Текст книги "Дом интриг"

Автор книги: Луиза Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава пятая

Вернувшись в «Юную русалку», я первым делом отыскала миссис Лангтон и сообщила ей о том, что съезжаю.

– Нам очень огорчительно это слышать, Дженни, – сказала она искренне.

– Я останусь на какое-то время в Балликейвене. Переезжаю к миссис О'Мара.

– Переезжаете к миссис О'Мара?! Почему?! – недоуменно воскликнула она.

– Выяснилось, что она все-таки моя мать.

– Но вы же говорили… – она устремила на меня вопросительный взгляд.

– Вчера она сказала мне неправду. Я появилась в ее жизни неожиданно, и это вызвало у нее большое потрясение. Она растерялась и…

Во взгляде миссис Лангтон появилась задумчивость.

– Дженни, милая Дженни, вы абсолютно уверены в том, что она ваша мать?

– Да. Она привела тому не одно доказательство. Я видела ее брачное свидетельство и письмо, которое моя приемная мать когда-то писала ей. Это очень длинная история, но когда-нибудь я вам ее расскажу полностью. Тогда, надеюсь, вам будет легче понять Сару О'Мара. Она заслуживает сострадания. Перед тем как попасть сюда, она слишком много натерпелась в жизни.

– И все-таки мне это не нравится, Дженни. Мне кажется, что вам не следовало приезжать сюда.

– Спасибо вам за ваше неравнодушное отношение ко мне, но беспокоиться, право, не стоит. Если бы вы сегодня были там со мной, вы бы поняли.

– Дженни, милая девочка, знайте, что вы всегда у нас желанная гостья. Я хочу, чтобы вы считали нас своими друзьями. Так что без всякого стеснения обращайтесь к нам, если… если все вдруг повернется не так, как вы ждете. Или если вам просто понадобится добрый дружеский совет…

Я порывисто наклонилась и поцеловала ее в щеку, а потом побежала собираться, хотя знала, что оставляю ее в недоумении и растерянности.

Быстро упаковав вещи, я спустилась в холл. Такси ждало у крыльца.

– Неужели вы не дождетесь Джефа? – взмолилась миссис Лангтон. – Он может вернуться с минуты на минуту.

– Я еще увижусь с ним, ведь ферма миссис О'Мара всего в нескольких милях отсюда.

Пока водитель складывал мои вещи в багажник машины, На подъездной аллее показался зеленый «хилман». Это был Джеф. Я стала ругать себя за то, что так замешкалась с отъездом.

Он резко затормозил рядом и выскочил из машины, даже не позаботившись закрыть дверцу.

– Дженни! Куда ты?

Глянув мельком на таксиста, который запихивал в багажник чемодан, он повернулся ко мне с выражением упрека.

– Ты собиралась уехать, даже не попрощавшись!

Он был искренне потрясен.

– Я лишь переезжаю на ферму моей матери.

– На ферму твоей матери?!

– Да, я буду жить пока у Сары О'Мара.

– Но ты же сказала вчера, что она не мать тебе!

– Так это вчера. Наверно, я должна быть тебе признательна, Джеф, потому что, если бы не ты, она никогда не сказала бы мне правду. Но… я не могу благодарить тебя за то, что ты сделал. Язык не поворачивается.

– Черт возьми, о чем ты?! Я ничего не понимаю! – все еще в полном недоумении и уже начиная горячиться воскликнул Джеф.

– Ты видел сегодняшнюю газету?

– Нет еще, – тут же ответил он.

– Посмотри, у твоей матери есть номер. В ней есть одна очень любопытная статейка.

– Господи, может, ты все-таки скажешь мне, что стряслось?

– Ты прекрасно знаешь, что именно стряслось. Я доверилась тебе, а ты все разболтал Рейчел, чтобы у нее появился наконец интересный материал для газетенки! Ты даже пошел на то, чтобы выкрасть у меня фотографию! Теперь всему городу известно, что я приехала сюда увидеться с Сарой О'Мара. Не думаю, что когда-нибудь смогу простить тебе это, Джеф.

Я села в машину и с яростью захлопнула за собой дверцу. Он стоял и тяжело смотрел на меня, потом сквозь недоумение на его лице блеснул лучик озарения, он упрямо вскинул подбородок и, кинув на меня взгляд, в котором, как мне показалось, была враждебность, зашагал к дому.

