Текст книги "Алая магнолия (ЛП)"

Автор книги: Люси Холден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Я знаю, что особняк Мариньи – его мечта. Я знаю, что у него никогда не будет другого такого шанса воплотить это в жизнь. И Коннор тоже знает, потому что он глотает свое пиво и отводит взгляд, когда отвечает мне. – Ты должна взять деньги.

– Может быть.

Я снова смотрю на бумагу. – Но сначала мне стоит подумать.

Правда в том, что, хотя восстановление особняка могло начаться как мечта Коннора, со временем она стала и моей тоже. Новое начало, которого мы оба хотим. Мы нуждались в этом. Отказ от этого ощущается как еще одна смерть в жизни, которая уже повидала слишком много. Особняк олицетворяет надежду, и если есть что-то, в чем мы с Коннором остро нуждаемся, так это немного надежды.

– Харпер.

Он смотрит на меня так, словно обдумывает, что сказать дальше. – Есть кое-что еще. Это глупо, но я слышал сегодня в городе, и тебе, наверное, следует знать.

– Проклятие, – оборвала я его. – Это место. Особняк Мариньи, как все его называют. Я слышала.

Коннор кивает. – Думаю, после всего, что случилось, ты захочешь знать.

Я одариваю его полуулыбкой.

– Разве это имеет значение? Я почти уверена, что мы и так прокляты.

Видя, как его брови начинают хмуриться от беспокойства, я резко встаю и хватаю свою сумку. – Мне нужно сделать домашку – говорю я, направляясь к лестнице. – Я подумаю об этом, ок?

– Ок.

Думаю, Коннор испытывает такое же облегчение, как и я, закрывая тему. Мы никогда не любили делиться своими чувствами – это было больше для него и Тессы. У нас с Коннором уютная тишина, вплоть до формы искусства. – Я съезжу в город купить несколько стейков на ужин. Я вернусь до темноты

– Конечно.

Я знаю, что на самом деле он имеет в виду, что пиво заканчивается, но не комментирую его пьянство, точно так же, как он не комментирует, когда я снова и снова играю одну и ту же песню, потому что это последняя песня, которую мы слушали с Тессой. Вот как нам удалось пережить последний год, молча принимая странности друг друга. Я действительно не думала об этом до сих пор, но мы с Коннором действительно семья, хотя и совершенно странная.

– Эй, Харпер.

Я поворачиваюсь на верхней площадке лестницы. Коннор стоит в дверях, неуверенно топчась на месте. – Что бы ты ни решила, я просто хочу, чтобы ты знала, что все в порядке.

Он делает паузу, словно не зная, как сказать то, что он хочет. – Если ты захочешь заняться чем-то самостоятельно, – наконец говорит он, – я пойму.

Он не ждет ответа. Я слышу, как заводится его пикап, и он уезжает. Я поднимаюсь в свою комнату, у меня кружится голова от прошедшего дня.

Глава 4

РекА

К моему удивлению, мне понравилась спальня в этом доме. Моя спальня на данный момент, напоминаю я себе, открывая дверь. Она больше, чем весь классный кабинет в школе. Коннор говорит, что когда-то это была «парадная комната», где останавливались важные гости. Поскольку я сомневаюсь, что губернатор посетит нас в ближайшее время, я решила, что могу занять ее. Вдоль западной стены есть четыре окна, которые выходят на пристань и реку за ней. Все они расставлены сидушками внизу, и я по очереди сажусь на каждую из них, изучая. Я оставляю французские окна постоянно широко открытыми. Мошки конечно кошмар, но есть что-то в запахе реки на ветру магнолий, что заставляет меня чувствовать, что все возможно. Пока у нас не будет электричества, я повесила над своей кроватью гирлянды из сказочных огней на солнечных батареях, которые являются единственными крутыми штуками в комнате. Коннор сделал огромный каркас с балдахином и повесил ее с москитной сеткой. Он говорит, это когда у меня появится вычурная кровать, в комнате такого размера, у меня ее никогда не будет, и хотя я думала, что было смешно, когда он его строил, сейчас мне это нравится. Он достаточно большой, и я накрываю его подушками, так что он кажется моей собственной маленькой пещерой.

