Текст книги "Одинокие боги"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Человек со шрамом грубо сорвал с меня веревку, стащил с седла, развернув лошадь так, что она в любую минуту могла растоптать меня своими копытами. Откатившись в сторону как можно дальше, я вскочил на ноги, отбежал и спрятался в ближайших валунах.

Они тронулись в обратный путь. Переполненный гневом и горечью, я замер среди камней.

– До свидания, дедушка! – что было силы крикнул я вслед ему.

И видел, как вздрогнул он, словно от удара. Его плечи поникли. Старик начал было в седле поворачиваться на мой голос, но молодой красавец зло бросил:

– Непокорный щенок! Такой же, как его отец!

Они ускакали, смолк стук лошадиных копыт, и я остался один.

Глава 14

Один среди бескрайних песков...

Я Иоханнес Верн и не боюсь... – уговаривал я себя.

Мой отец... Они убили его, а меня бросили на верную смерть в пустыне.

Я не хотел этого, видит Бог. Я собирался выжить. Выжить наперекор всему и когда-нибудь заставить своих поверженных врагов желать собственной смерти. Занимался рассвет. Продолжая стоять среди камней, я оглянулся вокруг.

Всюду была пустыня, песок и голые камни, среди которых кое-где росли кактусы. Бросившие меня будут скакать всю ночь: слышал, они говорили про дорогу на восток. Я могу пойти по их следу...

Как далеко меня завезли? Сюда они двигались достаточно быстро, иногда переходя на шаг, но, как сказал бы отец, это была неуклюжая рысь.

Я имел кое-какое представление о расстоянии, которое мы преодолели по дороге на запад от Сан-Франциско. Мистер Фарлей частенько говорил, сколько мы прошли за день и сколько нам еще осталось. Скорее всего, они завезли меня в пустыню миль за сорок. Для тех, кто привык преодолевать подобные расстояния на лошадях, это довольно много, мне же нередко приходилось шагать позади фургона, поэтому оно не казалось мне таким уж большим.

Скоро станет жарко. И раз я решил идти, надо трогаться в путь сейчас же, пока воздух еще прохладный. В самые жаркие часы мистер Фарлей всегда давал лошадям отдохнуть и начинал снова двигаться, когда солнце уже садилось. Вот и я – пока будет прохладно, буду идти. Станет невмоготу, найду место, где можно спрятаться от палящего солнца. Но где его найти? Я пока не знал.

Что предпринял бы в такой ситуации Франческо? Наверное, то же, что и я теперь: он пошел бы назад. А что можно было придумать еще?

На песке еще виднелись следы лошадей, и, если придерживаться их, то таким образом можно добраться до дома Тэквайза.

Медленно повернувшись, я снова огляделся. Место, где я теперь стоял, послужит началом, точкой отсчета... Через несколько дней мне исполнится семь лет. Пройдет три, четыре года, и я буду достаточно взрослым... чтобы отомстить. Мне надо будет увидеться с тремя людьми: старым доном, молодым красавцем и человеком со шрамом. Ради этого стоило теперь бороться за жизнь.

Мама всегда учила меня быть терпимым, ни к кому не испытывать ненависти. Она говорила еще, что ненависть разрушает того, в ком поселяется. И тем не менее сейчас я был переполнен ею. Мама умерла, отца убили. У меня больше никого не осталось на всем белом свете.

Мои ноги были слишком малы, шаг короток, поэтому я старался увеличивать его, но от этого еще больше уставал. Ах, если бы я был взрослым да с длинными ногами!.. Позади меня занимался рассвет. Отец учил находить следы, но сейчас в этом не возникало необходимости: копыта десяти лошадей четко отпечатались на песке.

Воды с собой я не имел ни капли. Они завезли меня в такое место, где не били родники и где прежде мне никогда не приходилось бывать. Поэтому трудно определить, можно ли было здесь обнаружить источник. Мне хотелось пить, но я знал: пока жажду можно терпеть, нужно двигаться вперед.

– Я Иоханнес Верн... – громко повторял я. – И не боюсь...

