Текст книги "И тогда оно упало мне в руки"
Автор книги: Луис Реннисон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Карашо, я в следующий раз надеть, чтоб ты увидеть, – сказал герр Камьер и нервно поправил очки на переносице.
– Я буду очшень ратт.
Герр Камьер во весь рот разулыбался – от такого внимания к своей персоне у него даже начался нервный тик. О, трудная эта штука – лесть. И это учитывая, что я выбрала самый легкий объект.
Перемена, сходка на тостере для трусов
Рассказала Рози с Джулз про советы любмейстера.
Рози и говорит:
– Дейву вполне можно доверять в этих вопросах, но только герра Камьера трудно назвать парнем, он просто учитель немецкого. Бьюсь об заклад, что с Элвисом у тебя этот номер не пройдет.
Большая перемена
Самое трудное задание – опутать лестью Элвиса Эттвуда, чемпиона по ворчанию.
Рози с Джулз уверены, что у меня ничего не получится. Они решили поподглядывать и поподслушивать – спрятались за туалетом на улице.
Элвис копается в саду, а на самом деле он извращенец и подглядывает за девчонками: на улице тепло, и они вышли на физру в шортиках. Мне иногда кажется, что если он отрастит волосы и нацепит юбку, то будет вылитая мисс Стэмп.
Я подхожу к Элвису с такими словами:
– Здравствуйте, мистер Эттвуд. Говорят, что вы от нас уходите, какая жалость.
Слышу, как Рози сдавленно смеется за туалетом.
Мистер Эттвуд одаривает меня кривой ухмылкой, припасенной специально для меня. Я же контратакую обворожительной улыбкой, у меня даже ноздри трепещут от восторга – так я его обожаю.
– Что тебе надо? – рычит Элвис. – Я был в кабинете химии и видел, что ты нарисовала на доске.
– Ваш портрет? Как это прелестно! – говорю.
– Прелестно! Да это же мерзость!
– Ах, ах, и кто же посмел нарисовать вас в чем мать родила, с огромной трубкой во рту?
– Да, кто посмел?
– Не знаю. Первый раз слышу.
Элвис грозно шевелит бровями:
– Ужасное, ужасное поведение! А еще девочки. В наше время за такие дела уши надирали.
– Знаете, я совершенно с вами согласна, мистер Эттвуд. Дисциплина у нас в школе – отвратная. Я так просила мисс Хитон надрать мне уши, когда меня оставили после уроков, но она меня и слушать не захотела. А вы знаете, что в школе для мальчиков до сих пор практикуют розги?
Элвис расправил плечи и вытянулся в полный рост (это метр с кепкой-то):
– Вот-вот, я бы и в вашей школе ввел розги. Потому что никакие нотации вам не помогают.
– Совершенно с вами согласна, мистер Эттвуд. Нотации – это все фигня, вы уж меня извините. На основах религии я очень часто поднимаю вопрос о розгах, да какое там. – Элвис весь напрягся, не понимая, в чем подвох. А я продолжаю: – Уж не знаю, в курсе вы или нет, но нам, девочкам, нужна сильная рука. В вашем лице. Вы думаете, почему мы так безобразничаем? Да потому, что нам не хватает вашего отцовского внимания. Ведь мы вас так уважаем, так уважаем. Мы все ерничаем, но на самом деле даже домой идти не хочется, так вы нам дороги.
Услышав эти слова, Элвис гордо выпячивает грудь и говорит:
– Вот когда я был школьником, нас держали в ежовых рукавицах. В полседьмого подъем, в полдевятого отбой, и весь день как пчелки.
– Вот, видите? Вы прямо как мой папа. У него похожие методы воспитания.
Слышно, как за туалетом трещат кусты – наверное, девчонки уже просто полегли от смеха.
– Мне так приятно было пообщаться с вами, мистер Эттвуд, – говорю я. – Вы мне как отец родной.
Элвис растроган чуть ли не до слез. Он вытаскивает из кармана трубку, закуривает ее и мечтательно произносит:
– Что ж... Я всегда рад... Эх, прошло мое беззаботное детство... У меня, знаешь ли, была игрушечная железная дорога, и заводной паровозик с вагончиками. Я их до сих храню дома в коробке.
– Ой, звонок, – прерываю его я. – Извините, у меня английский. «Грозовой переврал» и все такое.
Я завернула за туалет, а там Рози хохочет в кустах, натянув на голову пальто.
