Текст книги "Рассказы веера"

Автор книги: Людмила Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Людмила Третьякова
Рассказы веера

В оформлении обложки использован

портрет графини Л. А. Кушелевой-Безбородко

работы В. И. Гау

Вместо предисловия

                                       

 
При ярком блеске дня ваш веер темно-серый
На письменном столе лишь резкий диссонанс –
Забытая мечта несбыточной химеры,
Когда-то слышанный романс...
 
 
Но в час, когда зари погаснет луч последний
И в парке за окном зашелестят листы, –
Рассказы веера не призрачные бредни,
Не мимолетные мечты.
М. фон Эссен
 

Глава I. Пале-Рояль, или Выйти замуж за иностранца

1. Платье Розины

В октябре 1796 года в большом и могущественном семействе Строгановых произошло трагическое событие: неожиданно скончалась совсем молодая внучка одного из братьев знаменитой фамилии. Строгановы! Уже третье столетие они считались негласными хозяевами Сибири и всех ее богатств.

Смерть Елизаветы Шаховской, единственной наследницы огромного состояния, потрясла общество внезапностью и необъяснимостью. Ни безутешная мать, ни близкие усопшей не пытались объяснить случившееся болезнью или несчастным случаем.

Это только подливало масла в полыхавший огонь слухов и домыслов. Однако ни по горячим следам этой трагедии, ни по прошествии десятков лет после нее Строгановы никогда не касались этой темы. Они как будто объединились в желании предать горестное происшествие вечному забвению или, на крайний случай, предоставить любопытствующим думать по этому поводу все что угодно.

Надо признать: несмотря на хранимое Строгановыми молчание, все-таки хватало вполне достоверных фактов, чтобы приподнять завесу тайны. Высказывалось несколько версий гибели молодой женщины, причем каждая выглядела правдоподобной. Но как это часто бывает, всякий раз недоставало какой-то детали, последнего штриха, который представил бы трагическую картину абсолютно понятной и ясной.

Порой создается впечатление, что далеко не всем Строгановым могли быть известны причины трагедии. Да и все ли досконально знал о том ближайший к усопшей человек – ее мать?

Тайна так и осталась неразгаданной и, казалось бы, была обречена кануть в Лету.

Но подумаем, сколько грандиозных событий перепахали российскую жизнь с той далекой осени 1796 года! Поневоле задаешься вопросом: почему же эта сугубо частная история – мало ли несчастий случается в семьях – не забылась? Отчего современники, описывая бурный исход XVIII века, который словно передавал зловещую эстафету следующему столетию с его войнами, гибелью сотен тысяч людей, – почему они считали нужным хотя бы упомянуть о несчастной судьбе богатейшей наследницы Строгановых? Было, видимо, здесь нечто задевавшее глубокие человеческие чувства. Эта история тревожила, как всякая неразрешимая загадка, которая, ускользая, не давала себя раскрыть.

Да что там современники! Спустя более ста лет краткое изложение трагедии, разыгравшейся в семействе Строгановых-Шаховских, поместил в своем уникальном историческом труде «Русские портреты XVIII и XIX столетий» великий князь Николай Михайлович Романов. Его пятитомник содержит около пятисот портретов знаменитых личностей, «составлявших и приумножавших славу России».

Казалось бы, в эту копилку национальной памяти могли попасть люди исключительные, особого ума и таланта. А тут – молоденькая женщина, ничем особенно о себе не заявившая.

Однако автор мало того что рассказал о Елизавете Шаховской, он уделил ей места больше, чем некоторым государственным мужам, сподвижникам монархов и вельможам.

Великий князь не только с большой требовательностью отбирал «персонажей» для своего труда, но и сведения о каждом дополнял портретом. Так вот, рассказ о наследнице строгановских сокровищ он сопроводил тремя ее изображениями, которые словно тоже таят какую-то загадку, – совершенно очевидно, они не схожи между собой. Все это дает заинтересованному и сочувствующему читателю дополнительный повод для размышлений.

Так откуда же такая долгая память? Для чего одинокий голос безвременно погибшей женщины пробился к нам сквозь толщу лет? Не для того ли, чтобы вернуть к немодной нынче мысли, что за все богатства мира невозможно купить ни душевного покоя, ни простого человеческого счастья?