Потом произошло что-то непонятное. Внезапно остановившись, я осмотрелся. Песок стал почти белым, камни, черные ночью, при дневном свете оказались коричневыми, небо было ярко-синим и безоблачным. Я должен был бы испугаться, но этого не случилось. Потому что все вокруг показалось мне неожиданно знакомым, хотя везли меня сюда глубокой ночью и я мог бы поклясться, что прежде здесь никогда не бывал.

Я присел на большой плоский камень. И почувствовал, что безраздельно связан с этими местами. Моя мама полюбила пустыню, отец жил в пустыне, любил ее и ее людей. Может быть, по этой причине, может быть, еще почему-то, но я почувствовал вдруг, что тоже рожден, чтобы жить в пустыне, стать ее частью.

Когда я освоился с этим неожиданным открытием и снова двинулся в путь, то не стал суетиться. Прежде всего мне предстояло найти тень и воду. И, хотя неизвестность все еще витала над мной, я уже не ощущал прежнего одиночества: пустыня была моим другом.

Откуда-то выскочил заяц и пустился наутек, потом остановился вдруг и уставился на меня. Невдалеке я заметил змею, спешащую по своим делам и оставляющую после себя на песке струящийся след, по которому чинно шествовало какое-то насекомое.

Жара заметно усиливалась. На небе, которое из синего от зноя превратилось в туманное, появился канюк. Он тоже заметил меня и внимательно разглядывал с высоты.

– Прочь отсюда! – вырвалось у меня. – Я не стану твоим обедом!

Конечно, канюк не услышал меня. Я вспомнил, как отец говорил, что птица эта всегда ждет, и в конце концов добыча достается либо ей, либо кому-то, подобному ей.

Я начал искать укрытия, но так ничего и не обнаружил. Мечтал о раскидистых кустах, в тени которых можно укрыться от жары, но меня окружали лишь сухие деревца, вместо листьев покрытые иголками да колючками. А деревья джошуа давали слишком слабую тень, под ними спрятаться было невозможно. Близился полдень, а я все еще искал. Во рту пересохло. Я взял в руки небольшой гладкий камешек, подержал его в руке, пока он не остыл, и положил в рот. Это должно хоть немного помочь. Я начал спотыкаться.

Какая-то крохотная птаха порхала по песку впереди меня. Далеко, на юго-востоке, виднелись горы. Были ли это наши горы? Я не знал. Как не знал и того, сколько прошел. И без сил опустился на песок.

Судя по теням, наступил полдень, а ведь мой путь начался еще до рассвета. Я вспомнил, что рассказывали мне о пустыне Финней, Фарлей, Келсо и, конечно, отец. Я знал, что должен был найти тень и отдохнуть наконец. Что, будь то взрослый или ребенок, никто не может долго прожить без воды. Поэтому, превозмогая усталость, я поднялся и снова пошел. Цепочка следов, которая служила мне дорогой, привела к высохшему водоему, противоположный берег которого был очень крут. Карабкаясь наверх и почти валясь с ног от пережитого за день, я вдруг заметил небольшое скопление камней, близко стоявших друг от друга и образующих что-то вроде маленькой ниши, дававшей крохотную тень. Когда подошел ближе, увидел около камней яму. Прежде чем что-то предпринять, нужно было убедиться в отсутствии здесь змей. Увидев вблизи сухую ветку или палку и внимательно рассмотрев ее – ведь она могла оказаться змеей, – я поднял находку и использовал как шест для проверки отверстия.

Внутри, к счастью, никого не оказалось. Я заполз в яму и убедился, что тут мне вполне хватает места, чтобы улечься. Позади отверстия, в камнях, виднелась небольшая расщелина, сквозь которую ощущалось легкое движение воздуха. Я почувствовал себя лучше. И, вероятно, заснул, потому что, когда открыл глаза, было уже прохладнее и солнце начинало садиться. Выбравшись из укрытия, я осмотрелся. Вокруг по-прежнему простиралась голая пустыня. Опираясь на палку, которой я искал змей и которая оказалась достаточно прочной, я продолжал свой путь.

Следы скакавших на лошадях моих врагов уже слегка замел песок: они не выглядели столь отчетливыми. Внезапно я испугался: что делать, если их совсем занесет?

Остановившись от этой внезапно пришедшей в голову мысли, я стал вспоминать, что говорил мне на этот счет Джакоб Финней.

