Текст книги "Путешествие на запад"

Автор книги: Любовь Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Начать с того, что он не совсем понимает, в каком качестве находится на этом корабле и, в частности, в этой каюте. Первая попытка выявить в памяти события минувшего дня и ночи вызвала ломоту в висках и мелькание беспорядочных и бестолковых образов перед глазами. В голове тоже следовало наводить капитальный порядок.

Чтобы лучше справиться со своей памятью и не привлекать внимание Скея, Джел сполз головой с подушек и закутался в мягкую тьму одеяла.

Четко оформленной информации имелось немного.

Пятидесятивесельная полугрузовая-полувоенная галера "Брат Солнечного Брата" принадлежала главе Большого Торгового Совета Таргена господину старшему советнику Ирмакору, вторым человеком после которого в Совете являлся кир Агиллер. Помощником кира, в свою очередь, был господин Пифером, назначенный недавно, во время пребывания галеры в Ардане. Там корабль поменял груз мрамора на четыреста бочек крепленых арданских вин и плыл теперь обратно в Столицу, порт Тарген не Нефритовом Берегу.

Сам господин советник по причине морской болезни путешествовал посуху и подняться на борт "Солнечного Брата" должен был только в Северном Икте, чтобы пересечь залив Сурием. А пока что галера под парусами и без особой спешки, поскольку не было необходимости изнурять гребцов, которых к тому же на две трети не хватало, с убранными веслами двигалась вдоль берега на север, делая остановки в каждом более или менее заметном порту. Прибытие в Северный Икт было назначено через две с половиной декады, примерно в одно время с господином советником Ирмакором.

Между Диамиром и Иктом было шесть обычных морских переходов: один в два дня пути, остальные – по три. Диамир – Парфенор – Авенгор – Ифаранта – Баст – Криос – Северный Икт. Это значило, что Диамир с Иктом разделяют не менее восьмисот километров. Из Икта до Столицы еще семнадцать суток пути, но в заливе скорость корабля увеличивается вдвое. Значит, вместе это – около двух с половиной тысяч километров…

На этом месте академически закодированная информация обрывалась. То, что находилось в карманах памяти далее, мало было похоже на полезные сведения. Яркие образы "живой памяти" путались с отрывочными бессистемными фрагментами кодировок, часто состоящими из одной фразы или только начального символа комбинации. Забавная история – специальное обучение мнемонике здорово навредило в фиксировании картин и фактов. Столкнулись рефлекторное человеческое восприятие и зачем-то, спьяну, что ли, активизированный вживленный в мозг кристаллический микропроцессор, для которого необходима была комбинаторная техника запоминания, действенная лишь при высокой концентрации внимания. Джел представил, в каком виде он был вчера: вначале выпил на пустой желудок спирта, потом горячего вина со специями, а потом еще какой-то настойки из одурманивающих трав, чтобы не чувствовать боль при операции удаления клейма.

Некоторое время он продолжал ошеломленно копаться в бессмысленных обрывках, занимающих к тому же огромный объем, пытаясь отыскать среди нагромождений хлама хоть что-то полезное, но тщетно. Таких позорных результатов он не получал даже в самом начале обучения.

Пришлось плюнуть и обратиться к "живой" памяти.

Здесь дела обстояли проще. Порядка не больше, но хотя бы понятно, что имеется в виду.

