Текст книги "Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 44 страниц)

V
Брак

ПАРИИ НЕ ПРИПИСЫВАЮТ НИ МАЛЕЙШЕЙ важности тем формальностям, которые предшествуют союзу мужчины с женщиной, и можно думать, что те немногочисленные церемонии, которые ими выполняются при свадьбе, служат для них только предлогом для нескончаемых оргий.

Молодые люди обоего пола живут у них ровно ничем не стесненные, так что когда они достигают зрелого возраста, то у них утрачивается всякое понимание того чувства, которое мы называем стыдом, которое так глубоко укоренилось у нас и явные следы которого мы находим даже у самых духовно убогих диких племен. Я не думаю, чтобы в целой Индии среди парий можно было встретить девочку шести лет, которая еще не утратила своей невинности.

Тем не менее обычай браков все-таки сохранился у парий, и когда молодой человек достигает шестнадцатилетнего возраста, он начинает искать себе жену. Только при этом он вовсе не имеет в виду приобрести себе подругу жизни и создать семью в нашем смысле слова, а ему просто желательно обзавестись рабочей скотиной, на которую можно взвалить большую часть хозяйственных дел и забот.

Как только он наметил себе невесту, он сейчас же начинает накапливать (если только не позаботился сделать это раньше) большой запас разного зерна, кореньев, и в особенности кокосового вина. Эти припасы ему совершенно необходимы для того, чтобы в течении целого месяца обильно кормить всю семью своей невесты, причем подразумевается, что вся эта семья в течение этого льготного месяца освобождается от всяких забот по собственному пропитанию. Вообще, пить и есть до отвала – высшее блаженство для парии, и если при этом он избавлен от всяких забот и трудов, то этим завершается весь цикл его мечтаний, так что жених, не позаботившийся о достаточно обильном запасе продовольствия, будет только напрасно тратить время на ухаживание. Да с ним и разговаривать не станут.

А собирание этого запаса – дело весьма хлопотливое. Надо собственноручно наплести корзинок, циновок, надо наловить разных редких птиц и животных, надо приручить гепарда, и все это сбыть за деньги европейцам, любителям разных редкостей. А главное, надо длительно и осторожно странствовать в жатвенное время по полям, садам и огородам соседних земледельцев, чтобы наворовать там как можно больше всякого съедобного добра. И вот во всеоружии этого оригинального приданого искатель спутницы жизни предстает перед очами ее родителя. С ним в этих случаях всегда являются в роли ассистентов два-три родственника или друга. Претендент, обращаясь к хозяину, держит такую речь:

– Отдай мне эту женщину. У меня есть чем сотворить радость вашему чреву в продолжении месяца.

Родитель начинает торговаться. Ему, конечно, желательно, чтобы даровое кормление и сопряженное с ним блаженство праздности продолжались как можно подольше. И вот он принимается превозносить добродетели своей дочки. Она каждый день приносит домой столько-то и столько-то вязанок хворосту; она собирает столько-то зерна, плетет столько-то корзин. С такой женой муж не будет знать никаких забот, будет сыт, не ударив палец о палец. А претендент на руку его дочери только и знает, что преподносит ему при перечислении всех этих пунктов порцию за порцией кокосового вина. Несговорчивый родитель вскоре оказывается под хмельком и становится значительно более уступчивым. И вот наконец он в присутствии двух свидетелей, которых приводит с собой претендент, произносит следующую обычную формулу:

«Даю тебе эту женщину, и пусть злые духи овладеют телом ее, если она не будет повиноваться тебе, как раба».

А претендент и в действительности не представляет себе будущую подругу жизни иначе, как в виде рабыни. С той минуты как она вступает под кровлю убогого шалаша своего мужа, она понесет на себе все самые тяжкие работы. Она будет с утра до ночи бродить по лесам и джунглям, добывая топливо, собирая дикие плоды, разные коренья, травы, молодые всходы бамбука и трупы всевозможных животных, погибших от болезней или старости. По вечерам она будет плести корзины из тростника, ткать грубые ткани и шить из них одежду, если только такого названия может заслужить то, чем парии покрывают свое тело. А ее супруг в это время будет греться на солнышке и если изредка будет прерывать это сладостное времяпровождение, то разве только для того, чтобы избить ее за малейшую провинность.

