Текст книги "Лукавый взгляд с любовью"

Автор книги: Любовь Овсянникова

Статья была напечатала в газете «Джерело», № 1 за январь 2002 года, на украинском языке.

***

Днепропетровскую поэтессу Любовь Овсянникову представлять взрослому читателю нет никакой надобности – ее стихи и проза нашли своих почитателей давно. А вот для малышей наша талантливая землячка начала писать только четыре года тому. Во всяком случае именно тогда, в 1997 году, в Харькове вышла первая ее книжка, адресованная ребятне – «Алфавит-раскраска». Вышла – и сразу обрела популярность. Среди родителей прежде всего. Ибо, кто как не они, лучше всех знают, что сейчас нужно их сыну или дочке?

И вот читаем (в прекрасном, кстати, художественном оформлении известного мастера Василия Хвороста) об окружающем мире, о знакомых нам, украинцам, арбузе и вишне, вербе и капусте, учим деток писать каллиграфично, размышляем вместе с ними: а в какие же цвета раскрасить пышный хвост фазана?

Проба пера оказалась удачной. Книжкой заинтересовались не только «отдельно взятые» читатели, но и дошкольные учреждения. Не так уж и много у нас сегодня издается литературы, которая могла бы поспособствовать развитию детской фантазии.

Любя мир, жизнь, детей, Любовь Борисовна публикует – теперь уже в Днепропетровске – еще две книжечки для малышни. Это в той же мере хорошие, привлекательные внешне «Знайомі таємниці» и «Цей дивний світ». Мой внук уже шестиклассник, но с каким удовольствием он листает страницы этих изданий! «Бабуля, – спрашивает, – а что такое ‟горлиця”?» Бедное городское дитя… Безусловно, на таких, как он, и рассчитаны книги Любови Овсянниковой. Ибо, хоть и выросла автор в песенном, васильково-ромашковом краю – поселке Славгород Синельниковского района, однако прекрасно понимает: наследники наши многого лишены. И стремится раскрыть им удивительный мир Природы, возбудить в их сердцах интерес к окружению. Вместе с тем речь не только о «персонажах» стихов Л. Овсянниковой – зверях, птицах, растениях. Не только нужные знания дарят они малышу. Но еще и любовь, а еще и причастность ко всему, что нас окружает. А еще и ответственность.

Ты хочешь «вновь кукушки голос слышать в лесу»? Позаботься…

Статья опубликована 7 мая 1998 года в газете «Днепровская правда». Читая ее сейчас, я вспоминаю давние сетования Любови Борисовны, что рукописи статей не всегда попадали на одобрение к тем, кого касались. Особенно, если в них излагались только сведения о событиях, без критики. Сколько Любовь Борисовна с этой практикой боролась! Как расстраивалась от пустых публикаций, повторяющихся мыслей, надоевших штампов… Конечно, это зависело от квалификации журналиста…

Название этой статьи до сих пор повергает Любовь Борисовну в содрогание. Оно ей не нравится – до бессонницы и потери аппетита. Ее так никто не называл! Никогда! Зачем выдумывать? Но спорить с автором статьи было бесполезно. За долгие годы руководящей работы она приобрела уверенность в своем праве творить, что хочется. Тем более что хотелось ей хорошего и светлого – быть рядом с Любовью Борисовной, иметь отношение к ее творчеству, к ней самой. Людмила Афанасьевна недоумевала и терялась перед нею: как можно оставаться равнодушной к мужчинам, не поддаваться соблазнам, презирать атрибуты престижа, – но и хотела дышать ее миром. Она подолгу гостила у нас, чувствуя искреннее расположение, как будто не могла надышаться чем-то таким, чего не создала у себя, возможно, чем пренебрегала, а теперь сожалела. Свойственное Любови Борисовне умение парить над буднями, превращать жизнь в праздник духа, поступать не по хотению, а по правильности, ее, от млада руководившуюся противоположными соображениями, притягивало именно инакостью, непохожестью, чуждостью ей. Разве можно этим прожить? Она мало понимала Любовь Борисовну, а хотела понимать больше, ибо пришла к ней такая пора. Последнее и служило объяснением.

