Текст книги "И снова декабрь (СИ)"

Автор книги: Людмила Мацкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

   Сергей, узнав о приходе жены, рассердился.

   – Пойми, ей тоже нелегко, ты пожалел бы детей, – пыталась Ната оправдать женщину.

   – А она меня пожалела? – взорвался он. – Все начальство в части обошла, письма какие-то дурацкие во все инстанции писала, всех уведомила, что повесится, если не женюсь. Знала, что не люблю, что деньги на ребенка и так давать буду, но нет, ей этого мало показалось, штамп в паспорте подавай. Дураком я был, когда согласился жениться, полным дураком, но не всю же жизнь мне за свою дурость наказание отбывать? А она меня просто так не отпустит, уж я это точно знаю. Но вот если бы ты простила, если бы позвала, я бы все ради тебя в ту же минуту бросил.

   – Сережа! – Ната заплакала. – Сережа, я простила давно, да только дети твои ни в чем не виноваты. Как их можно бросить?

   Он подошел к девушке, обнял и прижался лицом к ее волосам. Они пахли все так же, как в ту ночь после выпускного вечера в школе. Сколько было дано ей обещаний! Ната верила каждому его слову, только вот поди ж ты... И все же он всегда будет рядом, как бы ни сложилась их судьба. Пусть так, но это все же лучше, чем никак. Сергей решил это давно, пообещал даже и ее отцу, что не оставит Нату без поддержки, когда стариков не станет.

   – Мне сейчас, как и раньше, без тебя жизни нет, – услышала Ната его шепот.

  Он немного помолчал, а потом так же тихо добавил:

   – Всегда помни об этом.

  Ната еще ближе прижалась к нему.

   – И мне без тебя плохо, только я не знаю, что делать.

   – Я всегда рядом. Как скажешь – так и будет.

   Сергей ушел, а Ната еще долго размышляла о том, почему не появилось привычной когда-то радости от его слов и объятий. Остались только грусть, сожаление и горькое понимание того, что годы уходят, а ее мечтам так и не суждено было сбыться. Кроме того, она совсем не была уверена в правдивости утверждения, что все, происходящее с человеком в жизни, к лучшему.

   Потом она стала думать о словах, которые Сергей сказал перед уходом. Он просил Нату быть осторожней с его женой, потому что она совсем не такая, какой хочет казаться. Что крылось за этими словами и почему ей надо было быть осторожней, Ната так и не поняла. И действительно, кого ей было бояться в своем доме?

   ***

   После Нового года отец совсем ослабел, и холодным мартовским вечером его не стало. Похоронами занимался Сергей. Помогали многие: и школа, в которой отец проработал всю жизнь, и учителя, и бывшие ученики. Приходили соседи и просто знакомые, молча стояли возле гроба, потом так же молча уходили. И Ната была рада, что ее никто в эти печальные дни ни о чем не расспрашивал, не тревожил словами, которые произносят всегда в подобных случаях.

   Последнюю ночь Ната провела возле отца. Она внимательно вглядывалась в его лицо, стараясь запечатлеть в памяти дорогие черты. Сейчас отец был на себя не похож. Во время долгой болезни он исхудал. Воротник купленной заранее новой рубашки оказался великоватым, и Ната осторожно поправила его. Морщины на лице отца обозначились еще резче, отчего он выглядел так, как никогда не выглядел при жизни: незнакомым и очень строгим. Да и руки, которые часто обнимали единственную дочь, уже не казались руками родными, теплыми и ласковыми. Сейчас они были усталыми и словно застывшими. Как больно и страшно терять того, кто тебе бесконечно дорог! И мысли, что уже никогда отца не будет рядом, приводили ее в ужас. Раньше Нате казалось, что за время тяжелой болезни она смогла смириться с его скорым уходом, но все оказалось иначе: осознание неизбежного и его свершение – понятия совершенно разные.