По дороге домой
16.15
Идем с Джаской и болтаем.
– Не может быть, чтоб все было так просто, – говорю я.
– Да, не может быть.
Навстречу нам – фоксвудские мальчишки, с ужимками орангутанов и грязными приколами, типа: «Эй, девчонки, а покажите нам...»
Я и говорю одному прыщавому:
– Какой ты милый. Хочешь взглянуть на мои нунги?
Парень резко изменился в лице и присмирел. И все парни тоже затихли. А прыщавый и говорит осторожно:
– Ну да, хочу.
– Что ж, – говорю я. – Кому-то другому я бы не показала. Но ты мне давно нравишься. Жду тебя в парке в полвосьмого за туалетами.
Прыщавый нервно поправляет галстук и кивает:
– Ладно, приду.
Ну вааще.
У меня нет слов.
Мы с Джас изумленно переглянулись.
Вторник, 26 апреля
Сегодня практика у доктора Клуни. Рабочий день начинается в девять. Прикольно, что школьная форма необязательна. Поэтому нужно выбрать наряд.
Что-нибудь черное?
Пожалуй.
Накладные ресницы-сногсшибанцы.
Может быть. Только кого там соблазнять? Не доктора же. Зато можно отработать технику ношения ресниц в безопасной обстановке, среди слепых и глухих.
17.10
Уф... Практика закончена. Дай бог здоровья доктору «Клуни» и его пациентам, но больше меня туда на аркане не затащишь – если только на каталке в парализованном состоянии.
Короче – полный кошмар. Сплошь больные и старые, представляете? Стонут, кряхтят, кашляют... Ни одного здорового человека. Бедные доктора. И еще у стариков, почему-то именно у них, такой своеобразный запах – словно они посыпают себя средством от моли, чтобы не рассыпаться в прах. Кто его знает, может, есть такой одеколон «Старый пень», от которого бабулечки впадают в экстаз и начинают вязать своим престарелым «бойфрендам» маразматические свитера без горловин.
Одним словом, медицина – это не мое. И в Конго я не поеду. Тем более что я даже не смогла найти эту страну на карте.
17.40
Слава богу, что я молодая и здоровая. И что практика на этом закончилась. Свобода, ура, тра-ля-ля. От радости мне хочется прыгать и скакать. Мои накладные ресницы не склеились – эксперимент прошел удачно.
Иду себе, мурлычу песенку, плавно покачивая бедрами, все как по книжке. Мимо проезжает машина с парнями. Они мне сигналят и машут из окна. Дураки, конечно, зато мой прием дает результаты. Я встряхиваю волосами и радостно смеюсь.
А теперь все одновременно: мурлычем песню, покачиваем бедрами, встряхиваем волосами и смотрим взглядом «тягучая ириска».
Получается! Я суперская!
Повторим еще раз – мурлычем песню, покачиваем бедрами, встряхиваем волосами и смотрим взглядом «тягучая ириска»...
И вдруг слышу: «Ciao».
Оймамочкиродные. Масимо на своем скутере. Он сказал мне ciao...
Поднимаю глаза: и вправду он.
— Ciao, – отвечаю я.
Каково, а? Классно-классно... Каково! Каковее не бывает... Тьфу, мозг, молчи...
Масимо сидит на скутере и смотрит на меня так, словно сейчас я закрою глаза и начну удаляться в ритме танца, как в тот вечер на концерте. Но я никуда не ухожу, а говорю ему:
– Как жизнь?
Класс. Нормалек. У меня все получается.
А он смотрит на меня своими изумительными глазами. Ну конечно, а чем же ему еще смотреть, ушами? Ха-ха-ха... Так, это что-то новенькое – на меня напал истерический «внутренний» смех, болезнь прогрессирует.
– У меня все отлично, – говорит Масимо.
А я про себя думаю: «А у меня тоже»!
Масимо нажал на сцепление, и скутер громко взревел.
– Тебя никуда не подвезти? – спрашивает он.
Мама.
– Я на репетицию, – говорит Масимо. – У меня есть немного времени.
Подвезти меня домой? Не хватало еще, чтобы он увидел наш психмобиль или маму в прикиде для аэробики, или Либби в «нулевом» прикиде.
– Только я не домой, – отвечаю. – Я к подружке. Мы сегодня тусим в ночном клубе.
