Текст книги "В стране чудес"

Автор книги: Луи Жаколио

Соавторы: Луи Русселе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

влажную пыль на роскошные цветы и освежает их в знойный полдень. А в садах порхают горлинки, зеленые голуби, воробьи с черными головками и желтыми грудками, попугаи всех цветов и оттенков, начиная с больших ора– белых, красных, лиловых или синих– и до маленьких зеленых попугайчиков, и все это пернатое население щебетало, пело, перекликалось, перепархивая с ветки на ветку.

– Видел ли ты там священных животных? – спросила Берта.

– Да, я видел трех быков, посвященных божественной троице: Браме, Вишну и Шиве. Они жили во дворе главной пагоды Бенареса, но раз-

гуливали без всякого присмотра по базарам города и питались овощами с лотков торговцев, которые не смели им отказать в пище. Законом

воспрещается не только мучить священных животных, но даже дразнить их. За ними ухаживают, прекрасно их кормят и поят. Они слоняются по

окраинам города, отдыхают среди рисовых полей или в огородах, эти раскормленные ленивые животные только мешают всем, но прогнать их никто не решается: индус должен терпеливо ожидать, пока священному быку будет угодно подняться и уйти добровольно. Правда, мусульмане и парии

мало стесняются со священными животными: они их просто гонят палками. А зачастую, в безлунную ночь, когда никто не видит, они преспокойно

уведут животное и в укромном уголке перережут ему горло. Такой случай был при мне в Бенаресе, и с заподозренным в убийстве парием не церемо-

нились: его по-просту безжалостно убили.

– Какой ужас! – перебила рассказчика сестра, – расскажи о чем-нибудь менее страшном, Андре, – попросила она его.

– Интересны обычаи, сохранившиеся с незапамятных времен в Бенгалии. Мне рассказывали, что в Бенаресе был объявлен Дурно по случаю

одного распоряжения английского генерал-губернатора Калькутты.

Дурно – один из старейших обычаев Индии, и прежде к нему относились с большим почтением. Вот в чем он заключается. Когда кредитор

ничего не может получить с богатого и влиятельного должника, или если какой-нибудь бедняк видит, что ему не выпутаться из когтей своего

кредитора, то ему остается Дурно.

Он посыпает себе пеплом голову, надевает траурные одежды и отправляется на главную площадь, восклицая: – Я объявляю Дурно против такого-то!

С этого момента он не должен ни есть, ни пить, пока не добьется справедливости.

Если его противник допускает, чтобы он умер в таком состоянии, то толпа устраивает жертве торжественные похороны и принимает на себя

месть за нее.

Враг умершего объявляется народом вне закона, ему отказывают в рисе, в воде, в огне, никто не хочет с ним сноситься, он извергнут из

общества, и убить его считается добрым делом, так как таким поступком уничтожается нечистое существо.

Власть этого обычая такова, что каждый, против кого объявлен Дурно, должен уступить, так как смерть того, кого он преследовал, является

сигналом неминуемой смерти его самого, если даже он уедет или окружит себя самыми верными, самыми бдительными слугами, – все равно,

рано или поздно его найдут дома в кровати, или де-нибудь на краю дороги с кинжалом в сердце.

Несколько лет тому назад генерал-губернатор Калькутты издал приказ, который обязывал мусульман убивать коров и быков, мясом которых

они питаются, на берегу Ганга, с тою целью, чтобы внутренности и кровь убитых животных тотчас же уносились водами реки.

Весь Бенарес страшно возмутился: неужели позволят „неверным" так осквернить „священную" реку!.. Если только это допустят, то Бенарес пе-

рестанет быть священным городом...

Обратились к генерал-губернатору со смиренной просьбой отменить приказ.

Но тот даже не удостоил ответом.

Сейчас же образовываются группы, выбирают депутатов и шлют в Калькутту... Но депутация возвращается, не добившись ничего.

Тогда все население грозит губернатору объявить против него Дурно.

Тот лишь рассмеялся, но скоро пришлось мистеру Джону раскаяться в своем упорстве.