   Когда все было кончено, Ната и Сергей вернулись в дом. Она прошла в комнату, села на диван и устало прикрыла глаза. Сергей устроился рядом. Оба молчали. Да и о чем было говорить, если они с детских лет умели понимали друг друга без слов? Потом Ната положила голову ему на плечо, потому что он был единственным человеком на земле, с кем она могла разделить свою боль. Сергей, прижимая девушку к себе и тяжело вздыхая, вытирал платком ее мокрые щеки, шептал какие-то, наверно, нужные слова, и ему больше, чем когда-либо, хотелось остаться с ней, такой несчастной, такой одинокой и по-прежнему любимой.

   Мать в эти дни, словно что-то чувствуя, была непривычно тиха. В ночь перед похоронами Ната привела ее в комнату, где лежал отец. Она хотела дать ей возможность последний раз увидеть мужа. Но все было напрасно: мать даже не узнала того, с кем прожила долгие годы.

   На другой день Ната вновь побывала на кладбище. Она долго стояла возле могилы, плакала и просила у отца прощения. За что? Она и сама не знала, но чувство какой-то вины и понимание того, что уже ничего невозможно исправить, наполняли душу горечью. Неожиданно заморосил холодный дождь. Пора было возвращаться в обыденность, пора было учиться жить без отца.

   Вечером пришел Сергей. Они долго сидели на кухне, на столе стояли чашки с остывшим чаем, было грустно. Сергей держал руки Наты, гладил ее холодные пальцы. Она же чувствовала себя такой уставшей и опустошенной, что сомневалась, сумеет ли сказать ему те слова, которые сказать было просто необходимо.

   – Может, я побуду еще немного? – спросил он, когда Ната выразительно посмотрела на часы.

   – Не беспокойся, со мной все будет хорошо, – успокоила она Сергея. – Ты должен знать, что я благодарна судьбе за такого друга: ты всегда был рядом, всегда готов был помочь. Спасибо за все. Не знаю, как буду справляться со всем сама.

   – Сама? Был? А почему был? Я никуда не собираюсь уезжать, – попытался Сергей пошутить, но в его голосе послышалась тревога.

   – Мы уже взрослые люди, Сережа, поэтому давай сегодня поставим в нашей истории точку. Ты сам понимаешь, что ничем хорошим это не кончится. Я хочу изменить свою жизнь, тебе тоже давно пора остепениться, но пока мы рядом, сделать это невозможно.

   – Почему ты именно сегодня заговорила об этом? – удивленно спросил он.

   – Как ты не понимаешь, – устало ответила Ната, – если раньше забота о семье любимого учителя еще как-то могла оправдать твои частые появления в этом доме, то теперь все изменилось, ведь отца больше нет.

   Сергей сжал пальцы девушки.

   – Хочешь, я сегодня останусь насовсем? – спросил он. – Решайся, а? Сколько можно откладывать? И не бойся: обратной дороги для меня уже не будет.

  Эти слова она слышала уже не в первый раз, поэтому лишь горько улыбнулась,

   – А утром явится твоя жена с детьми... Сережа, милый, ты забыл, где я работаю, мне такой скандал ни к чему. И уехать мы никуда не можем: на моих руках мама. Нет уж, давай попробуем пока не встречаться, а дальше будет видно. Может, у тебя все наладится в семье, а может, у меня хоть что-то изменится.

   – Ната, как это понимать? – он, кажется, начинал сердиться. – Ты не хочешь меня видеть? Поверить не могу...

   – Я только хочу, чтобы мы перестали терзать друг другу душу, – перебила она. – Пойми же, наконец, я больше этого не вынесу, нет сил. Просто нет сил...

   Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Сергей смотрел на ее вздрагивающие плечи, на тонкие дрожащие пальцы и не находил слов, которые могли бы хоть что-то изменить, хоть как-то утешить любимую женщину. Получалось так, что он, принеся ей немало горя когда-то, продолжает это делать и сейчас. Может и права Ната, предлагая перестать мучить друг друга? Он еще посидел какое-то время, потом, не прощаясь, поднялся и вышел в темноту холодного вечера: продолжать разговор и принимать хоть какие-то решения в этот день не имело смысла.

