Текст книги "К далеким голубым горам"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава седьмая

Много разговоров слышал я о Ньюгейтской тюрьме, но они ничуть не подготовили меня к тому, чем она была на самом деле. Для свободного человека, проведшего свою жизнь в болотном краю, привыкшего дышать свежим воздухом и идти, куда хочет и когда захочет, страшно и жутко быть заключенным, и еще хуже – быть заключенным среди грязи и грязных людей.

Но в камеру я попал лишь после того, как меня вновь заковали в железо, с толчками, пинками и руганью. Потом меня окружили заключенные, требуя угощения, и я им что-то дал из денег, которые у меня были припрятаны.

Один задержался дольше других. Это был мерзавец с наглой рожей, вор, как он сам объявил, и временами – разбойник с большой дороги.

– Ты можешь избавиться от кандалов, – сказал он, – если подкинешь что-нибудь тюремщику, а если еще подкинешь, сможешь жить неплохо, только не дай им подумать, что у тебя кончаются денежки, потому что тогда тебя закинут в самую поганую дыру, какая тут есть, и оставят там гнить заживо. В этих тварях нет ни капли человеческих чувств. Много людей тут умерло.

Его звали Хайатт. Я обнаружил, что он мне нравится. Мне страшно нужен был человек, знающий, что к чему в Ньюгейте.

– Кроппи – вот кого тебе надо повидать, – посоветовал он и подмигнул многозначительно. – Генри Кроппи – вот кто тебе нужен, приятель: кровавая скотина, зверюга, готовый тебя убить голыми руками.

– У меня тоже есть пара рук, – заметил я.

– Ну да, только в его лапах есть какая-то дьявольская сила, и он наслаждается, когда может наложить их на какого-нибудь бедолагу. Ежели он убьет тебя, так ничего не потеряет, а если ты его убьешь – ждет тебя Тайберн или Пристань Казней.

Какой-то нечистый огонек осветил его лицо.

– Говорят, ты знаешь, где находится сокровище… золото, быть может, и драгоценные камни. Это что, правда?

По нынешним временам человек, ничего не имеющий, никому и не нужен, но если есть шанс поживиться, даже лучшие из людей могут иногда заколебаться, так что я лишь пожал плечами.

– Да пускай думают, что хотят, – сказал я. – А сам я ничего не признаю и ничего не отрицаю.

Когда монетка-другая попала в нужную руку, с меня сняли оковы, перевели в обиталище получше и, как выяснилось, я получил возможность выбирать пищу. Однако у меня и мысли не было задерживаться здесь надолго.

Вот-вот начнутся допросы.

– Оно вот так примерно будет, – говорил Хайатт. – Сперва они станут говорить ласково, попытаются добыть, что им нужно, без особых усилий, но если не добудут, пустят в ход силу.

Неделю я ходил по тюрьме – нос сводило от мерзкой вони, но я старался разглядеть все, что тут делается, и всех, кто тут есть, ибо помощь может прийти с самой неожиданной стороны, а я был не в том положении, чтобы отталкивать руку помощи, как ни груба она.

Мужчины и женщины были здесь перемешаны вместе, кругом бегали какие-то дети, все в самом грязном тряпье, с выпачканными руками и лицами, и самые отвратительные преступники содержались здесь вместе с несостоятельными должниками и теми, кого бросили в кутузку за ересь, что было несложным делом, если кто слишком вольно высказывался о Королеве или Церкви.

Однажды меня привели в отдельную комнату, где сидели два человека. Один – тонкий, с туго стянутыми жестокими губами и в мелко завитом парике. Он разглядывал меня с отчужденным, далеким видом.

Второй был весь квадратный, солидный, вроде бы армейский чин, если я правильно угадал, а может – капитан военного корабля.

– Вы – Барнабас Сэкетт? – спросил этот.

– Я Сэкетт, и верный йомен Англии, – добавил я. – И еще восхищенный поклонник Ее Величества.

– Таких много, – кратко ответил он. – Но перейдем к делу. Вы продали некие золотые монеты Коувени Хазлингу и другим лицам?