Перед мысленным взором поочередно возникали трущие его мочалками, льющие ему на голову смешанную с уксусом воду красноглазые рабы-альбиносы, раскаленная плита, на которой греются котлы и кастрюли, немой корабельный кок Гирпакс, гоняющий тряпкой по качающемуся полу разлитую мыльную воду, звездное небо с россыпью близкого шарового скопления в зените, полотенце с брызгами крови, узкий стальной скальпель с золотой гравировкой, отвратительный скрип проходящей сквозь его плечо шелковой хирургической нитки…

Фрагмент рассказа о прошлом Агиллера: офицер Дипломатического Корпуса Северной Армии, военный советник в Кадме… участвовал в Реннском сражении, командовал осадой Белой Крепости… в Торговом Совете занимается вопросами военных поставок, – Скиллар Скей, который сейчас разбирает инструменты, встречал его не единожды, начиная с Реннской кампании, когда состоял хирургом при штабном госпитале. ("Когда маршал Армагор подводил войска к Ренну, на берегу Эйе, рядом с нашим лазаретом, встал лагерем кавалерийский полк. Вот, как-то вечером, уже в сумерках, я с ведром пошел на реку за водой. Спускаюсь с берега и вижу: немного выше по течению от того места, где мы обычно брали воду, какой-то голый умник намыливает хорошую саврскую кобылу. Очень мне не хотелось тащиться лишних полтораста шагов с полным ведром, но не пить же воду с лошадиным потом. Иду злой, спрашиваю: "Что, очень лошадей любишь?" Он отвечает: "А что, у меня ноги кривые?" Я и говорю: "Нет, голова лошадиная." Он меня за подол рубахи и с берега в воду, я его ведром по спине. Тут его саврская стерва начала лягаться, и такого мне пинка влепила копытом, что пришлось спасаться бегством, бросив ведро. Так вот мы познакомились.")

Несколько слов о Пифероме: сын ростовщика из Арденны и таргской аристократки, ухо с ним держать надо востро, поскольку характер у него своеобразный и в достаточной степени неожиданный, работает он не на Торговый Совет, а на Мастера Крысолова, шефа тайной полиции, но на данный момент задачу свою выполнил и на корабле остается то ли для отвода глаз, то ли потому, что ему пока просто нечем больше заняться. ("А вообще, держись-ка от него подальше, – добавил Скей. – Он не из тех людей, с которыми полезно заводить знакомства." Собственный наивный вопрос: "Hо как же кир мне тогда сказал, что все здесь – хорошие, добрые люди?" Смешок Скея и ответ: "Ну, он, очевидно, имел в виду себя. Хотя я не стал бы утверждать что он – добрый человек.")

Красноглазые рабы из Эн-Лэн-Лена – врач Скиллар Скей и слуга Пиферома Неко – оказались в Таргене в результате последней из больших северных войн, так называемой Реннской кампании, и последовавших за ней экономических трудностей на своей родине. Энленская жреческая коллегия традиционно предпочитала рассчитываться с долгами соседям и союзникам людьми, хотя рабы-энленцы ценились в Таргене меньше, чем южане из-за слишком суровых требований к ним их религии. В несколько смягченном варианте энленское единобожие распространялось на восточные и северные провинции Таргена – Агиллею, Готистею, Дартаикт, Эгироссу, области Гем, Дэм и Карию, и даже являлось официальной религией имперского двора, поскольку все родовое таргское дворянство по крови было связано с древним Энленом. Тем не менее, энленцы стяжали в Таргене прочную славу безумцев, упрямцев и религиозных фанатиков.

Еще в голове вертелось что-то об алмазах. Была пятилетняя подать из Ардана, которую полгода не могли вывезти из-за скопившихся у островов пиратов. Как можно было понять из полной приключений истории, детали которой от Джела ускользнули, в бочках с арданским вином как раз и уплыла подать, в то время, как пираты пытались отбить у вооруженной до зубов охраны старый лесовоз. Эту историю рассказывал сам кир Агиллер. У него было тонкое, почти без загара, лицо, ледяные серые глаза и серебристо-русые волосы с легким оттенком "винного листа" – краски, которую употребляют, чтобы скрыть седину, – заплетенные в косу локтя четыре длиной. Агиллер был единобожцем и растил волосы на голове для погребального обряда. На вид ему можно было бы дать лет тридцать пять, на самом деле было около сорока или чуть-чуть за сорок. Внешне Агиллер и красноглазые были похожи: те же удлиненные пропорции фигуры, рост выше среднего, строгий классический профиль, и, если бы не врожденное отсутствие пигментации волос, кожи и радужной оболочки глаз у энленцев, троих северян можно было бы принять за братьев.