Я бы не включал эту статью в настоящее издание, но… из песни слов не выбросишь. Да и хотелось оставить память о настоящей, не приглаженной Людмиле Афанасьевне, ее мятущейся душе. Необыкновенная красавица (выше среднего роста, броская, статная, со свободными манерами), пользующая бешенным успехом у мужчин и откликающаяся на него, выпивающая и курящая, она понимала любовь в узком ключе и писала с большой буквы. Это вызывало улыбку.

А сам день, о котором тут написано, я прекрасно помню. В Славгороде тогда срочно отремонтировали давно стоящий без употребления клуб, побелили внутри и снаружи, убрали пыль, паутину, мусор. Протерли кресла, вымыли и покрасили сцену. И все для того, чтобы провести презентацию творчества первой и единственной писательницы, когда-то родившейся и окончившей здесь среднюю школу. А потом навсегда уехавшей отсюда… и живущей в городах с неукротимой тоской по этим просторам, по этим людям.

Интересны в этой связи рассуждения Любви Борисовны о малой родине. Малой родиной она считает помнящих ее с детства людей и их духовную среду.

***

Так зовут ее очень близкие друзья. Вкладывая в это имя свое восхищение. Ее нежной красотой – белокурые волосы, зеленые глаза, матовый цвет лица. Ее удивительной мягкостью – грубого слова никогда не услышишь. Ее тонкой ранимой душой – так искренне радуются и страдают разве только еще дети.

Но может быть она, Любовь Овсянникова, и совершенно другой – жесткой, категоричной. Когда приходится отстаивать свое собственное мнение. Или сталкиваться с несправедливостью. Или ставить на место хама.

И все же не это, беру на себя смелость заверить, определяет ее характер. Определяет его – Любовь. Безудержная, безоглядная, синоним которой – самопожертвование. Та самая, о которой мы, нынешние, говорим до обидного редко – все больше о политике. Тем и подкупают стихи Любови Борисовны, что она, испытывая, как и все мы, граждане Украины, все превратности судьбы (читай – нынешнего бытия), воспевает чувство, дающее самое дорогое, бесценное – Жизнь.

Вы, надеюсь, читали ее стихотворные сборники: «С любовью на ‟вы”» и «Восторженная любовь». Коли так – убедились в правоте моих утверждений. Если же нет, непременно прочитайте. А заодно поинтересуйтесь и новой книгой днепропетровской бесспорно талантливой поэтессы – «Мої світи». Ее посвятила автор своим родителям – Прасковье Яковлевне и Борису Павловичу Николенко, проживающим и ныне в поселке Славгород, что в Синельниковом районе. А в их лице – всем своим землякам, вспоминая и помня о которых, пишет проникновенные строки.

Кто вырос в таких степях украинских, кому ведома радость прикосновения рук материнских, от которых исходит ни с чем не сравнимый запах Хлеба, тот поймет сказанное.

Земляки поняли безоговорочно. И пригласили Любовь Борисовну в гости – чтобы презентовала «Мої світи» дома, а Славгороде.

День выпал теплый, погожий – как раз накануне Пасхи. Над древними дубами, ясенями витал дух сдобы, люди шли в клуб с приветливыми лицами, и даже у ведущего передачи «С души и сердца» «ее областное телевидение скоро покажет) Владимира Сиренко суровости поубавилось. А уж как себя чувствовала виновница торжества… Терялась, волновалась, смущалась. И очень радовалась: было от чего! Пришла вся школа. Пришли ее, Любы, бывшие учителя, теперь уже, естественно, пенсионеры (сколько лет минуло!): Петр Вакулович Македон, Галина Андреевна Голубь, Мария Федоровна Дмитренко.

Мария Федоровна открыла вечер и сказала:

– И доктора наук у нас есть, и летчики, врачи, инженеры. А теперь вот и писатель появился. Гордимся тобой, Люба!

