Текст книги "Одинокие боги"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Глава 28

Двухэтажный домик открывался взгляду путника сразу за огромными дубами, массивные ветви которых простирались до балкона второго этажа. Во дворике бил красивый фонтан. Ночь стояла прохладная и лунная. В гостиной первого этажа с сигарой в руке сидел дон Исидро; неподалеку от него, на столе, стоял бокал вина.

Усы и бороду худощавого мужчины с резко обозначенными высокими скулами и впалыми щеками лишь посеребрила седина, голова же была совсем белая. Наряд дона Исидро отличался элегантностью. Заслышав шаги во дворике, он заметно перепугался.

Кто бы это мог быть в такой поздний час?

Человек в белой рубашке с красным поясом, за которым торчал нож и виднелась кобура большого пистолета, появился на пороге открытой двери внезапно. Где он мог видеть этот изуродованный шрамом нос? Дон Исидро мгновенно припомнил: человек этот всегда предпочитал действовать ножом.

– Зачем ты пришел? – прямо поставленный вопрос требовал однозначного ответа.

Мужчина в нерешительности мял в руках шляпу и очень тихо произнес:

– Он жив.

Будто ледяная рука холода схватила шею дона Исидро. Он слегка наклонился вперед, стряхнул пепел с сигары прямо на пол, произнес презрительное: «Хм!»

– Я видел его. Он жив! – повторил вошедший.

– Ты ошибся, спутал с кем-то другим. Он не мог выжить там, в пустыне.

– Выжил!

Голубая вена запульсировала на виске дона Исидро.

– Абсурд! Ну, и где же ты встретил этого... этого ребенка?

– В Лос-Анджелесе, на улице. Уверен, это был он.

Неслышно, словно привидение, в комнате появилась донна Елена и встала около дона Исидро.

– Этого не может быть! Это невозможно! – в капризном голосе дона сквозило раздражение.

– Здесь есть одна женщина – англичанка, сеньорита Нессельрод. Он живет в ее доме.

Дон Исидро резко повернулся к сестре, в упор спросил:

– Тебе известно что-нибудь о ней?

– Я знаю эту женщину, у нее много друзей, – она избегала его прямого взгляда и, помолчав, добавила: – Она дружит с доном Абелем Стерном и доном Бенито Вилсоном.

– Ха! Кто это такие? Тоже англичане?

– Ты забываешь, братец, что уже не мы, а англичане являются силой в этой стране. В числе ее друзей и Пио Пико, и генерал Валлежио.

– Ты знакома с ней?

– С ней знакомы все. У нее очень много друзей.

– У нее много друзей, но нам они ни к чему!

– Ты, братец, не прав: друзей иметь хорошо.

– И это мне говорит женщина!.. – возмутился дон Исидро. – А эта сеньорита Нессельрод? Что она?.. Я желаю посетить ее дом! – Он поднялся. – И сегодня же!

– Сегодня? Но это очень далеко отсюда. Вы будете там только за полночь! – растерянно объяснила сестра.

– Так будет даже лучше. Я хочу приехать без предупреждения. – И он обратился к человеку, застывшему в дверях. – Ты! Собери человек пять, поедете со мной. Пять вооруженных мужчин, ты меня понял?

– Ты не можешь так поступить, – попробовала робко остановить брата донна Елена. – Приехать в дом женщины глубокой ночью...

– Я сделаю, как сказал. И если этот мальчишка еще там, я заберу его. Он мой! Какое право имеет эта женщина держать у себя моего внука?

– Собираешься убить его? Как пытался уже однажды сделать? – встревожилась донна Елена. – Ты еще не знаешь, братец, англичан. Их не интересуют ни ты сам, ни твое имя. Они повесят тебя!

– Повесят? Как ты глупа, женщина!

Он отвернулся, ища глазами служанку.

– Мои ботинки! Быстро!

Обернувшись, дон Исидро посмотрел на сестру.

– Никогда не ожидал от тебя чего-то особенного, но чтобы быть до такой степени неумной!.. То, что этот ребенок еще жив – позор! Моя дочь и этот... этот раб!

– Он был хорошим человеком, – не сдавалась донна Елена. – И мог бы стать капитаном корабля.

– Ха! Капитаном корабля! Капитаном жалкой утлой лодчонки! И такой женился на моей дочери!