Джел поймал себя на том, что ушел в сторону, и в голову ему лезут вещи совершенно посторонние: о том, например, откуда на Терра-Нове двести лет назад почерпнули идею об использовании мутаций человека для заселения потенциально непригодных для обитания миров, таких, как Аваллон, Юн-Ю или Золотой Дождь, и не обкатывалась ли эта идея ранее Внешними или Рудниковыми Пиратами на планетах вроде этой? Ведь и аваллонцы на посторонний взгляд кажутся такими же одинаковыми, и альбинизм здесь распространен в очень странной форме…

Ладно, как бы там ни было, единственно очевидным является пока только то, что ему придется так или иначе пристраиваться в этой жизни на те тринадцать лет, что определены для регенерации "блюдца", и думать нужно о том, как это сделать лучше и безопаснее. А его еще хотят подарить на юбилей наместничества какому-то киру Тимесиферу… Джел мысленно пожал плечами и дал себе слово попутешествовать немного на корабле, чтобы прийти в себя после тюремной кормежки, и при первом же удобном случае сбежать. А потом… Какой у него может быть план на потом? Вернуться в Диамир и разыскать Хапу? Это довольно опасное предприятие, так как в Диамире полно людей, которые знают его в лицо, как преступника, осужденного к пожизненной каторге. Остается надеяться на то, что Диамир – большой город и вряд ли ему там придется вращаться в соприкасающихся сферах со своими бывшими тюремщиками. И, конечно, вернуться в Диамир хочется не столько из-за Хапы, сколько из-за "блюдца", оставшегося в месте, именуемом Поворотный Столб, что в шестидесяти таргских лигах на юго-запад от форта Дах и примерно на равном расстоянии в пятнадцать-двадцать лиг от перевалочного пункта контрабандистов, расположенного западнее, на безлюдной территории, где пески пустыни смыкаются с песками побережья, и от Мертвого Города на юго-востоке, расположенного в Долине Сорока Колодцев…

Он так крепко задумался, что не заметил, как Скей вышел из каюты, а потом вернулся и привел с собой Агиллера.

Кто-то из них похлопал Джела по боку.

– Долго будешь притворяться? Я знаю, что ты не спишь, – раздался голос Скея. – Вставай. Слышишь?

Джел отозвался:

– Слышу.

– Вставай.

Джел приподнялся и замер на минуту, пережидая головокружение.

– Вставай, вставай, соня, – поторопил его Скей, откидывая одеяло.

Корабль шел с креном на правый борт, поэтому, имея проблемы с вестибулярным аппаратом, выбраться из постели, устроенной наподобие ящика, доверху набитого перинами и подушками, было довольно затруднительно, и Джелу пришлось ухватиться за руку Скея, чтобы твердо встать босыми ногами на ковер. Он до сих пор был будто полупьян: голова соображает, но руки и ноги смущают своим необыкновенным способом повиноваться.

Кир, выжидательно глядя на них, сидел на краю освобожденного от ковровой скатерти стола и постукивал по полировке острым медицинским пинцетом.

Скей подвел Джела к окну, снял какое-то крепление, и застекленная рама сама поехала вверх.

Джел вздрогнул: на щеку ему брызнуло пеной.

Света снаружи было гораздо больше, чем пропускало в каюту стекло. Он увидел свинцовые подбрюшья туч, низко стелющихся над серо-зеленой вспененной водой, широкий след, расходящийся за кормой, летящих с раскрытыми клювами чаек и прыжками идущую в кильватере стаю похожих на дельфинов крупных морских животных.

Кир взял Джела за воротник рубашки, развернул к себе лицом и стал расстегивать пуговицы на груди.