Черт, что я говорю? Молчи, рот, молчи. И тут Масимо мне улыбнулся – и от этой улыбки я начала таять, как шоколадка на солнышке. Он протягивает мне второй шлем – и, хотя я знаю, что после шлема на голове будет не прическа, а «блин», я все равно счастлива.
Я забралась на заднее сиденье, причем довольно изящно. Когда буду слезать, нужно постараться не сверкать трусиками из-под моей короткой черной юбки в складку. Надо будет аккуратно развернуться, поставить одну ногу на асфальт, а вторую...
– Держись крепче, – говорит Масимо, и мы срываемся с места.
Я сижу, крепко обхватив его за пояс. И хотя на нем парка, меня будто током стукнуло, когда я его коснулась. Ветер бьет в лицо, и мои глаза слезятся, и я боюсь, как бы у меня ресницы не отклеились.
И вот мы несемся по дороге, и это такой восторг и счастье! Я и сама не верю, что сижу, обняв такого шикарного парня.
Масимо кричит мне сквозь вой ветра:
– Подсказывай дорогу!
Вообще-то до Джаски минут пять езды, но я кричу, что нужно повернуть на Хай-стрит, хотя это совсем не по дороге. Потом мы остановились на красный свет, и я наблюдаю, как в сторону кафе «Луиджи» идет Смехотурова Рашель со своими подружками из шестого. Завидев Масимо, девушки радостно машут ему, включая, кстати, и саму Рашель. Масимо вскидывает руку в перчатке, изображая приветственный жест, а потом выжимает газ, потому что зажегся зеленый свет. Ох, надеюсь, из-под шлема можно разглядеть мое лицо – уж больно хочется, чтоб девчонки обзавидовались.
О, так бы каталась и каталась, подобно «Летучему голландцу», правда, то был корабль, а не мотоцикл...
В конце концов я все же вынуждена была показать правильную дорогу, и вот мы у Джаскиного дома. Странно, что за нами не гналась полиция, потому что мы мчались на бешеной скорости. Притормозив у ворот, Масимо даже не выключил мотор. Значит, задерживаться он не собирается, чтобы поболтать и все такое. Усиленно пытаюсь выудить итальянские слова:
– Ну что ж, огромное gracios. Большио спасибио.
Масимо улыбается:
– Мне это доставило удовольствие. Я, как бы это сказать, соболезную за свой плохой английский.
– Да ладнио, мой итальянский тожио не блескио.
Масимо рассмеялся:
– А ты смешная.
Отлично, он тоже считает, что я смешная. Не классная, не сексапильная – такая чтоб на всю жизнь, а смешная.
– Что ж, – говорит Масимо, – мне пора на репетицию.
– Ага, ну, ciao.
Тут я срочно вспоминаю наставления любмейстера и расплываюсь в улыбке:
– Рада, что ты приехал к нам в город, и вообще, поешь ты ну просто très bon.
Он тоже улыбается:
– Спасибо. До встречи. Ciao.
Он уехал, а я стою у Джаскиных ворот в полном недоумении. Что это было? Он что, вежливо отшил меня? Трижды merde. Как меня все достало. Стою и смотрю: скутер Масимо с ревом удаляется прочь. Не исключено, что после репетиции у него свидание с Линдси. Как она вообще умудряется влюблять в себя парней? Для меня это полная загадка. Может, она подмешивает им в колу лошадиный транквилизатор?
Вдруг вижу: Масимо резко разворачивается и несется обратно. Он тормозит возле меня и кричит сквозь рев мотора:
– Джорджия, а ты не хочешь пойти со мной в кино?
Я само спокойствие. Масимо разворачивает скутер, жмет на газ и снова кричит:
– Если хочешь, жду тебя полвосьмого в пятницу, возле башни с часами. Ciao, va bene.
А потом он уехал.
Звоню в дверь, открывает Джаска:
– Привет. Пришла проверить мою «домашку» по биологии?
– Джас, возьми себя в руки. Дай пройти. Мне нужно срочно подкрепиться.
– Да пожалуйста. Что ты хочешь?
– Чего-нибудь сладенького, снять стресс. Тащи все, что есть шоколадного, щас я тебе такое расскажу!
Сидим у Джаски в комнате, захомячиваем шоколадные конфеты. Я взахлеб рассказываю про свой полет на «стрекучем голландце» и последующий разговор.
– Круто, – говорит Джаска. – Он, считай, назначил тебе свидание.
– Правда здорово?
