Текст книги "К далеким голубым горам"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать третья

Они смотрели на нас, мы – на них, а потом вперед неожиданно выступил Уа-га-су и обратился к ним на своем языке.

Они мгновенно насторожились. Один сделал несколько шагов вперед, пристально глядя на него. Уа-га-су заговорил снова и жестами велел им отойти, разумно предполагая, что любое неожиданное продвижение вперед может вызвать с нашей стороны огонь.

Он сам пошел к ним, продолжая говорить на ходу, и они его ждали. Внезапно они все обступили его, проявляя сильное возбуждение. Кажется, они его знали, но полностью я еще не был уверен.

Потом он повернулся и направился ко мне.

– Это – мой народ, – сказал он. – Они катобы. – Потом добавил: – Они охотятся на мясо, но ничего не убили.

– Уа-га-су, корову мы должны забрать и обе шкуры, но я не могу видеть людей твоего народа голодными. Пусть возьмут быка.

Пройдя к свежевальщикам, я объяснил ситуацию Киллу, Слейтеру и Фитчу. Потом сказал:

– Обдерите корову, заберите мясо и шкуру. Я думаю, у нас есть возможность завести друзей.

По приглашению Уа-га-су они спустились к быку, во мгновение ока запылали костры и на них начали жарить мясо.

На краю поляны меня встретила Лила.

– Я думаю, мы должны задержаться здесь, – сказала она. – Ее время пришло.

Я в задумчивости огляделся. Эта рощица, у которой мы вытащили на берег лодки, была красивым мирным местом, открытым небу, с хорошим ясным обзором во всех направлениях – и с хорошим сектором обстрела.

Здесь имелась вода, топливо и, как свидетельствовало появление бизонов, дичь. Если действительно мой сын должен появиться на свет, то лучшего места не найти.

– Это уже твоя страна? – спросил я Уа-га-су.

– Нет, но мой народ – великие охотники и странники. Катоба ходят далеко.

– С ними есть женщины и дети?

– Много, – он показал на юго-запад. – Вон там. – Потом добавил: – Ты дал им много мяса. Они довольны.

– Если это твой народ, – сказал я, – значит, это и мой народ.

Это замечание польстило ему, и он повторил то, что уже говорил раньше: что для нас было бы хорошо пожить с его народом, пока зима придет и уйдет.

– Может, так и будет, – ответил я, – если твой народ согласится. Но мы должны попробовать найти место вблизи гор… где-нибудь в небольшой долине, где есть вода и лес.

– Таких мест много, а за горами – еще больше.

– Какие люди живут за горами?

Он пожал плечами:

– Все люди там охотятся, но никто там не живет.

Мы с ним вместе вернулись в наш лагерь. Горел костер, лодки были надежно привязаны у берега, успели натянуть навес из парусины, а под ним лежала Эбби.

Я присел рядом с ней и сказал, что мы останемся на этом месте, пока не родится наше дитя, рассказал и об индейцах, которых она еще не видела, и о бизоне, которого я убил.

– Это хорошее место, – сказал я в заключение, – мы можем охотиться неподалеку, собирать фрукты и орехи, чтобы разнообразить наш стол. Именно такое место мы и будем искать, чтобы поселиться.

– Но почему же тогда не остановиться прямо здесь, Барнабас?

– Нет. Тут хорошо, но это не голубые горы. Я думаю, в этих горах мы найдем место, которое полюбим, и другое место тоже.

– Другое?

– Когда-нибудь мы можем захотеть переехать – мы или наши дети. Нам надо думать о наших детях. Земля, через которую мы проехали, слишком хороша, чтобы остаться пустой, будут приезжать сюда еще люди и поселятся там.

Абигейл слушала, и по лицу ее бродила улыбка.

– Тут будут открыты шахты. Я много слышал о металлах, которые нашли испанцы. А меха мы можем продавать через Питера Таллиса.

Держа ее за руку, я много говорил о том, что мы должны делать, – выращивать хлеб, откладывать зерно на семена для посева, сажать фруктовые деревья и овощи.

К нам присоединился Саким.

– Здесь много растений, которые я знаю, – их используют для приготовления лекарств в других странах.

Тот же разговор мы продолжили с другими у костра.

– Она взрастит все, в чем мы нуждаемся. Разве не так, Джон?

Джон Куилл кивнул.

