Текст книги "Южный Урал, № 12"
Автор книги: Людмила Татьяничева
Соавторы: Леонид Чернышев,Мария Рязанова,Александр Саранцев,Владимир Акулов,Александр Синельников,Иван Малютин,Кузьма Самойлов,Михаил Аношкин,Марк Гроссман,Александр Шмаков
Жанры:
Советская классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Александр Синельников
НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ РУКОПИСИ Д. Н. МАМИНА-СИБИРЯКА
Богато и разнообразно творчество и документальное наследие «певца Урала» Д. Н. Мамина-Сибиряка. Однако многие материалы писателя после его смерти оставались в частных коллекциях и в сейфах музеев. Двенадцать лет назад, в Москве был создан Центральный государственный литературный архив – единственное в своем роде богатейшее хранилище реликвий нашей отечественной и мировой культуры: рукописей, писем, книг с автографами, рисунков, фотографий. Тогда же было положено и начало собиранию документальных материалов Д. Н. Мамина-Сибиряка. Ныне тщательно изучаемые литературоведами и описанные, в частности, старшим научным сотрудником архива И. Станкевич, они стали доступными писателям, ученым, студенческой молодежи.
Наследие Д. Н. Мамина-Сибиряка сберегается в различных государственных хранилищах Советского Союза. Наиболее значительным является собрание Центрального государственного литературного архива. В особых коробках, на стеллажах, покрытых специальным составом, предохраняющим от воспламенения, бережно хранятся рукописи и письма писателя. Среди его шестидесяти рукописей – черновики и подготовленные к печати произведения: романы «Бурный поток» («На улице»), «Последний из Приваловых», очерки «Добровольные мученики», «Дорожные встречи», «Сорочья похлебка», рассказы «Грёза», «Лётные», пьеса «Золотопромышленники», повесть «Сестры», стихотворения «Разрыв-трава», «Праздник коронации в Екатеринбурге» и другие. Часть из них не опубликована.
«Певец Урала» был в глазах либерально-буржуазных критиков не больше, чем «писатель для провинции». Но сказать о Д. Н. Мамине-Сибиряке, что круг проблем, поднятый в его произведениях, ограничивается отрогами Уральского хребта, что его мир – это только мир рудознатцев и золотопромышленников, значит сказать о нем мало или, вернее, заведомо исказить и обеднить его творчество.
«Произведения Д. Н. Мамина-Сибиряка многотемны, – заключает в своих описаниях, сделанных на основе изучения материалов архива, И. Станкевич, – в них мы находим и Урал, и бурсу, и обуржуазившуюся прессу». «Ряд наиболее крупных произведений, – пишет исследовательница, – посвящен бытоописанию Урала: «Золото», «Приваловские миллионы», «Горное гнездо» и другие. Эти произведения воскрешают старый патриархальный Урал с остатками дореформенной экономики и крепостного права; Урал капиталистической формации; Урал процветающих капиталистических хищников с безудержной эксплоатацией рабочих и разорением мелких хозяев. Д. Н. Мамин-Сибиряк рисует всю сложность уральской жизни в период перехода из феодально-крепостнической формации к капиталистической. Мастер больших полотен, Д. Н. Мамин-Сибиряк, рассказывая об Урале, вместе с тем полным и правдивым голосом говорил и обо всей России. Его произведения – энциклопедия уральской жизни. Они точны и достоверны».
Эту документальность в творчестве Д. Н. Мамина-Сибиряка высоко ценил В. И. Ленин, ссылавшийся на многие произведения писателя в примечаниях к своему гениальному труду «Развитие капитализма в России» [2]2
В. И. Ленин, Собр. соч., изд. III, том III, стр. 427.
[Закрыть]. Это обращение В. И. Ленина к Д. Н. Мамину-Сибиряку – лучшая характеристика творчества писателя.
Неопубликованные произведения, хранящиеся в Литературном архиве, охватывают несколько тем в творчестве писателя.