– Да, но ведь он еще встречается с Линдси. А вдруг это двойное свидание? Ты придешь в кино, а там она. Французские штучки.
– В смысле?
– Ну, ménage à trois[63] .
– Джас, он итальянец.
– Ну, тогда menagioà trios.
20.00
Я постаралась поскорей уйти, потому что Джаска вызывает у меня агрессию.
Но факт остается фактом: Масимо, самый красивый парень в мире, практически БЛ, пригласил меня, Джорджию Николсон, в кино.
20.30
Кто бы сомневался, что мне постараются испортить настроение. Когда я вернулась домой, мутти с вати были уже на взводе.
– Где ты была? – начал вати. – Только не говори, что у подружки делала уроки. Я не вчера родился на этот свет.
Меня так и подмывает сказать, что в любом случае он вчерашний день. Но я не стала никого обижать – сегодня я люблю весь мир.
Тут и мутти начала наезжать:
– Ты должна быть с нами откровенна. Если хочешь, чтобы тебя считали взрослым человеком, надо и вести себя соответственно.
– Да, – поддакивает вати. – Мы тоже когда-то были молодые. И, между прочим, уважали своих родителей и никогда не врали.
– Вы что, предлагаете мне всегда говорить вам правду?
– Конечно, солнышко, – кивает мутти. – Мы же твои папа с мамой.
– Да? – резонно возражаю я. – Но почему, когда я честно высказалась про вашу клоунскую машину, папа разозлился?
Предки укоризненно завздыхали, а я сижу себе на седьмом небе и болтаю ножками и смотрю на все свысока.
– Ладно, – говорю. – Вот вам чистая правда. Сегодня, как вы знаете, у меня был тяжелый день. Доктор Клуни это, конечно, хорошо, но пациенты его – полный кошмар. И вот иду я домой, вся из себя уставшая, и тут вижу – новый солист из «Стифф Диланз» на своем скутере. Он и подвез меня до Джаски.
– И сколько лет этому солисту? – подозрительно спрашивает вати.
– Пап, он итальянец, – терпеливо отвечаю я.
– Что?
– Он итальянец. Верно, мам?
Вати смотрит на мутти и сурово произносит:
– Конни, так ты в курсе? Это что, заговор? Почему я обо всем узнаю последний? Я тут вкалываю, а вы...
Переключив отца на маму, я быстренько убежала к себе. Мне неважно, чем у них там дело кончится – да хоть разводом. Главное, что у меня теперь есть Масимо.
21.00
Сегодня в детсаду Либби занималась поделками. Они мастерили очки. Либби вырезала очки из картона, а дужки приклеила скотчем. Дома Либби нацепила очки на Горди, а сверху, чтобы они не спадали, натянула шапочку, точнее – резиновую перчатку. Зато держит намертво.
23.00
Времени до пятницы в обрез.
Хочу попросить у мамы денежку на новый наряд. Хотя она наверняка припомнит, что в прошлую субботу мне купили ботильоны на коротком каблучке, пару юбок и брюки.
И еще вот думаю – стоит ли перед свиданием проконсультироваться у Дейва Смехотуры? Лучше не надо, а то опять начнем целоваться.
Ой, я так волнуюсь, что сон потеряла... ммм... хррр... хррр...
Среда, 27 апреля
За завтраком
Сижу, ем хлопья с молоком. Папа игриво так ущипнул меня за плечо. Они сидят с мамой и мило разговаривают. А как же развод?
– Джорджия, – говорит вати, – спасибо, что ты была с нами искренной. Вот тебе пятерка, и ты поймешь, что говорить правду выгодно.
– Да? Тогда я вам еще скажу. В пятницу я иду с Масимо в кино.
Я думала, вати «полезет в бутылку» и они с мамой снова поссорятся, но ничего подобного. Надо же, какой последовательный.
– Ладно... – бормочет он, натягивая на себя мотоциклетный шлем. – Молодец, так держать... – И пошел заводить машину.
Отныне я буду говорить им правду и только правду.
Может, еще заплатят.
Перемена.
Посиделки на тостере для трусов
Обсуждаю с крутой тусой, что надеть на свидание. И еще показываю танец радости, придуманный мною по случаю. Я ритмично покачиваю бедрами и грожу кому-то пальчиком – вот такой у меня танец радости.
Рози и говорит:
– Джорджия, ты знаешь, что ты одна из самых близких моих подруг, одна за всех, все за одного, и мы вместе идем по жизни, как говорится, до самого Типперэри[64].