Дети читали стихи, принадлежащие перу дорогой гостьи. Читала их, разумеется, и она сама. Рассказывала о своей судьбе, творческих планах, благодарила отчий край. Пели в ее честь местные «соловейки» – Людмила Демьяненко, Елена Ермак, Ольга Ротач. Мама потчевала всех пирогами…

– Этот день – один из самых памятных в моей жизни, – говорит Любовь Борисовна, Люба, Любава… – Я так счастлива. Оттого что родители мои живы, что живы учителя, что земляки меня не забыли. Спасибо им за теплый прием. Я словно вернулась в далекие годы юности.

Вернемся и мы с вами, уважаемый читатель. Представим себе тихую застенчивую девочку. Ту самую, которую, собственно, не замечали. Она и не обижалась, не до того было – училась. Прилежно, старательно. На одни пятерки.

Школу окончила, разумеется, с Золотой медаль. Как и прочили педагоги, избрала математику – поступила на мехмат ДГУ. После – аспирантура Таллинского политехнического института, научная и преподавательская работа. Двадцать одна научная публикация, двенадцать запатентованных изобретений – таков «послужной список этой нежной, излучающей свет женщины. К сказанному добавим: ее разработки нашли внедрение в металлургической энергетике, самолетостроении.

И всегда рядом была поэзия. Продиктованная любовью. И конечно же, о любви. Но почему-то безответной, неразделенной. Боясь показаться бестактной, все же на правах доброй знакомой спрашиваю у Любы: может, она несчастлива в браке?

– Наоборот. Только муж и составляет мое настоящее счастье. Остальное не получилось. Я познакомилась с Юрой, когда мне было восемнадцать. С тех пор не расстаемся. Четыре года встречались, а недавно 26 апреля, была 29-я годовщина нашего супружества. Представляете, какой стаж? Даже не верится, что мы столько лет вместе. Но должна признаться бурных чувств в моей жизни никогда не было. Бурю и смятение вызывает то, в чем ты сомневаешься. То, что зыбко в тебе и по отношению к тебе… А в Юре я уверенна, с ним я спокойна.

– Откуда же эта взволнованность в вашей поэзии? Кто тогда Великий Мастер, о котором вы пишете с таким волнением?

– Не стоит понимать так конкретно… Допустим, это воспоминание о мечте, что уже не осуществится, ведь мой возраст подошел к черте, за которой не живут мечты, а обитают лишь воспоминания. Я с большой болью переживаю осознание того, что не все у меня состоялось. Например, всегда хотела писать, но оставляла все на потом, когда будет больше опыта, больше свободного времени. А теперь понимаю, что живой, трепещущий опыт остывает во мне. А время уходит, если уже не ушло. Хватилась!..

Узнаю Любовь Овсянникову – предельно искренняя, предельно откровенная. И не только с журналистами, не только с читателями – абсолютно со всеми. Не потому ли к ней так тянутся люди, не потому ли с ней так легко и просто?

Словно прочитав мои мысли, она вдруг говорит:

– Со мной не всегда легко. Я разбираюсь в людях. И если вижу, что кто-то хитрит, двурушничает, ловчит, прямо в глаза говорю об этом. Но, слава Богу, подобного было мало, меня окружают хорошие люди. Я ими очень горжусь.

И – все. Ни единого худого слова ни о ком, ни малейшего намека на недоброжелательность. Она просто не может этого – хулить, помнить обиды. Не присуща ей и свойственная – что уж тут скрывать – многим из нас, женщин, зависть.

– Низменные чувства, суета сует. К чему, для чего? Что судьбой предназначено, то и будет. В это я глубоко верю. Но больше всего верю в человека, в его силу духа. Мы способны изменить мир к лучшему. Где не будет зла, войн и разрухи. Где будет царить только Любовь…

Настроенная, увы, не столь оптимистично, я спорю с ней. Долго, настырно, но безуспешно. Что, впрочем, меня ничуть не огорчило – только порадовало.

