Текст книги "Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

X

По дороге в замок. – Два соглядатая. – Трумп и Торнвальд. – На берегу фиорда.

ТРИ ВСАДНИКА СТРЕЛОЙ ПОЛЕТЕЛИ В ЗАМОК Розольфсе.

Дорогой они почти не разговаривали между собой, но, приближаясь к замку, старый герцог все-таки не утерпел и, наклоняясь к скакавшему рядом с ним Анкарстрему, прошептал тихим голосом:

– Я опять принялся за свое старинное занятие, и недавно мне удалось открыть то, чего в шутку просил у меня мой зять граф Горн.

– А чего он у вас просил?.. Беззвучного пороха и безударного пистолета?.. Да?..

– Вот именно.

– И вы изобрели такой порох и такой пистолет?

– Да.

– Ну, теперь, Немец, берегись!

– Я думал, что заговорщики удовольствуются его отречением.

– Нет. Слишком уж много крови им пролито.

– Послушай, неужели ты?..

– Да, мне достался жребий!

Положив руку на круп лошади Харальда, гигант Анкарстрем наклонился к самому уху Черного герцога и шепотом продолжал:

– Дни Немца сочтены. В насмешку над дворянством он через две недели дает костюмированный бал-маскарад, на который приказано явиться всем дворянам. Лишь графу Горну будет известен тот костюм, в который нарядится король. Граф укажет мне на него тем, что подойдет к королю и скажет: «Здравствуй, прекрасная маска!» После этих слов Немец падет мертвый.

– Убийство! – с отвращением прошептал Харальд и вздрогнул.

– А вашего отца разве не убили, не заманили в гнусную западню? Разве кровь нашего лучшего дворянства не вопиет к небу о мщении?

Точно сговорившись, герцог и Анкарстрем задержали своих коней и ехали тише.

– Я сомневаюсь, чтобы мои сыновья согласились принять участие в заговоре, имеющем целью…

– Тише, ради Бога! – вскричал Грундвиг, все время бывший настороже.

Словно в подтверждение его опасений где-то в темноте, шагах в двадцати от всадников, снова раздался крик белой совы.

Черный герцог невольно вздрогнул. Теперь и ему самому показался странным этот крик зловещей птицы полярных ночей.

– О, чтоб тебе черт шею свернул, проклятая птица! – выругался Анкарстрем.

– Это не птица, – пробурчал Грундвиг, которого невозможно было разубедить в том, что он однажды вбил себе в голову.

И, не дожидаясь приказа, старый слуга громко затрубил в рог, давая знать в замок о прибытии своего господина.

До замка было уже недалеко. Всадники отдали поводья своим коням, и кони, подстрекаемые утренним холодком, живо примчались в Розольфсе.

Едва успел снова подняться, пропустив приезжих, подъемный мост, как из кустов, группами разбросанных по долине, выскочили какие-то два человека и со всех ног побежали к берегу моря.

– Какая неосторожность, – сказал один из них. – А Сборг еще особенно наказывал нам не делать ничего такого, что могло бы возбудить подозрение в жителях замка.

– Ну вот! Мне только хотелось побеспокоить немножко этого старого плута Грундвига, – отвечал другой. – И это мне, ты сам видел, удалось.

– Да, удалось… навести его на наш след. И добро бы ты не знал, что это за человек! С ним шутить опасно… Впрочем, что ж? Я тут ни при чем и умываю руки, но предупреждаю тебя, что если дело примет дурной оборот, то уж выкручивайся перед разгневанным Сборгом сам, как знаешь.

– Честное слово, дружище Трумп, слишком уж ты все преувеличиваешь. Поверь, ничего из этой шутки не выйдет… К тому же мы несем Сборгу такие интересные вести, что он не прогневается на нас за небольшое отступление от его приказа. Да, наконец, все отлично умеют подражать крику белой совы, перья которой очень ценятся, так как идут для офицерских плюмажей. Поэтому Грундвиг – самое большее может заподозрить, что какие-нибудь неизвестные люди охотились в скоге на белых сов и, чтобы приманить их, подражали их крику. Видно, что ты не здешний житель, иначе ты знал бы это.

