Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Людмила Сурская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 8

Накинув ночной халат, Таня позвала Марфу, велев всё убрать, забрала добермана и отправилась в ванную. Шла, радуясь тому, что как здорово кто-то придумал эти мыльни. Купаться в них куда приятнее, чем в лоханях или корытах, которые таскались в комнаты и вытаскивались обратно, оставляя после себя следы и беспорядок. Вот если б это ещё было в самой спальне или рядом с ней, то прелестнее не было бы ничего на свете. Папа обещал расстараться. Значит, когда-нибудь так и будет, а Тани не терпится уже сейчас пожить в той жизни, она бы избавила её в этой ситуации от сложности с купанием Сержа, так жаль! Отказавшись от услуг Прасковьи и развернув добермана мордой в угол, плескалась с удовольствием и детским восторгом осыпая пса шаловливыми брызгами. Но тот, спрятав уши под мощные лапы, не повернулся. Терпеливо снося её игры, улёгся на пол: «Забавляйся!» Промокнув себя простынёй и одевшись, позвала собаку, пёс с шумом плюхнулся в ванную, Таня сняла ошейник и в свою очередь закрыла глаза. Когда его рука накрыла её руку, она вздрогнула.

– Серж, что?

– Лежать здесь после тебя одно удовольствие. Дай что-то, чем бы я помыл голову и открой уж свои глаза. Мне это решительно не мешает.

Её глазки вспыхнули огоньками, и она, вздёрнув носик, вступила с ними в словесную дуэль.

– Зато для меня то не позволительная роскошь, – отрезала она.

Он, играя улыбкой, поморщился. Такая себе хитрая комбинация из неудовольствия и смеха.

– Мадмуазель, вы острая на язычок девочка.

– Возможно, раньше я за собой такого не замечала. Всё?

– Не торопи, ангел мой. Дай побаловать себя ещё немного…Так прелестно. Вода тёплая. Пахнет травами и чудной девушкой.

Пропустив реплику про «чудную девушку» она подарила надежду.

– Потерпи, в субботний вечер помоешься в бане.

Его красивые брови в сомнении сошлись на переносице.

– Как ты себе это представляешь?

Она посмеивалась.

– Быть может также сударь. Заканчивайте с купаньем и сушитесь. А то это вызовет непременно подозрение у Прасковьи. Позвольте вам напомнить, что я и так отказалась от её услуг сегодня, а это непременно подтолкнёт её на любопытство.

Любопытство то их с Марфой давно уже съедало и, воспользовавшись тем, что княжна купается, а Прасковья её стережёт, Марфа шарила по комнатам девушки. Найденная бритва для голения рядом с кувшином воды для умывания, сначала отняла у неё язык и ноги, а потом ничего, взбодрившись, она замыслила отследить княжну и её таинственного гостя.

А в душистой ванной тешил себя купанием Серж, ему хотелось продлить удовольствие, но княжна торопила, и молодому человеку ничего не оставалось, как выбираться.

– Жаль, но ничего не поделаешь… А баня это здорово, но помнится, меня туда не пустили. Всё я готов.

Таня открыла глаза. Перед ней стоял скалящий пасть в улыбке доберман. Не удержавшись, она поцеловала пса в чёрный влажный нос и умные глаза.

– Какой ты чистенький.

Пёс смущённо отступил. Таня, опомнившись, открыла дверь и, пропуская собаку впереди себя обойдя изумлённую Прасковью, отправилась в свои комнаты.

«Совсем княжна на собаке свихнулась, мало того, что держит у себя в комнате и кормит с господского стола, ещё и купается с ней».

Когда Таня сняла с него ошейник и повернулась, Серж уже лежал на своей половине кровати. «Какой смысл, если под утро мы оказываемся в одном клубке и потом это безумие, но я к нему привыкаю. Отчего ж мне так не везёт с мужчинами. Один подлец, второй всем хорош, но оборотень». – Рассуждала она, гася лампу и смущённо пряча своё лицо от его насторожённого взгляда.

– Таня, ты чем-то расстроена?

– Вовсе нет.

– Я не слепой…

– Тебе показалось. Так прекрасно, луна хозяйничает как у себя дома.

– Позволь открыть окно?