Я снимаю джинсы и надеваю старые шорты и футболку, которые не испортятся от угольной пыли. Мой мольберт установлен в одной из ниш, и я достаю свой альбом для рисования и подпираю его. У меня куча домашней работы, которую нужно сделать, но после такого долгого дня и такой драмы все, что я хочу, – это рисовать. Я думаю о задании, которое дала нам мисс Кэлун, и о том, что бы ещё мне разместить на многослойном фоне реки и луны.

Все еще день, и до сумерек далеко, но когда я смотрю в окно, то могу представить, как это будет, когда наступит ночь и луна будет высоко над водой. Это то окно, которое я рисовала сегодня утром в классе, с виноградной лозой вокруг него, хотя сейчас там ничего не растет. Я возвращаюсь к наброску и пытаюсь представить лицо, которое смотрит с него.

Сначала все, что я вижу, – это Тесса, и я почти отхожу от мольберта. По этой причине я бросила рисовать лица в течение нескольких месяцев после ее смерти. Мне казалось, что каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела лицо Тессы в тот день, когда она ушла от меня, ее бледные губы, тусклые глаза, которые не оставались открытыми, как бы она ни старалась. Но я научилась думать об этом, главным образом потому, что слышу, как она называет меня трусихой. Сегодня вечером я заставляю себя успокоиться, пока не начнет появляться лицо. Моя рука быстро двигается по странице с углем, и появляется контур. Я отступаю назад и критически смотрю на него, затем понимаю, что нахожусь не в том месте. Мне нужно быть внизу, на причале, и смотреть в окно, чтобы я могла представить лицо, смотрящее наружу.

Я беру свой альбом для рисования и мольберт и иду к широкой лестнице. Даже с гнилыми половицами и испачканными перилами невозможно спуститься по ней, не чувствуя, что кто-то должен объявить обо мне. Леди и джентльмены, мисс Харпер Эллори в сопровождении…

Образ лица Антуана Мариньи проносится у меня в голове, заставляя меня остановиться прямо посреди лестницы.

– О, серьезно что ли, – говорю я вслух, радуясь, что мой врожденный сарказм все еще жив. – Не могла бы ты быть еще большим клише?

Я не уверена, имею ли я в виду свою фантазию о спуске по лестнице в стиле южной красавицы или крайне тревожный образ Антуана Мариньи, ожидающего меня внизу. Он не был бы одет как джентльмен, думаю я, когда выхожу через заднюю дверь и спускаюсь по зарослям, которые раньше были наклонной лужайкой, к причалу, хватая на ходу динамик Bluetooth. Он был бы пиратом, перевозящим контрабанду вверх по реке под покровом темноты, с пистолетом в одной руке и виски в другой, с дамами, ожидающими в каждой темной бухте.

Я закатываю глаза от собственной фантазии. Тессе нравилось, когда я это делала – представляла кого-то, кого мы встретили, как часть истории. Мне одиноко представлять это без нее. Я выкидываю это из головы и устанавливаю мольберт на конце причала, лицом к реке. Я могу оглянуться через плечо на дом, чтобы мысленно зафиксировать окно, но я хочу наблюдать, как меняется свет над водой. Вдалеке я слышу моторную лодку, плывущую вниз по реке. Я нажимаю кнопку воспроизведения в своем плейлисте с картинами и произношу безмолвную молитву благодарности, когда мягкое пианино Людовико Эйнауди переливается через реку. Идеально.

Уголь быстро движется, и день ускользает. Насекомые висят над медленно текущей рекой, отсвечивая в лучах золотого солнца. Лицо под моими пальцами я не узнаю, но я продолжаю, потому что иногда то, что происходит под углем, удивляет даже меня. Постепенно проступают черты лица: широкие миндалевидные глаза над угловатыми скулами, посаженные под высоким умным лбом. Скульптурные губы, слегка приоткрытые, как будто за ними скрывается тайная улыбка. Колье на шее со старомодным кулоном в центре, тронутое спиральными завитками волос, искусно ниспадающими из гладкой прически. Только когда я рисую изящный нос, я понимаю, что лицо не европеоидное, не чёрное и даже не коренное американское, а скорее нечто совсем другое, угловатое, дикое и невероятно красивое. Это также лицо, которое я никогда раньше не видела.