– Ну да ладно уж, ладно… У тебя на все найдется ответец, Торнвальд.

– Да, наконец, – кто знает! – быть может, твой Сборг утонул нынче ночью вместе с проклятым капитаном Вельзевулом.

– Ты все балагуришь, Торнвальд. Смотри, не накличь беды на себя!

– Это только значит, что у меня веселый характер. Поживи ты с мое – и сам убедишься, что в жизни ни к чему не стоит относиться серьезно. Это и почтенный Пеггам говорит… Шестьдесят уж лет подряд он ворует, грабит, режет, душит – и все с улыбочкой да со смешком… Ты у нас еще новобранец, Трумп, потому тебя и прикомандировали ко мне, травленому волку, учиться уму-разуму. Чтобы начать работать как следует, тебе придется расстаться со многими иллюзиями. Знай, во-первых, вот что: всякий, вступающий в общество «Грабителей морей», должен каждую минуту быть готовым к любым мукам и к любому роду смерти. Всеми этими «любезностями» грозят тебе люди, не разделяющие образ мыслей нашего уважаемого товарищества и не одобряющие его поступки. Быть ко всему готовым – самое лучшее средство беспечально пройти долину слез, как называет земную жизнь все тот же почтенный Пеггам… Все это, Трумп, я говорю тебе в назидание. Знай также, что я вовсе не шутил, когда сказал, что Сборга, нашего знаменитого начальника, мы, быть может, уже не увидим. Ты не моряк и не понимаешь всей силы того урагана, который бушевал нынешней ночью, да и теперь еще не совсем утих. Если буря подхватила «Ральфа» и унесла в мальстрем, что весьма вероятно, то никакая сила не могла спасти тех, кто был в это время на бриге.

– Ты меня пугаешь.

– Нечего пугаться, – продолжал старый бандит. – Вся жизнь состоит из счастливых и несчастливых случайностей. Впрочем, если произойдет то, о чем я говорил, то я приду к окончательному убеждению, что замок Розольфсе охраняют какие-то странные чары. Ведь это будет уже третья неудавшаяся экспедиция в погоне за миллионами, спрятанными в замковых погребах. Почтенный Пеггам способен будет, пожалуй, умереть от огорчения: он до такой степени был уверен в успехе, что даже посадил на «Ральфа» своего доверенного человека, желая оградить собственную долю добычи от захвата со стороны прочих товарищей.

– Как! Этот старый болван Олдхэм, воображающий, что его везут в Океанию!.. Неужели ты про него говоришь?

– Про него самого.

– А я думал, что капитан Ингольф случайно похитил его, чтобы привести в порядок ведение счетов на бриге.

– Капитан и сам так думает, но эту мысль ему внушил Красноглазый по уговору с Пеггамом, и почтенный Олдхэм, нарочно посланный своим хозяином, очутился как раз на том берегу, где его подстерегал Ингольф. У старого нотариуса были, кроме того, еще и другие причины сплавить этого дурака, который, разумеется, никогда не увидит больше ни родины, ни семьи. Пеггам подозревает, что его клерк был свидетелем одного совершенного им несколько лет назад отчаянного преступления. Хотя Олдхэм до сих пор ничем не обнаруживал, что он что-нибудь знает, однако нотариус из предосторожности решил на всякий случай упрятать его подальше.

– Из-за чего так хлопочет старый злодей? Ведь у него и без этого преступления много других черных дел на душе… Не все ли равно – одним больше, одним меньше?

– Это верно, но ведь Пеггам, собственно говоря, не замешан прямо ни в одном из дел товарищества «Грабителей». Он всегда действовал так ловко, что под него нельзя было подбить клинья. Разве только Красноглазый, наш Сборг, мог бы, пожалуй, вывести его на чистую воду, да и то вряд ли… В Англии он пользуется репутацией безукоризненного человека.