Может быть, мы бы еще спорили, но тут в дверь позвонили.

– Юра! – Люба вскинулась, лицо ее вмиг посветлело. Поднялась навстречу – ухоженная, элегантная, в безукоризненно сшитом платье: – Юрочка, а у нас гости.

– Гостям мы всегда рады. Я как чувствовал – сладкого вот принес. Вы тут, надеюсь, не голодны?

И затянулись наши посиделки до позднего вечера. О чем мы только не говорили, какие только проблемы не обсуждали. А все равно возвращались к литературе. И я ощутила: она в этом доме – царица. И вспомнила, как еще раньше, незадолго до этой встречи Любовь Борисовна поделилась: «Это такое счастье, когда тебя понимают». Тут уж поистине возразить нечего.

Однако пора и честь знать, на часах-то… Благодарю за гостеприимство и, соблюдая традиции, спрашиваю у радушной хозяйки, над чем работает она сейчас.

– Пишу прозу. Вчерне уже готовы три повести. Но говорить о них пока еще рано. О другом хотелось бы сказать. Я безмерно благодарна судьбе за встречу с истинными мастерами. Это Василий Головачев, Михаил Селезнев, Виктор Корж, Константин Чернышев. У них учусь многому. И не только в творчестве. Приятно было работать с шеф-редактором журнала «Борисфен», где я вела рубрику «Желтая сурепка», Фиделем Сухоносом. Крепкий публицист, высокообразованный, обаятельный. Хотя совсем еще молодой.

При последних словах нам обеим немножко взгрустнулось. Ничего не поделаешь – ностальгия…

Это предисловие к подборке стихов Любови Овсянниковой, что была опубликована 7 декабря 2000 года в газете «Днепровская правда». В те дни сама виновница этого маленького события не имела возможности вообще узнать о нем – неотлучно находилась возле отца, уходящего в вечность. Отец покинул людей через три недели – на Крещение 2001 года, и это стало еще одним ударом, из которого Любовь Борисовна выбиралась почти два года (первый настиг в канун ее 50-летия, если помнят читатели).

Конечно, друзья знали о беде, пришедшей к Любови Овсянниковой, и всеми силами старались поддержать ее, не жалели для нее лучших слов.

Комментарий написан на украинском языке и в большой мере повторяет статью Виктора Коржа от 18 октября 1998 года, опубликованную в той же газете. Не удивительно, этот мастер слова всегда задавал тон в среде своих собратьев по ремеслу, был для них авторитетом. Вот и Александр Зобенко обращается к той самой статье в своих заметках от 7 сентября 2000 года, опубликованных в газете «Зоря».

***

Мало слова, призналась читателям еще несколько лет назад. Для того, отметила, чтобы передать суть своих мыслей или чувств, хочется гармонии, душа жаждет гиперболы, каких-то нездешних образов.

И еще одно откровение поэтессы: «Я уделяю внимание памяти, воспоминанию о прошлом».

Кто читал поэтические сборники «С любовью на ‟вы”», «Восторженная любовь», «Мої світи», кто общался с нею, видел и слышал ее хотя бы с телеэкрана – тот убедился: эта красивая женщина не просто талантлива. Она еще и удивительно добрая, нежная. И прежде всего, любящая. Речь не только о любви, называемой украинцами коханням (хотя эта тема является главной в творчестве нашей землячки). Речь о любви к Родине. К тем стежкам-дорожкам, по которым бегала в детстве, к степи бескрайней, навсегда пленившей ее щедрое сердце, к Отцу и Маме, которые, воспитывая дочь, научили ее главному – быть Человеком. Она признается им:

 
Від вас – все на світі.
Далеку дорогу
Мені простелили у далі ясні…
 

Именно так – научили. О чем красноречиво свидетельствует новый сборник «Дикий терен» (Днепропетровск, «Січ», 2000). Тема вечных ценностей – любви и верности – перекликается с темой ценностей не менее вечных – почитания, глубокой благодарности всему дорогому, родному, близкому. Автор призывает:

 
Нехай на волі сонячнім престолі
Пшениця й небо голубе цвіте.
 