Я отступаю от мольберта. Двигатель вдалеке заглох. День угасает в сумерках, и воздух неподвижен. Кто ты? Я молча спрашиваю женщину на странице. Она смотрит на меня в ответ с понимающей улыбкой, и я понимаю, что нарисовала руку придерживающую занавеску, как будто она выглядывает из окна на вечеринку внизу. В ее глазах есть что-то такое, что заставляет меня чувствовать холод и беспокойство. Я поворачиваюсь, наполовину ожидая увидеть ее, притаившуюся в доме позади меня, но окна темные и пустые.

Я оборачиваюсь и вижу, что прямо передо мной дрейфует лодка. В кабине с взъерошенными волосами и руками, блестящими от солнца, стоит Антуан Мариньи, в свободной хлопчатобумажной рубашке и выцветших шортах, жутко похожий на пирата, которого я себе представлял раньше. Он одним плавным движением выпрыгивает босиком из все еще движущейся лодки на причал и ловко обвязывает ее веревкой.

– Привет.

Я слишком поражена, чтобы сказать что-нибудь еще.

– Привет.

Он улыбается, и я просто думаю, что, возможно, недооценила его по первому впечатлению. Когда он замечает набросок на моем мольберте, улыбка исчезает.

– Это ты нарисовала? – Он смотрит на рисунок так, словно увидел привидение. Я киваю. Заходящее солнце находит золотое отражение в его серо-голубых глазах, заставляя их сверкать светом. Он указывает на набросок. – Где оригинал?

Я хмурюсь. – Его не существует. Я придумала сама.

– Ты не могла просто придумать это лицо, – прямо говорит он. – Ты, должно быть, скопировала это с чего-то.

– Ну, я этого не делала.

Я начинаю возмущаться. – И поскольку ты появился здесь без единого телефонного звонка, может быть, тебе стоит попробовать представиться, прежде чем комментировать мою работу.

Я протягиваю руку. – Я Харпер Эллори.

Он смотрит на мою руку, но не берет ее. – Я знаю, кто ты.

Любой след его первоначальной улыбки давно исчез. – Мой племянник прислал вам на подпись кое-какие бумаги.

– А ты Антуан Мариньи. Я видела тебя сегодня в школе, ты забирал Джереми.

Я рада слышать, что мой голос звучит ровно.

– Но если ты пришёл за бумагами, я их еще не подписала.

– Почему нет?

Он складывает руки на груди и прислоняется к столбу.

– Потому что не уверена, что хочу продавать дом.

Он наклоняет голову.

– Я мог бы заставить тебя, – тихо говорит он.

– Да?

Я тоже складываю руки на груди.

– И как именно ты собираешься это сделать?

Его глаза встречаются с моими, удерживая их с тревожащей интенсивностью.

– Ты должна подписать бумаги.

– Правда?

Я поднимаю брови. – Это обычно работает? Появляешься в доме незнакомцев в сумерках и просто приказываешь им делать то, что ты хочешь?

Его глаза сужаются.

– Да, на самом деле, – медленно говорит он. – Как правило, это работает.

Мгновение мы смотрим друг на друга. Я испытываю странное ощущение, как будто воздух вокруг меня потрескивает, как дельта, когда издалека надвигается шторм. Легкий ветерок треплет мои волосы и бросает их мне на лицо. Он протягивает руку и смахивает их, затем отдергивает её, как будто этот жест удивляет его так же сильно, как и меня.

Снова подул ветерок. Слишком поздно я понимаю, что ветер задрал мой топ поверх шорт, показывая багровый шрам, пересекающий мой торс. Только я собираюсь стянуть его вниз, как рука Антуана останавливает меня.

– Что это? Его рука задерживается на обнаженной коже моей талии, другая покоится на деревянном столбе позади меня. Он так близко, что я могу вдохнуть его. Солнце ловит золотые блики, и под хлопчатобумажной рубашкой его кожа, кажется, светится полированным коричневым цветом. Я так растеряна тем, что нахожусь так близко к нему, что мои обычные ответы временно покидают меня.

– Мне удалили одну из почек.

Когда он прикасается к шраму, это как удар током по моей коже. – Почему?

– Потому что кому-то она была нужна.