– Все это очень странно.

– Подожди, увидишь и не такие странности… Но сегодня я ничего тебе не могу больше сказать. Впоследствии я расскажу тебе о таких делах, что у самого храброго волосы на голове станут дыбом… Для меня это вопрос жизни и смерти. Мы находимся в руках общества, девиз которого – повинуйся и молчи. Если узнают, что я тебе рассказал даже это немногое, – я пропал. Помни это… Итак, заданное нам дело исполнено. Все наши молодцы расставлены на назначенных местах и снабжены провиантом на три дня, а в замке никто ничего не заметил. Если и теперь Красноглазый не будет доволен, то чем же ему после этого угодить?.. Не говоря уже о том, что мы подглядели, как в Розольфсе приехал незнакомый посетитель.

Разговаривая так, Трумп и Торнвальд дошли до берега фиорда, предполагая следовать им до того места, где бандитам назначил свидание их главарь Надод, высадивший их пять дней тому назад вместе с десятком других таких же негодяев близ Нордкапа и поручивший им одно секретное дело, результаты которого мы не замедлим сообщить читателям.

День давно уже настал, а бандиты продолжали быстро идти, то и дело огибая встречавшиеся на пути утесы. Вот уже вдали показалась голубая полоса моря. Вдруг на одном из изгибов берега они очутились прямо на виду у красивой яхты, быстро шедшей вверх по каналу под попутным ветром. За ней следом шел большой корабль с высокими мачтами, в котором бандиты сейчас же узнали «Ральфа»… Разбойничий бриг вступил в Розольфский фиорд, ведомый «Сусанной».

– Спрячься скорее! – сказал Торнвальд своему товарищу, ложась ничком на землю за утесом. – Нехорошо, если с яхты нас увидят.

Трумп сделал так, как велел ему товарищ, а Торнвальд радостно продолжал:

– Ну, теперь розольфские миллионы, много веков хранившиеся в погребах, от нас не уйдут. Однако я не могу понять, каким чертом удалось этому Сборгу попасть на буксир яхты, принадлежащей замку?..

XI

Красноглазый и Вельзевул. – Стокгольмский острог. – Ложный пастор. – Переодевание. – Двадцать второй побег.

В ТО ВРЕМЯ ПОКА ОБА КОРАБЛЯ СПОКОЙНО шли по Розольфскому фиорду, Ингольф, как помнит читатель, велел позвать к себе Надода, имея надобность поговорить с ним несколько минут. Не зная, что предпринятая сообща экспедиция близится к цели, он намеревался предупредить Надода о неожиданной задержке, вызванной приглашением, полученным от Эдмунда и Олафа. Зная вспыльчивый характер своего сообщника, Ингольф предполагал привести ему все доводы в оправдание своего поступка.

Со своей стороны Надод, еще не опомнившийся от сюрприза, преподнесенного ему открытием того обстоятельства, что спасители «Ральфа» – сыновья ненавистного врага, которому он всю жизнь собирался мстить, с тревогой спрашивал себя, согласится ли теперь Ингольф, при своих рыцарских свойствах, помогать ему в его мщении. Это было сомнительно, а между тем без помощи Ингольфа Надод ровно ничего не мог сделать. Ни один матрос на «Ральфе» не пойдет против своего капитана. Если бы у Надода было время, то он мог бы рассчитывать, что постепенно ему удастся соблазнить экипаж брига надеждой на несметную добычу, но в том-то и беда, что времени не было. Надо было действовать быстро, иначе все пропадало. Но попробуй только Надод начать происки против Ингольфа, тот при малейшем подозрении застрелит его, как собаку…

Когда пришел посланный от Ингольфа, Красноглазый и без того уже находился в самом тревожном состоянии духа, а тут его тревога еще возросла. Нужно было сразу решиться на что-нибудь, а между тем на случай неуспеха у Надода еще ничего не было придумано. Чтобы выиграть время и на чем-нибудь остановиться, Надод через того же посланного попросил Ингольфа отложить разговор до вечера, сказав при этом, что и сам он, Надод, со своей стороны тоже очень желает поговорить с Ингольфом, имея сообщить ему много важных вещей.