                                

Глядя на суровые стены первого дома Строгановых в Сольвычегодске, трудно предположить, какую искрящуюся, радостную красоту принесут они в дальнейшем на берега Невы. Как благородны и утонченны будут их мужчины. Как очаровательны, своенравны, ни на кого других не похожи их женщины – мастерицы превращать свою жизнь в увлекательный роман.

* * *

Строгановы – энергичные, напористые, предприимчивые – уже с летописных времен умели зарабатывать деньги. Достаточно сказать, что в середине XV века они могли позволить себе выкупить московского великого князя из татарского плена.

Дальше – больше. Семейство бралось за всякий промысел, всякое дело, как говорится, горело у них в руках. Торговали пушниной, рыбой, древесиной. Но золотой дождь пролился на них с приобретением права на разработку соляных копей.

Сейчас мы настолько привыкли к дешевизне и всегдашнему наличию этого продукта в продаже, что не замечаем его значения в повседневной жизни. В стародавние же времена соль на столе русского человека имела особое значение, приравнивалась к хлебу. Оба эти продукта – даже судя по поговоркам – становились синонимом устойчивого бытия. Нехватка соли, как и повышение на нее цены, вызывала напряжение в обществе, порой приводила к бунтам и кровопролитию.

Начав с небольшого соляного промысла, Строгановы скупали разработки «белого золота» у менее удачливых предпринимателей, вытесняли конкурентов и постепенно становились монополистами в этой исключительно прибыльной, не знавшей спада на спрос отрасли. В конце концов они стали единственными поставщиками соли, вывозя ее в Центральную Россию, во все крупные города государства.

Но и этого им было мало – они начали активно добывать железную руду, строить плавильные предприятия, вокруг которых заводские слободы разрастались в города. Жизнь здесь велась по сугубо строгановскому уставу, без оглядки на петербургскую власть.

Со всей страны Строгановы перевозили в свои владения молодые, перспективные семьи. Хлебопашцы и строители, оружейники и скотоводы, корабелы и токарных дел мастера, ткачи и охотники – все были нужны, всем хозяева помогали обустроиться при условии полнейшей самоотдачи и добросовестного труда. Тех, кто выказывал особые способности, отправляли учиться за границу.

Еще при Иване Грозном, щедро дарившем предприимчивому семейству сибирские земли, Строгановы уже были хозяевами двадцати городов, двухсот деревень и пятнадцати тысяч крепостных.

На свои деньги они возводили крепости, вооружали целые гарнизоны для «бережения от ногайских и других орд». Строгановы чувствовали себя хозяевами, причем вечными хозяевами этой земли, поэтому во всем, что здесь делалось, чувствовались их влияние, их рука.

Фамилия Строгановых становилась синонимом почти неограниченной власти. Им приходилось считаться только с одним конкурентом, от которого не удалось избавиться, – с Демидовыми.

«Богаче Строганова не будешь!» – такая появилась поговорка.

Однако никакие предпринимательские таланты не помогли бы Строгановым достичь невероятного финансового могущества, если б они с самого начала не заявили о себе как люди государственные. То есть понимающие российские нужды, готовые в трудный для страны час, как говорится, тряхнуть мошной. Возвышаться за счет богатств своей земли и не возвращать ей долг – такое и в голову не могло прийти. Вот почему русские государи благоволили к Строгановым: не за красивые глаза, а за славные дела.

А список этих дел длинен. Именно они, верные царевы слуги, снарядили Ермака для похода на Сибирское ханство. И терзавшие русский Север набеги кочевников прекратились. Иван Грозный предоставил Строгановым право беспошлинной торговли на вновь завоеванных землях.

Внутренних смут и переворотов Строгановы сторонились: стояли за законную власть – какую Бог послал. За это в XVII веке царем Василием Шуйским повелено было в грамотах величать Строгановых по имени и отчеству. Эти сибирские предприниматели простого происхождения получили право называться «именитыми людьми». Такое отличие даровалось исключительно членам строгановского клана и, как можно прочитать, «не применялось больше к кому-либо ни до, ни после них».

«Титул этот давал им право быть судимыми только царем, а не обыкновенными судьями, – читаем в "Истории родов российского дворянства", – что было, конечно, изъятием очень важным по тому времени».

Очень благоволил к Строгановым и Петр I. Испытывая нужду в инициативных, способных на большие щедроты людях, он видел в них свою опору. Его надежды оправдались: могучее семейство построило за свой счет несколько кораблей для русского флота. Издержек, конечно, это потребовало больших, но и награждал Петр воистину по-царски.