– Не вертись, – велел он, – и не бойся. – Никто не замышляет против тебя злое. Нужно посмотреть швы и сменить повязку. Это быстро.

Скей протирал ножницы какой-то жидкостью. Джелу подумалось, что запахи медицины во всех мирах отчего-то специфически одинаковы. Кир спустил рубашку ему с плеч и помог высвободить из рукава отекшую левую руку.

– Весь спирт выпили, даже спиртовку заправить нечем, – проворчал Скей. – На секунду повернись ко мне.

Джел обернулся. Красноглазый скрещенными пальцами быстро очертил над его головой восьмиконечную звезду и коснулся тыльной стороной ладони лба, губ и левой стороны груди, чем сильно озадачил Джела. Это было благословение Фоа, Бдящей Силы. Распоряжаться им мог только священнослужитель в сане.

– Да благословит Бог это создание, – пробормотал Скей.

Агиллер снова развернул Джела к себе и, крепко взяв за отросшие волосы, заставил наклонить голову и вытянуть шею. Хватка у него была железная. Джелу почему-то вспомнилась присказка о том, что все северные люди неумеренно жестоки, потому что род свой ведут от злых великанов. На всякий случай он зажмурился.

Скей срезал бинты, долго изучал рану, с неприятными щелчками отстригая что-то лишнее своими блестящими ножницами. Джел ежился под порывами сырого, пахнущего морем и дождем холодного ветра, рвущегося в окно. Больно не было, но присутствовало навязчивое ощущение, что площадь повреждений у него на плече в несколько раз больше, чем занимала раньше фиолетовая птичка клейма. Скей дотронулся до его шеи и сказал:

– Тебе повезло, что в Диамире не ставят отметки еще на ладонь и на лоб. Краска въелась намертво. Мне удалось только испортить надпись "бессрочно". Кир Агиллер уговорил меня вчера пожалеть тебя и не вырезать ее с мясом, но, если нужно избавляться от клейма, то, рано или поздно, это все-таки придется сделать. И лучше сейчас, чем когда-то потом.

Джел нервно дернулся и посмотрел на Агиллера.

– Не нужно, – сказал кир. – Пусть все остается, как есть. Не надо больше ничего менять.

– Как скажете, – покорно ответил Скей. Он шлепнул Джелу на плечо порцию зеленой кашицы из деревянной некрашеной чашки, накрыл квадратным куском материи и стал накладывать бинты.

– Это правда, что ты был монахом? – спросил вдруг он.

– Был, – ответил Джел так равнодушно, как только мог, тем временем лихорадочно соображая, как ему объяснять свое присутствие в Диамире священнику-северянину.

На случай попроще у него была разработана легенда, по которой он являлся беглым монахом из далеких северных краев. Не время разбираться, откуда они здесь могли о ней пронюхать. Беда была в том, что Джел не набрал еще достаточно деталей, чтобы, излагая ее, чувствовать себя в полной безопасности.

Объяснять рождение этой версии собственного прошлого в его голове нужно было бы начинать с допотопа по местной хронологии.

Давно в прошедшие века, когда люди на континенте не владели техникой мореходства и не знали о существовании земель за бурными западными водами, древние культурные и торговые пути соединяли Белый Энлен и государства Нефритового Берега с центральными и северными областями огромного континента, часть западной оконечности которого занимал нынешний Тарген Тау Тарсис.

Приход на Нефритовый Берег воинственного племени таргов – кочевников из сопредельных великому Лесу степей, лежащих на северо-восток от Энлена – ознаменовал собой начало территориальных войн, не прекращавшихся в течение пяти с половиной столетий. В сеть конфликта оказались вовлеченными союзные таргам саврские племена, переживающий серьезный политический кризис Энлен, Царства фрэлов и десятки других менее значительных племенных и государственных образований по всей западной оконечности материка, отделенной от центральных областей горными массивами Запредельных Высот, от южных – соленой пустыней.

