Текст книги "Одинокие боги"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Глава 54

В ночь, в пустыню, назад к длинным дням, когда солнце высушивает все силы, назад к молчанию и одиночеству...

Знаю, они будут преследовать меня до тех пор, пока в состоянии тащиться по моим следам.

Остановившись, я весь превратился в слух. Где-то далеко был слышен удалявшийся топот копыт, потом опять наступила тишина: очевидно, и мои враги слушали. Если они найдут меня, моя жизнь оборвется в считанные минуты после встречи с ними, а я не хотел умирать... Ведь в Лос-Анджелесе жила Мегги.

Осторожно ступая по плоским камням, бросив где-то по дороге свое ружье, я старался не задеть ни одного лишнего камешка, чтобы не насторожить моих врагов.

Но ведь все равно они уже знали, что моя лошадь мертва. Ружья, которым я мог поразить их на расстоянии, у меня уже не было. К тому же они наверняка понимали, что я далеко не в лучшей форме, и с наступлением дня им будет легко меня обнаружить, чтобы наконец разделаться со своим злейшим врагом, уже ничего не опасаясь.

Я остановился возле большого камня, присел на него. Бандитам некуда торопиться и ломать на камнях ноги: они наверняка будут ждать до рассвета. А я должен еще подумать... Они могли знать о моих друзьях индейцах, могли расставить посты по краю пустыни, где я должен был появиться. Я полагал, что дон Федерико, возможно, через Чато связан с кем-нибудь из главарей банды и нанял людей, которые уже принимают участие в охоте за мной. Вне всякого сомнения, они будут двигаться широкой цепью, как и в прошлый раз: кто первый заметит, подаст знак остальным, тем, кто ближе. Когда они окружат меня...

Противостоять им при моем теперешнем состоянии я не мог. Оставалось одно: попытаться надежно спрятаться.

Но где? Как?

Поднявшись, я пошел снова. Медленно продвигался вперед, пока не наткнулся на пересохший водоем. С трудом поднимая ноги, тем не менее я все время был озабочен тем, чтобы не оставлять на песке четких отпечатков своих ног. На востоке высились горы, об особенностях которых я ничего не мог припомнить, хотя немалое время провел среди индейцев и мы часто говорили о пустыне и конечно же об этих горах тоже. Горы неприступно высились и на севере, но мне нужно двигаться на юг, ближе к Сан-Джакинто.

Медленно, но упорно продолжал я свой путь. Мускулы мои стали как деревянные, в голове постоянно стоял шум, а перед глазами – туман. Я брел, делая шаг за шагом, очевидно, напоминая со стороны или лунатика, или наглотавшегося наркотиков, то и дело спотыкался, дважды упал. Наконец окончательно выбившись из сил и чувствуя, что дальше идти не в силах, я упал на землю возле древних деревьев джошуа. Перевернувшись на спину, стал разглядывать звезды. Это был почти конец, почти финиш. Я не мог идти дальше.

Мой взгляд был обращен к ночному небу. Облака?.. Я не смел и надеяться на дождь, но только он мог их задержать. Даже час или два хорошего ливня помогли бы мне! Медленно, с трудом я сел.

Бредя босиком ночью по пустыне, я уже почти не чувствовал ног: мокасины мои, как и ружье, остались где-то позади в песках. Взяв нож, я срезал низ брючин и обмотал ими ноги, обвязав шнурком, оставшимся от моей кожаной куртки.

Несколько секунд я сидел неподвижно, отдыхая после этой работы и собираясь с силами, потом с великим трудом поднялся. Скоро уже меня начнут искать.

Как далеко удалился я от них? На три мили? На пять? Может, даже на десять? Я шел все время, преодолевая, наверное, одну, ну две мили в час. Но теперь уже все равно, сейчас они, наверное, уже отыскали мои следы.

К югу расстилалась каменистая местность с множеством валунов из песчаника, высились деревья джошуа. Здесь, наверное, можно было бы укрыться от посторонних глаз. Где-то ведь именно в этих бескрайних просторах старый Смит Деревянная Нога когда-то прятал украденных лошадей. Я пробовал бежать, но не смог выдержать такого темпа и полмили: упал. Поднявшись, обнаружил рядом с собой следы лошадиных копыт. Их было много: наверное, промчалось несколько лошадей, почти все неподкованные.