Сам не подозревая всей важности предстоящего разговора, Ингольф отвечал, что ему все равно, когда ни поговорить, и успокоенный Надод улегся в свой гамак, получив возможность на свободе обдумать и обсудить дело со всех сторон.

Во всяком случае, он решил идти на любую крайность, лишь бы не выпускать из рук представившуюся возможность отомстить. Одну минуту он даже думал взять всю экспедицию в свои руки, устранив Ингольфа, но потом сообразил, что Ингольф ни за что не отдаст ему под командование сколько-нибудь значительную часть экипажа, без чего дело не могло выгореть… В конце концов Надод решил сказать Ингольфу все прямо, рассчитывая, что капитан пиратов не устоит против заманчивого соблазна – одним ударом достичь главной своей цели.

Пора, однако, объяснить, каким образом Надод и Ингольф сошлись так близко, какие обстоятельства их свели.

Читатель, конечно, уже понял, что Надод Красноглазый – не кто иной, как бывший розольфский крепостной, убежавший из замка после перенесенного ужасного наказания. Со времени бегства он повел такую жизнь, которая очень скоро довела его до тюрьмы, где он довершил свое воровское образование и после отбытия наказания сделался ужасом всего Стокгольма. По выходе из Эльсинорского острога он навербовал целую шайку мошенников и ловко распоряжался действиями ее, но по доносу одного из своих подручных, подкупленного полицией, был пойман и приговорен к каторжным работам. Когда его привели на эшафот и палач обнажил его могучие плечи, чтобы наложить позорное клеймо, Надод вдруг встряхнулся и сбежал с помоста, так что его потом лишь с большим трудом укротили при помощи целого взвода солдат.

С этого дня безобразный урод поклялся в непримиримой ненависти к обществу и скоро прославился столь дерзкими разбойничьими подвигами, что в их совершение можно бы, пожалуй, и не поверить, если бы о них не свидетельствовали официальные судебные документы.

Двадцать два побега из острогов и тюрем Швеции совершил Надод, обращая в ничто все чрезвычайные предосторожности, принимаемые для того, чтобы помешать ему. Всякий раз его ловили, потому что исключительная наружность мешала ему скрыться, и снова он совершал более или менее ловкий побег.

Сначала он только крал и грабил, но в конце концов озлобился настолько, что поклялся отомстить судьям, беспрестанно приговаривавшим его к наказанию. И вот в одно прекрасное утро Стокгольм был потрясен ужасной вестью: Надод опять убежал из острога, а пятеро судей, заседавших в то время, когда разбиралось его последнее дело, были найдены зарезанными в своих постелях.

С этого дня его никто больше не видел, но страшная рука урода чувствовалась во всех дерзких кражах, грабежах и убийствах. Полиция всех государств Европы безуспешно старалась отыскать его.

Затеяв свой последний побег, Надод притворился, что у него паралич всей левой половины тела, и пролежал целый месяц, не шевеля ни левой рукой, ни ногой и ужасным образом скривив левую сторону лица. Роль свою он сыграл с таким совершенством, что тюремный врач поддался обману и объявил, что второй такой удар навсегда избавит общество от опасного врага. Накануне побега Надоду было, по-видимому, особенно плохо, так что для него призвали пастора. Тут произошла интересная сцена между пастором и притворно умирающим.

– Зачем вы пришли смущать меня в последние минуты моей жизни? – едва внятно пролепетал Надод.

– Раскайся, сын мой, – ласково отвечал пастор, – искреннее раскаяние искупает всякий грех.

– Говорят вам, убирайтесь вон! – с гневом прошептал больной. – Я вас не звал. Зачем вы пришли?

Тогда пастор попросил позволения остаться с «умирающим» с глаза на глаз. Начальству было доложено, и оно разрешило сторожам, не уходившим из камеры Надода ни днем, ни ночью, выйти на некоторое время.

