Текст книги "Течёт моя Волга…"

Автор книги: Людмила Зыкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Долгое время Исландия была под норвежской и датской короной. Сказалось ли это на обычаях исландцев?

– Безусловно. Исландцы как нация образовались из норвежцев, шотландцев, ирландцев и других «околоостровных» народностей. Если говорить об условиях жизни народа, то они значительно ухудшились после введения датской торговой монополии, и в поисках лучшей доли множество семей фермеров и поморов-промысловиков вынуждены были эмигрировать в Северную Америку. В стране началась борьба за национальную независимость, и вы можете увидеть историческое место, где эта независимость была провозглашена.

Я воспользовалась советом и в один из относительно свободных дней отправилась в долину Тинга, что в ста километрах от столицы. В эпоху народовластия сюда в середине лета со всех концов страны съезжались на две недели исландцы, чтобы принимать законы, участвовать в решении тяжб, обмениваться новостями, обсуждать события, слушать саги и стихи.

Долина Тинга расположена на берегу озера, окруженного горами, и прорезана каньонами, где течет прозрачная родниковая вода. Рядом – водопад, черные скалы, а внизу – заросли золотого кустарника на фоне зеленого мха. Очевидно, ни один приезжавший сюда иностранец не мог не взобраться на «Скалу закона» – возвышение из камня, служившее в древности трибуной. Когда стоишь на ней, то взору открывается красивейшая панорама: озеро и река Эзсару, окаймленные целым семейством гор. Долина Тинга – самое дорогое для каждого исландца место. Это символ древней национальной культуры, символ свободы страны. Отсюда «берет свое начало» альтинг – общенародное собрание, сейчас – парламент.

– Альтинг был основан в десятом веке, – рассказала президент страны, госпожа Вигдис Финнбогадоттир, когда я посетила исландский парламент – двухэтажное белое здание с барельефами духов под серо-зеленой крышей, выходящее фасадом на центральную площадь Рейкьяви-Эйстурветлюр. В 1800 году альтинг был распущен и только сорок три года спустя восстановлен. Сейчас парламент состоит из двух палат. Две трети депутатов в нижней палате, одна треть – в верхней. Всего в парламенте 60 депутатов.

Не осталась без внимания во время беседы с президентом и тема деловых связей с нашей страной. Оказалось, Исландия поставляет нам, помимо рыбопродуктов, шерстяные и швейные изделия, обувь и прочие промышленные товары.

Узнав, что я намерена посетить тепличные хозяйства Исландии, президент посоветовала отправиться в Хверагерди, небольшой поселок в сорока километрах от Рейкьявика, известный далеко за пределами острова. Чем дальше продвигался небольшой новенький автобус в глубь страны, тем скучнее становился пейзаж – каменистые взгорья, долины, песчаные и лавовые поля, напоминающие поверхность Луны. Не случайно амерржанские космонавты, перед тем как лететь на Луну, проводили здесь, в центре Исландии, тренировки.

– В Исландии мало пригодных для обработки земель, – рассказывал сопровождавший представитель посольства. – Сельскохозяйственные угодья заняты почти сплошь под луга и пастбища. Восемьсот тысяч овец составляют национальную гордость страны: исландская шерсть пользуется на мировом рынке большим спросом – она крепка, тепла и неприхотлива к капризам погоды. Избыток природной горячей воды способствовал развитию тепличных угодий, круглый год можно потреблять помидоры, огурцы… По сути, Хверагерди и вырос на кипятке.

В оранжерее взору предстала удивительная, поистине тропическая картина: золотились лимоны, в пышной зелени пальм свисали связки спелых бананов. То тут, то там шныряли по деревьям обезьяны. А какое обилие всевозможных цветов! И это среди скал, ледников и вулканов при суровом северном климате, когда дожди и пронзительные ветры властно хозяйничают большую часть года и до Полярного круга рукой подать. Поистине человек всесилен!..

По приглашению местных властей я посетила несколько средних школ в Рейкьявике. Здания просторные, светлые, оборудованы всем необходимым, в том числе мастерскими, в которых учащиеся получают определенные навыки (мальчики – в технике, девочки – в кулинарии и вышивании). Имеются специальные кухни, где юные школьницы сами варят различные блюда, получая соответствующие оценки. Присутствовала я pi на уроках хорового пения – обязательном предмете школы. Свободно, стройно, полнозвучно и интонационно точно хор в моем присутствии спел несколько произведений Моцарта и народных песен. Меня порадовал самый стиль исполнения – живой, увлеченный. Слушала и думала: как умело зажгли в юных хористах подлинный творческий энтузиазм, неравнодушное отношение к содержанию самих произведений.