– О Джеф, Джеф… – еле слышно прошептала я. – Господи, что же случилось с тем милым человеком, с которым я познакомилась на корабле?!

Впрочем, с Джефом ничего не случилось. Просто я думала, что он настоящий мужчина, но ошиблась.

Комната, в которую привела меня Сара, выходила окнами на море. Летом она, возможно, смотрелась бы привлекательно, но сейчас давила огромными размерами и своим угрюмым видом. К тому же здесь гулял отчаянный сквозняк. Тяжелая мебель была уродлива и уже обветшала. Я вспомнила о прекрасной, уютной комнате в «Юной русалке», откуда только что съехала, и во второй раз пожалела о своем скоропалительном решении.

Взглянув на Сару, я поняла, что ей неловко за это запустение.

– Конечно, эта комната совсем не то, к чему ты привыкла, Дженни. Она мрачная и холодная. Наверно, нужно было тебя отговорить от мысли переезжать ко мне.

– Чепуха, – быстро проговорила я, боясь, что мои сомнения слишком очевидны для нее. Отсюда открывается отличный вид на море.

Она подошла и остановилась рядом со мной у окна. Поежившись, сказала:

– Вначале я сама жила в этой комнате, но по ночам шум моря не давал покоя. Под конец это стало просто невыносимо. В этом шуме есть что-то… мертвящее. Море словно зовет к себе потерянные души. Я часто с замиранием сердца слушала, как волны разбиваются о скалы и море зовет меня: «Сара… Сара…»

– Чепуха какая, – рассмеялась я, однако почувствовала, как дрожит мой голос. – С тем же успехом можно сказать, что оно и меня зовет: «Дженни… Дженни… Дженни…»

Она нервно пробежала рукой по своим серебристым волосам. В глазах блеснуло что-то дикое.

– Нет, оно меня зовет, я это слышала сколько раз. Оно не успокоится до тех пор, пока не утащит меня в свои глубины. Я знала это и боялась, что в одну из бессонных ночей не выдержу и сдамся ему на милость. Потому и переселилась из этой комнаты.

Ледяной страх сжал мне сердце. Я мягко взяла ее за руку и отвела подальше от окна. Я была уверена в том, что она не в себе. Наверное, так до конца и не оправилась после ужаса, который пережила в Лондоне во время войны. Ее необходимо увезти отсюда, и как можно быстрее.

Желая переменить тему разговора, я сказала:

– Пахнет чем-то вкусным. Между прочим, я умираю от голода.

Она улыбнулась, и, к моему облегчению, выражение ее лица вновь стало нормальным. Трудно было поверить, что передо мной стояла женщина, которая еще минуту назад дикими глазами смотрела из окна на море.

Мы обедали на кухне. Сара долго извинялась за это, но я была даже рада. Несмотря на каменный пол, это было, пожалуй, самое уютное помещение во всем доме. Она представила меня Кевину Салливану. Я поняла, что, пока ездила собирать вещи в отель, она ему все рассказала.

Еда был простой, но хорошо приготовленной. За нее она тоже долго извинялась.

– Мне обед очень нравится, Сара, – заверяла я ее.

– Если бы я знала заранее, то, конечно, приготовила бы что-нибудь особенное, хотя бы раз в жизни.

Ее слова только подчеркивали бедственное положение, в котором она находилась. Я очень хотела помочь ей деньгами, но боялась обидеть.

– Ты любишь танцевать, Дженни? – вдруг спросила она.

Я кивнула.

Повернувшись к Кевину, она сказала:

– Сегодня в «Шеридане» будет вечер. Почему бы тебе, Кевин, не взять туда Дженни?

Я смутилась и заметила, что Кевину Салливану тоже стало неловко.

– У Кевина, наверно, другие планы, и потом, я не хотела бы тебя оставлять одну в первый же вечер.

Она коротко хохотнула.

– Я привыкла к одиночеству. К тому же у нас с тобой еще будет впереди много времени.

Кевин застенчиво уставился в свою тарелку.

– У меня на сегодня нет никаких особенных планов, Дженни. Я очень хотел бы, чтобы вы составили мне компанию.