– Это уж точно, – огляделся вокруг и покачал головой. – Я просто поверить не могу, капитан. Так много земли – и так мало людей, когда в нашей стране люди тоскуют по земле, а не имеют вовсе ничего, потому что все принадлежит крупным лордам. Даже дичь в лесу им принадлежит.

– Это да, – согласился Том Уоткинс, – но только не доверяйте этим красным людям. Видели вы, какими глазами они глядели на то, что у нас есть? Каждая из наших лодок – это для них корабль с сокровищами, для них она стоит столько же, сколько для нас самый богатый испанский галион.

Тут подал голос Тим Гласко:

– Мы уже забрались далеко и пойдем за вами, капитан, куда вы идете, но какие же у вас планы?

И тогда я рассказал им, спокойным и негромким голосом, о долине, которую хочу найти. О месте с хорошей водой, хорошей почвой, с лесом для топки и для строительства. Что мы выстроим там в первую очередь, как и в прошлый раз, форт с частоколом, а потом отмерим для каждого квадратную милю земли.

Они уставились на меня широко раскрытыми глазами.

– Квадратную милю?

– Ну да, а почему бы нет? Земли тут вдоволь, и каждый будет иметь, если мы сможем удачно разделить ее, какой-то ручей перед домом, и лес, и луг. Но первое время, я думаю, мы должны оставаться все вместе, а по ночам – внутри форта, за крепкой оградой.

В течение дня мы сможем обрабатывать нашу землю. Наверное, сначала кусок поближе к форту, который будет принадлежать всем и на котором все будут работать, а после каждый свой собственный участок, подальше. Внутри частокола мы должны иметь склады с запасами, амбар для зерна, кузницу и еще мастерскую, где Магилл сможет ткать и делать бочки для нас.

А потом, если повезет, сумеем создать небольшое общество, наш собственный мир. Будем также добывать пушного зверя ловушками, а когда наберем достаточно, поплывем к морю и продадим, потому что кораблей будет приходить все больше и будут созданы колонии…

Ох, хорошо я понимал, что все, о чем я говорю, потребуется сделать своими руками и дело это будет нелегкое, а еще знал, что теперь, когда мы дошли до места – или скоро дойдем – возрастают шансы на свары между нами. Обстоятельства, конечно, сами собой будут выпалывать многих таких, что могли бы создавать проблемы, но люди есть люди, начнут возникать различия во мнениях, ибо может существовать идеальная ситуация, но не идеальные люди. Возможно, я не слишком мудрый человек, но соображаю достаточно, чтобы понять, что и сам буду совершать ошибки. Я подвержен и гневу, и печали… Хотя, думаю, не унынию и потере веры в свое дело.

Если мы поселимся среди индейцев, то скоро сами станем индейцами, а потому мне казалось, что лучше нам держаться самим по себе, хоть и дружить с ними, обмениваться подарками и услугами – вот с этим бизоном мы хорошо начали, ибо тому, кто приносит мясо, рады у любого костра.

Вплоть до этого момента нам везло, но теперь предстоит перенести зиму, может, не очень суровую – судя по словам Уа-га-су, зимы тут не очень тяжелые… только изредка. Тем не менее, нам потребуется топливо, пища, кров – и чтобы все это добыть, от нас потребуется много и тяжело работать.

Все мы будем меняться, да я сам уже переменился, ведь я неожиданно для себя стал предводителем людей, которые надеются, что я буду руководить ими хорошо. Теперь мне надо все тщательно продумывать и планировать. Надо следить, чтобы работа делилась поровну – и пища тоже. Я не хотел смешиваться с индейцами, не хотел перенимать их образ жизни, но учиться у них нужно. Они знают растения и животных этой страны, знают смену времен года и погоду, знают, как далеко по реке можно подняться на лодке. Каким бы странным ни был их ход мысли, но они нашли образ жизни, который гармонирует с этой страной и который представляется хорошим им самим.

Эбби у меня не их тех, кто любит вылеживаться в постели, и вскоре она уже была рядом с Лилой – готовила, шила и чинила одежду для всех вокруг точно так же, как для меня. Время ее близилось, и я уходил в лес один, в тревоге думая о ней; я мало что знал о родах и мог лишь радоваться, что есть здесь Лила и Саким.

Река несла темные воды мимо нашего поросшего травой берега, едва слышно шептала в тростниках и плескалась в мелких водоворотах у корней старых деревьев. Всю ее покрывали пятна света и тени, и листва над водой менялась, ибо наступили холода и принесли в лес цвета осени. Вскоре листья осыплются и деревья останутся голыми до весны.

