Текст книги "Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА VI

Блокада дикарей. – Как Пьер «играет в мяч». – Ужасная, но необходимая мера. – Водобоязнь на суше и водолюбие на море. – Благополучное плавание. – Новый коралловый остров. – Что такое атолл. – Флора и фауна кораллового острова. – Подводный мир. – Минута отдыха. – В ожидании торта. – Теория происхождения коралловых островов.

При виде дикарей Пьер разразился отборнейшими проклятиями:

– Ну, черные херувимы, посмотрим еще, кто кого… Хорошо, господа папуасы, я вижу, у вас глаза разгорелись при виде нас. Возможно, мы вкусное блюдо, да как бы вам им не подавиться…

И вдруг, обратясь к Фрике и мальчику-китайцу, он повелительным голосом сказал:

– Все по местам! Не время для страха!

Фрике, знавший по опыту неистощимую находчивость и изобретательность старого моряка, понял, что тот вовсе не шутит, и быстро поднял парус. Пьер встал на корме, положил у ног мешок с шариками, так заинтересовавшими Фрике еще на палубе «Лао-цзы», и, взяв в руки весло из крепчайшего австралийского дерева, спросил:

– Все готово?

– Готово!

Пирога чуть качнулась и быстро понеслась вперед, рассекая волны и оставляя за собой длинную полосу пены.

– Огниво при тебе?

– Конечно.

– Зажги трут!

– Готово!

– Дай его сюда и выполняй мои распоряжения. Я правлю, – продолжал Пьер, стоя у кормы, – прямо на дикарей. Если они выпустят нас из своего круга лодок, тем лучше для них. Если же они позарятся на наше мясо, тем хуже для них! A la guerre comme a la guerre! [14]14
  На войне как на войне (фр.). – Прим. ред.


[Закрыть]Готовьтесь, господа. Ждите, когда они начнут действовать, потом разрешите первому ответить мне, а затем и вам никто не препятствует послать несколько свинцовых гостинцев!

Зрелище было невероятное и безумно смелое: одна пирога с тремя людьми смело шла на флотилию с целой ордой дикарей, которые потрясали копьями, камнями и топорами, кривляясь на все лады.

Немало мужества надо было иметь, чтобы хладнокровно и уверенно идти прямо на эту страшную линию лодок, подобно чудовищному боа-констриктору [15]15
  Гигантская змея. – Прим. ред.


[Закрыть]все теснее сжимавшуюся в кольцо.

Но Пьер улыбался. Фрике, взяв в руки ружье, поправил козырек картуза для защиты от солнца и приготовился стрелять. Китаец дрожал всем телом. Пирога была уже не более чем в тридцати метрах от дикарей. Мимо ушей старого моряка просвистел первый камень, брошенный людоедами.

Это послужило сигналом. Пироги дикарей стали быстро собираться вокруг европейцев. Раздался оглушительный вой, и посыпался настоящий град из камней. Путники пригнулись к бортам пироги.

Пьер достал из мешка шарик величиной с апельсин и поднес его к горевшему труту.

– Хорошо, голубчики мои, – сказал он многозначительным тоном, – вы хотите полакомиться нами. Отлично, но только прежде поиграем в мяч!

И неизвестный снаряд, оставляя в воздухе легкую струю дыма, полетел, брошенный ловкой и сильной рукой, в середину лодок дикарей.

За первым «шариком» последовал второй – в другое место.

Прошло несколько секунд томительного ожидания. Вдруг раздался глухой взрыв. Среди густого столба белого дыма с трудом можно было увидеть, как четверо дикарей кувырнулись в море, убитые или тяжело раненные.

– Черт возьми! – вскричал Фрике. – Да ведь это граната!

– Как видишь, – хладнокровно заметил Пьер де Галь. – Еще раз, два! Пли! Хорошо!