В одно утро все население Бенареса (свыше пятисот тысяч душ) вышло на улицы в траурных одеждах: и все расселись на земле против своих

жилищ, восклицая:

– Я объявляю Дурно против губернатора Калькутты и мусульман, убийц животных.

В одно мгновенье остановились все дела, все лавки закрылись, путешественники, а в особенности мусульмане, спешно бегут из города... В течение двадцати четырех часов никто—ни мужчина, ни женщина, ни ребенок не позволили себе отступить, никто не ел, не пил и не спал.

Весь Бенарес обрек себя на смерть, желая добиться справедливости.

Губернатор, испуганный этой манифестацией,

отменил приказ и донес об этом своему начальнику. Тот уволил своего подчиненного, положившего конец такой ужасной забастовке, но при-

каз, конечно, возобновлен не был.

В Бенгалии существует еще один обычай, который несколько похож на предыдущий, но выражается еще резче.

Существующей в Индии касте скороходов, носильщиков паланкинов и коммиссионеров обыкновенно поручают переносить из одной провинции

в другую золото, серебро и драгоценные вещи.

Такие переносчики называются бохи.

Этих бохи можно часто встретить за сто лье от обитаемых местностей. С своею драгоценною ношею идут они джунглями, лесами, болотами.

Казалось бы, что их одиночество могло бы соблазнить воров... А между тем, ограбление бохи случается очень редко, едва раз или два в столетие.

Бохи, по большей части, очень тщедушен, но для самозащиты у него есть ужасное орудие – трага.

Если его ограбили, он считается обесчещенным и не может уже вернуться ни в свою касту, ни в свою семью, так как дает следующую клятву: —

я доставлю этот предмет по назначению, или умру.

Несчастный, у которого отняли его ношу, закалывается на глазах грабителей длинным кинжалом, называемым трага.

Но эта смерть тотчас же поднимает на ноги всю касту, к которой принадлежала жертва. Бросив все свои дела, с трагами в руках, все члены

касты пускаются преследовать воров и убивают их всех до последнего, их родственников и друзей, начинается поголовная резня.

Преступление никогда не остается безнаказанным, потому что провинция, в которой пал бохи,

наводняется ожесточенными преследователями, которые не успокоятся, пока не найдут и не уничтожат виновных. Тут примешано еще и религиозное

поверье, что до тех пор, пока не будет отомщен умерший, ни один из его касты не достигнет небесного блаженства.

Подобные самосуды влекли иногда за собою ужасные преследования. По одному только подозрению в соучастии или в сокрытии виновных

вырезывались целые деревни.

Поэтому-то бохи можно доверить самую драгоценную кладь, и он доставит ее в целости.

– Дорогой Андре, ты прочел мне целую лекцию о древних обычаях бенгальцев. Но может быть, тебе удалось наблюдать индусскую семью

не только на улице, но и дома. Меня особенно интересуют женщины в индусской семье. Расскажи мне о них, Андре! – просила девушка.

– Нет, Берта, мне не удалось побывать в индусском гареме. Я знаю, впрочем, что большая часть домов в Бенаресе походит на крепости, по-

строены дома так, чтобы не было никакой возможности увидеть в окне женщину и чтобы она не могла выглянуть в окно на улицу. Высокие

стены окружают дома и сады, откуда бедные затворницы могут видеть только голубое небо.

Иногда им разрешается, но и то только после заката солнца, выходит на высокие террасы, где они могут подышать свежим воздухом.

Мне удалось в Бенаресе побывать на званом торжестве у одного индуса. Вот о танцах, которые я там видел, я тебе, пожалуй, расскажу.

Как и все праздники в Индии, торжество началось научем, танцем баядерок. Это собственно не танец, а серьезная церемония с религиозным

оттенком. Укутанные в длинную шелковую фату, баядерки кружились медленно и грациозно, сопровождая свои движения однообразным пением под такт флейт, цимбалов и тамтамов.