Его палец медленно проводит по всей длине шрама. Я застываю на месте, остро ощущая его медленный путь вокруг моего туловища.

– Кому?

– Моей сестре-близняшке. Ее звали Тесса.

Это имя застревает у меня в горле, точно так же, как раньше у Коннора. Для меня странно, что именно сейчас, и для Антуана, я произношу имя Тессы вслух впервые с тех пор, как мы приехали сюда. Я его совсем не знаю. И все же по какой-то причине слова выходят из меня, которыми я ни с кем не делилась с тех пор, как умерла Тесса. Как будто слова обладают собственной волей, тянутся к Антуану и обретают форму без моего сознательного согласия. Это тревожит, но также странно успокаивает, как будто кто-то предлагает вам пальто, прежде чем вы поймете, что вам холодно.

Эмоция, которую я не могу определить, движется в глазах Антуана. Это не совсем сочувствие, но когда он делает шаг назад, что-то в его позе кажется немного менее жестким, чем раньше. Он бросает взгляд на мой динамик. – Ты слушаешь Людовико Эйнауди?

Я киваю, благодарная за смену темы.

– I Giorni – медленно произносит он.

– Да. The Days – перевожу я.

Рот Антуана дергается. – Действительно.

Он идет, чтобы отвязать веревку, привязывающую его лодку, затем останавливается и оглядывается на меня.

– На твоем месте я бы пересмотрел решение относительно продажи.

Он смотрит на меня так пристально, что я почти чувствую его взгляд на себе.

– Обязательно.

Я сохраняю свой холодный тон. – Ты очень ясно высказал свое мнение.

Он снова смотрит на меня, как будто я загадка, которую он пытается разгадать. Затем он спрыгивает в лодку так плавно, что едва вызывает рябь на воде, и включает двигатель.

Он бросает взгляд на причал.

– Спокойной ночи, Харпер, – говорит он странно официально.

– Спокойной Ночи, Антуан.

Лодка плывет вниз по реке, и я, нахмурившись, смотрю ей вслед.

Глава 5

Кошмары

Я плохо спала в ту ночь, и в следующую, и в следующую ночь. Мой покой нарушает не только встреча с Антуаном, хотя воспоминание о том, как его глаза сверлили меня, настолько тревожит, я начинаю судорожно копать суглинистую почву у реки, готовя ее к саду, вместо того, чтобы думать об этом. Но даже несмотря на то, что я ложусь спать измученный, с успокаивающим запахом земли под ногтями, это только для того, чтобы увидеть другое, еще более тревожное лицо, когда я сплю.

Появившиеся под моим углем без предупреждения, лицо с моего наброска, похоже, навсегда поселилось в моем мозгу. В моих снах я нахожусь на площадке наверху нашей лестницы, смотрюсь в зеркало в полный рост, и лицо женщины смотрит на меня в ответ. Где-то снаружи горит огонь, потому что языки пламени мерцают на стенах, и звуки криков людей отдаются далеким эхом. Улыбка женщины – холодная, жестокая гримаса. Когда я смотрю в зеркало, она начинает смеяться. Я просыпаюсь каждый день с маниакальным звуком, который все еще звенит у меня в ушах, представляя, как воняет старым огнем в моем носу.

Сны – не единственная странная вещь. Все, что может пойти не так с нашим домом, происходит на этой неделе.

Во-первых, это водопровод. Коннор сказал, что заставить его работать будет непросто, но с тех пор мы застряли на треснувшем водопроводе после сломанной трубы. Городской департамент водоснабжения не сотрудничает, и каждый раз, когда Коннор думает, что все исправил, что-то идет не так. Затем электроэнергия. В настоящее время мы используем генератор, но предполагалось, что это будет временная мера, и мы оба устали от ограниченного доступа к электричеству. В дополнение к реставрации, Коннор проводит работы в других местных местах и сейчас работает над домом всего в одной миле от нас.

– Я включил там электричество через два дня, – говорит он мне однажды вечером, его лицо искажено разочарованием, когда генератор снова ломается. – И все же мы здесь уже месяц, а я все еще не могу даже попросить техника включить его на дороге.

Но больше всего раздражает ураганный подвал в боковой части дома. – Двери не просто заперты, – говорит Коннор однажды днем, показывая мне, где трава и сорняки выросли над приподнятым бетонным блоком. – Они были зацементированы. Кто-то действительно не хотел, чтобы туда вломились.