Неистовые крики бешенства послышались со стороны пирог дикарей. Камни по-прежнему градом сыпались в сторону лодки европейцев, но дикари, видимо, были поражены случившимся, и «снаряды», направляемые неуверенной рукой, по большей части летели мимо. Прошло еще несколько минут, и устрашающая линия лодок дикарей разомкнулась. На поверхности воды плавало множество обломков, то тут, то там виднелись черные тела дикарей: видно было, что «шарики» Пьера произвели ужасное действие.

А пирога под полным парусом, как морская чайка, быстро скользила по поверхности волн, оставляя дикарей все дальше за собой.

– Клянусь честью, – серьезно заметил Пьер, – я не виноват в происшедшем. Не мы начали эту бойню, и я умываю руки, как Понтий Пилат. Как ты думаешь, матрос?

– Я думаю, что, не захвати ты с «Лао-цзы» этих игрушек, мы были бы изрезаны, зажарены и съедены… Я не понимаю только одного: для чего они были на «Лао-цзы»? Ведь там они вовсе ни к чему…

– Как, ты этого не знаешь, ты, кто знает чуть ли не все на свете?!

– Не знаю.

– Да ведь это был корабль с кули, которые в любую минуту могли взбунтоваться. Поэтому на подобных судах всегда есть целый склад подобных вещиц. Если можно, то берут и митральезы, хотя обычно ограничиваются одними гранатами.

– Ах, черт возьми!

– Что такое?

– У нас нет воды.

– Неужели?

– Да. На берегу мы позабыли запастись пресной водой, а теперь уже поздно.

– Как ты думаешь, не пригодятся ли нам эти кокосы? В каждом примерно поллитра сока, а у нас есть и два бочонка, каждый вместимостью литров на двенадцать.

– Бочонки? Где они?

Четверо дикарей кувырнулись в море.

– Они перед тобой. Видишь эти два колена из ствола бамбука, полые внутри? Вот тебе и бочонки, где сок может отлично сохраниться.

– Это утешает. Лучше я четыре дня не буду есть, но это пытка – пробыть двенадцать часов без питья.

Пирога направилась на юго-восток, бодро рассекая волны океана. Дул свежий береговой ветер, и потому было достаточно одного паруса, без весел. Пьер вынул обрывок морской карты и свой маленький компас, направил лодку возможно точнее и хладнокровно закурил трубку.

Благодаря ветру жара была вполне сносная, и потому первый день плавания прошел как какая-нибудь прогулка. С наступлением ночи, к большой радости путешественников, на небе взошла луна, и ее света было вполне достаточно, чтобы ориентироваться в море и направлять лодку, куда требовалось.

К сожалению, карта была далеко не полная, и потому представлялась немалая опасность наткнуться на подводную скалу или риф. Опасения эти оказались небезосновательными: через двадцать четыре часа плавания, на следующее утро, на восходе солнца путники услышали какой-то шум, похожий на гул громадного водопада.

Пьер осмотрелся кругом.

– Куда это мы попали? – заметил он. – Все время я направлял пирогу по компасу и карте, ошибки быть не могло, а не далее чем в миле от нас слышен какой-то шум… Между тем ближайший к нам остров Избиения должен находиться по крайней мере милях в сорока пяти. Вероятно, мы подплыли к какому-нибудь неизвестному острову. Нам надо постараться не попасть в буруны, иначе нашу пирогу, как скорлупку, вместе с нами и поминай как звали!

Чтобы течение не прибило лодку к скалам, Пьер и Фрике взяли весла и стали энергично грести, помогая парусу. Борьба с волнами и течением была долгая и упорная. После двух часов невероятных усилий пирога миновала опасные места, и впереди показалась земля, при одном виде которой Пьер испустил восторженное восклицание.