– Прежде всего, всегда держи себя в руках и старайся ориентироваться на местности. – Я так и слышал его голос.

Зная, что Солнце садится на западе, теперь, исходя из этого, я стоял лицом к югу. Невдалеке виднелся острый гребень камня – значит, надо определять направление по нему. Наступила ночь. Я отметил и запомнил звезду, сиявшую над моим камнем, который уже почти скрыла темнота, и попробовал ориентироваться.

Стало очень холодно, поэтому вскоре я совсем продрог, но, спотыкаясь и падая, все же продолжал идти. Довольно близко от меня вдруг завыли койоты, я сильнее сжал палку. Это была хорошая, большая палка, так что в случае надобности...

Во рту пересохло, временами трудно было глотать. Я глубоко втянул в себя холодный чистый ночной воздух и будто проглотил глоток воды, настолько он казался живителен и свеж. Почти засыпая на ходу, я отыскал плоский, довольно большой камень и свалился на него. Койоты, по-видимому, бродили где-то рядом, и я решил, что они преследуют меня.

Кто-то говорил, что койоты сами не нападают на людей, но отец лишь посмеивался над этим утверждением. Он считал, что они хищники и потому нападают на все живое. Койоты опасаются запаха человека, поскольку для них он всегда означает опасность. Но и набрасываются на все, что может послужить им пищей и не в состоянии дать отпора. Если взрослый или ребенок беспомощны, а они чуют это, утверждал отец, то будут съедены. И Финней соглашался с отцом.

Сон как рукой сняло. Сжав палку, я замер в ожидании. Если хоть один из них приблизится, буду, как смогу, обороняться.

Временами вдруг сон одолевал меня, я начинал дремать, хотя старался бодрствовать; несколько раз до моего слуха доносились какие-то звуки, то ли шагов, то ли вздохов, но ничего не рассмотреть в темноте. Прошуршал легкий ветерок, пригнав к моим ногам охапку сухих листьев. Снова раздался шорох, теперь уже ближе. Я поднял камень, бросил его. Звуки смолкли.

Спустя какое-то время снова задремал и, очнувшись, услышал какой-то тихий звук. Пустил в ход палку, стал размахивать ею возле себя, потом бросил в темноту еще один камень... Во всех историях, слышанных мною, рассказывалось о мрачных глазах, светящихся в темноте. Я ничего такого не заметил, только слышал тихий шорох неподалеку от себя – явно кто-то передвигался.

Как только ночь начала сменяться предрассветной серой мглой, я поднялся с камня, совершенно измученный, не отдохнувший. Хотелось есть, но больше всего, конечно, пить. Ночная прохлада немного утолила жажду, но не до такой степени, чтобы забыть о ней совсем. Мне нужна была вода!..

Отец говорил, иногда можно напиться сока из стволов кактусов. Но они не попадались на моем пути. Только жесткие сухие деревья и клочья выжженной белесой травы.

Мой ориентир-камень исчез, звезды погасли. Я не мог, как ни старался, отыскать следы лошадиных копыт, которые видел еще на рассвете. Зато, пройдя немного, я заметил совсем свежие ямки от ног койота.

Поднявшись на небольшой холм, упал словно подкошенный. Ноги болели, не оставалось сил, чтобы идти дальше. Я опять положил в рот гладкий голыш, но на сей раз уже не помогло. Солнце поднялось достаточно высоко, и по пустыне словно прокатывались волны жары. Далеко впереди возникло в дымке синее озеро, окруженное зелеными деревьями, и я понял, что это мираж: вдали были только камни, где-то за ними высились горы, и они были недосягаемы.

Собравшись с силами, я снова тронулся в путь и вскоре – о радость! – неожиданно обнаружил потерянные было следы. Пристально вглядываясь в них, упал, а поднявшись, почувствовал, что ободрал до крови руки.

Кроме отпечатков, оставленных лошадьми бандитов, я заметил и более старые следы копыт, сообразив, что вышел на какую-то тропу, ведущую, казалось, в глубь пустыни, а стало быть, она неизбежно должна была привести к горам. Горло пересохло, и я совсем уже не мог глотать. Глаза резало от яркого солнца и жары. Мне захотелось лечь, но песок раскалился, как жаровня.