В тот период хаоса, когда возникающие, как пузыри на лужах во время грозы, мелкие государства так же быстро исчезали без следа, когда границы крупных государств менялись, как линии, проводимые стилом по воде, когда древний незыблемый Белый Энлен вдруг вспыхивал военными мятежами, голодными и чумными бунтами, а новоявленную, еще не набравшую силу таргскую империю то захлестывали нашествия варваров, то она сама, подобно горной реке, вырывалась из тесных ей рубежей и присоединяла к себе новые и новые союзные и враждебные территории, центр цивилизации сместился из Энлена к юго-западу – на Нефритовый Берег. Вскоре Тау Тарсис прочно закрепил за собой положение столицы мира на суше и на море. Связи с загорными странами, державшиеся в основном на культурном и религиозном обмене, рухнули, и были забыты при таргах, выдвинувших на первое место политику прибыли – для них торговля с экзотическими южными и островными землями была выгоднее внутриконтинентальной.

Тем не менее, кое-какие сведения о странах на западе и за Запредельными Высотами раздобыть было возможно. Эн-Лэн-Лен, например, горы восточнее которого не были столь непроходимы и где во многих местах сохранялись еще проложенные в незапамятные времена дороги, никогда в полной мере не терял связи с востоком и севером. Даже в далекий южный Диамир доходили легенды о старых энленских монастырях, стоящих на горных перевалах и перекрестьях разрушенных временем путей за пределами знаемого мира, сохраняющих сокровища и знания ушедших времен. И упоминались некоторые крайне романтически звучащие названия: монастырь Урулуг – Урочище Хмурого Камня, монастырь Холкидэй – перевал Ледяная Подкова, монастырь Аршаддам – перевал Призрак.

Когда кто-либо из арестантов, среди которых встречались и проводники караванов, и беглые послушники разных монастырей и бродяги, вынужденно или по собственной воле обошедшие немало святых мест в восточных и северных горах, рассказывали о своих странствиях, Джел сидел неподалеку, грыз ногти и запоминал каждое слово.

Постепенно в голове у него складывалась картина, намного более понятная, чем смазанная из-за скорости падения фотокарта, которую он, сообразуясь с тем обстоятельством, что он теперь существо пешеходящее и глобальные карты материков и океанов ему ни к чему, бросил в рубке разбитого "блюдца" перед тем, как отправиться в путь через пустыню по следам лошади, уносящей в притороченном к седлу мешке отрубленную голову Клексихора-Вонючки, неудачливого смотрителя колодцев из Мертвого Города, который чем-то насолил контрабандистам.

Материк был огромен. Он занимал третью часть поверхности планеты, опоясывая сфероид местами очень широкой, местами сужающейся лентой. Большая часть его приходилась на северное полушарие, где сейчас находился Джел. Тарген Тау Тарсис и Птор-Птоор располагались на противоположных концах этой ленты, резко истончающейся и, вероятно, даже сходящейся в северных ледовых водах в замкнутое кольцо – гипотетический Северный Мост. За пиками Запредельных Высот, за огромными и безжизненными высокогорными плато, которые опасаются пересекать в своих сезонных кочевках даже горцы-варвары, в самом сердце северо-восточной части континента, на берегах Пресных Морей, были другие города и другие монастыри, где возносили хвалу Единому Богу и Бдящим Силам. Там находился полумифический Черный Энлен.

Ценность собранных Джелом сведений заключалась в том, что они вроде бы были всем известны, и, в то же время, истинность их было крайне затруднительно проверить. Он мог видоизменять их так и эдак, любая фантазия на их основе могла бы выглядеть правдоподобно, и никто с полной уверенностью не смог бы поставить ложь ему в вину.

