Текст книги "Жизнь за гранью (СИ)"

Автор книги: Любовь Тильман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Школярство

Вообще-то, учёба в моей жизни никогда не прекращалась, поэтому говорить, что она началась теперь, было бы неправильно, скажем так: стала насыщеннее, интенсивнее и перешла на другой уровень. Как же я был неправ, когда думал, что мои дни наполнены настолько, что даже ещё один вздох в них не поместится…

Если раньше я должен был запоминать имена растений, животных, минералов и их свойства, то теперь мне предстояло научиться выяснять это самостоятельно, по потокам энергии и запросам во всеобщее информационное поле, близкое знакомство с которым состоялось весьма неожиданным для меня образом.

– Арсуш, смотри какой красивый цветок! – остановила меня Лиси. – Может он съедобный, или лечебный?!

– Надо спросить монахов, у нас я таких не видел.

– А давай спросим у самого растения!

– Это как?! – не понял я.

– Вспомни как ты ощутил тревожность леса, когда очень эмоционально захотел полакомиться грибами. Твоя реакция была открытой и искренней, и ты получил ответ. Только спрашивай нежно, не напугай его, ведь теперь ты переполнен прасилой.

Разговаривать с цветами мне ещё не приходилось и я не знал с какого конца начать. Да и вообще было смешно – взрослый мужик, глава многочисленного семейства, опускается на землю перед цветком и заводит с ним беседу. Тем не менее я проделал всю эту процедуру. Но на мой, скомканный от смущения, вопрос: «Ты какой цветок?» – нужного мне ответа не последовало. Некорректный запрос вызвал такое множество различной информации, от цветовой гаммы и деталей строения до эпитетов, что я невольно вспомнил институт НУИНУ с его Алёнкой.

Гордыня уничижения

У меня ничего не получалось, даже то, что легко проделывал раньше. Я подносил к растению маятник, ожидая его вращения или отклонения по прямой, в ответ на мысленно заданный вопрос, но маятник не шевелился, протянутая ладонь не ощущала ни тепла, ни холода, пытался взлететь, или хотя бы просто двигаться вверх, по проложенной мысленно тропке, и не мог оторваться от земли. «Да ты просто трус и лентяй! – корил я себя. – Неужели так сложно сосредоточиться и сделать?! Небось когда перепугался, взлетел так, что над горой очутился… Перед детьми не стыдно?! Других учишь, а сам?!»

– Усмири гордыню и перестань прикармливать эго, если хочешь чему-то научиться! – подсказал, видя мои мучения, Петерс.

– Какую гордыню?! – слова брата вызвали во мне почти гневный протест. – Я самый трусливый и неумелый человек! Лучше передать эту Силу кому-нибудь другому! Она не только не продвинула меня вперёд, но и заблокировала всё то, что я умел раньше!

– Успокойся, и усмири гордыню, – в голосе брата послышался смешок.

– Ты издеваешься надо мной?!

– Я?! Да это ты сам над собой издеваешься, причём своим самым любимым способом: «Стой там, иди сюда!»

– Я просто пытаюсь преодолеть себя.

– Как?! Превознося своё эго чуть ли не до небес?!

– Превознося?! Да я ругаю себя последними словами за свою неспособность справиться с простейшими действиями, даже с теми с которыми легко управлялся прежде!

– Об этом я и говорю: сам взращиваешь своё эго и сам же пытаешься через него перепрыгнуть. А надо – всего-то усмирить гордыню.

– Смеёшься?! Я уничижаю себя, а ты твердишь о какой-то гордыне.

– Это и есть самая скверная форма гордыни – принимать каждую свою ошибку или оплошность, как катастрофу, забывая, что ты всего-навсего человек!

– Но раньше у меня же всё получалось!

– Раньше ты принимал себя со всеми своими недостатками, радовался когда у тебя что-то получалось, терпеливо учился, когда не выходило и тренировался, совершенствуя новые навыки. А теперь ты возомнил себя безгрешным и всемогущим, почти дойдя той стадии, на которой перестают отождествлять себя со своим собственным телом и рубят руку «возжелавшую», хотя «возжелали» мозги.