Дюбуа, долго проживший среди париев, в следующих словах описывает их домашнюю жизнь.

Их нечистоплотность приводит в ужас. Их хижины, кишащие паразитными насекомыми и загаженные всякими нечистотами, способны внушить, пожалуй, еще большее отвращение, чем они сами. Черты лица у них обычно суровые, грубые, наглядно характеризующие их духовное состояние. Но их духовная грубость даже превышает грубость их внешности. Они все предаются пьянству, которое у индусов считается гнуснейшим пороком. Упиваются они перебродившим пальмовым соком, носящим по имени пальмы название каллу. Это весьма мерзкий, вонючий напиток, возбуждающий тошноту, но они глотают его, словно нектар. Состояние почти постоянного опьянения порождает между ними ссоры и драки, очевидно служащие для них большим развлечением. За неимением поводов к драке с посторонними они обрушиваются на своих женщин, с которыми обращаются очень жестоко; они бьют их, часто не обращая внимания на то, что те беременны. Частые выкидыши, которые случаются среди них, я приписываю этому дурному обращению.

Индусы в особенности возмущаются отвратительными качествами тех припасов, какие парии употребляют в пищу. Они, например, издали чуют запах падали и со всех сторон сбегаются к ней, вступая из-за нее в драку с собаками, шакалами, воронами и другими плотоядными животными. Они рвут на части полусгнивший труп, тащат эту добычу в свои хижины и там ее пожирают часто даже без риса или какой бы то ни было другой приправы. Им нет никакой заботы до болезни, от которой пало животное. Случается, что они нарочно отравляют коров и буйволов своих соседей-индусов, чтобы потом питаться их трупами, когда чистоплотные индусы выкинут эту падаль в лес.

Трупы животных в каждой деревне по обычному праву принадлежат так называемым тотти, т. е. батракам-работникам. Эти люди, зная вкусы париев, продают им мясо палого скота. Парии, если они не в состоянии сразу съесть всю приобретенную партию говядины, остаток провяливают на солнце и сохраняют в своих хижинах на черный день, когда станет нечего есть. В редкой хижине париев не увидишь целые гирлянды этих отталкивающих клочьев мяса. Но гнилой запах, который от них исходит, нимало не беспокоит хозяев, и только человек, которому случайно приходится быть около жилища париев, слышит этот запах и по нему тотчас же узнает, на чью обитель он случайно набрел. Этой ужасной пище я и приписываю большую часть тех заразных болезней, которые часто свирепствуют среди париев, в то время как жители соседних индусских селений этими болезнями не поражаются.

Девушка, выросшая в такой среде, выходя замуж, в сущности не испытывает никакой перемены в своей жизни. Раньше она работала на своего отца и братьев и терпела побои от них, а выйдя замуж, будет работать на мужа и терпеть побои от него, а впоследствии и от своих собственных детей мужского пола.

В день, назначенный для свадебной церемонии, выступает на сцену и играет главную роль так называемый валлува. Это своего рода жрец, хотя вся его специальная выучка состоит только в том, что он знает наизусть несколько заклинаний против злых духов. Он и сочетает новобрачных. Самый же чин бракосочетания состоит в том, что он кладет им в рот по щепотке соли и мажет им лоб грязью из золы, изготовленной из коровьего помета. При этом он бормочет какие-то заклинания и через известные промежутки времени бьет в тамтам; этими звуками и заклинаниями от сочетающихся удаляются всякие пагубные влияния.

Как только церемония окончена, тотчас же начинается оргия, сразу достигающая невиданный размах. Родители, родственники, приглашенные гости, численность которых сообразуется с запасами яств и питья, доставленных новобрачным, принимаются объедаться и упиваться, а при наступлении ночи разбредаются по соседним зарослям и там предаются чудовищному разгулу, в подробности которого нет никакой возможности входить.