Танец этот мне не понравился, как и индийские фокусники, сменившие баядерок. Зато знаменитый танец яиц, один из самых замечательных и гра-

циозных фокусов индусов, привел меня в восхищение. На середину залы вышла танцовщица, молодая, сильная девушка с корзиной яиц в ру-

ках. На голове ее было надето нечто вроде колеса из ивовых прутьев. Вокруг колеса висели нитки на равном расстоянии одна от другой, с петлями

на концах, развязаться которым мешали стеклянные бусины. Раздались мерные, монотонные звуки музыки, и танцовщица быстро завертелась на

одном месте. Затем, схватив яйцо, она вложила его в одну из петель, отбросила быстрым движением, и петля затянулась. Вследствие центробеж-

ной силы, вызываемой быстротою вращения танцовщицы, нитка с яйцом натянулась и приняла горизонтальное положение, на одном уровне с ко-

лесом. Таким образом, яйца одно за другим были вложены в петли и образовали горизонтальный ореол вокруг головы танцовщицы. В то же время

танец становился все быстрее и быстрее, так что уже едва можно было разглядеть лицо танцовщицы. Но вот наступил критический момент: ма-

лейшее неловкое движение или остановка – и яйца разбились бы одно о другое. Чтобы прекратить танец, нужно было вынуть их из петель. Эта опе-

рация труднее первой. И вдруг танцовщица быстро и уверенно схватила одно из яиц и, притянув к себе нитку, вынула его из петли. То же она проделала

с остальными яйцами и неожиданно остановилась, нисколько не утомленная быстрым верчением, которое продолжалось около тридцати минут.

– Теперь, Андре, расскажи мне о новостях, какие ты слышал в Бенаресе,– попросила Берта.

– Там рассказывают, что бенгальские стрелки в Серампуре месяц тому назад возмутились и перерезали английских офицеров. Действительно, поведение англичан настолько вызывающе, что чаша терпения у миролюбивых индусов переполнилась.

И хотя англичанам удалось разбить стрелков, но в Патне и Агре возмутились сипаи, которые, по слухам, уже находятся на пути к Дели.

– Значит, вспыхнуло всеобщее восстание?– перебила его Берта.

– Похоже на то, сестрица. Во всяком случае, рассказывают, что недавно индусские рабочие на порогах своих хижин нашли подброшенные кем-то

чапати (туземные хлебцы), которые служат условными знаками войны и восстания. Чапати должны сказать каждому индусу: – Настало время. Запа-

сайся хлебом и отправляйся в путь. Вперед, против угнетателей– англичан!

– Мне страшно, Андре, хоть я и не чувствую за собой вины, но ведь я – европеянка, и справедливый гнев индусов может обратиться против меня. Пойдем домой, Андре!

И дети побежали вперегонку к дому.

ГЛАВА V

МЕСТЬ И ПЕИШВА!

Прошлое Мали. – Новое предостережение. —

Зловещие слухи. – Причины восстания. —

Нападение. – Пожар фактории

На следующий день Буркьен поднялся рано и направился к плантациям смотреть на сбор индиго.

Едва успел он выйти из фактории, как встретил старого Мали. Повидимому, заклинатель змей собрался в путь, потому что его корзины стояли

около него.

– Что с тобою, Мали? – удивился Буркьен. – Куда ты собрался в такую раннюю пору?

– Мне пора в путь, – ответил старик. – Как только соберу своих беглянок, я перейду Ганг и через несколько часов буду дома.

– И ты хотел уйти, не простившись со мною и с твоими юными друзьями?

– Нет, дорогой саиб, – сказал Мали. – Я хотел поблагодарить вас и ваших детей за оказанный мне прием. Но перед тем я надеялся встретить вас, чтобы поговорить с вами наедине, и потому ждал вас здесь.

– Что тебе надо? – спросил Буркьен. – У тебя такие хорошие адвокаты, что тебе нечего опасаться отказа с моей стороны.

– Мне ничего не надо, – ответил старик, – вы и без того оказали мне много благодеяний.

Позвольте мне вам сказать кое-что. Сядемте, и прошу вас, выслушайте меня, я еще так слаб, что ноги подкашиваются у меня.

Буркьен исполнил желание старика и уселся с ним на краю дороги.