Пойми, Арси, – сменил он тон, – мы всего-навсего люди и, какими бы талантами не обладали, имеем право на ошибку. Смешно ругать себя за то, что ты человек и не всё, и не сразу, у тебя получается, а что-то и не выходит вовсе. Примирить себя со своими ошибками тяжело, но мы ведь умеем прощать других, вот так же надо простить и себя. Критерий здесь один – оценка возможности исправления совершённого. Если есть шанс исправить – надо пытаться, если нет – понять, простить себя, отодвинуть подальше, постараться абстрагироваться и примириться с новой реальностью, находя в ней точки соприкосновения.

– Прости, Петерси, я идиот, ведь почти теми же словами, десятки раз, объяснял это другим, и вот сам закопался по самую макушку. Я многие годы видел с какой лёгкостью получалось всё это у детей и теперь, узнав о прасиле, решил, что это одно из её свойств, забыв, что «птица долго машет крыльями в гнезде, прежде чем совершить свой первый полёт».

– Тогда расслабься и отдыхаем, – улыбнулся Петерс. Ох, как хорошо знал я эту его улыбку, а самое смешное, что и он знал, что я знаю. – Смотри! Как красиво вокруг! – продолжил он.

– Красотища! – засмеялся я, пытаясь понять в чём подвох.

– Идём, пройдёмся, – предложил Петерс, – не так часто мы можем позволить себе просто погулять.

Всегда ученик

Мы шли, разговаривая о том о сём, время от времени задерживаясь перед живописными пейзажами, растениями, непугаными животными… не уставая восхищаться живописностью форм и оттенков, грацией и мощью…

Я старался не анализировать, но помимо моего желания, в голову лезли мысли, что я набираю энергию окружающего, поскольку это была одна из основополагающих практик многих эзотерических теорий. Следуя тем же практикам, я не додумывал эти мысли, позволяя им хаотически пробегать по поверхности моего сознания, в то время как я сам отмечал прекрасные образы, проплывающие мимо глаз.

Так началась новая стадия моего обучения, точнее – повторение многократно пройденного на очередном и, как оказалось впоследствии, не последнем уровне. Если раньше, приближая к чему-либо ладонь и задавая вопрос, я ощущал покалывания, тепло, холод… то теперь, в ответ на мысль или жест, мир вокруг расцвечивался сиянием, невольно вызывая аналогию с «аленьким цветочком», который рассыпал свет только будучи связан со своим хозяином.

Дети помогали мне, как могли, и вскоре основные цвета перестали вызывать у меня затруднения. Но неисчислимое множество восхитительных оттенков, ставило в тупик, когда я пытался связать их с известными мне свойствами. В этом никто не мог помочь, поскольку их количественные и качественные характеристики зависят от особенностей зрительного аппарата и соответствующих навыков смотрящего. Оставалось набраться терпения и сравнивать с уже известным, а также припомнить все уроки тональности и тона в живописи, которые, не видя в них особого смысла, я старательно пропускал при любой возможности.

– Оставь ребёнка в покое, – говорил отец, – он и так намного опережает свой возраст.

– Но я же не гружу его, – возражала мама, – неужели так трудно выучить диаграммы цветности?! С его то способностями…

– В его мозгу нет соответствующих шаблонов, – не сдавался отец, – надо просто чаще водить его на выставки живописи и акцентировать внимание на красках в природе.

– Я стараюсь, но он не включается в процесс, говорит, что ему скучно и просто послушно сопровождает меня.

– Ну конечно, ты можешь заинтриговать целый поток слушателей и не можешь вызвать интерес у одного, единственного, своего сына?! Смеёшься?!

– Мы сами виноваты. Он привык к бедности красок жёлто-коричневых тонов, сопровождающих раскопки и манускрипты…

Я слушал и не понимал, что плохого в жёлтых красках. Их было так много и таких разных, что ими одними можно было нарисовать весь мир – и слепящий солнечный свет, и горячие корзинки подсолнечников, и холодное отражение лунного серпа, и словно лакированные лепестки лютиков, и чистое свечение пирита, и тёплую прозрачность янтаря, и разогретый песок, и холодную глинистую жижу под ногами… начав про себя перечислять, я вдруг осознал, что этот список бесконечен.

