Текст книги "К далеким голубым горам"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава восьмая

Все дальше на северо-запад удирали мы сквозь ветер и дождь, гоня коней по уединенным тропам, врываясь на темные улицы деревень; наши черные плащи вздувались за спиной, словно крылья гигантских летучих мышей, подковы лошадей высекали искры из булыжника.

Из ночной глуши – на улицы деревни, а потом снова в пустую ночь… На рассвете мы дали коням передохнуть в рощице рядом с дорогой, а сами сели под деревом и поели из тех запасов, что приготовила Лила, и пища оказалась добрая, вкусная и обильная. А лошади тем временем паслись.

– Так что, будут они за тобой охотиться? – спросила она, глядя на меня из-под густых бровей. – Питер Таллис говорил…

– Они думают, что монеты, которые я продал, были частью казны короля Джона, погибшей в Уоше. И сколько я ни возражал, все оказалось без толку.

– Мы едем в Бристоль?

– Раньше я подумывал об этом. Но теперь – нет. Теперь я собираюсь в Ирландию, в какой-нибудь рыбацкий городок.

Она молчала несколько минут, потом спросила:

– Ты Англси знаешь?

– Знаю.

– Я оттуда.

Я был поражен – мне и в голову не приходило, что ее родной дом не в Лондоне, а где-то в другом месте, я так ей и сказал.

– Мой отец был другом капитана Темпани и работал у него. А перед смертью и мне нашел у него место. Хочешь поехать на Англси?

– Хочу – а оттуда в Ирландию, а из Ирландии в Америку.

– Это старый-старый путь, – сказала Лила, – долгий, но в стародавние времена не раз изъезженный.

Туман ложился на траву, вплетался щупальцами паутины между темных деревьев. Рассвет мазнул по туману розовым, но пока еще едва заметно, ибо час был совсем ранний.

– Я чуть поторопился, когда сказал, что знаю Англси, – объяснял я. – Я там не был, но отец мой бывал и много мне о нем рассказывал… остров бардов и колдунов, где давным-давно жили друиды[17]17
  Англси – нынешнее название расположенного в Ирландском море у берегов Уэльса священного острова друидов Мона. Друиды – языческие священнослужители древних кельтов, якобы обладавшие таинственными способностями и познаниями.


[Закрыть].

Она бросила на меня прямой и ровный взгляд из-под темных бровей.

– И сейчас еще живут, надо только знать, как найти их.

– Друиды?

– Ну да… и барды тоже.

Странная она была женщина, эта Лила. Глядя на ее задумчивое лицо, я невольно вспоминал истории о Боадицее, этой рослой и яростной кельтской владычице с пламенеющими рыжими волосами, которая с копьем в руке вела племена икенов против римлян, тех самых икенов, которые, как я слышал, были среди моих предков. Но кто может сказать наверняка? Это было очень давно.

Мы отдыхали там, пока рассвет не окрасил облака своей искусной кистью. Утреннее тепло приятно согревало застывшие мышцы, и наконец я поднялся на ноги.

– Пора, Лила. Нам ехать далеко.

Она легко взобралась в седло, и мы поехали дальше, все так же держась троп и объездов, избегая людных дорог.

Время от времени мы пускали лошадей шагом, дабы не привлекать внимания нашей спешкой и не создавать впечатления, что мы удираем от погони. Мы ехали шагом, переходили на рысь в местах, где дорога была полегче, – то на открытых вересковых пустошах-мурах, то в тени старых буков.

К сумеркам второго дня мы добрались до Криклайда, следуя вдоль старой римской дороги, которая временами сужалась до едва заметной тропки, хотя большей частью оставалась заметным трактом – но все время шла по прямой, сколько глаз видит. За городком мы пустили лошадей шагом до Аштон-Кейнза, где Темза делает излучину – здесь она просто маленький ручей, говорить не о чем.

Там оказалась гостиница, и выглядела она чистой и аккуратной.

– Попробуем провести эту ночь под крышей. Я сниму для тебя комнату, если найдется, а сам устроюсь внизу, возле лестницы в общем зале, – сказал я.