   Улица была безлюдной, и только на перекрестке он заметил стоящего у обочины пса. Был он, видимо, из тех, которым по какой-то неведомой причине не досталось в этой жизни и малого кусочка земного счастья, из тех, которые уже не ждут от нее ничего. И сейчас бездомный пес, понуро опустив морду, одиноко стоял на холодном ветру, безропотно принимая все уготованное судьбой.

   Сергей подошел к бедолаге ближе и молча встал рядом. Стояли они так достаточно долго, пока он вдруг не вспомнил о лежащем с утра в сумке пакете с бутербродами. Он вытащил их и положил возле собачьей морды. Пес, уже давно, видимо, разучившийся чему-либо удивляться, тут же жадно принялся за еду, а Сергей так и остался стоять обок, глядя на уходящую вдаль черную ленту дороги и совсем не по-весеннему темное небо. Хотелось громко закричать, завыть, что-нибудь разбить, растоптать, превратить в пыль, наконец, лишь бы разрушить эту темноту и безысходность, но он почему-то ничего так и не сделал.

   ***

   Егор появился у Наты, как и обещал, в пятницу вечером. Он не знал, чего ему ждать от этой встречи, поэтому и был несколько удивлен, услышав ее слова.

   – Рада тебя видеть. А я попросила соседку посидеть с мамой. Часа два – три, пока они смотрят фильм, у нас есть.

   – Может, поужинаем где-нибудь? – предложил Егор. – Показывай дорогу.

   – Ах, – улыбнулась Ната, – только не в поселке. Здесь кругом мои ученики. Завтра вся школа будет знать.

   – Не бойся! Обещаю, что мы не напьемся, не будем целоваться на глазах у всех и танцевать голыми на столе.

   – Нет и нет! – Ната засмеялась и отрицательно покачала головой. – Вам, мужчинам, никогда верить нельзя: обманите.

   – Ну да, мы такие, – охотно поддакнул Егор.

   – Немного дальше по дороге есть придорожное кафе. Может, туда?

  Егор спорить не стал: какая, собственно, для него разница, главное – девушка этого хочет. Хорошо, если там будет тепло и покормят сытно. Однако, не это занимало его мысли: сегодня Ната была совершенно иной, приветливой и раскованной, что ли. Это настораживало.

   Они миновали поселок и выехали на трассу.

   – Знаешь, – Егор посмотрел на девушку, – ты своей веселостью меня не обманешь. Что-то случилось? Только не отрицай, я же вижу.

   – С чего ты взял? – она тяжело вздохнула, и он убедился в правильности своего предположения.

   – Ты похудела, на лице одни глаза остались, и выглядишь уставшей.

   Ната долго молчала. Он взглянул на нее и чертыхнулся: она тихо плакала. Слезы текли по лицу, но она их не вытирала, просто сидела в той же позе, безвольно опустив руки на колени. Быстров прижался к обочине и остановил машину.

   – Что случилось? Я тебя обидел? Сделал что-то не так или сказал что-то не то? – спросил он упавшим голосом.

  Она по-прежнему молчала, а Егор не знал, что сделать, чтобы больше не видеть этих слез.

   – Ната, да что случилось? Не молчи! – взмолился он, осторожно коснувшись ее руки.

   Ему захотелось обнять девушку, но он не посмел. Наконец она смогла выговорить:

   – Весной папу похоронила, мама больна, а я просто-напросто устала жить.

  И все же он ее обнял. Она же, доверчиво прижавшись к нему, такому большому и сильному, продолжала тихо плакать, а Егор молча гладил ее плечи, волосы. Постепенно девушка успокоилась, отодвинулась и попросила:

   – Отвези меня, пожалуйста, домой.

  Он вытащил упаковку салфеток и положил ей на колени.

   – Возьми.

   – Прости, я все испортила, – голос девушки звучал виновато. – Просто никто никогда почему-то не спрашивает обо мне. Спрашивали о здоровье папы, спрашивают о здоровье мамы, а обо мне – никто. Словно меня и нет. И подруг нет, и друзей тоже нет, потому что времени на них тоже нет.

