Текст книги "Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА II

Фрике тушит пожар. – Возобновление военных действий. – Спасены! – «Конкордия» поднята волнами. – Почему на яхте столь малочисленный экипаж. – Угля нет. – Фрике берется развести пары за один час. – Фрике-машинист. – Фрике – мастер на все руки. – Похвала, которая не соответствует истине. – Чем на досуге занимаются даяки. – Еще головорезы. – Любопытство антрополога, воспринятое очень своеобразно.

Фрике не был хвастуном. Он просто принадлежал к людям с пылкой фантазией и был мастером выдумывать самые смелые проекты.

Фраза, которую он произнес сдавленным голосом при виде яхты, оказавшейся меж двух огней, удивила англичанина, хотя его нелегко было удивить.

«Мы впятером ехали объявить войну борнейскому радже!» При других обстоятельствах сэр Гарри Паркер просто пожал бы плечами и подумал, что перед ним хвастун либо сумасшедший. Но он успел оценить Фрике по достоинству. Его поведение во время сражения было безукоризненным. Он продемонстрировал невероятную сообразительность и находчивость. То же можно было сказать и обо всех товарищах Фрике. Сэр Гарри понимал, что их объединяет общая цель, воодушевляет общее чувство, и допускал, что при таких условиях для пятерых преданных друзей даже невозможное может если не быть, то казаться возможным.

Уверенность заразительна. Сэр Гарри забыл о громадной разнице между монархом, столица которого насчитывает пятьдесят тысяч жителей и который составляет законы, подчиняющие целый миллион подданных, и пятью французами, которые объявили ему войну. Он не только уверовал в этот безрассудный поступок, но даже стал считать возможным его успех.

И то сказать, разве в новейшей истории Борнео нельзя найти подобного прецедента в лице англичанина Джеймса Брука, который в 1841 году сделался раджой Саравака и занимал это место до 1865 года?

Все это промелькнуло в голове сэра Гарри Паркера, и он ответил парижанину коротким «all right!». Но Фрике уже исчез. Не заботясь о разбойниках, которые с криками плавали вокруг яхты, не думая о тех из них, которые продолжали висеть с внешней стороны борта, парижанин собрал команду и принялся тушить пожар. Были использованы все швабры, какие только нашлись. Из кладовой принесли несколько запасных парусов. Поставили пожарную трубу, герметически закрыли все люки.

Швабры намочили и разложили вокруг горевшего места, чтобы остановить распространение огня. Фрике работал за четверых и все время без умолку сыпал прибаутками, как настоящий парижанин, который способен балагурить даже в минуту крайней опасности.

– Ну-ка, пожарные, голубчики, поднатужьтесь, а то сгорим, ей-богу сгорим! Ведь вот, право, история: в котел к людоедам не попал, отбоярился, зато угодил в миску со жженкой. Это очень глупо… Эй, Князек, берегись: ноги испортишь. Обуйся-ка лучше. В башмаках ты ходишь очень интересно: вразвалку, совсем как утка… Ну-ка, берись за помпу, качай, да посильнее. Парус, который мы хотим разостлать на полу, нужно сперва намочить… Вот так, ребята, валяй поливай его… Так. Ладно. Ну, теперь расстилайте… Легче, легче!.. Пьер, ты за тот конец, а я за этот… Кто это там барахтается? Господа малайцы? Здравствуйте, почтенные. Обожглись? Ну, что же делать! Вас сюда никто не звал. Сидели бы дома… Хотите – милости просим на перевязочный пункт. Там у нас есть доктор Ламперрьер. Он не только зарезать, он и вылечить может… хирург!

Действительно, из-под мокрого паруса слышны были стоны пиратов, раненных во время последнего залпа и палимых огнем на месте; в удушливой атмосфере носился неприятный запах горелого мяса. Эпилог борьбы был просто ужасен.

Горевшее место накрыли, наконец, двумя сложенными вместе парусами. Пожарный насос действовал отлично, обильно поливая полотно, которое, пропитываясь водою, уплотнялось и преграждало воздуху доступ к огню.