Подойдя к двери, дон Исидро обернулся.

– Забудь об этом, сестра! Тут произошла какая-то ошибка. Ребенок давно мертв, и я просто хочу в этом убедиться.

Донна Елена прислушивалась к удалявшимся шагам, гулко отдававшимся уже во дворе. И вдруг ею овладела шальная мысль: а что, если прямо сейчас оседлать свою лошадь и постараться достичь города быстрее его?! Но тут же она отказалась от этой затеи: вряд ли получится, она – вот досада! – не слишком-то хорошо знает дорогу и может легко заблудиться.

Донна Елена вспомнила холодноватую красоту мисс Нессельрод. Это настоящая женщина, и ей не слишком-то просто нанести поражение.

И еще донна Елена боялась: что будет с мальчиком? Исидро, увидев его, конечно, тотчас узнает. Но даже судьи, даже закон будут на стороне дедушки: вернут ему внука, если он того пожелает. А потом он убьет его...

Мисс Нессельрод внезапно проснулась от топота лошадиных копыт под своими окнами. Мгновенно села на кровати. Может быть, это Финней с Иоханнесом вернулись? Наверное, у них что-то случилось?

Да нет же, конечно! Никто из знакомых и работников никогда не подъезжал к дому с этой стороны.

Бандиты? Воры?.. Она быстро поднялась и оделась.

Где же Келсо?

Взяв пистолет и опустив незаметно руку с ним в фалды пышной юбки, она вошла в гостиную как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и в дом ворвалось несколько незнакомых мужчин. Первым был дон Исидро, она узнала его сразу.

– Вы прячете у себя мальчика! – начал он без предисловий. – Я хочу видеть его.

– Не знаю, о ком речь, сеньор, но вы силой вломились ночью в дом леди. Поступок, недостойный джентльмена! Поэтому прошу вас немедленно покинуть мой дом.

– Обыскать здесь все! – приказал дон Исидро, не обращая внимания на слова хозяйки.

Мисс Нессельрод подняла руку с пистолетом.

– Сеньор, я стреляю метко. Если вы или один из ваших людей сделает хоть один шаг, я прострелю вам ухо! И завтра весь город будет говорить о том, что женщина продырявила ухо благородному дону Исидро.

– Они не сделают и шага, мадам, будьте уверены! – Позади мисс раздался спокойный голос Келсо. – Я тоже неплохо стреляю.

Он неслышно вошел в комнату, спокойно поправил фитилек лампы, осветившей всех ярким светом. В руке Келсо держал ружье, нацеленное в незваных гостей.

– Вот вы! – кивнула внезапно мисс Нессельрод, взглянув на самого молодого смущенного ковбоя в свите дона Исидро, стоявшего позади всех. – Не окажете ли вы мне любезность и не пройдете ли по комнатам моего дома? Если найдете мальчика, крикните нам, позовите.

Мгновение поколебавшись, ковбой нерешительно шагнул вперед. А через несколько минут появился из кухни.

– Сеньор! Никакого мальчика в доме нет. Только люди, которые здесь, и кухарка. Больше никого!

– Ты?! – Дон Исидро яростно набросился на человека со шрамом и почти смиренно тут же обратил взгляд на мисс Нессельрод, – Сеньорита, я...

– Вы глупец, сэр, – не дала она договорить ему. – Только что втоптали меня в грязь и унизили... И еще смеете гордиться именем, которое позорите каждым недостойно прожитым днем своей жизни! Выгнали из дома родную дочь, убили ее мужа, поднимаете руку на единственного внука! И думаете, сеньор, об этом никто ничего не знает? Не заблуждайтесь на этот счет! За вашей спиной люди пожимают плечами и уже показывают на вас пальцем. А ваш зять, который погиб по вашей вине, был мужчиной в дюжину раз более, чем вы. А вы... вы... пустое место, сэр!

Лицо дона Исидро посерело, обратилось в страшную маску, черты лица исказились, словно от невыносимой муки, но он оставался непреклонен.

– Если бы вы были мужчиной, я бы убил вас, – охрипшим голосом прошептал он яростно. – Я бы...