Это случилось, должно быть, решил я, несколько; дней назад: чем-то насмерть перепуганные животные неслись, не разбирая дороги. И все же их следы могли вывести меня к воде.

Фляга моя еще более чем наполовину была заполнена водой, поэтому я продолжал придерживаться намеченного маршрута, двигаясь теперь по пересохшему руслу на восток.

Справа шли горы, и там могли укрываться мои враги.

Внезапно именно справа я заметил древнюю пирамиду, сложенную из камней: просто три камня, доложенные друг на друга, отполированные временем и возвышающиеся над растущими поблизости деревьями джошуа.

Остановившись, я начал разглядывать их, щуря глаза и пытаясь что-то осмыслить своим затуманенным сознанием. Старые... очень старые камни. Старше этих деревьев и, возможно, даже ровесники тех, кто оставил после себя обломки кинжалов, изготовленных еще тогда, когда в пустыне протекали реки.

Все еще рассматривая пирамиду, я заметил вдруг сбоку от нее еще один камень, совсем небольшой, указывающий какое-то направление. Но куда?..

Направление?.. Я не желал более думать ни о каком определенном направлении. У меня не было никаких желаний, кроме одного: исчезнуть, забраться в холодные, холодные горы... И я решил идти туда, куда указывал камень.

Дюжина шагов, еще дюжина... Потом появилась едва заметная тропка: лишь человек, знающий пустыню, как я, мог различить ее. Тропка, длиной всего в каких-нибудь несколько футов, но все же хоть направление какое-то указано. И я пошел по ней, глупо радуясь, будто нашел что-то знакомое, родное, мое.

Остановившись возле гигантского джошуа, я прищурился и огляделся. Ничего, пока ничего! И никого. Но где-то ведь они уже идут, ищут меня...

Сделав маленький глоток из фляжки, я потряс головой, стараясь сбросить с себя оцепенение. Освободиться от тумана в голове. Был еще один способ: прижаться к земле и не поднимать головы...

У моих врагов было преимущество: они передвигались на лошадях и видели далеко впереди.

А у меня – шанс, придававший мне теперь немного больше уверенности. Бандиты не возобновят поиски, пока не позавтракают. Это давало мне по крайней мере час форы, а может быть, и больше.

Древняя тропа, бежавшая передо мной, была не больше шести дюймов шириной, но иногда становилась уже. Индейцы, торившие эту дорожку, шли, ставя одну ступню впереди другой. Я не представлял, куда эта тропинка могла меня вывести, только знал: камни показывали именно это направление, – а потому припустился бежать.

Утренние облака растаяли, солнце начинало припекать. Вдалеке вдруг послышался выстрел. Обнаружили мой след? Я вполне был готов к этому, поскольку следы, конечно, оставил: не по воздуху же летел... Замедлив бег, я свернул с тропы к деревьям джошуа и валунам, пересек небольшую долину, потом, присев на камень, сделал короткую передышку. Но почти сразу же вскочил: камень был настолько раскален, что сидеть на нем было невозможно. Я пошел дальше, выйдя снова на старую тропу: теперь она вроде бы стала более заметной. А обернувшись назад, – о радость! – я не увидел никаких следов, никаких признаков того, что по этому месту кто-то проходил.

Вот наконец укрытие, где можно спрятаться, не опасаясь никого!.. Выбирай любое!..

Я опять споткнулся. Опять плохо соображал, мой рассудок окончательно отказывался мне повиноваться. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, я, однако, продолжал брести сквозь волны жара.

Но кто это?

Кто-то или что-то... в этих плотных волнах, принесенных солнцем? Щурясь от невыносимого блеска солнца, я пытался разглядеть. Индеец?

Старый индеец?.. Или это видение моего затуманенного сознания? Я остановился. Опять мираж? Индеец в выгоревшей красной рубахе навыпуск. Лоб перехвачен лентой... Или это тюрбан?..

С веревочки на шее свисает плоский камень зеленоватого цвета. Бирюза...

– Кто ты? – Губы отказывались мне повиноваться.

Он поднял руку и молча показал на камни справа от меня. Я посмотрел туда, потом обернулся, чтобы он объяснил мне значение своего знака, но его уже не было.