– Сын мой, отчего ты не хочешь раскаяться? – спросил пастор, когда остался с Надодом наедине.

– Послушай, говорят тебе, убирайся! – начал выходить из себя закоренелый злодей.

– Потише, Над, потише! – сказал пастор несколько громче. – Шпионов нет, незачем притворяться.

– Кто же ты такой? – вскричал удивленный разбойник.

– Тебе какое дело? – пожал плечами мнимый пастор. – Меня к тебе послали…

– Кто послал?

– Не знаю.

– Стало быть, ты шпион.

– А ты глупец.

Надод покраснел от гнева.

– Ну, ну, не сердись, – продолжал неизвестный. – Если ты считаешь меня шпионом, зачем же ты все время шевелишь левой рукой, которая у тебя будто бы в параличе?

– И то правда, – заметил сконфуженный Надод.

– Если бы я был шпион, мне бы не о чем было с тобой говорить, и я бы ушел. Но я останусь, чтобы исполнить данное мне поручение.

Неизвестный вытащил из-под рясы какой-то сверток и пояснил:

– Тут все нужное для побега. Спрячь под постель. И запомни то, что я тебе сейчас скажу. «Грабителям морей» нужен человек твоего закала. Хочешь командовать людьми, которые будут исполнять любое твое приказание, переносить всякую пытку, не выдавая своих братьев, и с улыбкой всходить на эшафот?

– О! С такими людьми я переверну весь мир!

– В таком случае, как только освободишься, поезжай в Англию, в город Чичестер, спроси там нотариуса Пеггама и скажи ему: «Я тот, кого ждут»…

И, не меняя тона, мнимый пастор вдруг прибавил без всякого перехода:

– Да будет с тобою мир, сын мой!

Бандит слегка повернул голову и понял: дверь в это время отворилась, и посетителю снова пришлось взяться за роль пастора.

Вошедший сторож объявил, что срок, назначенный для свидания, прошел. Пастор встал и простился с «умирающим».

– Ночи не проживет, – тихо произнес он в дверях и сокрушенно вздохнул.

XII

«Сестра милосердия». – На свободе. – Подвиги «Грабителей». – Олаф и Эдмунд случайно становятся свидетелями ужасной драмы.

ПРЕДСКАЗАНИЕ МНИМОГО ПАСТОРА оправдалось: Надод действительно не прожил этой ночи в тюрьме.

По тюремным правилам освещать камеры полагалось только от семи до десяти часов вечера, а между тем зимой в шесть часов бывает уже совсем темно. Сторожа на минуту вышли зачем-то из камеры, и Надод этим воспользовался и развернул принесенный ему «пастором» сверток.

В свертке оказались бритва и костюм сестры милосердия.

– Вот оно, оружие о двух концах! – произнес бандит, улыбаясь зловещей улыбкой.

Сначала он подумал воспользоваться сном сторожей, перерезать им обоим горло и убежать, но вспомнил, что ему придется идти через гауптвахту, а уж там его, конечно, не пропустили бы. Тогда Надод придумал другой способ, который и удался благодаря своей крайней дерзости.

Быстро обрив себе бороду, он, пока не пришли сторожа, надел платье сестры милосердия, затем сделал чучело, которое положил вместо себя на постель, а сам встал на колени, как будто на молитву.

В камере было темно настолько, что обман не бросался в глаза.

– Вот тебе раз! – сказали в один голос оба сторожа, как только вернулись. – Сюда кто-то пришел!..

Они подошли ближе и увидели одну из сестер общины милосердия.

– Кто вас сюда пропустил, мать честная? – с удивлением спросил один из сторожей.

Они уже привыкли к посещению сестер милосердия, этих достойных, уважаемых женщин и девиц.