Или вот, где не в состоянии умолчать и о своем возрасте, и о том знакомом, чем очарована сызмалу:

 
Глибока осінь. Вже дощі
Удоста землю напоїли…
 

И еще – обращение к молодым, вступающим в жизнь:

 
Все відійшло і десь тепер далеко,
Я з вами знову шлях свій повторю:
Летять до вас щасливих днів лелеки,
А я на згадку пір’ячко ловлю.
 

«Пам’ять», «Сумнів», «Прозріння», «Вдивляючись в далекі ті світи…», «Спадкоємцям» – символичны уже сами названия стихотворений. А рядом венок сонетов, а за ними – «Славгородские бывальщины», где Любовь Борисовна заявляет о себе как прозаик – с юмором, доброй иронией (и все же неисчерпаемой любовью) ведет рассказ о своих земляках, жителях поселка Славгород, что в Синельниковском районе

«Совершенство, абсолютность и одержимость художнической памяти – это те три кита, на которых держится творческий метод автора, – пишет в предисловии к сборнику доцент Днепропетровского национального университета, член национального союза писателей Украины Виктор Корж. – Доказательство этому – все содержание новой книги Любови Овсянниковой «Дикий терен». Читайте ее – ваша память получит обновление от светлой энергии настоящей поэзии, безотносительно к тому, стихотворная она или в прозе»

Читайте. Читайте обязательно. А сейчас познакомимся с несколькими новыми стихотворениями поэтессы. Возьмите себе солнца…

 
Стихи мои, вы гимны и молитвы,
Признания и исповеди, плач.
На лодке рифм по океану ритма
Несетесь вскачь.
Гривастые шальные жеребята,
Вы мне – все о любви да о любви,
Не ведая осеннего заката,
Стихи мои.
Цок-цок, цок-цок – веселые копытца,
А на пути – и брустверы и рвы…
Все нипочем вам, только пыль клубится —
Несетесь вы.
Ах, несмотря на горе и ненастье,
Что мрак вокруг и не видать ни зги,
Вы для меня – раскатистое счастье,
Стихи мои.
 

***

 
Размыли дороги дожди и дожди,
К тебе ни пройти, ни проехать,
И верится в чудо…
«Ты жди, только жди» —
Доносит далекое эхо.
Надрывно-призывно гудят поезда,
Их звуки – надежды примета.
Кому это нужно, зачем и когда
Холодное мокрое лето?
Колышется сырость, ее не унять,
А воздух – из ласковой сини…
Встречать и прощаться, просить и прощать,
И плакать по сказке России.
 

Статья опубликована во втором номере «Стожар» за 2005 год. Увидеть ее Людмиле Афанасьевне не привелось, хотя из телефонного разговора она знала, что ее публикация обязательно состоится.

***

С некоторых пор людей, пишущих о стихах, я для себя делю на две естественные категории: к первой отношу самих поэтов, а ко второй – остальных, далеких от рифмоплетства, но интересующихся им. Эти две категории для меня являются определяющими, когда возникает потребность присмотреться к новой фигуре на поэтическом небосклоне и составить о ней мнение не только по собственным впечатлениям, но более объективное – с учетом разных точек зрения. С недавних пор стала замечаться одна опасная тенденция: нам начали втолковывать преувеличенное отношение к своему мнению и так навязчиво талдычить о его большом значении, с таким рвением осуждать «стереотипы» и рвать понимание типичности, что многие просто разучились обобщать. Или не задавались этой целью, боясь, чтобы на них не навесили новые ярлыки. Невольно они отходили от истины все дальше и дальше, больше не отражали ее, а значит, теряли на нее право, становясь по сути бесполезным мыслительным шлаком, полагающим, что он и есть сталь. На этом пути завышенная оценка частного просто-напросто приводит к потере общего – общечеловеческого – и незаметно, под льстивыми подливками заменяет нравственность пустышками. В этот круг попала и я. И обнаружила это только теперь, когда мешавшая сосредотачиваться суета осталась от меня за четырьмя стенами.