Сделав несколько шагов к тому месту, где он только что стоял, я издал какой-то неопределенный звук, желая позвать его. Но кого звать – ни индейца... ни следа от него на песке.

Конечно, на такой древней, утоптанной тропе вряд ли может остаться какой-то след.

Внезапно вдалеке послышался крик и следом выстрел. Старый индеец показал именно в ту сторону. Я повернулся и побежал на звук выстрела, к камням, откуда только силы взялись. Но не добежал до них, упал, поднялся и тут увидел небольшую расщелину в скале, залез в нее, забираясь все глубже в приятную прохладу. Почти тотчас в глаза бросилась небольшая выемка, где собралось немного дождевой воды, всего несколько галлонов, но утолить жажду хватит. А вот и кострище... Здесь, в этой расщелине, наверное, горел когда-то костер, освещая эти древние камни.

Я забирался все глубже и глубже. Потрогав пистолет, положил его рядом и лег, отгоняя всеми силами сон. Ждать пришлось недолго. Застучали копыта, чьи-то лошади разбрелись между камнями. Но несколько всадников, видно, тотчас повернули обратно.

– А теперь ты что-то слышишь? – спросил один голос.

– Где? – ответил вопросом другой, из тех, кто остался тут, около расщелины.

– Посмотри вон там! – посоветовал первый.

– Тонио... – еще один, новый голос, третий.

– Да он просто сумасшедший! Ничего не слышу! Вечно он утверждает, будто что-то слышит, что-то видит, а по-моему, все это ему кажется.

– Не думаю, что он мог так далеко забраться, – это снова первый голос. – Несколько миль уже не видно следов, да и не в том он состоянии...

– Я видел следы лошадей позади нас, – снова заметил второй.

– Да, диких. Мне уже доводилось их встречать не менее дюжины раз. Может, их оставила та часть табуна, которую преследовал со своей бандой Вентура? Он говорил, кажется, что гнал их в этом направлении...

Голоса доносились до меня все слабее и слабее, потом и вовсе затихли. Я не шевельнулся, сжимая свой пистолет. В этой расщелине, куда я забрался, и повернуться было негде, хотя справа, там, где было кострище, спокойно могли разместиться два-три человека. Это, конечно, не тайник, просто, наверное, место, где индейцы прятались в случае необходимости от ветра. Входное отверстие было настолько маленьким и узким, что неосведомленный человек не мог даже и предположить, что за ним кто-то скрывается, поскольку таких трещин в скалах поблизости было немало.

Положив голову на руки, я мгновенно уснул и очнулся от холода. Рука, на которой лежала голова, онемела, я потряс ею, стараясь восстановить кровообращение, потом сел и опять стал прислушиваться.

Ни звука. Все тихо. Перевернувшись на спину, я снова погрузился в сон. А когда проснулся, наступило утро. Попив немного воды, я прислонился спиной к шершавой поверхности камня и опять задремал...

Ожидая моего появления, они могли находиться сейчас совсем рядом. Может быть, даже в нескольких милях отсюда, а может, и еще ближе. Но что я точно знал – они наблюдали. Насколько я мог судить, родник Потерянная Лошадь где-то рядом. Когда наступит ночь, выберусь отсюда и продолжу свой путь к горам.

Если идти отсюда на восток, там должен встретиться глубокий каньон. И если туда ведет тропа, а она должна вести, по моим расчетам, туда, я смогу пройти по дну каньона, потом по холмам позади него, заросшим пальмами, потом пересечь долину... И я у своих друзей.

Думать об этом было так просто, гораздо труднее осуществить. Мне предстоял длинный трудный путь. И мои враги могли знать о роднике Потерянная Лошадь, поджидать меня рядом с ним. К тому времени мне уже понадобится вода, чтобы одолеть остаток пути, и я собирался добыть ее.

Если у родника меня будут поджидать один-два человека, что ж, придется вступить в схватку с ними. У меня цел пистолет и к нему есть еще в запасе двадцать четыре патрона: я не собирался играть с ними в бирюльки, слишком много пройдено, но еще больше предстоит пройти по сухой каменистой местности. Мои ноги в ранах, от одежды остались одни клочья, и порой мне казалось, что я схожу с ума... Если они подстерегают меня, а это наверняка так, я убью их. Скольких смогу. В этом не может быть сомнений.