Чаще всего оказывается, что провизии, запасенной якобы на целый месяц, на самом деле хватает едва лишь на неделю. Но так как каждый из участников пиршества всю эту неделю пил и ел до отвала, то все чувствуют себя удовлетворенными и не жалуются на неисполнение обещанного. Все мирно расходятся по домам, давая тут же обещание ровно через год, в годовщину свадьбы, устроить в складчину пир для новобрачных. Пария – человек не столько невежественный, сколько глубоко испорченный, и притом испорченный под давлением таких могучих внешних обстоятельств, вовсе от него не зависящих, сопротивление которым было бы под силу разве только совершенно исключительной натуре, достигшей высшего духовного просвещения. Поэтому все их пороки, и внешние, и внутренние, было бы в высшей степени несправедливо ставить им в личный укор.

Заметим в заключение, что развод у париев совершается с такой же легкостью, как и брак.

VI
Рождение

ПОЧТИ У ВСЕХ НАРОДОВ, НА КАКОЙ БЫ низкой ступени развития они ни стояли, рождение ребенка обязательно сопровождается хоть какими-нибудь религиозными церемониями. У париев не приходилось наблюдать ничего подобного. Родительская любовь не имеет большой доли участия в этом событии, и отцу оно не причиняет ничего, кроме затруднений.

Можно утверждать, что не менее половины новорожденных детей у париев погибает в течение первого месяца жизни, главным образом оттого, что их бросают почти на произвол судьбы; некоторая часть новорожденных попросту истребляется самими родителями.

После разрешения от бремени мать роет ямку где-нибудь в углу хижины, бросает туда охапку сухой травы и листьев и кладет на это ложе новорожденного. Его отчаянные вопли, по-видимому, мало беспокоят ее, да если бы и беспокоили, так она все равно не в состоянии была бы уделить ему много внимания, потому что супруг даже и в этот день не склонен оказывать ей ни малейшего снисхождения и заставляет ее исполнять все обычные работы. Чаще всего ей удается покормить грудью новорожденного лишь на следующий день.

Для того, чтобы в ее отсутствие младенца не беспокоили мухи, комары и другие насекомые, она прикрывает его колыбель-нору большим камнем, оставляя лишь маленькое отверстие для свежего воздуха, чтобы ребенок не задохнулся. Покончив с этим делом, мать уходит на несколько часов, иногда на весь день за своей добычей в леса и джунгли. Случается, что, вернувшись домой, она находит камень отодвинутым в сторону, а младенца – исчезнувшим из ямки. Это означает, что в ее отсутствие в хижину наведались шакалы, привлеченные воплями ребенка, и, не встретив никакой помехи, завладели им, как законной добычей.

Такое зрелище, конечно, приводит в отчаяние бедную мать, потому что материнское чувство у жалких существ не могли начисто вытравить никакие притеснения. Но все-таки она не смеет очень громко жаловаться; ее вопли и стоны могли бы обеспокоить супруга, вкушающего сладостный отдых, и тогда ей пришлось бы круто.

Тяжкие работы, которые несет на себе женщина у париев, и столь же частые побои, которым она ежедневно подвергается, не дают ей возможности долго сохранить добрые качества кормилицы. Обычно через два месяца после родов, а иногда и через месяц, молоко у нее иссякает. Поэтому часто уже через две недели после рождения она начинает подкармливать своего малютку кашей из риса или из проса. Но иногда она так бедна, что не в состоянии добыть этих продуктов, и тогда она заменяет зерно кореньями и травами, которые варит или печет, пока они не превратятся в такую мягкую массу, чтобы малютка мог ее легко проглатывать. Иная трудолюбивая и заботливая мать путем долгих и кропотливых сбережений успевает прикопить столько деньжонок, чтобы купить себе тощую козу, которую она и пасет где-нибудь по соседству в джунглях. Такая жалостливая мать некоторое время подкармливает своего малыша козьим молоком, конечно, в строжайшей тайне от мужа, который, узнав об этой козе, не только будет сам выпивать ее молоко, но под пьяную руку или под влиянием усиленного аппетита и самую козу не задумается зарезать и съесть. Судьба же собственного детища навряд ли будет им принята в соображение.

Повсюду, где мне удавалось наблюдать женщину у диких народов, в Индии, в Океании, на равнинах Дальнего Запада в Америке, я видел развитие материнской нежности, достигавшей гораздо более высокой степени, нежели нежности отцовской. И в других областях духовного развития женщины у дикарей сплошь и рядом опережают мужчин. Из этого можно заключить, что издревле начавшееся порабощение женщины вовсе не явилось результатом ее низшей натуры, а должно рассматриваться как следствие жестокой тирании со стороны мужчины.