– Ты прав. Здесь нечем дышать! Я сама, а то могут заметить. Так пахнет летом, травой и лесом, просто захватывает дух и напрочь, шальной птицей, вылетает сердце. Ах, Серж, так хорошо! – подбежав к окну, распахнула его во всю ширь. Подумав, забралась на подоконник, закинула голову, устремляя глаза вверх на укрытое звёздами небо. «Такая благодать, а ведь ничего не замечала».

– Луна действительно перестаралась, да и звёзды светят, как фонари в Рождественскую ночь, а небо чистое без единого облачка. Ты права чудный вечер. Но лучше тебе лечь, а то разгуляешься и не уснёшь.

– Позволь дать тебе совет…

– И что это будет? – прервал он её.

– Не давать мне советов. Меня маменька забросала ими. – Отвернулась она от него, делано устраиваясь удобнее на подоконнике. И тут почувствовала, что в комнату устремились комары. Видно, весенний воздух им казался слишком свеж и кровопийцы заторопились в тепло. «Вот об этом я совершенно не подумала, увлёкшись романтикой. Сейчас они обглодают нас, как собака кость. Ой! Про собаку лучше помолчать».

Блаженство продлилось недолго. От смешных дум её отвлёк шум. Обернулась на него. Серж собирался. Таня, ещё не понимая, что произошло, метнулась к нему на перерез. Закрывая собой проход в смежную комнату, стояла, раскинув руки, словно эти свои хилые силёнки она могла противопоставить его мощи и силе. «Какое безумие! Что она сделала не так?»

– Куда?

– Разве не понятно. Я ухожу.

– Но отчего, зачем?

– Ты доходчиво объяснила, что загостился и надоел тебе. Прошу прощение за доставленное беспокойство.

– Серж, ты не можешь такого сделать. Тебе пока опасно куда-то идти, да и некуда тебе это сейчас сделать… – Попробовала она уговорить его.

– Разберусь, поживу на улице, ерунда… Не волнуйся, вещи я верну…

– Нет, нет, позволь возразить тебе, ты решительно не прав. Я сегодня и сама не узнаю себя совсем, находясь в каком-то особенном настроении.

Он отступил, лязгнув зубами. Надо заметить он был внушительным.

– Княжна уйди, я могу нечаянно сделать больно…

Но Таня подавила в себе испуг. Желание оставить его и позаботиться о несчастном выявилось сильнее. Она заставила себя подождать, когда пройдёт его суровое желание и он, разомкнув плотно сжатые уста, будет способен говорить. Но он всё молчал. Тогда она решила говорить сама:

– Серж, не горячись, у тебя же всегда была холодная голова.

– Всегда? Не знаю, но вам, сударыня, лучше уйти…

– Я не пущу тебя, ты совершенно ввергаешь меня в отчаяние… Ах, Серж, это жестоко. А говорил – мы друзья. – И повиснув на его шее, она не позволила сделать ему ни шагу. – На что ты так обиделся. У меня не было намерений тебя так расстраивать.

Изумлённый её таким порывом, он вернулся и присев на кровать, держа её на коленях, пробурчал:

– Тогда, что происходит? Ты то кусаешься, как скорпион, то взрываешься, как ураган… Перещеголяла пожалуй даже свою маменьку. Да ты сударыня просто злючка.

– Я не знаю, – не отпуская его шею и пряча лицо на его плече, прошептала она. – Но прошу тебя, не обижайся и не уходи. Я не хочу, чтоб ты попал в беду и пропал.

– Ладно, перебирайся на свою половину, да отцепись уж, я не уйду, дай возможность мне лечь.

– Ты обманешь…

– Слово чести даю, позволь мне раздеться.

– Хорошо, я встану у двери, – воинственно заявила она.

– Какая же ты смешная. Уйти я и в окно могу.

– Тогда я закрою окно.

– Как же ты за один раз справишься с окном и с дверью?

– Да это так, наверное, ты прав и у меня, навряд ли, что-то получится, но в таком случае, я не слезу с твоих рук.

– Смотри, я снимаю рубашку, потом брюки, дай мне возможность снять сапоги…

Она переместясь на кровать, и держа его по-прежнему крепко за шею, повисла на нём со спины. Серж посмеиваясь, лёг рядом, а она всё не отпускала.