Большое впечатление на меня произвели исландские народные песни очень давнего происхождения. В исландском фольклоре сохранились почти в неприкосновенности многие черты древней кельтской культуры. Отсюда часто встречающиеся архаичные лады, нечеткие тактовые построения и свободная, нерегулярная метрика. Содержание подавляющего большинства народных песен связано с образами природы, с жизнью моряков и поморов. Многие песни носят печальный характер. Иногда встречаются очень красивые и выразительные мелодии, полные глубокого чувства и настроения.

В Акюрейри, Коупавогюре, Эльгистадире, Лагуаре, Хюсавике, Нейшкайпштадире я не раз убеждалась, насколько бережно хранит исландский народ традиции своей духовной культуры. Молодежь хорошо знает историю своей родины, прекрасно разбирается в ее непреходящих ценностях, чтит память предков. Я слышала в исполнении студентов старинные плясовые и шуточные песни, уходящие корнями в глубины средневекового эпоса. И мне показалось, что молодые люди, собираясь дисциплинированными группами, как на концерты ансамбля «Россия», с которыми я выступала, не только наслаждались народными мелодиями, но и пытались осмыслить, сверить их ритмы со своими, бытующими издревле.

Исландия всегда была родиной поэтов. Об этом свидетельствует обилие памятников не только там, где они жили и творили, но и там, где бывали хоть раз.

В любой семье, несмотря на довольно высокие цены на книги, можно встретить сочинения талантливых поэтов и писателей прошлого и настоящего, многотомное собрание древних саг. Тиражи древнеисландских саг чуть ли не превосходили общее количество населения в стране.

– Классическая исландская литература, – рассказывала М. Гуйнадоттир, – возникла семь веков назад. В основном это родовые саги, а также героические и мифологические песни. Их собрание позволяет Исландии претендовать на выдающееся место в истории мировой литературы и культуры, особенно литературы, потому что нигде в средневековой Европе не было создано таких самобытных и подлинно народных произведений. До сих пор языком Исландии остался язык ее древней литературы, не похожий на любой другой современный язык близлежащих скандинавских стран. Исландская грамматика такая же, как и тысячу лет назад, и язык сохранил свою архаическую метафоричность и конкретность.

Встречаясь с исландцами, я обратила внимание на то, как высоки их культура поведения, воспитанность. Ни в Рейкьявике, ни в других исландских городах и поселках ни разу не встретила ни одного подвыпившего человека, хотя виски и водка продаются повсюду наряду с чрезвычайно популярным здесь безалкогольным пивом.

Где бы ни была, я не видела никаких пропусков и не предъявляла документов, удостоверяющих личность. В коттеджах фермеров нет замков, заходи в любой дом – окажут приют и согреют теплом и гостеприимством.

Ни разу я не услышала ни одной фамилии – даже в официальном обращении исландцы называют друг друга по имени. Поражает огромное трудолюбие этого народа. Почти каждый человек имеет несколько профессий. К труду здесь приучают с детства, все старшеклассники и студенты во время летних каникул работают.

Не заметила я и особого пристрастия исландцев к религии, но суеверных, верящих в привидения людей хватает. Правда, всевозможные рассказы о привидениях бытуют чаще в сельской местности.

С удовольствием отведала одно из блюд исландской национальной кухни – ломтики сыра, изготовленного из кислого молока, и с удивлением узнала о пристрастии жителей этого сурового острова к черному кофе: выпить в день 12–15 чашек кофе горожанину ничего не стоит, это обычная норма.

Расставались мы с исландцами исключительно тепло: дружеским рукопожатиям, казалось, не будет конца. Такой народ не может не оставить следа в памяти.

Писали о Финляндии многие: историки и географы, путешественники и журналисты, туристы и дипломаты… Восхищались страной и ее народом писатели, поэты, и среди них А. Пушкин, Е. Баратынский, А. Куприн… Мне же больше всего по душе пришлись слова М. Горького: «Среди болот, среди озер, на кусках неплодотворной земли, затерянной в камнях… под бесстыдным гнетом русской монархии, цинично убивавшей все стремления к свободному творчеству, финны, молчаливые, упрямые люди, в течение нескольких десятков лет умели создать все, что необходимо для культурного государства, все, чем может гордиться человек, – науки, искусства, промышленность!.. Человек победил. Его Творчество, его труд осуществили почти невозможное. Его мощная воля огранила бедную каменную землю, и в короне, которой украшена наша планета, – Суоми одна из лучших драгоценностей».