Когда на землю пали первые тени приближающейся ночи, я высунул голову из своего каменного мешка и прислушался. Тишина. Выбравшись, я тронулся в путь. К роднику Потерянная Лошадь.

Оглядываясь по сторонам, я сжимал в руке пистолет, держа его наготове. Моя фляга снова была полна. Я сделал глоток и пошел. Во рту быстро пересыхало, как в самой горячей пустыне, нервы были напряжены до предела...

На мгновение раньше, чем они увидели меня, я заметил их лошадей. Бандитов было двое: от неожиданности столкновения мы уставились друг на друга. Я выстрелил первым. Один из них упал.

Пока я целился второй раз, прогремел ответный залп. Стрелявший носил испанскую одежду, но был явно англичанином – я рассмотрел его. Он выстрелил снова, промахнувшись, потому, очевидно, что выпущенные до того мои три пули сбили его с толку. Он упал. Их лошади, всполошившиеся от выстрелов, рванули назад, по тропе. Присев на песок, я перезарядил пистолет и теперь снова был готов стрелять. Но оба бандита не давали мне повода для этого, неподвижно лежа на земле возле костра, видно недавно разведенного ими.

Встав на одно колено, держа заряженный пистолет и готовый вскочить на ноги в любую секунду, я замер в ожидании. Но все было тихо. Я подошел к костру. На огне в кофейнике кипела вода, рядом лежало неразрезанное мясо.

Один бандит упал так близко к костру, что его брюки стали дымиться. Я загасил начавшую было тлеть ткань, отодвинул его ноги подальше. Потом выпил кофе, подкрепился мясом и подошел ко второму. Мои пули сделали свое дело: из-под кожаного ремня потоками лилась кровь, и создавалось впечатление, что бандит был разорван почти пополам.

Глава 55

Возле костра валялись два седельных вьюка и старый рюкзак. Я высыпал их содержимое на землю, там оказался разный хлам, который обычно носят с собой бродяги. Но среди этого хлама я обнаружил иголку и довольно прочные нитки, предназначенные для починки грубой одежды, а может быть, и обуви. Я заполнил пустые отверстия своего патронташа патронами бандитов и решил идти дальше по неровному краю вдоль каньона.

Глубина его на первый взгляд показалась мне довольно приличной, не менее двух тысяч футов, думал я. Но в том месте, где в каньон впадал ручеек от родника Потерянная Лошадь, всадник вряд ли смог бы пройти. Это давало мне какое-то преимущество: если мне удастся спуститься здесь, то моим врагам придется скакать в обход.

А теперь нужно было как можно скорее уходить отсюда. Я наполнил до краев флягу, напился сам и, прихватив пустые вьюки с рюкзаком, отправился искать дорогу.

Отыскав укромное место, откуда она хорошо просматривалась, я занялся изготовлением новых мокасин. Работа, как я уже замечал, нетрудная, каждый индеец или охотник умеет ее делать.

Вырезав из вьюков детали, сшил их. Получилась, пожалуй, самая удачная пара из всех, когда-либо сделанных мною. Сложив остатки кожи в рюкзак, я отправился разыскивать спуск в каньон.

Никто не смог бы утверждать, что спуск в каньон, подобный этому, мог оказаться делом легким. Сползая по камням, я цеплялся руками и ногами за скалы и, когда наконец очутился внизу, почти уже выбился из сил.

Вполне возможно, что где-то тут были и другие, более удобные места для спуска, но искать их не хватало времени. Немного отдохнув в тени скалы на дне каньона, я отправился дальше.

Прошел, наверное, уже около трех миль, когда увидел канюков. Их было несколько, круживших над чем-то лежащим на земле. Сжав в руке пистолет, я отправился посмотреть, что их так привлекало. Карабкаясь по валунам, перепрыгивая с камня на камень, я прошел через поваленное ветром джошуа.

При моем приближении канюки немедленно взмыли вверх, но продолжали кружить над этим местом, не отлетая далеко.

Я приближался с величайшей осторожностью. Вокруг не слышалось ни звука, кроме пронзительных криков птиц. Две из них, устав кружить, уселись на камень, что-то рассматривая неподалеку от себя. Их безобразные, сморщенные, выжидательно изогнутые шеи были отвратительны. Завернув за скалу, я увидел то, над чем кружились стервятники. Две лошади лежали на земле, одна неподвижно, другая еще делала попытки встать. Третья была на ногах: расставив их, она низко опустила голову. Когда канюки приближались, лошадь поднимала голову, мотала ею, из последних сил старалась отогнать хищников.