– Нет, вы ничего бы не сделали, дон Исидро! Потому что никогда не видели близко дула пистолета, направленного в ваше лицо. Несомненно, вы разделались бы со мной, но, как всегда, чужими руками! – Она кивнула на тех, кто стоял за его спиной. – Вам доводилось когда-нибудь убить хоть одного человека? Вы когда-нибудь защищались с оружием в руках?.. Нет! Вы всегда были сильным, жили лишь тем, что создано вашими предками, прятались за почтенным именем, тоже доставшимся вам от них...

Ваши предки, сеньор, и земляки были людьми гордыми. Исследователями, воинами... А кто вы, сеньор? Что у вас за душой, кроме пустых амбиций? Вы ничтожество!

Мисс Нессельрод увидела вдруг, как юноша, по ее просьбе осматривавший дом, повернулся и незаметно выскользнул на улицу. За ним неожиданно последовали остальные.

Дон Исидро еще пытался что-то произнести, но прежде чем смог подыскать нужные слова, мисс Нессельрод властно приказала:

– Уходите прочь! И не пытайтесь больше приблизиться к моему дому, иначе я застрелю вас. Или спущу на вас собак. Иного вы не заслужили.

Дон Исидро обернулся, но за его спиной не оказалось ни души. Пошатываясь, еле передвигая ноги, он подошел к двери и шагнул в темноту ночи.

Келсо убрал ружье.

– Я восхищен вами, мадам! Мне никогда не доводилось видеть ничего подобного. Вы отстегали его как паршивую собачонку.

– Прошу прощения, мистер Келсо. Я не хотела проявлять несдержанность, но сорвалась: Иоханнес такой хороший мальчик, и его родители... А тут явился сам дьявол во плоти! Сам дьявол!

– Да, мадам! – Келсо был явно в замешательстве. – Представляете, что вы сотворили с этим гордецом? Вы отхлестали его, мадам! И сделали то, чего не в состоянии была сделать и дюжина пистолетов. Вы совершенно уничтожили этого гордеца!

А его люди?.. Уверен, они уйдут от него немедленно, мадам. Не станут служить человеку, которого вы выставили перед ними во всей его красе, уличили в трусости и слабости. Когда он вернется на свое ранчо, там никого из них уже не будет. И знаете, мадам? Ставлю доллар, он в результате останется один! Ведь такого с ним не случалось ни разу! Стоило ему лишь пошевелить пальцем, как он всегда получал желаемое. Сейчас он поднимет руку, но никто не придет на его зов.

– Неужели такое может случиться?

– Да, мадам. У людей, служащих ему, есть собственная гордость. Они готовы следовать за своим господином, когда тот купается в лучах славы. А коли этого нет, у них ничего не остается. Они уйдут от него, мадам, – повторил Келсо. – Я уверен.

Отыскав в темноте своего жеребца, дон Исидро в изнеможении прислонился к нему. Его рассудок отказывался понимать только что случившееся. Никто никогда не решался перечить ему, разговаривать столь смело и неуважительно.

Да как она посмела говорить такие вещи? Пользуется тем, что женщина и ей нельзя бросить открытый вызов?

Он на ощупь, впотьмах нашел стремена, с трудом взобрался на лошадь и осмотрелся, ища глазами своих людей.

Никого рядом не было. Он остался один.

Вот дураки! Бестолковые! Подумали, наверное, что он отдал приказ уезжать.

– Андрее! Педро! Сюда! Мы уезжаем! – крикнул он в ночь.

Ответа не последовало.

Недоумевая, он снова огляделся. Глаза привыкли к темноте. Но никого! Вероятно, отправились в город выпить, подумал дон Исидро. Внутри возникла вдруг какая-то пустота, камнем давившая на желудок. Он повернул коня в направлении дома.

– Эта женщина... – вслух проговорил он, не в состоянии успокоиться. – Как она посмела! – Содрогнувшись, снова вспоминал и вспоминал недавнее. – Ведьма, вот она кто! Ведьма!

Он опять оглянулся. Один на темной дороге. Никто не следовал за ним, не раздавалось привычного топота сопровождавших его всадников.

Он въехал в темный тихий двор. Спешившись, дон Исидро поискал глазами человека, который должен был подхватить под уздцы его жеребца. Но и тут никого не оказалось. Из окон дома лился свет, а вокруг стояла мертвая тишина.