   – Иди ко мне, – пробормотал Егор, вновь притягивая Нату к себе, а она и не противилась. Машины шли и шли по трассе, стал накрапывать дождь, а они все так же сидели, прижавшись друг к другу, и никто не хотел первым разомкнуть объятья.

   Потом Егор почувствовал на шее ее теплое дыхание и услышал шепот.

   – Ты обнимал меня, когда я проснулась.

   – Какой плохой мальчик! – тоже почему-то шепотом отозвался он.

   – И мне это нравилось.

   – А девочка-то, оказывается, умная! – улыбнувшись, хмыкнул он.

   – И уходить совсем не хотелось.

   – Так зачем же ушла?

   На глупый вопрос вряд ли стоит ожидать умный ответ. Об этом он, конечно же, знал. А ушла, если уж говорить серьезно, потому что он ей никто и звать его никак. Помог – и спасибо. Вот поэтому и удивился, когда вновь услышал шепот.

   – Боялась, наверно, влюбиться.

  И зачем она так? Странный переход от слез к непонятной для него пока игре озадачил Егора.

   – Уже не боишься? – грубовато спросил он, ожидая, что вот сейчас она рассмеется и обратит все сказанное в шутку.

  Он, разумеется, тут же рассмеется тоже, потому что такого финального аккорда после встречи Нового года не ожидали ни он, ни она.

   И снова Егор услышал то, чего не ожидал.

   – Нет. Уже не боюсь. Решила: пусть будет так, как будет.

  Она вновь отстранилась и добавила упавшим голосом:

   – Прости. Не могу поверить, что сказала это. Глупо, правда?

   – Сейчас же посмотри на меня, – он все еще боялся поверить словам Наты, – сейчас же посмотри на меня.

  Она подняла голову...

   Дальнейшее потом вспоминалось с трудом, потому что все его желания, мечты, надежды последнего времени словно сосредоточились на ней, этой почти незнакомой девушке, и замены этому чувству не существовало в природе.

   Дождь то переставал идти, то начинал накрапывать снова, но они этого не замечали. Он продолжал обнимать ее и у калитки, а ей впервые в жизни было совершенно безразлично, увидит их кто-то или нет. Наконец она попыталась высвободиться из его объятий.

   – Прости, Егор, прости, но мне уже давно пора быть дома.

  Он, вздохнув, опустил было руки, но тут же опять прижал ее к себе. Будь его воля, увез бы уже сегодня Нату к себе. И не пришлось бы прощаться в десятый, наверно, раз. И да, кажется, все нужное было сказано. Обещал приехать, как только сможет. В последнее время и ночевать частенько приходилось в кабинете: запускали новый цех, начальство торопило, обещая компенсировать все позднее. Как это было все некстати! Но он найдет время, обязательно найдет.

   Ната была уже за калиткой, когда Егор остановил ее.

   – Чуть не забыл! Запиши мой номер телефона. И звони, слышишь, звони. Я буду ждать.

  Она растерянно похлопала ладонями по карманам куртки.

   – Кажется, телефон дома оставила. Но я все-таки математик, говори, запомню.

  Потом Ната последний раз улыбнулась, шутливо помахала рукой и торопливо зашагала по дорожке.

   – Погоди, – опять окликнул Егор, – я запишу твой номер.

   – Позвоню первой, обещаю, – услышал он в ответ и увидел, как она торопливо поднялась на крыльцо.

  А Егор еще какое-то время постоял у калитки, дождался, пока появится свет в одном из окон, и лишь потом медленно побрел к машине.

   В салоне все еще витал нежный и едва уловимый запах духов Наты, и от этого опять сладко защемило сердце. Быстров откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза, прокручивая в голове все, что произошло этим вечером. Усталость после рабочей недели словно куда-то исчезла, он ощущал себя молодым и полным сил. Егор, словно не веря всему произошедшему, удивленно покачал и, улыбаясь, медленно-медленно провел пальцами по губам. Потом завел машину и счастливо рассмеялся. Может и права была Татьяна Петровна, утверждая, что влюбленный человек все чувствует иначе?

