Текст книги "Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

Гораздо вероятнее, что она намеревалась посмеяться над «Дядей Магнусом», пользуясь своим превосходством в скорости.

Действительно, она задумала что-нибудь в этом роде, потому что шла прямо на клипер. Это она могла сделать тем смелее, что пушки «Дяди Магнуса» были приспособлены только для пробивания льда, каковое обстоятельство не могло оставаться неизвестным для бандитов. По мере приближения шхуны матросами клипера овладевало все сильнейшее раздражение, но Фредерик и Эдмунд только улыбались с полным презрением к бессильному врагу.

Вероятно, читатель помнит, что герцог Норландский шутя спросил капитана шхуны, уж не собирается ли тот обойти вокруг клипера.

Обойти кругом корабль, идущий полным ходом, считается, по морским понятиям, таким оскорблением, которое не прощается никогда.

Не один раз бывало, что корабли обменивались пушечными выстрелами из-за этой, с виду такой невинной, шутки.

Матросы глухо роптали. Фредерик Бьёрн вынужден был на них прикрикнуть.

– Ребята, стоит ли волноваться? – обратился он к ним. – Неужели слону прилично обращать внимание на моську? Будь этот корабль одного размера с нашим, я бы принял бой, но при данных обстоятельствах гораздо лучше не обращать внимания на бессильную злобу ничтожного противника.

Голос любимого капитана сразу успокоил матросов. Бандитская шхуна совершила свое круговое движение при общем невнимании и презрении.

Но сцена этим не кончилась. Ободренная успехом своего ловкого маневра, шхуна, выходя в море, рассчитала свой ход так, чтобы пройти под ветром у клипера в каких-нибудь двух кабельтовых и тем довершить свое нахальное торжество. Она знала, что пушки для пробивания льда могут стрелять лишь на пятнадцать локтей вокруг корабля, и смело прошла под самым его носом.

Дерзкая шхуна проходила иронически-церемонно, как бы желая салютовать «Дяде Магнусу». Три матроса на палубе махали шапками, а двое остальных, стоя на реях, кричали:

– Ура, «Дядя Магнус»!

Все это было бы, пожалуй, очень смешно, если бы этой комедии не предшествовала трагедия. Фредерик и Эдмунд готовы были отдать десять лет жизни за то, чтобы иметь под руками готовую батарею для наказания негодяев.

Но комедия скоро опять перешла в трагедию.

На корме бандитской шхуны, когда она проходила мимо клипера, показался человек с черным знаменем в руках и, потрясая этим знаменем, прокричал:

– Мщение! Мщение!.. На жизнь и смерть!

Норландские матросы испустили дружный крик удивления и злобы:

– Надод!.. Красноглазый!

Надод гордо и молча шел, презрительно относясь к злобе врагов.

Проходя мимо Фредерика и Эдмунда, изумленных до последней степени, он вдруг протянул руку с боевым пистолетом.

Раздался выстрел.

Эдмунд упал на руки брата.

– Ах! – вскричал герцог. – Над нами проклятие!..

– Ура! Ура! – вопил Красноглазый. – Месть! Месть!..

Он с торжеством потрясал своим черным пиратским знаменем.

VII

На стоянке. – Бухта Надежды. – Отплытие «Леоноры». – План Фредерика Бьёрна.

ЭДМУНД ПОЧТИ СИЮ ЖЕ МИНУТУ ВСКОЧИЛ на ноги.

– Ничего, брат, все слава Богу, – произнес он. – Я даже не ранен, кажется.

Эдмунда осмотрели. Оказалось, что пуля, ударив ему в грудь, встретила алмазный знак ордена Святого Людовика, пожалованный ему на прощанье французским королем в награду за его службу во французском флоте. Этот орден выхлопотал для него и для Олафа министр Шуазель, когда герцог Харальд отозвал обоих своих сыновей на родину.

К великой радости молодого человека, орденская звезда оказалась неповрежденной: ее охраняли крупные алмазы, которыми она была осыпана.