– Всё понятно, – сказал я родителям, – самый главный цвет – жёлтый, потому что всё вокруг имеет его оттенки, и даже небо.

– Ничего ты не понял, – засмеялась мама, – любой цвет имеет не меньше оттенков в природе, просто на жёлтые тона у тебя выработаны шаблоны восприятия, а на другие цвета они в зачаточном состоянии.

– Ты ему ещё и лекцию о шаблонах прочитай, – засмеялся отец.

– А почему бы и нет?! – улыбнулась ему мама.

Шаблоны восприятия

«Живой организм ориентируется в окружающем пространстве с помощью органов чувств. Но поскольку наш мир построен из кентавриков частица-поле, то ни глаза, ни уши, ни кожа, ни вкусовые, или нюхательные рецепторы, не приспособлены к восприятию чего бы то ни было, кроме излучаемых ими волн, причём только определённой длинны. В соответствующих органах, эти волны преобразуются в цепочку электрохимических сигналов, которые поступают в специализированные отделы мозга, где и преобразуются в привычные нам образы и ощущения, на основе имеющихся там врождённых или приобретённых шаблонов.

Талантливый ребёнок, способный правильно распознать ноту или воспроизвести на бумаге увиденное – это ребёнок с дополнительными врождёнными шаблонами. Но, обучая детей музыкальной грамоте или рисованию, мы можем воспитать в них аналогичные шаблоны. При этом, как из первых, так и из вторых, могут получиться гении, мастера, или посредственности, в зависимости от заложенных шаблонов, трудоспособности, силе характера, направленности устремлений и различных обстоятельств социума.

Зачастую, мы говорим: я это не любил, а потом увлёкся. Это мы сами воспитываем в себе те или иные шаблоны. Мальчик, живущий возле леса и собирающий грибы на продажу, как и заправский взрослый грибник, увидит гриб там, где новичок его не заметит. Однако, начав регулярно ходить по грибы, любой человек, со временем, выработает определённые мозговые связи, которые станут включаться, как только он попадёт в лес…»

Я слушал маму и казалось всё понимал, но только теперь, через множество десятилетий, сумел по-настоящему осознать услышанное тогда. Мамины примеры казались мне смешными и неубедительными. «Грибник увидит гриб там, где новичок его не заметит…» – понятно же, что он просто больше знает об этом грибе, его биологии, симбиотических связях… Причём здесь какие-то непонятные шаблоны?!

У меня были линейки с шаблонами – дырками, обводя внутри которых карандашом, можно было нарисовать круг, квадрат, треугольник, фигурки разных животных… Я пытался представить подобные дырки в мозгу и только нежелание подводить маму в споре с отцом, удерживало меня от смеха. Отец всегда учил, что женщин надо щадить, потому, что они слабее и уязвимее нас, мужчин, и я выглядел этаким молодцом, в собственных глазах, сдерживая своё желание объяснить ей насколько глупо всё то, что она рассказывает.

Воспоминание всплыло так ярко, словно я снова сидел на маминых лекциях и практических занятиях, где рассматривалось различное видение предметов в зависимости от угла зрения и освещения, иллюзии звуковых волн и многое другое. Я словно бы был там и, одновременно, здесь, видя и окружающий меня теперь пейзаж и аудиторию, маму у кафедры, себя, ещё совсем мальчишку, сидящего у окна, возле кадки с тёмно-зелёными в желтоватой окаёмке, похожими на сабли или длинные ножи листьями сансевьеры.

Мамин голос звучал так явственно, что мне стало не по себе. Я решил, что надо охладиться, и поднялся с места, направляясь к реке, но что-то не пускало меня. Я оглянулся и увидел вопрошающий мамин взгляд: «Арсюша, ты что?!» Моё поле зрения заполняли две картинки – я теперешний, стоящий на берегу горной реки, и я мальчишка, пытающийся пройти сквозь стенной шкаф с учебными пособиями.

Это было похоже на сумасшествие. Но самым странным было то, что я не потерял способности адекватно мыслить и анализировать ситуацию. Я знал, что прошлого не существует и, соответственно, вернуться в него невозможно, но в то же время, понимал, что мой поступок произошёл в двух разных временных промежутках. Проверяя это, я решил открыть шкаф и оцарапал руку об острый край скального выступа. Резкая боль тут же вернула меня к действительности, начисто стерев воспоминание детства.