Я ответила не сразу. Он оторвал наконец взгляд от тарелки и робко посмотрел на меня, потом улыбнулся. Это была улыбка очаровательного невинного ребенка, после нее мне трудно было бы отказать Кевину Салливану в чем угодно.

– Тогда, конечно, пойдем.

Ямочки на его щеках стали глубже, а в голубых глазах появился блеск. Во всем облике вновь открылась беспечная жизнерадостность, и я во второй раз спросила себя: что он делает на этой удаленной от веселой жизни ферме?

– Спасибо! Вот здорово! Как насчет того, чтобы я зашел за вами где-нибудь в половине восьмого?

– Вполне.

Он решительно отодвинул от себя пустую тарелку.

– Тогда я сейчас же возвращаюсь к работе, чтобы не терять времени.

Когда он ушел, я спросила:

– Он давно у тебя работает, Сара?

– Пару лет. Не понимаю, что его держит здесь, но знаю, что, если бы его не было, у меня вообще опустились бы руки. Я уверена, что ему легко найти более высокооплачиваемую работу на других фермах.

– Он живет в Балликейвене?

– Нет, я пустила его в маленький коттедж при ферме.

– Он живет совсем один?

Она кивнула.

– Мне кажется, он не похож на человека, которому нравится быть отшельником.

Словно прочитав мои мысли, Сара сказала:

– Может быть, Кевин в жизни такой же неудачник, как и я. Одно время он работал в Дублине страховым агентом, но говорит, что ему не понравилась городская жизнь. Вообще он действительно сельский парень. И родители его были фермерами. Но… между нами, я думаю, что тут все дело в женщине, с которой он расстался. Он никогда мне об этом не рассказывал, но я уверена, что она как-то обидела или унизила его. С тех пор, как он здесь, я ни разу не видела, чтобы он проявлял хоть какой-то интерес к девушкам, а жаль. Я ему, конечно, не подруга.

– Мне кажется, что он должен нравиться девушкам.

Глаза Сары блеснули, она улыбнулась:

– Он симпатичный, правда? К тому же удивительно бесхитростный.

– По-моему, он здесь просто губит себя.

– Вовсе нет, говорит, что счастлив и вообще предпочитает уединенный образ жизни. Мне кажется, коровы и овцы ему ближе, чем люди.

– А кто-нибудь еще у тебя работает?

– Только старик Мартин, всего несколько часов в неделю. Эксцентричный старик, но я уверена, что, кроме меня, его никто не взял бы, очень медлителен. Впрочем, и просит немного. Меня он устраивает. У меня осталось очень мало земли, так что ему нетрудно справляться со своими обязанностями.

– У тебя много скота?

В глазах ее отразилось что-то ностальгическое.

– Когда-то было много. Когда-то по поголовью мы стояли не ниже всей округи. Теперь осталось только несколько овец, свиней и коров. Совсем немного. Ну и птица, понятно.

Я все еще не могла представить ее работницей на ферме. Несмотря на долгие годы, проведенные здесь, она не потеряла своего чисто городского облика. Жила здесь почти отшельницей, однако поддерживала себя неизменно в форме. Хорошо красилась и, очевидно, не жалела денег на волосы. Да и одевалась не как монахиня.

– Я ничего в фермерском деле не смыслю, – сказала я, – но постараюсь научиться. И тогда смогу помочь тебе.

Сара рассмеялась, и меня вновь поразило, до чего она хорошеет, когда позволяет себе на минутку расслабиться. Она помолодела от этой улыбки на несколько лет.

– Нет, Дженни, не стоит. Мне и одной-то скоро уже будет нечего тут делать. Особенно в такое время года.

– И все-таки надо же будет чем-то занять время.

– Ну, хорошо, посмотрим. А ты вообще работаешь или… – Она осеклась и торопливо прибавила: – Нет, конечно же нет. Зачем тебе работать в твоем положении?

– Верно, но раньше я работала. Сейчас такое время, все работают. Я была совладелицей магазинчика, работала там вместе с подругой Энджи Уильямс. Но после автомобильной катастрофы я потеряла к этому интерес и позволила Энджи выкупить мою долю.

– А чем ты теперь намерена заниматься, Дженни? Теперь, когда у тебя много денег?