Падение Эдмунда произошло единственно от страха, овладевшего им при неожиданном выстреле: он думал, что пуля попадет в его брата и убьет его наповал.

Радость обоих братьев, что они оба живы и невредимы, была омрачена лишь неприятным открытием, что их смертельный враг существует на свете, а вовсе не погиб, как они думали.

Однако это открытие не заставило их отказаться от предпринятой экспедиции.

– Когда мы узнаем доподлинно, что сталось с дядей Магнусом, – сказал Фредерик, – тогда мы вернемся и примемся за Надода, чтобы на этот раз уничтожить его окончательно. Но до тех пор пусть он поживет на свете, делать нечего.

Братья полагали, что им нечего бояться Надода, что он не станет преследовать их среди полярного льда.

Простояв несколько дней в Исландии и присоединив к экспедиции одного врача-француза, некоего Леблона, жившего на этом острове, оба корабля пошли в Гренландию. Герцог Фредерик нарочно взял себе в корабельные медики такого человека, который был привычен к холодному климату и, следовательно, мог перенести труды и тяготы полярной экспедиции.

«Леонора» должна была провожать «Дядю Магнуса» до тех пор, пока не будет для него выбрана зимняя стоянка. Шхуне нужно было познакомиться с нею для того, чтобы успешно выполнить впоследствии порученное ей дело. Она должна была служить звеном, связывающим экспедицию с остальным миром.

План герцога задуман был превосходно и резко отличался от всех прежних неудачных попыток проникнуть к Северному полюсу.

Фредерику Бьёрну были неизвестны средства и способы, употребленные его дядей Магнусом, но он был уверен, что эти средства были вполне достаточны, потому что Магнус Бьёрн почти достиг успеха и отправил Розевеля за помощью в Розольфсе. Герцог Харальд отказал в просимой помощи по причинам, которые были неизвестны его сыновьям, вследствие чего Фредерик Бьёрн считал своим долгом загладить то, что он ставил в вину покойному герцогу.

Молодой герцог понял, что для успеха предприятия необходимо, подвигаясь вперед, оставлять позади себя пункты, снабженные всевозможными запасами: одеждой, топливом, пищей для людей и животных. Таким образом путешественники, встретив какое-нибудь неодолимое препятствие, получали возможность отступить вполне благополучно и найти для себя верное убежище.

С этой целью, пока «Дядя Магнус» только еще строился, шхуну «Леонору» посылали в Гренландию уговориться с одним эскимосским племенем относительно содействия экспедиции на неопределенный срок. На этих людей, на их выносливость и знание местных условий можно было вполне положиться.

Герцог Фредерик, зная из отчетов розольфских моряков за несколько столетий о переселении морских птиц на зиму к Северному полюсу, намеревался подробно расспросить эскимосов об этом загадочном факте.

Начальниками эскимосов, согласившихся помогать экспедиции, были два молодых человека – Готшальк и Рескьявик. Весь отряд эскимосов должен был состоять из пятидесяти человек.

Готшальк и Рескьявик с частью своих товарищей были заранее привезены в Глазго и посажены на «Дядю Магнуса». Об этом мы, впрочем, уже упоминали вскользь.

По прибытии в Гренландию оба корабля были радостно встречены нанявшимися эскимосами. Так как розольфцы долго не приходили, то эскимосы начали уже терять надежду на заработок. Восторгу их не было пределов, когда они увидели, в каких шубах щеголяют их товарищи, приехавшие на «Дяде Магнусе». Они стали рассчитывать, что им дадут такие же прекрасные подарки.

Простояв несколько дней и приняв на борт эскимосов, которых разделили на два отряда, «Дядя Магнус», провожаемый «Леонорой», вышел в море при громких приветствиях собравшейся толпы.

Корабли направились к северу. Они последовательно прошли мимо Шпицбергена, мимо земли Мелвилла и мимо так называемых Ледовых берегов, потому что они освобождаются от льда и снега всего на каких-нибудь пять или шесть недель в году.