Я бывала в Финляндии не раз и не два, а намного больше и во все времена года. Пела там под одобрительный гул и ставшие традиционными аплодисменты многих тысяч жителей Хельсинки, Турку, Тампере, Лахти и еще доброго десятка финских городов и местечек.

Прием, как правило, был теплым и со стороны прессы, и мне не в чем упрекнуть финскую печать – настолько дружелюбны, тактичны были статьи и рецензии о моих гастролях. Мне вообще грех жаловаться на зарубежную прессу. Я не припомню даже какого-нибудь малюсенького штриха или намека с ее стороны на критику в адрес моих певческих способностей. Возможно, такое положение вещей не всегда оправданно: от недостатков нет свободных в мире.

В Финляндии я общалась, как позволяло свободное время, с политическими деятелями и рабочими, актерами и художниками, музыкантами и студентами. Наши беседы были всегда дружелюбны, откровенны и сначала носили познавательный характер. Хорошо помню первую встречу в середине 50-х годов с известным скульптором Вяйне Аалтоненом, поставившим во многих городах Финляндии прекрасные памятники. Он подробно рассказывал мне о временах, когда Финляндия была провинцией Швеции, входила в качестве автономного княжества в состав России. От него я впервые узнала историю возрождения древнего финского эпоса «Калевала», в сказаниях которого оживали картины героического прошлого народа.

– Издание «Калевалы» в 1835 году, – рассказывал Аалтонен, – произвело переворот в представлениях об истоках финской культуры, оказав воздействие на все виды искусства. Период расцвета национального искусства, и в частности художественного творчества, связан с именами А. Эдельфельта, Э. Ярнефельта, П. Халонена. Еще М. Горький высоко оценил произведения талантливых художников, работы которых были представлены на Всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. Обращение к народным образам получило поддержку всех передовых людей России. Так что взаимодействие русской и финской культур имеет давние традиции.

Известный финский историк Пекка Сухонен поделился впечатлениями об искусстве выдающегося архитектора Алваре Аалто, сумевшего поднять на небывалую высоту современное зодчество страны. Аалто соорудил Дом культуры рабочих в Хельсинки, дворец «Финляндия», в котором проходило Совещание глав государств и правительств по вопросам мира и безопасности в Европе, и ряд других строений и памятников. Спустя несколько лет я встретилась с Алваре Аалто в Национальном музее Хельсинки. Он давал мне необходимые пояснения к экспозиции предметов быта, советовал поближе познакомиться с экспонатами музея изобразительных искусств «Атенеум», который потом меня буквально очаровал богатством картин и скульптур финских и зарубежных мастеров. Видимо, не зря Финляндию еще в XIX веке называли страной живописи.

В творениях зодчих Суоми виден смелые поиск, свободный полет фантазии, неистощимая выдумка. Архитектура отражает именно тот характер нации, который вполне совпадает с традиционными представлениями. Когда смотришь на современные здания, то поражаешься сплаву новаторства и целесообразности. Строения таковы, что при массе всевозможных отделок и орнаментов в них нет никаких излишеств, работать и жить в таких домах удобно. Может быть, поэтому неповторим облик Хельсинки. Запомнились и строгая архитектурная классика центра, и оригинальность строений пригородов, и «звучащие» металлические конструкции памятника Яну Сибелиусу, и белоснежный дворец в центре города с надписью «Финляндия», и памятники сказочнику Сакари Топелиусу, художнику Альберну Эдельфельту, основоположнику финской литературы драматургу Алексису Киви… Запомнилась и статуя русалки, возвышающаяся на площади возле президентского дворца. В ночь на 1 мая (Вальпургиева ночь) здесь собираются тысячи студентов, и самые смелые из них пытаются водрузить на голову русалки… белую студенческую шапочку. Неудачники обычно падают в окружающий скульптуру фонтан под дружный хохот собравшихся.