– Честно сказать, не знаю. Последние месяцы у меня было столько переживаний, что я никак не выберу минутку подумать о будущем. Однако понимаю, что рано или поздно должна буду сделать какой-нибудь выбор.

– А у тебя есть на примете друг, за которого ты могла бы выйти замуж?

– Однажды я была помолвлена в течение нескольких недель, но, к счастью, мы оба вовремя поняли, что у нас ничего не получится.

– И теперь никого нет?

Я подумала о Джефе. Вот с ним, пожалуй, могло получиться.

Все казалось таким простым, я была настолько уверена в том, что нашла мужчину, которого ждала… Но, видно, у Джефа на этот счет совсем другие планы.

Я печально покачала головой.

Мы прекрасно провели с Кевином вечер. Он был нетребовательным кавалером, и я почувствовала, что в моем обществе его наивное отношение к жизни словно поднялось на новый уровень. В отличие от молодых людей, с которыми я зналась в Лондоне, в нем абсолютно отсутствовали болезненные амбиции, нахальство, и казалось, он рад принимать жизнь такой, какая она есть, и получать удовольствие от простого. Мне пришлось по душе и его чувство юмора, которое было таким же наивным. Однако, несмотря на всю простоту и незамысловатость, его отнюдь нельзя было назвать глупым человеком.

Впрочем, мы провели бы вечер еще лучше, если бы не привлекали к себе так много ненужного внимания. Люди не уставали с любопытством смотреть на нас, а когда мы проходили мимо, оборачивались нам вслед. Я понимала, что вся округа взбудоражена слухами и что пройдет еще немало времени, прежде чем ко мне перестанут относиться, как к уродцу в балагане.

Проталкиваясь сквозь толпу танцующих к бару вместе со мной, Кевин сказал:

– Надеюсь, тебя все это не очень смущает, Дженни? – Мы уже перешли на ты. – Балликейвен – сонный городок. Ты – единственное развлечение здесь за все последние годы.

Я не могла не рассмеяться его манере выражаться.

– Меня это как раз не очень беспокоит. Остается надеяться, что Сара так же отнесется к этому. Хотя ее может расстроить…

– Могу поспорить, что этого не будет, – уверенно сказал он.

– Ты говоришь с такой уверенностью…

Мы подошли к стойке бара, и Кевин сделал заказ. Потом, слегка улыбнувшись, он сказал:

– Да, я в этом абсолютно уверен. Сара живет в своем собственном мире и глуха ко всему, что происходит за его пределами. По крайней мере делает вид. Еще никому не удавалось пробиться в ее мир, так что обидеть ее невозможно. Пожалуй, задеть ее можешь только ты…

Смешинки исчезли из его глаз, и он сказал уже совершенно серьезно:

– Но ты ведь не будешь ее обижать, Дженни?

– У меня этого и в мыслях не было. Ты хорошо к ней относишься, Кевин?

– Да. Хотя поначалу, признаюсь, этого не было. Но со временем она рассказала мне кое-что о своей жизни, и я начал понимать ее.

– Она когда-нибудь говорила тебе обо мне?

– Нет, никогда. До сегодняшнего дня я не знал ничего о тебе. Впрочем, она упоминала как-то о пережитой ею трагедии и о том нервном потрясении, которое она испытала во время немецкого налета в Лондоне.

Кевин переждал, пока бармен поставит перед нами бокалы и уйдет. Взглянув на лицо бармена, я поняла, что он не особенно рад нашему присутствию в его заведении.

Когда он отошел, я сказала Кевину:

– Я хотела бы забрать Сару отсюда.

– Она никогда не уедет, Дженни. Думаю, ее бесполезно даже уговаривать. Она любит свою старушку ферму.

– Ты что, шутишь?

– На полном серьезе. Наверно, я знаю Сару лучше, чем кто-либо здесь, и чувствую, какая у нее привязанность к этому месту. Если честно, то у нее просто сердце разрывалось, когда муж стал проматывать хозяйство. С тех пор у нее единственная мечта: вновь все наладить и встать на ноги. Она изо всех сил пытается это сделать. Однако без капитала это безнадежное дело.