– Может быть, там внизу есть сокровища, – шучу я.

– Может быть.

Коннор раздраженно пинает цемент. – Но это будет долгая, потная работа с отбойным молотком, чтобы отбить его. Сезон ураганов быстро приближается, и нам нужен доступ. Он смотрит на меня.

– Если только ты не решила продать дом. Мы все еще не говорили об этом, Харпер.

И я все еще не рассказала ему о визите Антуана. Я больше не видела его и ничего о нем не слышала, и с моего первого дня Джереми вообще не был в классе. Это странно. Но я ничего этого не говорю Коннору. Вместо этого я говорю: – Что ты думаешь?

Он садится на землю, и я сажусь рядом с ним, играя с травинкой. – Я думаю, что хочу, чтобы мы были счастливы здесь, – тихо говорит он. Он бросает камень с холма. – И до сих пор не случилось ничего, кроме всей этой драмы. Сначала это дурацкое проклятие, все слухи в городе. Потом эти письма адвокатов и это предложение больших денег. Теперь все проблемы только с тем, чтобы включить воду и электричество.

Он смотрит на меня.

– Может быть, мне следует поговорить с советом по грантам и выяснить, могу ли я изменить предложение для другого местечка вдоль реки здесь. Тогда мы могли бы просто продать и купить что-нибудь другое. Что-то без проклятия или давно потерянного члена семьи, решившего выкупить дом обратно.

Я смотрю вниз по склону на воду.

– Если бы решение было только твоим, – медленно говорю я, – если бы меня здесь не было, чтобы повлиять на него, что бы ты сделал?

– Это несправедливо, Харпер. Это не только мое решение.

– Но что, если бы это было так?

Я настаиваю. – Ты бы выдержал это или купил бы что-нибудь новое?

Он протягивает руку и поднимает меня на ноги. – Я хочу тебе кое-что показать.

Мы идем в заднюю часть дома, в то, что раньше было библиотекой. Коннор подходит к дальней стене и нажимает на книжный шкаф. Что-то щелкает, и, к моему изумлению, вся стена распахивается, открывая вид на лестницу, ведущую вниз в темноту. – Я прошел по нему большую часть пути, – говорит Коннор, ухмыляясь мне в лицо. – Я думаю, что она ведет в подвал урагана, но дверь внизу сделана из усиленной стали. Она тоже заперта. Еще больше секретов.

– Это невероятно.

– Правда же.

Он ставит полку на место и поворачивается ко мне лицом. – Я знаю, что последнее, что нам нужно, это проклятия или драма. И что покупка такого места, как это, все равно что затянуть петлю на нашей шее. Но если я смогу это провернуть, Харпер, то здесь есть целая довоенная тропа, на восстановление которой есть средства. Я буду зарабатывать достаточно, чтобы никому из нас больше никогда не пришлось беспокоиться о том, сможем ли мы позволить себе медицинскую страховку. Или плату за обучение в колледже.

– И это все, Коннор? Неужели дело действительно только в деньгах?

Я оглядываюсь на безмолвные стены.

– Ты мог бы выбрать любой из здешних особняков для своих планов. Но ты выбрал этот. Почему?

Коннор медленно кивает.

– Возможно, ты этого не помнишь, – говорит он. – Но когда Тесса заболела, я принес стопку фотографий подходящих развалин вдоль этой части реки. Ты сразу же выбрала этот дом. Ты сказала, что в нем есть что-то особенное.

Он улыбается моему удивлению. – Я знал, что ты не вспомнишь. Но дело было не только в том, что тебе это нравилось. Я тоже это почувствовал. С первого дня, как я его увидел, этот дом показался мне просто местом, где живут семьи. После последних двух лет ни у кого из нас больше нет семьи. Ну, – он пожимает плечами, – я полагаю, есть мой отец, но ты знаешь Гарета.

К сожалению, я знаю, он пьёт не просыхая, чтобы даже понять, что Коннор покинул Батон-Руж. – Это место казалось местом, где можно пустить корни и остаться. Я знаю, что нас осталось только двое, Харпер.

