Текст книги "Одинокие боги"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава 46

При свете луны заросли дуба напоминали черные, загадочные очертания острова. Мы выпили кофе, поели вяленого мяса. Потом, загасив костер, проехали еще мили две, прежде чем разбили новый лагерь.

Место выбрали неплохое. Ниже нас, ближе к дороге, тянулся длинный холм, светлый от луны и необитаемый; позади него виднелась крутая каменистая возвышенность, недоступная, по нашим расчетам, ни для пешего, ни для конного.

Мы расположились на ночлег, разбрелись, как обычно, в темноте, каждый под свое облюбованное им дерево. Несколько поваленных недавней бурей дубов лежали на земле. Уцелевшие, шелестя листвой, возвышались массивными громадами. Мы выбрали наиболее удобную позицию, которая могла служить в случае нападения как бруствер.

Место привала казалось сухим, наши фляги полны – в футе от длинного холма протекал ручей. Следы, по которым мы шли, были совсем свежими, значит, и конокрады, и похищенные лошади находились где-то совсем поблизости.

– Не думаю, что они намерены вести нас и дальше, – предположил Финней. – Мы и так уже преодолели гораздо большее расстояние, чем я ожидал.

Та же мысль владела, очевидно, остальными. Ведь Лос-Анджелес находился теперь от нас в нескольких днях езды, и, как казалось, у похитителей не было нужды увлекать нас еще дальше: ведь всего в часе скачки от Лос-Анджелеса, какое направление ни возьмешь, за исключением побережья, начиналась дикая пустынная местность.

Или, может быть, враги наши надеялись, что по мере удаления от города мы станем терять в конце концов бдительность и окажемся более беспечными?

Мы разулись и, сняв с плеча ружья, положили их рядом с собой.

Куда бы ни отправлялся я последнее время, всегда имел при себе пару мокасин, которые почти ничего не весили и не занимали много места: они могли пригодиться в любое время ночью в лесу. Находясь в дикой местности, я обычно надевал их к ночи, на случай, если бы мне пришлось непредвиденно сняться с места и куда-то идти. И на этот раз перед тем, как лечь, я надел мокасины, положив рядом шестизарядник.

Освещенные луной листья на фоне неба казались черным, причудливо сплетенным кружевом. Я всегда трудно засыпал на открытом воздухе в лунную ночь. Наверное, нет на земле человека, совершенно освободившегося от своих атавистических «воспоминаний», прочно заложенных в подсознании еще с первобытных времен, когда ему, одинокому, приходилось бояться не только себе подобных, но и разнообразных диких зверей. Отдыхая, я лежал без сна, но при этом все мое существо оставалось в напряжении. Ветер едва шелестел листьями, а вскоре совсем утих. Какая-то наша лошадь начала вдруг бить о землю копытом. Я тут же нащупал в темноте ружье.

Послышался сначала слабый, потом все нарастающий звук – отдаленного топота копыт по траве. Я приподнялся на локте и посмотрел туда, где проходила тропа, ведущая к ручью. И увидел трех всадников: их черные силуэты четко выделялись на освещенной луной траве.

Подъехав к ручью, они напоили лошадей. Слабый шорох рядом со мной подсказал, что кто-то из моих товарищей тоже не спит и прислушивается столь же внимательно к тому, что происходит. Мужчины возле ручья о чем-то едва слышно переговаривались, но до них была добрая сотня ярдов, поэтому, конечно, мы ничего не расслышали.

– Их трое, – прошептал Монте, это он не спал, – что означает одно: нам придется иметь дело с большой шайкой.

– Давайте все же попробуем немного поспать, – предложил я. – Скоро рассвет.

Кто-то хихикнул, то ли во сне, то ли проснувшись и не посчитав выдвинутую мной идею серьезной. Во всяком случае все вскоре смолкло, и наступила тишина.

Три человека, передвигающиеся в ночи и довольно быстро. Маловероятно, что они не имели к нашему делу никакого отношения. Путешествие в такое время суток означало одно: либо эти люди должны прибыть в какое-то место к определенному часу, либо они уже возвращались откуда-то, что тоже находилось неподалеку.

Лежа на спине и глядя на причудливое переплетение листьев, я размышлял над сложившейся ситуацией. Наверняка западня уже расставлена и, самое большое, в часе езды отсюда: я сомневался, что они отъехали на большее расстояние от своего лагеря, да еще ночью. Лошади под ними не выглядели уставшими.