Герцог Норландский велел держать курс по прямой линии на север, предполагая, что лишь в этом направлении он может отыскать дядю Магнуса, по всей вероятности, умершего на границе обетованной земли, которую он отыскивал и нашел.

Исследовав до реки Меккензи все верхние берега, омываемые Ледовитым океаном, Фредерик Бьёрн вернулся назад, обогнул мыс Ледяной, Шпицберген и снова прошел мимо северного берега Гренландии, отыскивая там для себя зимнюю стоянку. С этим нужно было торопиться, так как был уже сентябрь.

Наконец Фредерик отыскал небольшую бухту, которую назвал бухтой Надежды. Она находилась под 82°70′ северной широты и 6°22′ восточной долготы.

Бухта была окружена высочайшими утесами, которые защищали ее от всех ветров. Более удобную стоянку трудно было и найти.

Простояв сутки с «Леонорой», Фредерик Бьёрн на следующий день отослал ее обратно, приказав командиру ее, нашему старому знакомому Биллу, явиться в бухту следующей весной и привезти надлежащее количество всяких припасов.

Матросы шхуны и клипера были связаны между собой узами дружбы и родства. Немудрено поэтому, что и те, и другие с тоской готовились к предстоящей разлуке, быть может, навсегда.

Прощание вышло трогательное. Матросы «Леоноры» плакали, не скрывая своей жалости к товарищам, идущим на всякие опасности, но матросы «Дяди Магнуса» крепились, не желая показаться слабыми.

– До свиданья! До свиданья! – долго кричали друг другу остающиеся и уходящие.

«Леонора» ушла.

VIII

Друг Фриц и моржи. – Воспоминание. – Перелет птиц. – Море льдин. – Начало зимовки. – Эдвард Пэкингтон. – Наем эскимосов. – Белые медведи.

ТОЛЬКО ЧТО УСПЕЛ ФРЕДЕРИК БЬЁРН приготовить все для зимней стоянки, как на море показались первые льдины. Экипаж клипера приветствовал их от души, потому что они означали для него средство продолжить предприятие. По другую сторону равнины, ограничивавшей бухту, снова начинался Ледовитый океан, по которому можно было на санях проехать пространство в два градуса длиной.

Местность около бухты в момент прибытия наших путешественников не была совершенно безжизненной. В воздухе носились морские птицы с такой беззаботностью, которая прямо указывала, что они никогда не видали людей. Моржи и тюлени подплывали к самой корме корабля, как бы желая ознакомиться поближе с невиданной громадой.

Однажды друг Фриц позабавил моряков внезапным пробуждением в нем рыболовного инстинкта. Это было тем оригинальнее, что он был взят от матери еще совсем маленьким медвежонком и после того ему не приходилось самому добывать себе пищу.

Друг Фриц вместе с прочими любовался на птиц, которым матросы бросали куски вяленой рыбы. Вдруг в бухте появилось стадо моржей с длинными изогнутыми клыками. При виде их медведь вытаращил глаза и тихонько завизжал от радости, как щенок, увидевший из окна, что на дворе играют другие щенята. Моржи действительно резвились, ныряя и кувыркаясь в воде.

Через несколько минут друг Фриц начал вздрагивать и трясти своей огромной головой. Он лишь недавно достиг зрелого возраста и, как все молодые животные, очень любил игру. Что такое с ним делалось? Желал ли он присоединиться к моржам и порезвиться вместе с ними или в нем проснулась природная кровожадность, заглохшая от постоянного общения с добрыми людьми? Быть может, и то, и другое. Как бы то ни было, но через несколько минут он окончательно не выдержал и, прыгнув с корабля, как бомба, свалился среди играющих. Сначала он погрузился в воду, но сейчас же выплыл, глухо ворча. Он был сыт и, по-видимому, не имел никаких свирепых намерений. Эдмунд, зная его отлично, положительно утверждал, что медведь просто желал поиграть с моржами.