Надод отвечал самым тихим шепотом, чтобы лучше изменить свой голос:

– Сам господин директор по рекомендации того пастора, который навещая узника. Господин пастор полагает, что я могу усладить последние минуты несчастного, но только узник принял меня дурно, с разным богохульством и, отвернувшись к стене, объявил, что не станет мне отвечать ни слова, ибо ни в каких моих заботах не нуждается.

– Как он сказал, так и сделает, матушка, – подтвердил сторож. – Я уверен, что вы знаете, к кому вас прислали?

– Нет, – чуть слышно прозвучал робкий голос сестры милосердия.

– Это знаменитый разбойник и убийца Надод Красноглазый, – продолжал особенно значительным тоном сторож. – Он уже двадцать один раз убегал из острогов и тюрем и, когда его привели сюда, насмешливо сказал нам: «Менее чем через месяц я убегу отсюда, и это будет мой двадцать второйпобег». Он мог бы прибавить – и последний, так как теперь ему, надо полагать, придется волей-неволей удалиться из этого мира.

– На его хвастовство, – вмешался другой сторож, – мы ответили ему тогда же, что, во всяком случае, он не уйдет отсюда живой. Знаете, сестра, таких разбойников, как Надод, нельзя запереть ни на какой замок. Одно средство устеречь их, – это не спускать с них глаз ни на одну минуту.

– Я полагаю, что мне здесь совершенно нечего делать, – проговорила сестра милосердия. – Мое присутствие неприятно ему.

– Мы то же самое думаем, – согласился с ней первый сторож, – потому что вы от него ничего не добьетесь. Раз он поклялся, он уж ни слова не произнесет. Ступайте с Богом. Один из нас проводит вас, так как вам непременно нужно будет пройти через гауптвахту. Да, нелегко отсюда выбраться узнику… Еще ни один из них не выходил отсюда иначе, как в деревянном ящике. – Эти последние слова были сказаны с грубым смехом. – Ступайте, сестра, я вас провожу, а Иогансон останется здесь.

Услышав эти слова, Надод с облегчением перевел дух. Во время разговора у него на лбу выступили капли холодного пота. Ночь между тем надвигалась, становилось все темнее и темнее. Вздумай кто-нибудь случайно зажечь лампы на четверть часа раньше – и он бы погиб.

Степенно, неторопливо сторож выбрал из связки большой ключ, отпер дверь и пропустил «сестру милосердия» вперед…

– Как есть ни зги не видно! – проворчал он с досадой. – Вот бы им зажечь лампы!.. Все эта экономия… Дайте мне вашу руку, сестра, я вас поведу.

– Нет, благодарю вас, я вижу достаточно хорошо, – отказался от его предложения Надод с редким присутствием духа.

Протяни только он сторожу свою мощную длань – и его тотчас бы узнали.

– Ну, как угодно, – равнодушно заметил сторож.

Он шел по коридору, насвистывая какой-то мотив. Надод шел сзади, стараясь ступать как можно тише.

Через каждые десять метров сторож отпирал железную дверь, потом каждая из них захлопывалась с зловещим глухим стуком. К счастью, никто не попадался навстречу, большинство служащих при тюрьме в это время обедали, иначе Надод и сторож непременно бы наткнулись на кого-нибудь из надзирателей, которые часто прохаживались по коридорам с фонарем в руке.

Вдруг Надод почувствовал, что холодеет от ужаса. Он вспомнил, что по тюремным правилам всякий посетитель должен пройти через канцелярию, где при входе и выходе удостоверялась его личность. Канцелярия была, конечно, хорошо освещена, и Надода узнают там непременно.

Как и везде, между служащими в тюрьме и чиновниками канцелярии существовала глубокая вражда. Как будут рады эти чернильные души подцепить сторожа, так наивно готовившегося выпустить на свободу одного из заключенных – и кого же? – Надода Красноглазого, самого страшного бандита! О, тогда такая поднимется кутерьма…

Все это разом промелькнуло в голове Надода, и он уже подумывал о том, не лучше ли во избежание скандала открыться сторожу, который преспокойно отведет его обратно в камеру и даже будет ему очень благодарен за избавление от неприятности. Из чувства признательности сторож, быть может, сам потом поможет ему убежать…

В ушах Надода заранее звучали хохот и глумление, которые, конечно, не замедлил бы поднять сонм торжествующих чиновников.