Итак, что из всего этого следует? Кто-то покушается на мою жизнь. Дон Исидро? Такое было вполне вероятно, но мой родственник – слишком опытный наездник, и я сомневался, что он стал бы скакать всю ночь, ради того чтобы куда-то добраться. Дон Федерико – другое дело.

До тех пор, пока капитан Лаурел не предупредил, мне и в голову не могла прийти мысль, что я кому-xо мешаю или кто-то хочет убрать меня с дороги, потому что я наследник. Зная небрежность в делах, свойственную многим старым калифорнийцам, можно было предположить, что дон Исидро вообще не составил до сих пор завещания. Он состарился, и дон Федерико, понятно, жаждал стать его наследником. У этого человека появилась причина для того, чтобы возненавидеть меня, и оттого яростное желание уничтожить.

О, если бы дон Федерико только знал, насколько мне все это было безразлично! Идея наследования никогда не волновала и не интересовала меня. Большое состояние никогда не являлось моей мечтой, гораздо более важным делом я считал стремление стать совершенным человеком. И учиться, учиться у кахьюллов, гор, пустыни, у людей, окружавших меня... Существовала и волновавшая меня тайна Тэквайза, она не выходила из головы. В самом ли деле, как говорят, он живет в пещерах, где-то в горах Сан-Джакинто?..

После того как мы найдем лошадей, я обязательно вернусь в каньон, где бьют горячие источники. Назад, к моему одинокому с мозаичным полом дому, неподалеку от подножия гор. Я должен отвезти туда книги, поставить на полку, заменить те, которые уже прочитаны им...

Когда я проснулся, горел костер, сложенный из сучьев дерева, не дающего дыма. Был сварен и кофе. Возле костра сидел Монте, а Майрон повел лошадей на водопой. Я переобулся и подошел к потрескивающим веткам.

– Все спокойно, – ответил на мой немой вопрос Финней, причесываясь и пропуская между пальцами пряди волос.

– Это произойдет, очевидно, сегодня, – предположил я.

Овен Хардин стоял тут же, опираясь на ружье.

– И я так думаю, – согласился он.

Присев на корточки возле огня, я обхватил руками чашку с кофе – очень было холодно. Ночи в пустыне и ее окрестностях всегда такие. Я тревожно оглядел верхушки холмов и заросли кустарников, подступавших к ним.

– Мне это не нравится, – заметил Финней. – А что, если дорога свернет в каньон?

Я задумался, поняв ход его мыслей.

– Мы сделаемся уязвимыми для любого, кто заберется с ружьем на холмы. Они просто заманивают нас.

– Но ведь мы можем и переждать, – заметил Монте. – А можем и заставить их подойти к нам.

Кофе показался очень вкусным. Я отрезал кусочек вяленого мяса, медленно прожевал его. Утро выдалось прозрачным и ясным. Солнце еще не поднялось, но стелющийся под деревьями туман уже медленно оседал. На багряннике возле ручья набухали почки.

Допив кофе, я выплеснул остатки его на землю и поднялся.

– Надо с пользой распорядиться оставшимся временем! Я, например, собираюсь побриться. А вы?

– Побриться? – удивленно переспросил меня подошедший Броди.

– Знаете, мне понравилась идея Монте. Давайте дадим возможность нашим недругам заинтересоваться тем, что здесь происходит у нас. Вы, ребята, делайте что хотите, только не уходите далеко. Бандиты наверняка поджидают нас, следят, так пусть же теперь волнуются по поводу нашего необъяснимого, с их точки зрения, поведения.

По обеим сторонам ручья тянулись густые заросли ивы. Подойдя к ним, я внимательно осмотрелся, потом прислонил к дереву ружье и закрепил между ветками небольшое зеркальце.

Вода в ручье была прохладной, но мне приходилось бриться и в более неприспособленных условиях. Пока продолжалось бритье, я прислушивался к происходящему вокруг, но не уловил ничего, за исключением обычных, естественных звуков: как и всегда, журчал ручей, пели птицы, шумели листвой деревья.

Присев возле ручья, я сполоснул бритву и в который раз задумался над тем, что ожидает всех нас впереди, так хотелось вернуть наших лошадей! Я слишком много трудился, впрочем, как и все остальные, пока ловил и объезжал их. Если лошади почуют, что могут вырваться, то они непременно вернутся обратно в свою дикую страну, куда убежал и мой замечательный черный жеребец.