О, очень о многом думается человеку в одиночестве! И сам процесс, вследствие которого начинаешь воспринимать мир не глазами-ушами или обонянием, а всеми имеющимися антеннами, невидимо пронзающими пространство, нравится. Для осмысления самых сложный вещей больше не надо ехать в командировку, на места, не надо беседовать с очевидцами, не надо то и это пробовать на вкус. Все недостающее, требующееся ты обнаруживаешь в себе, уже приготовленным – давно. Только бери, рассуждай и делай выводы.

А началось все с Любови Овсянниковой, как казалось, пишущей свои стихи просто, без вычурности и зашкаливающих претензий в отношении формы. Эта-то простота и оказалась ловушкой – привлекла меня, как бы не требуя больших трудов, а обещая легких заработков на ней! Ну да, думалось безотчетно, говорят же, что форма и содержание находятся в гармонии и если произведение отличается простотой и прозрачностью, то и разбираться в нем долго нечего – понимай все как есть и клепай свои статьи. Вот пишет человек, мол, «Люблю!» – значит… Эй, к кому там это обращено, – лови, чудак, намек, куй, пока горячо, и не теряй шанс!

Только не надо напоминать истину об обратном – о простоте гениального! Кто же ее не помнит? Каждый помнит. Да неймет. По простой причине – проклятое единство противоположностей, на все сущее подсовывающее человеку двойственный взгляд, и тут постаралось! И пошло гулять околицами аки леший – отпугивать людей упоминанием о «гениальности». Завороженные простой формой, «критики прекрасного» опять не видели тут подвоха и воспринимали упоминание о «гениальности» конкретно, отчего впадали в ошибки и заблуждения. Ведь конкретно гениальное встречается шибко редко, оправдывались они… Так и не поняв, что «гениальное» – в данном случае образ качества, неожиданно обнаруженного. Только образ.

Вот и Любовь Овсянникова такую упаковку подготовила для своего подарка. Ну как мне было не понимать ее: при простоте и внятности слога? Такое даже в голову не приходило. Ведь она наша современница, более того – представитель почти моего поколения, и должна одинаково со мной видеть мир. Следовательно, мое мнение – отражение ее смыслов!

Этими соображениями я руководствовалась весьма долго и жила в полном спокойствии. Я любила писать о Любови Борисовне, следила за ее творчеством и отзывалась на все новинки. Мне неприятно об этом вспоминать, будь я моложе, никогда бы в этом не призналась, потому что кончилось мое заблуждение печально: после очередной публикации Любовь Борисовна не позвонила и не поблагодарила за нее, как всегда делала раньше. Я нашла повод зайти к ней и невзначай завела разговор о последней статье – вдруг она ее просто не читала. Но она опять отмолчалась, только нахмурилась.

Придя домой, я призадумалась. И как-то вдруг поняла, что воспринимать любовную лирику Любови Овсянниковой буквально, как до сих пор воспринимала, – верх простодушия. Непростительного причем. Ведь я отлично знала, как нежно и преданно она относится к своему мужу Юрию, как давно они вместе, как нерасторжимо слиты духовно. Да где были мои мозги, почему впали в такую примитивность? И сразу же забрезжили в памяти и М. Булгаков с образом Мастера, и А. Блок с его придуманной Прекрасной Дамой. Сколько поэты бьются над поиском идеала, сколько спорят, каким он должен быть! Один видит его в красивой внешности. Другая – в интеллекте. Третьи ищут что-то усредненное. И все пишут и пишут стихи… А я уперлась в исповедальность... даже стыдно стало.

Образ Великого Мастера в поэтическом творчестве Любови Овсянниковой оказался той изюминкой, которая перекидывала мостик от простоты формы к сложности содержания. И ловушку из него устроила себе я сама.

Нет, что я писала, подумать только?! Отрывок из статьи «Любава»:

«– …Только муж и составляет мое настоящее счастье …в нем я уверенна, с ним спокойна.