Лесные тропы – подходящее место для раздумий, здесь царит тишина, лишь прошуршит изредка мелкий зверек или вспорхнет птица. Все меньше времени оставалось у нас, чтобы найти себе пристанище на зиму и подготовиться к холоду и бурям, так мало времени… И все же лучше подождать, подождать еще чуть-чуть.

Мысли мои парили над лесами, мысленным взором я видел место, которое мы должны найти, один за другим перебрал я все шаги, которые нужно совершить – столько-то человек нужно будет поставить на строительство частокола, столько – на хижины, столько отправить на охоту и сбор пищи. Да еще их надо будет менять местами время от времени, чтобы дать каждому попробовать на зуб все эти труды.

Хорошо спланированный шаг – это шаг, наполовину сделанный, и потому я старался продумать каждый этап… А пока что решил, что мы постараемся еще немного проплыть по воде.

* * *

Нас предупредил катоба.

Он появился внезапно, вылетев из-за деревьев на открытое место с отчаянным воплем:

– Оккани-ичи-и!

Он бежал в нашу сторону, резко прыгая из стороны в сторону. Я увидел, как рядом с ним в землю воткнулась стрела, и бросился вдоль берега, схватив на бегу мушкет.

Развернувшись, я выстрелил с бедра в нападающего индейца и увидел, как пуля ударила его, но он лишь вздрогнул на бегу. Даже в этот отчаянный момент я ощутил восхищение мужеством и силой этого человека. Он несся на меня, и я, бросив мушкет, выстрелил в него второй раз – из пистолета.

Теперь он зашатался, но все равно не прервал атаку, и я убил его ножом, столкнувшись грудь в грудь.

Повсюду гремели выстрелы, а потом внезапно вмешались катоба, ударившие противнику во фланг. Их присутствие оказалось для окканичи полной неожиданностью, нападающие рассыпались и бросились наутек. Я повернулся боком, поднял пистолет, навел его и подстрелил еще одного, когда он уже подбегал к деревьям.

Мы двинулись им вслед цепью, выгнутой как полумесяц – те из нас, кто могли. Я перезарядил мушкет и пистолет и несколько раз воткнул нож по самую рукоятку в мягкую черную землю, чтобы очистить от крови. Мы шли за ними. Тут и там еще вспыхивали короткие схватки. Я заметил индейца, который натягивал лук, целясь в меня, – и быстро выстрелил… слишком быстро.

Моя пуля сорвала кору с дерева рядом с его головой, но он оказался не из нервных и просто отскочил в сторону. Впрочем, стрела его улетела в кусты.

Другой бросился на меня с копьем, но я парировал его укол стволом мушкета и прыгнул ему навстречу, перехватив мушкет обеими руками и подняв на уровень плеч. Приклад ударил его в лицо со всей силой, и он повалился спиной на землю. На мгновение со всех сторон закипела рукопашная схватка, но когда атака захлебнулась, я закричал:

– Отходи к лагерю! Отходи!

Кое-кто услышал мою команду, передал соседу, и мы начали медленно отступать, так как я не хотел терять людей, а это может случиться, если мы рассыплемся в лесу.

Из-за куста рядом со мной появился Куилл, за ним О'Хара – чуть дальше. Гласко, Питер Фитч, Слейтер… Я нетерпеливо пересчитывал их, когда они собирались и отходили назад, останавливаясь иногда, чтобы перезарядить мушкет.

Последним появился Барри Магилл, у него текла кровь из рубленой раны на лице. Теперь все были на месте – кроме Джереми.

– Где Ринг? – спросил я.

– Он не пошел в атаку, – сказал Пим. – Он остался в лагере.

– Джереми?!

Я не мог поверить.

– Да, – подтвердил Пим, и в глазах у него промелькнуло странное выражение, озадачившее меня.

Катоба тоже вернулись, кое-кто со скальпами. Мы нанесли этим окканичи серьезный удар: пять человек убиты, а с нашей стороны никаких потерь, несмотря на внезапность нападения. Но мы думали о такой возможности не одну неделю, и потому были готовы. А катоба были готовы всегда.

Двое из них получили раны, но лишь один – серьезную. Мы вышли из этой истории удачнее, чем того заслуживали, но почему-то нападающие не знали о присутствии здесь катобов, которые были их давними врагами и свирепыми воинами. Именно их внезапная фланговая атака спасла нас.

– Я хочу видеть Джереми Ринга, – проговорил я.

