 г., выступил с предложением о немедленном завершении войны, которое было проигнорировано воюющими сторонами.


[Закрыть]? Ответ великолепный. Я сама не смогла бы лучше изложить истинное положение вещей. Я чувствую, что за это письмо могу простить Вильсону всё. Уж он-то понимает смысл слов, которые употребляет, и в этом вы можете быть уверены.

Кстати, о смысле слов, миссис докторша, дорогая, вы слышали последнюю историю о Луне с Бакенбардами? Говорят, на днях он посетил школу на лоубриджской дороге и решил устроить там что-то вроде экзамена по орфографии для четвертого класса. У них, как вы знаете, каникулы только весной и осенью, а летом они учатся – довольно отсталые дети у тех, кто живет на той дороге.

Моя племянница, Элла Бейкер, ходит в ту школу; так вот она-то и рассказала мне всю историю. Учительница чувствовала себя не очень хорошо – у нее разболелась голова, – так что она вышла на школьный двор, чтобы немного подышать свежим воздухом, пока мистер Прайор экзаменовал класс. Дети отлично справились с заданиями по правописанию, но, когда Луна начал задавать вопросы о смысле написанных слов, все встали в тупик, так как значения слов не проходили. Элла и другие старшие ученики очень расстроились. Они так любят свою учительницу, а брат мистера Прайора, Эйбел Прайор состоит в опекунском совете их школы, и он настроен против их учительницы и все время пытается склонить на свою сторону других опекунов.

Так что Элла и остальные боялись, что, если четвертый класс не ответит на вопросы Луны о значении этих слов, Луна вообразит, будто учительница никуда не годится, и, когда об этом узнает Эйбел, у него появится отличный повод для новых нападок на нее. Но маленький Сэнди Логан спас ситуацию. Он из приюта, но развит не по летам, и он мигом раскусил Луну. «Что значит слово анатомия?» – спросил Луна. «Боль в животе», – тут же ответил Сэнди, глазом не моргнув. Луна с Бакенбардами – человек очень невежественный, миссис докторша, дорогая; он сам не знал значения этих слов, а потому сказал: «Хорошо… очень хорошо». Весь класс тут же понял в чем дело… во всяком случае, поняли трое или четверо из тех, что несообразительнее… и поддержали игру. Джин Блейн сказала, что «акустика» означает «раздоры в церкви», а Мьюриел Бейкер сказала, что «агностик» – это «тот, у кого несварение», а Джим Картер сказал, что «абсорбция» – это «когда человек ест только овощи», и так далее до конца списка слов. Луна слушал все это и повторял: «Хорошо… очень хорошо», так что Элла уже начала бояться, как бы ей не умереть от смеха, который она из последних сил сдерживала.

Когда учительница вернулась в класс, Луна сделал ей комплимент насчет того, как хорошо ученики понимают все, чему их учат, и сказал, что собирается обратить внимание опекунов на то, какое сокровище их учительница. Это «большая редкость», сказал он, когда учащиеся четвертого класса могут ответить без запинки на вопрос о значении любого слова. И он ушел, сияя от удовольствия. Но Элла сообщила мне все это под большим секретом, миссис докторша, дорогая, и мы должны сохранить тайну, ради их учительницы. У нее не останется никаких шансов сохранить за собой место в их школе, если Луна когда-нибудь узнает, как его одурачили.

В тот же день в Инглсайд зашла Мэри Ванс, чтобы сообщить, что Миллеру Дугласу, который был ранен в бою за Семидесятую высоту [104]104
  Семидесятая высота – холм к северо-востоку от французского города Ленса. Германские войска превратили его в мощнейшее укрепление. 15 августа канадские подразделения взяли штурмом Семидесятую высоту, и в следующие три дня отразили двадцать одну германскую контратаку.


[Закрыть], пришлось ампутировать ногу. Все в Инглсайде выразили сочувствие Мэри, в чьей душе огонь патриотизма зажегся не сразу, но теперь горел таким же ровным и ярким пламенем, как и в душах всех остальных.

– Некоторые поддразнивают меня насчет того, что муж у меня будет только с одной ногой. Но, – сказала Мэри горделиво, – я охотнее выйду за одноногого Миллера, чем за любого другого мужчину с десятком ног… ну, разве что, – добавила она, подумав, – разве что за Ллойд Джорджа. Ну, мне пора. Я подумала, что вам будет интересно узнать про Миллера, так что заскочила к вам на обратном пути из магазина, но мне надо поскорее вернуться домой, так как я обещала Луку Макаллистеру помочь сегодня вечером скирдовать зерно. Теперь мы, девушки, должны позаботиться о том, чтобы урожай был собран, раз парней осталось так мало. Я сшила себе комбинезон, и могу вам сказать, что он мне очень идет. Вдова Алека Дугласа говорит, что комбинезон – это неприлично и не следовало бы их вообще разрешать, и даже миссис Эллиот смотрит на мой комбинезон немного косо. Но помилуйте, мир не стоит на месте; да и в любом случае, для меня нет большего удовольствия, чем шокировать старую Китти Дуглас.

– Кстати, папа, – сказала Рилла, – я собираюсь на месяц заменить Джека Флэгга в магазине его отца. Я сегодня обещала ему, что поработаю вместо него, если ты не будешь возражать. Тогда он сможет помочь фермерам убрать урожай. Я не думаю, что от меня было бы много пользы в поле… хотя многие девушки справляются с такой работой… но зато Джек будет свободен, пока я буду стоять вместо него за прилавком. С Джимсом теперь почти никаких хлопот днем, а по вечерам я всегда буду дома.