Если громадные угодья сибирской земли ранее использовались Строгановыми как арендаторами, то именно Петр выдал им грамоту о вечном пользовании. Теперь их владения походили на государство в государстве. И вправду, если принять во внимание, что в XVIII веке «именитым людям» принадлежало десять миллионов десятин, то это совсем не выглядело преувеличением: в Европе были страны и меньших размеров.

Недаром один из Строгановых – Александр Сергеевич, знаменитый меценат, создатель Казанского собора в Петербурге, – не шутя говорил, что захоти он уподобиться монарху, то со своим доходом завел бы в Пермском крае личное войско, собственную резиденцию с канцлером, камергерами, камер-юнкерами и прочими атрибутами монархической власти. А ведь ему принадлежала только треть владений деда, «именитого гражданина Григория Дмитриевича»! Даже последний из дореволюционных Строгановых – граф Сергей Александрович, умерший за границей в 1923 году, – до национализации являлся владельцем миллиона десятин земли.

Разумеется, в России существовало несколько семейств, отмеченных финансовым могуществом, такие как Шереметевы, Юсуповы, Разумовские, Демидовы, но никто из них не знал столь долгого, в несколько веков, непоколебимого процветания, наступательного движения вперед, желания и умения утвердить свое имя в самых разных областях жизни державы.

...Строгановы – истинные любимцы фортуны. Им постоянно везло чисто по-житейски: каждое поколение поставляло исключительно работоспособных, с неугасимым внутренним запалом мужчин. Сыновья оказывались достойными отцов. Далеко не безгрешные, как и все смертные, они отнюдь не сибаритствовали. А ведь стоит даже одному поколению пожить без забот, как возведенное предками здание финансового преуспевания начинает крениться. Сначала вроде бы чуть-чуть, почти незаметно, потом все более неотвратимо. И только когда признаки обрушения становятся очевидными, беспечные наследники хватаются за голову и начинают метаться в поисках спасения. Ан поздно! Лишь по счастливой случайности, которая, как известно, в каждое окошко не заглядывает, кому-то удается предотвратить крах. Строгановых сие миновало.

...Григорий Строганов первым из всего обширного семейства осел в Москве. Здесь он обзавелся домом в районе Таганской слободы, который стал самым поместительным частным строением Первопрестольной. Да и расположилась новостройка очень заметно – на бровке высокого холма. Отсюда Кремль был виден, как на ладони.

Казалось бы, столь великолепные хоромы никак не вязались с весьма скромной застройкой, где жил далеко не богатый люд – гончары, таганщики, кузнецы, каменщики. Однако новосел выказал себя человеком неспесивым и хлебосольным: его дом был открыт «не токмо друзьям его, но и всякого чина людям». За Григорием Строгановым закрепилась репутация «старателя для бедных».

                                                            

Это отец нашей героини Варвары Александровны Строгановой-Шаховской Александр Григорьевич. Его грудь украшает усыпанное бриллиантами изображение царя Петра – покровителя этих сибиряков-предпринимателей. На немолодом лице Строганова – сосредоточенность, энергия, думы о завтрашнем дне, в котором, несмотря на его роскошный кафтан и сундуки с золотом, не будет ни минуты для безделья и праздности.

Под стать ему оказалась и супруга Марья Яковлевна – пышнотелая, с соболиными бровями. Как и все Строгановы, она отличалась глубоким благочестием, брала к себе девушек-сирот, воспитывала, а потом выдавала с хорошим приданым замуж. Рядом со своим домом построила богадельню, которую содержала на собственные средства.

Все это не укрывалось от глаз обычных москвичей. И самые завистливые души смирялись в виду людей, которые при колоссальном богатстве думали о своей душе. Золото Строгановых не развратило.

Это понимали и ценили не только москвичи, но и государь. Петр не упускал возможности подчеркнуть свое расположение и к Строганову, и к его супруге. К примеру, самодержец строго-настрого запретил носить так называемое русское платье – только Марье Яковлевне это разрешалось. Не позволял Петр и возводить каменные церкви – все шло на строительство Петербурга. Однако на просьбу Марьи Яковлевны разрешить ей поставить храм именно каменный ответил согласием.