Найдя поваленное дерево, с которого был неплохой обзор окрестностей, я сел на него, положил рядом ружье и внимательно осмотрелся. Вдруг взгляд мой упал на едва заметную тропинку, тянущуюся вдоль хребта каньона. Я отвернулся, потер глаза и снова взглянул туда. Да! Это действительно была тропа, а скорее всего, старая дорога индейцев. Известна ли она грабителям?

Я еще раз внимательно оглядел хребет, зная, что под разным углом зрения обзор всегда меняется. Вернувшись в лагерь, опять посмотрел туда: тропа исчезла, ее не было видно.

Финней все еще не спеша пил кофе. Подойдя, я налил себе тоже и присел на поваленный ствол рядом с ним.

– Может быть, – говорил я вслух самому себе. – Может быть...

Финней в недоумении смотрел на меня, но молчал. Когда подошли остальные, я объяснил всем про свое неожиданное открытие.

– При другом свете или под другим углом зрения я ни за что бы не заметил ее. Полагаю, что это старая индейская тропа, и бандиты ничего не знают о ней.

– Куда она ведет? Может быть, она не была видна с того места, где они прячутся?

– Послушайте, индейцы издавна предпочитают бродить по вершинам, но и им нужна вода. Думаю, и эта тропа выведет к воде. У нас появился шанс!

– Меня лично это устраивает, – обрадовался Монте. – Как-то не хочется скакать по дну каньона и угодить прямехонько в лапы тех, кто нас поджидает.

Монте и Овен Хардин спустились со мной к ручью, и я показал место, откуда увидел тропу. Чтобы отыскать ее снова, на сей раз потребовалось времени немного больше.

Хардин не сводил с нее глаз.

– У меня появилась идея. Попробую-ка теперь же разведать, где она берет начало, и тогда нам удобнее будет подойти к ней.

Пока он отсутствовал, мы до самого полудня продолжали в неумеренных дозах пить кофе, дремали, бездельничали. Каждый знал, что завтра этого уже не будет: завтра – то, ради чего мы все оказались здесь. И любой из нас может превратиться в мишень, – ведь пуля не выбирает. Но мы оставались твердыми в своих намерениях, смелые мужественные люди, прошедшие неплохую школу и готовые к любым испытаниям.

Овен вернулся, когда на землю уже опускались сумерки.

– Нашел все-таки! – довольно улыбаясь, сообщил он и спрыгнул с лошади. – Индейцы знали, что делали. Тропа начинается в небольшом ответвлении каньона, в густых зарослях кустарника. Похоже, что очень давно по ней никто не ходит. Если бы я не представлял, – признался Овен, – где примерно искать, то не нашел бы ни за что.

Он присел на корточки возле угасающего костра, налил себе кофе. Рубашка Хардина повлажнела от пота, на ней повсюду виднелись вырванные клочья материи – свидетельство того, что Овен кое-где с трудом продирался сквозь густые заросли кустарника.

– Спасибо, Хардин! Ты спас нас. – Я крепко пожал его руку.

– Поверь, в темноте не так-то просто было ее обнаружить, – смущенно согласился он. – Но теперь мы двинемся по ней, у нас появился свой путь.

Допив кофе, он растянулся под деревом и, сваленный усталостью, мгновенно заснул. Я подошел к костру, засыпал угольки землей, вылил на них остатки кофе и поставил кофейник в тень, чтобы остудить его. Потом, присев у своего дерева, я проверил оба пистолета и ружье.

Броди дежурил на наблюдательном пункте, в тени невысокого можжевельника, но с огромным мощным стволом и широко раскинутыми ветвями. Там царствовала глубокая тень, и Броди имел прекрасный, примерно в полмили обзор каньона.

Овен все еще спал, но вдруг внезапно сел, посмотрел на меня:

– Забыл тебе сказать, Иоханнес, я видел там следы.

Прислушиваясь, и Финней приоткрыл глаза. Я отложил ружье в сторону.

– Следы? На что же они были похожи?

– Ну... не знаю. Причем они попались мне на глаза лишь пару раз, да и то не были целыми. Я хочу сказать, они показались мне неопределенными: кусочек здесь, кусочек там...

– Но чьи же все-таки это были следы?

– Мне показалось, не удивляйся – черного жеребца. Того, который убежал.