Познакомили меня и с архитектурой крепости Свеаборг в южной части Хельсинки, места настоящего паломничества туристов. Стоящие там пушки, защищавшие город от англичан и французов еще в годы Крымской войны, выглядят как новые. Крепость знаменита еще и тем, что летом 1906 года в ней произошло одно из крупных восстаний в армии и на помощь восставшим сюда пришел отряд русской гвардии, чтобы сражаться рядом, плечом к плечу с солдатами и матросами Свеаборга.

Неоднократно встречалась я и с Урхо Кекконеном. Беседы наши проходили под знаком искренности и сердечности. Прекрасно помню первую нашу встречу в начале 60-х годов, когда председатель общества «Финляндия – СССР» г-жа Сюльви Кюлликки Кильни вручала мне почетный знак общества, в состав правления которого входил президент страны. До этого такой же знак был вручен Юрию Гагарину.

– Мы пригласили космонавта в нашу страну сразу после его исторического подвига, – говорил Кекконен. – На стадионе в Турку собралось более десяти тысяч человек. Такое количество народа не мог вместить ни один зал города. И футбольное поле пришлось покрывать специальным деревянным настилом. Хотя Гагарин сидел в ложе для почетных гостей, каждый из присутствующих хотел протиснуться поближе к космонавту, обменяться с ним взглядом, поприветствовать его как самого дорогого гостя.

На всех лицах сияли улыбки, отовсюду неслись одобрительные возгласы, и казалось, что восторгам не будет конца. То же творилось и в летнем парке Кеми, городе, связанном узами дружбы с Волгоградом. Юрий Алексеевич оказался превосходным оратором. Его речь, с которой он выступил после концерта финских и советских артистов, отличалась необычайной простотой, а слова были согреты чувством безграничной любви к Родине. Вспомнил он и красоты Вселенной, и замечательные достижения отечественной науки и очень сожалел, что ни разу не пролетел над Финляндией, не полюбовался тысячами ее озер. Его забросали цветами, преподнесли множество подарков, и с каждым, с кем говорил, он был сердечен и приветлив. Редкой души был человек…

Кекконен посоветовал мне посетить универмаг «Стокман» в центре Хельсинки, который славится обилием товаров на любой вкус, съездить в Ярвенпаа, где жил Ян Сибелиус. Я воспользовалась советами президента и, выбрав денек, прошлась по огромному магазину, сделав кое-какие покупки, а затем поехала в Ярвенпаа. Дорога туда очень красива. Машина неслась мимо поросших мхом гранитных скал, через густой сосновый лес. Двухэтажный коттедж, живописно расположенный в лесу, невелик, хотя комнаты довольно просторны. Широкие окна выходят на озеро, окаймленное скалами и холмами. Обстановка, выдержанная в финском национальном стиле, проста и удобна.

– Сибелиус, – рассказывал Д. Кабалевский, впервые встретившийся с маститым композитором еще в 1947 году, – хорошо знал Чайковского, Брамса, Грига, Бузони, встречался с Горьким, внимательно следил за творческими достижениями Глиэра, Прокофьева, Шостаковича… Он очень любил молодых талантливых музыкантов. Я встречался с ним и когда ему уже было почти 90 лет. Запомнились высокий лоб, глубоко сидящие глаза, в которых искрился живой огонек. Он держался прямо, в движениях и походке не было ничего старческого. И всегда жил не прошлым, а настоящим…

Любуясь синеющим в предвечерней дымке лесом, я думала о том, как неразрывно связаны эти образы северной природы с музыкой Сибелиуса, глубоко поэтичной, мелодичной и национальной. Вспомнила я в тот момент и слова художника Алваре Аалто: «Всякое произведение искусства, как и человек, рождается на национальной основе. И если оно чего-нибудь стоит, то становится интернациональным, общечеловеческим. Конечный результат творения искусства всегда шире, чем его происхождение, и в то же время они существуют одно рядом с другим».

…На моей даче в Архангельском хранятся две игровые клюшки с автографами лучших хоккеистов мира 70-х и 80-х годов. В минуты отдыха я любуюсь ими еще и потому, что сделаны они в Финляндии, стране, с которой у меня связаны самые лучшие воспоминания.

Страна утренней свежести

Так издавна называют свою родину корейцы. За пять визитов в Северную Корею – и все весной – мне не удалось почувствовать эту утреннюю свежесть, что бывает в этих краях перед изнурительным дневным летним зноем. Аборигены утверждали, что именно в жаркие дни утренняя прохлада всегда дышит необыкновенной свежестью.