– Давно, давно тому назад, – начал Мали, – когда я был еще ребенком, отец привел меня во дворец Пуна, где во время празднеств Дассары

я вместе с ним заставлял плясать змей. Должно быть, моя наружность понравилась царице, она спросила, сколько мне лет, и кончила тем, что

оставила меня при дворе.

Таким образом, я вырос при дворе Пеишвы.

В то время он был могущественный князь. Его полководцы заняли две трети Индостана и победоносно сражались с англичанами, которые явля-

лись к его двору не высокомерными завоевателями, а скромными послами. Там я видел многих европейцев, в том числе вашего благородного

деда Бур-хана, оставшегося до конца верным на-

шему делу.

Но вскоре счастье нам изменило – и царица вынуждена была бежать из своего дворца в Пуна.

Я последовал за нею с несколькими верными слугами, и мы скрылись в деревушке Бунделькунд. При царице находился ее новорожденный

сын Нана, наследник царя и единственная надежда великого магаратского народа.

Мальчик рос в изгнании, я все время находился при нем и привязался к нему, как к сыну.

От природы Нана был горд и неукротим, сердце его, казалось, было вылито из стали, в этом мне скоро пришлось убедиться. Однажды в наше убежище приехал английский офицер. Он был прислан победителем, который предлагал принцу громадное состояние с условием, чтобы он отказался

от своих прав на престол. Я думал, что Дунду отвергнет такое предложение, но ошибся – он принял его.

Эта слабость, эта измена отечеству возмутила меня, и я в тот же вечер, во время прогулки по берегу Нербудды, откровенно высказал свое мне-

ние. Взглянув на Дунду, я испугался: так сильно было впечатление, произведенное моими словами.

– Горе тебе, гнусный колдун, что ты осмелился усумниться во мне! – вскричал он вне себя от гнева. – Знай, Нана никогда не забудет, никогда

не проститі Хотя бы мне пришлось унизиться до дружбы с подлыми англичанами,– я подчинюсь этой необходимости, чтобы отомстить за себя!

Мщение мое будет полное, и они смоют своейкровью слезы, пролитые мною над униженной и порабощенной родиной! Ты же уйди с моих глаз, чтобы я никогда не видел более твоего зловещего лица!

Никакие мольбы не могли смягчить моего царственного ученика. Я вынужден был взяться занищенский посох и снискивать себе пропитание

ремеслом моего отца. Верьте мне, Бур-хан саиб, Нана до сих пор ничего не забыл, никого не простил! Сегодня он украшает свои жертвы цве-

тами, а завтра задушит их!

Слова Мали, звучавшие точно пророчества, были прерваны радостными криками Берты и Андре.

– Здравствуй, папа! – кричала Берта, – мы тебя целый час разыскиваем!

Дети бросились в объятия отца.

– О чем ты разговариваешь с Мали? – спросил Андре отца. – Надеюсь, он не пугал тебя мрачными предсказаниями войны в ближайшем

будущем.

– Ты уже уходишь, Мали? – спросила Берта.

– Да, милая. Я только поджидал вас, чтобы проститься с вами.

– Почему ты так спешишь?

– Если я замешкаюсь долее, то не найду моих змей.

– Опять эти гадкие змеи! – воскликнула молодая девушка.

Старик поблагодарил всех и, уходя, повторил:

– Не забудьте, что нат Мали предан вам за то, что вы его спасли от смерти. Если он будет вам нужен, то позовите его, и он явится, хотя бы

находился в самой глубине Индии...

Молодые люди долго смотрели вслед удалявшемуся старику и вернулись в дом лишь тогда, когда он скрылся за поворотом дороги.

Им казалось, что они расстались с хорошим другом.

Буркьен сожалел, что дет^и прервали рассказ Мали. В первую минуту он хотел было послать за ним, но затем решил не придавать особенного

значения словам старика.

В тот же день он получил секретное извещение о том, что положение дел ухудшается с часу на час, что восстание становится общим. Инсургенты

уже направлялись к Дели, Удский набоб (наместник) также примкнул к восстанию, и опасность грозила даже Каунпору. Буркьена предупреждали,

чтобы он принял необходимые меры предосторожности.