— Oui, – отвечаю я, продолжая исполнять танец радости.
– Но если ты не перестанешь валять дурака, я тебя придушу.
Перед физрой
Мы пришли в раздевалку, а там еще толкаются девчонки из шестого, ну и Линдси тоже тут. Сегодня гитлерша заставит нас бежать кросс по открытой местности. А что, отличная тренировка перед свиданием. Но дома я все равно свалюсь трупом, потому что у меня все будет болеть, особенно попа, но c'est la vie.
И тут вижу – Линдси на меня так зло смотрит, ну прямо как та собака, что сторожила в сказке Андерсена огниво. А потом она стала перешептываться со своими подружками. Интересно, знает ли она про нас с Масимо. Да откуда. Но мне все равно не по себе. Мы ведь однажды уже схлестнулись из-за БЛ, и сколько она мне крови попортила.
Оставлена после уроков
16.20
О боже. Gott на Himmel и три раза Mon Dieu.Ястребиный Глаз совсем озверела. На перемене я замечталась в тарталете, и опоздала на латынь. Столкнулась в коридоре с Я. Г., а она мне и говорит:
– Урок начинается в три. Почему опаздываешь?
А я, забыв про осторожность, ляпнула:
– А что, я пропустила что-то интересное?
И Я. Г. оставила меня после уроков. Я должна восемьсот раз написать: «Грубость – остроумие дураков».
Такое наказание – двойная мука для меня, потому что после кросса мне больно сидеть. Спасибо еще, что ходить могу, чего не скажешь про П. Грин. Зря она перепрыгнула через ту лужу...
16.25
Я придумала джорджиальный выход, как побыстрее написать эти несчастные восемьсот предложений – приклеила к линейке пять ручек в ряд.
Пятая строчка выходит хуже всего – как будто пьяная курица мимо проходила. Но это издержки рационализаторства.
Четверг, вечер, 28 апреля
Джас осталась после уроков по собственному желанию. Вместе с учителем биологии она ходит по спортивному полю, пытаясь отыскать кротовий помет. Какая содержательная девушка. И в такой сгорбленной позе похожа на Квазимодо женского пола.
Но должна честно признать: я уважаю Джаску за то, что она такая независимая и смогла потрепать Тому нервы. Он, в свою очередь, просто обалдел и уже не так рьяно рвется в Новую Зеландию.
Снова брошена в топку любви
Пятница, 29 апреля
На большой перемене
Как же медленно тянется время.
Я советуюсь с Po-Po:
– Как ты думаешь, мне приклеивать ресницы?
А Рози отвечает (при этом не переставая жевать рисовый пудинг):
– А что, если дело дойдет до поцелуев? И твои ресницы в чем-нибудь запутаются?
– В чем это они могут запутаться?
– Ну, в его усах, например.
– У него нет усов.
– Знаю. Это я так, для наглядности. Мало ли что.
От таких советов можно свихнуться. Лучше ни с кем не советоваться, а то до вечера буду совсем никакая.
Все же ресницы не стану приклеивать.
16.30
Лечу домой так, что нунги по ветру развеваются. Мне, конечно, плевать, если кто увидит, но лучше не надо. Слава богу, никто из знакомых не встретился. Потому что видок у меня был тот еще.
17.35
Приняла ванну и вся намазалась лосьоном. Накрасилась. Может, составить список тем для беседы, а то не дай бог что ляпну?
18.00
Весь ужас в том, что у меня нет нормальных тем для разговора. Не могу же я рассказывать про папу и его психмобиль или про мою бесстыжую маму. И про Либби тоже нельзя. И про Ангуса с Горди. И, тем более, про дедушку.
Может, про нашу школьную жизнь, про подружек? Надо быть сумасшедшей, чтобы про это рассказывать.
Может, про книжки? Кому интересно слушать про «Грозовой переврал» или про пособие «Как влюблять в себя парней».
Тогда про что? Про косметику?
О, Господи.
19.15
Иду мелкими шажками, чтобы не вспотеть и не оказаться на месте раньше положенного. В горле пересохло, и я не знаю, как я вообще смогу разговаривать. А вдруг он разочаруется? Да он, скорее всего, вообще не придет. Он ведь итальянец, такой красивый и еще меня старше – на него все девчонки вешаются.