Он слегка улыбается мне. – Но я думаю, что хочу этого для нас. Дом, где мы сможем быть семьей друг для друга. Где мы сможем создать свои собственные семьи. Место, куда мы всегда можем вернуться. Дом, где ты можешь нарисовать фрески на стенах и построить теплицу, может быть, даже открыть свой собственный садовый центр, как ты хотела. А потом однажды, когда твои картины будут висеть в галерее, и у тебя будет роза, названная в твою честь, ты сможешь рассказать своим детям о том, как дядя Коннор и мама жили в доме, когда в нем не было ничего, кроме гнилых половиц и злющих мошек.

Это так необычно для Коннора – говорить что-то даже отдаленно сентиментальное, что слезы щиплют мне глаза. Картина, которую он рисует, – это та картина, которую я едва осмеливалась когда-либо позволить себе рассмотреть. Где-то на фоне потери мамы, а затем Тессы идея иметь собственную семью стала казаться мне опасной мечтой, просто еще одной вещью, которую у меня могут отнять. Тот факт, что Коннор предполагает, что это у меня будут дети, а не у него, является напоминанием о том, что я не единственная, кто так думает. У Коннора, вероятно, даже больше причин, чем у меня, бояться мечтать о будущем, наполненном семьей, и именно эта мысль, возможно, больше, чем любая другая, высушивает мои слезы и укрепляет мою решимость.

– Тогда мы не будем продавать.

Я иду на кухню и беру бумаги. – Мы собираемся построить жизнь здесь, в особняке, который мы оба выбрали. Я отправлю эти бумаги обратно адвокатам. И нам просто придется вместе противостоять проклятию.

– Ты действительно уверена?

Коннор озабоченно смотрит на меня. – Потому что, если мы сделаем это, будет нелегко, Харпер. У меня такое чувство, что треснувшие трубы и неохотные рабочие – это только начало наших проблем.

На мгновение я вижу темные глаза Антуана Мариньи. – Я почти уверена, что ты прав насчет этого

Я улыбаюсь ему. – Но давай посмотрим правде в глаза. После последних двух лет, насколько все может быть плохо на самом деле?

Он криво улыбается. – Верно.

Он касается моего плеча. – Иногда, – тихо говорит он, – я забываю, что ты моя младшая сестра. Дело не только в том, через что ты прошла. Ты всегда была мудра. Ты и Тесса – иногда я думаю, что вы обе прибыли из другой планеты.

Его рука крепче сжимает мое плечо. – Спасибо, Харпер.

Не в силах говорить из-за комка в горле, я накрываю его руку своей и пытаюсь выбросить лицо Антуана из головы.

Я думаю, ему просто придется смириться с этим.

Глава 6

Предупреждение

Займёт пару дней, пока я не соберусь пойти к адвокатам. Я планировала отправить бумаги по почте, но сейчас уже конец недели, и я решаю, что на самом деле не хочу оставлять их на выходные. Я приезжаю в город пораньше и просовываю конверт под дверь. Я добавила к нему написанную от руки записку, в которой говорится, что мы с братом не заинтересованы в продаже – и прошу не утруждать себя отправкой новых предложений. Что-то подсказывает мне, что этого будет недостаточно, чтобы удержать Антуана Мариньи, но думаю, что я должна хотя бы попытаться. Хотя в глубине души я испытываю облегчение оттого, что сегодня вечером меня не будет дома. Я буду в доме Эйвери с ней и Касс, готовясь к вечеринке в заливе Пьерду. Я подозреваю, что еще один незапланированный визит может быть в планах после того, как Антуан узнает, что предложение было отклонено.

Если честно, меня больше волнует настоящий душ, чем вечеринка. Коннор соорудил импровизированный душ в моей ванной из большой бочки с водой, которую мы притащили наверх, но это прискорбно не соответствует действительности. Оголенные провода свисают со стены там, где должен быть свет. Я осторожно смотрю на них, когда моюсь, хотя и знаю, что они не рабочие. В конце концов, проклятие есть проклятие. Я начала фантазировать о долгом горячем душе, так что я с радостью притворюсь, что взволнована вечеринкой, если это, наконец, означает чистые волосы и бритые ноги.