Воспоминание ли?! Или прав был отец, который постоянно твердил о голографическом построении вселенной?!

«Мы находимся в каждой точке своего предыдущего пребывания, – говорил он, – оставляя на всём свои энергетические следы и визуализируя себя на пике собственной энергетической волны, распоряжаясь своей энергией сообразно своим мыслям. Концентрируясь на том, что делаешь сейчас и здесь, отбрасывая мысли, ты собираешь свою энергию, обретая силу. Где твоя мысль – там твоя энергия, чем менее сосредоточенны мысли, тем больше разброс энергии и тем ты слабее. Воспоминание – это мысленный посыл по прошедшему следу, оно тем ярче, чем настойчивее мысль, достаточно сильный энергетический толчок может переместить пик твоей энергии в прошлое…»

Понимание

Вопросов, в отличие от ответов, было так много, что я решил исполнить своё недавнее желание и с удовольствием погрузился в обжигающе холодные воды реки. Однако, вопреки ожиданиям, после купания меня не только не сморило в сон, но прямо-таки распирало от бодрости. Мне хотелось прыгать, кувыркаться, скакать, смеяться… Синева небес была так близка и так доступна! Я представил себя шагающим по облакам и взлетел. Это была свобода! Я больше не был привязан к земле! Сделав несколько пробных кругов, я полетел к черневшему в скалах над верхней кромкой горной растительности проёму.

Небольшой грот был именно тем местом, в котором я теперь остро нуждался, внезапно осознав, чего мне так не хватало со времени катастрофы. Несмотря на любовь родителей, живших со мной женщин и жён, моих любимых Фрумиле и Лёнчика, я всегда остро чувствовал своё одиночество. Все мои попытки получить совет к действию от близких людей терпели фиаско, а моё стремление поделиться одолевавшими мыслями упиралось в стену непонимания. Не нашедшие отклика умозаключения уходили в подкорку, порождая комплекс невостребованности и отчуждения и окрашивая любовь и преданность близким в тона жертвенности.

Мне было сложно понять родителей, учивших меня, что надо всегда говорить правду, что стыдно хитрить и воровать, что различные финтифлюшки в доме – мещанство, презиравших спекулянтов и карьеристов… и наказывающих меня за ту же правду, или попытки выяснить причины, по которым меня ругают, дарящих мне фарфоровые статуэтки.

Я вырос простодушным и прямолинейным до глупости, с обострённым чувством долга и ответственности, абсолютно не приспособленным к миру обмана, лжи, ханжества, стяжательства и бандитизма, лести, подхалимажа, подлости и всему прочему, определяющему успешность карьерного роста и денежного благополучия. Когда, уже юношей, я пытался спокойно поговорить с родителями на эту тему, они всячески уходили от ответа, а «зажатые в угол» начинали злиться и требовали прекратить этот разговор.

Всё, чего я так жаждал – было понимание. Не находя его в своих родителях, я сделал всё, чтобы мой сын чувствовал свою востребованность, всегда выслушивая его и разговаривая с ним на все, волнующие его темы, какими бы наивными они мне не казались.

И вот меня понимают, зачастую даже лучше, чем я сам себя – Петерс, дети, Учитель, Садовник… всё так близко, что я буквально задыхаюсь, лишённый личного пространства.

А мой Лёнечка?! Разве он не был одинок?! Ребёнок общающийся с животными и растениями, брошенный родителями в монастыре… Какая разница почему да отчего?! Маленький мальчик среди строгих чужих людей… И сколь не твердил бы мне разум, что этого требовала безопасность сына, чувства взрывали сознание, вынося на поверхность первобытные инстинкты, и я готов был выть от внезапного понимания и запоздалой жалости. Ничего не исправить. Прости меня, сынок…

Маленькая ящерка скользнула вверх по ноге и ткнулась мордочкой в ладонь. Он был со мной, мой мальчик. Чувства переполняли меня. Хотелось плакать. Я больше не был настолько высокомерен, чтобы считать себя не имеющим права на ошибку. И, неожиданно, пришло понимание родителей. Они, как и я сам, были обыкновенными людьми, а не безгрешными, всезнающими и всемогущими созданиями, как это часто представляется нам в детстве, и проживали, как и все люди, свои собственные личные жизни, со своими радостями и горестями, и своим осознанием происходящего.