Нужно выбирать парня своего круга, своего уровня, так написано в книжке. Если ты сама на «восьмерочку», значит выбирай себе парня тоже на «восьмерочку» или «семерочку». А как саму себя оценить? Вспомнила. Когда мы с девчонками проставляли друг другу оценки за красоту, за волосы я получила «9», а за нос – минус «2». Тогда что, в среднем получается «7»? Но в таком случае меня ждет полный облом, потому что Масимо – за пределами наивысшей оценки.
19.40
Может, повернуть назад? Масимо все равно не придет, и я уже заморочилась стоять в магазине, одним глазом рассматривая витрину с кухонными принадлежностями, а другим бросая взгляды на улицу.
19.42
Мамочкиродные. Вот он, приехал на своем скутере. Так. Расслабились.
Пока я выходила, Масимо пристегивал скутер к столбику и не заметил меня. Что радует – потому что я чуть не навернулась, ступив на пандус вместо ступенек.
Боже, какой он красивый – в костюме и в серой куртке на молнии. Надо же, я никогда не общалась с такими шикарными парнями. Правда, в костюме Масимо выглядит как взрослый мужчина. Да ладно, я ведь тоже накрасилась не по годам. Тут Масимо обернулся и так долго смотрел на меня, что за это время можно было исполнить ирландский танец, но я воздержалась.
А потом он сказал:
— Ciao, Джорджия. Ты прекрасно выглядишь. Прости, что опоздал.
Боже, это невыносимо. Я еле выдавила из себя «домашнюю заготовку»:
– А, привет.
Масимо оставил скутер возле башни – как бы его за это не штрафанули.
Потом мы пошли в «Одеон». Иногда мы случайно касались друг друга, а когда он открыл передо мной дверь, пропуская вперед, то слегка приобнял за талию – и тут у меня все поджилки затряслись в ритме «моррис»[65]. Масимо купил билеты и колу с попкорном, и мы пошли в зал. Верхний свет уже погасили, и мы ориентировались по огонькам в полу. Bay, у нас билеты на последний ряд, там ведь всегда целуются. Интересно, у них в Италии так же? О, мой Gott на Himmel. Я судорожно соображаю, что бы такое сказать поумнее. Потом мы сели. Масимо протянул мне «колу» и говорит:
– Мисс Джорджия, что-то вы сегодня больно молчаливая.
– Ну да, просто я сегодня бегала кросс, и у меня...
Хорошо, что он меня перебил на полуслове:
– Ты любишь спорт? Я очень люблю спорт, футбол, бег. Я каждый день бегаю.
– Ага, и я тоже. Меня хлебом не корми, дай побегать. Даже если погода плохая, я все равно бегаю – в комнате по кругу.
Он довольно долго смеялся, и я вместе с ним, хотя сказала я чистую правду.
Потом я все никак не могла сосредоточиться на фильме. Мы соприкасались плечами, а когда он протянул мне попкорн, то дотронулся до моей руки. Меня так трясло от волнения, что я все время роняла попкорн.
20.45
Уже полфильма прошло, но никакого намека на поцелуи. Мы случайно соприкасались руками, один раз он даже задел мои коленки, но не более того. Может, он уже определился и просто досиживает со мной из приличия?
Да я вообще ему не нравлюсь.
Может, я для него – «свой парень» и больше ничего.
О БОЖЕ.
22.00
Мы вышли на улицу.
– Я отвезу тебя домой, – сказал Масимо.
И никакого тебе «пойдем в кафе, выпьем по чашечке кофе»... Значит, все-таки «свой парень»? Меня это убивает, но я не подаю виду, хотя готова кинуться ему на шею и расцеловать его.
И еще одна деталь: пока мы выходили из зала, Масимо со всеми девушками перездоровался. Он тут не более двух недель, а его почти все девчонки знают: «Ciao, Масимо», бла-бла-бла...
– Я смотрю, ты уже освоился, – говорю я с милой улыбкой.
– Ну да. Здешние девушки очень дружелюбны...
Ну дает. Неужели он такой наивный? Когда мы подошли к скутеру, Масимо и говорит:
– Просто в Италии у меня была девушка, там все было по-серьезному, а потом мы расстались. Она страдала, и я страдал. Я, как бы это сказать... обжегся...
Нормально. Сначала мне простодушно рассказывает мне мужские гормоны Дейв, а теперь этот красавчик поэтически описывает свою обожженную душу.