В середине утреннего перерыва я возвращаюсь к своей машине, чтобы взять книгу, которую забыла, когда вижу Джереми и Антуана, стоящих у бирюзового Шевроле. Даже на расстоянии я могу сказать, что они спорят. Я подхожу немного ближе и встаю за ближайшим пикапом, прислушиваясь.

– О чем думали твои родители?

Я слышу, как Антуан говорит, его голос низкий и яростный. – Они знали, что произойдет, если они его продадут. Этого никогда не должно было случиться.

Он так сильно сжимает дверцу машины, что я могу поклясться, что он действительно сгибает ее.

– Адвокаты не думают, что она передумает. Но я найду способ, Антуан, обещаю. Голос Джереми звучит испуганно. – Я все исправлю.

– Ни черта ты не исправишь.

Голос Антуана мрачен.

– Если Харпер и ее брат не передумали после недели, которую они провели, они вряд ли изменят свое мнение. Я разберусь с этим. Просто держись от меня подальше и не делай ничего глупого.

Он качает головой, и Джереми уходит, бросая на ходу нервные взгляды через плечо. Я уже собираюсь последовать за ним, когда Антуан оборачивается и смотрит прямо на меня.

– Харпер, – говорит он смиренным тоном, и мне интересно, как он узнал, что я там. Я выхожу и встречаюсь с ним лицом к лицу через несколько пустых мест для машин.

– Что ты имел в виду, говоря «после недели, которую они провели»?

Я свирепо смотрю на него.

– Все проблемы с энергетической компанией и департаментом водоснабжения – это ты устроил, не так ли? И Джереми – он недавно потерял обоих своих родителей, и вот ты мучаешь его. Он не виноват, что его родители продали дом.

– Его родители знали, что дом нельзя продавать.

Его глаза мрачно блестят на солнце. – Они совершили ошибку, которую я просто пытаюсь исправить. Джереми это знает.

Если он так уверен, что дом не следовало продавать, и у него достаточно денег, чтобы сделать нам с Коннором такое предложение, почему он просто не купил дом сам? Вопрос застревает у меня в горле, но задавать его кажется навязчивым и каким-то грубым, что странно, учитывая, насколько резки его собственные манеры. Тем не менее, я не спрашиваю об этом. Откровенная конфронтация никогда не была моим стилем.

Упрямство, однако, – вот что у меня дошло до тонкого искусства. – Ну, если ты надеешься, что я продам его тебе обратно, я не продам.

Он так быстро оказывается рядом со мной, что я едва замечаю его движение, стоит так близко, что меня бросает в дрожь, и смотрит на меня сверху вниз.

– Ты понятия не имеешь, – тихо говорит он, – с чем ты играешь. Если это деньги, то назовите свою цену. Мне все равно, сколько это стоит. Но поверь мне, Харпер. Ты не хочешь оставаться в этом доме. И если вы думаете, что проблемы с душем – это худшее, с чем вы там столкнетесь, подумайте еще раз.

– Это что, угроза?

Я не отступаю от него. – Потому что, если что-нибудь случится с моим братом или со мной, это не очень удачный разговор для тебя.

Он издает нетерпеливый звук, и на мгновение мне кажется, что он собирается сказать что-то еще, затем он начинает уходить.

– Что в подвале урагана?

Я не уверена, какой импульс заставляет меня это сказать, но он останавливается, и по тому, как медленно он оборачивается, я могу сказать, что задела его за живое. Затем он снова оказывается прямо передо мной, пугающе быстро, его лицо такое замкнутое и неприступное, что я инстинктивно делаю шаг назад, внезапно осознав, что я одна на стоянке. Я жду какой-нибудь угрожающей команды не приближаться к подвалу, но когда он наконец заговаривает, его слова совершенно неожиданны.

– Как прошли твои сны?

Его тон мягкий, но его глаза, впивающиеся в мои, темные и беспокойные. – Это лицо, которое ты нарисовала. Оно уже начало смеяться над тобой?

Я так ошеломлена, что не могу найти слов для ответа и вместо этого просто смотрю на него. Он медленно кивает, не сводя с меня глаз. – Я так и думал, – мрачно говорит он. Его рот сжат в жесткую линию. – Скажи своему брату, что хочешь продать дом, Харпер. Перепиши его обратно Джереми и найди новый проект для своего брата, над которым он будет работать. Я даже помогу тебе его найти. Но не оставайся в этом доме.