– Продал.

– Где вы взяли эти монеты?

Пересказ событий того дня, когда я нашел эти монеты, был делом несложным, а далее я рассказал, как, поняв, что древности могут оказаться ценными, отправился в другие места и сумел найти еще кое-что.

– Вот так быстро? И так легко?

– Повезло – счастливый случай. Один шанс из тысячи, я полагаю, хотя в Англии много мест, где находят старые монеты.

– Ваш дом стоит на болотах?

– Да.

– Вы живете невдалеке от залива Уош?

– Ну, на некотором расстоянии, я бы сказал.

– Но вы его знаете? Приходилось вам по нему плавать?

– Много раз.

– Вы знаете историю о гибели королевской сокровищницы?

Долгие часы они допрашивали меня. У человека в парике были холодные свирепые глаза, и в них не отражалось ни капли милосердия ко мне или же веры в мои рассказы.

В конце концов он вмешался в разговор.

– К чертовой матери этого лжеца, Суолли! Говорил я вам, толку из этого не будет. Говорю вам, дыба… или тиски для пальцев. Он быстренько скажет правду. У этой породы нет стойкости, чтобы выносить боль.

– А как насчет вашей породы? – грубо сказал я. – Я так думаю, у вас на боль тоже брюхо слабовато… Ладно, хватит с этим. Я вам правду сказал. Коли не желаете верить, делайте, что хотите, потому что больше мне вам сказать нечего.

Он уставился на меня, потом ударил по лицу тыльной стороной ладони. Удар был так себе, и я усмехнулся.

– Стояли бы мы тут оба со шпагами, я бы вам за это отворил кровь, – сказал я.

– Что?! Ты мне угрожаешь? Да ты!..

– Я – англичанин. Свободнорожденный. А человек, который бьет вот так заключенного, – трус, и вы, сэр, дважды трус.

– Эй! Хватит уже этого! – внезапно вскочил на ноги Суолли. – Извините, сэр Генри.

Он уставил в меня указательный палец.

– Вы! Вы скажете нам, где лежит королевское сокровище, или клянусь Господом, вас подвергнут допросу под пыткой!

– Я уже сказал вам все, что знаю. Вы даром тратите время. Да стал бы я собираться в Америку, будь у меня такое сокровище?

Суолли пристально посмотрел на меня, потом улыбнулся – губы у него были толстые, отталкивающие.

– А откуда нам знать, что вы собираетесь в Америку, а не в Испанию? Или в Италию? Мы знаем, что сокровище у вас, ибо нам донесли, что оно у вас, что вы вытащили его из Уоша в прошлом году. Это сообщение дано под присягой.

Теперь уже я уставился на него – в ужасе. Потом покачал головой.

– Это очевидная ложь. Никакого сокровища нет.

– Подумайте, – сказал Суолли спокойно. – Мы еще вернемся к этому разговору.

И с тем я был отправлен обратно в свою камеру. Я обвел взглядом эту голую комнатушку с ее койкой, побеленными стенами, с ее голой уродливостью – и в первый раз ощутил ненависть.

Какое право они имеют хватать меня и запирать? Забирать меня от всех, кого я люблю, от моих надежд на чего-то стоящее будущее – и ввергать в этот ужас?.. Но стонать и рыдать – не в моем обычае. Я никогда не жаловался – ибо кому нужны жалобщики? Если что-то нехорошо, человек должен справиться сам.

Хайатт… Надо повидать Хайатта. Я вышел из своей камеры, прекрасно понимая, что раз начались допросы, прежней свободы уже не будет, хотя многие злодеи пользуются ею как ни в чем не бывало. Меня схватят, запрут, будут держать и пытать.

Внезапно я остановился. Передо мной был Питер Таллис, он беседовал с худым, жилистым невысоким человеком, которого я уже видел прежде. Он глянул в мою сторону, но никак не показал, что знает меня. Я быстро прошел мимо, разыскивая Хайатта.