– Откуда же эта взволнованность вашей поэзии? Кто тогда Великий Мастер?

– Не стоит понимать конкретно…»

И все потому что она пишет не просто о любви, а о неразделенной любви… и это путало карты. Конечно, теперь я вижу – какая может быть взаимность, когда существует смерть…

Да, так вот тогда я и вспомнила, что такое объективность и как к ней приблизиться. Для исправления оплошностей раздобыла другие доступные статьи о моей героине и начала перечитывать. Поразилась – сколько журналисты пишут чепухи, выливают на читателей какую-то поверхностную пену мыслей, до крайности заштампованных. Наконец, выбрала двух авторов, мужчин, на которых могла опереться в новых рассуждениях: из первой категории Анатолия Шкляра, поэта, редактора издательства «Січ»; а из второй – Вадима Демина, журналиста «Приднепровской магистрали». И не ошиблась в них.

У Вадима Демина, в статье «Голос, воспевающий жизнь», штрихом промелькнула мысль, прочитав которую я окончательно убедилась, что маленько не о той любви Любовь Борисовна пишет, которую я видела и которую готова усмотреть простая женщина. Буквально я там прочитала: «В ее стихах наряду с темой любви к Великому Мастеру, в преломлении через которую автор рассматривает настроение возраста, ностальгию по ушедшему, ожидание будущего, размышляет о созидающем начале человека, что для нее есть Бог, присутствует тема привязанности к своему городу. Преклоняясь перед величием Природы, вместе с тем основным лирическим образом избрала Великого Мастера. Именно к нему обращены многие из поэзий Л. Овсянниковой, с ним она ведет и диалог, и спор, ему посвящает и жалобу свою, и исповедь, и благодарность за большой дар – жизнь».

Нет, не мог Великий Мастер быть заурядным человеком. Ну слишком не по плечу ему, даже и горячо любимому, даже и очень сильному, все перечисленное Вадимом!

Анатолий Шкляр в своей статье «Мои поэмы кронами шумят…», привыкший, как и большинство хороших поэтов, писать афористично, выразился короче: «Обширна и многопланова любовная лирика Любови Овсянниковой, переплавившаяся через образ ее лирического героя – Великого Мастера. Кощунственно ли, что Бог для нее все же – не «закаты и рассветы», а созидающее, творящее начало человека?»

Оба повторили фразу о созидающем начале человека… Вот что они в своей мудрости видели в образе Великого Мастера!! А я что?..

Тоска по идеалу, от которого все больше откатывалась наша «перестроечная» действительность, застигла Любовь Борисовну в период трудный (собственно, потому она и возникла, тоска) – тут и возрастная переоценка ценностей, и пришедшее с ней понимание ограниченности отпущенного времени, которое с каждым днем исчерпывается. А ведь хочется все успеть!

Любовь Борисовна, с тех пор, как потеряла отца, часто и подолгу гостила у мамы в селе. Правда, иногда приезжала ко мне, но ненадолго, у нее совсем не оставалось свободного времени. Сама же я болела и уже не выезжала из дому. Визиты к ней и разговоры дни напролет отошли в прошлое. А я помнила их и перемывала в памяти, просматривая использованные и неиспользованные записи. Чувствовала, что не то думала, писала и публиковала. Требовались исправления. Мне это самой надо было – для завершения своего образа. Вдруг не все равно стало, что обо мне думают люди и что будут думать впредь. Исправлений требовало и отношение к Любови Борисовне, всегда терпеливой и внимательной ко мне, – вольно-невольно я со своими статьями проникла и в ее будущее, оставив неровную колею, и след этот следовало исправить. Или дополнить.

И я делала новые наброски, возможно беспорядочные – не получалось все сразу собрать в кучу. Отдельные мысли я писала на отдельных листках, потом тасовала их, группировала по темам, по внутренней логике, искала склеивающий глей и живые соки… Соки живых мыслей. А потом опять позвонила ей.