Он услышал мои слова и вышел навстречу. Низко поклонился, метя по земле ободранным плюмажем шляпы.

– Крайне сожалею о своем отсутствии, – проговорил он с иронической серьезностью, – и, смею заверить, никакая менее важная причина не помешала бы мне оказаться в битве рядом с вами, но я решил, что лучше мне остаться с вашими родственниками.

– Моими родственниками?.. – я тупо уставился на него.

– С вашей женой, – сказал он, – и с вашим сыном.

Глава двадцать четвертая

Итак, мой сын родился на бизоньей шкуре в разгар боя с индейцами, под деревом на берегу реки в дикой и безлюдной стране, и получил имя по случайно брошенной фразе, имя, которое будет носить всегда. Ибо мы назвали его Кин, что означает «родственник», и о другом имени думать не стали, и он был родственником всем нам, и лугу, и реке, и лесу.

Эбби была здоровая и крепкая, она завершила свои труды с улыбкой, гордясь тем, что подарила мне сына. А второе имя мы ему дали Ринг, в честь человека, который стоял над ними со шпагой в руке, с мушкетом и пистолетом наготове, стоял здесь на случай, если какой-то индеец прорвется через наши ряды и бросится на них.

Кин Ринг Сэкетт… это было звучное имя, и звук его я полюбил с первого дня.

Я стоял, весь еще пропахший пороховым дымом, и тут Лила подала его мне, и я взял его руками, все еще горячими после боя; взял осторожно, потому что совсем ничего не знал о новорожденных, держал мягко-мягко и смотрел ему в лицо… Глаза у него были прищуренные и темные, мордашка еще красная и сморщенная, но он смотрел на меня и, как мне показалось, улыбался, а потом схватился за мой большой палец и сильно потянул! О-о, он и вправду парень, этот малыш!

Через два дня мы покинули свой лагерь и двинулись дальше по реке. Полных три дня мы плыли, но воды становилось все меньше, ибо хоть уже наступила осень, дожди еще не начались. И вот наконец мы вытащили лодки на пляжик в нешироком рукаве реки, выгрузили из них все на берег, потом затащили волоком в самую гущу тростника и спрятали там.

Кое-что из своих вещей мы закопали прямо на месте, укрыв получше от чужих глаз, и наконец вышли на индейскую торговую тропу, неся на себе остальное, и мой мешок был самым тяжелым. Но во мне хватало силы, чтобы нести его, а сейчас я готов был тащить и вдвое больше, ведь теперь у меня был сын, первый мой потомок, который родился в новой земле и будет жить здесь, нося мою фамилию и не зная цивилизации, а только лишь эти вольные дикие края.

Он будет вырастать на лесных тропах, будет нестись в каноэ по буйным водам неведомых людям рек, будет добывать себе мясо охотой… Озираясь вокруг, я понимал, что никакому человеку не мог бы пожелать лучшей жизни, чем та, что я даю ему. Трудная, одинокая жизнь, но зато вольная.

– Но всего этого мало, Барнабас, – говорила мне Эбби. – Ему нужно будет научиться жить и среди цивилизованных людей тоже, ибо разве можем мы сейчас предсказать, кто приплывет к этим берегам и будет жить на этих холмах?

Путь, которым мы шли, был долог, но катобы путешествовали вместе с нами, возвращаясь в свою страну, и я настроился учиться у них – их языку, их обычаям, их знанию леса и саванны. Никогда мне не узнать всего, чему бы они могли научить, ведь так много здесь для них было настолько естественным, что им казалось, будто это все должны знать, так многое представлялось им совершенно очевидным в их образе жизни, что им бы и в голову не пришло учить этому кого бы то ни было, – это ведь любой должен знать и понимать.

Мы с ними продвигались медленно, потому что они по дороге охотились и собирали пищу, и хоть год близился к зиме, я радовался такому медленному продвижению, потому что оно дало возможность лучше узнать страну.

Тропа, по которой мы шли, была старинной торговой дорогой индейцев, она пересекала всю страну и имела множество ответвлений. К торговцам обычно относились уважительно и давали им возможность странствовать без нападений и посягательств, ведь покупать и продавать хотели все, но всегда находились среди индейцев отступники, нарушители законов – или же появлялись военные отряды из далеких краев, которые позволяли себе не соблюдать неприкосновенность торговых путей.

Уа-га-су проводил с нами много времени, и я начал замечать некую отчужденность в отношении к нему других его соплеменников. Он выглядел задумчивым, иногда озадаченным, часто подавленным.