Но моржи понимали это иначе. Они не видели разницы между медведем диким и цивилизованным. Вследствие этого друг Фриц, как только вынырнул, сейчас же получил ужасный удар клыком.

Моржи окружили его и сердито надвигались. Бедный медведь совершенно растерялся от такого приема и даже не пробовал защищаться. Между тем морж, нанесший ему удар, ожидал ответа, после которого должно было последовать общее нападение на медведя.

Пора было матросам вмешаться, иначе разъяренные моржи растерзали бы его в клочки. По приказанию Эдмунда человек двадцать матросов, столпившихся у кормы, подняли громкий крик. Испуганное стадо сейчас же рассеялось.

Избавленный от опасности, медведь вернулся на палубу под громкий хохот матросов. Он был очень сконфужен своим приключением и низко опустил голову.

Однако другу Фрицу предстояла впереди суровая жизнь, от которой суждено было проснуться его природным инстинктам, до этого времени спокойно дремавшим в нем.

Между тем Фредерик Бьёрн торопил приготовления к отъезду. Шел густой снег, предвестник больших холодов, хотя на дворе стоял только конец сентября. Появились первые перелетные птицы отдельными небольшими стаями, направляясь на север, к тому свободному ото льда морю, в существовании которого нет ни малейшего основания сомневаться.

Стаи птиц все увеличивались и наконец стали заслонять небо, как тучи. Куда же именно они летели? К какому-то месту, нам до сих пор неизвестному, но, несомненно, лежащему между магнитным полюсом, который совершенно произвольно предполагается на 70°, но в действительности находится гораздо выше, и между полюсом холода. Птицы тянутся туда двумя дорогами: одна проходит между Гренландией и Шпицбергеном, другая – между Алеутскими островами и Беринговым проливом. Невозможно же допустить, чтобы птицы нарочно летели для того, чтобы погибнуть от холода в ледовом краю; очевидно, там есть страна с умеренным климатом, в котором можно жить. Наконец, с наступлением лета они все возвращаются – это тоже всеми подмеченный факт.

Все это исстари наводило многих и многих на мысль о существовании на Крайнем Севере свободного моря, для открытия которого еще с прошлого века предпринимались полярные экспедиции.

Франклины, Ламберы и Белло рисковали жизнью для разрешения этой благородной задачи. Норденшельд сделал тоже немало. Если задача не решена, это не значит, что она и не будет решена.

Направление, которого держались птицы, подтвердило Фредерику и его брату, что они выбрали кратчайший путь к полюсу. Когда пролетели последние стаи, начались холода. Термометр быстро падал и скоро дошел до 18° ниже нуля. Появились крупные льдины, начался ледостав. Со дня на день ожидалось, что лед окончательно станет и «Дядя Магнус» будет изолирован от остального мира.

Однажды вечером, перед закатом, вахтенный матрос, меланхолически прохаживавшийся вдоль борта, вдруг встрепенулся и вскричал:

– Парус слева!

Все выбежали на палубу, и впереди всех Фредерик и Эдмунд, подумавшие, что вахтенный сошел с ума.

Но нет, к удивлению, он оказался в здравом уме и твердой памяти. В бухту действительно входила хорошенькая небольшая яхта, салютуя клиперу. На мостике яхты стоял человек высокого роста, махавший шляпой и кричавший «ура!», которое дружно подхватили матросы. Фредерик Бьёрн ответил тем же, и восемьдесят норландских матросов тоже гаркнули «ура!»

Яхта грациозно поравнялась с клипером и бросила якорь рядом с ним.

Фредерик сейчас же пригласил капитана яхты к себе на борт. Капитан не заставил себя просить два раза и ловко перебрался на клипер.

– Здравствуйте, джентльмены, – сказал он Фредерику и Эдмунду, шедшим к нему навстречу. – Эдвард Пэкингтон, – прибавил он, кланяясь. – Чистокровный янки, родом из Нью-Йорка.