– Лишь бы только, – подумал Буркьен, вспомнив слова Мали, – Нана был способен забыть и простить! Ведь он очень силен, и его войска

расположены вблизи фактории. Опасность прежде всего грозит мне и моей семье.

Он решил предупредить об опасности Андре и Берту и позвал их к себе.

– Дети мои, – начал отец, – вы уже не маленькие, вы должны понимать, что мы живем в стране, порабощенной англичанами, и что поработители ждет месть со стороны туземцев. А так как мы – европейцы, то справедливое возмущение индусов может обратиться и против нас.

У меня есть сведения, что восстание уже началось. Я не хочу, чтобы вам оно казалось беспричинным. Вы должны знать, что вся вина за восстание лежит исключительно на англичанах. Вам полезно узнать получше Англию, которой многие приписывают величие души, человечность и ве-

кодушие. Я хочу, дети, сорвать перед вами ту лицемерную маску, которую носит Англия, и указать вам на воровство, насилия, постыдные убийства, которыми грязнит себя уже около двух столетий эта нация пленителей моря.

Индусам проповедуют любовь, милосердие, христианское братство, а они видят, что англичане продолжают отбирать индусские владения

одно за другим. Им дают много библий, зато у них отнимают все, что можно отнять, и благосостояние страны падает, мало-по-малу нищета проникает чуть ли не в каждую семью,

Вы должны знать, что Англия является виновницей ужасного голода, который опустошает Индию через каждые пять, шесть лет.

С одной стороны, она отказывается исправить громадную систему орошения прудов, каналов, устроенных еще при браминах для сбережения

воды при ливнях и для поливки полей в сухое время года, а с другой стороны, она позволяет своим купцам спекулировать на народном бедствии:

^они вывозят в громадном количестве хлеб, не заботясь о тех миллионах индусов, которые умирают от голода.

Вся Индия покрыта развалинами, и каждые пять лет в Индии умирают от голода двести, триста тысяч человек, гибнут они на дорогах, на уединенных тропинках, в джунглях, где дикие звери пожирают их еще живыми.

Я сам видел людей, приносивших своих умирающих от голода детей к дверям наших жилищ.

– Возьмите их, – говорили несчастные,– я вам отдаю их совсем, только дайте им немного риса, чтобы они не умерли от голода.

Пусть англичане не говорят, что восстание направлено против их законной власти... – закончил Буркьен.

Вся Бенгалия соединилась в одно, и пароль инсургентов: изгнать чужеземцев.

Но это кроткое и робкое население, хотя и объединенное общей ненавистью, все еще не решается взяться за оружие, возможно, что если бы английское правительсто приняло разумные меры, все мало-по-малу могло бы улечься. Но англичане ведут себя так, что восстание должно

вспыхнуть.

Нам нужно спасать себя, а не Англию. Я хочу, чтоб вы это знали.

Дети молча ушли к себе.

Не теряя времени, плантатор Созвал всех людей фактории и отдавал распоряжения. Всем приказано было вооружиться и при первом сигнале собраться во дворе перед домом. На дороге и на полях были расставлены вестовые, обязанные немедленно извещать о приближении всякого подозрительного отряда. Стены и ворота были надежно укреплены.

Каждый день приносил известия о присоединении к инсургентам одного полка сипаев за другим.

Так как принц Дунду снова объявил, что он помогает англичанам и готов дать всем им приют, то европейцы поспешили послать свои семейства из Каунпора и его окрестностей в Битур.

Андре и Берта, проводившие все время на берегу Ганга, с грустью смотрели на многочисленные суда, поднимавшиеся против течения к Битуру.

С лодок раздавались рыдания женщин и детей, лица выражали страх и опасение за отцов и мужей, оставленных в окруженном врагами городе.

В таком положении прошла неделя. Было известно, что полки удского набоба шли на Каунпор, где весь гарнизон состоял из 1500 европейцев и нескольких тысяч сипаев, на которых нельзя было полагаться, так как они были возмущены англичанами.