Не знаю, сколько прошло времени, только вдруг сзади послышался звук, похожий на барабанную дробь. Прислушавшись, я понял, что это топот копыт, и тотчас повернул назад.

Ко мне навстречу приближалось не менее полдюжины всадников – в это трудно поверить!.. Может быть, снова передо мной возник мираж?.. Я прищуривался, хмурил брови, тряс головой, стараясь прогнать видение, показавшееся сначала в мерцающих волнах жара размытым пятном. Да и у лошадей к тому же были какие-то неестественно длинные ноги, таких в жизни у них не бывает... Значит, все-таки мираж?..

Но всадники – о чудо! – все приближались ко мне, вырываясь из волн жары и пыли. У первого, скачущего впереди, была деревянная нога.

Они остановились, и человек с деревянной ногой воскликнул:

– Иисус праведный! Да ведь это же парень Верна!

Он ловко спешился, подбежал ко мне и молча прижал к моим губам флягу с водой. Я едва успел сделать два маленьких глотка, как он тут же забрал ее.

– Смочи только рот, парень! Этого пока достаточно, – объяснил он и тут же спросил: – Откуда идешь? Где твой отец?

– Его убили, – ответил я. – Они специально поджидали... Он заслонил меня, и они пристрелили его.

– Ему удалось убить кого-нибудь из нападавших? – спросил другой всадник.

– Думаю, одного...

Смит Деревянная Нога, а это, конечно, был он, опять поднес к моему рту фляжку с водой, а потом, вскочив в седло, протянул мне руку, пригласил:

– Залезай, сынок! Мы берем тебя с собой!

Поколебавшись немного, будто все еще не веря, Смит спросил:

– Твой отец и в самом деле умер, мальчик? – Я кивнул. – Тогда... что ты собираешься теперь делать?

– Я хочу вернуться в наш дом. Должен прийти Питер Буркин.

– Насколько я знаю, если Питер обещал, он обязательно придет. Он хороший человек! – Смит ехал впереди, указывая дорогу. – У тебя есть дома еда, мальчик?

– Да, сэр.

Мы проехали совсем немного, когда он опять остановился, чтобы я сделал еще глоток воды, но и на этот раз не позволяя мне напиться вдоволь.

– Мы едем по дороге к твоему дому, – объяснил он. – Вижу, ты совсем выбился из сил. Мы проводим тебя.

Смит пристально посмотрел на меня сверху вниз и, словно сомневаясь, спросил:

– У тебя есть кто-нибудь в Лос-Анджелесе?

– Нет, сэр, – ответил я. – Если только... мисс Нессельрод.

Он засмеялся.

– Да, да! Как же, помню! Удивительная женщина!

Повернувшись, он со смехом обратился к скакавшим позади.

– Сказала, если я украду какую-нибудь из ее лошадей, она повесит меня! Черт возьми!.. Думаю, она и в самом деле способна на такое! Удивительно редкий тип женщины, мальчик! Когда придет твое время... ты обязательно должен найти себе такую же женщину, как эта мисс...

Под мерный стук я засыпал, и заснул, проснувшись уже возле дома. Вокруг было темно и тихо.

– Том? – позвал Смит. – Посмотри-ка внутри, нет ли там кого. В случае чего мы прикроем тебя, малыш!

Том соскочил на землю, держа ружье на изготовку, приблизился к дому, открыл дверь и шагнул внутрь. Было слышно, как он вошел, поискал свечи, и тотчас из двери заструился свет. Он протопал из комнаты в комнату, выглянул наружу.

– Дом чист, как младенец, Пег!

Смит помог мне слезть с лошади.

– С тобой все будет в порядке, сынок! Ты дружишь с индейцами?

– Да, сэр.