Это был типичный образец кораллового острова, атолла, так хорошо описанного знаменитым натуралистом Дарвином, маленький островок, в форме браслета окружающий внутреннюю лагуну. Словом, это был точно такой же остров, как и Вудларк, с теми же коралловыми рифами вокруг, представлявшими собой как бы защиту острова от волн океана. Растительное царство не отличалось особенным разнообразием. Вечная кокосовая пальма – необходимая принадлежность всякого кораллового острова – высоко поднимала свой изящный ствол, а вокруг нее виднелось несколько других пород тропических деревьев. Но совсем иначе выглядела внешняя сторона, та самая, где прибой волн образовал страшные буруны. Здесь видны были мыльное дерево, рицина, драконовое дерево, мускатное – словом, самая роскошная тропическая растительность. Возникает вопрос: откуда эта растительность могла появиться на пустынном острове, лежащем посреди океана? Как могли попасть сюда эти деревья и растения? Все объясняется очень просто. Морские волны смывают с берегов азиатского материка массу деревьев и растений, которые уносятся морским течением или муссонами к австралийским островам. Более нежные растения, находясь долгое время в соленой воде, погибают, но многие спокойно переносят это плавание, и, когда их выбросит на какой-нибудь из коралловых островов, их семена сохраняют еще достаточно жизни, чтобы приняться на новой почве. Таким образом на одиноких коралловых островах появляется роскошная и разнообразная растительность, способная в первую минуту поставить в тупик любого натуралиста относительно ее происхождения. На самом деле в этом нет ничего удивительного, потому что жизненная сила семян растений необычайна. Недавно в египетских пирамидах найдены были зерна пшеницы, лежавшие там более четырех тысяч лет. И что же? Эта пшеница, будучи посеяна, взошла!

Такова жизненная сила природы.

Царство животных на острове не отличалось особым разнообразием. Несколько видов ящериц, пауки и множество суетливых муравьев. Всюду виднелась масса крабов-пустынников, лениво ползавших по песчаному берегу или гревшихся на солнце. Разнообразные виды морских птиц носились в воздухе: бакланы, фрегаты, морские ласточки и так далее.

В противоположность известковому берегу, покрытому тонким слоем почвы и потому не особенно богатому растительностью, в воде в полном смысле слова кипела жизнь. Не было ни одного углубления между скалами, где не обнаружилось бы множества рыб всевозможных видов, размеров и цветов; ни одного грота, где не нашлось бы великолепных видов зоофитов. Вода была до того прозрачна, что видно было даже каменистое дно моря, и удивленным глазам путников открывалось редкое, невиданное зрелище. Множество водных обитателей с невероятной быстротой плавали туда и сюда, гонялись друг за другом, пожирали слабейших, убегали от сильнейших. Лучи солнца, проникая в глубину, переливались всеми цветами радуги, отливая золотом и серебром на чешуе рыб. Вот морской рогоносец с черным носом, обыкновенно плавающий лишь у берегов; радужный губан с блестящей чешуей, словно опоясанный золотым кушаком; светящиеся фосфорическим светом пиропеды; морские павлины, своей роскошью соперничающие с пернатыми тезками; глифизодоны с лазурным телом и красными плавниками; полосатые, как зебры, акантуры с хвостом, вооруженным двумя опасными шипами, способными нанести серьезные раны; жуткие морские дьяволы и так далее. Словом, взорам открывался целый необъятный мир неведомых морских обитателей, всевозможных видов, величин, цветов – такое роскошное животное Царство, какое может быть только в тропических морях Океании.

Путешественники едва могли оторвать глаза от чудной картины. Но положение их не позволяло надолго забыться, и они причалили к берегу. Привязав пирогу к дереву, путники занялись практическим решением обычных для всех моряков вопросов – где остановиться? Нет ли воды? С этой целью все отправились в глубь острова, ни на минуту не теряя из виду места, где они оставили лодку. На этот раз счастье улыбнулось им чуть ли не в первый раз со времени отъезда из Макао. Они нашли воду, которая, как в вазах, сохранялась в огромных раковинах около берега. Вода эта осталась здесь после дождя, а густая листва предохраняла ее от испарения.

Находка эта была драгоценна. Оба француза были в восторге и радовались, как могут радоваться только французы, неистощимые в веселье, бесстрашные в опасности. Даже Виктор нарушил свою обычную молчаливость, свойственную всем китайцам.