Буркьен надеялся, что вражеские отряды не станут терять времени на осаду такого маловажного места, как фактория.

Вестовые и караульные исполняли свое дело прекрасно, и никто не мог подойти к фактории незамеченным. Буркьен строго запретил кому

бы то ни было выходить за оборонительную линию.

Так приходили дни за днями. Но вот однажды после полудня Буркьену донесли, что к фактории приближается значительный отряд туземцев.

Раздался сигнал, и во дворе быстро собралось двести вооруженных рабочих. Ворота заперли, и Берте приказали укрыться в самой отдаленной

комнате дома. Затем Буркьен поднялся на вал и увидал на расстоянии одного километра приближающийся конный отряд.

Четверть часа спустя к воротам прискакал всадник, на обнаженной сабле которого развевался белый платок.

– Кто вы? что вам надо?– спросил его Буркьен с вала.

– Я лейтенант Дода, вестник принца Дунду!

– Чего желает принц? – спросил отрывисто плантатор.

– Он отправляется в Каунпор с отрядом конницы на помощь генералу Вилеру. Говорят, что инсургенты утром подошли к реке. Принц хочет

посоветоваться с вами по поводу мер для защиты пути в Битур на случай обходного. движения неприятеля.

– Хорошо,– ответил Буркьен,– передайте принцу, что я жду его. Один из моих людей проводит вас и передаст аванпостам приказание пропустить вас.

Затем он подозвал одного из своих слуг и отдал приказ:

– Открыть главные ворота, но смотри, чтобы все были настороже!

Через несколько минут отряд принца приблизился к воротам. Впереди всех ехал принц на лошади...

Он один проехал в ворота фактории и, остановившись перед Буркьеном, вежливо поклонился ему.

– Ваши военные способности, – воскликнул он, – сделали бы честь вашему предку! Ваш дед Гектор не сумел бы более искусно укрепить это

слабое местечко! Аванпосты в траншеях! блиндированные стены ! отряд стройных молодцов, готовых исполнить свой долг ! Поздравляю вас!

Во истину, вы были бы прекрасным полководцем!

– Я сделал только то, чего требовали обстоятельства,– заметил просто Буркьен.

– Конечно, конечно, – сказал принц, – и если бы все следовали вашему примеру, мы были бы уверены в полном успехе.

– О, на этот счет я спокоен, – ответил уверенно плантатор.

– Может быть, вы правы,– ответил с живостью Дунду! – но пора нам заняться более существенным делом. Вам известно, что я предоставил

европейцам приют в моем "дворце. Теперь у меня в Битуре находятся около тысячи двухсот женщин и втрое больше детей европейцев. Выступив, по

приказанию генерала Вилера, на защиту Каунпора,

я вынужден был сократить гарнизон Битура. Поэтому мне необходимо заручиться помощью соседей, и в этом отношении я сильно рассчитываю на вас. Это место прекрасно укреплено, к тому же у вас есть пушки. . Сколько у вас пушек?

– Две,—ответил Буркьен.

– Этого достаточно,—заметил принц.– С этого пункта вы можете одновременно господствовать над дорогой и над рекой, тем более, что при

первом сигнале вашем мы поспешим к вам на помощь.

– Во мне вы можете быть уверены! – ответил плантатор. – Так и передайте генералу Вилеру.

– Через час я лично передам ему обо всем.

Итак, до свидания!

И вежливо поклонившись, принц повернул лошадь и направился к воротам, сопровождаемый Буркьеном.

Но, подъезжая к воротам, он быстро повернул

коня.

– Я чуть не забыл о главной цели моего

приезда – сообщить вам пароль, условленный

между мною и генералом Вилером. Вам необходимо знать его.

Буркьен приблизился к нему.

– Пожалуйста, подойдите ближе, – я могу передать вам эту государственную тайну только на ухо.

Плантатор подошел к самой седельной луке.

Дунду наклонился к его уху и вдруг крикнул громовым голосом: „Месть и Пеишвы"! —и мгновенно вонзил между плеч плантатора свой кинжал,

скрытый в рукаве. Буркьен упал к ногам лошади.