– Я знаю, они уважали твоего отца. А сейчас иди да поскорее ложись спать. Отхлебни-ка еще глоток, и на сегодня хватит. Завтра же ты сможешь пить, сколько захочешь... Да, и вот что, парень! Опасайся этого старикашку испанца! Если он узнает, что ты выжил, наверняка возвратится и уж тогда, во второй раз, не допустит ошибки! – Несколько мгновений Смит молча смотрел на меня, в нерешительности объяснил: – Видишь ли, малыш, я не могу здесь оставаться. У меня слишком много врагов, которые не задумываясь вздернут меня на первом же крюке. Я собираюсь как можно скорее убраться отсюда. Для старика жизнь в пустыне нелегка. Хочу податься во Фриско, там стану продавать географические карты с указанием мест, где, как болтают люди, я бросил золото. – Смит повернул лошадь, тронул поводья. – Еще увидимся, сынок! Поверь, сожалею, что такое случилось с Верном. Твой отец был очень хорошим человеком.

Еще долго я стоял в одиночестве посредине двора, возле того самого места, где упал мой отец, прислушиваясь к удалявшемуся топоту копыт. Войдя в дом Тэквайза, огляделся.

Один в доме. Не рассердится ли он, что я вернулся сюда? Не придет ли, чтобы прогнать или убить меня?

Кто такой Тэквайз? Кто он... или что?

Хотя я был очень голоден, решил не есть. Постелил постель, медленно разделся и нырнул под одеяло. Долго не мог заснуть, просто тихо лежал, вслушиваясь в окружавшую меня темноту.

Где-то вдалеке раздался низкий гул к грохот: казалось, земля содрогнулась. Неужели Тэквайз? Вдруг он и в самом деле рассердился?

Но здесь был мой дом. И это единственный приют, который у меня остался.

Как мне вести себя? Придет ли Питер Буркин? Имею ли я право беспокоить этого человека? Ведь я не его сын, и у Питера своих забот хватает.

Легкий ветерок пошевелил вдруг мои волосы, бросил в окно горсть песка, словно кто-то слегка пробежал нервными пальцами по крыше.

Мисс Нессельрод совсем недавно предложила мне дружбу и гостеприимство. Но если я поеду и ней, мои враги окажутся совсем рядом и узнают; что я остался жив. А этого им пока знать не следовало.

Что я был в силах сделать? Оставаться здесь, в ломе Тэквайза?..

По крайней мере – до тех пор, пока он не вернется...

Глава 15

Проснувшись рано утром и встав с постели, я подошел к буфету. Там на одной из полок обнаружил хлеб, банки с джемом, несколько маисовых лепешек, две бутылки вина, которое я не пил, и кофе, который не умел варить.

В погребе обнаружил большой кусок сыра, отрезал от него и открыл банку джема. Намазав тонким слоем джема кусок хлеба, сел за стол и принялся за еду, до этой минуты и не представляя, как проголодался: вчера я хотел только пить.

Наевшись, вышел во двор и увидел Франческо.

– Ты никогда не видел Тэквайза? – спросил он.

– Нет.

– Знаешь, он был здесь и после этого исчезли следы крови. – Франческо кивнул туда, где упал мой отец. – Потом он ушел.

– На кого же все-таки похож этот Тэквайз? – не мог сдержать я любопытства.

– Не знаю, его вообще никто никогда не видел, ведь он появляется и уходит ночью. Тэквайза можно только услышать. – Франческо посмотрел на меня. – И прошлой ночью он заходил сюда.

Я с суеверным трепетом взглянул на дом. Он был там? Внутри?

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался Франческо.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Ты можешь пойти с нами и стать индейцем.

– Но я же не индеец.

– Будешь жить, как индеец. – Он взглянул на меня своими черными пронзительными глазами. – Будешь есть то, что ест индеец. В конце-то концов, голод заставит думать, есть захочешь...

Конечно, захочу, особенно когда кончится хлеб, сыр и джем.

Отец говорил, кахьюллы собирают желуди, это основная их пища. Кроме того, еще и семена чиа...

– Я должен пока оставаться здесь, – решение было принято. – Потом... может прийти Питер Буркин. Когда-нибудь... я пойду с тобой, и ты научишь меня всему, что я должен делать.

Посмотрев на Франческо, я только сейчас заметил у его ног большой кожаный мешок. Он поднял его.

– Это тебе. Вяленое мясо, – сказал он неуверенно по-английски, будто произнося незнакомое слово.

– Gracias[2]2
  Спасибо (исп.).


[Закрыть], – поблагодарил я, и Франческо улыбнулся, обнажив свои белые зубы.