– Педро! – окликнул он в отчаянии еще раз.

Пока привязывал жеребца к железному кольцу, никто так и не вышел помочь. Тогда дон Исидро пошел к дому. В тишине двора гулко отдавались шаги, и он все еще никак не мог понять, почему его никто не встречает.

К горлу подкатил комок. Что о нем теперь подумают? Ведь эта Нессельрод, предупреждала сестра, респектабельная женщина, которую уважали здесь не только англичане, но и люди его круга.

Его круга?.. Его круг... Это калифорнийцы или мексиканцы? А ведь он прибыл из Кастилии. Он был...

Дон Исидро почувствовал подступавшую тошноту. Какой-то абсурд, думал он. В свое время покинул Кастилию, чтобы скрыться от насмешек общества – ведь все начали бы, узнай истинную правду, сплетничать, насмехаться... И он бежал от позора, которого наверняка не смог бы пережить. Приехал сюда, в Калифорнию... Этот американец, этот нищий моряк! Он осмелился познакомиться с его дочерью, Консуэло, заговорить с нею...

Зайдя в дом, дон Исидро открыл буфет, налил бокал вина, осушил залпом. Потом второй. Наполнив третий, с бокалом в руке подошел к креслу и упал в него.

Устал, выдохся. Все. Было, наверное, очень поздно, а ведь он уже не юноша. Гоня от себя мысли об этой женщине, Нессельрод, он все равно никак не мог избавиться от них. Ее горящие глаза, ее презрительный голос...

Сзади кресла послышалось легкое движение, на его плечо легла рука.

– Исидро? Уже очень поздно. Тебе лучше лечь в кровать.

– Моя лошадь...

– Я позабочусь о ней. Иди спать.

– Ты знаешь? Ты слышала?

– Да, я все слышала... их разговор, когда они пришли за своими вещами.

– За своими...

– Они ушли, Исидро. Их гордость всегда поддерживалась нашей гордостью, а мы свою... утратили.

Во рту появился привкус горечи. Он повернул голову в одну сторону, потом в другую, потом встал и снова опустился без сил в кресло.

Идиоты! Необразованные тупицы! Ну и пусть уходят! Он найдет себе людей и получше. У него есть на это деньги, он заплатит.

Спать... да, сейчас ему лучше пойти спать. Скоро утро, а он никогда не был в состоянии размышлять, когда чувствовал себя слишком уставшим. Но сейчас понял одно: он должен уехать отсюда. Надо вернуться обратно, в Испанию...

Его люди ушли. Все ушли.

Глава 29

Выехав из Эль-Кампо, мы отправились с Финнеем на Аджью-Каленте. Монте Мак-Калла присоединился к нам. Казалось, Джакоб принял его компанию достаточно легко, но меня мучили сомнения. Я не знал, кто он и что ему было нужно.

Когда мы подъехали довольно близко к Родникам, я привстал на стременах, всматриваясь вдаль.

– Вот он, – сказал я, вытянув руку. – Зовущий Камень.

– Почему он так называется? – спросил Мак-Калла.

– Говорят, если уезжаешь отсюда и оглянешься, чтобы взглянуть на него последний раз, значит, обязательно вернешься обратно. Некоторые называют его еще Камнем Симпатии.

– Первое название мне нравится больше. Красивая легенда. Ты тоже оглядывался назад?

– Да, я намеренно делал это, потому что хотел вернуться обратно.

Проехав еще немного, я обратил внимание Мак-Калла на Китайский каньон.

– Там есть пещера, а в ней небольшое озеро. Кахьюллы перед охотой обязательно заезжают напиться воды из него. Считается, вода эта придаёт большую выносливость.

Мак-Калла внимательно посмотрел на каньон.

– Мне бы хотелось побывать там как-нибудь.

Заметив, что мы с Джакобом частенько оглядываемся назад, Мак-Калла наконец не выдержал:

– Что, возникли какие-нибудь проблемы?

– Если вас это беспокоит, можете оторваться от нас и ехать отдельно, – сухо посоветовал Джакоб. – Фактически все неприятности остались позади, но не все зависит только от нас.

– Ну, нет, раз мы уж поехали вместе, – возразил Монте, – значит, ваши хлопоты – это и мои хлопоты тоже. Если вдруг увидите, что кто-то скачет за нами, я вернусь назад и выясню, что этим людям нужно.