Питер говорил, словно продолжая беседу с невысоким человеком:

– Барнабас, это Фегани. В тюрьме он известен под фамилией Хант, потому что по-ирландски Фегани значит то же, что по-английски «хантер» – охотник, вроде того. Он надежный человек, он поможет. До меня дошло словечко. Если собираешься сбежать, то беги немедленно. Без задержки. Тебя скоро заберут в темницу, и либо они вышибут из тебя сокровище, либо ты умрешь. Это все в руках людей, которых ты видел.

– Мне понадобится лошадь… три лошади.

Я стоял, озираясь по сторонам, словно разыскиваю кого-то, и делал вид, что не замечаю ни его, ни Фегани. Мимо проходили другие заключенные. На другом конце большого помещения я увидел Хайатта.

– Лошади будут – в известном тебе доме, тот самом, который ты посетил однажды после театра.

Дом Темпани!

– Когда выберешься, отправляйся туда. Не теряй времени. Поезжай далеко на север, потом на запад. Королева остервенеет. Ее люди будут тебя разыскивать повсюду. И положись на Фегани.

Он прошел чуть дальше и заговорил с другим заключенным, а Фегани задержался возле меня.

– Кэйт у тебя есть? – спросил он негромко.

– Какая Кэйт?

– Отмычка, замки открывать. Она тебе понадобится. Я так думаю, к ночи они на тебя наденут браслеты.

Воровского жаргона я не понимал. Увидев мой тупой взгляд, он пояснил:

– Браслеты – железо, оковы, кандалы. – На лице у него промелькнуло отвращение. – Ты что, вообще ничего не знаешь?…

Впрочем, отмычку он пообещал принести.

Что бы ни случилось, отсюда надо убраться. Вонь на главном этаже была просто омерзительная. Я вернулся к себе в камеру.

Оказавшись внутри, я поднял глаза к окну. Высоко, в шести футах от пола, больше четырех футов в ширину, слегка закругленное сверху, оно было зарешечено железными прутьями. Расстояние между ними было по крайней мере шесть дюймов, их по горизонтали пересекали еще два стержня.

В камере у меня была койка и скамья – да еще деревянное ведро. Скамья тяжелая, еле сдвинешь с места, а уж быстро прибрать обратно – и думать нечего, так что я перевернул вверх дном ведро и встал на него, чтобы получше разглядеть решетку.

Прутья были заделаны в камень, но я с удовлетворением отметил, что с наружной стороны камень изрядно выветрился от непогоды. Выглянув наружу, я обнаружил под окном стену. Если я смогу спуститься на нее…

Меня предупредили приближающиеся шаги. Я соскочил на пол и убрал на место ведро. К шагам прибавился лязг железа, дверь открылась – но я к этому времени уже сидел на койке.

Появился тюремщик, вслед за ним Фегани – он помогал нести кандалы.

Тюремщик улыбался во весь рот. Зубы у него были поломанные и желтые.

– Ну, паренек, вот ты и получаешь снова браслетики. Завтра.

– Но я ведь заплатил!

– Ну да, точно, заплатил, но есть тут голос погромче моего, и он говорит, что ты отправляешься обратно – а значит в железе.

– Ты уж прости, – сказал Фегани, – но это не тюремщик решает. Ты его запомни. Позже он может их снова снять, если у тебя найдется малость чего нужно.

– Хватит, хватит! – заворчал тюремщик. – Не так громко!

Фегани хлопнул меня по плечу, и что-то холодное прикоснулось к моей шее под воротником.

– Ладно! Не тревожься пока что!

Когда они ушли, я сунул руку за шиворот. Там был тонкий кусок металла. Кэйт, которая отпирает замки.

Времени терять нельзя. Меня ждет темница и новые допросы. А за ними – пытки, которые кончатся только с моей смертью.

Так что если хочу что-то сделать, то делать это надо нынче ночью.

Мне слышны были вой и крики, которые доносились из камер-одиночек и больших помещений внизу, где заключенных держали вместе.

Я снова проверил прутья на окне. Дождь и ветер хорошо поработали над наружной стеной, и некоторые прутья болтались в гнездах.