Легенда была проста и была на девять десятых правдой. Он родился в городе, вырубленном в скалах и во льду. В восемь лет был отдан на воспитание в монастырь находящийся вдали от его родины – разве Внешние Станции не то же самое? Жесткий распорядок, дисциплина, строгое соблюдение субординации, замкнутость в ограниченной сфере пространства и общения, специфические знания и навыки, неприменимые и ненужные в мирской жизни – все это было известно ему более чем хорошо. Кроме всего перечисленного, отговорка монастырским воспитанием сглаживала многие непростительные для обычного человека странности: оторванность от реальности, элементарное незнание законов человеческого общения и прочие огрехи воспитательной системы ВС. Имея в качестве компенсатора недостатков памяти имплантированный в мозг микропроцессор, Джел не боялся завраться. Поймать его на забывчивости или неосторожном слове было невозможно. И все же, при расспросах он предпочитал отмалчиваться или объясняться очень кратко, только если на то возникала насущная необходимость. Теперь же описывать свою историю в общих чертах могло оказаться недостаточным, а ему очень не хотелось, чтобы его поймали на незнании общеизвестного или, еще хуже, на вранье. Он уже сам верил в придуманную для себя историю.

– Почему же ты ушел? – спросил Скей.

– Стало тесно, – не очень вразумительно отвечал Джел. От усиленного соображения у него снова закружилась голова.

– И какой был монастырь?

– Аршаддам-Призрак.

– О! – удивился Скей.

– Монастырь братьев-путеводителей за облаками? – оживился неожиданно кир.

Скей утвердительно кивнул из-за плеча Джела.

– Давно ли ты оттуда? – спросил кир.

– Больше, чем полгода, – напряженно ответил Джел.

– Быстро путешествовал, – заметил Скей. По-видимому, он был неплохо осведомлен о всех тех фактах биографии Джела, которые тот соблаговолил изобрести для следствия.

– По морю, – уточнил на всякий случай Джел, чтобы не возникало дополнительных вопросов.

Агиллер все-таки спросил:

– Верные ли вести доходят с Севера, будто в Борее чума, шаддамский аргабаш закрыл границу, мосты через Сомское ущелье сожжены, и никакого сообщения с Аршаддамом уже два года не существует?

– Да, – наудачу подтвердил Джел, которому меньше всего на свете хотелось попасть под перекрестный допрос двух знатоков северной географии и политики.

– Печально все это, – проговорил Скей. – Новые порядки приходят на смену старым, но далеко не всегда лучшие – на смену худшим. Сатуан строит в Столице храм своего оракула, проповедники вместо истинного слова возвещают с амвона кому что в голову взбредет, монастырские общины, веками служившие людям образцами человеческого братства, распадаются без всяких видимых причин, а здесь, в Таргене, ни к чему не относятся серьезно. Северная культура гибнет у всех на глазах, и никто этого не замечает.

– Ну, заговорила лошадь золотая, – тихо произнес Агиллер.

Ножницы со звоном полетели в таз. Скей завязал на бинтах последний узел и, к большому облегчению Джела, ничего больше не спрашивая, забрал свои инструменты и удалился.

Агиллер взял Джела за подбородок и повернул к себе так, чтобы смотреть в лицо. Джел отступил назад и в сторону, освободился от его рук и, придерживаясь за стену, стал одевать рукава рубашки.

– Сколько тебе лет? – спросил Агиллер.

– Девятнадцать, – буркнул Джел, легко прибавляя себе два лишних года. С этим враньем все всегда получалось по поговорке Хапы: единожды вступив на путь грешный, остановиться было невозможно. И каждый раз для оправдания находилась подходящая причина: не хотелось, например, чтобы его принимали за ребенка со всеми вытекающими из этого последствиями.

– Ты очень красивый, когда чистый, – сказал кир. – Намного лучше, чем я ожидал увидеть.

– На аукцион меня везете? – поинтересовался Джел, стараясь голосом не выдать свое беспокойство и чрезвычайную заинтересованность в ответе.