Комната нашлась. Чтобы предупредить любопытные расспросы, я объявил:

– Девушка устала, хоть она и крепкая, а я не хочу, чтобы она вымоталась перед встречей с человеком, за которого выходит замуж.

Лила глянула на меня, но ничего не сказала.

– Я – ее двоюродный брат, – объяснял я дальше, – а она сговорена за парня из Шропшира. Тоже не слабак.

– Ну да, – трактирщик глянул на Лилу и одобрительно покивал головой. – Уж лучше ему не оказаться слабаком.

Завязался какой-то пустой разговор, а жена хозяина тем временем отвела Лилу в комнатку под крышей, маленькую, но чистенькую; к тому времени, как гости разошлись и пришла пора спать, я завернулся в плащ и устроился у камина. Заведение это было небольшое, и кроме меня тут остался только один человек – невысокий, коренастый, с приятной улыбкой и бдительными глазами. Он немного смущал меня, потому что не задавал вопросов и вообще не участвовал в разговоре, однако, покуривая у огня, внимательно слушал, что говорят другие.

Когда я укладывался, кутаясь в плащ, он заметил:

– Хорошие у вас там лошадки.

– Да, – отозвался я, не желая пускаться в разговоры.

– Они дальний путь прошли, – продолжал он.

– Да, – повторил я.

– И, несомненно, им придется еще пройти немало. Такое у меня мнение, что вам бы не помешали свежие лошади, и тоже крепкие.

Вот теперь я насторожился – он явно куда-то клонил, и хорошо, если только хотел продать лошадей. Этот человек был неглуп, а такие меня всегда тревожат.

– Мои лошади – сильные, – сказал я. – Хороши для дальних поездок.

– Не сомневаюсь, – согласился он, – но что, если их вдруг придется гнать? Сколько они выдержат?

– Сколько надо будет, столько и выдержат, – отрезал я. – На других у меня серебра не припасено. Ничего, пройдут весь путь, а как дорога кончится – на зеленые пастбища, отдохнут малость.

– Ну да, ну да, но только вам все равно понадобятся другие – или я сильно ошибаюсь.

Он наклонился и выбил трубку о край очага. А потом проговорил тихонько:

– Чертовски много хлопот ты причинил своим друзьям, парень.

– Ты о чем это?

– Имя Фегани тебе что-нибудь говорит? Или имя Питер?

– А как же, Питер есть в Библии – апостол Петр, – отозвался я.

– Это другой Питер, – сухо возразил он. – Ты, парень, в большой беде, потому что люди будут про тебя расспрашивать и в Оксфорде, и в Уинчестере, и в Бристоле тоже.

– Вы как будто говорили о лошадях?

– Да.

– Отведите их на дорогу к Сайренчестеру – старую римскую дорогу. Постойте там с ними – мы будем проезжать.

Он полез за пазуху и передал мне листок бумаги.

– Прочитай, а после кинь в огонь тут же.

Я прочитал. Потом посмотрел прямо ему в глаза.

– Как вы нашли меня?

– Еле нашли. Можно сказать, почти что и не нашли, – сказал он угрюмо. – Мы-то ведь искали одинокого верхового, выставили дозорных во всех деревнях по всем дорогам на северо-запад. Ох уж этот Питер! – сказал он, качая головой. – Ему б генералом быть! Обо всем подумал.

– Но здесь? В этом месте?

– А я был в Криклайде, когда вы проезжали, лошадей поил в речке, ну я и двинул следом, а после заметил, как ты посматриваешь на гостиницу – и постарался попасть сюда раньше вас.

– Что ж, спасибо. – Я посмотрел на него. – Имя у вас какое-нибудь есть?

– Зови меня Дарби. Меня все так зовут.[18]18
  Дарби – довольно обычная английская фамилия, обозначающая «лопатка каменщика» или «мастерок»; в старину, однако, это слово имело значение «наличные деньги, звонкая монета».