Едва разразились ужасные слова, как всадники ворвались во двор, и началась резня. Застигнутые врасплох защитники фактории были изрублены..

Во время переговоров Андре находился близ ограды. Нападение было так неожиданно, что юноша опомнился лишь тогда, когда всадники

ринулись во двор, и отец его очутился под копытами их лошадей. Вне себя от ужаса, он бросился бежать, и, достигнув ограды, готов был уже

перебраться через нее, как вдруг позади него раздался крик:

– Отец! Андре! Спасите!

То был голос сестры. Не задумываясь, Андре ринулся снова во двор. В ту же минуту он увидал, что двое повстанцев выходят из дому, и один из них выносит на руках Берту, отбивающуюся от него с отчаянным криком. Не взирая на опасность, Андре бросился на помощь сестре, но едва успел он подбежать к ней, как сильный удар бамбуковой трости с железным наконечником свалил его на землю. Не обращая на него более

внимания, инсургенты понесли свою добычу к принцу, любовавшемуся в это время во дворе плодами одержанной победы.

При виде Берты, на лице его показалась торжествующая улыбка.

Буркьен замертво упал к ногам лошади

– Горе тому, кто осмелится коснуться этого

ребенка! – произнес он повелительным голосом, указывая на девушку. – В ее жилах течет благородная кровь Пеишвов!

– Куда прикажете доставить принцессу?– спросил его один из приближенных.

– Отправьте ее под сильным конвоем в мой дворец, – приказал принц, – и наблюдайте, чтобы ей были оказаны все почести, подобающие племяннице Пеишвы! – Поджечь все эти строения! – продолжал он, обращаясь к своим людям. – Пусть не останется камня на камне от жилища этого

изменника! И затем– в Каунпор!

– Да здравствует Нана-саиб! Да здравствует Пеишва!– раздался крик тысячи голосов.

Вскоре все строения были объяты ярким пламенем, окрасившим багровым светом темное небо.

Сравняв с землею жилище плантатора, инсургенты покинули Гандапур. Там остались лишь дымящиеся развалины.

ГЛАВА VI

ВЕРНЫЙ ДРУГ

Страшная ночь. – Пожарище. – Верный друг.

Спасение

Огонь быстро уничтожил цветущую Гандапурскую факторию, составлявшую гордость страны.

От обширных строений, украшенных прекрасными верандами, осталось догорающее пожарище, зловещее зарево которого резко выделялось среди

темной ночи.

Андре, оглушенный ударом, потерял сознание и был найден без признаков жизни. Но несмотря на опасную рану, он был жив, и вскоре ночной

холод привел его в себя. Он глубоко вздохнул, и приподнявшись, растеряно осмотрелся.

– Какой страшный сон!– подумал он, пытаясь стряхнуть с себя давивший его кошмар.

В это время вблизи вспыхнула тлеющая головня, которая на несколько секунд осветила картину опустошения,– затем все снова погрузилось в непроницаемый мрак. Этих мгновений было достаточно, чтобы возвратить его к действительности.

– Отец!.. Берта!.. – воскликнул Андре в ужасе.

Сообразив, что он спасся от смерти только благодаря недосмотру нападавших, он побоялся, что они вернутся и тогда ему не избежать смерти.

Бежать!.. – мелькнуло у него в голове.– Но куда? Где найти приют? Он приподнялся, но почувствовал сильную слабость и снова в изнеможении опу-

стился на землю.

На небе сверкали тысячи звезд. Знакомый с южными созвездиями, Андре заметил, что на востоке сияние их бледнеет, предвещая скорое наступление дня. Время было дорого. С трудом дополз он до водоема, находившегося в конце двора, и утолил мучившую его жажду, затем разорвал свой платок и, намочив его, обвязал им свою голову.

В это время ему послышались чьи-то приближающиеся шаги, Андре насторожился.

В нескольких шагах он увидел человека, который нагибался и внимательно осматривал трупы убитых.

Притаив дыхание, юноша скрылся за водоем.