– С твоей-то отметиной на спине?

Джел медленно вытащил из-за шиворота завернувшийся воротник.

– Значит, не боитесь, что подарком я могу оказаться слишком опасным?

Агиллер улыбнулся.

– Нет, не боюсь. – Он попробовал снова поймать Джела за подбородок, но тот перехватил и отвел его руку.

– Осторожнее, я вам нечаянно переломаю кости, – предупредил он.

Кир по-прежнему смотрел на Джела с непонятной тому улыбкой.

– Я начинаю приходить к выводу, что Салм солгал мне. Похоже, что в тюрьме ты оказался по заслугам.

– Какой Салм? – быстро спросил Джел. – Салм Сверр, начальник диамирской крысоловки?

Агиллер положил ногу на ногу и сложил руки на колене.

– Надо думать, крысоловка – это центральная уголовная тюрьма?.. А если ты такой догадливый, скажи пожалуйста, зачем ты залез в мешок с отрубленной головой? Поглазеть захотелось? По существу, за что ты получил каторгу? За то, что у единственного из трех подозреваемых, пальчики при задержании у тебя были в крови.

Джел вспомнил свое изумление при виде головы Клексихора Вонючки с обкромсанными в насмешку волосами, запихнутой в притороченный к седлу лошади кожаный мешок. Если бы не эта случайно набредшая на него лошадь, по следам которой он ночью вышел к колодцам Мертвого Города и к людям, его кости сейчас ветерок присыпал бы песочком где-нибудь среди дюн. Голос Агиллера уплыл, потом вернулся:

– …или, может быть, ты, как доктор Скиллар, считаешь, что страдания человечества приуменьшатся, если от общей доли ты добровольно взвалишь часть на себя? Ты даже не пытался сказать, что не ты совершил убийство. Почему?

Джел пожал тем плечом, которое не болело. На уме у него вертелось свое.

– Вы всем так помогаете выбраться из-за решетки или только тем, кого потом можно выгодно продать? – спросил он.

– А кто из этих ворон вчера ляпнул тебе про продажу, про аукцион?

– Вы сами и сказали.

– Я тебе не мог сказать такого, потому что это неправда.

– А чем я отличаюсь от господина Пиферома?

– То есть?

– С ваших слов получается, что ему вы можете лгать, а мне – почему-то нет.

– Не почему-то, а по вполне конкретным причинам. – Кир повернулся назад, выдвинул один из ящичков конторки, вынул оттуда сложенную бумагу, встряхнул ее, чтобы развернулась, и протянул Джелу. Вопросительно взглянув на Агиллера, тот осторожно взял бумагу за углы. Посередине листа, исписанного корявыми закорючками с брызгами чернил, красовался светло-коричневый отпечаток небольшой, видимо, детской, руки. Джел спросил:

– Что это?

– Твоя фальшивая сопроводительная. Примерь к ней свою ладошку. Не сходятся, верно? Подтвердить этим документом, что ты чей-то раб, невозможно. А в канцелярии Тадефеста ты уже списан на потери при перевозке. Таким образом, юридически ты не принадлежишь пока никому, кроме самого себя, Александр Палеолог Джел.

Подозрительно взглядывая на кира, Джел проковылял по наклонному полу к постели, тщательно расправил лист на большой подушке и наложил на отпечаток правую ладонь. Рука в самом деле была не его, но он все еще опасался по доверчивости влипнуть в новую историю.

– А мое клеймо? – спросил он. – Оно все еще при мне?

– Я же сказал, что по тюремным документам ты мертв. Если ты не станешь показывать его каждому встречному, никто не будет о нем знать.

Такой поворот направил мысли Джела на то, с чего начался для него сегодняшний день: на возможность приобретения личной свободы. Он сел, некоторое время молчал, потом решился уточнить:

– Значит, я могу уйти с корабля в любой момент?

Агиллер пристально разглядывал свои руки.