Увидев, как я карабкаюсь по камням, канюки заволновались еще больше и разлетелись кто куда. Стоявшая лошадь подняла голову. Я так и обомлел: это был мой черный жеребец!

На мгновение от неожиданности я замер. Никогда не доводилось видеть коня в таком жутком состоянии и все еще державшегося на ногах. Одно плечо, израненное, кровоточило, на боку зияла рваная рана: он или упал, или подвергся чьему-то безжалостному нападению.

Черный жеребец продолжал держать голову поднятой, смотрел на меня и одновременно старался приблизиться к лежащей на земле кобыле: видно, как-то хотел защитить ее.

– Все в порядке, малыш! – вырвалось у меня. – Я помогу!

Его уши бдительно насторожились. Думаю, он узнал мой голос. Так оно, верно, и было. Я продолжал разговаривать с ним. Припомнил подслушанный мной разговор о Вентуре, который будто бы гнал в пустыню небольшое стадо лошадей – «не более пяти-шести голов»... Здесь остались только три, одна лошадь была уже мертвой. Я увидел, что и второй осталось недолго: у нее был страшенный перелом ноги, такого я еще не видел, – поэтому она уже не в силах была подняться. Лошадь мучилась, и ее, конечно, следовало пристрелить, но я не осмеливался сделать это тотчас же: решил сначала облегчить страдания черного жеребца. Выстрел может напугать его, и он бросится бежать, а в пустыне он долго не продержится.

Продолжая тихо разговаривать с ним, я подходил все ближе и ближе. Но он, видел я, уже не мог бежать, его силы слабели: пройдет всего несколько часов и он наверняка упадет, доставшись кровожадным хищникам.

Подойдя, я снял шляпу, открутил крышку трофейной фляги и, вылив в нее половину своего запаса воды, протянув жеребцу. Тот сначала чуть-чуть было отшатнулся, но, поскольку бежать был не в силах и почувствовал воду, сделал шаг ко мне.

Опустив морду в шляпу, начал пить. Выпив все до капельки, он внимательно смотрел на меня, прося еще немного воды, но ведь нам с ним предстоял еще долгий путь. Однако в этом каньоне, где росли пальмы, должна была быть вода. Добраться до нее было нелегко не только мне: еще тяжелее – черному жеребцу.

Из лямки старого рюкзака я соорудил нечто, похожее на уздечку.

Я не раз прежде высказывал моим друзьям мысль о том, что с самого начала подозревал: черный жеребец был объезжен или принадлежал ранее какому-то другому человеку... Теперь он стоял передо мной совершенно спокойно, пока я накидывал на него эту уздечку, даже позволил отвести себя от этого страшного для него места. Отведя его довольно далеко, я вернулся назад и с величайшей осторожностью сделал то, что должен был сделать: избавил лежащую с переломанной ногой лошадь от дальнейших страданий.

Теперь вместе с черным жеребцом я отправился вдоль каньона. У места, носившего название Тысяча Пальм, воды оказалось вдоволь, но добраться до него было не так-то просто. На сей раз я беспокоился не столько о себе, сколько о моем жеребце, которому сейчас потребуется этой воды в достатке.

Зная, что в каньон, по которому мы двигались, сбегало немало слабеньких ручейков, и заметив впадину возле валуна, трещины в которой были завалены грязью, я решил использовать этот шанс. Лошади, преимущественно дикие, обладают особенностью находить воду, а иногда даже разбрасывают копытами землю, чтобы добраться до нее.

Воспользовавшись своим охотничьим ножом, я принялся рыть им землю, чтобы убедиться в наличии воды. Через полчаса работы, когда было выкопано довольно серьезное углубление, на дне его показалась вода. Покопав еще немного, я остановился, дав возможность воде накопиться. Медленно, но все же она заметно прибывала. На сей раз моего жеребца не надо было упрашивать: он наклонил голову и с жадностью стал пить.

Мы оставались в этом каньоне до самого заката, и как только в моей ямке собиралось достаточно воды, я приглашал жеребца.