– Не верю своим ушам, – сказала я. – Ей не может, просто не может нравиться жить в этом старом и мрачном доме. Она просто боится его. И я знаю, что соседство с морем приводит ее в ужас. Да и окружающие относятся к ней, как к прокаженной. Неужели это может понравиться? Неужели в таких условиях можно быть счастливой?

– Я не говорю, что она счастлива. Это все от беспомощности, от бессилия. Когда Шон умер, она поклялась, что вернет землю, которую они продали. Вместо этого, несмотря на адскую работу, ей пришлось продать еще земли. А люди считают, что это она виновата в том, что Шон пристрастился к бутылке, они уверены, что ферма пришла в упадок из-за нее. Но это все неправда.

– Она мне в общем все объяснила…

– Если хочешь знать мое мнение, эти неудачи и неизбежное в таких случаях чувство ущербности лишают ее сил. Но я уверен, что, если бы ей удалось поправить дела, она вернула бы свою гордость и вновь могла жить нормально. Она никогда в этом не признается, но в глубине души хочет, чтобы люди относились к ней с уважением. И знает, что к этому существует один-единственный путь.

– Поправить дела в хозяйстве?

– Именно так. Последние годы это цель, ради которой она еще борется.

– Ты уверен? – Я все еще не могла в это поверить.

– Абсолютно.

– Но она совсем не похожа на тех женщин, которые добровольно хоронят себя в сельской глуши.

Кевин рассмеялся:

– О Святая Мария и Иосиф, какая же ты неверующая, Дженни! Хочешь доказательств? Так вот, если ты не веришь мне на слово, испытай ее. Предложи ей заграничное путешествие, поездку в Лондон, да хоть на Луну! И ты увидишь, прав я или нет.

Я хотела помочь Саре. Все-таки она дала мне жизнь, и я чувствовала свой долг перед нею. И однако, несмотря на убежденность, которой был проникнут Кевин, я отказывалась верить, что лучшим выходом из положения была бы финансовая поддержка этого ветхого хозяйства.

Мы рано ушли с танцев. Сара говорила, что не ляжет спать до нашего прихода, так что мне не хотелось, чтобы ей пришлось ждать нас очень долго.

Когда мы остановились на перекрестке, мимо нас проехала машина, в которой сидели Джеф и Рейчел. Джеф поднял руку в знак приветствия, хотя на его лице сохранялось каменное напряжение. Рейчел повернула голову в нашу сторону.

– Ты знакома с Джефом Лангтоном? – удивленно спросил меня Кевин.

– Да, знакома. Я жила несколько дней в отеле, который содержат его родители. – Я говорила как можно спокойнее, однако чувствовала, что плохо владею собственным голосом.

Вечер не удался.

На следующее утро, когда я сняла трубку звонившего в холле телефона, то с удивлением услышала голос Джефа.

– Дженни, можно с тобой увидеться? – В голосе его слышалась настойчивость.

– Извини, Джеф, но я… очень занята.

– Я должен поговорить с тобой.

– Не думаю, что нам есть о чем говорить… с недавних пор.

– Я хочу объяснить, каким образом та история попала в газету.

– Я уже это знаю.

– В том-то и дело, что не знаешь!

– Прошу тебя, Джеф, избавь меня от необходимости выслушивать ложь. Я знаю, что во всем виноват ты.

– Дженни, ты не понимаешь…

Я услышала звук шагов за спиной.

– До свидания.

Положив трубку, я обернулась и увидела Сару.

– Кто это был?

Я не хотела говорить с нею о Джефе. Сердечная рана еще не зажила, а Сара пока не стала близким мне человеком.

– Это миссис Лангтон из «Юной русалки», – соврала я. – Я у них в спешке забыла свои перчатки.

Сара с тряпкой в руке подошла к маленькому столику, на котором стоял телефон.

– Давай я, Сара. По крайней мере пыль протирать я умею.

Она передала тряпку мне. Я протерла поверхность столика и последовала за Сарой в гостиную.

– Сара, у меня родилась чудесная идея.

– Так, так…

– Я решила взять тебя в кругосветный круиз. У нас будет куча времени, чтобы как следует отдохнуть… и сблизиться.

– Это действительно прекрасная мысль, Дженни, и ты даже представить себе не можешь, как я тебе благодарна за это, но как же я оставлю ферму?