...В 1722 году Строгановым, предки которых, по одной из версий, были поморскими крестьянами, император даровал дворянское звание, что дало им возможность в будущем не только войти в самый избранный круг российской аристократии, но и породниться с самими Романовыми. Для этого, правда, должно было пройти изрядное время, но факт остается фактом: дочь Николая I, великая княгиня Мария Николаевна, вторым браком была за графом Григорием Строгановым.

По воле Петра I троим сыновьям «первого москвича» Григория Строганова – братьям Александру, Николаю и Сергею – был пожалован титул барона.

Российская аристократия, чьи боярские корни насчитывали не одну сотню лет, поначалу не без усмешки косилась на сибирских магнатов с непривычным русскому уху титулом. И вправду, глядя на старинные, начала XVII века, портреты с изображением полнотелых красавиц в кокошниках, расшитых жемчугом, и в парчовых сарафанах, с некоторым недоумением читаешь подпись – такая-то «баронесса Строганова». Однако надо отдать должное этому роду – авторитет и безусловное уважение общества были ими честно заработаны в преданном служении Отечеству: в мирном строительстве, в колоссального размаха благотворительности на благо культуры и науки, на полях сражений, где не щадилась собственная жизнь.

...Один из братьев «первых баронов» – Александр Строганов – был женат трижды. Сына-наследника, однако, он так и не дождался. Младшая дочка, Варвара, появилась на свет в 1748 году в браке Александра Григорьевича с Марьей Артемьевной, урожденной Загряжской.

Забегая вперед, скажем, что отсюда берет свое начало родство Строгановых с «пушкинской мадонной»: ведь девичья фамилия матушки Натальи Николаевны Гончаровой – Загряжская. И разумеется, не случайно в дальнейшем в самых разных ситуациях это родство даст о себе знать.

...Маленькой баронессе Варваре Александровне было двенадцать лет, когда умер ее отец. Его похоронили в московской церкви Святителя Николая Чудотворца (3-й Котельнический переулок).

Эта местность до сих пор удивительным образом сохранила дух далекого прошлого, который всяк попавший сюда не может не ощутить. Особую прелесть придает сбегающему к Москве-реке переулку светлый храм с высокой колокольней. С тех давних пор, как в этой местности обосновался Александр Григорьевич, его называют «строгановским».

Время, однако, шло, и маленькая баронесса превратилась в невесту, причем невесту богатейшую. Перечень всего движимого и недвижимого, что ей причиталось, занял бы не одну страницу: ведь только крепостных у ее батюшки на момент смерти имелось 15 926 человек.

Теперь Варваре Александровне по разделу с сестрами отошли колоссальные угодья с лесами, деревнями, тысячами крестьян. А земля-то фантастически была богата железной рудой, каменным углем, золотом, драгоценными металлами. Молоденькая баронесса стала полновластной хозяйкой 10 тысяч крепостных Юго-Камского завода, Усольских, Ливенских, Чусовских соляных и Крестовоздвиженских золотых промыслов, платиновых разработок... Несусветное богатство, скромно называемое приданым, избавило Варвару от всяких забот, связанных с карманом жениха. Главное, чтобы он обладал громким титулом. Ну что это, в самом деле, баронесса? И звучит-то не по-русски! Вероятно, оттого Варвара замуж не особенно спешила: все выбирала да примерялась. И наконец, нашла именно то, что хотела.

Ее избранником стал князь Борис Григорьевич Шаховской. Состоянием он похвастаться не мог, но принадлежность к одному из древнейших боярских родов искупала все.

                                                 

Когда рассматриваешь старинные женские портреты, приходишь к мысли, что надо родиться совсем уж дурнушкой, чтобы в такой парче, кружевах и в бесподобном головном уборе не производить должного впечатления. А супруга Александра Григорьевича Строганова, Мария Артемьевна, и от природы была хороша собой. О чем, видно, прекрасно знала: вот ведь и белые, прекрасной формы руки свои не забыла представить на портрете во всей их красе!

...В 1773 году княгиня Варвара Александровна Шаховская произвела на свет девочку, названную Елизаветой.

Самой матери было уже двадцать пять лет. В таком возрасте в те времена обычно имели уже несколько детей. Маленькой же княжне Елизавете Борисовне предстояло остаться единственным ребенком в семье.