Таким образом у париев ребенок растет, почти всецело предоставленный самому себе. Наступает день, когда он, опираясь на свои слабые ручонки и колени, вылезает из норы, а затем выползает и из хижины, чтобы согреться на солнышке. Мало-помалу он привыкает бегать на четвереньках, как животное. Равнодушие к нему родителей простирается до таких пределов, что они и не подумают обучать его ходьбе на ногах, и он продолжает ползать на четвереньках иной раз до четырех и пяти лет. Но на шестом-седьмом году его уже можно использовать, как рабочую силу. Тогда отец наконец обращает на него некоторое внимание, стараясь извлечь из него возможную пользу, и с этой целью тратит некоторое усилие на его дрессировку. Но чем только не становятся несчастные дети париев с самого нежного возраста!

Пария не различает добра от зла. Он не почитает своих предков, не почитает и родного отца. Он не служит охранителем своей жены. Он развращает своих детей.

Не прав был поэт париев Тируваллува, утверждая в своих звучных стихах, что пария такой же человек, как и все другие люди. Пария – не человек.

VII
Различные племена париев

ИНДУСЫ В СВОЕМ ПРЕЗРЕНИИ СМЕШИВАЮТ всех париев в одну сплошную массу, и не устанавливают между ними никакого различия по племени и по происхождению. На самом же деле парии носят разные имена, смотря по местности, где они обитают, и по занятиям, которым предаются, все они, вместе взятые, внушают одинаковое отвращение людям полноправных каст; но между собой парии проводят совершенно определенные разграничительные черты, почти такие же резкие и глубокие, как и та, которая отделяет их от остальных индусов.

Самый распространенный на юге Индии класс париев – это курубару. Эти люди занимаются многими ремеслами, которые в силу религиозных предрассудков индусов считаются оскверняющими и позорными. Так как люди из других каст чуждаются этих ремесел, то курубару и являются в них монополистами. Это обстоятельство дает многим из них возможность достигнуть некоторого благосостояния, если только глубоко укоренившаяся, можно сказать, почти врожденная склонность к пьянству не отшибает у них всякой охоты к накоплению сбережений. По какому-то странному излому мышления те товары, которые выделывают курубару, свободно обращаются на рынках и не считаются нечистыми, каковыми, казалось бы, должно было считаться все, что выходит из их нечистых рук. Люди из каст купцов и ремесленников могут спокойно пользоваться этими вещами. Однако представители двух высших каст, брахманы и воины, не могут пользоваться этими вещами.

Некоторые из курубару занимаются перевозкой соли на ослах с Коромандельского берега вглубь страны. На вырученные деньги они покупают рис и другие зерновые хлеба и перепродают их потом своим сородичам. Другие плетут корзины и циновки из прутьев и бамбука. Для того, чтобы добыть себе работу, они беспрерывно должны переходить с места на место. Как только они появляются в какую-нибудь деревню, местный старшина прежде всего отводит место для их стоянки на все время их пребывания. Когда все их дела с местными жителями заканчиваются и никто больше не испытывает надобности в их услугах, они обязаны удалиться.

Эти курубару, по словам Дюбуа, подобно нашим цыганам, занимаются хиромантией и всякими другими видами предсказания. Для того, чтобы входить в сношения с жителями разных местностей, курубару с течением времени создали особый язык, который понятен и им, и индусам разных племен. Вообще, по их нравам, обычаям, по образу жизни они очень напоминают наших европейских цыган. Предсказаниями занимаются по преимуществу их женщины. Но ворожба их отличается от ворожбы наших цыган некоторой особенностью церемониала. Наша цыганка просто берет руку и, глядя на нее, плетет все, что ей взбредет в голову. Ворожея же курубару, усадив перед собой своего клиента и заставив его протянуть руку, бьет в маленький барабан и читает какое-то заклинание, обращенное к богам и домашним духам, которое заканчивается быстро и громко произносимым набором разных непостижимых слов. Только после этого она приступает к подробнейшему изучению линий руки сидящего перед ней простофили и предсказывает ему все худое и доброе, что с ним должно приключиться.