– Кевин наймет на время двух-трех работников, и все будет нормально. Я с радостью заплачу им всем.

Печаль появилась в ее взгляде, и она отрицательно покачала головой.

– Спасибо, Дженни, с твоей стороны это так любезно, но я не могу принять твое предложение.

– Почему же? О расходах можешь не беспокоиться. Мы отлично проведем время. Только представь, сколько стран мы повидаем! Несколько месяцев под солнцем на борту комфортабельного лайнера! Танцы, бассейн… Все, что ты не видела уже много лет!

Она зажала уши руками.

– Перестань, Дженни, ради Бога, перестань! Я никогда не гналась за такой жизнью. Она мне не нравится, честное слово! Не нравится! Так что, пожалуйста, не пытайся меня даже уговаривать. Я не изменю своего мнения.

Она выглядела почти испуганной. Мне показалось, что она боится уступить мне, если я буду упорствовать. Но я не стала давить на нее дальше. Было совершенно ясно, что мысль моя ей действительно не по душе.

– Тогда поехали со мной в Лондон. У тебя не будет никаких проблем с деньгами и…

– Нет, Дженни. Я высоко ценю твою доброту, но в Лондон жить не поеду. После стольких лет, проведенных в труде на ферме, столичная жизнь покажется мне откровенно бессмысленной. К тому же я привыкла здесь и по-своему довольна.

– Довольна?! Не верю! Этого не может быть! Я прекрасно помню твой вчерашний испуг, прекрасно помню выражение лица, когда ты говорила о море и о том, что оно зовет тебя.

Она грустно улыбнулась:

– А, не обращай внимания, Дженни… Со мной такое бывает. Говорю честно: никогда в другом месте мне не будет счастья. Почему, как ты думаешь, я так привязана к этому месту? Конечно, я не стану отрицать, что страшные видения прошлого преследовали меня и здесь, но, однако же, они не имеют никакого отношения к тому унынию, которое я начала испытывать в последние годы. Это уныние исключительно из-за неудачи, которую я потерпела в деле, важнее которого для меня нет в жизни. Я потерпела неудачу на своей ферме. Обстоятельства никогда не благоприятствовали мне, но я боролась… и только в последнее время поняла, что не могу выйти из этого дела победителем.

«Кевин был прав, – подумала я. – Это все, что ей нужно от жизни».

Сомнения, однако, не умерли во мне. Мне все еще казалось, что эта ее одержимость всего лишь форма самообмана. А может, и простой страх. Страх перед тем, что не сумеешь жить в другом месте. Страх перед болью, которая может подстерегать на новом месте.

Следующие два дня тянулись бесконечно. Я изо всех сил пыталась сблизиться с Сарой, вывести ее из состояния замкнутости, но, казалось, между нами непробиваемая каменная стена. Постепенно во мне стало оформляться ощущение того, что я появилась в ее жизни слишком поздно. Ее душевная слабость имела глубокие корни, и подсознательно она никак не могла расстаться с трагедиями своего прошлого. Она принадлежала самой себе и утратила способность общения с окружающим миром, человеческие взаимоотношения перестали восприниматься ею как нечто значительное, достойное внимания и умственного напряжения.

Нельзя сказать, что она не пыталась вернуться в мир людей. Пыталась. Но ее вспышки привязанности не находили во мне ответа, а лишь удивляли и смущали. Она знала, что дочь ждет от нее тепла, и старалась симулировать нежность, которой на деле не испытывала и не способна была испытывать. Своими неловкими попытками она только отталкивала меня от себя.

Я доверила свои переживания Кевину, и он меня понял. Он придерживался твердого мнения, что Сара может быть счастлива только наедине с собой.

Как-то мы с ним отправились в Балликейвен за покупками. Он сказал:

– Что ты теперь собираешься делать, Дженни? Поедешь домой?

– Наверно, – ответила я. – Похоже, она ни за что не покинет свое хозяйство.

– Да, упорства и неуступчивости у нее хватает.

– Я думаю, что таким способом она пытается защитить себя. Ее удаление от внешнего мира – это своего рода душевная болезнь. Она боится, панически боится посмотреть жизни в лицо.