Пьер, как настоящий сибарит, лениво растянулся на мягком ковре из пальмовых листьев. Время от времени, поджаривая в скорлупе огромного краба, он перебрасывался с Фрике несколькими словами.

– Как ты думаешь, – говорил старый моряк, – земля, на которой мы теперь лежим, совсем не такая, как на материке?

– Без сомнения. Материковая почва состоит из множества чередующихся слоев различных геологических формаций; в недрах земли находятся разные минералы. Здесь нет ничего подобного, и под тонким слоем почвы находятся лишь остатки известковой скорлупы полипов, соединившиеся в единую массу бог знает на какую глубину.

– Признаться, я во всем этом ровно ничего не понимаю, хотя все это слышал еще на корабле.

– Тем не менее это так. Ты можешь легко убедиться в этом, ведь мы в настоящую минуту находимся именно на одном из коралловых островов. А о кораллах ты, вероятно, слыхал?

– Еще бы не знать кораллов! Из них наши мастера делают для модниц всевозможные украшения, которые те носят и в ушах, и на шее, и на руках, и чуть ли не в носу. Но откуда все это берется в воде – вот в чем вопрос!

– Я кое-что читал об этом в книге английского ученого Дарвина…

– Английского? – словно с укоризной заметил Пьер де Галь.

– Ну да. К сожалению, я не смог дочитать эту книгу до конца. Впрочем, я прочел достаточно, чтобы знать, что все эти острова не более чем плоды деятельности бесчисленного множества мельчайших животных, раковины которых, каждая в отдельности, едва видны простым глазом, а громадная масса этих раковин образует целые острова среди моря.

Пьер, казалось, стал что-то вычислять и лишь по временам многозначительно замечал:

– Необычайно! Удивительно!

И снова замолкал.

Пьер, как настоящий сибарит, лениво растянулся на мягком ковре из пальмовых листьев.

Действительно жаль, что парижанин, обладавший удивительной памятью, не смог основательно ознакомиться с этим вопросом. Нет сомнения, что при его необычайном таланте рассказчика он прочел бы своим спутникам интереснейшую лекцию о том, как мельчайшие животные строят громадные острова, как из глубины моря постепенно появляются эти коралловые острова с кокосовыми пальмами, зеленеющими кустарниками, прибрежными рифами, барьерами, как нарочно построенными искусным инженером для защиты берегов от прибоя. В самом деле, море пожирает все, разрушает удивительнейшие и грандиознейшие сооружения людей и не может победить простой ограды, появившейся естественным путем! День и ночь безбрежный океан бурлит вокруг маленького кораллового острова, каждую минуту его волны бьются об эти небольшие островки и рифы. Если бы они были сплошь из порфира или гранита, они давно уступили бы океану, были размыты и уничтожены; а они, хотя и образованы веществом гораздо более хрупким, остаются целы и невредимы.

Объяснение этого странного на первый взгляд факта кроется в том, что здесь с могучим океаном борется живая, органическая сила – полипы, которые построили эти острова. Эти полипы являются созидающей силой и противостоят всем усилиям океана. Что же может сделать страшная, но слепая сила океана против этих архитекторов, работающих день и ночь? Таким образом, всесильное море, против которого иногда бессильны даже люди, уступает полипам, воздвигающим новые, более грозные укрепления вместо разрушенных.

Не хватило бы целого тома, чтобы описать строение, жизнь и нравы этих любопытных архитекторов. «Постройки» охватывают сотни и тысячи миль посреди Великого океана, и ученые разделяют их на три класса: атоллы, барьеры и коралловые пояса. Внимание ученых и путешественников уже давно обратили на себя полипы и их постройки. Еще в 1605 году Франсуа Пирар де Лаваль писал: «Удивительно смотреть на каждую из этих лагун, называемых по-индийски атоллами, окруженную со всех сторон каменной стеной без всякой помощи человека».

Первые путешественники полагали, что полипы строят эти острова инстинктивно, с целью сделать из внутренней лагуны безопасное убежище. Но Дарвин доказал, что полипы, живущие снаружи коралловых островов и охраняющие их, не могут жить во внутренних лагунах, где вода всегда спокойна и где живут другие виды полипов. Здесь видна удивительная мудрость природы: две различные породы живых существ бессознательно действуют в общих интересах, как по строго обдуманному плану.