В перерывах между этими частыми водопоями я изучал окружающую местность и нашел несколько отростков дурмана. Это, конечно, не стало великим открытием, поскольку растение это можно отыскать в любом месте, где есть камни, – в каньоне и даже в пустыне. Я оторвал несколько листиков, промыл их и залепил раны жеребца, потом тщательно «вытер» руки влажным песком, не слишком-то доверяя сорняку.

Когда спустились сумерки, я поднялся.

– Все в порядке, малыш, – успокоил я его. – Давай-ка я отведу тебя домой.

И он пошел рядом – мне даже не пришлось вести его. Он знал, что нашел друга. По-моему, он бы уже не стал противиться даже в том случае, если бы я попытался оседлать его, но для этого он был еще слишком слаб.

Мы шли медленно, потому что черный жеребец быстро уставал. Вода помогла восстановить ему силы, я отдал ему почти всю, оставив себе глоток. Наш путь пролегал теперь по длинному пологому отрезку склона, лишь этой дорогой мы могли добраться до пальмового каньона. И все равно, когда преодолеем его, нам придется хоть немного, но карабкаться вверх. К этому времени черный жеребец немного окрепнет, а почувствовав воду, будет гореть желанием побыстрее до нее добраться.

Мы брели мимо каких-то деревьев до тех пор, пока не вышли к широкой долине, поросшей пальмами. Здесь попадались пальмы-одиночки и пальмы-пары и даже небольшие пальмовые рощицы. У подножия иных деревьев в изобилии лежали толстые ажурные листья, отслужившие свой век и теперь сплошь покрывающие землю. Несколько деревьев сгорели, оставив после себя обуглившиеся головешки.

Глазам нашим предстала, что и говорить, дикая, унылая картина. Ее как нельзя более кстати дополнял одинокий койот, бросавший на нас недовольные взгляды как на нарушителей его спокойствия.

Возле одной рощицы струился тоненький слабый ручеек с белой от солончака водой. Хотя она и была противной на вкус, мы с жеребцом кинулись к ручейку и пили оттуда, пили...

Взобравшись повыше и осмотревшись, я ничего подозрительного вроде не заметил. В одной пальмовой рощице мы облюбовали уютное местечко, где я сразу же заснул, пробудившись оттого, что жеребец подталкивал меня своим носом. Я потрепал его по шее, и он не отшатнулся. Поднявшись, я внимательно осмотрел его раны: они, кто бы мог подумать, заживали, но я не смог отыскать здесь, под руками, целительного дурмана, чтобы налепить вместо старых листьев, хотя тут, казалось, все вполне подходило для произрастания этой травки.

– Пойдем, малыш, пойдем домой! – звал я жеребца.

От того места, где мы сделали привал, до гор оставалось каких-нибудь миль десять. Но некоторое расстояние предстояло пройти по открытому пространству, где ни от кого и ни от чего невозможно было укрыться.

Ранний вечер застал нас на пыльной дороге, ведущей к знакомой лавке. Но увы, маленький полуразрушенный домик оказался пустым. Дверь его едва держалась на старых петлях, труба упала, проломив крышу. Под навесом завывал ветер и играл песком на крыльце. Я заглянул внутрь: пыль, сломанные коробки, пара пустых бутылок, кусок засохшего бисквита со следами чьих-то зубов: скорее всего у лавочника не стало покупателей, и он переселился на новое место.

Ведя рядом черного жеребца, я зашагал к моему дому. Обогнув последний холм, я увидел кактусы, по-прежнему отгораживавшие дом от посторонних глаз. Но то, что оказалось за ними, заставило в тревожном предчувствии забиться мое сердце: самого дома не было. От него остались одни стены. Труба казалась темным указующим перстом. Почерневшая перекладина лежала поперек когда-то жилой комнаты... Привязав жеребца, я подошел к холодным руинам. Что это? Или мне показалось? Корешок и обугленные страницы почти сгоревшей книги?..

Вернувшись к жеребцу, я повел его к желобу, по которому текла вода. Желоб был на своем прежнем месте, выдержавший землетрясения, переживший пожар, но все так же прокладывающий путь прохладной журчащей воде. Крыша конюшни при доме хоть и обвалилась, но стены ее были еще целы.

Я стоял в быстро сгущавшейся темноте, оглядываясь по сторонам. Все разрушено, разорено... Ничего не осталось от этого последнего дома, где мы жили с отцом и где, несмотря на его тяжелую болезнь, мы были так счастливы...