Кевин некоторое время молчал, потом заметил:

– Знаешь, Дженни, я с тобой не совсем согласен насчет этого. Да, она замкнута. Возможно, в чем-то она и нездорова. Но здесь ее держит отнюдь не болезнь. Я бы сказал, что здесь ее держит привязанность. Великая привязанность и любовь к обанкротившейся ферме, к старому дому и к нескольким акрам еще оставшейся у нее земли. Это то, ради чего она еще живет. Это то, что имеет для нее значение. Скажу даже так: в этой жизни ничто, кроме фермы, ее уже не занимает.

– Даже я, – грустно улыбнувшись, проговорила я.

Тень смущения упала на его лицо.

– Я вовсе не хотел сказать это, Дженни… Черт! Со мной все время так! Как только вступаю в разговор, возникает ощущение, что слон забрался в посудную лавку.

– И тем не менее ты прав, Кевин. Если бы я верила в то, что она сможет испытывать по отношению ко мне какие-нибудь чувства, я бы осталась. Но если бы она действительно хотела нашего сближения, то не отказалась бы от предложенного круиза. Мне кажется, что жизненные испытания и страдания подорвали ее изнутри и лишили способности вообще иметь чувства. Она стала неживая – как кукла.

– Согласен с тобой в том, что ей многого не хватает до нормального человеческого состояния. Жаль, что ты не можешь помочь ей, Дженни…

– Я могу помочь ей, Кевин! Но не так, как мне хотелось бы.

– Что… что ты имеешь в виду?

– Мне кажется, что помочь я смогу ей только в финансовом отношении.

После паузы я добавила:

– Скажи мне, только честно… Будет ли у нее хоть один реальный шанс добиться успеха в своем хозяйстве, если появятся деньги?

– Уверен в этом. Если бы у меня были средства, я рискнул бы всем, до последнего пенни. Она одержима мыслями о ферме. Ни у кого в округе нет такого отношения к своему хозяйству, как у Сары О'Мара. Такая одержимость, на мой взгляд, достойна победы, а не поражения. К тому же к ее сдержанности добавляются знания, которых также нет у окрестных фермеров.

– Как ты думаешь, сколько потребуется денег?

С минуту Кевин молчал, нахмурившись. Затем проговорил:

– Знаешь что, Дженни, я очень хорошо к тебе отношусь. Ты мировая девушка, но… Боюсь, даже ты не сможешь себе позволить такую сумму. Денег нужно очень много.

– Конкретно сколько, по-твоему?

– Много, как я уже сказал. Очень много. Двадцать пять… может, тридцать тысяч.

Внутренне я вздрогнула. Это была действительно очень большая сумма. Мне почему-то казалось, что речь может идти максимум о десяти тысячах. К этой цифре я была готова, а вот что касается двадцати пяти и тридцати…

«И все же, – сказала я про себя, – мне кажется, я должна дать ей эти деньги. Если бы она не оставила меня на попечение Лейлы, у меня не было бы таких замечательных родителей и я не стала бы сейчас богатой наследницей». Это ее несомненная, хоть и невольная заслуга.

Я решила пожертвовать этой суммой.

– Ты знаешь адвоката Сары?

– Конечно. Его зовут Тим Паратон.

– Если ты проводишь меня к нему в офис, я улажу с ним формальности. У него закладные бумаги на ферму и прочее. Я устрою, чтобы эти деньги были перечислены на ее счет.

– Ты хочешь сказать, что даешь ей тридцать тысяч фунтов? – словно не веря своим ушам, переспросил Кевин.

– А почему бы и нет? Мне только жаль, что моя помощь ограничится материальной поддержкой.

– Ограничится?! Тридцать тысяч фунтов – это же целое состояние!

– Сейчас я об этом не думаю, Кевин.

Мне кажется, я понимаю, о чем ты. Сразу после этого ты планируешь уехать отсюда?

– Возможно, останусь еще на несколько дней. До тех пор, пока все уладится.

Кевин коснулся моей руки. Это был дружеский жест. Он улыбнулся.

– Мне кажется, милая Дженни, что это очень великодушно с твоей стороны.

– Она моя мать все-таки, – напомнила я ему. – Кроме нее, у меня не осталось родных в целом свете. И знаешь еще что… Я думаю, что, увидевшись с мистером Паратоном, я попрошу его составить мое завещание. Я знаю, что в случае чего она все равно будет единственной наследницей, однако, принимая во внимание обстоятельства… я хотела бы избавить ее от возможных трудностей, утрясание которых может затянуться на годы.