   Ната с улыбкой на лице тихо вошла в дом. Мать уже спала в своей постели, соседка тоже посапывала на диване. Вещи матери, не вошедшие в чемодан, в беспорядке валялись по всей комнате. Сам же чемодан стоял возле кровати, чтобы, открыв глаза утром, можно было его сразу увидеть. Поезд уходил на рассвете, опаздывать было нельзя. Куда мать собиралась ехать, каждый день с завидным упорством наполняя чемодан вещами и засмотренными до дыр старыми журналами с картинками, дочь так и не смогла узнать, хотя одно время ей очень хотелось это сделать.

   Ната выключила все еще работающий телевизор, накрыла соседку пледом и отправилась в свою комнату. Там, не раздеваясь, прилегла на кровать, и стала думать о Егоре, о себе, о сегодняшнем вечере. Было немного стыдно за то, что первой призналась в своих чувствах. И пусть потом о любви не было сказано ни слова, но как волновали его искренняя радость от ее признания и осознание, что он тосковал по ней точно так же, как и она!

   Их первая встреча в новогоднюю ночь была какой-то нелепой, но время шло, а мысли о Егоре так и не собирались никуда исчезать. Иногда вечером Ната давала себе слово, что на следующий же день поедет к нему, поблагодарит за помощь, посмотрит в глаза почти незнакомого человека, увидит в них либо равнодушие, либо холодную вежливость и, наконец-то, успокоится.

   Но приходил день, решимость куда-то исчезала от понимания того, что нет у нее времени на личную жизнь, что ее проблемы – это проблемы только ее и ничьи больше. Правда, где-то рядом был Сергей, готовый помочь всегда и во всем. Но только с появлением в ее жизни Егора все, что ранее казалось логичным, а следовательно, правильным, вмиг оказалось перевернутым с ног на голову. И ее личный маленький мирок рухнул. Захотелось многого: перестать постоянно ограничивать себя временными рамками, начать дышать полной грудью и наконец-то просто стать счастливой женщиной.

   Он был нежен, как же он был нежен! Нате казалось, что она плавится от прикосновений рук и губ Егора, и это новое для нее чувство охватывало ее целиком, не оставляя сомнениям в правильности всего происходящего никакого шанса. От запаха его волос, вкуса кожи кружилась голова, тело казалось каким-то невесомым и уже ей не принадлежащим, и не было сил оторваться хоть на минуту от человека, внезапно ставшего таким родным и нужным. Ее время любить пришло, и она больше не хотела оглядываться на прошлое, не хотела задумываться о будущем, не хотела ничего откладывать на потом. Ничего! Потом будет потом, а она хотела жить сейчас, сию минуту.

   – Ната, Наточка, – как сквозь какую-то пелену доносился до нее голос Егора, – я рад, что мы встретились. С той ночи так и не перестаю о тебе думать. Вот как на свете бывает, а я и не знал. Даже не думал, что со мной такое может случиться. И я тебя никогда не оставлю, ты только всегда мне верь. Ты будешь мне верить?

   Он еще что-то говорил, в чем-то убеждал, целовал, прикасался к ней горячими жадными руками и снова целовал, а она, ошеломленная тем, что с ней происходит, смущенная своей, как ей казалось, излишней смелостью и напуганная силой своих чувств к Егору, почти не вникала в суть услышанного и лишь иногда послушно кивала головой.

   Успокоение приходило медленно. Ее опыт в делах любовных был так мал, что она уже и не знала, был ли он вообще. Ну, не считать же в самом деле приобретением опыта робкие поцелуи своего одноклассника? Сергею после выпускного вечера, когда он впервые осмелился поцеловать Нату, хотелось казаться знатоком в этом деле, но она-то видела, как от волнения у него дрожали руки, и понимала, что опыта набраться ему было просто не с кем. Уж она бы знала!

   Когда Сергей ушел в армию, девушка и мысли не допускала, что они могут расстаться, поэтому и держалась от парней на курсе подальше. Известие о женитьбе бывшего жениха не вызвало в ней желания найти ему замену, а когда боль в душе несколько утихла, то оказалось, что в глазах однокурсников она так и осталась немного странной девушкой, сторонящейся новых друзей и веселых компании. Так что опыт общения с противоположным полом у нее был явно маловат.