В неопубликованной повести «Сестры» Д. Н. Мамин-Сибиряк показывает крупный уральский завод со всеми его особенностями, с колоритными фигурами немца-управляющего и его помощников, ярко рисует рабочую массу, находящуюся в рабской кабале у хозяев. Жизнь рабочих на этом заводе беспросветно тяжела. Даже самый выносливый рабочий не может проработать более пятнадцати лет в условиях дикой эксплоатации, царящей здесь.
Единственный представитель интеллигенции в этой повести – бывший студент Мухоедов, идеалист и неудачник. Он все более опускается и его, в конце концов, засасывает окружающий быт.
Интересен образ рабочего Гаврилы Степановича. Он полон энергии, желания добиться улучшения быта тружеников, мечтает об организации рабочих. Но такие люди не нужны заводским хищникам. Гаврилу Степановича убивают.
Картины хозяйского разгула, подневольного существования рабочей массы даны с такой обличительной силой, что повесть, конечно, не могла быть напечатана при жизни писателя из-за цензурных условий и так и осталась в рукописи.
Рукописи Д. Н. Мамина-Сибиряка, хранящиеся в Центральном государственном литературном архиве, раскрывают перед нами и вторую тему его творчества, менее известную, чем первая. Это – бурсацко-семинаристская жизнь. Произведения этой темь заключают в себе ряд фактов и впечатлений из биографий писателя. Как известно Д. Н. Мамин-Сибиряк в 1864—1868 годах учился в Екатеринбургском духовном училище, в 1868—1871 годах – в Пермской духовной семинарии, Эти годы навсегда оставили тяжелый след в памяти писателя.
Мы не раз встречаемся с описанием этих лет на страницах сочинений писателя, в частности в рассказе «Мученики науки» (первоначальное заглавие «Сорочья похлебка»). Рисуя провинциальную бурсу 60-х годов, Д. Н. Мамин-Сибиряк с необычайной остротой и беспощадной резкостью обличает всю систему семинаристского обучения. Рассказывая историю новичка Фунтика, заподозренного бурсой в ябедничестве, писатель рисует ужасающую картину бурсацкой жизни: жестокие игры, переходящие в избиение слабых, бессмысленные зубрежки, издевательства педагогов, беспросветную скуку.
Бурса имела, по словам писателя, свои «железные законы», их жертвой и пал Фунтик.
Сцена убийства Фунтика, да и весь рассказ – жестокий приговор системе образования в царской России. Д. Н. Мамин-Сибиряк, уверенный в необходимости знаний для народа, был горячим поборником всеобщего образования в России. В своих письмах к родственникам он неоднократно высказывал мысли о том, что в России прогресс немыслим без образования.
В письме к матери от 22 ноября 1904 года он писал:
«А вот министр Глазов не разрешил открытия высших женских курсов ни в Москве, ни в Киеве. Не согласен и кончено… Возмущаться всю жизнь просто надоело. Разбойники какие-то, а не министры».
По неопубликованным рукописям, собранным в архиве, мы имеем возможность вскрыть и третью тему творчества Д. Н. Мамина-Сибипяка. Это тема вторжения капитализма в литературно-газетный мир. В этом плане очень интересны части и главы романа «На улице», получившего в отдельном издании название «Бурный поток».
Газетно-издательская жизнь России была хорошо известна Д. Н. Мамину-Сибиряку. Полуголодная студенческая жизнь вынудила его взяться за трудное ремесло репортера. Долгие годы литературных неудач, тернистый путь начинающего писателя познакомили Д. Н. Мамина-Сибиряка с продажностью газетной прессы, грязью и затхлостью редакционных будней.
Роман «На улице» представляет большой интерес для тех, кто хочет глубже разобраться в творчестве Д. Н. Мамина-Сибиряка. Писатель много работал над этим произведением, несколько раз переделывал его, менял композицию.
Ранние варианты романа значительно отличаются от окончательной редакции.