Очень долгое время происхождение наших цыган было темным и спорным вопросом. Его разрешение получилось путем лингвистических сближений. Оказалось, что наши цыгане говорят на языке, весьма схожем с наречиями некоторых племен, обитающих в Декане, откуда и можно было заключить, что цыгане – выходцы из этой местности.

Женщины курубару – искусные татуировщицы. В Индии молодые женщины очень любят татуироваться, и бродячие артистки очень искусно накалывают им на теле фигуры птиц, цветов и разные символические рисунки.

Другое очень распространенное племя париев, носящее имя колла-бантру, живет в лесах и горах Малабарского берега. Эти занимаются по преимуществу грабежами и кражами, и за ними так и утвердилась репутация великих художников этого дела. Родители с самого нежного возраста приступают к выучке своих чад, и в то же время готовят их к выносливости по части побоев и вообще всяких лишений, каковые им угрожают в их будущей карьере. Тут имеется ввиду главным образом закалить будущего вора, чтобы впоследствии, будучи пойман и подвергнут пытке, он не выдал ни себя, ни своих сообщников, невзирая ни на какое усердие палачей. Англичане лишь недавно уничтожили пытку в индийском законодательстве, так что еще и теперь можно встретить представителей колла-бантру, кого без носа, кого без ушей, а иного даже без правой руки. Таковы кары за воровство, предписываемые законами Ману. Само собой разумеется, что в глазах соплеменников эти увечные статьи свидетельствуют о доблести изувеченных.

Колла-бантру в самом деле изумительные артисты по части кражи. Они умеют проскальзывать ночью в жилой дом и буквально опустошить его, не потревожив никого из спящих обитателей. Есть между ними такие доки, которые даже снимают все украшения со спящих женщин, не разбудив их. Один из моих знакомых, путешествующий по Майсуру, однажды ночевал в своей повозке, держа в руке заряженный револьвер и вообще приняв все меры предосторожности, так как очень хорошо знал, что та местность кишит ворами и грабителями колла-бантру. Однако, несмотря ни на какие предосторожности, он был начисто ограблен, так что ровнехонько ничего не слышал, а между тем у него с мизинца был снят очень дорогой перстень. Утром он вспоминал только, что во время сна чувствовал какой-то легкий зуд в этом мизинце и даже наполовину проснулся от этого ощущения, но не придал ему значения и снова заснул. Обычно колла-бантру совершают свои артистические подвиги по ночам. В Индии, стране тропической жары, человек измается за день так, что, когда ночью его охватит относительная свежесть воздуха, он спит крепко, и в это время можно с ним распорядиться по усмотрению.

Есть еще особый класс воров, так называемые канеджи; но эти специализировались на краже пищевых припасов, преимущественно разного зерна, риса, проса, сорго и других. Крадут они не из жилищ, а прямо с полей, когда приближается время жатвы. Нагрянут они обычно целой шайкой и живо кончают дело. На другой день владелец посева приходит посмотреть на свое добро и находит лишь аккуратно сжатый участок.

В Траванкоре и Майсуре обитает племя ламбади, внушающее местным жителям немалый страх. Я сам редко встречал этих людей и не видал, где они ютятся, потому что английская полиция загнала их в неприступные дебри гор. Но вот, что говорит о них Дюбуа.

«О происхождении этого племени ничего не известно. У них есть особая религия, особые нравы и обычаи, каких не встретишь у других каст Индии. Эти ламбади – очень опасные и смелые хищники и грабители. Одно время местному населению не было от них житья, потому что они грабили решительно все, что только попадало под руку. Но потом начались против них жесточайшие преследования, которые несколько ограничили их хищничество. Они уже не смеют предаваться открытому грабежу. Но горе путнику, который попадется им в руки в укромном месте. Эти люди весьма охотно поступают в войска тех мелких царьков-раджей, которые еще не признали английского владычества. Эти войска в сущности простые шайки воров и грабителей, потому что они знать не знают никакой дисциплины. Ламбади охотно идут в эти войска, потому что находят в них все благоприятные условия для применения на практике своих грабительских наклонностей. Случается, что два таких соседних независимых царька поднимают войну. Тогда для ламбади наступает сущее раздолье. Они предлагают свои услуги и той, и другой воюющей стороне, избирая в данный момент ту из них, где предвидится больше поживы. А если вслед за тем фортуна станет более ласковой к противной стороне, то и ламбади спешат перебежать туда. Кроме того, они хорошо зарабатывают в военное время как носильщики и возчики. У них имеются волы, и они поставляют целые обозы для перевозки военных грузов и припасов. Так, например, во время войны англичан с майсурским султаном англичане наняли их в количестве нескольких тысяч для передвижения своих припасов, Однако наниматели потом горько раскаивались в своей оплошности. Им было известно, что они связываются с людьми, свободными от всяких уз совести и нравственности, и следовало заранее представлять последствия подобного шага. Их возчики с таким азартом грабили местности по пути своего следования, что подвергли их почти полному опустошению, да и самим англичанам нанесли такие убытки, какие не нанесла бы и неприятельская армия. Англичане без всякой пощады расправлялись с их главарями, но эти несчастные ничего не могли поделать со своими строптивыми подданными».