«Ты потом поймёшь и пожалеешь, – говорила мне мама, когда я пытался оспаривать её или папино решение, – но будет поздно…» Что ж, я понял! Жалею ли?! Наверно да, но только о том, что доставлял им огорчения. Я даже не помню предметов споров. Мы по-разному воспринимали происходящие события и мне не в чем обвинять ни себя, ни их. Да, они не прислушивались ко мне, и не пытались понять ход моих мыслей, но родители считали, что поступают правильно и это было их право.

«Я похож на бабочку, созревшую в коконе прошлых лет и теперь сбрасывающую с себя его иссохшую оболочку…» – мелькнувшая мысль заставила меня улыбнуться, но сравнение было настолько точным, что я тут же сосредоточился, осознав, что это частично из-за меня семья задерживается здесь и у меня нет времени на расслабление и рефлексию. Надо было понять диапазон своих возможностей.

Диапазон возможностей

Я смотрел на раскинувшийся перед глазами пейзаж, напрасно пытаясь обнаружить в нём участки со съедобной растительностью. Нужен был эталон. И тогда я представил себе яблоко, самое обычное яблоко, висящее на ветке молодого невысокого деревца. Я поднёс к нему руку и оно окуталось мягким зеленоватым свечением с кирпично-красноватыми и фиолетовыми искорками – калий, кальций, железо… – выплыло из подсознания. Из вполне безопасных лекарственных растений я хорошо знал бузину и румянок, и оба соцветия излучали различные оттенки насыщенного голубого. Белена была окрашена в пурпур с ярко-синими прожилками – и яд и лекарство…

Все сомнения остались в прошлом и я, как ребёнок, радовался своим маленьким удачам. «Лиси бы похвалила меня!» – подумал я, и она тут же визуализировалась в моём сознании, лучась чистым золотым светом, – «безграничная любовь и радость», – подсказка подсознания была тут же подкреплена переливчатым смехом дочери. И тут до меня дошло почему дети сразу и безоговорочно приняли меня, дело было не в Петерсе, точнее не только в нём, они видели меня, что называется «насквозь», читая мою ауру.

Но как же тогда Валенсо?! Неужели он настолько владел чувствами и эмоциями, что мог влиять на энергию взаимодействия с внешней средой?! Я попытался увидеть собственное излучение и, потерпев фиаско, решил оставить этот вопрос на потом. Более актуальным сейчас был контакт с внешними объектами.

Особенно соблазнительной была возможность подключения ко всеобщему информационному полю. Представьте себе, что вы прибыли в незнакомую местность, о которой ничегошеньки не знаете, и вдруг появилась возможность получить ответ на любой вопрос. Однако задать вопрос оказалось не так-то просто. Я не знал о чём спрашивать и начал, как мне казалось, с самого простого: «Сколько Планет в Солнечной системе?» То, что я услышал было похоже на старинные оперные спектакли, на которые водила меня мама, когда на сцене несколько хоров плюс десятка два артистов, и все поют свои партии, ни музыкально, ни по тексту не гармонирующие друг с другом.

Необходимо было сузить поле поиска: «Сколько Планет в Солнечной системе по современным представлениям?» – тишина. Поначалу я не понял и несколько раз повторил фразу, а потом сообразил – посткатастрофный мир слишком молод и далёк от абстрактных наук, люди ещё только учатся выживать, пытаясь создавать прикладные предметы обихода, и ещё раз изменил вопрос, уточнив временной диапазон. Как же я ошибался, предвкушая (уже в третий раз!) известный мне ответ – 11! Услышанное ещё раз стегануло по моему самолюбию: «На основании изучения более сотни из технически доступных Солнечных Систем, учёные пришли к выводу, что количество и параметры их Планет сильно варьируют от системы к системе и коррелируют только совокупно с орбитальными и физико-механическими характеристиками своих Солнц».