Пламя понемногу утихло. Но как только опасность была устранена со стороны огня, как сейчас же возобновилась со стороны пиратов. Малайцы, уцепившись за борт, терпеливо дожидались, пока палуба будет потушена, что потребовало очень немного времени. А увидав, что пожар закончился, они снова подняли крик и приготовились нападать снова.

Европейцам снова предстоял бой, отчаянный, беспощадный, – бой до полного уничтожения.

– Черт возьми, – кричал Фрике, весь промокший от морской воды, но по-прежнему остававшийся в игривом расположении духа, – ни минуты покоя нет. Это невозможно. Это безобразие. Я властям буду жаловаться. Я мировому жалобу подам.

И, моментально превратившись из пожарного в стрелка, он взял ружье и быстро зарядил его.

Андре собирался открыть огонь, но вдруг Фрике громко вскрикнул от радости:

– Спасены! Мы спасены! Мы не будем ни изжарены, ни убиты! На воздух тоже нам не придется взлетать!

– Что с тобой случилось? – спросил Пьер, целясь в малайца, карабкавшегося на яхту.

Дело объяснялось просто. Читатель помнит, вероятно, что сэр Гарри зажег кусок щепки и положил на шпиль. Фрике вдруг заметил, что дым, все время вившийся отвесной спиралью, значительно отклонился в сторону, – это и стало причиной столь шумного проявления радости.

Да, штиль кончался, это было несомненно. По снастям пробежал легкий шелест, паруса надулись, рангоут скрипел. К довершению благополучия прилив достиг высшей точки и скоро должен был начаться отлив. Флаг развевался в направлении моря: очевидно, ветер дул от берега.

Яхта всколыхнулась и сдвинулась с места. Беспокоиться было не о чем: паруса давно были поставлены. Один из английских матросов схватился за руль, а другой уже бросил лот.

Видя, что добыча уходит от них, малайцы кричали от ярости. Но ветер был достаточно силен, и пассажирам «Конкордии» нечего было бояться.

Пожар окончательно утих. Только палуба немного дымилась. Необходимо было еще немного поработать насосом, чтобы смыть следы битвы. Рулевой спросил у сэра Гарри, куда держать курс.

– Нам нужно крейсировать около берега и дожидаться сигнала от друзей.

– Так вы не одни? – спросил Андре.

– Прежде чем отвечать, – сказал англичанин, – позвольте, дорогой гость, засвидетельствовать вам и вашим товарищам глубокую благодарность за неоценимую услугу, оказанную вами. Это моя первая свободная минута, и понятно, что я пользуюсь ей, чтобы исполнить этот приятный долг и сказать, что я вам бесконечно обязан.

– О, сэр, – ответил Андре, – вы преувеличиваете нашу заслугу. Мы уже достаточно вознаграждены вашим вниманием.

– Вы не только спасли меня с пятью матросами от ужасной смерти, – продолжал англичанин, крепко пожимая руку Андре, – но, избавив яхту от пиратов, вы спасли жизнь многим пассажирам, кроме нас. У меня на земле еще девять человек: подшкипер, машинист с двумя помощниками и пять матросов. Они сошли вчера на берег нарезать красного лозняка для топлива. Им пришлось в бессилии и отчаянии смотреть с берега на нашу жестокую борьбу. Они, как и мы, обязаны вам жизнью. Надо поскорее успокоить их душевные и физические страдания. У них почти нет провизии, а в здешних лесах ничего нельзя найти. На беду, ветер дует к морю. Приходится лавировать, чтобы они могли подойти к нам на шлюпке. Как жаль, что нет топлива! Несколько оборотов винта – и мы были бы около них.

Пьер и Фрике, трудившиеся, как простые матросы, над уборкой палубы, услыхали эти слова и перемигнулись с хитрой улыбкой.

– Знаешь, матрос, – сказал старый боцман, – этот англичанин и молодец, и не трус, а только у него ни на грош нет сметки.

– Я слыхал от старых военных, которые были в Крыму, что все англичане таковы. Храбрые солдаты, превосходные матросы, но ненаходчивы до беспомощности.