Меня охватила искренняя благодарность судьбе. Сжав отмычку в руке, я принялся скрести и отламывать кусочки камня, расширяя раскрошившееся гнездо.

Потом, спрятав отмычку, взялся обеими руками за прутья и напрягся, выдавливая их наружу. Прутья немого подались, затем уперлись. Я снова взялся за работу, но шаги в коридоре прервали ее. Я уселся на скамью, уперев локти в колени, спиной к двери. Шаги на миг остановились за дверью, пока тюремщик заглядывал в волчок, потом удалились.

И снова я вернулся к решетке. Мне бы только вытащить два, самое большое – три вертикальных стержня и один горизонтальный, и тогда я смогу пролезть… Я работал, старательно расковыривая камень. Потом попробовал один из стержней. Сила меня не подвела – стержень подался. Я нажал еще сильнее – и нижний конец выскочил наружу.

Очень осторожно я вытащил из гнезда верхний конец и бесшумно положил стержень на пол. Но второй оказался упрямее. Снова и снова я то скреб камень, то напрягался изо всех сил. В конце концов мне удалось разбить нижнее гнездо – и второй стержень лег рядом со своим соседом на пол – между мной и дверью.

Горизонтальный прут был заделан не так глубоко, да и каменные крошки сыпались при каждом движении острой отмычки. Стена была старая и легко крошилась. Но все равно к этому времени я уже весь взмок от пота, а костяшки пальцев были ободраны и сбиты. Когда мне наконец удалось вытащить третий прут, ночь уже перевалила за половину и тюрьма стихла.

Я осторожно придвинул тяжелую скамью под окно. Пожертвовал своим плащом – прикрыл им уложенные на койку кандалы и свернул, стараясь придать форму лежащего человека. Я уже поставил ногу на скамейку, когда вдруг в замке заскрежетал ключ и дверь у меня за спиной распахнулась.

– Ага! – Это был Генри Кроппи. – Попался!

Он прыгнул, собираясь схватить меня сзади, но наступил на железные прутки, а те покатились под ним. Ноги тюремщика взметнулись выше головы, и он упал.

Правда, тут же поднялся и кинулся на меня, но я уже успел повернуться и ударил его.

Кулак у меня твердый. Я угодил ему прямо в нос и почувствовал, как хрустнула кость. Он чуть не упал снова, но тут же рванулся вверх, вытянувшись, чтобы схватить меня.

Я поймал его за руку, резко завернул ему за спину и задрал вверх старым приемом, который борцы называют «хамерлок». Он заорал, я резко ударил его об пол и оглушил.

Но особой выгоды мне это не дало. Конечно, дверь открыта, можно кинуться в коридор – но так я доберусь лишь до очередной тяжелой двери и очередных охранников. Нет, только в окно…

Вскочив на скамью, я протиснулся между прутьями решетки и подтащил вверх ноги – а позади слышались стоны, кашель, плевки и лязг цепей.

Я глянул вниз – сердце оборвалось. Стена, на которую я возлагал все свои надежды, находилась не меньше чем в двадцати футах внизу, а в ширину имела едва пару футов. Можно спрыгнуть и попасть на нее, но куда больше шансов, что я с нее соскользну. Я на миг заколебался. Соскользну – значит, упаду не меньше чем с тридцати футов… Я поднял глаза кверху.

Свес крыши находился в каких-нибудь четырех футах над верхней кромкой моего окна. Вцепившись в решетку, я вывернулся спиной наружу, к ночной темноте, и, перехватываясь руками, стал на внешний подоконник. А потом, придерживаясь одной рукой, второй потянулся кверху. Отпустил стержень, рванулся – и вцепился в край крыши. Очень осторожно подтянулся кверху, переполз через край и, тяжело переводя дыхание, застыл на свинцовых полосах кровли.

С меня лил пот. Я вытер руки об одежду и кое-как пополз по крыше. Она была мокрая, страшно скользкая, если я начну сползать, то надежд у меня никаких – кроме верной смерти на камнях в добрых шестидесяти футах внизу.