– Фредерик Бьёрн, – отвечал герцог Норландский, пожимая руку американцу, – а это мой брат Эдмунд.

Американец пожал Эдмунду руку так, что едва не вывихнул ее.

Североамериканский гражданин был рослый мужчина средних лет, с открытым и приятным лицом, которое сразу располагало в его пользу, хотя черты далеко не отличались правильностью: англо-саксонский рот до ушей, круглые, навыкате, глаза и огромный, мясистый, красный, угреватый нос, обличавший не совсем умеренную склонность к спиртным напиткам. Волосы на голове и бороде были красно-рыжие.

В нравственном отношении Эдвард Пэкингтон был человек смелый и решительный, не останавливающийся ни перед чем. Он был старший сын бедного методистского пастора, обремененного, как почти все пасторы, многочисленным семейством. Начав буквально ни с чего, он к тридцати пяти годам сделался одним из богатейших арматоров Нью-Йорка, обеспечил престарелых родителей, принял к себе в компанию двух своих братьев и, предоставив им ведение дел фирмы, решил посвятить часть своего времени исполнению одного плана, задуманного им давно.

В войне за независимость Штатов Эдвард Пэкингтон принимал деятельное участие и пожертвовал на борьбу не один миллион. По признании независимости колонии он был выбран одним из первых сенаторов. Вообще он был человек добрый, отзывчивый на все хорошее и всегда готовый оказать помощь ближнему. Сограждане любили его и уважали.

По окончании срока службы по первым выборам Пэкингтон отказался от вторичного избрания, так как решил приняться за осуществление своего плана.

Таков был человек, с которым судьба свела братьев Бьёрнов.

Обменявшись первыми приветствиями, словоохотливый янки заговорил:

– Джентльмены, если знакомиться, так уж знакомиться как следует. Одних имен мало. Позвольте вам рассказать, что я за человек.

И Эдвард Пэкингтон скромно, но правдиво изложил свою биографию.

– И вот, господа, – заключил он, – во время одного из своих плаваний по северным морям на китоловном судне я заметил, что птицы с наступлением зимы перелетают с юга на север. Это навело меня на мысль, что на севере существует земля с умеренным климатом и свободное море.

Фредерик и Эдмунд переглянулись, но янки в пылу рассказа не заметил этого.

– Я решил снарядить экспедицию, запасся всем необходимым и, как только личные дела позволили мне это, отправился, как видите, к северному полюсу. В Исландии я нанял двух эскимосов, которые, как я узнал, уже служили проводниками каким-то европейцам, тоже предпринимавшим полярную экспедицию, но погибшим от голода и холода. Каково же было мое удивление, когда по приходе в эту бухту я увидел ваш корабль… Джентльмены, вы, вероятно, тоже отправляетесь к Северному полюсу?

Благородная, добродушная откровенность янки побудила Фредерика Бьёрна отплатить ему тем же. Почтенный мистер Пэкингтон чрезвычайно удивился, когда узнал, что видит перед собой наследного владетеля независимого герцогства. В те времена звания и титулы производили на американцев такое же магическое действие, как и в наши дни. Но еще больше удивился янки, когда Фредерик Бьёрн так закончил свой ответ:

– Конечно, мы не можем быть нечувствительны к тому, что вы оспариваете у нас славу открытия свободного моря, но мы охотно уступим вам всю честь открытия, потому что вы имеете в виду исключительно научную цель, а мы не можем сказать того же о себе. Нами руководит главным образом один личный мотив, без которого мы, по всей вероятности, не двинулись бы с места.

– О, я так не желаю! – протестовал честный янки. – Это будет несправедливо. Честь открытия мы разделим пополам.

Упрямый янки стоял на своем, и пришлось с ним согласиться.

Когда Фредерик Бьёрн сообщил Пэкингтону свой план, американец пришел в восторг.