– Матрос!

– Пьер?

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы развести пары без кусочка угля?

– Да около часа.

– Пойди и скажи об этом. Это доставит ему удовольствие.

– Что ж, отлично. Я знаю, англичанин будет очень рад. Он в таком затруднении, не знает что делать, бедняга.

– Ну, ступай.

– Позвольте мне, сэр, сказать вам одну вещь.

Фрике подошел к сэру Паркеру и разом переменил неформальный тон парижского гамена на светское, учтивое обращение.

– Сделайте одолжение, мой юный друг, – любезно ответил сэр Гарри.

– Вы сейчас говорили про пары. Я могу исполнить ваше желание.

– Вы?

– Да, я, если позволите. Мне нужны две бочки дегтя, пила и топор.

– Отлично. А кто будет управлять машиной?

– Я в этом немного смыслю, спросите хоть у господина Андре.

– Прекрасно. Назначаю вас временно исполняющим обязанность главного машиниста впредь до возвращения его самого.

Фрике проворно повернулся на каблуках, подошел к Пьеру, и оба принялись разыскивать необходимый материал, как люди, знакомые с корабельным устройством.

– Вот мы и еще раз выпутаемся из беды, – говорил Фрике, роясь в сундуке с плотницкими инструментами.

– Плевое дело! Стоит только выбрать несколько лишних бревен и шестов, распилить их, наколоть дров и намазать дегтем, чтобы лучше горели.

– О, наша печка жарко разгорится.

– Мы возьмем зонтики, вееры!..

Парижский гамен расхохотался.

– Этот юноша, – говорил тем временем сэр Гарри Паркер Андре и доктору, который с вниманием антрополога разглядывал только что отрезанную голову малайца, – этот юноша положительно необыкновенный человек. Какая ловкость, какая подвижность, какая находчивость! Ничем-то он не смущается, ни от чего не теряет головы. Наконец, какое замечательное уменье сделать что-нибудь из ничего.

– Ваша оценка меня радует, ведь и я сам очень люблю Фрике. К тому, что вы сказали, вы смело можете прибавить, что у него самое благородное сердце, какое можно только встретить. Виктор Гюйон, или, как мы обыкновенно зовем его, Фрике, является олицетворением преданности и самоотверженности. Доказательством может служить любой факт из жизни этого скромного героя. Он в полном смысле слова готов отдать душу за ближнего своего. Всякий слабый, несчастный, всякий нуждающийся в защите может смело рассчитывать на его помощь и никогда не получит отказа.

– Что вы говорите, дорогой господин Андре? Я сам вижу это отлично.

– А о его храбрости, о его мужестве и говорить нечего. В семнадцать лет, будучи круглым сиротой и без гроша в кармане, он решил совершить кругосветное путешествие и совершил. Его путешествие продолжалось менее года, но за это время он успел спасти экипаж паровой шлюпки, погибшей в волнах одной африканской реки, спасти жизнь доктору Ламперрьеру, которого вы видите перед собой, и этому храброму матросу, Пьеру де Галю, наконец, выручить из неволи молодого негра…

– А, так вот он кто! Я его знаю: мне приходилось слышать о его подвигах и даже читать.

– Но это еще не все. В начале нынешнего года он во время плавания в открытом море был лишен свободы одним бандитом, мечтавшим присвоить транспорт с китайскими переселенцами, которых вез Фрике. Молодой человек, однако, бежал из плена вместе с Пьером де Галем. Они проехали на пироге от островов Луизиана до Буби-Айленда, где вашими соотечественниками устроен приют для потерпевших крушение.

– Господа, мне неизвестны причины, побуждающие вас объявить войну борнейскому радже. Каковы бы они ни были, я уверен, что они вполне уважительны и достойны. Я теперь вас знаю, имел возможность оценить вас по достоинству и не сомневаюсь в вашем успехе… Тем более что у вас теперь есть союзник… Мои деньги, господа, мой кредит, я сам – к вашим услугам. Располагайте мною.