Сведения о том, как складывалась семейная жизнь Шаховских, до нас не дошли. Но нельзя не заметить: муж княгини весьма тускло вырисовывается в воспоминаниях современников. Значил ли он что-либо в жизни Варвары Александровны? Или оставался, как принято было писать в подобных случаях, «фигурой малозаметной и лично ничем не примечательной»? Вполне вероятно, что супруги миром договорились не вмешиваться в жизнь друг друга и общались лишь в силу какой-либо необходимости.

Известно лишь, что муж Варвары Александровны скончался в весьма преклонном для той поры возрасте – семидесяти шести лет – и был похоронен во Владимирской церкви села Осташево Бронницкого уезда под Москвой. Возможно, у него здесь было поместье. Трудно сказать почему, но приходит на ум мысль об одинокой, не согретой присутствием близкого человека старости.

Про Шаховскую писали, что она с дочерью «долгие годы, много лет» жила в Париже. Видимо, ни родная Москва, ни Северная столица с тяжелым климатом не устраивали Варвару Александровну.

Как бы то ни было, Шаховской была уготована удивительная по своей насыщенности и разнообразию жизнь. Она стала свидетельницей целой череды судьбоносных для всей Европы и, конечно, для России событий. Читая об этом, и сегодня чувствуешь на себе обжигающее дыхание прошлого – его блеск и жестокость, славу и бессилие, его способность рождать героев и развязывать руки отпетым негодяям. Немало из этих людей повидала Шаховская, так или иначе они оказали влияние на судьбу и ее, и тех, кто был ей дорог, – в первую очередь обожаемой дочери. Не ради ли того, чтобы ее маленький идол, ее кумир – Елизавета – жила сказочной жизнью, оплаченной строгановским золотом, жизнью принцессы, вдали от русских холодов и неурядиц, выбрала княгиня Шаховская прекрасную Францию?

                                      

Облюбовав для жительства в Москве Гончарную слободу, Строгановы взяли своего рода попечительство над этим далеко не самым фешенебельным местом. Очень скоро, щедро помогая бедным, больным, старикам, они прослыли благодетелями среди местных жителей, подавая пример истинной богобоязненности и христианского отношения к ближнему. Построенную ими церковь в 3-м Котельническом переулке до сих пор называют Строгановской. Много видели эти стены. То иноземные, то собственные варвары наносили им, казалось, смертельные раны. Но они снова поднимались с благородным спокойствием и твердостью, продолжая вершить свое святое дело.

...Кто, отправляясь в Париж, думает о грядущих опасностях? Ведь, кажется, этот город построен специально для того, чтобы каждый человек еще острее ощутил, как это прекрасно – жить!

Когда княгиня Шаховская с дочкой прибыла в Париж, она убедилась: одиноко им с Лизой не будет – берега Сены уже давным-давно облюбовали соотечественники. Одни наезжали по служебной надобности, другие – из желания ознакомиться со здешними красотами, а некоторые жили долгими годами, лишь изредка наведываясь на родину.

Париж уже не удивлялся капиталам, какие сюда привозили и тратили русские. Здешняя аристократия смирилась с тем, что перещеголять их невозможно. Графини, маркизы, виконтессы бледнели от зависти, разглядывая туалеты северных красавиц. Какие у них украшения! Какие экипажи, лошади! Как легко они расстаются с деньгами! Нет, французский муж не способен на такие жертвоприношения и наверняка потребовал бы от супруги поуменьшить прыть.

А какие балы в честь всяческих событий задавали в нанятых особняках русские парижане! В отличие от местных снобов, не подпускавших к себе «чужаков», здесь было можно встретить путешествующих купцов-миллионщиков, студентов, присланных на выучку, представителей духовенства местной православной церкви, докторов, банкиров, случайных паломников, годами собиравших деньги на вояж в Париж.

Разумеется, всяк за столом знал свое место, но едва ли кто уходил огорченным: в парижских домах русской знати гостям предлагалось одинаковое меню. Выражение servis a la russe – «угощение по-русски» – надолго прижилось среди парижской аристократии.

...Познакомившись со многими представителями самого изысканного общества, Шаховская особенно коротко сошлась с княгиней Натальей Петровной Голицыной, проживавшей здесь с семейством.

Ничто так не сближает женщин, как одинаковые воззрения на семейные ценности. В этом-то сходство между ними обнаружилось полное. Обе очень заботливые и любящие матери, они с большой прохладцей относились к своим мужьям и не позволяли им занять сколь-нибудь заметное место в их жизни.