– Нет, вы только представьте себе, – сказал он, – ведь мне и в голову не пришло устанавливать эти вспомогательные пункты, до которых додумались вы… Ведь это прекрасно!.. Это великолепно!.. Теперь, соединившись вместе, мы наделаем с вами чудес!.. Ура!.. Ура!..

Молодые люди невольно улыбнулись восторгу почтенного янки, в котором – они чувствовали – для них нашелся новый друг.

Когда первый восторг американца простыл, он осведомился, каким образом Фредерик Бьёрн рассчитывает устраивать эти пункты.

– Очень просто, – ответил Фредерик, – мы не будем ставить никаких палаток, а просто на манер эскимосов станем вырубать топором пещеры в ледяных массах. На каждом пункте мы будем оставлять гарнизон из нескольких человек эскимосов и европейцев.

– Браво, господин герцог! – вскричал американец. – Да ведь этак у нас с вами будет не экспедиция, а увеселительная прогулка.

В эту минуту на палубе яхты показались два эскимоса, нанятые американцем. Они с любопытством глядели на огромный клипер. По всей вероятности, им еще ни разу не случилось видеть такой огромный корабль.

Эскимосы были одеты в свою толстую зимнюю одежду, которая закутывала их с головы до ног, оставляя отверстие лишь для зрения и дыхания. Разглядеть их лица не было никакой возможности; издали эти неуклюжие фигуры ничем не отличались от друга Фрица.

Один из эскимосов был высок ростом и отличался широкой костью, другой был коренаст и приземист.

Фредерик и Эдмунд удивились, что эти эскимосы уже одеты по-зимнему, но не придали этому обстоятельству никакого значения и не сказали ничего.

Если бы они знали, что эскимосы закутались так лишь после того, как с яхты заметили «Дядю Магнуса»! Быть может, это навело бы обоих братьев на некоторые размышления.

Однако на борту клипера находился человек, которого тоже поразила подробность, лишь вскользь замеченная герцогом и его братом. Этот человек был Грундвиг, питавший недоверие решительно ко всему и ко всем на свете.

По обыкновению он поделился своими тайными думами с Гуттором, а затем в один прекрасный день изъявил Пэкингтону желание осмотреть яхту.

Пэкингтон с удовольствием согласился показать им свой хорошенький кораблик. Грундвиг и Гуттор отправились. Главной их целью было посмотреть поближе на эскимосов, и потому они очень обрадовались, когда увидели, что последние помещаются на яхте совершенно отдельно от американских матросов.

Этот визит не привел ни к чему. Грундвиг не открыл ничего такого, что подтвердило бы его подозрения в отношении эскимосов, но тем не менее он решил:

– Хотя я не нашел доказательств, что эти эскимосы мошенники, но, в то же время, ничто не свидетельствует и о том, что они люди честные. Поэтому я буду считать их подозрительными и следить за ними.

Это было не совсем логично, но Грундвигу казалось вполне убедительным.

Посетители удалились на свой корабль.

* * *

А между тем в помещении эскимосов происходил следующий разговор:

– Йорник, видел ли ты двух посетителей, приходивших сюда?

– Видел, господин.

– На этой неделе ты должен избавить меня от них. Способ выбирай сам.

– Слушаю, господин.

– Ты знаешь, что за смерть каждого из них будет заплачено по пять тысяч пиастров?

– Знаю, господин. Через несколько дней Йорник будет очень богат.

– То-то же!

– Могу я сказать еще одно слово, господин мой?

– Говори.

– Я убью не только этих двух, но всех, кого ты велишь. Только я не желаю, чтобы меня повесили на рее.

– Само собой разумеется.

– Поэтому я убью их тогда, когда мы уже двинемся в экспедицию. На суше я приму меры, чтобы даже трупы их не были найдены.

– Хорошо, но помни: если ты попадешься, я тут ни при чем. Действуй на собственный свой страх. Я не желаю расплачиваться за твою неловкость. Уговор дороже денег.

– Йорник знает. Йорник принял этот уговор…