[Закрыть]

Мы заснули, а когда холодный свет следующего дня заставил меня открыть глаза, его уже не было. Трактирщик разводил огонь.

– Ваша сестрица проснулась, – сообщил он. – Вот это женщина! Господи, да из нее двоих таких как я можно сделать!

– А силы в ней хватит на любых троих, – добавил я. – Не завидую я ее парню. Лучше, чтоб он оказался из таких, что на других баб не смотрят, а то она его об коленку переломит.

Он рассмеялся.

– Ну, после того, как он ее ублажит, на других глядеть ему и в голову не придет. Я чего-нибудь приготовлю для вас.

Через час в маленькой рощице на берегу Темзы – всего несколько старых буков – мы обменялись лошадьми с Дарби. На новых конях оказались седельные сумки и пара пистолетов на случай, если у меня нет.

– Вот это еще, – сказал Дарби и вытащил из кожаного свертка мою собственную шпагу, клинок моего отца, лучше которого я не видел. – Как он ее добыл из тюрьмы – ума не приложу! – заметил Дарби.

– Я тоже, – признался я, – но теперь я чувствую себя новым человеком.

И протянул руку:

– Так что, Дарби – до встречи? Может, в Америке?

– Ну уж нет, – он покачал головой. – Мне и здесь дел хватает. Хотя есть чего-то такое в этом слове – Америка! Мне оно нравится. Рассказывали – дикари, и леса, и земля, куда ни кинешь взгляд.

– И еще ручьи и реки, Дарби. Держи в уме – на самый крайний случай. Если надумаешь искать меня, двигай вдоль реки к дальним горам и поспрашивай там обо мне.

– О Барнабасе Сэкетте, верно?

– Ну да. И к тому времени, как ты туда явишься, Дарби, это имя будет отдаваться в горах эхом. Даже если белые люди не будут его знать, так уж индейцы – точно. Это прекрасная страна, Дарби, только пока еще совсем новая, неукрощенная и грубая, которая будет перемалывать людей, пока не выведет ту породу, какая ей нужна. Что ж, и я буду перемолот – но, надеюсь, и выведению новой породы послужу тоже…

Теперь мы ехали на запад; сильные свежие лошади легко несли нас через Сайренчестер к Глостеру, а дальше через холмы Бердлип-Хилл. Я полез зачем-то в седельную сумку – и обнаружил там кошель с деньгами: двенадцать золотых монет и немного серебра.

– Можно мне взять вторую шпагу? – спросила вдруг Лила.

– Шпагу? – с изумлением переспросил я. – Это мужское оружие.

Она бросила на меня холодный взгляд.

– Я этой штукой умею пользоваться не хуже любого мужчины. У меня пять бравых братьев, и мы с ними фехтовали на шпагах часами. Дай мне этот клинок, и если какая заварушка случится, стань в сторонке и погляди, что может сделать женщина!

– Сколько угодно! – согласился я охотно. – Я ведь сомневался не в том, что ты можешь это сделать, а в том, что захочешь.

– А я и не хочу. Я делаю, в чем нужда есть. Если нужно еду готовить, я готовлю. Если нужно иголку в ход пустить, я шью. Ну а если дойдет до шпаг, я уж смогу помахать железкой. Я так думаю, косить руки-ноги и головы не тяжелее, чем рубить тростник.

В Котсуолде и долине Северна повсюду хватало римских развалин, а мне их вид был не вовсе чужд, ибо этими путями водила меня рукопись Лиленда, и сейчас я припоминал многое из того, что в ней читал.

Однажды вечером мы остановились на ночлег в развалинах римской виллы и брали воду из обросшего мхом фонтана – должно быть, здесь когда-то пили римские патриции. Там, куда мы приклонили головы в эту ночь, когда-то покоились и головы римлян, хотя, наверное, и в большем уюте. А теперь они исчезли – и кто помнит их имена, и кого они волнуют? И кто будет помнить нас – нас, у которых нынче лишь зеленая трава вместо ковра, а вместо крова – обвалившиеся стены когда-то благородного дома?..