В печатном варианте писатель перенес центр тяжести с вопросов социально-экономических на лично-психологические отношения героев. Писатель показывает представителей финансово-промышленного мира, газетчиков, публициста-экономиста и т. д. Все эти люди, стремящиеся к наживе, ведут яростную, ожесточенную борьбу за деньги, и в этой борьбе продают честь, совесть, имя, энергию, талант.
Следует особо подчеркнуть, что в ранней редакции романа упоминается имя Карла Маркса. Это весьма показательно, так как говорит об интересе Д. Н. Мамина-Сибиряка к учению К. Маркса и является первым упоминанием о марксистской теории в русской художественной литературе.
Таким образом, в упомянутых неопубликованных произведениях Д. Н. Мамин-Сибиряк выступает, как писатель с разнообразной тематикой, большой широтой охвата русской действительности, как зоркий, внимательный художник. Неопубликованные материалы показывают многотемность, демократизм и социальную заостренность его творчества, рисуют Д. Н. Мамина-Сибиряка, как писателя социальных противоречий, дают возможность поставить его имя на соответствующее место в истории русской литературы.
Советское литературоведение, изучая творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка, стремится освободить его от неправильных оценок либерально-буржуазных критиков и показать подлинное лицо писателя. Настало время, о котором газета «Правда» в статье, посвященной памяти Д. Н. Мамина-Сибиряка, писала в 1912 году:
«Мир праху твоему, чистая душа! Нарождается новый читатель и новый критик, которые с уважением поставят твое имя на то место, которое ты заслужил в истории русской общественности!»
Не будучи революционером, часто повторяя, что он «далек от политики», Д. Н. Мамин-Сибиряк вместе с тем обладал зорким глазом художника-реалиста, его широкая кисть рисовала жизнь такой, как она есть, подмечала новое в отношениях людей и не искажала их в угоду либерально-народническим догмам. Эту честность и социальную зрелость отметил в свое время А. М. Горький, высоко ценивший творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка.
Для изучения социальных взглядов Д. Н. Мамина-Сибиряка очень интересна его переписка, опубликованная лишь частично. Значительная часть этой переписки хранится в Литературном архиве. Письма Д. Н. Мамина-Сибиряка показывают нам писателя – беспощадного судью царской действительности.
«Несчастная для нас война всколыхнула всю публику, – писал он в 1904 году в письме к матери А. С. Маминой. – Забывают только одно, что от власти люди отказываются только в крайних случаях, а наши правящие классы еще постоят за себя, тем более, что для них власть связана помимо привилегированного положения с деньгами» [6]6
Письма к А. С. Маминой, ЦГЛА, фонд 316, ед. 119, л. 78.
[Закрыть].
«Наследственные государственные воры» называет он царских министров и с гневом повторяет:
«Нам вообще страшна не сама война, а внутренние воры, как в Крымскую кампанию».
Всем сердцем патриота он осуждал существующий строй, при котором правящие классы грабили народ.
Не случаен интерес Д. Н. Мамина-Сибиряка к рабочему движению. Он внимательно следил за стачками и демонстрациями в Петербурге. Немалое место в письмах Мамина-Сибиряка отведено их описанию. Он не верил в буржуазные «свободы», в своих письмах не раз повторял:
«Я лично не верю в русскую конституцию и ничего от нее не жду».
Писатель-реалист знал цену либеральным заигрываниям царя, видел всю лживость так называемых свобод. То, что скрывалось в произведениях Д. Н. Мамина-Сибиряка из-за условий жесточайшей цензуры, в его письмах к матери звучит четко и ясно. В них высказывается, в частности, отношение к Государственной думе, которая, по словам писателя, «переливает из пустого в порожнее».
«Конечно, в думе есть прекрасные ораторы, – иронически пишет он, – как сам премьер-министр Столыпин или кавказский князь Церетели. Этим и книги в руки, а мужички слушают и помалкивают до поры до времени».