– Значит... здесь... А почему бы и нет? Тут был его дом, его старое пастбище.

– Когда пойманная лошадь улучит момент, – пояснил Финней, – она всегда возвращается обратно, откуда бы ни шла. Животные ведь очень привыкают к одному месту.

Он посмотрел на меня.

– Я никогда не говорил тебе, что мне сказал однажды Рамон? Что этот черный жеребец – лошадиный дух. Рамон предупреждал, что никто не в состоянии объездить его, пока он сам не захочет этого.

Это было похоже на сказку о белом иноходце из Плайнс-Кантри. Рамон не раз советовал мне оставить его в покое, не пытаться объезжать, потому что он убьет любого, кто пожелает вопреки его воле стать его всадником.

– Все это чистой воды суеверия! – вздохнул Хардин. – У индейцев об этом тоже существует легенда. Кстати, когда я ехал сюда из Техаса, из уст в уста передавали одну историю про кого-то или что-то по имени Глускап.

– Говорил ли Рамон, – перебил я его, не дав досказать, – можно ли мне все же попробовать объездить его? – спросил я Джакоба.

Финней снял шляпу, протер носовым платком кожаную полоску и снова натянул на голову.

– Конечно, он так и говорил. По его мнению, этот не похожий на других конь желает, чтобы ты его объездил, а потом, будто бы, он хочет тебя куда-то отвезти.

Глава 47

Небо уже усеяли звезды, когда мы отправились на поиски нашей тропы. В прохладном воздухе лошади резво цокали копытами по каменистой дороге, поскрипывали седла, то и дело ветки кустарников цеплялись за нашу одежду. Остались позади кусты, тянущиеся вдоль русла реки, и началось трудное восхождение по голой круче: медленно, одинокой колонной по белесой, едва приметной на редкой траве полоске, казавшейся серой при ночном свете, шел наш маленький отряд. Это и была открытая нами тропа. Мы не видели на ней не только чьих-то следов, но даже не встретили ни одного животного. Иногда останавливались, чутко внимая молчанию ночи, но, так ничего и не услышав, продолжали путь.

Небольшие дубовые рощицы казались черными островами на фоне бесцветного моря холмов. Наконец мы добрались до узкого гребня. Слева громоздилась бесформенная груда камней. Я соскочил с лошади, поднял первый, попавшийся на подходе к этой груде голыш и бросил в общую кучу.

– Зачем ты это делаешь? – заинтересовался Хардин.

– Так всегда поступал Старый Народ, приносил жертву богам дороги.

– И ты веришь в такую чепуху? – засмеялся он.

– Мне нравится соблюдать эти обычаи, – ответил я, стоя рядом с лошадью и положив руки на седло. – Я чувствую их, этих древних богов. Им, должно быть, приходится трудно теперь: верующие почти исчезли, а на землях поселились незнакомые пришельцы, которые не проявляют интереса к ним, не желают почитать.

– Брось-ка один камень и за меня, – предложил вдруг Хардин. – Нам ведь сейчас ко времени любая помощь, какую только можно получить.

Нас было пятеро – против, по крайней мере, двенадцати, и мы собирались сразиться на месте, выбор которого оставался, увы, за ними.

Я подумал о четырех молодых людях, скакавших рядом со мной, – четверка отважных, будто вырубленных из крепкого дуба яростным штормовым ветром и в то же время таких не похожих друг на друга. Они летели вперед, к неведомому сражению. Их развевающимся знаменем была собственная храбрость, силой – понимание того, что должны в мире существовать закон и справедливость, а все люди просто обязаны объединиться против тех, кто наносит разрушительные удары по принципам, заботливо пестуемым человечеством.

Кто-то из великих заметил, читал я, человек – это случайный каприз безумного космоса и что в конце концов это хрупкое создание исчезнет с лица земли. Мы пятеро хорошо понимали это и, вопреки всему, игнорируя провидение, продолжали делать то, что должны были делать. Но ведь каждый человек для самого себя – это целый непознанный мир. Хотя отдельная особь и может показаться крохотным фрагментом бесконечной вселенной, маленьким обломком в волнах бесконечности, в собственном сознании она всегда останется началом всех начал.

Просыпаясь, человек должен встречать утро в земной реальности. Должен иметь дело со своим привычным миром. Возможно, его конец наступит через несколько лет, а может, – через несколько месяцев... Менее всего человек осведомлен об этом, поэтому никогда не должен уподобляться избалованному ребенку, падающему лицом вниз и колотящему ногами землю: человек должен быть, двигаться, созидать.