– Это не ваша забота, – по-прежнему сухо ответил Финней.

– Но я не хочу отрываться от вас, – снова заверил наш попутчик. – И вы совершенно не знаете сколько вам может встретиться на пути бандитов. Л ведь три воина всегда лучше двух. Не так ли? Когда мы прибудем в лагерь, я с удовольствием приму участие в вашем деле, если вы не будете против.

Все-таки очень странный этот человек, Мак-Калла. Половину пути он пел. Голос его не отличался красотой, но слушать было приятно, и я еще не встречал человека, который знал бы столько песен, сколько он.

Когда мы подробно посвятили его в наши планы относительно диких лошадей, он обрадовался.

– Могу похвастаться, что прекрасно владею лассо, – сообщил он нам. – И обязательно помогу объезжать их.

Позже, оставшись наедине с Джакобом, я сказал:

– Мне кажется, Монте хороший человек, и нам может понадобиться его помощь.

– У меня такое же мнение, – согласился Финней.

На следующее утро мы остановились возле знакомой лавки.

Когда зашли туда, лавочник сначала не узнал меня, пока я не поздоровался с ним.

– Это ты, сынок? Как же ты вырос, сразу и не понять, что это ты.

– Сэр, мой дом пустует?

Он заколебался, ответив не сразу, и уткнулся в книгу счетов, будто что-то обдумывая.

– Ну, ладно, потом посмотрю... Дом когда пустует, когда нет. Хотя я был уверен, что в нем никто не будет жить после твоего отъезда.

– Как Франческо? Он сейчас здесь?

– Как всегда, приходит и уходит. Захочет увидеть тебя, придет. Ты же знаешь, Иоханнес, у индейцев на все свои взгляды.

Финней купил в лавке соль, кофе, джем, несколько больших кусков бекона, но все еще стоял у прилавка, раздумывая, что бы еще приобрести.

Выйдя за дверь, я неотрывно смотрел на холмы вдали, которые скрывали мой дом. Сердце мое забилось. Кажется, виднеется дымок от очага? Или показалось?..

Я в нерешительности подошел к Джакобу и как можно равнодушнее сказал:

– Пока вы закупаете провизию, я поскачу вперед. Не торопитесь.

Он понимающе взглянул на меня, а Монте Мак-Калла положил на мое плечо руку.

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Не надо. Я хочу побыть один, – отказался я и, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, добавил: – Там убили моего отца. Мне бы хотелось приехать туда сначала одному.

– Хорошо, хорошо! – согласно закивал Монте. – А мы прискачем попозже.

Джакоба мне провести не удалось, ведь он прекрасно знал об исчезновении книг, но не стал проявлять излишнего любопытства.

Первым делом я положил перед собой на седло связку книг, и только потом, повернув лошадь, медленно двинулся по дороге. А когда оказался на тропинке, петляющей по дюнам, то начал распевать старые морские песни, которым выучил меня отец.

Заехав во двор, я спешился и снял с лошади связку с книгами. Поднялся на ступеньку крыльца, развязал веревку и взял самую верхнюю из связки. Пролистал несколько страниц и опять положил ее на стопку, потом отодвинул щеколду и зашел в дом.

В комнате ничего не изменилось, она была такой же, как я ее когда-то оставил. Пол чисто вымыт, в углах ни малейшего намека на паутину. Книги стояли на своих местах. Воздух в доме не казался спертым, как это случается, когда помещение долго закрыто: он был свеж, чист, со слабым запахом хвои.

Кровати аккуратно заправлены, только теперь на них, кроме одеял, лежали еще и простыни. Я открыл банку с кофе: она оказалась полной, так что Джакоб напрасно беспокоился.

Угли очага почти остыли, но в кофейнике кофе был теплым. Взяв чашку в руки, я наполнил ее и сел за стол спиной к двери.

Я снова был дома. А вокруг молчаливая пустыня, моя пустыня. Сюда бежали мои родители, охваченные любовью друг к другу, они прятались здесь. И выжили. Выжил и я. Я вернулся домой, к темным горам позади моего домика, вернулся к одиночеству, которое на самом деле было мало похоже на него. Вернулся к безмолвию, говорящему только со мной шелестящими загадочными голосами.