Отправляясь в Пхеньян на крупнейший международный фестиваль музыки и танца «Апрельская весна», учрежденный в 1982 году, не думала не гадала, что наш Государственный академический русский народный ансамбль «Россия», с которым я выступала, четыре раза кряду станет первым среди десятков известных зарубежных коллективов из Европы, Азии, Северной Америки. Овациям многотысячной аудитории, казалось, не будет конца. Публика стоя приветствовала нас, приходилось на бис увеличивать и без того насыщенную программу. Четыре кубка, отделанные серебром с позолотой, творение рук местных ювелиров, хранят память о победах, ставших теперь достоянием истории.

Находясь в Пхеньяне, я не изменила своему правилу – осмотреть достопримечательности, сокровища культуры. О древней истории Кореи рассказывают многочисленные памятники архитектуры на горе Моранбон в центре Пхеньяна. Запомнились красота Алмазных гор Кумгансан, водопада Куренян, озера Санильпо, Долины тысячи видов и прекрасные ландшафты, открывающиеся взору с вершины горы Манмульсан…

Три раза я встречалась с Ким Ир Сеном в его резиденции в Пхеньяне. Корейский лидер поразил эрудицией, превосходной, несмотря на преклонный возраст, памятью, глубокими познаниями в истории и культуре разных народов. Как мне показалось, он в большей степени мыслил образами и понятиями, заимствованными у нашей идеологии еще со сталинских времен, и, видимо, сведения и знания, почерпнутые и приобретенные им во время пребывания в Советском Союзе, навсегда закрепились в его сознании и наложили отпечаток на формирование мировоззрения.

При первой встрече с главой государства Северная Корея, точнее, в первые минуты ее я чувствовала себя несколько настороженно, но, глядя на его улыбающееся лицо, скованность быстро улетучилась. Не касаясь политики, в которой, признаться, не ахти как разбираюсь, я начала разговор об искусстве. Я знала, что корейский вождь увлекался поэзией, литературой, музыкой, обладал абсолютным музыкальным слухом, как, впрочем, и подавляющее болынршство корейцев. Он писал пьесы, по его одноименным произведениям были поставлены оперы «Море крови» и «Цветочница», пользующиеся в Корее широкой популярностью.

– Цель искусства, – говорил Ким Ир Сен, слегка прищурившись и все с той же широкой улыбкой на лице, – если говорить о драматическом или музыкальном театре, это привести сценическим путем широкую публику в состояние такого волнения, при котором человеческая душа будет более сильной, чуткой, более совершенной. Нужно, чтобы каждый зритель чувствовал, как сам театр глубоко взволнован и искренен, что театр его, зрителя, не развлекает, а воспитывает в самом лучше смысле слова. Подлинное воспитание или самовоспитание должно доставлять ни с чем не сравнимое наслаждение, которое концентрирует наши силы и организует их. Если спектакль, или песня, или оркестр действительно осветит и согреет умы и сердца сотен тысяч, тогда можно считать это настоящим искусством, творчеством. Что значит хороший оркестр? Тот, который играет западную классику, или тот, что имеет склонность лишь к национальной музыке? Хороший тот, что не играет плохой музыки; сквозь который партитура не просвечивает, а в звучаниях которого она находит свое подлинное характерное бытие.

Помолчав немного и пригубив глоток-другой ароматного, душистого чая, Ким Ир Сен продолжал:

– В музыке нет ничего материального. Это чистая форма, возвышающая и облагораживающая все, что поддается ее выражению. Она оживляет в нас сознание наших душевных способностей, звуки ее окрыляют нас, зовут к благородным усилиям и поступкам. Мы многому научились у вас, попали под влияние вашего искусства. Здесь выступали артисты балета Большого театра, Ансамбль песни и пляски имени Александрова, ансамбль «Березка», Уральский и Омский народные хоры. В репертуаре театров обязательно есть русская музыка – «Иван Сусанин», «Евгений Онегин», «Лебединое озеро», другие оперы и балеты; на концертах можно услышать Шестую симфонию Чайковского, произведения Прокофьева, Хачатуряна, Шостаковича…

– Я слышала, что все корейские композиторы пишут песни. Национально-песенны в основе и корейские оперы. Оркестровые сочинения тоже основаны на народно-песенных интонациях, многие из них являются обработками песен. Почему?