В мирное время эти разбойники прикидываются купцами. Они скупают и перепродают зерно и соль, перевозя эти товары с места на место на своих волах. Но как только в области вспыхивает война или просто становится неспокойно, они сейчас же держатся настороже, ловя первый благоприятный момент для того, чтобы безнаказанно предаться грабежу. Злополучные жители области не так трепещут перед вторжением неприятельской армии, как перед набегом ламбади, почуявших добычу. Из всех париев ламбади обладают самой зловещей внешностью. Черты лица у них грубые и жестокие, и у мужчин, и у женщин; выражение лица злобное и лукавое. Вся их внешность сразу выдает всю их внутреннюю суть. Полиция зорко следит за ними на всем протяжении полуострова, потому что, где бы они не появлялись, от них нельзя ожидать добра.

Женщины их очень безобразны и отталкивающе неопрятны. Сверх того они отличаются распущенностью нравов, чуть не вошедшей в пословицу по всей Индии.

Еще ламбади приписывается жестокий обычай, а именно человеческие жертвоприношения. Когда наступает время совершения этого обряда, они, как рассказывают, очень ловко и таинственно похищают первого попавшего человека, уводят его куда-нибудь в пустынное место и закапывают по самую шею в землю. Затем они месят муку в тесто, выделывают из этого теста нечто вроде чашки, чашку эту ставят на голову своей жертвы. В чашку наливают масло, в масло опускают четыре светильни и зажигают их. После этого все участвующие в жертвоприношении берутся за руки и, образовав круг около жертвы, с дикими криками и воплями исполняют какой-то дьявольский танец.

Есть у ламбади один удивительно курьезный обычай, в происхождение и значение которого до сих пор никак не удавалось проникнуты они пьют воду, только взятую из источников и колодцев и никогда не пользуются водой из рек и прудов. В случаях неизбежной необходимости они выкапывают яму на самом берегу реки или пруда и ждут, пока в эту яму просочится вода. Эту воду им можно пить, она становится как бы родниковой и колодезной.

В последнее время кровавые междоусобицы в Индии мало-помалу прекращаются, потому что независимые раджи один за другим подчиняются Англии. Вместе с тем ламбади лишаются совершать свои обычные подвиги. Но это обстоятельство нисколько не смягчает их нравов, и они по-прежнему живут в полном отчуждении от остального населения, с которым входят в сношения лишь побуждаемые к тому крайней нуждой. Ламбади по складу своей жизни – настоящие кочевники, подобно древним обитателям Декана. Их основное имущество – скот, и их главари иногда обладают значительными стадами волов, буйволов и ослов. Кочуют они всегда группами по десять, двадцать, тридцать семей. Они живут в кибитках, плетенных из лозняка или бамбука, которые везде возят с собой. Каждая семья обладает такой кибиткой. Обычные размеры этого жилья – семь-восемь футов в длину, четыре-пять в ширину, и три-четыре фута в вышину. В эту клетку набиваются отец, мать, дети, куры, часто даже и свиньи; другого крова и защиты от непогоды у них не имеется. Свои становища они устраивают в самых глухих и потаенных местах, чтобы отбить у любопытствующих всякую охоту подсматривать, как они проводят время у себя дома и чем занимаются.