Материалы, хранящиеся в Литературном архиве, показывают Д. Н. Мамина-Сибиряка писателем-патриотом, тесно связанным с А. М. Горьким и В. Г. Короленко, страстно выступавшим против жестокостей царского режима.
О чем бы ни писал Мамин-Сибиряк, он всегда оставался страстным и правдивым художником. Не узким «областником», а большим честным русским писателем, высоко оцененным В. И. Лениным и М. Горьким, предстает Д. Н. Мамин-Сибиряк перед советским читателем.
Александр Саранцев,
кандидат филологических наук.
ЗАМЕТКИ О СЮЖЕТЕ И ХАРАКТЕРЕ
Подготовка ко Второму Всесоюзному съезду советских писателей заметно активизировала литературную жизнь в Челябинской области. Вышли из печати альманах «Южный Урал», сборник стихов Л. Татьяничевой «Вишневый сад», первая часть романа А. Глебова «В предгорьях Урала», книга Б. Рябинина «Твои верные друзья», сборник стихотворений В. Щербакова «Тайгинка» и другие.
Подготовлены к изданию новые произведения челябинских авторов. Газеты «Челябинский рабочий» и «Сталинская смена» стали чаще публиковать литературно-критические материалы, очерки, рассказы. Повысился интерес общественности и читателей к советской литературе, к произведениям челябинских писателей.
Писатели Челябинской области добились некоторых достижений, смелее стали подходить к изображению жизненных конфликтов, настойчивее работают над повышением художественного мастерства. Не случайно читатели с удовлетворением говорят о сложившемся и работающем отряде литераторов на Южном Урале.
Это все верно. Но верно также и то, что в творчестве челябинских писателей есть крупные недостатки, что некоторые произведения не удовлетворяют читателей, вызывают чувство огорчения и досады. Есть серьезные промахи и в талантливых книгах.
Челябинские писатели по существу еще не взялись за показ современной жизни рабочих и колхозного крестьянства Урала. Мало и плохо поднимают писатели области проблемы культуры и быта, проблемы борьбы с пережитками капитализма в сознании людей.
Вдумываясь в недостатки произведений, особенно прозаических, приходишь к выводу: недостатки повторяются, становятся типичными для многих писателей.
Хотелось бы остановиться в этой статье на вопросах воплощения характера, типа в сюжете литературного произведения.
Вышла из печати первая книга нового романа Н. Глебова «В предгорьях Урала». Жизнь и быт купечества изображены в романе ярко, правдиво, нередко сильно и впечатляюще, а характеры таких богатеев, как Никита Фирсов, Вершинин, Толстопятов – бесспорная удача автора. Вот, к примеру, одна из сцен романа, в которой рельефно и свежо выявляются характеры Фирсова и Вершинина:
«Это была рослая красивая женщина (Василиса, жена Фирсова, – А. С.), из старой кержацкой семьи Вершининых, заимка которых стояла на берегу Тобола. Василиса вышла замуж за Никиту тайком от родителей, когда тот малярил в отцовской молельне.
В молодости Фирсов долгое время куражился над работящей женой и часто попрекал ее старой верой. Женщина терпеливо сносила обиды и родителям не жаловалась.
Когда родился первый сын, старик Вершинин послал своего человека в Челябинск, где жили в то время молодые, с наказом, чтоб приехала дочь с мужем и внуком на заимку. Встретил он их с высокого крыльца сердитым окриком:
– На колени!
Двор был широкий и весь выложен камнем. Молодые от самых ворот до отцовского крыльца ползли на коленях к грозному старику. Держа на руках новорожденного Андрейку, Василиса ползла с трудом. Мешала длинная юбка и, поправляя ее на ходу, она со страхом приближалась к отцу. Никита сунув стеженый картуз подмышку и опустив хитрые глаза в землю, успевал оглядывать вершининские амбары и навесы, под которыми стояли крашеные брички и ходки. «Хорошо живет, старый чорт, не пополз бы, да, может, благословит что-нибудь на приданое. Да и на «зубок» Андрейке даст». Со старинной иконой вышла мать Василисы. Когда молодая пара приблизилась к крыльцу, Вершинин, не торопясь, сошел со ступенек и огрел Никиту плетью. Маляр поежился от удара и, уставив на старика плутоватые глаза, произнес:
– Простите, тятенька.