Лила была женщина спокойная. Говорила она мало, жаловаться – не жаловалась вовсе, и все же она была женщина, слишком большой мерой женщина, чтобы отправиться в Америку, не имея своего собственного мужчины. Я ей так и сказал – а она глянула на меня и ответила:

– Будет и мужчина. Где я буду, туда он и придет.

– В Америке не много ты увидишь белых мужчин – да и любых других тоже, кроме разве что индейцев. Кое-кто из них – народ неплохой, но вот думают они не так, как мы.

– За индейца я не пойду. Я за англичанина пойду – или, может, за валлийца[19]19
  Валлийцы – жители Уэльса.


[Закрыть].

Назавтра мы переправились вброд через речку и поехали по узкому проходу среди скал, а когда пришла ночь, оказались в диком и таинственном краю, в земле длинных теней и высоких скальных стен, похожих на крепостные, стремительных холодных ручьев и пышной зеленой травы вокруг черных скал, которые сверкали как лед в мягком послезакатном свете. Это был девственный, первозданный ландшафт…

Они бросились на нас совсем внезапно – дюжина, а то и больше. Дикие, неотесанные твари, кто в шкурах и коже, кто в тряпье, бешеные, необузданные создания, размахивающие всевозможным оружием.

Они вылетели из-за камней, где лежали в засаде, – и со свирепыми криками устремились на нас. И тут Лила выхватила свою шпагу и, крутнув коня, развернулась им навстречу. Я крикнул, что нам лучше удирать, но она была уже далеко и не слышала. Она не вскрикнула – она издала какой-то дикий валлийский клич, и свет блеснул на ее сверкающем клинке, когда она понеслась им навстречу.

Я едва успел выхватить пистолет и выстрелить, как она уже оказалась среди них.

Но что это? После ее свирепого валлийского клича они внезапно застыли на месте, раскрыв рты в неслышном вопле, устремив на нее глаза. А потом все как один – или как одна, ибо среди них были и женщины, – бросились наутек.

По-моему, ее шпага достала одного раньше, чем они скрылись среди камней, откуда выскочили. А потом Лила развернула коня, поднялась на стременах и закричала им вслед хрипло и вызывающе.

Ее клинок был окровавлен; она нагнулась с седла и воткнула его в мягкий, покрытый мхом земляной бугорок раз и другой. А потом вложила в ножны.

Охваченный благоговейным ужасом, я двинулся дальше по дороге туда, где она уходила на перевал; Лила молча следовала за мной.

Дальше дорога стала шире, и мы поехали рядом.

– Что ты там такое кричала, что они так перепугались? – спросил я.

– Неважно.

– Это была просто удивительно. Они остановились как от удара, а после бросились удирать так, словно все страхи и ужасы на них обрушились.

– Ну что ж, так они и должны были. Им хорошо известно, когда надо смываться. Вонючая шайка! Я слышала рассказы про них. Бедняги, рожденные вне закона, приплод от братьев и сестер… живут в пещерах и убивают ни в чем не повинных путников. Солдаты отправлялись охотиться за ними раз десять, но они исчезали. Никому их не сыскать… по крайней мере, никому из англичан.

Она замолкла после этих слов – и я тоже. Больше двух часов ехали мы, не видя никаких признаков жизни – да и вообще ничего, кроме девственных гор, стремительных холодных ручьев и камней, что валялись по обе стороны дороги, словно чугунные чушки.

– Вон там есть домик, – сказала она наконец, показывая вперед.

– Ты тут ездила уже?

– Нет.

– Ты – с Англси, Лила, и ты говоришь о друидах.

– Когда – сейчас говорю?

– Говорят, есть на Англси люди, обладающие даром.

Она ехала дальше, не отвечая. Мы поднимались к очередному перевалу среди девственных, поросших густым лесом холмов. И вдруг до меня дошло.

– Это ведь перевал, идущий от Беттис-и-Коэд!

Она повернула голову:

– Ты это знаешь? Ты случаем не бывал в Уэльсе раньше?

– Не бывал. Так это тот перевал?