– Нет, почему ты так решил? Просто у тебя пока есть лазейка для спасения. Фальшивую бумажку можно всегда заменить на настоящую, были бы деньги. Когда Ирмакор переведет твои документы на свое имение в Столице, он повысит цену за тебя до твоей реальной стоимости. То же самое сделает и Тимесифер, если ему тебя подарить. В нашем кругу не принято держать дешевых рабов или делать подарки, равные по стоимости мешку огурцов. С перепиской купчей лазейка для тебя закроется. Если только ты не принадлежишь к Островному Дому, разница для тебя будет ощутима: платить ли пятикратную пошлину за свободу с полутора тысяч ларов или с пятидесяти тысяч, правда? Поэтому, попробуй вспомнить, нет ли у тебя родственников или друзей, которые могли бы в ближайшее время поручиться за тебя и одолжить тебе денег для выкупа. Ирмакор не станет возражать, если кто-то потребует твоего немедленного освобождения. Сумма, уплаченная за тебя ничтожна. Скей сделал так, что продать тебя пока нельзя. Неприятности же, которые можно нажить при помощи твоего клейма, могут стоить очень дорого.

Джел отрицательно покачал головой.

– Я чужой в этой стране. Мне не к кому обращаться за помощью.

– Ты знаешь это наверняка?

– Да. Разумеется.

– Что ж, мне очень жаль тебя в этом случае. Если только Ирмакора не смутит то, что тебе девятнадцать лет вместо обещанных Салмом четырнадцати, он тебя, конечно, подарит. А для забав Тимесифера ты – слишком хорошая игрушка. Он быстро тебя сломает… Или, может быть, я зря тебя пугаю? Тебя устраивает такая участь?

– Вы не могли бы называть вещи своими именами? – попросил Джел. Недомолвки и намеки на обстоятельства ему неизвестные или двусмысленные раздражали его уставший от сражений с собственной памятью ум.

Агиллера предложение быть откровенным покоробило.

– Речь идет о вещах, которые не вполне прилично обсуждать вслух, – сообщил он. – Ну, хорошо. В сундуке лежат два женских наряда для тебя. Тимесифер это любит. Я думаю, ты не ребенок, теперь догадываешься, к чему тебе надо готовиться?

Джел сидел, словно аршин проглотив. Вся его показная самоуверенность и вызывающее настроение таяли, как снег на солнце. Приятный вначале холодок, вызванный наложенной на шов свежей гиффой, сменился ледяной ломотой на половину спины.

Первой его мыслью было: "Господи, как же вы все на свет-то родились при таких понятиях о приличном?.."

Агиллер спросил:

– Тебе плохо? Сейчас Скей принесет чаю. Может быть, ты бы лег пока? Да ты не бойся. Тебя же не сегодня дарят. Там видно будет, может, что-нибудь придумаем…

Джел поднял на него взгляд.

Кир умолк, и в глазах его появилось беспокойство.

Джелу тоже больше нечего было сказать. Внезапно он вскочил с места и бросился вон из каюты.

Он не подумал, зачем ему это нужно. На уровне подсознания у него было две идеи: во-первых, прыгнуть за борт и утонуть, во-вторых, чтобы кто-нибудь разумный удержал его от этого шага, иначе и правда придется топиться.

Далеко уйти ему все равно не удалось. Сразу за порогом он врезался в Скея, который от столкновения совершил поворот вокруг собственной оси, с грохотом уронив при этом поднос с чайником и чашками. На лесенке в четыре ступени, ведущей из общего для трех кают тамбура на палубу, Джел споткнулся, упал, и был пойман Агиллером. Кир перехватил его поперек и унес обратно в каюту.

– Вот дурак. Куда ты, интересно, бежал? – говорил кир при этом. Топиться, что ли?

– Не было у нас забот, так купили, – добавил к сказанному Скей, собирая черепки. – Вот теперь повеселимся.