Второй удар плети пришелся по спине Василисы, чуть не выронив сына из рук, она залилась искренними слезами:
– Прости, родимый батюшка!
Вершинин отбросил плеть и, подняв дочь на ноги, сказал с суровой лаской:
– Бог простит. Поднимайся, – кивнул он все еще стоявшему на коленях маляру. Никита вскочил на ноги и, ударив себя в грудь, преданно посмотрел на богатого тестя:
– Богоданный тятенька! В жисть не забуду вашей милости.
– Ладно, ладно, не мети хвостом.
Благословив дочь и зятя иконой, старики вместе с молодыми вошли в дом».
Чем, какими качествами и достоинствами захватывает читателя эта сцена?
В правде жизни, в реалистическом выявлении характеров, художественных типов. Перед читателями предстает кулак-кержак Вершинин – носитель и охранитель диких, необузданных нравов, человек, сильный своим богатством и закостеневшей моралью хищника, плетью и иконой поддерживающий власть денежного мешка.
В этой же сцене Н. Глебов живописует характер поднимающегося на ноги нового хищника Никиты Фирсова, цепкого и хитрого, в будущем – настоящего изверга, беспощадного угнетателя. Сначала тайком от родителей женитьба на Василисе с расчетом на богатое приданое тестя-кулака. Когда этого не случилось – Никита зло попрекает работящую и любящую его молодую жену. И читатель понимает, что источник этих попреков – не расхождения в вере. Никита Фирсов верит не в икону, а в рубль, в капитал, которым так богат тесть, пусть и кержак.
Никита Фирсов ползет по выложенному камнем двору не из-за любви к Вершинину, как его жена и дочь Вершинина – Василиса. Хитрые глаза опущены в землю, но Фирсов успевает оглядеть вершининские амбары и навесы. Лживая преданность плутоватых глаз. «Простите, тятенька», – говорит он вслух, а думает иное: «Хорошо живет старый чорт, не пополз бы, да, может, благословит что-нибудь на приданое». И Вершинин-хищник отлично понимает Фирсова-хищника. Никита Фирсов «преданно» уверяет: «Богоданный тятенька! В жисть не забуду вашей милости», а Вершинин справедливо отвечает: «Ладно, ладно, не мети хвостом».
Характеры Вершинина и Фирсова в этой сцене даны сильно и глубоко. Характеры Василисы и ее матери здесь также проявляются в типических обстоятельствах. Образы покорной и искренне кающейся Василисы, забитой, но строго охраняющей нравы кулацко-кержацкой семьи матери Василисы раскрывают мрачные глубины дореволюционной жизни, показывают бесправное положение женщины в семье. В приведенной сцене показана историческая действительность, как почва и условия проявления характеров.
Вот еще один отрывок из романа «В предгорьях Урала», где писатель живописует характер Дорофея Толстопятова. Кратко, но метко и впечатляюще описана автором обстановка жизни Толстопятова. Заимка Толстопятова «обнесена высоким частоколом с массивными воротами, она напоминала скорее пересыльную тюрьму, чем жилье». «Большой крестовый дом, сложенный из толстых бревен, заслонял деревья, а молельня спряталась «в зелени старых берез». Толстопятовские работники живут в «ветхих избушках», «за оградой на опушке леса». И сразу видно: ограда – это рубеж, разделяющий два непримиримо враждебных мира; тот, кто живет в ограде, выматывает жилы из тех, кто живет за оградой, беззастенчиво гнетет их и ненавидит, боясь их проникновения в ограду. Тот же, кто живет за оградой, в ветхих избушках, со святой злобой взирает на хозяина «пересыльной тюрьмы», жаждет возмездия. Дальнейший ход повествования не обманывает читателя, а утверждает его в этой мысли.