– Мы можем принять от вас помощь, но только с большими оговорками. Благодарю вас за предложение: оно делает нам честь. Но вовлекать вас в свое дело мы не имеем права. Это предприятие крайне сомнительно и может привести к дипломатическим затруднениям. Мы должны действовать как можно осторожнее и в строжайшей тайне. Менее чем через два месяца в пределах владений раджи может разразиться революция. Даяки, угнетаемые малайцами, естественно, будут нашими союзниками. Произойдут ужасные события. Неужели вы можете участвовать в этом? Даяки, сбросив с себя цепи, не будут знать удержу. А хотите знать, что такое даяки и чем они могут стать? Взгляните на тех двух, что приехали с нами. Обычно эти люди очень смирны, гостеприимны, приветливы, а теперь посмотрите, разве не похожи они на демонов?

Сэр Гарри поднял голову, приложил козырьком руку к глазам и сейчас же отвернулся с отвращением, даже почти с ужасом, от картины, которую он увидел на противоположной стороне палубы.

Как только был потушен пожар и с палубы сняли разостланный парус, даяки принялись за довольно странное упражнение, на которое европейцы не обратили сгоряча никакого внимания.

Увидав трупы пиратов, даяки схватили свои паранчи, или сабли, с которыми они никогда не расстаются, как папуасы со своими реда, и воткнули их крест-накрест в палубу. Потом принялись вокруг них танцевать, и танец, в общем, вышел недурен, замысловат и довольно грациозен. Повертевшись вокруг сабель, они стали подходить к ним, как будто желая взять их, но всякий раз отступали назад, как бы пораженные ужасом. Эта была одна из фигур танца. Наконец они подняли свое оружие и начали друг с другом фехтовать.

Окончив это вступление, даяки с криком бросились на трупы. Каждый приподнял труп за волосы и очень ловко отсек ему голову. Затем слетела еще пара голов, потом еще и еще, до тех пор, пока все валявшиеся на палубе, ужасные, обугленные трупы не были обезглавлены.

Затем как ни в чем не бывало они сложили из отрубленных голов пирамиду, а трупы выбросили за борт и принялись опять танцевать.

У каждого было повешено сбоку по небольшой корзинке, сплетенной из тростника и украшенной человеческими волосами. Окончив свой балет, они осторожно положили себе в корзину по голове, закрыли крышку и самодовольно посмотрели на белых.

В нем проснулся инстинкт антрополога.

Как раз в эту минуту мимо отвратительного трофея проходил доктор. Как человек, немало на своем веку поработавший в анатомических театрах, он не почувствовал особенного отвращения при виде этих останков. В нем проснулся инстинкт антрополога, он взял в руки одну из голов и стал ее рассматривать так хладнокровно, как будто это был кокосовый орех.

Даяки поняли действие доктора по-своему. Они вообразили, что белые такие же страстные любители мертвых голов, как и они сами, и с предупредительностью поднесли европейцам каждый по две головы. Противно было видеть, как они, весело улыбаясь, подходили со своими страшными трофеями, держа их за длинные жесткие волосы.

Вот эта картина и заставила сэра Гарри вскрикнуть от отвращения.

– Я далеко не нервная дама, – с содроганием сказал он Андре, – но согласитесь, что ваши дикари совершенно невозможны. Пожалуйста, велите им убрать эти отвратительные трофеи.

Менее впечатлительный и более свыкшийся с нравами жителей Борнео Андре хладнокровно сказал даякам по-малайски несколько слов. Даяки отошли прочь и преспокойно прицепили драгоценные головы к внешней стороне борта.

– Так это ваши будущие союзники? Ну, можно смело сказать, что пленниками они утруждать вас не будут. Да и относительно раненых врагов вам не придется беспокоиться: кто раз упадет, тому они уже не дадут подняться.