   Ната попыталась было отстраниться, но он не разжал рук.

   – Егор, я скоро с тобой совсем потеряю голову, отпусти, – смущенно прошептала она.

   – Скажи, что все это правда, что ты никуда не исчезнешь, – он, казалось, тоже до конца не мог поверить, что все, случившееся с ними сегодня, не сон.

  От этих слов и его неровного обжигающего кожу дыхания у Наты вновь сильно забилось сердце.

   – Черт возьми, не молчи! Просто скажи, что тебе нужен я. Нет, не так. Скажи, что тебе нужен только я.

   – Мне нужен только ты, – послушно повторила девушка и потянулась к нему. – Поцелуй меня за это.

   И Быстров поцеловал. Этот поцелуй не был похож на прежние: в нем были жесткость и страстность, в нем было обещание.

   – Ты этого хотела? – спросил он.

   – Именно! А знаешь, у меня от твоих поцелуев постоянно кружится голова, – прошептала она счастливым голосом и вновь прижалась к его груди.

  В эту минуту девушке больше всего на свете хотелось верить каждому сказанному Егором слову и каждому данному обещанию.

   ***

   Часы показывали полночь, когда они вернулись. Она уже почти заснула, но достаточно громкий стук в окно заставил вскочить с кровати. Ната догадывалась, кто это. И она не ошиблась. Сергей, покачиваясь, стоял на крыльце. Она колебалась всего минуту, потому что понимала, что без выяснения отношений он не уйдет. А утром, не приведи господь, разнесется по всей улице, что по ночам, будто мало ему дня, к ней женатый мужик шастает. Спящая в ее доме соседка, скорее всего, не промолчит. Ната накинула куртку и вышла. Сергей, как она и думала, был пьян.

   – Думаешь, мне нравится от мужиков слышать, как ты с новым ухажером у калитки обжимаешься? – спросил он злым голосом.

   Ната первый раз видела его в таком состоянии, поэтому испугалась и хотела было юркнуть в дверь, но он оказался проворнее и привалился к ней спиной.

   – Чего молчишь? Отвечай, подруга моя верная!

   – Сережа, – она попыталась говорить спокойно, – мы давно расстались. После смерти папы, помнишь? И тебя не касается, кто меня провожает до дома.

   – Я с тобой не расставался! Не дождешься! – тут же вскипел он. – Это ты со мной надумала расстаться. И дня не прошло, как ухажера нашла! А сейчас вот второго. Прежний-то чем не угодил? Его в дом не пускала, лапать себя не позволяла, и я молчал. А этого, наверно, уже завтра в постель пригласишь?

   – Замолчи! Сейчас же замолчи! У тебя жена и дети, я тоже хочу мужа и детей. И жить, как все люди живут, а не только вспоминать о том, что между нами сто лет назад было. Не я тебя бросила, не тебе меня винить.

   Она не хотела говорить всего этого, нет, не хотела. И если уж раньше не заводила об этом речь, то не стоило делать этого и сейчас. Вот только сказанного обратно не воротишь. А Сергей, конечно же, услышал то, что давно хотел услышать.

   – Мужа, значит, хочешь? И детей? Ну, наконец-то! Думал – не дождусь. Будет у тебя муж, и дети будут. Сколько захочешь, столько и родим!

   – Послушай, – взмолилась Ната, – я совсем не о том говорила, не о том...

  Но Сергея уже было не остановить.

   – Сейчас иду домой, говорю, что развожусь, и сразу к тебе. Вернусь через час, жди!

  Он торопливо сбежал с крыльца, а Ната вошла в дом и без сил упала на кровать. Она была расстроена тем, что так и не смогла объяснить Сергею, что первая любовь прошла, но жизнь-то осталась.

   Он не появился ни через час, ни через два. И Ната постепенно успокоилась, решив, что, выпив лишнего, он просто наговорил невесть чего. Сейчас, наверно, десятый сон досматривает, а проснувшись, ничего и не вспомнит. Девушка посмотрела на часы. Шел четвертый час. Скоро утро. Она закрыла глаза и провалилась в тяжелый сон.