– Ты чего так завелась?

Она горячо шептала:

– Я усну, а ты непременно обманешь и уйдёшь.

– Ты же держишь мою руку… – опешил он.

– Во сне пальчики расслабятся, и ты выскользнешь, – покачала головой она.

– Ну давай, я ради твоего спокойствия, положу руку под твою голову. Так тебе спокойно?

Так она точно успокоилась. Засмеявшись, уткнулась ему под мышку.

– Теперь эта вздорная девчонка хихикает.

– Мне ваши волосики, сударь, щекочут нос.

– А ты не засовывай его куда не след.

– Так получилось

– Ну вот, всё и устроилось. Позвольте вам пожелать покойной ночи и приятных сновидений, шалунишка. – Улыбался он освещённый таинственным светом хозяйки ночи – луны.

«Надо же, имение стало нам родным. И всё как-то устроилось само собой. Только б не доведалась маменька. Он приятен не только от своей силы и мужественности, но и от натуральности и простоты, которые до прелестного неподражаемы и, которые справедливо могут считаться лучшим даром природы. А как это чудесно сочетается с его благородной наружностью, глазами полными жизни и огня», – раскладывала по полочкам лежащего рядом молодого человека, не способная так быстро заснуть, как притворилась Таня.

Пока они укладывались, Прасковья с Марфой не отказываясь от осенившей идее и быстренько состряпанного плана, заступили на караул. Марфа поставила стул к дальней стене, что напротив комнаты княжны, а Прасковья прохаживалась в парке под окнами. Ей приходилось сложнее. Всё бы было ничего, но проклятые коты своими орачками и любовными песнями, доводили почти до бешенства. Выдержав такое издевательство над своими нервами почти всю ночь, под утро попала под таз воды, что, не выдержав, выплеснула в окно на кошек француженка, приехавшая с княжной и обучающая её языку и манерам. До кошек не долетело, а вот Прасковья нахлебалась вдосталь. Отряхиваясь, как мокрая курица, поругивая храпевшую сидя на карауле Марфу, за её выдумки и причуды, она бродила на своём посту от людской через господские покои во двор. «Сама сдурела, мне покоя не даёт. Подумала бы своей квашнёй, откуда здесь мужику взяться? Не с конюхом же Прошкой, княжна связалась. Это вообще бред. Да и тот на двор выходил по нужде от себя, значит, спит в своей постели на соломенном тюфяке». Растолкав Марфу, она объявила о нулевом результате своей слежки и посоветовала ей прекратить фантазировать или поменяться с Прасковьей местами.

Он спал, уткнув лицо ей в щёку и дыша в самое ухо, щекоча и горяча его. Отчего она до самого утра не могла уснуть. Его рука, лёжа на её груди, крепко прижимала девушку к себе. Нога в тонком трико покоилась тоже на ней, не позволяя шелохнуться, чтоб не потревожить. От этой близости сильного мужского тела её кидало в жар, а от того, что ей путь к такой мужественной красоте заказан, знобило. Полуобморочное состояние не дать ни взять. Без преувеличения, от подобной метаморфозы ей то хотелось от сжигающей её жары раздеться, то накинуть на себя от холода несколько одеял. Посматривая сквозь щели полуприкрытых ресниц на него, ждала неминуемого пробуждения, чтоб, притворяясь спящей, посмотреть на его реакцию. Но не может же он быть таким железным. Ведь живой же или она не интересует его совсем как женщина. «Зачем тебе эта игра, – тут же мудрый голосок возразил в ней, – ведь между вами никогда ничего не возможно и на это есть тысяча причин, начиная с того, что он оборотень. И кончая: мама с папа, которые ни за что не пойдут на это, если узнают о нём правду. Так для чего же мутить воду. Но их в эту сложную правду можно и не посвящать. – Моментом обеспечила она себе отход. – Быстро же я забыла Владимира. Получается, то была просто девичья ерунда, каприз. Серж намного интереснее, привлекательнее, сильнее и романтичнее. Ах, если б не оборотень».

– Доброе утро сударыня, – провёл он подушечкой пальца по её губам.

Придётся играть. Она вынуждена была открыть глаза и потянуться. «Да, не густо. Она ожидала чего-то большего. Мог бы и поцеловать».