Согласно общепринятой теории, принято полагать, что атоллы – результат подводных извержений. Но все новейшие изыскания ученых опровергают это мнение.

Есть еще теория, принадлежащая путешественнику Шамиссо, в 1815 году совершившему кругосветное плавание вместе с сыном знаменитого Августа фон Коцебу, участником экспедиции Крузенштерна. По мнению Шамиссо, рост коралловых островов и их круглая форма зависят от приливов и отливов. Но и эта теория давно уже опровергнута. Кроме того, известно, что полипы не могут жить на глубине более тридцати метров от уровня океана. Возникает вопрос: на чем же они строят свои острова? Полагали, что они строят их на песке, скапливающемся на дне океана громадными массами. Но известно, что в то время, когда на поверхности океана страшная буря, в глубине все спокойно. Каким же образом целые массы песка могли собраться среди океана на неизмеримой глубине? Если же допустить, что фундамент для постройки коралловых островов вулканического происхождения, пришлось бы предположить, что подземная сила действовала с таким расчетом, чтобы поднять землю как раз не доходя двадцати-тридцати метров до уровня океана. Это невозможно. А если нельзя предположить, что фундамент для коралловых островов поднимался снизу вверх, то надо предположить, что он опускался сверху вниз.

И это предположение оказывается справедливым. В самом деле, новейшие изыскания ученых доказали, что море мало-помалу, но постоянно разрушает все наши материки, которые постепенно все более опускаются. В таком случае получается, что опускавшиеся слои суши служили фундаментом, на нем полипы и возводили свои постройки, которые, опускаясь, в свою очередь, служили фундаментом для построек следующих поколений полипов.

Барьеры, окружающие коралловые острова или берега материка, отделяются от земли глубоким проливом с необычайно чистой и тихой водой.

Величина коралловых островов различна. Самые большие находятся у берегов Новой Каледонии и имеют величину от пятисот восьмидесяти до шестисот семидесяти километров.

Нельзя не обратить внимания еще на одну особенность в строении коралловых островов. Внутренний склон островов очень отлог, наружный же чрезвычайно крут, и такая крутизна у наружной окружности барьеров сохраняется вплоть до глубины в триста и более футов. [16]16
  1 французский фут (парижский) = 0.3001 метра. – Прим. ред.


[Закрыть]Таким образом, острова являются как бы грозными крепостями, воздвигнутыми посреди безбрежного океана и снабженными высочайшими стенами. Морю иногда удается пробить в этих стенах бреши, причем такой величины, что в них могут проходить большие корабли, находящие в лагунах свободную и безопасную гавань.

Очень интересно объяснение Дарвина относительно происхождения пролива между барьером и коралловым островом. Предположим, что земля опускается постепенно или сразу на несколько футов. Так как полипы не могут находиться на глубине более тридцати метров, то естественно, что они выбираются выше, на ту глубину, где они могут жить. Таким образом, вокруг острова образуется как бы небольшой вал, а так как опускание почвы все продолжается, то полоса между берегом и барьером мало-помалу становится все шире и глубже, а лагуна становится годной для житья лишь наиболее нежных видов коралловых полипов.

Если же опускается не остров, а твердый материк, то в результате получается то же самое, только в более крупных размерах. Горы мало-помалу становятся островами, окруженными барьерами; последние, когда горы погрузятся в океан, становятся атоллами с лагуной посредине.

Все это время полипы деятельно работают. Как только море опустится ниже глубины, на которой они могут жить, они взбираются выше и выше, возводят все новые и новые постройки, и так в результате труда миллионов маленьких животных появляются огромные острова.

Да простит нам читатель, что мы оставили наших героев; они устали после трудов и спят богатырским сном, а потому:

– Спокойной ночи!