А уж коли суждено ему умереть, то приятнее всего исчезнуть в момент созидания, когда творишь что-то новое, открываешь путь в завтрашний день, которого сам никогда, может, и не увидишь. Такова человеческая природа – изучать, познавать реальность на пути к непостижимому.

И все мы вместе, и каждый из нас в отдельности должны соблюдать Закон, поскольку человечество может выжить лишь благодаря совместным усилиям... Так или приблизительно так думал я, покачиваясь в седле. Наши лошади преодолели узкую канаву на пути к крутому каменистому холму. Порой наша тропа становилась едва заметной, а иногда и совсем исчезала. Один раз, когда мы потеряли ее вовсе, Монте заметил вдруг в ярде от нас два камня, поставленные один на другой. Подъехав ближе, мы тут же, около этих странных камней, отыскали продолжение тропы... Внезапно моя лошадь насторожилась и принялась поводить ушами, раздувать ноздри. Я постарался успокоить ее, но она упрямо продолжала мотать головой.

Начинало светать. Мы все разом замерли на месте, когда вдруг уловили слабый запах дыма костра: в тишине раздавалось едва слышное позвякивание металла о металл.

– Это где-то невдалеке, – сказал Монте, – может, в паре ярдов или того меньше.

Тропа, как я и предполагал, неожиданно разделилась надвое: одна часть круто спускалась вниз, в тенистую лощину, которая в свою очередь вливалась в широкий каньон. Внизу блестел ручей. Мы, посмотрев друг на друга, подняли ружья, потом глянули на лощину, скрытую кустарником и деревьями, на крутую дорогу, протоптанную людьми, обутыми не иначе как в мокасины. Протоптанную для других, таких же, обутых в мокасины ног. Спуститься, не производя шума, представлялось маловероятным, сразу стали бы осыпаться камни, привлекая внимание тех, кто был внизу.

Спешившись, я подошел к краю и заглянул вниз. Лошади без седоков, наверное, спуститься могли бы здесь. Но не наши, поскольку сразу бы превратились в хорошую мишень, не пройдя и половины пути. Я медленно и внимательно изучал тропу. Пеший, конечно, одолеет этот спуск, если будет предельно осторожен... Снова послышались голоса, потом смех: они расположились внизу, точно под нами, определил я... И все же тот, кто начнет спускаться первым и будет вооружен, тот сможет задержать их на какое-то время, попробовать рассеять вражеские ряды, пока не спустятся остальные.

По склону горы, как и везде здесь, росли дубы. И надо было передвигаться от одного дерева к другому очень осмотрительно, чтобы не вызвать камнепада. Даже движение одного маленького камешка заставит сидевших внизу у костра немедленно поднять на этот шум головы, и тот, кто рискнет на этот шаг, будет просто пригвожден пулями к горе.

Меня осенило, вдруг я понял, как это надо делать. И то, что это должен был сделать только я, не вызывало сомнений: украдены мои лошади, а ловушка, если она и в самом деле существовала, предназначалась только мне. Я подошел к своей лошади, снял ботинки, повесив их на луку седла, надел мокасины.

– Что ты задумал? – тревожно взглянул на меня Монте.

– Спуститься может только один человек. Я отвлеку их внимание, пока подойдете вы.

– Позволь лучше пойти мне, малыш! – Джакоб в сердцах сплюнул на землю. – Позволь старому опытному волку...

Пока говорил Финней, я заметил среди листьев какое-то красно-коричневое мельканье, а сделав несколько шагов, увидел наших лошадей, сгрудившихся у импровизированных ворот сколоченного наспех в верхней части каньона загона.

Если бы было можно... ах, если бы...

– Джакоб! – Я в волнении кивнул на лошадей. – Если бы можно было подобраться к ним и открыть ворота!..

– Вызовем панику среди лошадей, и они понесутся через их лагерь к выходу из каньона, – прервал меня Броди.

– Но мы заберем наших лошадей! – воскликнул Хардин.

Вернулся Монте, который обследовал хребет.

– Там, – показал он рукой, – кажется, идет дорога к верхней части каньона. Полагаю, мы доберемся до нее на лошадях. Она, конечно, тоже крутая, но в меру, не такая, как здесь.