Толстопятов рассказывает гостям о том, как ему пришлось преждевременно прирезать борова, съевшего у «поселенки» «парнишку»-ползунка. Толстопятова беспокоит не Дарья, ее судьба, не факт зверского отношения к людям. Обо всем этом он говорит подчеркнуто спокойно, как истый кулак, у которого нравственные понятия стоят не выше «нравственности» животного. Боров, съевший ребенка, и Толстопятов, вздыхающий не о ребенке и Дарье, а о заколотом не во-время борове – близкие друг другу животные, прекрасно, так сказать, дополняющие друг друга.
«– А что Дарья? Известно, повыла да и перестала. Куда ей деться? У кого найдешь лучше? Только вот стал я примечать, – понизил голос Дорофей, – с умишком-то у ней неладно что-то стало. Как бы не свихнулась баба совсем, а хлебом-то она у меня забрала до рождества. Убыток, – вздохнул он».
Форма выявления характера Толстопятова иная, чем при изображении Фирсова и Вершинина. Автор предоставляет слово герою, рассказывающему о себе. Прием самовыявления – не легкий прием, однако автор в этом случае успешно справился с осуществлением своего замысла.
Н. Глебов сумел отобрать факты действительности, воссоздать типическую атмосферу, в которой характеры, сталкиваясь друг с другом, обнаруживают себя, свою сущность. В результате создан жизненный, запоминающийся характер, мимо которого читатель не пройдет, запомнит его, выскажет свое отношение к нему.
Выписанные места из романа написаны не шаблонным и стертым языком, а реалистическим, образным, свежим. Язык героев соответствует их характерам – характеры определяют язык.
В романе немало событий острых, резко конфликтных, не менее острых, чем те, о которых говорилось выше. Вот, например, события, связанные о образом казака Степана Черноскутова. Степан вернулся из солдатчины, перешагнул порог избы и увидел: на ремне висит зыбка. Он понимает, что жена, не ожидавшая его возвращения (два года о Степане ничего не было слышно), изменила ему. Взмах шашки, и зыбка летит на пол. Ребенок плачет. Степан буйствует и в щепки рубит «подпорки старой амбарушки». А дальше? Стоило одной из героинь романа, Устинье Истоминой, подойти к Степану, «обхватить с материнской нежностью голову фронтовика, притянуть его к себе», а изменившей жене немедленно подойти с прижатым к груди ребенком, нажитым без Степана, – и Степан тут же, ни слова не говоря, смирился и «привлек к себе жену». Все сразу «наладилось», встало на свое место.
Нетрудно видеть, что автор решил острый жизненный конфликт очень легко, одним росчерком пера. На следующий день муж Устиньи, другие фронтовики и Степан вместе с ними смело, с оружием в руках отстаивают покосы соседей – донковцев от кулацкой верхушки. «В тот день, отстояв покосы, донковцы открыли собрание». Кто же выступил первым на собрании? Автор пишет:
«Первым выступил Степан:
– Крестьянская беднота и трудовое казачество под руководством рабочего класса должны изгнать из комитетов приспешников буржуазии, установить Советскую власть. Это мы сделаем только при помощи партии большевиков».
Суток не прошло, как минули все эти события, а характер Степана проявил себя с разных сторон. Все есть в этих событиях: и измена супружескому долгу, и безудержный гнев обманутого мужа, и горючие слезы, и примирение, и борьба с оружием, и митинг, и речь Степана. Но читатель не верит писателю, отказывается воспринимать образ Степана, как образ живого, реально существующего человека. На самом деле, кто такой Степан? То ли это матерый и своенравный казак, опутанный предрассудками казачьего быта? То ли это высококультурный и политически подкованный солдат, смело разрешающий сложнейшие вопросы жизни и быта? То ли это организатор-большевик, прекрасно разбирающийся в политике большевистской партии, понимающий ее программу? А скорее всего: Степан не то, не другое, не третье. Он – следствие писательского произвола.