– Доброе утро, ты не забыл, мы идём по ягоды сегодня.

– Я помню. Захвати с собой воды, набродишься, очень захочется пить. Я, правда, знаю, где есть родник, но бегать за каждым глотком с одного конца леса на другой это так неудобно и ног опять же никаких не хватит. Ты выспалась?

– Угу.

Покрыв его голову своей подушкой, она соскользнула с постели и отправилась умываться и одеваться. Серж, посмеиваясь, последовал за ней, помогая девушке в этом.

Глава 9

Пока солнце засияло в полную силу, они успели позавтракать и собраться. Он одарил её комплиментом, от которого она довольно улыбнулась. Ещё бы, ведь он сказал:

– Много я видел красивых женщин, однако вашим родителям удалось сотворить потрясающую картину!

Её признавали за взрослую, красивую барышню. Это приятно.

– Ты в наряде папа тоже замечательно выглядишь, – высказала своё мнение, краснея она.

Он улыбаясь любезно поклонился.

Митрич попробовав ещё раз с утречка отговорить княжну от бестолковщины, как он считал её поход в лес, отступил. Пёс нёсся впереди. Его рубашку брюки и сапоги она уложила в большую корзину, прикрыла куском старого покрывала, сверху пристроила пирожки и бутылку воды с маленьким берестяным лукошком. И только усадьбу скрыла стена леса, доберман принялся, забегая вперёд неё, лая и подпрыгивая, просить отстегнуть ошейник. Таня смеялась, но, не уступая его усилиям, шла вперёд. Ей очень хотелось набрести на необычной красоты поляну, усыпанную множеством различных цветов и, конечно же, ягодами. И цветы непременно должны быть разные, разные. И Таня, как водится, наберёт букет, а потом сядет, и будет плести венок. Нет, два венка, себе и Сержу. А потом она упадёт в цветы, и будет смотреть на кружева облаков по голубому небу и думать. Вот думать и рассуждать она может о чём угодно, о травинке в руке, помятом цветке, жужжащей пчеле, промчавшейся стрекозе. Она представила Сержа в веночке и с травинкой в губах, наклоняющегося над ней и… в горле моментом пересохло. Нет, лучше не думать о таких глупостях. Попрыгав рядом, Барон обиделся и, отбежав в сторонку, замелькал за стволами деревьев, удаляясь. Что-то ей подсказывало, что, имея такое благородное сердце, он её не бросит. Поэтому и забавлялась: «Пусть позлиться, всё равно вернётся!» Из под ног выскочил тетерев, она взвизгнула и отпрянула к дереву. Эти лесные курицы гуляют где им вздумается. Постояв, придерживая сердце и кышнув на наглеца, их ту видимо не видимо, засмеявшись, пошла дальше. Барон не появлялся, только чувствовала что он где-то рядом. Наконец лес как-то вдруг расступился, поредел и отошёл назад. Солнце, пробившись сквозь толщу кроны, указало путь, и она почти бегом выскочила на открывшуюся широкую поляну, усеянную высокими белыми зонтиками дикой моркови, а чуть пониже волнами вьющейся кашки с запутавшими в ней желтоглазыми ромашками и голубыми лютиками. Под ногами полыхнула земляника. Она бросила корзину и, восторженно улюлюкая, кинулась к ягодам. Но тут её внимание привлекли грубые мужские голоса, доносящиеся откуда-то спереди, и на поляну вышли трое с охотничьими ружьями на плечах. Издалека ей показалось, что первым шёл граф Ветров. Ей бы насторожившись, спрятаться в кусты или не поднимать головы вовсе, прячась за высокими цветами, пусть пройдут мимо, но она, растерявшись от неожиданной встречи, проявляя излишнее легкомыслие, встала во весь рост. Охотники, захохотав, вероятно от сказанной кем-то непристойности, направились прямиком к ней. Таня поздно сообразила о сделанной глупости, но прятаться было уже поздно и глупо. К тому же что плохого княжне мог сделать граф. Солнце било ей в глаза и она, прикрыв козырьком ладони их, попыталась рассмотреть из-под неё, подошедших с ним мужчин.

– Княжна, какая неожиданная встреча, – приложил он её ручку к своим насмешливым губам. Криво брошенным взглядом он не мог не заметить, как помрачнела девушка.