ГЛАВА VII

Мрачная страница из жизни Фрике и Пьера де Галя. – Логово бандитов моря. – Борьба до смерти и дорого купленная победа. – После четырех дней плавания. – Новая Гвинея или Полинезия. – Самый большой остров в мире после Австралии. – Горцы и береговые жители. – Роскошная флора. – Первый выстрел Пьера де Галя. – Вкусное жаркое. – Кенгуру. – Проект сбора съестного для долгого плавания. – Особенная мука. – Саговое дерево.

Рассвет уже приближался, когда Пьер проснулся. Фрике не спал и задумчиво глядел на горевшее в вышине созвездие Южного Креста.

– О чем ты задумался? – спросил Пьер де Галь, заметив, что его друг помрачнел.

Парижанин вздрогнул, словно пробудившись ото сна. Быстро овладев собой, он медленно заговорил торжественным тоном, странно противоречившим его обычной веселой болтовне.

– Уже не в первый раз, – начал он, – моя нога ступает на коралловый риф. Наше пребывание здесь воскресило в моей памяти один из самых драматических эпизодов моей жизни, полной всевозможных треволнений. Не прошло еще трех лет с тех пор, как другой коралловый риф, очень похожий на этот, был театром кровавой битвы. Экипаж французского крейсера – все храбрецы как на подбор, – преследуя без устали таинственных бандитов, загнал их наконец в берлогу – остров, находившийся от Парижа на 143° восточной долготы и 12°22′ южной широты, то есть отсюда, по крайней мере, на сто восемьдесят лье.

– Мой корабль «Молния»! – вскричал Пьер прерывающимся голосом. – Командир де Вальпре… мой офицер.

– А! И ты вспомнил, старый дружище. Да, подобные приключения не забываются.

– Да! О, как это было ужасно!

– Это была целая шайка злейших врагов общества, известных нам под именем бандитов моря!..

– Самое подходящее для них имя…

– Как бешеные отбивались они от нас. Стой они за правое дело, этих извергов сочли бы героями. Бледно-розовые верхушки кораллов окрасились в темно-красный цвет. Коралловый остров, прозванный Кровавая Пена, утратил свой прекрасный цвет и превратился… о, страшно вспомнить…

– Какая ярость! Какое ожесточение! Какая бешеная резня!

– Помнишь, Пьер, тот убийственный огонь, встретивший нас в темном, узком проходе, куда мы ползком добрались под предводительством командира. Эти громовые удары, потрясающие грот; блеск молний, беспрестанно пронизывающих мрак ночи, оглушительный свист, обломки скал, отбиваемые пулями, стоны умирающих…

– Да, помню… Разве это можно позабыть? Тяжело досталась нам победа… А все-таки это было славное время…

– Да, время хорошее… А храбрый доктор Ламперрьер? А господин Андре, мой приемный отец и брат?..

– А помнишь командира де Вальпре, самого удалого из всех моряков?

– Передо мной снова оживает эта кровавая битва, которой закончилась экспедиция: капитан пиратов, один посреди огромной залы с коралловыми сводами, отливающими кровью при ярком блеске электрических фонарей… Вот он поднял карабин… целится в дощечку из толстого стекла, прикрепленную в глубине грота, и восклицает громовым голосом: «Вот где могила бандитов моря!» Раздался оглушительный выстрел… Стекло разлетелось вдребезги. Вода хлынула в грот, поглощая убитых и раненых, друзей и врагов. Затем звуки рожка… Отступление… Да, отступление после победы…

– Однако, Фрике, ты смущен, дрожишь… Почему? Разбойников уничтожили. Андре стал другом командира, ты – моим, и все остались довольны. Правду сказать, тяжелая досталась вам обоим работа, особенно если учесть, что на военном корабле вы были простыми пассажирами. Без вас не одержать бы нам победы!

– Да я нисколько не смущен, это тебе просто показалось, а все же меня сильно беспокоит одно обстоятельство, и скрывать его я не буду; меня томит предчувствие, что враги наши не погибли. Шайка бандитов моря очень многочисленна, организация ее хорошо продумана, и мне просто не верится, что она уничтожена без следа.