У Степана нет характера. Характер этот сшит из лоскутков, из поступков, прямо противоположных друг другу. Это не вина Степана, вина автора, который поставил Степана в ложное положение, увлекся остро конфликтными событиями, забыв о человеческом характере. События, казалось бы, яркие, захватывающие, а характер – бедный, антихудожественный.
Естественно поэтому, что и события тускнеют, стираются в памяти читателя, не оставляют глубокого следа в его сознании.
Изображенные события пошли в разрез с замыслом автора. Почему? Почему один и тот же автор в одном и том же произведении нарисовал и подлинно художественные образы и неудачные?
* * *
Важнейшая причина отдельных неудач Н. Глебова, как и у некоторых других челябинских писателей, кроется в неумении развернуть сюжет, в нечетком, а подчас неверном определении места характера в сюжете произведения.
Ведь нередко сюжет определяется как «развитие действия» или как система событий в художественном произведении, происходящих в определенной причинно-временной последовательности. К сожалению, такое определение, встречающееся во многих учебных пособиях, бытует – и прочно – среди части писателей и литературных критиков. Такое определение не выражает сущности сюжета. Совершенно справедливо за последнее время все громче и настойчивее раздаются голоса против подобного определения сюжета. Иные, напротив, утверждают, что главное – показать внутреннюю, психологическую жизнь героев, а внешние события могут занимать второстепенное место. Как видно, в первом определении отодвигается на последний план характер, а во втором – характер почти совершенно отделяется в художественном произведении от так называемых внешних событий. Оказалось, что характеру не нашлось подобающего ему места в художественном произведении. Между тем без правильного понимания места и роли характера в произведении неизбежны нарушения художественной правды.
Сюжет – это не просто «развитие действия» и не причинно-временная последовательность событий (фабула), а прежде всего и главным образом – сложное единство характеров, характеров развивающихся, взаимодействующих. В центре литературного произведения стоит человеческий характер, наделенный типическими чертами и индивидуальными особенностями. Не случайно М. Горький назвал художественную литературу «человековедением». Действия и события в художественном произведении потому-то и существуют, что они призваны раскрывать характер, типизируют и индивидуализируют его. Характер всесторонне проявляется в действии, в событиях, поступках. Если внешние события не способствуют раскрытию характера, то они теряют свою действенную силу, становятся ненужным привеском в произведении, оказываются лишними. Более того, внешние события, не связанные с логикой развития характера, искажают его, разрушают его как художественный тип и индивидум.
Надежным компасом для писателя является горьковское истолкование сюжета. Под сюжетом М. Горький понимал «связи, противоречия, симпатии, антипатии и вообще взаимоотношения людей – истории роста и организации характера, типа». Горьковское понимание сюжета вытекает из природы литературы как образной формы общественного сознания, из специфики литературного творчества. Специфика и сила эмоционального воздействия художественной литературы как раз и состоит в том, что она, ставя в центре своего внимания общественную жизнь, человека, отражает объективные закономерности реальной действительности в образной форме, через художественный образ, систему образов.
Создавая типические образы человеческих характеров, зарисовывая явления и события, связанные с развитием характеров, писатель изображает общее, типическое, отражает объективные закономерности жизни.
* * *
Следует подумать над вопросами сюжета и характера молодому писателю Вл. Гравишкису. Нам представляется, что его очерк «Серебряная медаль» (альманах «Южный Урал», № 11, 1954 г.) как раз страдает серьезными недостатками именно потому, что автор не смог правдиво и художественно убедительно развернуть сюжет как сложное единство развивающихся и взаимодействующих характеров, не осуществил своего хорошего замысла воссоздать образ положительного героя – рабочего.
Очерк называется «Серебряная медаль». В серебряной медали и вся соль вопроса. Она-то и вызывала треволнение и горькие раздумья, к счастью, надуманные, героя очерка Завдята Ганеева.