Таня, присматриваясь, обвела, ухмыляющиеся, неприятные, покрытые красными пятнами лица, дышащих перегаром мужчин, и ей стало опять тревожно. Всё внутри её сразу напряглось и насторожилось, точно догадываясь, что перед этими людьми надобно таиться: «А вдруг это те о ком предупреждал Митрич?» она почти обмирала.

– Отчего же сударь, как раз и нет, я на своих землях, а вот вы явно заблукали…

– Гм! Какая цыпочка колючая. – Заметил, кривя улыбку один. Круглолицый с пухлыми слюнявыми губами, пытаясь подойти поближе, он раздевал её маслеными узкими глазками. – Где Владимир, там непременно красотки.

– Мы охотились в угодьях князя Гучковского, но вероятно отклонились от маршрута. Пардон, вы сердитесь. – Постарался быть любезным Ветров, оттесняя от неё напарника.

– Да, красавица, – влез в разговор третий хлыщ. Задумчиво рассматривая её он ухмыляясь тянул:– Мы приехали сюда в надежде, найти прекрасных дам, провести время не скучно в их обществе и вина и чего-нибудь этакого, а он подсунул нам распутных дворовых девок и потащил на охоту. Так что ты, крошка, от нас просто так не отделаешься.

Княжна, не давая нервной дрожи задавить её, сделала вид, что речь того господина её не касаема. Княжна постаралась уверенно провести разговор с графом:

– Полно граф, идите своей дорогой. – Она говорила ровно, но по спине при упоминании имени Гучковского пробежали противные мурашки. «Такое чувство, как будто кто-то провёл ногтём. Теперь ясно именно о такой встрече волновался Митрич. И с такими негодяями водится граф Владимир?! Это уж слишком гадко! Не обычнее было бы видеть его среди нормальных, порядочных людей. А третий очень похож на управляющего князя Шилевского, что княжну Софию облил кислотой за то, что отказала ему в ухаживаниях. Она читала об этом и видела портрет разыскиваемого злодея, в папенькиной газете. Красивый профиль с орлиным носом, волевой подбородок… Засмотришься. А такой негодяй. Получается, писатели, заверяя нас, что люди с таким благородным лицом должны быть бесподобны, абсолютно не правы. Значит, вот где он скрывается. Ничего себе встреча. Пресвятая дева, помоги! Чудная компания собралась».

– Княжна Татьяна, сделайте одолжение, прогуляйтесь со мной, – попросил Владимир, не отпуская её руку. Она в отчаянии посмотрела на помятое лицо графа: «О, Боже!»

– Сударь вам лучше пригласить было свою невесту, – парировала она, пытаясь высвободить свою руку.

– М– м-м-да! А ты ревнуешь…,– засмеялся зло он. – Не вам сударыня притворяться!

Его красивое лицо не казалось ей сейчас таким. «Какие мы девицы глупые, влюбляясь без разбора в смазливые личики, калечим себе жизнь». Злые глаза, буравившие её сейчас, не предвещали ничего хорошего.

– Граф не забывайтесь! – Она старалась говорить уверенно, но голос дрогнул.

– Ах, вы меня в отчаяние повергаете. – Кривлялся он, переходя на жёсткий, грязный тон. – Я ж тебе куколка нравился, ты готова была порхать за мной по первому зову…

Княжна выгнула спину и гордо вскинула подбородок:

– Граф, позвольте вам напомнить о чести…

Сопровождающие графа охотники захихикали. Затем управляющий грубо поторопил Владимира.

– Вольдемар, что ты с ней возишься. Бери, заткни ей рот, да пойдём. А то ещё настроение испортит своими проповедями, – заключил он.

Но тот не собираясь подчиняться, огрызнулся:

– Ты чертовски не благороден. Ты уже своими дикими методами заткнул одной, что тебе это дало? С барышнями надо культурно, она сама поймёт. Умная девочка. Хочешь, чтоб одарил тебя лаской? Да, княжна? Так мы расстараемся, – ухмыльнулся граф.

Громогласный хохот потряс лес.

– Вольдемар, что вы делаете? – напугалась Таня, пытаясь освободить из его цепких рук локоть.