– Как не верится? Неужели ты думаешь, что этот проклятый корабль, способный в одно мгновение ока превратиться в бот или простую шхуну, приводимый в движение не паром, а какой-то чудодейственной машиной, скрывавший свою артиллерию, как какой-нибудь жалкий торговец треской, – это дьявольское изобретение не поглотила морская пучина?

– Потонуть-то он потонул. Но было ли это следствием порчи? Сомнительно что-то. Кто может поручиться, что это чудо современного кораблестроительного искусства не было способно превратиться во что-нибудь новое, например в подводный корабль?.. Повторяю, кто может поручиться, что из морской пучины он не выплыл еще более крепким, еще более способным противостоять всякой опасности и по-прежнему не рассекает волн морских?

– Все возможно. Но все-таки старый мошенник, глава всей шайки, живший в Париже чуть не по-королевски и бросившийся в водосточную трубу, убегая от преследований полиции, вознамерившейся посадить его в тюрьму за все проделки, – этот-то уж наверняка погиб!

– Да, говорят, что после грозы в водосточной трубе, соединенной с домом, в котором жил этот предполагаемый главарь бандитов, был найден труп с лицом, изъеденным крысами и ставшим неузнаваемым. Ты думаешь, это был он?

– Гром и молния! Пожалуй, ты прав! Но тогда, если это была ошибка, нам придется все начинать сначала.

– Без сомнения, и вдобавок при неблагоприятных обстоятельствах: сейчас мы в самом плачевном положении. Бедность-то наша – еще куда ни шло, но мы теперь не одни.

– Да, есть еще милый ребенок. Бедная малютка!..

– Ты не забыл ее?

– Что ты! – воскликнул Пьер де Галь. – Мне позабыть это милое существо! Она стоит передо мной, как живая, с длинными белокурыми косами и голубыми, как это дивное небо, глазами… У меня в ушах и сейчас звучит милый голос, тихо нашептывающий слова утешения: «Мой милый Пьер, да ведь вы тоскуете по морю, ступайте туда и поскорее возвращайтесь назад. Мне будет тяжело расстаться с вами, мне будет очень скучно без вас, но я буду писать вам. Для моряка тоска по океану то же, что для нас тоска по родине. Я понимаю, я чувствую вашу тоску, недаром я дочь моряка»… Ах! Музыка такая мне приятнее шума волн и команды на море, она нежит мой слух и живет вот здесь! – закончил Пьер, ударяя могучим кулаком в грудь.

– Дочь моряка, – печально ответил парижанин, – она глубоко убеждена, что отец ее был честным человеком, вполне достойным имени моряка, и не ведает, что он затоптал это имя в грязь, сделавшись пиратом. Она! Мэдж! Дочь Флаксхана, главаря бандитов моря! Хорошо еще, что только мы знаем эту ужасную тайну и никогда не выдадим ее. Наша маленькая Мэдж будет счастлива.

– Отец ее умер, раскаявшись. Вина его прощена. Ты прав: малышка будет счастлива…

– Да, забота об ее счастье тяжелым гнетом лежит у меня на сердце. Чем больше я думаю об этом, тем неестественнее мне кажутся все последние несчастья. Господин Андре разорен, доктор тоже, у командира осталось только его жалованье, на которое он должен содержать мать и сестру. И все это случилось меньше чем за два года. Господин Андре, желая поправить свое расстроенное состояние и оставить что-нибудь своей приемной дочери, организовал на последние средства компанию «плантаторов-путешественников» в Суматре. Мы встретились с ним перед отъездом, он пригласил меня – я согласился; ты был тогда в Тулоне, куда тебя вызвали, и мы отправились в обществе доктора. Поначалу все шло хорошо; но потом мы поплыли в Макао искать работников. И эта прогулка при совершенно ясной погоде сводит нас с бандитами моря; на нас нападают, грабят и вдобавок запирают. У нас отняты все возможности к действию, и мы втроем, третий чуть не дитя, сидим сложа руки на неизвестном подводном рифе, недалеко от берегов Новой Гвинеи.