– Святой Моисей! Зачем ты говоришь так?! Ты молода и переживешь свою мать. На мой взгляд, в разговорах о завещаниях всегда есть что-то… неприятное.

– Все может случиться. Надо относиться к этому трезво. Мой лондонский адвокат все время подбивает меня на составление завещания, но до недавнего времени я не знала, кому оставить свои деньги. Теперь у меня есть Сара. Все решено.

Кевин содрогнулся.

– Знаешь что, Дженни, мне этот разговор не нравится! Ты говоришь так, будто уже настроилась помирать. А я суеверен, как и большинство ирландцев.

– Я не собираюсь еще умирать. Скоро до этого дело не дойдет. Но такие вопросы, мне кажется, нужно решать не в последний момент.

Я пробыла в кабинете у Тима Паратона примерно с час. Мне не понравился этот человек. От него здорово несло спиртным, а за внешней непринужденностью и легкостью в общении со мной, как мне показалось, скрывалось что-то неуловимо скользкое и неприятное. Однако именно он управлял делами Шона О'Мара, когда тот еще был жив, и, судя по всему, не был равнодушен к тому бедственному положению, в котором сейчас пребывала его вдова.

Когда я вышла от него на улицу, рядом со мной затормозила зеленоватая машина.

– Привет, Дженни.

Я узнала голос и обернулась. Это был Джеф. Я небрежно кивнула ему:

– Добрый день, Джеф.

Я шла по улице, высоко задрав подбородок, а сердце сжималось от уже привычной боли.

Я услышала, как за спиной хлопнула дверца машины, и поняла, что Джеф меня догоняет. Захотелось броситься от него бегом, но я испугалась, что со стороны это будет выглядеть смешно.

Джеф взял меня за плечо, остановил и повернул к себе лицом.

– Дженни, мне очень, поверь мне, очень жаль, что все так случилось!

– О чем ты жалеешь, Джеф? С чего это вдруг тебе стало так жаль? Именно тебе! Ты прекрасно знал, как важно мне было хранить этот секрет… Тем более от газет!

Я изо всех сил пыталась говорить подчеркнуто спокойно, но моя нижняя губа предательски подрагивала, а голос грозил в любую секунду выйти из-под контроля, и от этого я злилась на себя.

– Дженни, я…

– Как ты мог украсть мою фотографию?! Это же было настолько низко, что… – Я запнулась, не доверяя своему голосу.

– Так, а теперь послушай меня, Дженни, – сказал он твердо. – Я не отдавал твою тайну газете.

– Но ты отдал ее Рейчел! А это то же самое!

– Я не отдавал ее Рейчел. Я ценил то, что ты доверилась мне, и мне никогда бы в голову не пришло кому-нибудь рассказывать о цели твоего приезда!

Он говорил спокойно, но я чувствовала, что внутри у него бушует буря. То ли он рассердился на то, что я заподозрила его в подлости, то ли на виновника всего происшедшего, я не знала. Однако по какой-то необъяснимой причине я почувствовала в ту минуту, что он говорит правду. Это казалось нелогичным. Никому, кроме него, не было известно, зачем я приехала в Ирландию. И все-таки сейчас я поверила ему.

Но не прошло и минуты, как я вновь вспомнила о фотографии, которую стащили из моей сумочки.

– Это сделала Рейчел, – сказал он.

– Значит, ты все рассказал ей, – опустошенно проговорила я.

– Ничего я ей не рассказывал! Помнишь, ты поднялась в свою комнату в первый вечер пребывания в отеле?

– Да, я сказала, что мне нужно разложить вещи.

– А помнишь, как мы стояли на лестнице несколько минут и говорили? Ты еще сказала, что на следующий день поедешь повидаться с Сарой О'Мара, чтобы выяснить, является она тебе матерью или нет. Помнишь?

Я утвердительно кивнула.

– Ты еще сказала, что не любишь скрытничать, но не хотела бы, чтобы по округе разнеслись слухи о том, что эта Сара О'Мара, возможно, бросила тебя, когда ты была совсем малышкой.