Я медленно, маленькими глотками пил кофе, глядя в окно на темные изгибы скал, поднятых к небу из недр земли огромными волнами, – скал, тысячелетиями терзаемых ветром, дождем и снегом, которые постепенно разрушали их. Так было и так должно быть. Человек приходит и уходит, предоставляя ветру и песку исцелять шрамы, нанесенные им земле. Человек, в своем эгоизме считающий, что мир принадлежит только ему, забывающий о динозаврах, которые миллионы лет правили на земле и теперь исчезли, оставив как память лишь свои кости.

Одни считают, что кости эти принадлежали мифическим драконам; другие полагают, что мифическим титанам, третьи же вообще не задумываются над такими вещами и равнодушно проходят мимо, одержимые идеей поиска залежей золота, с пренебрежением относясь ко всякого рода тайнам.

Допив кофе, я встал и услышал приближающийся цокот копыт; а вскоре до меня донеслись и голоса беседующих Финнея и Монте Мак-Калла.

Я вышел на крыльцо, бросил взгляд на привезенную стопку книг и увидел, что верхняя книга... исчезла.

Умышленно – и тогда и теперь – я старался избавиться от чувства любопытства, овладевавшего мною в такие моменты. Если кто-то или что-то, бывшее здесь, желает уединения, я не стану нарушать его, даже мысленно. Но нас, несомненно, что-то связывало, это... существо и меня. Нас объединяли книги, в какой-то степени мысли, и этого пока было более чем достаточно. Если таинственное существо не хотело большего, я не имел права настаивать.

Знание – это своего рода осведомленность, к ней ведут разные пути, и не все они подчиняются логическому объяснению. Иногда можно выбраться из запутанного лабиринта с помощью интуиции. Иногда этот путь подсказывает легкое дуновение ветерка, сияние далекой звезды или таинственный зов пустыни.

Чтобы послание извне достигло сознания земного человека, у него должны быть открыты ментальные поры. Мы же, белые люди, в борьбе за призрачные успехи, за сотворение своего нового мира, который желаем воздвигнуть вместо того, который окружает нас, – мы забываем иногда про эти другие пути. Забываем про Одиноких Богов, обитающих на дне пересохшего моря, или танцующих свой загадочный танец вместе с мириадом пылинок, или притаившихся и ждущих в тени скал, где оставили свои послания древние люди.

Отец рассказывал, как однажды высоко в горах была найдена постройка, сложенная из блоков, скрепленных между собой илистым раствором. И на этом растворе остались отпечатки чьих-то пальцев.

Кто и намеренно ли оставил эти отпечатки? С какой целью? Показать, на что были способны руки? Или передать другим, которые придут позже, что некто находился в этом месте какое-то время, а потом покинул его?.. Отец обнаружил вблизи этой постройки человеческие кости. Принадлежали ли они обладателю отпечатков или их оставил тот, кто пришел сюда потом?..

Зачем оставлен этот отпечаток? Может быть, кто-то стремился передать свои мысли через столетия? Или просто сказать: «Я был здесь! Это мое место. Я сам выстроил это своими руками»?

Символический образ руки постоянно живет в моем сознании, потому что земля не принадлежит кому-то из нас: все мы временно пользуемся ею и должны бережно хранить для тех, кто придет после нас. Мы не имеем права только брать у земли, не отдавая ничего взамен, не должны жать, не засевая.

Отец рассказывал мне об одном человеке, который нашел однажды наконечник стрелы, поднял его, взял себе, а потом вытащил из кармана мешочек из оленьей кожи и, достав из него несколько монет, положил в благодарность на землю...

Во двор въехал Финней с Мак-Калла. Они спешились и повели лошадей в загон. Я шел следом, когда Монте, вдруг внезапно остановившись, замер, показывая на что-то рукой.

В пыли четко вырисовывался отпечаток ноги, обутой в огромного размера мокасин.

– Боже праведный! – с благоговейным испугом прошептал Джакоб. – Вы только посмотрите на размер этой ноги!

– Две моих, – продолжал удивляться Монте, пристраивая в отпечаток свою ногу. – Нет, три!