Он начинает отходить от меня. Я так потрясена тем, что он только что сказал, что все еще стою, застыв на месте, пытаясь понять, откуда он знает о снах, когда он останавливается у своего Шевроле и снова поворачивается ко мне лицом. – Джереми сказал, что сегодня вечером у старого дома на заливе Пьерду будет вечеринка. Ты собираешься идти?

– Тебе какое дело, если даже собираюсь?

Его рот изгибается в одном углу, почти полуулыбка. – Вечеринки на берегу реки здесь имеют тенденцию становиться немного опасными.

Его глаза на моем лице странно непроницаемы. – Поскольку ты, похоже, забыла, что смертная, могу ли я дать второй совет и предложить тебе выбрать другой способ провести свой вечер?

Мои глаза сужаются, и он вздыхает и качает головой.

– Ну что ж. Он с такой силой открывает дверцу Шевроле, что весь пикап трясется. – Если ты умрешь, я думаю, по крайней мере, будет легче выкупить этот чертов дом обратно.

Глава 7

Вечеринка

Я так рада принять настоящий душ, что целых десять минут почти не думаю об Антуане Мариньи. – Это, – объявляю я, возвращаясь в комнату Эйвери, завернутая в полотенце, – было совершенно серьезно лучшим, что случилось со мной за всю неделю.

– Неа.

Эйвери вытаскивает всю мою одежду из моей сумки. – Лучшее, что с тобой может случиться, – это поход по магазинам за новым гардеробом, но сейчас у нас нет на это времени. Здесь буквально нет ничего подходящего для вечеринки.

Она поднимает мои джинсы и с отвращением морщит нос.

Я виновато пожимаю плечами. – На самом деле я не ношу платья.

Это неправда. На самом деле, раньше я любила платья, но это было потому, что Тесса обычно шила их для меня. Я не надевала их с тех пор, как она умерла. Просто еще одна вещь, которая возвращает меня к Тессе.

– Сегодня вечером ты наденешь. Касс! Властным тоном сержант-майора, организующего свои войска, она говорит: – Дай Харпер то, кирпичного цвета, с тонкими ремешками. Нет, оно красное, не кирпичное. Да, вот это.

Она подносит его ко мне с критическим взглядом. – И шаль, я думаю.

– Серьезно?

Теперь моя очередь морщить нос. – Не слишком ли это для тусовки у реки?

Касс грозит мне пальцем.

– Всегда одевайся для своей лучшей ночи, Харпер. Правило номер один Эйвери.

Она подмигивает мне. – В любом случае, никогда не знаешь наверняка. Какой-нибудь сексуальный дядя Джереми может быть там.

Она многозначительно поднимает брови, и я слабо улыбаюсь ей, как будто сексуальный дядя был единственным, о чем я могла думать весь день.

В конце концов я поддаюсь их совместным усилиям и оказываюсь с распущенными волосами, накрашенной и на каблуках с ремешками, в которых, я уверена, будет трудно ориентироваться на улице в темноте. Я чувствую, что мне больше следует пойти на вечеринку с коктейлями, чем на реку, но подозреваю, что они переборщили, пытаясь заставить меня чувствовать себя желанным гостем, и, если честно, в их доброте есть что-то по-настоящему трогательное. Дипуотер – маленький городок, и я почти уверена, что они уже знают, по крайней мере, кое-что о моем прошлом, но ни один из них не задавал мне никаких неудобных вопросов, и я благодарна. За рулем Касс, поэтому мы все забираемся в ее хэтчбек и выезжаем по шоссе на небольшую проселочную дорогу, а затем на изрытую грунтовую дорогу, более подходящую для пикапа, чем для хэтчбека. В конце концов мы добираемся до поляны у реки, с одной стороны которой стоит полуразрушенный старый дом. Несмотря на теплую ночь, кто-то развел костер, и я вижу бочонки, сложенные у развалин. Людей больше, чем я ожидала, и в тот момент, когда мы выходим из машины, у меня в руке пластиковый стаканчик с пивом, и какой-то парень, которого я едва узнаю в университетской куртке, начинает громко рассказывать мне о забавной вещи, которую он сделал за лето.