– Что я делаю? – обернулся он к хохочущим друзьям, предлагая повеселиться с ним вместе. Те так долго тянуть были не намерены.

– Ваньку валяешь. Бери её на плечо и пошли.

– И, правда, граф, время теряем… – Покрутил перед носом зонтик цветка управляющий Шилевских.

Владимир, потянув её к себе, закинул на руки. А Таня, опомнившись изо всех сил, под пьяный мужской хохот, принялась кричать:

– Помогите, помогите…

Потом крик перешёл на визг.

Они снова разразились громким смехом.

– Заткнись, кто тебя здесь услышит, – наставительно пробасил Гучковский, пытаясь зажать всё же рукой в грязной замшевой перчатке ей рот, – и потом, кто тебя звал, сама пришла, добровольно.

Теперь смех был просто оглушительным.

Казалось, доберман не бежал, а летел. Залюбуешься. Каждая мышца гармоничного животного подчинена скорости. Не вероятной силы прыжки приближали его к группе. Ещё одно усилие и он свёл челюсти на руке графа. Взвыв от боли и схватившись за перекушенную истекающую кровью руку, он выронил девушку. Бывший управляющий Шилевских, опомнившись и схватившись за ружьё, не успел им воспользоваться. Кинув вопящего Владимира, пёс, оскалившись, перехватил шею стрелявшего, и она хрустнула, как кусок сахара в щипцах. Управляющий упал, точно подкошенный, ружьё, грохнувшись ему на грудь, выстрелило. Третий – Гучковский, стоявший от всей этой картины соляным столбом, увидев перед собой окровавленную морду пса, бешено вращающего глазами, грозно рычащего, вдруг сорвался с места и, забыв о болтающемся за спиной ружье, потрусил прочь. От греха подальше. Пёс, было сорвался вдогонку, но пришедшая в себя Таня ухватив его за ошейник потянула на себя, но не удержав такую силищу упала и проползла за ним несколько метров по траве, кричала: – Не надо, ради меня. Стой.

Поняв, что она не отпустит, Барон прилёг рядом, тяжело дыша и виновато смотря ей в глаза, словно пытаясь сказать: – «Только ради тебя, он остался жить». С морды вместе со слюной капала кровь. Таня, опустив глаза, глотая слова, прошептала:

– Всё, уходим Барон.

Забрав корзину и крепко держа добермана, она побежала, как могла на не желающих слушаться ногах прочь. Добежав придерживая рукой вылетающее из груди сердце, до небольшого овражка, она ухватилась за наклонившуюся над ним берёзу и долго стояла, тяжело дыша и обнимая нежное дерево. Доберман лежал рядом. Потом, сделав несколько шагов в сторону поляны, упав на колени в траву и непослушными руками, расстелив лоскут покрывала, присела, на залитый солнцем склон и, расстегнув ремешок на собаке, отвернулась. «Господи, как же это будет, что же это будет?» – колотились бестолковые вопросы в её голове, мешая остыть и прийти до конца в себя. Таня повернулась на его шаги, натянув панталоны, но голый до пояса, он пытался спуститься к ручью и отмыться от крови. Взяв салфетку, укрывающую корзину, она последовала за ним следом. Прополоскав рот и несколько раз вымыв лицо, он холодной водой растёр грудь. Знала, что лучше б не следовало это делать, но не смотреть не могла. Смотрела на играющие в солнечных лучах мускулы, жемчужные капли воды, украшающие налитую мужской силой грудь. Серж молчал, отворачиваясь от неё, Таня не навязывалась, спокойно ожидая невдалеке, пока молодой человек отмоется и остынет после боя. Она даже не подумала о том, что он это воспринял наоборот, как брезгливое чувство к себе и вновь с новым рвением принялся отмываться. Не выдержав уже, Таня подошла ближе и попробовала вытереть его сама. Он, сначала, отшатнувшись, как от удара, потом закрыл глаза и позволил высушить себя. Он чувствовал себя ужасно.

– Спасибо что вернулся и помог. Ты, правда, не сердишься, что я сдержала тебя? Прости, пожалуйста, я так боюсь за тебя, – тихо роняла она слова, – а сейчас идём, оденешь рубашку, ты замёрз от такого обильного купания.

– Я убил человека… До этого случая я не знал сего джентльмена. А вот убил.