– Я пошел, – сказал он, через минуту скрывшись за зеленой изгородью кактусов.

Я вернулся в дом. Тэквайз сегодня появлялся здесь. Стоя в дверях, я все внимательно осмотрел. Если он приходил, то что делал? Зачем приходил? Взглянуть на свой дом, если дом действительно принадлежал ему? Или посмотреть, что здесь делаю я?

Все оставалось на прежних местах, никаких изменений не было заметно. Переходя из комнаты в кухню, я внимательно осматривал каждую мелочь, но ничего подозрительного не обнаружил.

В углу стояло отцовское ружье, надо взглянуть, заряжено ли оно. Ружье было заряжено. Кобура с пистолетом висела на гвозде в спальне. Вытащив пистолет из кобуры, я убедился, что и он заряжен. Но ведь отец стрелял, израсходовал патроны, поэтому оружие никак не могло быть заряжено. Кто-то сделал это, пока меня не было в доме.

Я бросил пистолет на кровать. Если ночью понадобится, пусть будет под рукой. В своей жизни я стрелял всего лишь раз и то под руководством отца.

Вспомнив, что, вставая поутру, делал отец, я нашел метлу, подмел пол, потом протер тряпкой окна и мебель. Пустыня приносила в дом много пыли. После моей уборки стало чисто, я наполнил ведро свежей водой, налил воды из чайника в банку, поставил на ветерок, чтобы немного остудить.

Дожевывая кусок вяленого мяса, подошел к книжной полке и взглянул на корешки книг. «Квентин Дорвард» – последняя, которую читал мне отец, и мне захотелось продолжить чтение.

Но книги на месте не оказалось.

На полке всего их стояло двенадцать. Я внимательно просмотрел каждую, но нет: «Квентина Дорварда» среди них не было. Пересчитал – да, все правильно, двенадцать... Приглядевшись внимательней, я заметил, что, вместо той, которую я искал, появилась другая – роман Скотта «Айвенго».

Нерешительно взял книгу, раскрыл ее. И тут же почувствовал запах хвои; поднеся книгу к самому носу, с любопытством обнюхал.

Без сомнения, так пахла только хвоя, но эти книги никогда не были в местах, где растут хвойные деревья. Очень осторожно я поставил книгу на место. Кто же побывал в доме в мое отсутствие? Франческо говорил – Тэквайз, но ведь это абсурд...

Кто-то наверняка сюда заглянул и заменил книгу в надежде, что ничего не будет замечено. Ни отцом, ни мною. Но ведь отца уже не было...

Дети моего возраста обычно не умеют читать, но родители научили меня, и я пристрастился к чтению в раннем возрасте.

Я ломал голову над тем, почему этот таинственный посетитель, вытащив книгу, не сдвинул плотнее остальные, а заменил ее другой. Может быть, он подумал, что я вообще не замечу пропажу книжки, которая не была дочитана...

Снова сняв с полки «Айвенго», я медленно перелистывал страницы романа. Просмотрел почти треть, но не нашел каких-либо следов неведомого посетителя. Запах хвои не пропадал. В округе не росло хвойных деревьев, только пальмы да в некоторых каньонах платаны.

Поколебавшись, я опять вернул книгу на прежнее место. Но тут же подумал: а почему бы мне не почитать ее? «Квентина Дорварда» все равно нет, а новый роман может оказаться не менее интересным.

Решив все же пока оставить книгу в покое, я вышел из дома во двор. Лошади при виде меня забили копытом, и я вспомнил, что не кормил их. Задав кома, я осмотрелся. Вода текла прямо в их поилку, поэтому о воде можно не беспокоиться. Но лошади теперь были тоже предметом моих забот, и я не должен забывать о них. Кто же, интересно, их кормил, пока я отсутствовал? Должно быть, Франческо или какой-нибудь другой индеец...

Я посмотрел на горы Сан-Джакинто, темной массой вырывавшиеся из пустыни. Если Тэквайз живет там, зачем ему спускаться сюда? Там, в горах, высоко и холодно. Во всяком случае, достаточно прохладно, чтобы могли расти хвойные деревья. Эта мысль почему-то испугала меня, и я поспешил вернуться в дом.