Да, нечего делать, нужно этот скандал предупредить.

Надод уже протянул руку, чтобы хлопнуть сторожа по плечу, как вдруг последний обернулся сам и с живостью спросил:

– Скажите, пожалуйста, сестра, вас господин директор через канцелярию провел? Видели вас эти чернильные души?

Сказано это было с неподражаемым презрением.

Для Надода блеснул луч спасения. Этот железный человек взволновался, как нервная женщина.

– Нет! – произнес он с усилием. – Господин директор провел меня прямо в камеру.

– В таком случае мы и теперь пройдем тем же путем. Чернильные души будут очень рады случаю отметить нарушение правил. Правда, они попридержат язык за зубами, потому что сделал это сам господин директор, но все-таки лучше с ними не связываться… Пойдемте сюда. Я вас выведу прямо на гауптвахту.

Сторож повернул в боковой коридор, отворил дверь на гауптвахту и, выпустив туда Надода, объявил:

– По приказанию господина директора.

– Пароль? – обратился к нему унтер-офицер.

– Бдительность и верность! – шепнул сторож на ухо солдату.

– Проходите! – разрешил унтер-офицер.

Лицо Надода было совершенно закрыто покрывалом.

Сторож проводил его до самого выхода.

– До свидания, честная мать! – почтительно промолвил наивный человек и низко поклонился.

– До свидания, мой друг, – прошептал бандит и не спеша вышел на улицу, скрестив на груди руки в широких рукавах.

Надод был свободен.

В пятидесяти шагах от тюрьмы его уже дожидался мнимый пастор с каретой, запряженной парой быстрых коней. Надод вскочил в экипаж, который понесся, как вихрь.

В ту же минуту со стороны тюрьмы грянул пушечный выстрел.

Сторож, оставшийся в камере, заметил побег еще прежде, чем возвратился его товарищ, и, как сумасшедший, побежал дать тревогу.

После побега не прошло еще десяти минут. Беглеца надеялись поймать…

Погоня была послана по горячим следам, но все поиски остались безуспешными.

Несчастного сторожа прогнали со службы и самого едва не посадили в тюрьму. Он был женат, имел детей и оказался в самой глубокой нищете.

Однажды вечером несчастный сидел у нетопленого очага и с тоской слушал, как голодные дети его просили хлеба, которого не было в доме. Вдруг в комнату вошел какой-то незнакомец, положил на стол объемистый мешок и удалился.

В мешке оказалось двадцать тысяч золотых талеров, а на дне лежал клочок бумажки с надписью: «От сестры милосердия».

Надод исчез бесследно. Ни в Швеции, ни в Норвегии его найти не могли.

В это время только что окончилась Семилетняя война, в которой наряду с другими странами принимали участие Пруссия, Франция, Австрия и Россия, совершался раздел Польши. По всей Европе гремели войны. Разбой усилился, проезжие дороги стали не безопасны. Именно к этому времени и относится образование в Европе многочисленных разбойничьих шаек, носивших громкие названия: «Рыцари Шварцвальда», «Рыцари Горных Стран», «Нагреватели», «Вольные Товарищи», «Грабители морей» и др.

«Грабители морей» действовали на морских берегах всей Европы. Их главным отличием от других шаек было то, что они одинаково подвизались как на море, так и на суше. Агенты их проникали всюду и вынюхивали добычу, но действовали так осторожно, что честные люди и не догадывались об их деятельности.

К числу таких агентов принадлежал и почтенный нотариус Пеггам. Он действовал на английском побережье, которое было едва ли не самым важным для пиратов. Добыча каждой экспедиции делилась обычно на две части: половина шла участникам экспедиции, а другая – невидимым вождям «Грабителей», которых не знали в лицо даже самые важные агенты, но власть которых и скрытое влияние чувствовались всеми.