– Что происходит с моим другом, из-за чего он озабочен? – спросил я.

Он взглянул на меня, покачал головой. Помолчал немного – и все же заговорил:

– Когда я уходил из племени, я был большим человеком среди своего народа. Они меня любили и доверяли мне. Не было никого лучше на охоте, никто не приносил в селение больше мяса и никто не был сильнее и удачливее на тропе войны. А теперь все изменилось.

– Что же случилось?

– Они больше не доверяют мне, Сэк-этт. Я рассказывал им о большой воде, а они качали головой в сомнении, потом о больших каменных городах, которые у вас есть, и о множестве людей, которые живут, не добывая мяса охотой… Сэк-этт, они думают, что я лжец.

Мои слова больше не слышны в селении. Когда я говорю, они поворачиваются ко мне спиной. Они думают, что я лжец или что белые заколдовали меня.

Понимаешь, они думают, вы – маленький народ, слабый народ, несмотря даже на то, что ваше огнестрельное оружие делает вас великими в битве. Они говорят: «Почему же они сами не добывают себе меха? Не охотятся на дичь? Раз они этого не делают, то потому, что не могут. Значит, они – слабый народ».

– Мне жаль, Уа-га-су. С людьми нашего народа было бы точно так же, если бы я рассказал им о здешних просторных землях, на которых живет так мало людей, о больших реках, высоких деревьях… Они бы мне тоже не поверили.

– Да, Сэк-этт, я думаю, это так. Мы стали мудрее, ты и я, но в мудрости часто есть боль. Ни один человек из моего народа не путешествовал так далеко. Никто, кроме меня, не пересекал большую воду, никто, кроме меня, не видел больших городов, лошадей и карет. Но если они не поверят в то, что я видел, если я больше не большой человек среди своих людей – тогда я пустой внутри человек, Сэк-этт.

Ради кого человек становится мудрее? Разве не ради людей? Своих людей? Разве я стал мудрее только ради себя? Я стал мудрее, чтобы советовать, помогать… Но они не верят мне, и мой голос теперь лишь эхо в пустом каньоне. Голос мой звучит лишь для моих ушей, и звук его пустой и гулкий.

– Для тебя всегда есть место среди нас, Уа-га-су, живи с нами хоть всю жизнь.

– О? Я благодарен. Но ведь это, конечно, не одно и то же, разве ты не понимаешь?

Мы прогуливались вместе, и большой зеленый лес стоял вокруг.

– Но в лошадей они верят или нет?

– Лошадей они видели – если не они сами, то их отцы или деды. У испанских людей были лошади. Я слышал, что за горами есть люди, которые имеют лошадей, но лишь некоторые из этих лошадей взяты у белых или остались после них.

– А какая дичь живет за горами, Уа-га-су?

– Там живет бизон, олень, горная кошка, еще больший олень и есть еще животное с длинным носом и белыми зубами.

– Что?!

– Это правда. Сам я его не видел. Мой дед мне о таких рассказывал. Это были большие животные, на которых люди когда-то охотились. У них были большие зубы… изогнутые вот так, и длинный нос вроде руки. Они были очень лохматые.

Слоны? Здесь? Это невозможно. Слоны были когда-то в Африке, и отец рассказывал, что карфагеняне использовали их в войне против римлян, а кости еще более древних слонов находили в Европе. Но здесь?..

– Ты знаешь о большом море за горами?

Он покачал головой.

– Море есть на севере, очень далеко отсюда. Есть море на юге, тоже очень далеко, но за горами моря нет. Там только земля.

Нет великого западного моря, за которым лежит Катай? Нет страны Сипанго[26]26
  Остров Сипанго – так Марко Поло называл в своей книге Японию.


[Закрыть]? Наверняка Уа-га-су ошибается. Все лучшие умы говорят, что за горами есть море.

Мы шли целыми днями. Несли свои вьюки и охотились, как-то мы прожили эти дни и как-то добрались в конце концов до земли катобов после перехода вброд через другую большую реку. Вошли в предгорья, и Уа-га-су привел нас в небольшую долину, склоны которой густо заросли лесом, а по дну этой долины бежала через луг речка.

Ко мне подошла Эбби и остановилась, озираясь вокруг.

– Вот здесь мы остановимся, – сказал я, – и здесь мы построим свой дом.

– Наш дом, Барнабас?

– На время, Эбби, на время… Ведь есть еще горы – и земля за ними.