Сильно болели ноги, и подошвы местами стерлись до крови. Вымыв их, я лег, стараясь думать of одном: каких действий от меня в подобной ситуации ждал бы отец?

Меня одолевала полудрема, когда я услышал приближающийся цокот копыт. Сон мгновенно улетучился. Я взял лежащий рядом пистолет и встал за дверью, незаметно выглядывая из-за нее. От волнения сердце готово было выскочить из груди. Но вот в поле зрения появился всадник, и я узнал Питера Буркина. Бросив пистолет, я выбежал ему навстречу.

– Здравствуй, малыш! Это правда – то, что рассказали мне?

– Да, сэр! Их было много. Первым делом отец оттолкнул меня в сторону, поэтому и не смог быстро вытащить свой пистолет.

– Он убил кого-нибудь?

– Да, сэр. По-моему, одного из бандитов.

Питер спешился, и мы вместе отвели в загон его лошадь. Он напоил ее, вытер досуха и вытащил из чехла ружье.

Пока я рассказывал ему о своих злоключениях, о том, как Смит нашел меня и привез сюда, Питер вскипятил чайник и сварил кофе.

– Смит – сварливый старый дьявол, но он всегда выручает, если кто-нибудь из его знакомых попадает в беду. – Питер посмотрел на меня. – Что ты собираешься теперь делать, малыш?

– Наверное, пойду с кахьюллами. Они уже приглашали меня.

– У тебя, знаю, нет родственников. Твой отец говорил мне про эту женщину, как ее, мисс Нессельрод...

– Это наша попутчица. Мы вместе ехали сюда, на запад. Она предложила мне жить у нее, но ведь это может оказаться только словами... Лучше уж я останусь здесь.

– Здесь? Один? – удивился Питер. – Впрочем, ведь остался же я один в девять лет, и, ей-богу, не был сообразителен, как ты. Я привез тебе, малыш, еды. Она в этих мешках. Ее, правда, не так уж много, и я не уверен, что все продукты сохранили свежесть.

– Конечно, ведь вы проделали такой длинный путь.

– Я должен добывать средства к собственному существованию, мальчик. – Он осмотрелся. – Там, где я живу, не место для ребенка. У меня всего лишь койка, которую я арендую в дешевом доме, по соседству с пьяницами и дебоширами.

– Да нет, мне и здесь хорошо, я хочу остаться.

– Ты не против, если я переночую у тебя, малыш? Совершенно вымотался! – Питер внимательно посмотрел на меня. – А ты не боишься, что они вернутся?

– Нет, ведь они думают, что я умер, – ответил я.

– Прекрасно, пусть думают! Надо, чтобы они как можно дольше в этом отношении оставались в неведении. – Питер немного помолчал, потом спросил: – Ты так и не встречал этого... Тэквайза?

– Нет.

Буркин закурил сигару в ожидании, пока закипит вода.

– Кто-нибудь из того бандитского отряда заходил в дом? Я имею в виду людей, убивших твоего отца?

– Нет, они застрелили его во дворе, потом схватили меня и увезли с собой. Они даже не взглянули на дом.

Питер рассмеялся. Но это был не радостный смех, он возник, очевидно, как отзвук каким-то собственным его невеселым мыслям.

– Они будут потрясены! – решил Буркин.

Больше он ничего не сказал, а я не понял смысла сказанных слов. Порой я просто чувствовал, что Питер знает гораздо больше, чем можно предположить.

Задержавшись возле полки с книгами, он спросил:

– Ты умеешь читать? По-моему, ты слишком мал, и эти книги, должно быть, трудны для тебя.

– Я прочту их. Конечно, не все слова мне в них понятны, но, думаю, смогу догадаться об их значении. Ведь мама и папа начали учить меня чтению, когда мне исполнилось три года.

– Тогда принесу тебе еще кое-какие книжки. Сам-то я не знаю, о чем они, но в городе у меня есть один человек, который много читает, он поможет мне выбрать для тебя самые интересные.

Питер снял ботинки и уселся на отцовскую кровать.