Масимо смотрит на меня и печально улыбается:
– Но я больше не хочу грустить. Хочу радоваться и веселиться. Ты ведь веселый человек, Джорджия?
– Эээ... Ну да. Я теперь безвылазно проживаю в стране под названием Смехландия. Когда Робби уехал в Новую Зеландию, я покинула Город Любви и отправилась на пмж в Смехландию, с остановкой в Грустландии.
Масимо рассмеялся:
– Кажется, я тебя понимаю. Все хорошо. Жизнь прекрасна.
– О, да, абсо-блино-лютно.
Я села на скутер, Масимо помог мне застегнуть шлем. Он заглянул мне в глаза и сказал:
— Caro ...ты такая милая.
И полетели. Какое это наслаждение – сидеть, обхватив его руками! Мы мчались по темным улицам, и это было прямо как в кино, правда, с жанром я еще не определилась – мелодрама это или комедия...
Когда мы подъехали к моему дому, я аккуратненько, чтобы не сверкать трусиками, слезла, потом сняла шлем и тряхнула волосами. Масимо выключил двигатель. И он вдруг спрашивает меня:
– Джорджия, что ты можешь сказать про Линдси? Вы вроде дружите?
Гм... И что я должна ответить? Да я скорее сдохну, чем стану дружить с этой узколобой. Меня так и подмывало сказать: «Я ее ненавижу до глубины души», но мне не хочется выглядеть в глазах Масимо стервой, поэтому я отвечаю:
– Гм... Ну да, Линдси, она, вобщем... ну да.
И все.
– У Линдси есть лишний билет на «Late and Live»[66], наверное, это интересно, как думаешь?
Я молча киваю и даже натурально улыбаюсь, хотя мозг мой вопиет: «Убей ее... придуши ее же собственными стрингами, сунь ее личиком в ведро с макрелью...»
Уф, теперь я знаю, каково приходится ревнивцу Ангусу.
И тут вижу: вати просунул голову меж занавесок и машет нам. Потом его сменила мама – тоже улыбается и машет. Слава богу, что хоть клоунский автомобиль в гараж загнали. Зато Ангус с Гордоном оказались на улице, хотя Гордона в это время вообще не выпускают. Горди по-прежнему в картонных очках, но без резиновой шапочки, поэтому очки съехали набок. Оба кота забрались на кирпичную стену и там играются. Я и говорю Масимо, чтобы хоть как-то поддержать разговор:
– А это Ангус и Горди.
Масимо подошел ближе к котам и говорит с улыбкой:
– Какие забавные.
Тут Ангус замер и в упор уставился на Масимо, я даже заволновалась – а вдруг коты этой породы не любят итальянцев? И Гордон тоже сел и стал смотреть на Масимо. Сидят и смотрят, высунув язычки. Два кота идиота.
Что варится в их бедных головках?
Вконец расстроенная, я говорю:
– Ну, я пойду, а то больно холодно. Спасибо за приятный вечер.
– Ну да. Ciao.
Масимо завел скутер, забрался на него, потом снова слез и подошел ко мне:
– Спасибо тебе, Джорджия. – Он приблизил свое лицо к моему, и я подумала: «Да, да! Сейчас он меня поцелует! Наконец-то!»
Он меня и впрямь поцеловал. Как маленькую. Просто коснулся губами моих губ. Безо всякого участия языка или рук. Чмокнул, и все.
– Ну, пока.
И уехал.
Полночь
Я так устала! Во имя ночной рубашки Ричарда Аттенборо[67] – что все это значит?
Суббота, 30 апреля
10.00
Глазам своим не верю. В кругу папиных друзей – психмобильная истерия: еще двое купили себе трехколесные «Робин Релайант» и устроили сходку у нас перед домом. Стоят и обсуждают колеса, прилепленные красные носы и прочее. Я сижу в комнате и жду, когда они уберутся на свое клоунское ралли, чтобы спокойно погрустить.
10.30
Мутти поднялась ко мне, чтобы перед уходом чмокнуть меня в щечку. Я зарылась головой в подушку, а мама и говорит:
– Ладно, тогда я поцелую подушку.
– Ррр... – рычу я.
– Мы вернемся часам к восьми, – говорит мама. – Обязательно поешь, не хватай что попало, вроде чипсов с джемом. Да, кстати, этот итальянский мальчик – очень даже.
О боже, она что, глаз на него положила?