– Тот, – теперь настала ее очередь удивляться. – А как ты узнал?

Я и сам толком не знал, как, – просто как-то пришло в голову.

– Мне о нем рассказывали когда-то… давным-давно.

– И ты узнал его в темноте? – удивленно спросила она, ибо уже опустилась ночь.

– Мне рассказывали, как он выглядит в темноте и как… как его чувствуешь.

Она снова поглядела на меня, но теперь мы уже достигли самой высокой точки перевала, и внизу, на дальнем склоне, увидели какое-то белеющее в темноте пятнышко, а потом залаяла собака.

– Тот домик, – сказала она. – Думаю, мы там остановимся.

– Как пожелаешь. Все лучше, чем сырые горы и камни.

– Это валлийские горы, – сказала она сурово, – и валлийские камни.

Наши лошади ступали все более устало по мере того, как мы одолевали спуски и подъемы, но теперь, завидев тусклый свет из окна, нетерпеливо устремились вперед. У двери я соскочил на землю – а здоровенный пес злобно лаял, ощетинив шерсть и скаля зубы.

Лила резко прикрикнула на него по-валлийски, он съежился и попятился, хотя все еще продолжал ворчать. Мы услышали, как отодвигается засов, потом чей-то голос крикнул в щелку:

– Убирайтесь! Заведение закрыто!

Лила резко заговорила в ответ, щель в двери расширилась, оттуда высунулась голова какой-то девушки.

– Кто это тут так разговаривает? – недоверчиво спросила девушка по-английски, потом добавила какое-то валлийское слово.

– Мы приехали издалека и впереди у нас еще долгий путь, – спокойно и негромко сказал я. – Нас двое – я и женщина.

– Вы обвенчаны?

– Мы – нет. Она – подруга моей невесты.

– Ха! – Дверь раскрылась шире. – Тем более дура ваша невеста, что отпустила вас в горы Уэльса с другой женщиной. Черта с два я бы была такой щедрой!

Лила слезла с коня и нависла над девушкой.

– Мы тут поедим и поспим, – заявила она, – и чтоб лошади наши были накормлены!

Внутри оказалось довольно просторно – широкая комната с низким потолком и полом из камня-плитняка, вымытым до блеска, хоть ешь с него, – что встречалось нечасто.

Вокруг стояла хорошая мебель, в камине горел огонь, а рядом с камином сидел старик и курил трубку. В углу, у буфета с несколькими рядами тарелок, стояла маслобойка.

В помещении, при свете, стало видно, что девушка темноволосая и хорошенькая, с быстрыми черными глазами и очаровательными губами.

– Проходите, – сказала она, – садитесь и отдыхайте. За лошадьми присмотрит мой брат.

Она снова посмотрела на Лилу:

– Ты похожа на валлийку.

– Я с Англси, – ответила Лила.

Они смерили одна другую оценивающими взглядами, вежливыми, но настороженными.

– Он назвал меня подругой, – сказала Лила. – На самом деле я в услужении у той леди, которая будет его женой. Она сейчас плывет в Америку. А мы едем к ней.

Девушка посмотрела на меня, упершись руками в бедра. Потом сказала:

– Мы уже поужинали, но есть хлеб и сыр, и я погляжу, что еще найдется.

Старик задумчиво разглядывал меня.

– Ты тоже валлиец?

– Англичанин.

– Да ну? А я бы сказал, что валлиец.

Лила повернулась и посмотрела мне в лицо:

– А кто была твоя мать?

– Я о ней мало знаю, только что она была характером мягкая, очень красивая, и что мой отец спас ее от каких-то пиратов на западных островах, а она ему сказала, что не боялась, ибо знала, что он придет за ней.

– Она знала? – Лила быстро взглянула на старика, а девушка, которая как раз входила в комнату, остановилась и прислушалась.

– Ну да. – Я любил эту часть семейной истории. – Отец говорил, она была очень спокойна и сказала одному из пиратов, который уже тянулся к ней руками, что он умрет в ближайший час, – и тот остановился, и все они замерли в испуге.