Мне хотелось провести ночь в гроте, но спать одному в незнакомом месте, не вполне освоившись с Силой, было небезопасно. Дети рассмешили меня, наперебой предлагая подежурить у входа в пещеру, а потом и сами смеялись, сообразив, что это уже не было бы уединением.

Фруми не кинулась мне в объятия, как всегда бывало при встрече, а стояла настороженная и выжидающе-напряжённая.

– Что с тобой, милая? – обнял и поцеловал я супругу.

– Не знаю! Ты какой-то другой.

– Ну что-ты, я всё тот же, и всё также горячо и страстно люблю тебя.

– Не знаю что, но что-то в тебе изменилось. Ты словно стал выше…

Я невольно взглянул на свою одежду…

– Нет! Покачала головой Фруми, ты такого же роста, как и был, но только другой… совсем другой.

Я и сам чувствовал, что изменился, но никак не думал, что это будет заметно внешне. Мне и в голову не приходило, что, со стороны Фрумиле, это было подсознательное восприятие новой энергетики. Судя по цветам её биоэнергии, она была напугана и расстроена, в отличие от детей и Петерса, отливавших лучистым золотом с белыми ареолами чистейшего сапфира. Я переводил взгляд с предмета на предмет, с одного пейзажа на другой и заново видел и открывал мир, прочитывая его, словно нотные тетрадки.

«Хватит, Арси, отдохни!» – похлопал меня по плечу Петерс. Но как я мог остановиться, перед таким щедрым подарком познания?! Неистребимая любознательность толкала меня к новым открытиям и, минут через пятнадцать, я провалился в глубокий обморок.

– Он очнулся, – Лиси, убрала свою маленькую ладошку с моего лба.

– Надо чтоб он поспал, – сказал Петерс, – а то этот сумасшедший загонит себя в могилу, желая исследовать всё и сразу.

– Лисушка, – обратился я на следующий день к дочке, – я хотел бы задать тебе один вопрос, очень некорректный и поэтому не обижусь, если ты не ответишь.

– Спрашивай, – улыбнулась дочка, плетя травяную колыбельку для малышей.

– Я уже задавал подобный вопрос Петерсу, насчёт Майкла, но тогда я не знал, что вы реально видите все оттенки характера и чувств человека. Я не понимаю для чего завязывать отношения, заранее обречённые на провал. Прости, если мой вопрос причиняет тебе боль.

– Всё нормально, отец, и хорошо, что ты спрашиваешь об этом. Вчера ты чуть не убил себя, позволив бесконтрольно истекать Силе. Мы не пользуемся её возможностями влюбляясь, а также в отношении родных и близких нам людей, да и вообще прибегаем к ней только при необходимости, стараясь расходовать очень экономно. Сила, хоть и находится в нас и во всём, что нас окружает, отдельная живая субстанция, стремящаяся, как и всё живое к своему максимуму. Чем больше ты накапливаешь её, тем более она к тебе тянется, чем меньше её в тебе остаётся, тем сильнее она стремится покинуть тебя, уходя туда, где её потенциал выше.

– Ну да, это как при работе с маятником, энергия уходит от более слабого к более сильному, но все связи, налагаясь друг на друга, образуют некий гомеостаз.

– Точно! Только переданная прасила настолько велика, что при неконтролируемом рассеянии может унести за собой всю энергию её обладателя. Помнишь, Петерси сказал, что мы поздние дети и получили Силу при рождении или сразу после него…

– Конечно, как же я мог забыть?! Вы – дети Силы, она вынянчивала вас и срослась с вами в единое целое, а я для неё – чужак. Мне ещё только предстоит найти с ней общий язык и породниться. Но для чего же тогда она открывает мне все прелести обладания ею?!

– Ой, папка, прав твой старший брат, когда говорит, что нельзя тебя баловать, отвечая на твои вопросы, потому что ты сам знаешь на них все ответы.

– Что ты имеешь в виду?!

– Прелести, – рассмеялась Лиси.

– Прелести… прельщает… – на мгновение задумался я и тоже рассмеялся, – прельщает пустым и бестолковым распылением, чтобы сбежать. Ну что ж, подружка-Сила, ещё посмотрим кто кого! – заключил я, чем ещё сильнее рассмешил дочку.