– Я, конечно, не стану одобрять эти дикие привычки, – сказал Андре, – но согласитесь сами, что мы, цивилизованные люди, не вправе предавать анафеме бедных даяков, которые, во всяком случае, действуют по своему разумению. Оглянемся на самих себя, вспомним факты из собственной истории: разве не поступали мы иной раз несравненно хуже, очень хорошо зная, что это нехорошо, так как не были невежественными дикарями, а считались цивилизованными людьми? Даяки отрезают головы у мертвых врагов, а что делали мы сами во время религиозных войн? А инквизиция? А завоевание Америки? Вспомните подвиги Кортеса в Мексике, Писарро в Перу: эти неугасимые костры, это огульное истребление несчастных туземцев, систематически продолжавшееся целый век, и все ради обогащения, ради наживы, до которой оказались так жадны «цивилизованные» пришельцы. Куда до таких «великих» людей наивным даякам Борнео, этим невинным любителям мертвых голов! Даяк убивает своего врага, как и европеец, и ничуть не с большей жестокостью. Не его вина, что он не слыхал никогда о гуманности, о любви к ближнему, о прощении обид. Мы и слышали, да что делаем.

– Вы правы, я знаю это. Я много хорошего слышал о даяках, и единственное, что мне в них не нравится, это именно их неприятная привычка носиться с отрезанными головами.

– Да, даяки хороший народ. Мы прожили у них полгода, и, верите ли, я встретил среди них столько честности, бескорыстия и – не шутя вам говорю – сердечности, что просто удивился. Даяк в высшей степени гостеприимен, он превосходный муж и очень любящий отец. А вот пример его бескорыстия. Когда даяк идет в поход вместе с вечным своим врагом малайцем, он предоставляет своему союзнику всю добычу, довольствуясь одними головами убитых.

– Но, скажите, на чем у них основан этот безобразный обычай? Нет ли тут какого-нибудь поверья?

– Да, я думаю, здесь большую роль играет суеверие. Ведь и человеческие жертвоприношения основывались вообще на суеверии.

– А правда ли, как уверяют некоторые путешественники, что у даяков жених подносит невесте в подарок только что отрезанную голову?

– Крайне сомнительно. Я, по крайней мере, никогда ничего подобного не видал, хотя в прежнее время Лейден Громп, а в новейшее голландский резидент в Голонтало Ридель утверждали это и продолжают утверждать. С другой стороны, это опровергается Теммингом, весьма добросовестным исследователем, и госпожой Идой Пфейфер, знаменитой путешественницей, правдивость которой не подлежит сомнению. Лично я склонен разделять последнее мнение, но не потому, что считаю даякских девиц не способными принять благосклонно подобный дар, а из того простого соображения, что даякам просто негде взять столько голов, чтобы всякий раз подносить их в подарок своим возлюбленным.

Свист разведенного в машине пара прервал эту интересную этнографическую беседу.

Из большого люка появилось лицо Фрике, почерневшее от копоти до того, что стало не белее, чем лицо Мажесте.

– Я успел на пять минут раньше, чем обещал. Машина готова, сэр Гарри, и я жду ваших приказаний.

– Хорошо, мой друг. Становитесь на место. Я буду подавать вам сигналы… Рулевой, правь к горе! Лоцман, вперед!

ГЛАВА III

Морской разбой как бич индо-малайского архипелага. – Джеймс Брук – саравакский раджа. – Гроза пиратов и освободитель Борнео. – Как попали пять французов в устье реки Кахаян. – Похищение Мэдж. – Письмо и гонец. – Тайный поверенный борнейского раджи. – Восстание независимых даяков. – Открытие военных действий. – Яхта «Конкордия». – Молчаливый машинист и болтливый помощник шкипера. – Размышления доктора Ламперрьера о людях с рыжими волосами. – Катастрофа.

Между 95° и 140° восточной долготы по гринвичскому меридиану, от 14° северной широты до 10° южной, на площади пять миллионов квадратных километров, тянущейся от северного конца острова Лусон к берегам Австралии и от восточного конца Явы к Новой Гвинее, живет и промышляет целое племя хищников. Это настоящие негодяи, вся деятельность которых направлена на то, чтобы жить за счет тружеников.