Княжна желая проявить единение с ним погладила его большую ладонь и осмелев добралась до плеча:

– Это не человек. Этой двуногой особи нет названия. Он выплеснул в лицо княжны Софи Шилевской бутылочку серной кислоты. Её милое личико стало похоже на страшную маску. Пол лица сожжены. К тому же, этот гнусный мерзавец, превратив её в монстра, бежал. Выходит, отсиживался в этом осином гнезде. Она не хочет жить, её караулят. А он веселился и кутил. Ах, Серж там разбиты все в доме зеркала. Она единственная дочь. Её семья несчастна. И всё это из-за того, что бедняжка не захотела с ним бежать и тайно обвенчаться. Теперь она отмщена.

Конечно, в её речах правда, но он всё равно не находил себе места. Отвечал односложно, невпопад и путаясь.

– Какая дикость… Но я…

– Успокойся, – взмолилась она, – большого зла на тебе нет. Никто не может тебя упрекать и ты сам себя тоже. А, если уж разбираться, то во всём моя вина. Это я не должна была подвергать себя и тебя опасности. Меня предупреждали, а я не послушалась. Вот Бог меня и наказал. – Она многозначительно показала пальцем в небо. – Владимиру тоже поделом, тот ещё негодяй… Всё к чему он прикасается погибает.

– Ты знаешь графа Ветрова? – развернулся он резко к ней. Последние слова, которые она произнесла больно кольнули его. – Скажи во имя неба, что связывает тебя и графа?

Пришлось объясняться. Но испытывая чрезвычайное неудобство от недосказанности, всё же сказала она не всю правду.

– Уверяю тебя, меня с ним не связывает ничего. Он жених моей подруги Натали. Я уже сейчас предвижу, что несчастнее женщины на этом свете не будет.

Казалось, с облегчением барон отпустил её.

– И тебе он не нравился? – с недоверием уточнил он.

– Нет, – солгала она совершенно с добрыми намерениями. К тому же сейчас совсем не уверенная в том, что это вообще с ней было.

Серж, ни на мизинец не веря, пытался вывести её на чистую воду.

– Но он жгуче красив и разговорчив. К тому же любимец весьма многих особ прекрасного пола. Девицы умирают от любви к таким?

Княжна не стушевалась и нашла слова казалось успокоившие его.

– Его красота зла и разрушительна. У меня мурашки по спине от его прикосновений.

Он даже в волнении улыбнулся.

– Княжна, ты прелестна своей наивностью. Бояться светского льва и не дрожать перед кровавой мордой оборотня… Может, тебе, ягодка, уехать лучше в белокаменную? – деликатно предположил он.

Таня разнервничалась.

– Как можно, для чего?

Он с горечью объяснил:

– Убийство. Эти негодяи могут с пылу, жару в это дело запутать тебя…

Она вспыхнула и тут же оказала сопротивление. Качая головой, заявила:

– О, нет, нет! Невозможно! Совсем нет. Удвоенная опасность угрожает тебе. Моё имя они даже не упомянут. Это сразу выставит их в не лучшем свете. А вот на добермана они наверняка натравят урядника и начнут охоту сами. И не только они, но и людей взбаламутят тоже. Ведь наверняка мерзавцы объявят, что на них напал сумасшедший пёс. Представляешь, какая охота на тебя начнётся. Поэтому прошу, без меня ни шагу. С моим именем связать тебя не могут, вместе нас до схватки не видели. Серж, настоятельно прошу, будь осторожен.

Он откинулся на покрывало и, подставив грудь солнышку, закрыл глаза. Таня, почувствовав запах земляники, где-то рядом, отклонила листочки под рукой и… заплакала. Оскорбление, нанесённое ей сегодня мужчинами, было уж чересчур велико. Долго продвигающиеся из самого сердца к горлу рыдания прорвались, наконец, наружу. «Это заполнившее её напряжение сходило сейчас горючими слезами, а всему виной, конечно, земляничка, которую так ей захотелось сорвать. Это, непременно, именно она её так расквасила. Это, безусловно её аромат наполнив головку, так искупал слезами. Почему жизнь совсем не благосклонна к ней. За что такая нелюбовь?» Почувствовав её хлюпанье, Серж присел рядом.