11.00
Смотрю сквозь щелочку меж занавесок, как отчаливает кавалькада психмобилей.
А потом еще родители удивляются, что мы их стыдимся. Возьмите хотя бы моих: вати – в кожаных штанах и пиджаке, в летном шлеме и мотоциклетных очках. Мутти – в кожаной юбке и кожаных сапогах-ботфортах, ну вылитая проститутка. А папа – ее сутенер...
Вчера Либби устроила родителям сцену, потому что тоже хочет на ралли. Она своего добилась. Едет не только она, но и Горди с Ангусом. Либби сидит с котами на заднем сиденье, и все трое – в мотоциклетных очках! Я угораю!
Вот откуда у Либби такая власть надо всеми? Ведь Ангус – это мой кот, мой. Еще вчера вечером он лежал на мне и урчал, успокаивал меня. Я надеялась, что он останется со мной – я даже встала в полдевятого, чтобы покормить его.
Кстати, при кормлении Ангуса я соблюдаю все меры безопасности – этот зверь хоть кому откусит руку. А кормлю я его следующим образом: выгоняю в прихожую, кладу еду в миску... У Гордона своя собственная миска, и стоит она в туалете на первом этаже, потому что после кормления он обычно пьет очень много воды, а в туалете ее пруд пруди (фу). Так вот, пока Ангус долбит головой в дверь, я накладываю в миску еду, потом бегу в сад, захожу в дом с другой стороны и впускаю Ангуса на кухню. Он пулей летит к миске, а я быстренько закрываю дверь, чтобы не дай бог во время кормления не оказаться с ним в одной комнате. И что вы думаете, он мне спасибо сказал? А Либби его только пальцем поманила, и вот он уже в мотоциклетных очках и готов отчалить. Странно еще, что Либби не настропалила всех посадить его за руль. Но еще не вечер – на обратном пути, может, дело этим и кончится.
12.00
Звоню Джас, своей лучшей подруге:
– Джас.
– А, привет. Ну как там у тебя, до какого уровня вы дошли?
– Джас, я в полном смятении.
Я рассказала ей, как мы сходили в кино. И Джаска задумалась. В трубке слышится – треск, или это винтики скрипят в ее голове... Джаска думала-думала, а потом заключила:
– Что, вы не дошли по поцелуйной шкале даже до «единицы»?
– Думаю, что нет. Один раз, передавая мне колу, он случайно дотронулся до моей руки.
– Но за руку он тебя не держал?
– Нет.
– Тогда это не считается. Ну какую отметку по поцелуйной шкале можно поставить, если тебе предложили колу, или сказали «привет», или...
Она начинает действовать мне на нервы. Ну никакого такта у человека.
– То есть, он дал тебе колу, но при этом даже не приобнял, – не унимается Джас. – Ну, тогда это полный «ноль» получается. А когда он проводил тебя до дому, как он тебя поцеловал?
– Он просто коснулся моих губ.
– И как долго длилось касание?
– Ну... Пару секунд.
– Всего пару секунд?
– Да.
– Точно?
– Джас, ну сколько можно?
– То есть касание длилось две секунды?
– Да, да!
– Нет, это не может засчитываться как поцелуй. Так любой может чмокнуть, две мои тетушки всегда чмокают меня в губы.
И тут я взорвалась:
– Да? Поздравляю, твои тетушки – явно лесбиянки!
– Ничего подобного!
Короче, мы поцапались и бросили трубки.
13.00
На нервной почве я даже есть не могу.
Джас права. Это был «нулевой» поцелуй – то есть Масимо просто не хотел со мной целоваться.
Он хочет целоваться с Линдси, вот что.
Что же во мне не так?
14.30
Смотрюсь в зеркало.
У меня сплющенный нос. Может, дело в нем? Но нос не мешал мне быть с Робби и с Дейвом Смехотурой.
Глаза красивые – даже девчонки поставили мне за них «8».
И волосы тоже. Русый цвет немного скучноват, но после того, как я обесцветила прядку и она у меня просто отвалилась, я боюсь экспериментировать.
Брови? Ну, брови, во всяком случае, у меня под контролем.
Тогда что? Что во мне не так?
Единственно, на что я грешу, так это на нос. Ведь кто-то из девчонок вообще мне за него «О» поставил.
Но даже это завышенная оценка, по-моему.
15.30
Звонит телефон. Это Рози.
– Джи, почему не звонишь, как все прошло?