При решении разного рода проблем голоса супругов и Шаховской, и Голицыной оставались чисто совещательными. Личные капиталы подруг давали им эту восхитительную возможность.

Вполне усвоив стиль жизни, принятый в парижском обществе, Шаховская прекрасно ездила на лошади, а когда появлялась на увеселениях знати, затмевала здешних модниц изысканностью туалетов и обилием бриллиантов невиданной величины.

Театры, балы, поездки на охоту, пикники в очаровательных уголках природы – всюду княгиня оказывалась в центре внимания, а если и уезжала с дочерью путешествовать по Европе, то в Париже, этом вселенском Вавилоне, сразу чувствовалось ее отсутствие.

Между тем мать и дочь Шаховские, появившись в европейских столицах, так же как и в Париже, быстро обзаводились знакомствами, вплоть до самых высоких – с членами владетельных семейств.

Эта круговерть, полная новизны и удовольствий, казалось, не оставляла времени княгине Шаховской подумать о своем хозяйстве в России.

Дело, однако, обстояло совсем не так. Огромное отцовское наследство требовало глаз да глаз – это Шаховская знала твердо, как «Отче наш». Беспрерывно из Сибири в Париж, из Парижа в Сибирь на тройках катили управляющие, а то и просто доверенные люди, привозившие хозяйке свежую информацию, отчеты о состоянии дел и прочие бумаги.

Резонен вопрос: а не могло ли здесь быть подтасовок, приписок и прочей «липы»? Ну как не воспользоваться отдаленностью хозяев, чтобы не пополнить собственный карман? Такие вещи происходили, конечно, сплошь и рядом, нанося владельцам порой невосполнимый ущерб. Но случалось это, что странно, обычно под носом хозяев. Достаточно вспомнить, как нагло обирал, нисколько не таясь, управляющий Михайловского Пушкиных – людей бесхозяйственных и доверчивых, которые и жили-то отнюдь не в Париже.

Одним словом, кто дает себя обмануть, тот за это и расплачивается. Шаховская такой вовсе не была. В ней присутствовали фамильная практичность, аккуратность и предприимчивость. Не довольствуясь докладами поставленных на хозяйство людей, она не раз обращалась за помощью к своим знакомым по Петербургу, которые, надо полагать, не только из дружеских чувств, но и за материальное вознаграждение отправлялись в сибирские владения княгини, где имели полную возможность оценить истинное состояние дел, и извещали обо всем свою доверительницу.

Старинные архивы хранят не только дневники и переписку давно ушедших людей. Осталось множество деловых бумаг, с отменной очевидностью доказывающих, что даже очень и очень богатые люди умели считать деньги и отличались крайней экономией в тратах.

К примеру, в счетах сверхбогатых Юсуповых всегда указывалась не только копейка, но и ее половина, и даже четверть. Отправлявшемуся, скажем, в Первопрестольную из подмосковного имения Архангельское человеку, который вез туда всякую сельскохозяйственную всячину, выдавалось на двое суток не больше и не меньше как 82 копейки «командировочных». В этой сумме все было учтено досконально, и любой малейший перерасход исключался.

Конечно, излишняя экономия оборачивалась порой грандиозными убытками. В том же Архангельском однажды случился опустошительный пожар из-за того, что хозяин приказал топить печи накопившимися опилками – затея отнюдь не безопасная.

В пользу же того, что большое хозяйство и большое состояние – дело многохлопотное, требующее сил, внимания, умения приспосабливаться к меняющейся жизни, свидетельствует тот факт, что к началу XX века семейств, сохранивших свое могущество, можно было перечесть на пальцах одной руки.

Строгановская же предприимчивость, которая всегда приносила замечательные результаты, была присуща всем поколениям семьи. Этот род дал весьма деловых женщин. К ним принадлежала и княгиня Варвара Александровна. Казалось бы, живи да наслаждайся красотами Парижа вместе с обожаемой дочкой-подростком: княжне Лизе в 1785 году исполнилось двенадцать лет.

* * *

В том же году Шаховская подала бумагу на высочайшее имя. Через своего поверенного Захара Буйновского она просила императрицу Екатерину II разрешения «по реке Чусовой, на впадающей в оную по течению с левой стороны речки Лысьвы, построить новый завод о двух домнах, с потребным числом молотов, с фабриками и с прочими строениями».