Этот благодатный край, согреваемый жарким солнцем, орошаемый тропическими дождями, вечно зеленеющий, вечно цветущий, был бы настоящим земным раем, если бы малайские пираты, этот страшный бич для тружеников, не устраивали в нем беспрестанных грабежей, опустошений, убийств.

Малайская раса, плодовитая, как саранча, храбрая, хитрая, выносливая, умная и глубоко развращенная, но в то же время не поддающаяся цивилизации в том смысле, как мы ее понимаем, питает неискоренимое отвращение к правильному труду, благодаря которому только и может процветать государство.

Таким образом, оказывается, что все население больших и малых островов Океании состоит из производителей и грабителей. Первые неустанно трудятся, объединяясь около европейцев, научивших их правильному разделению труда, а вторые отнимают у них львиную долю того, что приносит им труд, и подрывают их благосостояние.

Нет такого уголка, нет такого заливчика, рифа или лагуны, где бы не укрывались эти коршуны моря. Нет такой глуши, куда бы рано или поздно не заглянула хоть одна ватага этих демонов и не оставила после себя развалины. Воровство, грабеж, убийство и поджигательство – вот как понимает социальные отношения чуть ли не треть малайского населения.

Выше мы уже видели, как они действуют на море; подобные случаи, к сожалению, встречаются сплошь и рядом.

Несмотря на средства, которыми располагает цивилизация, несмотря на соглашение между всеми европейскими правительствами, вопреки усилиям резидентов всех стран, язва разбоя распространяется, как проказа, все дальше и дальше по архипелагу.

Кто разрушит наконец этот огромный вертеп? Кто успокоит потрясенный край? Чья могучая рука раздавит многоголовую гидру, разнесет этот гнусный флот разных джонок и проа? Одним словом, чья рука очистит от разбоя моря и миллионы тружеников избавит от горя?

Чего до сих пор не могут сделать правительства, того некогда отчасти удалось достичь в Борнео одному человеку. Конечно, это был замечательный человек: Джеймс Брук, знаменитый англичанин, сделавшийся саравакским раджой и поколебавший трон самого магараджи Борнео.

Джеймс Брук был один из потомков баронета Вайнера, который при Кромвеле служил лондонским лорд-мэром, то есть городским головой. Родился он в 1803 году; службу начал прапорщиком в индийской армии и отличился в одном сражении, где был тяжело ранен. Расстроенное здоровье заставило его выйти в отставку, и он для перемены климата поселился в Калькутте.

Он объехал индо-малайский архипелаг и очень полюбил эти роскошные земли. Тогда же он задумал план, исполнением которого и завоевал популярность.

Джеймс Брук поставил себе тройную цель: уничтожить торговлю неграми, положить конец морскому разбою и цивилизовать туземцев. Задача была трудная и не всякому по плечу, но Джеймс Брук, по свидетельству современников, обладал всеми качествами, нужными для ее успешного выполнения. Он был холоден и рассудителен, без малейшего признака романтичности, как это ни странно, учитывая необычный характер его предприятия, настойчив и энергичен, как истинный британец. Опорным пунктом он выбрал остров Борнео.

Сначала он обратился со своим проектом к правительству, но встретил отказ. Тогда, будучи, к счастью, богатым человеком, он снарядил и вооружил за свой счет небольшую шхуну «Роялист». Но он не стал действовать на авось, не сунулся неосторожно в самое гнездо пиратов, а сначала только крейсировал, двухлетним осмотрительным плаванием приучив понемногу свой экипаж ко всякого рода случайностям борьбы с пиратами. Наконец, в 1838 году он прибыл в Саравак и застал в самом разгаре мятеж против раджи Муда Хассима. Брук великодушно предложил монарху помощь и совет. Через полтора года восстание было подавлено.

Тогда-то он объявил всем крупным и мелким хищникам беспощадную войну, которая прославила его имя на Малайских островах. Он объехал несколько раз вокруг Борнео, берега которого слыли совершенно недоступными. Иногда под видом мирного купеческого корабля он приманивал ватагу бандитов и наносил ей ужасный урон. Или, притворившись, будто судно получило сильные повреждения, он пускал шхуну тихим ходом, как судно, потерявшее снасти и являющееся легкой добычей. Тотчас же налетали стаи пиратских лодок, но «умирающий» неожиданно воскресал и разносил их, безжалостно топя и избивая разбойников.