Наконец, незнакомец, казалось, устал искать, он остановился и зорко осмотрелся, как бы желая убедиться, что ничего не ускользнуло от его внимания.

Андре послышалось, что кто-то произнес шопотом его имя. Он вздрогнул и прислушался.– „Андре-саиб!"—повторил незнакомец громче. Сердце юноши сильно забилось, и он с трепетом спросил себя:– „Кто это? друг или враг?"

Но сомневаться долее было нельзя.

– Мали! Мали! – вскричал юноша и минуту спустя очутился в объятиях старого укротителя змей.

– Я уже потерял надежду найти тебя, саиб,– сказал старик.

– Мали! Мали!– бормотал юноша, как бы выражая этим именем воскресшую у него надежду на жизнь и спасение.

– Да, саиб, Мали спасет тебя. Я обязан вам жизнью. К сожалению, я не мог отвратить от вас этого несчастия. Весь день провел я на другом

берегу Ганга, в виду Гандапура, и не мог переправиться через реку, чтобы предупредить вас о нападении Нана. Только к ночи удалось мне найти

скрытую в камышах лодку. Я потерял надежду найти в живых кого-нибудь из вас. Лодка ждет нас. Нам надо спешить. С рассветом повстанцы вернутся сюда.

– Бежать!., одному... без отца... без сестры?

– Не знаю, что сталось с ними, – ответил Мали. – Я осмотрел все трупы, но не нашел среди них ни отца, ни сестры твоей.

– Вспомнил! – воскликнул Андре.– Два воина Наны уносили сестру, и когда я бросился к ней на помощь, меня оглушили железной дубиной.

– Если ты видел сестру в живых, то можешь быть спокоен, – утешал юношу Мали. – Я знаю Нана-саиба. Твоя сестра – внучка магаратской

принцессы и потому священна для него. Он будет оказывать ей царские почести, а затем выдаст за какого-нибудь союзного раджу.

– Несчастная Берта!– воскликнул юноша.– Но где же отец мой?

– Если я не ошибаюсь, тело твоего отца брошено в огонь. Разыскивая вас среди пожарища, я видел обгорелый труп, на котором виднелись

остатки европейской одежды.

Эта весть как громом поразила Андре, и он лишился чувств на руках Мали. Старик осторожно опустил его на землю и на минуту задумался.

Затем быстро подошел к одному трупу, снял с него тюрбан и широкий холщевой плащ, и вернувшись к Андре, переодел его в платье индуса.

Ради большей предосторожности, он поджег европейскую одежду юноши и разбросал кругом полуобгорелые лохмотья.

Андре все еще не приходил в себя, и Мали тщетно пытался привести его в чувство. Время было дорого, на востоке уже занималась заря.

Собрав последние силы, старик поднял юношу наплечи и направился к реке.

ГЛАВА VII

ВОСПИТАННИК МАЛИ

В лачуге Мали.– Пробуждение. – Змеи.– Добрая

весть. – Миана и Гануман. – Андре и Сапрани

Жилищем старого укротителя змей был жалкий шалаш. Это ветхое строение состояло из четырех столбов, которые подпирали соломенную крышу,

густо поросшую вьющимися растениями, стенами ему служили бамбуковые циновки, прикрепленные к столбам. В одной из стен находилось отверстие

для входа, завешанное лохмотьями.

Внутренность лачуги имела такой же невзрачный вид. Пол был сделан из утоптанной глины и наполовину прикрыт циновкой. В одном углу была

нагромождена куча корзин, палок, пестрых лохмотьев и другого хлама, составлявшего имущество владельца. В другом углу находилась низкая

веревочная кровать.

На этой убогой постели уже неделю метался в бреду Андре.

Преданный Мали ухаживал за ним с материнской нежностью и вскоре с радостью заметил,

что сильный организм юноши одерживает верх над болезнью, страдания больного уменьшались,

и он успокоился, хотя все еще не приходил в себя.

Мали воспользовался улучшением и отправился в соседнее селение за провизией.

Через несколько часов после ухода старика Андре проснулся. Он был также сильно поражен видом окружавшей его обстановки, как и в ту