Когда в один прекрасный день шайка «Грабителей» собиралась обчистить дворец какого-нибудь богатого лорда, главарь шайки получал подробный план дома, ключи от всех дверей и описание всех запертых помещений и хранящихся в них ценностей.

Кто мог доставлять такие сведения?

Разумеется, кто-нибудь из главных вождей, принадлежавших к высшему обществу.

Однажды ночью на глазах у десятка полисменов был дочиста ограблен дворец герцога Девонширского.

В другой раз шайка грабителей была изловлена на месте преступления в то время, как она взломала денежный сейф одного из богатейших банкиров с Лейчестер-Роуд. Разбойников приговорили к повешению, но невидимый покровитель помог им всем бежать ночью накануне казни.

Иногда «Грабители» действовали в интересах чьего-нибудь личного мщения, таинственно отправляя на тот свет целые семейства, мешавшие какому-нибудь высокопоставленному лицу. При одной из драм этого рода довелось однажды присутствовать Олафу и Эдмунду. Спрятавшись в пустынной бухте одного островка в Северном море, они видели, как «Грабители» сбросили в пучину семерых человек: отца, мать и пятерых детей, старшему из которых было всего восемь лет.

Это происходило в ста метрах от берега, и молодые люди слышали, как несчастные убиваемые молили о пощаде.

– Я знаю, моему брату хочется получить мой титул, занять мое место в палате лордов, – говорил отец семейства. – Пусть он берет и то, и другое. Я уступаю ему и титул маркиза, и майорат, и все свои права, только пощадите нас!.. Составьте протокол о нашей смерти и отвезите нас на какой-нибудь остров в Тихом океане. Даю вам честное слово, что о нашем существовании никто никогда не услышит.

Но палачи оказались недоступными жалости. Каждому из несчастных привязали к ноге по пушечному ядру и всех вместе сбросили в воду.

Олаф и Эдмунд слышали все это, онемев от ужаса…

Убийством руководили два человека: в одном из них молодые люди впоследствии узнали нотариуса Пеггама, а другой был закутан в морской плащ с капюшоном, и лица его не было видно. Молодые люди, впрочем, заметили, что это был мужчина атлетического роста и сложения.

Это был не кто иной, как Надод, который после побега послушался совета своего освободителя и уехал в Чичестер, где и поступил в общество «Грабителей морей».

Олаф и Эдмунд, не помня себя от волнения, вернулись на свою яхту, стоявшую на якоре с другой стороны острова, и последовали за разбойничьим кораблем, рискуя подвергнуться нападению с его стороны. Они дали себе клятву отыскать виновников этого ужасного злодеяния и отомстить убийцам. Следуя за кораблем, они, не замеченные бандитами, пришли в Чичестерскую гавань, но в ту же ночь корабль исчез.

Молодые люди уже собирались уезжать домой в Норланд, как вдруг на какой-то из улиц города повстречали нотариуса Пеггама, в котором сейчас же узнали одного из главных виновников убийства. Гнусного бандита сопровождал почтенный Олдхэм, его первый клерк. Велико было изумление молодых Бьёрнов, когда они узнали, что этот Пеггам состоит членом парламента от Чичестера и пользуется репутацией честнейшего человека в графстве. Они уехали домой, решив все рассказать отцу и вернуться назад со своими верными Гуттором и Грундвигом, чтобы следить за Пеггамом и вывести его на чистую воду. Этот план они и собирались привести в исполнение, когда встретились с Ингольфом и спасли его от ярости мальстрема. Теперь читателю понятно их волнение, когда они неожиданно увидели Олдхэма, которого тотчас же узнали, и, чтобы исправить положение, потребовались вся смелость и все хладнокровие Ингольфа.

Они совершили очень важную ошибку, намекнув при Надоде о драме, произошедшей на их глазах. С этого момента в душе бандита была решена их погибель, тогда как, не будь этого обстоятельства, он, быть может, удовольствовался бы местью одному старому Харальду.