Местность, где стояли три-четыре курные избы с двумя десятками обитателей, была выбрана конечно же не случайно. На эту глухомань возлагались большие надежды: совершенно ясно, что тот, кто нашел здесь руду, обратил внимание и на ее особые качества. Без веских доводов опытных людей княгиня едва ли отважилась бы на такие крупные траты, как строительство металлургического завода.

Быстрота, с какой Шаховская получила ответ, просто изумляет. Ни телеграфной, ни телефонной, ни тем более мобильной связи тогда и в помине не было – только мускульная сила резвых лошадей да сноровка кучера!

Но этого оказалось достаточно, чтобы через две недели со дня подачи в Петербурге прошения Шаховской Пермская казенная палата издала указ о том, что ей разрешалось «в собственных ее дачах... на реке Лысьве построить новый завод о двух домнах, с потребным числом молотов, с фабриками и с прочими строениями».

Не исключено, что она, несмотря на долгую, изматывающую дорогу, сама приезжала на закладку завода. А 19 августа (1 сентября по новому стилю) началось строительство. Эта дата считается днем рождения Лысьвенского завода и поселка, который в 1926 году получил статус города.

В нынешней Лысьве имя его основательницы спустя долгие десятилетия забвения произносят с уважением. Благодаря Шаховской, «Хозяйке медной горы», как ее называют местные жители, небольшой город Пермской области России известен во многих странах мира. А заговорили о лысьвенской стали и железе потому, что с самого начала технология производства здесь опережала все достижения тогдашней металлургии.

Не только в России нарасхват шло лысьвенское железо, где на каждом листе была оттиснута голова единорога – торговая марка завода. Заграница тоже по достоинству оценила продукцию предприятия, затерянного на бескрайних сибирских просторах.

В 1900 году на Всемирной выставке в Париже лысьвенская кровельная жесть, покрытая цинком, была удостоена гран-при – Большой золотой медали. О высокой репутации завода свидетельствует и тот исторический факт, что именно его продукция пошла на покрытие крыши собора Парижской Богоматери и здания английского парламента. Когда спустя сто лет это здание решили отремонтировать и исследовали состояние крыши, то признали: лысьвенскому металлу никакая коррозия не страшна.

...«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», – писал поэт. Но и как «дело» отзовется – тоже трудно предвидеть. Однако тот день, когда княгиня Шаховская, перечитывая донесение своих сибирских корреспондентов, все же решила – заводу быть, сыграл в непростой истории России благую роль.

Поразительный факт, известный, вероятно, немногим! В годы Великой Отечественной войны предприятие, основанное Варварой Александровной, помимо снарядов, броневых щитков для самолетов делало то изделие для фронта, которое не выпускал более никто. Каски – знаменитые лысьвенские каски! Завод всю войну оставался их единственным производителем.

Чтобы получить особую сталь для солдатской каски, да в кратчайшие сроки, специалисты дневали и ночевали возле мартеновских печей. Каждый новый образец отстреливали из боевой винтовки. Углубление от пули не должно было превышать трех миллиметров. Помимо этого усовершенствовали форму каски. Если под микроскопом обнаруживали хоть малейшую трещину, вся партия шла на переплавку.

И все-таки Лысьва победила! Защитные свойства металла, идеальная конфигурация каски внесли свой вклад в общее дело – дело победы над врагом.

Остается сказать, что ничего подобного по своим характеристикам в арсенале европейских армий не было. И недаром, как говорили, немецкие солдаты вели охоту за лысьвенской каской.

...Спустя много десятилетий после окончания Великой Отечественной войны по Сибири гастролировал московский цирк. График был крайне напряженный: давали по два-три представления в день.

И вот в гостиницу к популярнейшему артисту Юрию Владимировичу Никулину нагрянули лысьвенские поклонники и попросили встретиться с жителями в местном Доме культуры, то бишь устроить что-то вроде творческого вечера. Никулин взмолился: «Устал отчаянно – уже больше месяца колесим по Сибири. Ей-богу, на ногах еле стою! Да и простудился». Но тут в разговоре кто-то упомянул о каске, которую делали в лихую годину. Никулина, солдатом прошедшего всю войну, словно током ударило: «Да что же вы мне раньше не сказали! Ваша каска мне не раз жизнь спасала. Я в ней осажденный Ленинград защищал. Едем – буду выступать!»