   Проснулась от истошного крика стоящей у кровати соседки, открыла глаза и увидела, что в комнате светло, как днем.

   – Горим! – наконец-то разобрала она. – Мать выводи, а я за людьми!

  Накинув халатик, Ната бросилась в комнату матери. Та сидела на кровати и удивленно смотрела на языки пламени за окном. Дым уже просочился в помещение, дышать становилось все труднее, а мать упиралась, не желая покидать дом. С большим трудом Нате все же удалось ее вывести.

   Кое-кто из соседей уже стоял во дворе, кое-кто подбегал к дому, торопливо натягивая одежду. Никто не торопился тушить пожар, все понимали, что это дело бесполезное, если горит с четырех сторон. Ждали пожарных. Люди о чем-то говорили, качали головами.

   Ната, обняв мать, стояла поодаль и смотрела на огонь. Холода она не чувствовала и даже не обратила внимания, когда кто-то из соседей накинул ей на плечи пальто. Мать продолжала плакать и что-то бормотать, показывая пальцем на горящие стены: ей все еще было жаль оставленного там чемодана с вещами.

   А языки пламени продолжали и продолжали свою безумную пляску... С трудом отведя глаза от того, что когда-то было ее домом, Ната в какой-то момент обнаружила, что матери нет рядом. Она с испугом начала вглядываться в толпу наблюдающих за пожаром соседей и вздохнула с облегчением, когда увидела ее там. Старушку успокаивали бывшие подруги, а она, не слушая их, все смотрела и смотрела на рыжее беснующееся пламя.

   В следующую минуту Ната увидела мать совсем рядом с дверью. Огонь, по-видимому, ее не испугал, и она смело шагнула за порог, туда, где остался старательно собранный в дорогу чемодан. Все произошло очень быстро, никто такого не ожидал, поэтому даже и не пытался ее задержать.

   Ната, отталкивая людей, стоящих на ее пути, с криком бросилась вслед, но чьи-то крепкие руки не позволили ей этого сделать. Мать скрылась в огне, а она, потеряв сознание, повисла на руках удерживающих ее соседей.

   ***

   Сергей вошел в дом. Дети уже давно спали, только на кухне горел свет: жена никогда не ложилась, если его не было дома. Он сел у окна и посмотрел на ту, с которой прожил ни один год. Она что-то шила, поэтому лишь коротко взглянула на мужа и продолжила свою работу.

   – Ухожу, – решительно сказал он, – совсем ухожу. Возьму только кое-какие вещи. От детей не отказываюсь, деньги буду приносить. Не веришь слову – подай на алименты.

   – К ней? – спросила жена, по-прежнему не отрываясь от работы.

   – К ней, – охотно подтвердил Сергей. – Давно было пора.

   – Не пущу.

   Голос жены был обманчиво спокоен, но Сергей-то знал, что это не значит ничего: без слез, истерик, битья посуды и угроз она обойтись не сможет. Но страшило его не это. Жена воспитывалась в детском доме, поэтому главным желанием для нее было обретение дома, мужа, детей, а то, что она считала своим, никому и ни при каких условиях отдавать не собиралась. Никогда! И Сергей знал, что переход от слов к реальным боевым действиям будет быстрым. А о том, что она может предпринять, он боялся и думать. В памяти еще жива была история их женитьбы.

   Сергей нашел в коридоре свой старый рюкзак, покидал в него кое-какие вещи и направился к двери. Все это время жена молча ходила за ним следом, и это выводило его из себя. Он был зол, чувствовал себя усталым и все еще не совсем трезвым, поэтому с удовольствием бы посидел на диване или даже прилег на минутку, но мысль о том, что Ната ждет, что сегодня для них начнется новая счастливая жизнь, не позволяла этого сделать.

   Сергей толкнул дверь, предвкушая, как холодный воздух остудит его тяжелую голову, но она оказалась закрытой. Он и не заметил, когда жена это сделала.

   – Дай ключ, – обратился он к ней. – Где этот чертов ключ?