– Старайся получить образование, малыш, как твой отец. Полагаю, не было на свете таких вещей, в которых бы он не разбирался. А я вот и говорить-то как следует не научился. Могу считать, написать свою фамилию и прочесть несколько слов. Так что читай побольше, малыш. Учись. У меня нет образования, поэтому приходится работать на других. У меня и никаких планов нет на будущее, кроме как выгодно продать немного шкур. Это не жизнь, сынок, а существование. Поэтому старайся выучиться.

Он плеснул в чашку немного кофе.

– Как ты считаешь, может, мне все же поискать в Лос-Анджелесе ту женщину, мисс Нессельрод? Она-то уж знает, что надо делать...

– Я хочу остаться. Мне здесь нравится, – повторил я упрямо.

Питер снова закурил, потом обулся и вышел на улицу, взял мешок с провизией и внес его в дом.

– На некоторое время тебе этого хватит. Умеешь печь лепешки? Нет? Тогда это будет первое, чему я тебя обучу. Знаешь, никто не умеет печь такие вкусные лепешки, как Буркин. И по приготовлению бисквитов я тоже большой мастер.

Буркин сел, и взгляд его упал на пол: он принялся вдруг рассматривать его. Восхитился:

– Работа, достойная мастера! По-моему, он очень любил свою работу. Как считаешь?

Питер осмотрелся.

– Очень загадочное место, сынок, не правда ли? По-моему, оно такое, потому что связано с Тэквайзом или еще с какой-то загадкой. Я не слишком-то верю россказням индейцев, но некоторые из них знают такие вещи, о существовании которых мы даже и не подозреваем. Индейцы плохие люди, хотя я, малыш, никогда и не понимал их так, как твой отец.

Видишь изображенную на полу черную птицу? Взгляни на ее красные глаза из камней граната. Некоторые называют их еще и рубинами, но это не одно и то же. На севере, в пустыне, есть один потухший кратер. Индейцы называют его Фасги, что означает что-то вроде желанного, но недостижимого... Там и я как-то нашел несколько таких вот гранатов, показал одному человеку в салуне. Тот сначала схватил их, но потом сделал вид, будто они его мало интересуют, и назначил мизерную цену. Я же видел его насквозь. Он решил, что это рубины и что я в них совсем не разбираюсь. Предложил мне за камни гроши, а я закрыл их рукой и отказался продавать. Сказал, что, мол, хочу подарить эти красные камешки одной своей знакомой, чтобы та сделала себе из них бусы. Так знаешь, покупатель этот прямо весь взмок от беспокойства! Ему так хотелось заполучить эти камешки, что он снова даже не стал и проверять их.

Еще я приврал ему, что моей знакомой эти камни очень понравились, поэтому-то я и раздумал их продавать так дешево и менее чем за сто долларов не отдам. Тот так и подскочил от радости, выложив мне тут же сто долларов за штуку.

Не могу сказать, что поступил нечестно, ведь я даже не говорил ему, что это рубины, а назвал их просто красными камешками. Он и решил, что хитро обвел меня вокруг пальца, потому что такая старая крыса пустыни, как Буркин, вообще не в состоянии разбираться в драгоценностях. Вот почему я спокойно взял его деньги. Накупил себе еды и снова отправился за гранатами. Посещая салуны или другие присутственные места, где появлялось много новичков, я брал с собой эти гранаты и вроде бы внимательно изучал их, рассматривал, сидя за столом. И, рано или поздно, кто-нибудь обязательно покупал их. Приманка срабатывала.

«Исключительно прелестные красные камешки, – говорил я, будто навеселе, вслух. – Моя женщина очень обрадуется им. Она сможет сделать себе бусы».

И знаешь что, малыш? Многие пытались уговорить меня продать им эти камешки. А я, наверное, оказывался очень слабым, потому что каждый раз им удавалось уговорить меня. На эти деньги, ни о чем не беспокоясь, я жил целый год.

И вот теперь опять решил направиться отсюда в кратер, поискать те камешки. Это не очень-то просто, малыш, их трудно обнаружить, но знаю, что гранаты там есть.

Питер гостил у меня еще с неделю, научил меня печь лепешки, бисквиты и делать по хозяйству многие другие незамысловатые вещи. Я узнал от него, как обнаружить золото, как промывать золотоносный песок... Потом Буркин уехал. И в тот момент я даже не мог предположить, что пройдет очень много времени, прежде чем мы снова с ним встретимся.