Я посмотрел и отвернулся, размышляя над увиденным. Это не случайность. Подобно отпечатку на илистом растворе, это был знак, предупреждение, если хотите – подпись... Или еще что-то, пока не разгаданное, чему нет названия.

Никогда прежде не появлялись подобные отпечатки, не оставлялось никаких знаков. Просто исчезали книги.

Это было послание, как бы говорившее мне: "Вот такой я есть. Если не хочешь идти дальше, сойди здесь с дороги... "

Все мое существо при этой мысли вдруг пронзила острая боль, сострадание и симпатия одновременно. Где такое существо найдет себе товарища? Кто преодолеет страх перед его необычными размерами, будет готов встретиться с ним, с этим существом или... человеком? Способен ли я на такой поступок? И как же он должен быть одинок, отрезан ото всех своей странной непохожестью на других!

Теперь у меня не возникало сомнений: отпечаток оставлен намеренно.

По-своему и я отличался от своих сверстников. И им, наверное, многое казалось странным, может быть, из-за того, что у меня не было родителей. Куда бы я ни попадал, люди нередко находили меня чудным, за исключением тех, кто жил в пустыне: конечно, в первую очередь это были индейцы.

Индейцам вообще все белые люди казались странными, поскольку они разительно отличались от них. Но каждый человек подходит под определение «человеческая» натура, и все созданы по единому образу и подобию, различаясь лишь воспитанием, образованием и поведением...

– Какое здесь красивое место! – задумчиво прервал ход моих мыслей Мак-Калло, посмотрев на Джакоба. – Ты знаком с кем-нибудь из индейцев?

Финней показал взглядом на меня.

– Иоханнес знаком. Индейцы заботились о нем довольно долго. И когда-то очень почитали его отца.

Начинало смеркаться, и мы зажгли лампу. Я взял стопку книг и по одной расставил на полке. Потом вытащил несколько уже стоявших там, задумав отвезти когда-нибудь потом в лавку и поменять на те, которые еще не были прочитаны.

– Твоего отца и в самом деле убили? – спросил Монте.

– Да, здесь, во дворе этого дома, – ответил я. – Отец убил одного из наших врагов и застрелил бы еще нескольких, но, спасая мою жизнь, оттолкнул в сторону бандита и не смог быстро достать оружие. Он был очень хорошим стрелком... – не уставал повторять я свою грустную историю, но каждый раз – с гордостью за отца.

– Зачари Верн? Я слышал о нем. – Монте пристально смотрел на меня. – А сам-то ты как? Имея таких врагов, ты должен хорошо уметь стрелять.

– Я умею. И кажется, все делаю правильно...

– Тебе, мальчик, пригодится моя помощь, – решил Мак-Калла. – Не отказывайся от нее и станешь одним из самых метких стрелков. На этот счет можешь не сомневаться.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил я.

Финней и Монте расстелили постели на полу возле очага, а я пошел в свою старую спальню, осторожно прикрыв за собою дверь. Уже лежа в постели и засыпая, я, не мигая, глядел на потолок, скрытый темнотой, и вспоминал Мегги.

Когда закончим объезжать лошадей и вернемся обратно, я увижу Мегги, а может быть, и ее отца.

Над домом мягко прошелестел ночной ветер, устремляясь на восток, в удивительную и странную мою пустыню.

Слушая шелест ветра, я лежал в доме Тэквайза, думая о том, где обитает он, чем питается, какой он.

Где сейчас Франческо, нарисовавший когда-то на песке во дворе этого дома улыбающееся лицо? Будет ли это лицо по-прежнему таким же веселым, когда мы встретимся вновь?

По индейским понятиям, он уже мужчина, ну и я... разве я тоже не мужчина? Останется ли Франческо по-прежнему моим другом?..

Годы летят незаметно и очень быстро, и на песке не остается следов прошлого. Но я питал надежду, что в памяти моего друга-индейца живы воспоминания о днях, проведенных вместе.

Завтра, думал я, засыпая, увижу Франческо.

Внезапно глаза мои открылись и я стряхнул с себя остатки дремоты. Перед мысленным взором возник вдруг старик с бирюзой на шее. Кем он был? Или это всего лишь образ, вызванный из небытия моим воображением?

Почему он явился мне в тот раз? И, если я бы продолжал стоять, заговорил бы он со мной?

Появится ли он снова когда-нибудь?