Слава Брука росла изо дня в день, и флаг его наводил на бандитов моря панический ужас. Жестокая борьба привела наконец к цели: остров был успокоен. Тогда Муда Хассим, в знак признательности за услугу, предоставил Бруку в полное владение округ Саравак, признав за ним титул раджи.

Истребитель пиратов принял страну во владение в 1841 году и был признан государем не только со стороны борнейского раджи, но и со стороны английского правительства. Его правление было не менее блистательно, чем его поход. Будучи совершенно бескорыстным, он поднял свое государство до высокой степени благосостояния. За период с 1841 по 1851 год население Саравака возросло с полутора до десяти тысяч душ, а наехавшие из соседних стран эмигранты в такой же пропорции увеличили население деревень.

Его имя повторялось всеми, а рассказы о его подвигах проникли в самые отдаленные уголки. Нецивилизованные даяки, населяющие внутреннюю часть острова, до сих пор почитают его как освободителя своих единоплеменников, которые живут теперь с малайцами наравне, а до прихода смелого англичанина были у них в рабстве.

С того дня, как имя раджи Брука сделалось грозой морских пиратов, на огромном индо-малайском острове наступило оживление: купец мог спокойно торговать, мореход смело плавай рабочий мирно копал золотую и алмазную руду, а земледелец перестал бояться за свои посевы.

Радже удалось разрешить трудную экономическую задачу и уменьшить налоги, которые были сведены к минимуму, принося, однако, в казну огромный доход. Купец платил очень мало, крестьянин вносил всего по одному пикулю риса в год, а рабочий совсем ничего не платил.

Все эти удачи, разумеется, навлекли на Джеймса Брука злобу завистников. На него посыпались всевозможные наветы. Человеколюбивые британцы, которые травят собаками австралийцев и при помощи пушек заставляют китайцев покупать опиум, принялись упрекать его за жестокость, которую он проявил во время войны с пиратами.

Брук поехал в Англию, без труда оправдался в возведенных на него обвинениях и вернулся в Борнео, где и прожил спокойно до 1856 года. В этом году, при известии о новом поражении Китая английской эскадрой, в Сараваке вспыхнуло восстание, и благодетель всей страны Брук спасся только благодаря поспешному бегству из столицы, причем новый борнейский раджа, племянник Муда Хассима, завладел всеми его землями. [25]25
  Здесь автор допускает историческую неточность. Джеймс Брук стал основателем династии Белых раджей. После его смерти к власти пришел его племянник Чарльз Энтони Джонсон Брук (1868–1917), которому, в свою очередь, наследовал сын – Чарльз Вайнер Брук (1917–1941). – Прим ред.


[Закрыть]

Изнуренный лихорадкой, разбитый параличом, без всяких средств к существованию, вернулся он в Англию и едва не умер там с голоду, но, к счастью, у него нашлось несколько почитателей, которые устроили в его пользу митинг и подписку, давшую ему возможность вернуть потерянное состояние.

Брук умер в Девоне в 1868 году, пролетев по жизни стремительным метеором и убедительно доказав, что нетрудно подчинить цивилизации огромные земли, которые до сих пор считаются недоступными для прогресса.

Его дело не пережило его. Не нашлось никого, кто поднял бы светильник, выпавший из рук умирающего, и флаг саравакского раджи перестал развеваться на морях Океании.

С 1869 по 1880 год, ко времени, к которому относится наш правдивый рассказ, морской разбой возобновился с новой силой. Но поведение пиратов решительно изменилось. Прежде они действовали как попало, вразброд, но с 1878 года они как будто стали повиноваться чьим-то таинственным приказаниям. Какой-то невидимый руководитель словно объединил их и ввел среди них дисциплину. С того времени все сколько-нибудь важные операции морских разбойников направляются чьей-то невидимой рукой. Сведения, сообщаемые пиратам относительно того или другого торгового судна, отличаются удивительной точностью. Много кораблей с богатым грузом попадает в их руки благодаря тому, что пираты начинают следить за ними с момента отплытия и, выбрав удобное место, сосредоточивают против мореплавателей свои силы.