Как только смогла, она приехала. О земном уже не говорилось, я от него отдалялась. И не заботилась ни своим видом, ни обстановкой квартиры. Все становилось ускользающими дымами, над которыми терялась власть. Зато теперь имелась возможность видеть со стороны. И я поняла, что в том мире, куда меня несло, нет места страстям и предметам – там обитала душа. Вот где она находилась – вверху, под облаками. Туда не каждый день смотрит бегущий человек. Меня волновали перемены, быстро и безвозвратно пришедшие, бешено разгоняющиеся, как снежный ком с горы, хотелось разобраться в них. Возможно, чтобы освоиться – естественное стремление.

Тем не менее, вновь и вновь материальное не умолкало, память о нем жила, оно звучало как эхо. За что же мне было ухватиться, если ноги на земле не держали? Где тот, кто поможет? И кто он? Сами собой в памяти всплыли слова:

 
Великий Мастер мой, вне святости и блуда
Из ризницы души, из внеземных палат
Несу вам этот дар, вне поводов и дат, —
За то, что свет ваш для меня повсюду.
 

И подумалось, что Любовь Борисовну в ее горе и отчаянии, разверзающемся с возрастом в душе каждой женщины (или даже каждого человека!) поддерживает, окружая повсюду, Великий Мастер. И он существует! Под разными именами. У каждого свой.

– Я напишу еще одну статью, – сказала я. – Отвезешь в газету?

– Просто отвезти? – уточнила Любовь Борисовна.

– Нет, надо также договориться о публикации.

– Это сложнее, – она покривилась. Ну не любила кланяться перед людьми, вот вредная! – А о чем статья?

– О Великом Мастере.

– Что-что?

– Кажется, я поняла – кто это. Люба, прости, но это надо опубликовать, – я налила в рюмку водочки и отпила пару глотков, сладко затягиваясь сигаретой.

– Нет, не стану я о себе хлопотать!

– Тогда публикуй в своем журнале, – рассердилась я, высказав давнюю обиду, что в «Стожары» меня ни разу не пригласили. – Всякую муть публикуешь. А это тем более надо…

Она улыбнулась. Так знакомо!

И от этого я ожила, берясь за свое, потому что природу человека изменить никому не дано. Особенно если покажется, что день прекрасный, день молодой, день сует земных вернулся – дыханием своим тебя коснувшись. Так кто ей видится в образе Великого Мастера, кто кажется носителем хотя бы части желанных достоинств? Что ни говори, а была в этом какая-то тайна. Так умело и тесно, и органично приближала она Великого Мастера к нашей жизни, к судьбе, что он виделся просто находящимся рядом, знакомым. Только вспомнить его не удавалось.

– Все равно же тебе видится кто-то, какое-то лицо, когда ты пишешь об идеале, ищешь в нем успокоения от тревог и разочарований, от обид. Ведь не назвала же ты своего героя существом среднего рода, допустим, Солнцем. И какой-нибудь Алисой, Ладой или Тамарой не назвала…

– Не назвала, – говорит она.

– Так кто же он?

Она села боком к столу, оперлась о него локтем и просто, почти без выражения продекламировала. Но с таким значением, что от догадок под кожей разливался холодок:

 
О, возгордись, прославленное племя,
Взойдет над миром из твоих рядов
Земной, как все, но не подвластный тленью
И встанет выше всех иных богов.
 

И без передышки – другие строки, прежде читанные мной не раз, но воспринимаемые в совсем другом свете …

 
Я, как Мария, бедного Христа
Оплакав смерть, вовеки не забыла…
Не отрекусь, не выдам, не предам
Того, что помню и всегда любила.
 

Я неспроста торопилась – наступала очередная годовщина ее бракосочетания с Юрием Семеновичем, большой для них праздник. И мне очень хотелось сделать подарок. Кажется, успела. Неделю спустя, 25 апреля 2005 года, я через своего сына Сашу передала эту статью ей, радуясь уже одному тому, что она сама ее прочет, а там… – как Бог даст. Ее Великий Мастер.