  Она все так же молча смотрела на него и улыбалась. Спокойно и чуть насмешливо, будто говорила: « Делай, что хочешь, но будет так, как хочу я». Это было то, что он ненавидел в ней больше всего: уверенность в безграничной власти над тем, кого она уже один раз научила послушанию. Воспоминание о пережитом унижении привело Сергея в ярость.

   Он понимал, что не стоило бы этого делать, но сдержаться уже не смог и ударил ее ладонью по лицу. Ударил хлестко, не жалея, чтобы стереть, наконец, эту мерзкую самодовольную ухмылку. Женщина, казалось, только этого и ждала, потому что тут же закричала тонким пронзительным голосом, запричитала так, словно ее убивают.

   Сергей, пытаясь сломать замок, бился в закрытую дверь, пока его не остановил громкий детский плач. Он обернулся. Двое сыновей стояли на пороге комнаты, испуганные детские лица были мокрыми от слез.

   – Замолчи, наконец! – крикнул он жене. – И угомони детей!

   – Это твои дети, – голос жены был опять спокоен, словно и не она истошно кричала минуту назад. – Успокой их сам. У меня еще дела.

   Она ушла на кухню, а Сергей был совершенно уверен, что на ее лице цвела все та же мерзкая ухмылка. Делать ничего не оставалось: он молча сгреб в охапку мальчишек и унес их в комнату. На диване втроем было тесновато, но дети так доверчиво прижимались к отцу с двух сторон, что это казалось сущей ерундой. Сергей и не заметил, как уснул.

   Осенью светает поздно, потому что даже в предутренние часы ночная тьма не торопится уползать на отдых в свое логово. Ночь – время ее торжества, торжества мрака над светом. И ей жаль, что оно не продлится вечно: выпадет снег, и все вокруг изменится до неузнаваемости. А пока власть была в ее руках.

   По улице торопливо шла женщина. И хотя дорога была еще пустынной, она старательно огибала места, скудно освещенные желтым светом фонарей. Женщина устала, потому что вес полной канистры явно не был рассчитан на женские силы. Калитка нужного дома оказалась открытой, и она, никого не опасаясь, проскользнула в темноту двора. Она знала, что хозяйский пес уже давно никого не встречал заливистым лаем: он был стар и жил в доме. Женщина открыла канистру.

   Лишь у двери дома она на минуту замешкалась, раздумывая, выплеснуть или нет на нее остатки бензина. И только мысль о том, что в доме находилась и ни в чем не повинная безумная старуха, не дала этого сделать. Женщина прислонила канистру к стене, отошла от нее на несколько шагов и достала спички.

   Домой она почти бежала, так ни разу и не оглянувшись на содеянное. Отдышавшись, старательно вымыла руки и только потом заглянула в комнату, где спали дети и муж. Она поправила сползшее на пол одеяло, расстегнула пару верхних пуговиц на рубашке мужа. Это была ее семья, и она никому не даст ее разрушить.

   Сергей проснулся поздно. С удивлением посмотрел на спящих рядом детей, припоминая, как же он оказался здесь. То, что всплыло в памяти, заставило его обхватить голову руками и застонать. Он, стараясь не разбудить мальчишек, осторожно встал и вышел из комнаты. Жена уже хлопотала на кухне. Не глядя на нее, Сергей прошел в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он собирался как можно скорее пойти к Нате, чтобы объяснить, почему не смог вернуться раньше.

   Из зеркала на него смотрел незнакомый мужик в мятой рубашке. Его опухшие глаза, всклоченные волосы и неопрятная щетина могли не хуже хозяина рассказать о проведенном накануне вечере. Сергей грязно выругался и начал скидывать пропахшую потом и винными парами одежду. А еще через полчаса он, уже в куртке, зашел на кухню. Жена по-прежнему не обращала на него никакого внимания, и это радовало. Сергей выпил подряд два стакана воды, подхватил стоявший возле двери собранный им прошлой ночью рюкзак и молча вышел.

   Утро было так себе, серенькое, промозглое, холодное. Сергей поежился. Уже у калитки его окликнул сосед.