– Возьми с собой мою лошадь, – попросил я Монте. – А я попробую. – Помолчав, добавил: – Мы все готовы к тому, что может случиться. Поэтому если кому-нибудь удастся спастись, пусть возвращается в город. Если освободим лошадей, что ж, скачите вместе с ними.

Монте поймал поводья моей лошади.

– Ну, тронулись, – бодро скомандовал он, и все поскакали следом, вперед по хребту. А я остался один.

Несколько мгновений стоял, не двигаясь и наслаждаясь игрой рассеянного света раннего утра. Небо немного затянули облака, воздух оставался прохладным и чистым, и я, оглянувшись вокруг, вдохнул его полной грудью. Даже легкие мои ощутили прозрачную его свежесть. Подошел к большому голубому дубу, встал рядом, глядя на дорогу, которую предстояло одолеть. Взяв в правую руку ружье, начал спускаться очень медленно, с предосторожностями ставя ногу на землю и не менее аккуратно поднимая ее для следующего шага.

Если парням повезет и удастся осуществить задуманное, им потребуется время для того, чтобы подобраться к загону, который не был виден из вражеского лагеря, но являлся самым удобным местом, где можно спрятать украденных лошадей.

Дюжина или более мужчин, страстно желающих убить меня!.. Через минуту-другую я встречусь лицом к лицу с ними. Предположим, дорога – это второе ответвление от основной тропы – окажется непроходимой. Что тогда? Но об этом не хотелось и думать.

Пот градом катился по моему лицу.

Подошвы моих мокасин скользили по серой пыльной земле и хвойным иголкам. Кажется, это была сосна-диггер, их иголки достигали восьмидесяти дюймов длины, – пришло мне почему-то вдруг на ум. Шаг за шагом я преодолел около пятидесяти футов и припал в очередной раз к стволу ближайшего дуба, чтобы оглядеться и оценить обстановку.

Теперь мне было их видно очень хорошо. Около костра бездельничали три человека. Неподалеку еще двое играли на одеяле в карты. Все были вооружены, У каждого под рукой лежало ружье. На костре стоял чайник. Нет, все же здесь невозможно спуститься вниз, убедился я окончательно, не подставляя голову под пули. Что же придумать? Что?..

Где, интересно, сейчас остальные бандиты? Я насчитал пятерых, а их, по меньшей мере, должна быть дюжина.

От того места, где я стоял, обхватив дуб, до лагеря не более ста ярдов. Встав на одно колено, я изучал маршрут, по которому мне предстояло двигаться. Потом, поднявшись, молниеносно переместился к другому наблюдательному пункту – за ствол следующего, еще более мощного дуба, верхушка которого была сломана на высоте приблизительно пяти футов от земли: рядом и валялась верхушка.

Это прибежище было намного удобнее, да и к вражескому лагерю ближе. Огромный пень служил надежным прикрытием так же, как и упавшая его часть.

Позади меня вдруг хрустнула ветка. Я полуобернулся и уголком глаза заметил мексиканца в большом сомбреро и шали, наставившего на меня ружье.

От неожиданности я потерял равновесие, упал и откатился в сторону от прикрытия. Надо мной провизжала пуля. Я приподнялся на локте и, держа Ружье как пистолет, пальнул из него. Мексиканец находился не более чем в тридцати футах от меня: на таком расстоянии я вряд ли мог промахнуться.

Пуля ударилась в его грудь, и он повалился в мою сторону. Откатившись, я дал ему свободно упасть, переведя одновременно взгляд на лагерь.

И в этот самый момент до меня из каньона донеслись крики и выстрелы. Один из возившихся возле костра поднял ружье, но я опередил его: моя пуля заставила бандита завертеться штопором. Снова переменив позицию, я прицелился теперь в одного из игроков, но промахнулся, как, впрочем, и он в ответном выстреле. Тогда я взял на мушку другого, выстрелил и увидел, как его брючина тотчас окрасилась кровью.

Я снова перескочил на другое место, еще ближе к лагерю. И едва завершил очередной маневр, как возле меня в дерево ударилась пуля, и щепки полетели мне в лицо. Низко пригибаясь к земле, снова стреляя на ходу, я побежал к лагерю, до которого уже было рукой подать. Из верхней части каньона донесся дикий крик, и я увидел, как наши лошади, вырвавшись на свободу, мчались не разбирая дороги. Какой-то человек пытался встать у них на пути, но мой выстрел заставил его обернуться и тотчас нырнуть в укрытие. Стрелой промчался всадник, перестрелка становилась все более интенсивной.