Передвигаясь ползком, я добрался до дальнего конца здания. А там, прямо подо мной, оказалась еще одна свинцовая крыша – всего на шесть футов ниже. Я перевалился через край и пробежал вдоль конька той, нижней крыши не меньше пятидесяти футов. Там нашлось маленькое чердачное окошко, я торопливо ощупал его. Старая деревянная рама давно сгнила, я сумел выдавить ее – и оказался в каком-то пустом помещении, пропитанном затхлым духом давно застоявшегося воздуха. Через второе окно проникал тусклый свет. Я пересек чердак и, открыв дверь, оказался в коридоре.

Если я все еще в пределах Ньюгейта, это, по-видимому, жилые помещения тюремщиков. Но мне казалось почему-то, что это здание – просто соседнее с тюрьмой. Дверь в конце коридора была закрыта и заперта. Я мог бы справиться с ней – если время позволит… Резко развернувшись, я кинулся в другой конец коридора, где было окно. Через мгновение меня снова охватил холодный ночной воздух, снова лицо ощутило морось мелкого как туман дождя, а я снова оказался на свинцовых полосах очередной крыши.

Чуть подальше, уже на следующей крыше, я заметил мансардное окно – и быстро двинулся в ту сторону. Время утекало, а мне надо уйти подальше, добраться до Саутуорка и попасть в дом Брайана Темпани, где меня ожидают лошади.

Я перебрался с одной крыши на другую, продвигаясь к тому окну. Оно было приоткрыто!

Раскрыв его пошире, я влез внутрь.

И тут раздался сдавленный вскрик.

Я закрыл оконную створку и повернулся. Где-то за облаками была луна и в комнату лился неверный свет.

В кровати сидела девушка, прижимая к себе одеяло. Я разобрал, как мне показалось, молодое хорошенькое личико, растрепанные волосы и широко раскрытые глаза.

– Не пугайтесь, пожалуйста. Я просто прохожу через вашу комнату.

– Вы сбежали из Ньюгейта! – пробормотала она.

– Ну, это продлится недолго, – ответил я бодрым тоном, – если я не двинусь немедленно дальше или если вы закричите, чтобы позвать их.

– Я не стану кричать, если вы не причините мне вреда, – отвечала она холодно. – Мой отец умер в Ньюгейте – он туда за долги попал, и я к ним любви не испытываю… Идите вниз по лестнице, – она показала рукой. – Дверь открывается на другую улицу. Перейдите через нее и сверните в боковую улицу. Желаю вам удачи.

– Спасибо, – сказал я – и сделал все, как она велела. Дверь бесшумно закрылась за мной. На улице было темно и тихо. Я побежал – быстро и легким шагом.

Вскоре я пересек площадь, за ней вторую. В небе замаячил купол Сент-Пола. Я перешел на шаг. Еще через одну улицу… Я двигался к мосту, ведущему в Саутуорк.

Дом Темпани стоял темный и молчаливый. На какое-то время я затаился в тени, следя за ним. Как будто вокруг никого нет, но это может быть и ловушка. Вряд ли, конечно, кто-то заподозрит, что я приду сюда, но, с другой стороны, они ведь не слишком уверены в лояльности Темпани – из-за его связи со мной.

Неужели обязательно каждый раз, когда я прихожу в этот дом, должно быть темно и мокро?.. Я вошел на мощеный двор – и внезапно увидел тоненькую ниточку света из окна. Кто-то там есть. Так что, идти прямо в конюшню? Или постучать в дверь? Но кто может быть здесь? Темпани уехал, Абигейл тоже…

Я постоял у двери – и легонько постучал; почти сразу мне ответили изнутри. Дверь открылась, в ней возникла тенью высокая фигура. Это была Лила – домоправительница Темпани и время от времени горничная Абигейл.

– А? Это ты там, что ли? – вопросила она обвинительным тоном. – Если ты явился за лошадьми, так они там, в конюшне.

Лила была девица крупная, сильная как бык и такая же грозная. Но все же она меня ждала. Провела в кухню и жестом пригласила к столу. Там стоял кувшин, и она налила мне в кружку эля. Потом подала пищу, двигаясь быстро и плавно. Я набросился на еду – голодный я был, как сын нищего, а пища была хороша. Да нет, не просто хороша – превосходна!

Она вышла в другую комнату и вернулась, неся с собой черный плащ, просторный и теплый, шляпу и шпагу, а еще пару пистолетов и мешок серебра.

– Это тебе потребуется. Питер Таллис дал мне знать.

Ошеломленный, я сумел только поблагодарить ее.

– Да ну тебя! – резко бросила она. А потом повернулась ко мне: – Как там моя молодая леди? Ты ее вообще хоть видел-то?

– Она в море, направляется в Америку, – сказал я, – куда и я надеюсь последовать за ней.

– Ты возьмешь меня с собой? – спросила она вдруг.

Я чуть не подавился, потом кое-как сглотнул.

– Что?.. Что ты сказала?

– Я говорю, ты должен взять меня в Америку. Не могу я оставаться тут, когда она где-то там, на другом конце света, терпит нужду неизвестно в чем, да еще одна среди всяких тварей мужской породы и рядом ни одной женщины. Она-то мне не дозволила бы ехать, а ты дозволишь. Возьми меня, Барнабас Сэкетт!

– Взять тебя? – я тупо повторил ее слова, в ужасе от мысли ехать в такую даль, через всю страну, с этой здоровенной женщиной – не толстой, не подумайте, но широкой в плечах и, скажем так, по мидель-шпангоуту, – здоровенной и сильной. – А как же дом? Разве капитан Темпани не оставил тебя смотреть за ним?

– Что да, то да, но жизнь это одинокая, так я послала за своим братцем, и он приехал. Вот он тут и останется, пока меня не будет.

– Братец?…

Как-то я не мог принять мысль, что на свете может быть еще кто-то такой. Она одна – еще туда-сюда, но двое?

– Ага… – Вот тут он вошел из коридора: парень раза в два больше меня, руки – что окорока. – Не сомневайся, Сэкетт, я устерегу этот дом не хуже чем если б он мой собственный был, а ты уж забери эту вот девочку. Она будет счастливее там, в Америке, со своей хозяйкой, она ж, как они уехали, ничего не делает, только тревожится да поедом себя ест.

– Вы не понимаете, – терпеливо сказал я. – Мы едем туда, где живут дикари. Это совсем дикая страна. Я сам не знаю, как туда доберусь, не говоря уж о том, чтоб везти с собой женщину.

– Куда мужчина может добраться, туда и я доберусь, – сказала Лила преспокойно. – А уж если там случатся какие трудности, так я с ними управлюсь. Мой род – все рыбаки, и я все на свете знаю про лодки и паруса. И работать смогу не хуже любого мужчины… любых двух мужчин.

– А что до дикарей, – добавил братец, – так если они станут докучать моей сестренке, пусть Бог их пожалеет – потому что она-то ни в жизнь жалеть не станет.

Никакие возражения, высказанные мною, не смогли поколебать ее решимость ни на йоту. Она отправится со мной – да она уже упаковалась и оседлала для нас лошадей.

Все еще пытаясь спорить, я встал, опоясался шпагой и взял то, что она мне сунула в руки. Набросил плащ.

– Не один месяц может пройти, пока я увижу Абигейл. Нам надо будет как-то перебраться через море, – говорил я, – и плыть вдоль опасных, неизвестных берегов. И нам потребуется воистину небывалое везение, чтобы вообще найти ее.

– Найдем, можешь не беспокоиться, – отрезала Лила.

– Нас ждут штормы и опасности. Нас ждут кровавые битвы. И ко всему еще закон идет за мной по следу, Лила.

– Я тебе в тягость не буду, – спокойно отвечала она. – А уж готовка моя будет куда лучше, чем пропитание того сорта, к какому ты привык.

– Тогда поехали, Лила, только учти, если не сможешь скакать верхом всю ночь, так лучше сразу оставайся дома.

– Я буду скакать верхом дни и ночи, – твердо сказала она.

И не соврала.