Кроме плетенных изделий и всех принадлежностей, необходимых при кочевой жизни, у них всегда есть еще запасы провизии, главным образом в виде разного зерна, и некоторые домашние принадлежности для изготовления пищи. Таким образом, в ряду других париев, ведущих не только нищенский, но почти животный образ жизни, ламбади могут считаться чуть не богачами. К тому же у них есть скот, который служит и для передвижения грузов, и в пищу.

Эти кочевники разбиты на множество отдельных групп, и в каждой из них установились особые нравы, обычаи и законы, так что каждая такая группа образует особую маленькую, независимую республику, управляемую собственными законами.

Окрестное население никогда не имеет никаких сведений о том, что творится среди этих людей. Вожди каждого племени избираются и смещаются общей подачей голосов. На их обязанности все время, пока власть держится в их руках, лежит забота о поддержании порядка, разбор всевозможных дел и приведение в исполнение судебных приговоров. Все это у них, конечно, совершенно своеобразно и не имеет ничего общего с соответствующими актами жизни цивилизованных народов.

Постоянно бродя из области в область, эти бродяги не платят никаких податей правительству; так как большинство из них не владеет никаким имуществом, то и не имеет никакой надобности в покровительстве закона. Правосудие у них свое, домашнее, и они не обращаются со своими делами в правительственные суды. Им некого просить о помиловании, потому что, находясь под гнетом общего презрения, они и мечтать не смеют ни о каком милосердии.

Другой бродячий класс париев – это так называемые оттеры, или колодезники. Эти люди тоже постоянно бродят с места на место, ища себе работы. Кроме рытья колодцев, они принимают на себя также исправление каналов, плотин и запруд. Нравы у них такие грубые и скотские, что они считаются настоящим бичом той местности, где поселились; их, впрочем, и выпроваживают немедленно вслед за тем, как они кончают работу, ради которой переносили их присутствие.

В южной части полуострова есть еще племя, члены которого носят имя паканаттии говорят на языке телинга. Лет двести тому назад они входили в состав признанной и законной местной касты голлавару, т. е. пастухов; эта каста считалась разветвлением третьей индусской касты купцов – шудра. Они занимались земледелием. Потом они перешли на скотоводство и так пристрастились к этому занятию с его кочевым образом жизни, очевидно пришедшимся им по натуре, что с тех пор их стало невозможно вернуть к прежней жизни. Самый же переход к пастушеству был вызван тяжким оскорблением, которому подвергся один из их главарей со стороны правителя той провинции, где они жили. Так как они не добились воздаяния за эту обиду, которое их удовлетворило бы, то они в виде мщения за нанесенную обиду поднялись все как один человек, ушли из той области и раз и навсегда оставили земледелие.

С тех пор они ни разу даже и не подумали о возвращении к прежнему образу жизни и теперь беспрестанно бродят с места на место, никогда и нигде не оседая. Некоторые из их главарей, с которыми мне приходилось сталкиваться, уверяли меня, что все их племя состоит из двух тысяч семей и что часть их бродит по области Телинга, а другая – по Майсуру. Их старейшины иногда собираются на совместные совещания, на которых разбирают дела своих подчиненных.

Эта каста паканатти из всех описываемых племен и каст – самая мирная, причиняющая наименьший вред населению. Правда, они обычно бродят целыми шайками, но никто никогда и нигде не ставил им в упрек воровства или грабежа, совершенного скопом, как это делают, например, ламбади, о которых сказано выше. Если же отдельные члены касты совершают какое-нибудь преступление, то их за это сурово наказывают свои же соплеменники, среди которых учрежден весьма бдительный полицейский надзор. Живут они в нищете; самые богатые из них владеют разве только несколькими буйволами да коровами и продают их молоко. Большая часть из них занимается тем, что собирает разные травы да коренья, использующиеся либо в лекарство, либо для разных технических применений, например для окраски тканей. Этот товар у них охотно забирают местные туземные врачи и мастера; этим путем они отчасти и прокармливаются, а кроме того занимаются еще охотой, рыбной ловлей, отчасти также и попрошайничеством.

Надо еще упомянуть о так называемых домберах, которых включают в число самых жалких отверженцев среди индусского населения. Эта группа париев состоит из всякого рода шарлатанов и фокусников; среди них попадаются акробаты, странствующие актеры, атлеты, борцы, канатные плясуны и т. д.