На земле возле костра неподвижно лежали два человека. Еще один, корчась от боли, сжимал раненую ногу, стараясь остановить кровь. Я кинулся в каньон за лошадью. И тут увидел, как снизу каньона стали подниматься люди. Я насчитал девять. Круто развернувшись, я стрелой помчался обратно, наверх, стараясь по дороге все же отыскать лошадь, теперь уже все равно чью.

Повернув в какой-то момент голову, я увидел мертвого мексиканца, а чуть поодаль от него неподвижно лежал Броди.

Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он мертв. А бандиты все приближались, и я вынужден был ускорить свой бег, стараясь ступать так, чтобы заглушить звуки собственных шагов. Увидев попавшуюся на пути расщелину, я нырнул в нее, и, едва отсидевшись, перевел дыхание и снова стал карабкаться по камням, пытаясь выбраться из каньона и забраться как можно выше.

Голову сверлила навязчивая мысль: Броди погиб! В это трудно поверить. Он был хорошим человеком, этот Броди. Чертовски хорошим!..

Я снова остановился, чтобы перевести дух. Знали ли бандиты, что я в двух шагах от них? Если это было им известно, то они в любой момент могли окружить меня. Я зарядил ружье и продолжал карабкаться наверх, чтобы уйти из каньона или спрятаться в надежном укрытии. Так советовал поступать верный храбрый Джакоб Финней. Джакоб, которого я знал с детства, который многому научил меня, который был и останется моим лучшим другом... Скоро, теперь уже совсем скоро я взберусь на хребет. Но не поджидают ли они меня там?

Остановившись в тени деревьев, недалеко от вершины, чтобы в очередной раз перевести дух, я лихорадочно размышлял над ситуацией. В том, что меня заметили, сомневаться уже не приходилось. Тот, который был ранен в ногу, если он только не умер от потери крови, мог узнать меня, и тогда бандиты поняли бы, что я где-то поблизости: далеко я уйти не мог.

Они будут искать. Потерять лошадей – это они еще могли себе позволить, но потерять из виду меня – нет, ведь я являлся их ставкой.

Снова стала заметна наша тропа, по которой мы шли сюда, – исчезающая среди камней и вновь проступающая на белесой траве. Каньон в любую минуту мог стать для меня и моих друзей ловушкой, выбраться из которой шансов будет не много. Кругом высились голые холмы, и в них укрыться просто невозможно. Итак, охота началась: несколько конных на одного пешего! Поэтому все, что мне сейчас было необходимо, это поискать место, где можно спрятаться, переждать. И я стал продвигаться дальше.

Живя среди кахьюллов, я часто бегал с Франческо и другими индейцами, преодолевая в любую погоду по разному рельефу не одну милю. Я научился использовать любую возможность, чтобы не оставлять следов, перепрыгивая с камня на камень, бежать вдоль упавших деревьев, не уменьшая скорости. Должна же в конце концов эта старая тропа вывести куда-нибудь, и я очень надеялся, что она приведет меня в такое место, где я смогу наконец надежно укрыться.

Джакоб, Монте и Хардин наверняка уже отбили наших лошадей и, вполне возможно, погнали их назад в Лос-Анджелес. Или, по крайней мере, – на ранчо, расположенное невдалеке от города. Но они и могли, бросив все, отправиться искать меня. Ах, лучше бы они этого не делали...

Древние люди пользовались этой старой тропой, везли по ней свои товары, ехали наносить визиты друг другу, шли поклониться своим богам... И в войну, и в мирное время тропа верно служила людям, и теперь по ней бежал я...

Взобравшись наконец на гребень, я поднял камень, чтобы в знак уважения к древним богам бросить его на груду других. У меня оставались считанные минуты до того момента, когда бандиты появятся на моей дороге – на лошадях, с оружием в руках.

Замедлив бег, я оглянулся: нет, за мною все еще никто не гнался. Мисс Нессельрод, тетя Елена, Мегги... я подумал в это мгновение о них. Это была моя семья. Да, и Мегги тоже.

Я любил ее, я продолжал любить ее.

Устремившись вперед, я помчался навстречу поднимающемуся солнцу, кристально чистому утру.

Позади меня послышался топот копыт...