Пока жеребец пил, я присел на упавший камень. Где сейчас мой одинокий гигант? Где тот странный посетитель, приходивший в наш дом за книгами и всегда оставлявший после себя запах хвои?..

Я наполнил флягу чистой водой. Оставаться здесь было не безопасно. Прежде всего они придут, конечно, сюда, значит, теперь могли быть совсем близко. Вероятно, нашли уже тех двоих возле родника Потерянная Лошадь, и мои намерения стали им ясны. Им можно было теперь не тратить времени даром на поиски следов: они могли направляться сюда прямо сейчас.

Хотя я измучился, устал, все же необходимо было отыскать какое-то место, где можно спрятаться. А потом я должен был вернуться в Лос-Анджелес к Мегги.

Куда же теперь отправиться? В каньон Пальм? Там постоянно живут несколько индейцев... Но зачем создавать им лишние трудности и посвящать в свои нерадостные проблемы?

Конечно, я мог бы раздобыть где-нибудь поблизости на время уздечку и седло – раны на спине жеребца уже позволяли ехать на нем верхом.

Когда я уже окончательно решил уходить отсюда, что-то вдруг словно остановило меня, заставило оглянуться на мой бывший дом, трубу; я пересчитал кирпичи в камине и вытащил один из них.

Золото моего отца, мое золото!.. Я даже и не вспомнил о нем до последнего момента. Но золото оказалось на месте. Положив мешочек с ним в карман, я вернул кирпич в нишу на прежнее место.

Как мне хотелось сейчас отдохнуть, задержаться в каком-нибудь тихом, спокойном месте, побыть там хотя бы день!..

Существовало, конечно, такое место, о котором я тоже вспомнил сейчас, где я бывал иногда вместе с Франческо: впадина, окруженная пальмами, где всегда вдоволь сочной травы, и, несомненно, если выкопать яму, там можно найти воду, стекающую с горы, а гора – это в двух милях отсюда...

Да... Там можно было спрятаться, отдохнуть, не опасаясь, что меня кто-то найдет там. И я пошел к горе, тем более что времени на это потребовалось не много.

Тут ничего не изменилось за прошедшие годы. Куском веревки, подобранной в конюшне дома Тэквайза, я привязал жеребца, потом растянулся на мягкой траве. Глядя на далекие звезды и темную стену гор, я закрыл глаза.

Но ночью случилось невероятное: гора пришла в движение, внутри нее раздавался мощный гул. Проснувшись от этого звука, я уже не мог заснуть. Еще одно землетрясение? Мы, жители Лос-Анджелеса, уже привыкли к необузданному нраву гор, по крайней мере – к слабым колебаниям почвы. А теперь... Несколько камней сорвалось с темного склона горы.

Наверное, Теквайз старается в очередной раз выбраться из своей пещеры, заваленной камнями...

Вспомнив эту легенду, я не мог не вспомнить о своем Тэквайзе, загадочном посетителе-гиганте, приходящем с горы и берущим читать мои книги... А потом почему-то подумал о доне Федерико.

Внезапно сон как рукой сняло, я сел: лютая злоба вдруг овладела мною. За мной охотились, в меня стреляли, моя жизнь превратилась в жалкое существование... И все это по вине одного, может быть, двух людей. Но почему-то деда моего я опасался в последнее время все меньше и меньше.

Значит, моим врагам нужно было сражение. Битва? Что ж, они получат то, что хотят. С завтрашнего дня я превращаюсь в охотника. Довольно быть гонимой жертвой!.. С этой мыслью я снова заснул, а когда проснулся, то увидел рядом с собой улыбающегося мужчину в розовой рубашке с голубым платком на шее и огромной шляпе. Он сидел и внимательно меня разглядывал.

– Однако ты крепко спишь, – сказал он. – Для человека, за которым охотятся...

Это был Франческо.

– Сегодня я сам стал охотником, – как ни в чем не бывало, сообщил я ему, будто мы расстались только накануне и он до мельчайших подробностей знает, что произошло со мной. – Я объявляю им войну!

И он ответил мне, словно все знал и продолжая прерванный вчера разговор:

– Я с тобой согласен, Иоханнес! Время пришло!..