Операции совершаются всегда в глубокой тайне. Борнейский раджа сидит во дворце, нигде не показываясь и аккуратно два раза в день предаваясь пьянству, вопреки постановлениям Пророка. Дела правления он доверяет какому-то неведомому человеку в зеленом тюрбане паломника в Мекку, года два тому назад появившемуся на острове и завоевавшему полное доверие магараджи. Англичане с соседнего острова Лабуан, лежащего к северу от Борнео, высылают время от времени судно, которое всякий раз возвращается назад с позорной неудачей.

Дела с каждым годом идут все хуже и хуже, к великой радости бандитов суши и моря, которые не знали такой радости со дня смерти раджи Брука.

Таково было печальное положение обширной и некогда благополучной территории в тот момент, когда пятеро французов очутились в устье реки Кахаян и неожиданно спасли английскую яхту.

Появление их не было случайностью. Читатель, вероятно, помнит, каким известием были встречены Пьер де Галь и Фрике по возвращении на Суматру. Дело в том, что над друзьями разразилось ужасное несчастье. Приемная дочь Андре, Мэдж, о которой мы не раз упоминали, стала жертвой катастрофы, быть может, непоправимой: она была похищена прежними соучастниками своего отца, который некогда был разбойником моря.

На свидания она явилась с запиской.

Однажды на плантацию явился кули с запиской. Сейчас кули служил матросом на голландском каботажном судне, а раньше работал на плантации и был очень предан нашим странствующим друзьям. Находясь на острове Борнео, он разговорился как-то с одной мулаткой и упомянул Мэдж. Мулатка разволновалась и назначила кули свидание на другой день. На свидание она явилась с запиской, которую попросила тайно доставить на плантацию в Борнео. Не имея денег, мулатка дала в награду китайцу маленькие золотые часики прелестной работы и скрылась, еще раз попросив действовать как можно осторожнее и быстрее.

Терпеливый и настойчивый, как все китайцы, и преданный, как собака, кули разыскал корабль, отправлявшийся в тот порт Суматры, около которого находилась плантация, поступил на него матросом и добросовестно исполнил поручение. Записка была от Мэдж, оставленной опекуном в Париже на попечении начальницы одного из лучших столичных пансионов.

Сомнений не было. У китайца сохранились часы, подаренные мулаткой. Эти часы принадлежали Мэдж, их подарил ей Андре в прежние, лучшие дни; на крышке красовался вензель. Записка была очень коротенькой, всего несколько строк:

«Мне представился случай сообщить вам, где я нахожусь. Меня забрали от госпожи Л***, предъявив письмо, написанное и подписанное вами. Я думала, что еду к вам, и была очень рада. Из Марселя я выехала в сопровождении одной дамы, которая очень внимательно относилась ко мне всю дорогу. В Борнео меня арестовали, лишив возможности связаться с кем бы то ни было.

Что я сделала? Что им нужно? Я живу во дворце у раджи.

Это настоящая крепость. Там же живет один европеец, которого я очень боюсь. Он хорошо знал моего отца, и все-таки я не могу его выносить. Почему они лишают меня свободы, если у них нет дурных намерений? Почему они схватили меня обманом, если действуют из честных побуждений?

Мне сказали, что я никогда вас не увижу.

Друзья, помогите мне! Я чувствую, что умру без вас. Помогите мне, если любите!

Мэдж.

P.S. Этот человек называет себя здесь Гассаном, но я узнала его настоящее имя: его зовут Винсент Боскарен».

Одно это имя объяснило Андре все. Человек, носивший его, был другом и помощником атамана шайки пиратов, разгромленной, но не истребленной капитаном Флаксханом, который потопил своих сообщников в безымянном атолле у берегов Тимора, искупив тем самым свои преступления.