Судя по описанию автора, Завдят Ганеев – волевой человек, с пытливым и зрелым умом, настойчив, может справиться и справляется с многими трудными делами. Он знает каждый станок до мельчайших деталей. Он собрал и установил станок новой конструкции и очень сложного устройства.
Правильное решение Ганеева помогло цеху справиться с изготовлением правых и левых гаек. Ему же удалось собрать автоматику. А вот его портрет, конечно, свидетельствующий о силе и уме:
«Завдяту Ганееву лет под тридцать. Он наладчик Уральского автомобильного завода. Среднего роста, широкоплечий, крепко сложенный. Лицо большое, с крупными чертами, выдаются скулы, над которыми поблескивают внимательные и острые темнокарие глаза».
Читатель вправе ждать от Завдята Ганеева трезвых и зрелых поступков. Но Вл. Гравишкис поставил его в такое положение, наделил его такими мыслями и чувствами, которые не присущи характеру этого зрелого и умного, волевого и неплохо знающего жизнь человека. Более того, Завдят Ганеев герой положительный, по замыслу автора рассказа, нередко вызывает чувство недоверия.
Сила характера положительного героя проявляется преимущественно при столкновении с препятствиями, в их преодолении.
Идейно-художественная задача писателя и состоит в том, чтобы изобразить типические обстоятельства, во взаимосвязях и взаимодействии с которыми в полной мере обнаружились бы черты характера положительного героя. Каждый поступок, каждая фраза, каждое слово героя не могут не соответствовать сущности его характера, если писатель не хочет нарушить художественную правду.
В какое же положение ставит Вл. Гравишкис своего героя? Какими мыслями и чувствами наделяет его, разрабатывая основной конфликт очерка? С какими характерами и препятствиями сталкивает он Завдята Ганеева?
Вот тут-то, в основном конфликте, автор и подводит своего героя.
Завдят Ганеев получил серебряную медаль по окончании вечерней школы. Он мечтает поступить на заочное отделение Московского политехнического института, консультационный пункт которого находится в г. Златоусте. Ну, и что же? Милости просим! Требуется ли доказывать, что в нашей стране для желающих учиться двери открыты в любое учебное заведение. А опытному рабочему, да еще с серебряной медалью предоставлены все возможности и преимущества при поступлении в высшее учебное заведение. Ему нечего и некого бояться. Кстати сказать, на заочное отделение обычно и не бывает конкурса медалистов. Кто этого не знает?
Между тем Вл. Гравишкис весь конфликт рассказа строит на боязни, страхе Завдята Ганеева перед тем, что его не примут в заочный институт. Отсюда и начинаются мучительные для Завдята Ганеева, но непонятные для читателя раздумья, опасения. Иногда же читатель юмористически воспринимает эти раздумья и опасения. Вл. Гравишкис пишет:
«Не отрываясь, Завдят смотрит в окно и думает о том, что его ждет в Златоусте. Конечно, шансов на то, что он будет принят без задержек, – много. Но конкурс, наверное, большой. А вдруг его не примут – что тогда?
Одна мысль об этом заставляет Завдята стискивать зубы. Он прислонился лбом к стеклу».
Действительно, «страшно»! Стиснутые зубы… лоб прижатый к стеклу… Завдят Ганеев Вл. Гравишкиса впадает в страх, а читатель улыбается. Ведь нет оснований для волнений: пустой конфликт, пустые опасения. Об этом мы и узнаем через одну страницу из ответа завуча: «Поздравляю! Зачислим без экзаменов!» Теперь Завдят Ганеев «со всей остротой ощущает, какой тяжелый груз лежал у него на плечах». Теперь он спокоен. Но ненадолго. Вскоре он снова начал «нервничать», пока не пришло «долгожданное письмо». Правда, однажды еще по пути в г. Златоуст в вагоне у Завдята Ганеева появляется трезвая мысль:
