Текст книги "Том 1. В дебрях Индии (с илл.)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

IV

Пуант-де-Галль. – Вечер у губернатора. – Смелый визит. – Таинственное письмо. – Сэр Уильям Браун. – Труп. – Дуэль без свидетелей. – Смертельно раненый.

СПУСТЯ ЧАС ОН БЫЛ В ПУАНТ-ДЕ-ГАЛЛЕ. В этот вечер было празднество у губернатора. Дворец был освещен, как во время какого-нибудь общественного торжества, и все общество из Канди, Коломбо и разных поселений, обитаемых колонистами, явилось по приглашению сэра Уильяма Брауна, который давал большой обед, а затем бал в честь генерала Хейвлока, собиравшегося принять командование над армией Индии.

Обед уже кончился, и все приглашенные собрались в залах, чтобы присутствовать на приеме в честь туземных вождей и раджей, который назначен был перед началом бала. Площадь перед самым дворцом была заполнена туземцами обоего пола, привлеченными любопытным зрелищем красных шитых золотом мундиров английских офицеров, а также богатыми костюмами навабов и раджей; музыканты губернаторской гвардии играли время от времени «God save the Queen Rule Britannia», [17]17
  «Храни Господь королеву, правительницу Британии» – национальный гимн Англии. – Примеч. перев.


[Закрыть]а также, к великому удовольствию толпы, пьесы на мотивы из сингальских песен.

Со стороны садов, находившихся напротив крепостных укреплений, не было зато никого. Все службы и большая часть великолепного дворца выходившая в сад, были совершенно пусты. В этой части здания находились жилые комнаты, а в нижнем этаже – кабинет самого губернатора. С этой-то стороны Сердар и направился к дворцу. Приехав в Пуант-де-Галль, он слегка привязал Ауджали к одной из кокосовых пальм, которых очень много росло на улицах, с единственной целью приказать ему, чтобы он ни на шаг не уходил оттуда. Затем, увидев кули, который спал, завернувшись в парусину, у дверей своей будки, подошел к нему и разбудил его со словами:

– Хочешь заработать рупию?

Кули мгновенно вскочил на ноги.

– Сколько ты хочешь за парусину, в которой ты спал?

– Две рупии! Я заплатил столько.

– Получай!.. Заверни тело этого человека в парусину, положи на плечи и следуй за мной!

Кули повиновался, дрожа всем телом; у незнакомца был такой властный голос, что он не посмел противиться ему. Оба окольными улицами направились к дому губернатора.

Пройдя садами, Сердар без всякого затруднения прошел ко дворцу и по нескольким ступенькам поднялся на первый этаж; не встретив никого на дороге, он дошел до комнаты, по меблировке которой узнал кабинет сэра Уильяма. Все слуги были заняты приемом посетителей и угощением их разного рода напитками. Он приказал положить труп в угол, заставил его двумя креслами и, вырвав листок из записной книжки, наскоро написал на нем несколько слов:

Сэра Уильяма просят пожаловать в свой кабинет одного по весьма важному и серьезному делу.

Подписи не было.

– Возьми! – сказал он кули. – Взойди на верхний этаж, передай это первому слуге, которого ты встретишь, и скажи, чтобы он немедленно отнес это губернатору. Когда исполнишь свое поручение, вернись получить заработанные рупии, и ты свободен.

Пять минут спустя кули вернулся обратно, получил плату и поспешно скрылся, видимо, испуганный тем, что имел, как ему казалось, дело с каким-то злым духом. Да он и в самом деле был почти убежден в том, что встретил самого проклятого ракшасу, а потому, выйдя на освещенную эспланаду, долго вертел в руках полученные им рупии, сомневаясь в их доброкачественности.

Сердару недолго пришлось ждать сэра Уильяма Брауна. Прием высоких раджей и сингальских вождей был окончен и начинался уже бал, когда один из сиркаров дворца приблизился к своему господину и передал ему маленькую записку, которую он получил от кули. Заинтригованный лаконизмом этого послания и отсутствием подписи, губернатор спросил у слуги, кто передал ему эту записку, но не мог добиться от него объяснения. Предупредив тогда одного из своих адъютантов, что ему необходимо отлучится на несколько минут и чтобы о нем не беспокоились, он поспешно спустился в свой кабинет и очутился там лицом к лицу с Сердаром, который стоял, небрежно опираясь на свой карабин.

Сэр Уильям Браун не присутствовал на заседании военного суда, который накануне приговорил Сердара к смертной казни; он видел последнего только с террасы своего дворца, когда со своими товарищами шел к месту казни. Этого было слишком мало, чтобы он мог запомнить черты авантюриста.

В душе губернатора поднялось глухое раздражение, когда он увидел бесцеремонное отношение этого незнакомца, который не только осмелился вытребовать его в кабинет, но еще явился к нему в таком небрежном и простом костюме.

Сердар был одет в обычный костюм охотника.

– С кем имею честь говорить? – спросил губернатор тоном, ясно указывающим на его неудовольствие. – Что значит эта шутка?

– Я не имею намерения шутить, сэр Уильям Браун, – холодно ответил ему Сердар, – и когда вы узнаете, кто я, вы поймете, что шутки не в моем вкусе.

Сердар держал себя с достоинством; в нем чувствовался аристократ, несмотря на простую одежду. Врожденное достоинство производит всегда большое впечатление на англичан, которые ценят человека, умеющего занять подобающее ему место, даже в том случае, если к поступкам его примешивается значительная доза высокомерия. Решительный тон и манеры Сердара оказали на сэра Уильяма Брауна должное действие, и на этот раз он иначе отвечал ему.

– Прошу извинить, это выражение невольно сорвалось у меня; но здесь я представитель ее величества королевы, нашей милостивой повелительницы, и потому вправе требовать уважения к должности, занимаемой мною. Признайтесь поэтому, что ваш способ добиться аудиенции у губернатора Цейлона и представиться ему не соответствует принятому в этом случае этикету.

– Я нисколько не отрицаю, господин губернатор, странности моих поступков, – отвечал Сердар, который в течение уже нескольких минут с зловещим выражением всматривался в своего собеседника, – и я только по необходимости, поверьте мне, избрал наиболее верный и, как видите, наиболее удачный способ пройти к вам. Не осмелься я нарушить традиционные обычаи, о которых вы говорите, пожалуй, получился бы результат, несколько иной, чем тот, которого я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все другие объяснения: я тот, которого туземцы зовут Срахдана, а англичане, ваши соотечественники…

– Сердар! – воскликнул сэр Уильям вне себя от изумления. – Сердар здесь… у меня!.. А! Вы дорого поплатитесь мне за эту дерзость…

И он подбежал к ручке звонка, висевшей над письменным столом.

– Он перерезан в передней, – холодно заметил Сердар, – я забавлялся этим в ожидании вашего прихода… и к тому же, – продолжал он, направляя на сэра Уильяма дуло своего револьвера, – у меня здесь есть нечто, чем я могу удержать вас на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого вами положения, я со своей стороны злоупотребляю властью, которую мне дает это оружие, а в таком случае наши силы не будут равны.

– Да это засада!..

– Нет, просто объяснение, и в подтверждение этого я разрешаю вам открыть ящик вашего письменного стола, к которому вы, видимо, хотите подойти, и взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором я говорил, будет устранено, и вы, быть может, согласитесь поговорить просто и серьезно, как это подобает двум джентльменам. К тому же, чем больше я всматриваюсь в ваше лицо, тем больше нахожу в вас нечто знакомое, что заставляет меня думать, что мы встречались с вами когда-то… О! Это было, вероятно, давно, очень давно… я отличаюсь замечательной памятью на лица и уверен, что видел вас, хотя не могу припомнить место, где мы с вами встречались.

– Удивительный вы человек! – воскликнул сэр Уильям, отходя от письменного стола, откуда он действительно хотел достать оружие. Видя, что его намерение разгадано, он не захотел показывать, что боится своего странного посетителя.

– Вы имеете в виду, конечно, мои поступки? – спросил Сердар. – По-моему, я такой же человек, как и другие… Мое поведение самое обычное, поверьте мне. Вместо того, чтобы вести со мной открытую, честную борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, которой мне удалось избежать благодаря не зависящим от вас обстоятельствам… Так вот, я пришел к вам с целью открыто предупредить вас, что держу вашу жизнь в своих руках, что мне достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы через двадцать четыре часа вы перестали существовать… И если вы по-прежнему будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня подкупленных убийц, то я, клянусь честью дворянина, сделаю этот знак, произнесу это слово…

– Вы дворянин? – с удивлением воскликнул сэр Уильям.

– Точно так, – отвечал Сердар, – и принадлежу к такому же знатному роду, как и вы, хотя не знаю ваших предков.

– Мы считали до сих пор, – отвечал губернатор, пораженный этими словами и достоинством, с каким они были сказаны, – что имеем дело с самым обыкновенным авантюристом, с которым мы и поступали сообразно этому, но могу вас заверить, что с сегодняшнего же дня будет отменено приказание – по крайней мере, на Цейлоне, ибо власть моя не распространяется на материк, – которое оценивает вашу голову в известную сумму. Что касается Кишнайи, то ему будет дано знать, что все сказанное между нами не имеет больше значения.

Поступая таким образом, губернатор находился, вероятно, под влиянием приятного впечатления, какое Сердар обычно производил на всех, кто видел его близко и говорил с ним: быть может, он вспомнил приговор, произнесенный над ним членами общества Духов Вод и думал, что его великодушное поведение заставит изменить исполнение приговора, произнесенного над ним.

– Человек, о котором вы говорите, не в состоянии больше получить уведомление о перемене ваших намерений.

– Я имею возможность связаться с ним, когда пожелаю, и сегодня же вечером…

Он не успел закончить, так как Сердар отставил кресла, скрывавшие труп того, кого он все время принимал за предводителя тхугов, и, указав на него, сказал:

– Можете сейчас передать ему свое поручение. Вот он!

Сэр Уильям вскрикнул от ужаса при виде трупа туземца.

– Вот, – продолжал авантюрист, – что делает Сердар с изменниками и негодяями, которых посылают против него.

– Как! Вы осмелились принести сюда тело вашей жертвы, сюда, в мой дворец? Нет, это уж слишком!

– Вашего сообщника, хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашего друга, – сказал Сердар, который начинал выходить из себя при воспоминании о пытках, перенесенных в яме.

– Это поступок, не достойный джентльмена, а вы так хвастались этим званием, – отвечал губернатор, бледнея от злобы и забывая всякую осторожность. – Выйдите вон и благодарите небо за чувство деликатности, побуждающее меня поступить таким образом, ибо из уважения к своим гостям, к дворцу губернатора я не желаю устраивать здесь никакого скандала. Еще раз повторяю: уходите вон отсюда… Уходите поскорее и избавьте меня от этого гнусного зрелища, иначе я не отвечаю за себя.

– Полноте, не разыгрывайте комедию негодования, – продолжал Сердар полным презрения тоном. – Неужели вы думаете, что мне неизвестны условия постыдного договора, заключенного вами. Я только потому принес вам труп вашего сообщника, что вы требовали от него представить вам через неделю мой труп.

– Эй! Кто-нибудь! – крикнул сэр Уильям сдавленным от бешенства голосом.

– Ни слова больше, – сказал авантюрист, делая шаг вперед, – или даю честное слово, что я прострелю вам голову.

Приблизившись к губернатору, Сердар вместе с тем придвинулся к камину, на котором стоял портрет молодого офицера во весь рост, в мундире конной гвардии. Увидев его, он сразу остановился, и глаза, перебегавшие с портрета на губернатора и наоборот, приняли ужасный вид; лицо его покрылось смертельной бледностью; рука судорожно сжимала дуло карабина, а вся фигура выражала признаки такого волнения, что сэр Уильям, пораженный этим, сразу успокоился, несмотря на свое раздражение, достигшее самой высокой степени.

Сердар был, по-видимому, близок к обмороку; крупные капли пота покрыли его лоб, и голосом, сдавленным от волнения, в котором нельзя было бы ясно различить ни гнева, ни бешенства, ни нежности, спросил своего собеседника:

– Не портрет ли это вашего родственника? Вы удивительно походите друг на друга, если не считать разницу лет.

– Нет, это мой портрет… Да какое вам дело до этого?

– Ваш? Ваш!!

– Да, сделанный лет двадцать тому назад, когда я был капитаном конной гвардии… Я слишком добр, однако, что отвечаю на эти вопросы… Я не желаю больше повторения предыдущей смешной сцены, а потому в последний раз прошу вас не выводить меня из терпения и не напоминать мне, что я должен был бы приказом арестовать вас как приговоренного к смертной казни военным судом… Потрудитесь уйти!

– Он! Это он! – бормотал Сердар про себя. – Я нахожу его вдруг здесь!

Затем он крикнул с неожиданным и таким ужасным взрывом гнева, что губернатор с испугом отскочил от него:

– Чарльз Уильям Тревельян, узнаешь ли ты меня?

Губернатор вздрогнул под влиянием неожиданно мелькнувшей у него догадки.

– Откуда вам известно имя, которое у меня было, когда я был младшим в семье? – спросил он.

– Откуда? – ответил Сердар сквозь зубы и с налитыми кровью глазами, как у тигра, готового броситься на свою жертву. – Откуда? Чарльз Уильям Тревельян, неужели ты забыл Фредерика де Монмор-Монморена?

– Фредерик де Монморен! – взревел сэр Уильям и, не прибавив больше ни слова, бросился к письменному столу, открыл один из ящиков, вынул револьвер и, повернувшись к своему противнику, сказал ему просто и с хладнокровием, в котором слышалось нечто ужасное:

– Вот уже двадцать лет, как я жду ваших приказаний, господин де Монморен!

– Наконец! – воскликнул Сердар. – Наконец!

И спокойно, не тратя времени на разговоры, они стали лицом друг к другу в двух противоположных концах длинного и громадного кабинета.

– Двадцать шагов! – сказал губернатор.

– Очень хорошо! – отвечал Сердар. – Начинает, кто хочет.

– Принимаю! И стреляет, как хочет.

– Согласен! Обмен в двенадцать пуль.

– Можно еще лучше… Пока не кончится смертью.

– Верю, что лучше… А сигнал?

– Сосчитаем оба до трех и начнем.

И оба начали считать:

– Один! Два! Три!

Едва было произнесено последнее слово, как раздался выстрел. Это выстрелил сэр Уильям, и его пуля пробила каску Сердара, проскользнув над его черепом; полдюйма ниже – и голова его была бы прострелена. Сердар, который стоял неподвижно, держа наготове карабин и не спуская упорного взгляда с противника, ограничился тем, что прицелился в него.

Сэр Уильям выстрелил во второй раз, и пуля, пролетев мимо, задела прядь волос на виске его противника.

Сердар не моргнул даже глазом.

Сэр Уильям замечательно ловко владел боевым пистолетом и попадал в цель восемь раз из десяти; но владение револьвером – вещь более тонкая.

Сердар нашел, что он довольно великодушничал.

– Это суд божий, сэр Уильям! – сказал он своему противнику. – Я уступил вам две пули, чтобы уравнять наши шансы… Теперь моя очередь!

И в ту же минуту он спустил курок… Раздался выстрел, и губернатор грохнулся на пол, не испустив даже крика. Сердар подбежал к нему… Пуля попала в левую сторону груди, и кровь текла ручьем из раны; он взял его за руку, которая безжизненно упала на пол.

– Умер! – сказал он грустным голосом, в котором не было больше ни капли гнева. – Правосудие свершилось! Я прощаю ему все зло, какое он мне причинил: загубленную молодость, погибшую честь, все! Я все прощаю ему!

В то время, как эта необычная сцена происходила на нижнем этаже, совершенно пустом, на втором музыканты продолжали играть самые веселые танцы, и жена и дочери губернатора веселились и танцевали…

Сердар вспомнил, что пора подумать о безопасности; он взял карабин, поставленный им в угол, вышел поспешно в сад и скоро добрался до Ауджали, который не тронулся с того места, где он его оставил. Два часа спустя, проехав через проход беспрепятственно, так как приказание задерживать касалось только выезжавших из долины, а не въезжавших туда, он в одиннадцать часов вечера прибыл к гроту носорога, где товарищи встретили его с такой радостью, какую трудно себе представить. Никто больше не надеялся его увидеть после такого долгого и необъяснимого отсутствия; один Сами торжествовал и, танцуя от восторга, повторял свою любимую фразу:

– Срахдану-Сахиба не так просто убить!

V

Возвращение Сердара. – Исчезновение Барнета. – Поиски генерала. – Болота Каллоо. – Лес, залитый водой. – Крокодилы. – Преследование. – Прошлое Барнета. – Странное убежище. – Ночь на верхушке кокосовой пальмы. – Опять Кишнайя. – «Диана».

СЕРДАР БЫЛ ОЧЕНЬ ОГОРЧЕН, КОГДА ПО приезде узнал, что Боба Барнета не нашли в гроте. Но Нариндра и товарищи не были сначала так встревожены; не найдя в то же время и Ауджали, они решили, что храбрый генерал отправился вместе со слоном на свои обычные поиски приключений. Когда же они увидели, что Сердар приехал на Ауджали, то после радостных излияний они начали с тревогой спрашивать:

– А Боб Барнет? А генерал? – потому что все любили этого странного чудака, доброго, как ребенок.

Несмотря на усталость и волнения, которые он испытал в течение этого дня, Сердар объявил, что не будет отдыхать ни минуты, пока не найдет своего старого друга. Невозможно предположить, чтобы он ушел из джунглей, а в этой долине, полной неожиданных сюрпризов, он мог быть захвачен ночью, когда охотился в болотах или в лесу, и не решился вернуться, опасаясь заблудиться в чаще и завязнуть в какой-нибудь торфяной топи. Всем же четырем, да еще вместе с Ауджали, нечего бояться опасности, да к тому же скоро взойдет луна, и при ее свете будет так же легко ориентироваться, как днем.

Закусив хорошенько, так как Сердар, который ничего не ел с самого утра, чувствовал в этом непреодолимую потребность, маленький отряд двинулся по направлению к болотам Каллоо.

– Лишь там мы его и найдем, если только он еще в этом мире, – сказал Рама, – еще перед нашим уходом он спрашивал меня, как пройти к большим болотам, где он мог найти большое количество водяной дичи. Там особенно много брахманских уток, с которыми он не имел еще случая познакомиться так близко, как бы ему этого хотелось.

Пока друзья спешат к нему на помощь, мы опередим их и посмотрим, какие обстоятельства способствовали тому, что Барнет, который, правда, не был олицетворением точности, не вернулся еще до часу ночи, хотя он отправился в два часа пополудни, чтобы сделать небольшую прогулку вокруг болота.

Когда Ауджали покинул его и бросился на помощь к своему хозяину, Боб, которому вода доходила уже до плеч, нашел это положение малоудобным и решил не предпринимать больше попыток перебраться на другой берег. То, что было возможно при содействии Ауджали, казалось ему безрассудным, когда он оказался предоставлен собственным силам, и он повернул назад; но вода не оставляет следов, а болото не было похоже на обычное болото: это был скорее лес, подвергшийся наводнению, где, по-видимому, собрались все тропические деревья, которые любят воду. Место, где он находился, было заполнено кокосовыми пальмами с высокими и стройными стволами, верхушки которых, находившиеся на расстоянии двадцати-тридцати метров от земли были украшены огромным султаном из листьев и пучков плодов.

Но если эта растительность, которой нравится принимать ножную ванну в один-два метра глубины, придает живописный вид всему ландшафту, вместе с тем она ограничивает кругозор, не давая зрению точки опоры для распознавания отдаленных предметов. А поскольку ничто так не походит друг на друга, как одна кокосовая пальма на другую, несчастный кончил тем, что вертелся на одном месте, не смея ни двинуться вперед, ни вернуться назад из боязни встретить глубокое место, где он мог с головой провалиться в воду. Несмотря на все старания, он никак не мог признать берега, с которого пришел сюда.

Здесь было, кроме того, нечто, еще более затрудняющее его положение; он пока не догадывался об этом, но скоро должен был заметить. Вы помните, вероятно, что в тот момент, когда уходил Ауджали, два или три крокодила плавали вдали, отыскивая себе пищу. Они не успели до сих пор заметить добычу, которая так легко могла достаться им, иначе бедному генералу пришлось бы проститься со всеми мечтами о реставрации. Но если крокодил не отличается особенно острым зрением, то обоняние у него до того тонкое, что дает ему возможность на расстоянии нескольких километров узнать о присутствии добычи. Вот почему в то время, как Барнет отыскивал наиболее удобное место, чтобы добраться до твердой земли, три крокодила с длинными мордами старались изо всех сил помешать этому. Крокодилам это стоило также немалых затруднений, потому что ветер, доносивший к ним весьма аппетитные испарения, дул не постоянно, а с промежутками, во время которых они двигались наудачу, что очень благоприятствовало Барнету, ничего не подозревавшему.

Скоро, однако, проклятый ветер задул в одну сторону, так что крокодилы могли теперь идти прямо к своей жертве. К счастью, Боб вовремя заметил их приближение и таким образом имел достаточно времени поразмыслить об угрожавшей ему опасности. Нечего было медлить! Только деревья могли предоставить ему надежное убежище, где он мог укрыться от ужасных преследователей, заранее уже предвкушавших наслаждение полакомиться им. Только теперь генерал понял, какую пользу сослужили ему бесчисленные профессии, которыми он владел до своего поступления на военную службу.

Еще до того, как он стал заниматься благородной профессией адвоката, он увлекался ремеслом паяца, которое также нередко служит началом самой блестящей карьеры. Не выходя за пределы нашего повествования, мы можем привести один факт, который относится к нашему герою и дает еще более полное представление о его жизни, полной треволнений; дело в том, что старинная профессия паяца и была главной причиной всех успехов Барнета при дворе аудского раджи.

Когда он явился туда, гордый своим чином американского полковника, но без пенсии и работы, ибо этот почетный титул дается министром той страны так же легко, как если бы он дарил пару сапог, старый раджа, с утра зевавший от скуки, спросил его:

– Что ты умеешь делать?

– Ваше величество, я командовал артиллерийским полком во время войны с Мексикой.

– И вы били англичан?

– Ваше величество, Мексика не в Англии, и я…

– Если ты не умеешь бить англичан, зачем ты явился сюда?

Несчастный раджа никого не видел в мире, кроме англичан. Дело в том, что его добрые друзья в Калькутте заставили его распустить армию, набранную французскими генералами Алляром, Лафоном, Вентюра и Мартеном, разрешив ему иметь при себе только пятьсот человек гвардии, и посадили ему на шею резидента, который кричал на несчастного раджу всякий раз, когда тот приказывал своим солдатам чистить ружья или менять пуговицы на гетрах.

– Ваше величество, – отвечал Боб с важным видом, – если желаете, то и англичан можно бить точно так же, как и других; назначьте меня генералиссимусом ваших войск, разрешите мне набрать две тысячи человек в вашем государстве и откройте мне неограниченный кредит, чтобы купить обмундирование, пушки…

– Молчи! Если резидент услышит твои слова, он арестует меня на две недели, и мне придется истратить целый миллион рупий, чтобы умилостивить его. Не знаешь ли ты чего-нибудь более забавного? Видишь, мне скучно, мой великий визирь высох от тоски, все время играя со мной в шахматы; впрочем, этим только и ограничиваются его обязанности первого министра. Мой великий черный евнух также скучает; профессия его приходит в упадок… Весь двор мой скучает, наконец… Развесели нас – и ты будешь желанным гостем.

Это было лучом света для Барнета, который вспомнил свою старинную профессию и пробормотал сквозь зубы:

– Погоди ты, обезьяна, я тебя развеселю, тебя и твоих… Эй! Внимание!

Он попросил одного из присутствующих дать ему на время старый тюрбан, разложил его в виде ковра и, слегка поклонившись радже, галантно положил руку на сердце и сказал:

– Милостивые государыни и милостивые государи, честь имею…

И он завершил свое приветствие тремя ужаснейшими прыжками, которые заслужили ему всеобщее одобрение, а затем развернул перед ними весь свой репертуар.

Откинув голову назад и вытянув шею, он стал подражать разным звукам: крикам животных и звукам кларнета, пению бенгальского зяблика и гармоничным звукам охотничьего рога, пению петуха и хрюканью домашнего вепря, закончив эту первую часть соло на тромбоне. Когда же Барнет бросился на пол и, скрестив руки и втянув голову в плечи, чтобы придать себе вид лягушки, принялся небольшими скачками прыгать по полу, приговаривая: ква! ква! ква! – никто больше не мог удержаться, и раджа первый подал пример, катаясь по полу и задыхаясь от приступа безумного смеха.

Свое представление Боб закончил эквилибристикой и фиглярством, которые завершали его успехи и увеличили его состояние: заняв у присутствующих несколько перстней, украшенных бриллиантами, он показал несколько фокусов и забыл потом отдать их, а так как раджа не потребовал обратно своего бриллианта в двадцать тысяч экю, то никто не осмелился требовать своих. Боб в этот день заработал около полумиллиона… После этого никто больше не надевал перстней во время его представлений.

В тот же вечер он был назначен генералом, командиром артиллерии и т. д. Остальное известно… Но неизвестно только то – я хочу сохранить это для истории, – что Барнет был главной причиной падения раджи, своего благодетеля… Приняв всерьез свое назначение, он каждый день осматривал полдюжины старых пушек, которые уже спали на укреплениях и были опасны только для тех несчастных, которые вздумали бы стрелять из них. Несмотря на это, резидент дал знать лорду Гэлузи в Калькутту, что раджа готовит заговор, приводит в порядок укрепления, усиливает артиллерию и пригласил на службу американского генерала. Предлог был прекрасный, и государство раджи было немедленно конфисковано. Бедный Боб никогда не подозревал, что он был невольной причиной события, разрушившего и его собственные надежды.

Вы понимаете теперь, что для Барнета, имевшего такое прошлое, было пустой забавой взобраться на первую кокосовую пальму, находившуюся возле него. В ту минуту, когда три крокодила, уверенных в своей добыче, уже посматривали исподлобья друг на друга, мысленно измеряя, конечно, ту часть добычи, которая придется на долю каждого из них, Барнет помирил их, грациозно поднявшись по стволу с помощью рук и колен и унося в воздух ужин трех компаньонов; разочарованные неудачей, последние затеяли между собой самую ожесточенную драку, а Барнет тем временем благополучно добрался до безопасного места на верхушке кокосовой пальмы.

Поместившись поудобнее среди листьев и плодов, где у него были готовы и прибор, и съестные припасы, он мог ждать с философским спокойствием, пока товарищи придут к нему на помощь. Ночь застала его в таком положении; но так как он крепко привязал себя к дереву охотничьим поясом, то ему нечего было опасаться, что во время сна он может упасть со своего ложа. Напротив, ему ничто не мешало устроиться поудобнее и спать; мысли его, перенесшиеся с высот на грешную землю, блуждали по ней некоторое время, пока он по своему обыкновению не переселился в страну мечтаний и самых невероятных приключений. Отправившись к туркам для защиты Босфора от нападения китайцев, наводнивших всю Европу, он достиг высоких почестей, что вполне соответствовало его положению на верхушке кокосовой пальмы, когда зависть врагов, как всегда, подорвала его благополучие. Далее ему приснилось, что его приговорили к посажению на кол – тоже действие кокосовой пальмы, – когда вдруг он внезапно проснулся и, не будь прикреплен поясом, на этот раз уже точно слетел бы с высоты тридцати метров.

Внезапно вокруг него раздались выстрелы из карабинов, а за ними крики, о происхождении которых он сразу догадался: «Боб!.. Барнет! Генерал! Где вы?»

– Здесь, друзья мои, здесь! – поспешил ответить добродушный Боб.

– Где это? – спросил голос Сердара.

Было полнолуние, и свет луны ясно освещал весь ландшафт.

– Здесь, наверху! – крикнул Барнет. – Третья кокосовая пальма, вправо от Ауджали.

Громкий хохот приветствовал этот оригинальный способ указывать свое местоположение; друзья соединились вместе, и радость снова наполнила их сердца.

Барнет спустился с кокосовой пальмы скорее, чем взобрался на нее, и был принят на спину Ауджали, где его товарищи расположились с того момента, как вошли в болото. Как только слон понял, что все отправляются на поиски Барнета, он сам повел Сердара и его трех товарищей к тому месту, где покинул его, чтобы идти на помощь к своему хозяину.

Теперь друзья вместе возвращались к гроту, рассказывая друг другу все, что случилось в течение дня. Один только Сердар молчал; он дал лишь несколько необходимых объяснений по поводу своего посещения сингальского города. Он не хотел рассказывать о своем приключении и дуэли с губернатором без свидетелей, ибо в таком случае он вынужден был бы посвятить своих товарищей в главные эпизоды своей молодости… А в его жизни была тайна, которую он хотел бы унести с собой в могилу; никто не должен был знать, каким образом Фредерик де Монмор-Монморен, который был родом из знатнейшей бургундской семьи, сделался авантюристом Сердаром. Единственного человека в Индии, которому была известна эта тайна, он убил сегодня вечером… или по крайней мере думал, что убил. От пули в сердце не воскресают, а он метил туда.

Авантюрист спокойно провел ночь в гроте, не беспокоясь и не заботясь ни о чем: Ауджали охранял их, и его присутствия достаточно было, чтобы не подпустить к ним ни одного врага, будь то животное или человек.

На рассвете Сердар разбудил своих спутников и дал знак к немедленному отъезду. Ему не терпелось видеть поскорее проход, открытый Сами: это давало им возможность покинуть долину Трупов, не вступая ни в какую борьбу; там было спасение и возможность в назначенное время быть в Пондишери, где Сердара ждали новые обязанности; оттуда легче было идти скорее на помощь майору Кемпбеллу, который держался еще в крепости Хардвар-Сикри, вряд ли способной выдержать осаду более двух недель. Необходимо было, чтобы Сердар прибыл в лагерь индусов раньше сдачи города, ибо в противном случае никакая сила не могла бы спасти от руки фанатиков ни одного из осажденных. Ни популярность Сердара, ни престиж Нана-Сахиба не могли бы вырвать из рук солдат и особенно жителей этих людей, запятнавших себя убийством старцев, женщин и детей. Гнусное избиение в Хардваре до того возбудило индусов, что они признали бы изменником любого своего предводителя, который вздумал бы избавить негодяев от справедливой мести.