– Корейские композиторы считают, что таким путем легче всего привлечь большую аудиторию к большому искусству. Конечно, они пишут не только музыку для песен, они пишут любые сочинения, способствующие музыкальному воспитанию и образованию, и государство им в этом помогает. Щедро помогает, – добавил он после паузы.

Незаметно разговор перешел в русло моих впечатлений о Пхеньяне, его жителях, культурной жизни столицы. Я довольно подробно рассказала Ким Ир Сену о том, что успела увидеть и посетить.

Что меня особенно поразило в Корее? Прежде всего – уровень музыкального воспитания, которое начинается с раннего детства. С четырех лет приобщают к искусству воспитанников детских садов, уже первоклассники осваивают национальный или европейский инструмент. При консерваториях в каждой провинции есть техникумы и музыкальные школы, где занимаются особо одаренные дети. В консерватории три факультета: оркестровый, вокальный и теоретико-композиторский, на котором готовят и дирижеров. Во всех провинциальных отделениях Союза музыкантов есть секции массового музыкального воспитания, организованы курсы для любителей, способствующие пропаганде их музыки в средствах массовой информации.

Исполнительская культура не уступит любым европейским образцам. Я слышала многих корейских вокалистов с превосходными голосами и высочайшим профессиональным уровнем певческой школы. Артисты великолепно владеют выразительной интонацией, отлично фразируют, пластично движутся. Стройно, чисто, слаженно звучали оркестры и хоровые коллективы, руководимые одаренными дирижерами. Восхитили и народные танцы, удивительно разнообразные по образности, богатству движений. Вообще музыкальная и театральная жизнь Кореи чрезвычайно интенсивна. Только в Пхеньяне работают десять музыкальных театров (есть они и в столицах всех провинций), в которых звучит как оперная, так и симфоническая музыка, выступают эстрадные и фольклорные коллективы. Вместительные залы этих театров всегда заполнены публикой до отказа. В театре «Мансудэ» (здание с фонтанами, изысканным оформлением интерьеров, световыми и цветовыми эффектами) я услышала разнообразные обработки народных песен для хоров и вокальных ансамблей, увидела заслуживающие самых высоких похвал эстрадные и хореографические номера.

Ошеломили концертные залы вместимостью до шести тысяч человек. Сценам может позавидовать любая концертная площадка мира. Их объемы и особенно глубина таковы, что хору в 300–400 человек встать не составляет труда. Залы оснащены самой современной звукосветотехникой, интерьер изумителен по красоте. Сто двадцать человек оркестра могут исчезнуть в одну минуту: стоит только нажать кнопку в системе управления – и тут же при необходимости его место займет другой оркестр.

Пхеньян произвел превосходное впечатление – безупречная чистота дорог, улиц, газонов, обилие живых цветов, богатство архитектуры. Прекрасны Исторический музей, Народный дворец учебы с его огромными научно-художественными фондами, современным оснащением, отличной организацией учебных процессов.

Люди ходят быстро, почти бегут. Я не видела обрюзгших, тучных мужчин, все стройны, подтянуты. На улицах нет хулиганства, никто не плюет на тротуар, о сборищах наркоманов, какие я видела в Лондоне, здесь не может быть и речи. Старших почитают, как ни в одной стране мира. Народ приветлив и радушен. Когда я бродила по городу, корейцы и кореянки разных возрастов, узнававшие меня чуть ли не на каждом шагу и видевшие во мне едва ли не родню, отвешивали поклоны, говоря при этом: «Здрасте, мадам Зыкина!» или «Спасиба вам, Люда Зыкина!» (в Пхеньяне я лишний раз убедилась в том, что самый радушный, сердечный и теплый прием, начисто лишенный каких бы то ни было светских условностей, всегда можно найти среди людей скромного достатка – рабочих, служащих, трудовой интеллигенции).

Когда мы улетали домой, в аэропорту нас провожали как самых дорогих сердцу гостей. Зрелище было незабываемое, и я с удовольствием, если будет возможность, вернусь в Пхеньян снова.

…Заканчивая эти беглые заметки, по которым вряд ли можно составить представление обо всех сторонах жизни корейцев, я задаюсь вопросом: сумеет ли Северная Корея достойно встретить вызов третьего тысячелетия, сохранив свое лицо, душу, складывавшуюся веками шкалу нравственных ценностей, характер и психологию нации? Ответ на этот непростой вопрос даст только время.