– Уж не думаешь ли ты, – смущенно возразил Пьер, – что последнее наше несчастье – дело рук наших врагов?

– А почему бы и нет?

– Мы теряем время по пустякам; пора наконец взять реванш. Нам необходимо во что бы то ни стало и как можно скорее возобновить наше прерванное плавание, добраться до цивилизованных стран, бороться, активно бороться с несчастьями…

Пробыв на пустынном острове до полудня, путешественники спустили пирогу на воду и, захватив с собой про запас черепах, вскоре оставили далеко за собой коралловый риф, кратковременное пребывание на котором пробудило в них так много дорогих, полных драматизма воспоминаний.

Четыре дня они плыли, не встретив на своем пути ничего, кроме нескольких больших земель, отделенных от них группой островов, принимаемых Фрике за острова Д'Антркасто. Там обитали чернокожие, столь же гостеприимные, судя по проклятиям и угрожающим жестам в адрес пироги французов, как и жители острова Вудларк.

Высадиться на берег было невозможно, что изрядно огорчало Пьера, которому хотелось отдохнуть на земле, а главное, полакомиться чем-нибудь более питательным, чем дрянь, захваченная на скорую руку.

К Фрике снова вернулась обычная веселость, и он, позабыв невзгоды, бесцеремонно потешался над самим собой и над товарищами.

– Мой начальник Пьер, – говорил он, – сильно занят своим желудком. Пускай он подождет немного, и его угостят, как в самом лучшем бульварном ресторане.

– Гм! – злился добродушный моряк. – Бульвары! Ох, как далеко они от нас. А ты с такой охотой поглощаешь эту дрянь, как будто она приготовлена из самой лучшей пшеничной муки…

– Дрянь? Вот как?! – перебил его Фрике. – Дрянь! Эти кокосы, бананы… Да я у тетушки Шеве не видал ничего подобного! Молчи, бездельник! Сразу видно, что в течение пятнадцати лет ты ни разу не умирал с голода.

– А разве ты не знаешь, что воздержанностью я превзойду и самого верблюда?

– Так чего ты хнычешь?

– Совсем не хнычу. Меня убивает лишь то, что мы почти не подвигаемся вперед, теряя время по пустякам. А это так невыносимо. Не правда ли, Виктор?

– Ui, messel, – застенчиво ответил молодой китаец.

– «Да, сударь, нет, сударь», нечего сказать, разнообразен твой разговор, мой милый мальчик, – продолжал Фрике. – Нас здесь трое, и мы друзья, не так ли? К чему эти глупые церемонии? Отбрось ты их как ненужную вещь. Зови каждого из нас просто по имени.

– Ui, messel.

– Говори Фрике, Пьер де Галь.

Бедный Виктор молчал, еще слово – и он, кажется, разрыдался бы.

– Да будет тебе, дурачок, ты видишь, что с тобой шутят. Хохочи вместе с нами. Называй нас, как тебе вздумается. Ты милый маленький человек, и мы оба любим тебя от души.

И старый моряк протянул Виктору мускулистую руку, а Фрике, глядя на него добрыми глазами, старался успокоить мальчика.

– Да ну, перестань печалиться. Мы дети Парижа… Париж – это Пекин Франции, мы все от природы немного насмешливы, но зато мы люди сердечные, и если уж кого полюбим – преданы ему, как пудель своему хозяину… Вот и опять соврал: ну какой смысл толковать о пуделе уроженцу страны, где все собаки голые, как череп педагога… А! Господин Пьер, настала наконец и ваша очередь полакомиться. Сейчас можно будет раздобыть кое-что и для вас. Вы знаете, что такое саго?

– Нет, не знаю.

– Ну так узнаете. Примемся за приготовления к высадке на берег; через несколько часов мы будем в Новой Гвинее.

– Ты думаешь, что мы наконец у берега и наши странствования окончены?

– Я в этом уверен, если только, – хотя это, кажется, невозможно, – мы не сбились с пути.