– Княжна, в чём дело?

Сильно закусывая нижнюю губу, чтоб не выплеснуть сразу наружу всю ту горечь, что жгла изнутри, она, отворачиваясь, тихо проговорила:

– Страх и ясное понятие того, что могло случиться, добрались до моих глупеньких мозгов… Не смотри на меня, я проревусь и успокоюсь. Несносная, противная девчонка. Митрич предупреждал, что в поместье у Гучковских не порядок, а я как же, сама себе кум королём, не послушала его. Что там какой-то Митрич, сама с усами. Вот тебе и получила по усам. Бог мой, какие мерзости мог сотворить со мной Вольдемар. Серж, какая же я дура.

Он посмотрел на её растрепавшиеся светло-русые прядки, падавшие на лицо и мешавшие сейчас ей, отчего она постоянно встряхивала головкой, и ему представал овал её симпатичного зарёванного личика. «Поправить бы, но страшно спугнуть. Как она мила. И эта тонкая аристократическая ручка, что пытается прикрыть источающие горькие ручьи огромные глаза, как она прелестна… Жаль, что он не сможет составить ей счастье. А эти маленькие яркие губки, просто ждут жаркого огня. Они точно прекрасны в своей обиде. Было бы не плохо их сейчас утешить. Да и вообще во всей фигуре этого неземного создания пробивалось что-то совсем лёгкое, детское, начиная с этих ещё недоразвитых форм и кончая её играми и капризами, которые присущи ещё маленьким избалованным девочкам. Но в той же головке чувствуется ум и характер. Кому эта сказка достанется…»

– Успокоилась и забыла, – решившись обнял он её, прижав к себе, – ему сейчас не до нас. Ты пришла землянику собирать, давай займёмся этим чудным времяпровождением. Ветерок, ягодами пахнет. Смотри, весь склон в землянике. Берём ягоды или листья тоже?

– Листья – то зачем? – прыснула она.

Её смех не задел его:

– Ты права, если мне память не изменяет, их берут в начале зимы.

– Но зачем? Или вы опять морочите мне голову?

– Так уж ведётся из старых времён. На Руси их собирают в начале зимы и применяют, как заменитель китайского зелёного чая. И вообще всегда считалось: если в доме есть земляника, лекарю там делать нечего. Странно, что ты не в курсе…

– Надо же, а я действительно не знала. А ты не шутишь?

– Давай доставай своё лукошко, я займусь сбором, а ты приведи себя в порядок. Растрёпанная, чумазая, с разорванном, испачканном платьем… Любопытные разговоры посторонних тебе совсем не нужны. Ручей чистый, как слеза, умойся и застирай грязные пятна.

Она, передав лукошко ему, спустилась на дно оврага, к журчащему свои песенки ручью. «Как он звонко разговаривает с берегом, интересно, о чём и как умудряется при таком беге так ровно дышать!» Солнце сюда проникало меньше, зелень кустов прятало весело поющую воду от тепла. Умывшись, она попробовала достать на спине крючки, чтоб, расстегнув, снять платье, но у неё ничего не вышло. После неоднократных попыток достичь цели, она позвала его:

– Серж?! – не услышав ответа, враз напугавшись, закричала ещё громче, – Серж…, ну где ты, что ты, ау?

– Таня, в чём беда? – раздался совсем рядом с ней его хрипловатый голос.

Она легонько хлопнула собранным веером по груди.

– Негодник. Я думала, что ты ушёл…,– всхлипнула она.

– Не мудри, помощь моя нужна?

– Да. Расстегни мне на спине крючки. – В тайне она надеялась, что он прижмёт её к себе и, может быть, даже поцелует. Получается, она во всю распушила пёрышки, но тут же пришлось расстаться с розовыми мечтами. Серж, справившись с крючками и забрав у неё платье, принялся отстирывать его сам, а её, чтоб не болталась под рукой, отправил наверх к лукошку с земляникой. Оно было почти полным. Пока Таня добрала до верха, Сергей, справившись с работой, поднялся из оврага на склон, разбросал платье на раскидистом кусте молодого орешника на просушку и подсел к ней на покрывало.

– Пока ему доведётся высохнуть, мы можем перекусить, у меня подводит живот, сударыня.