И тогда еще один спросил ее, насмехаясь: «А я?» Он был человек молодой и сильный и, по молодости, очень смелый и дерзкий. «А ты проживешь во зле долго, но однажды мой сын убьет тебя».

«Твой сын? Где он? Я убью его сейчас и буду жить спокойно, в уверенности, что твои слова – ложь».

«У меня нет сына. И мужа пока нет, но он сейчас приближается сюда, – она глянула на первого пирата. – Это его меч выпустит твою кровь».

«Кто ты? – спросил тот, первый. – Ведьма?»

«Во мне – кровь Нила», – ответила она.

«Если ты боишься, – сказал молодой тому, первому, – так я возьму ее себе. Она смазливая бабенка, и ведьма она или не ведьма, а я ее возьму».

И в этот момент там оказался мой отец, и его люди вместе с ним. Он ворвался в комнату со шпагой в руке. Первый пират умер, а молодой сбежал с раной от шпаги, и моя мать крикнула ему вслед: «Не забудь, что тебе предназначено! Ты умрешь от меча в пламени горящего города!»

– Вот отличная история, – сказал старик, – замечательная история! И что, ты, ее сын, убил этого человека?

– Да, я – сын, но пока мне не довелось никого убить в пламени горящего города, и, вероятно, уже не доведется. Вскорости я уеду туда, где городов вообще нет, одни лишь леса, луга и горы. Боюсь, пророчество так и не исполнится.

– Не будь так уверен, – заметила Лила. А потом повернулась к старику и девушке: – Слышали, что он сказал? Что в жилах его матери текла кровь Нила.

– Я слышала, – сказала девушка. – И верю этому.

– Это у него в лице видно было, как только он в комнату вошел, – добавил старик. – Я знаю, как выглядят те, у кого есть дар, – он глянул на Лилу. – Вот у тебя есть.

– О каком это вы даре говорите?

– Это – дар второго зрения, дар видеть вперед или назад. Нил был «спеман», один из тех, кто предсказывают события. История это давняя, тянется из Исландии, а мать Нила была дочерью Ара Молчаливого, хозяина больших земель в Норвегии. А сам Нил был одаренный человек, большой оратор и защитник людей.

Я устал, да и время было позднее.

– Нам пора спать, – сказал я, – потому что утром мы должны пересечь Менай.

Старик выколотил трубку.

– Положи их на сеновале, – сказал он. – Пусть спят в тепле.

– Я останусь у огня, – сказал я, – не хочу заснуть слишком крепко.

Старик повернул голову, посмотрел:

– Выходит, за вами гонятся?

– Возможно. И если так, не хотелось бы, чтоб стало известно, что нас здесь видели. Мы – хорошие люди, – добавил я.

– Спи спокойно и отдохни как следует, – сказал он. – Мы не допустим, чтоб причинили вред человеку, в жилах которого течет кровь Нила.

Он ушел спать, а я подбросил хвороста в огонь и, завернувшись в плащ, улегся на полу возле камина. Ночь будет холодная, но домик этот уютный и теплый.

Под самым краем плаща рядом с собой я положил два пистолета и обнаженный клинок. Ножны лежали с другой стороны. Была надежда, что ночь пройдет спокойно, но я не из тех, кто привык полагаться на счастливый случай, и ощущение эфеса шпаги под рукой меня успокаивало. Стоит оставить шпагу на другом конце комнаты, куда не дотянешься рукой, – так и знай, что смерть к тебе окажется ближе…

Я лежал с закрытыми глазами, слушая, как дождь шуршит в тростниковой крыше и постукивает по стенам. Капли попадали в дымоход, огонь потрескивал и плевался. Ветер закручивался вокруг крыши, стонал, изливая свое одиночество, а я в полусне слушал ветер и дождь.

Где, о где сейчас Абигейл? Как далеко в море? Хорошо ли она спит этой ночью? Не слишком ли качает корабль? Все ли хорошо на борту?

Снаружи стукнул камень, и моя рука крепче сжалась на рукоятке шпаги.