Текст книги "Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

И вдруг неожиданная весть!

Страсть не отняла у Боскарена способности мыслить и не ослабила его энергии. Лишенный тайной власти, он не сложил оружия. Однажды он долго сидел над картой полушарий и изучал ее, размышляя, соображая, обдумывая. От японских островов, театра его первых неудачных подвигов, взгляд его обратился на индо-малайский архипелаг, пестревший большими и малыми пятнами, на которых стояли слова: Суматра, Ява. Целебес. Филиппинские острова, Борнео.

– Почему не попробовать? – сказал он сам себе. – Здесь живет дикое племя, не охваченное цивилизацией, да и вряд ли цивилизации удастся когда-нибудь его обуздать. Свирепые малайцы, неукротимые мусульмане, алчные китайцы – все они торгуют, грабят, убивают, живут и умирают без всякой пользы, повинуясь только слепой судьбе. Для них разбой и воровство – такое же естественное занятие, как для наших крестьян – хлебопашество. Если бы появился среди них человек, который сумел взять их в руки, дисциплинировать, направить к одной общей цели, то из этой помеси образовалось бы настоящее государство. С ним можно было бы вернуть времена бандитов моря и незримо властвовать на Индийском архипелаге… Я в состоянии это осуществить. Да. В Европе я только миллионер. Там я буду королем, императором – чем угодно, даже властителем индо-малайских островов. Дело не в названии. Название можно будет придумать потом. Пусть я буду хоть султаном Борнео с верховной властью над соседними островами… А она будет моей султаншей. Неужели Мэдж устоит против подобного сана? Разумеется, нет! На свете не найдется ни одной женщины, которая не соблазнилась бы короной. Наконец, я обольщу ее ум, я увлеку ее мыслью о насаждении прогресса в варварской земле, о возрождении диких… Боже мой! Я задыхаюсь! Я сойду с ума!.. Черт знает что со мной делается при одной мысли, как это все будет хорошо… Но пока довольно. Посмотрим, что будет дальше.

Ассоциация бандитов моря имела многочисленные ответвления, ее представителей можно было обнаружить и среди жителей индо-малайского архипелага, этих неисправимых природных пиратов. Сообщники кораблекрушителей, хотя и поняли, что вождь их куда-то девался, не прекратили своих разбойничьих подвигов, продолжая совершать их на свой страх и риск. Но все было не то, что прежде: опасности увеличивались; бандитам не хватало удачи и ловкости того изворотливого человека, который прежде руководил ими. Правда, в их руки попадалась иногда богатая добыча, но часто случались и страшные неудачи. Запасная касса, служившая для пополнения убытков от неудач, была закрыта. Любезность консульских агентов куда-то улетучилась, кредит пропал, купцы перестали отпускать в долг товары и оружие, неоткуда стало получать точнейшие сведения о грузах и рейдах купеческих кораблей. Бандитам приходилось действовать на ощупь и получать ударов больше, чем наносить.

Одним словом, разбой пришел в упадок, когда Винсент Боскарен взялся оживить его. Понятно, что его приняли с распростертыми объятиями, как спасителя. Он явился в скромной одежде пилигрима, совершившего паломничество в Мекку, и с кучей подарков для беспечного монарха, которого задумал низложить. Хорошо понимая, что в стране, куда он прибыл, фанатизм значит все, он усвоил себе строго благочестивую наружность хаджи (богомольца), только что вернувшегося из святого города. Звание хаджи и великолепное знание арабского и малайского языков, а также большая начитанность в Коране вызвали всеобщее уважение к нему. Он объехал и обошел весь архипелаг, собирая старых сообщников и вербуя новых, причем очень ловко сыпал подарками и религиозными текстами, подстрекал мусульманский фанатизм и незаметно проповедовал нечто вроде священной войны, которая, разразившись, должна иметь ужасные последствия. За какие-нибудь четыре месяца он взволновал весь остров Борнео. При этом он действовал так ловко и сумел внушить такое доверие к себе, что, несмотря на его лихорадочную деятельность, о его действиях ничего не было слышно. Ни до местных властей, ни до европейских представителей не дошло ни малейших слухов о темной цели, к которой он стремился.

Окончив приготовления, одурачив раджу Борнео и полностью подчинив своей власти, он решил ходить с козырей. Аккуратно получая сведения обо всем, что делали пятеро друзей, он прежде всего похитил молодую девушку из Парижа и привез ее на Борнео. Для ловкого, опытного интригана не составило труда обмануть начальницу пансиона. Честная женщина легко попалась в ловушку плута и выдала ему Мэдж по подложному письму.

Следующим шагом Боскарена стало окончательное укрепление своей власти над бандитами моря, так что низложение магараджи сделалось вопросом нескольких дней. Все шло как по маслу. Оставалось только добиться от Мэдж согласия выйти за него замуж. Но ни мольбы, ни угрозы не могли ничего поделать с непреклонной волей девушки, решившей во что бы то ни стало выйти из ненавистного положения и возвратить себе свободу.

Воспитанница Андре жила в роскошных покоях под строгим надзором двух фанатичных поклонников лжемусульманина и виделась только с одной мулаткой с острова Мартиники, которая выполняла при ней обязанности компаньонки. Эта преданная, великодушная мулатка всей душой привязалась к своей молодой госпоже. Ей удалось отправить с китайцем на Суматру печальную весть о похищении Мэдж.

Таково было положение дел в то время, когда Боскарен готовился поднять мятежом малайцев Борнео, а Андре собирался вести возмутившихся даяков под стены столицы.

Разговор мисс Мэдж с похитителем был внезапно прерван страшным шумом, поднявшимся в городе. По улицам с криками ужаса бежал народ. Трещали барабаны, отовсюду неслись громкие призывы к оружию.

ГЛАВА X

Фрике берет на себя заботу о пропитании диких зверей. – Завтрак обезьяны. – Дикая выходка тигра. – Проделка обезьяны. – Папоротники на Борнео. – Как может усталый путник найти в деревьях кувшины с водою. – Nepenthes Distillatoria. – Безграничная снисходительность Фрике. – Парижанин берет костыль. – Орангутанг. – Большая человекообразная обезьяна с острова Борнео.

Фрике очень удивился, проснувшись в обществе двух животных. Хотя он был очень храбр и силен, но все-таки положение показалось ему немного рискованным.

Он широко раскрыл глаза, потом рот, зевнул, потянулся и попробовал встать, но опять упал на землю. Обезьяна и тигр сделали такое же движение и тоже упали на землю с тяжелым стоном.

Фрике припомнил все, что было: припомнил плен, бегство, падение в тигровую яму, саперные работы и выход из ямы через лаз, вырытый ножом. Боль в ноге напоминала о вывихе, а дикие звери – об опасности подобного соседства.

Когда прошло первое волнение, он решился дружески поздороваться с соседями:

– Здравствуй, тигр… здравствуй, обезьяна… здравствуйте, невольные мои товарищи. Мы вместе попали в яму и вместе выбрались из нее, будем же друзьями.

При звуке человеческой речи обезьяна надула щеки и с шумом выпустила воздух, а тигр раскрыл пасть и громко зарычал.

Фрике улыбнулся и продолжал:

– Ты, сударыня-обезьяна, говоришь: ух? Что это значит? Я не понимаю. Во всяком случае, наружность у тебя добродушная, и ты не сердишься. Это очень хорошо. Зато уж ты, господин тигр, никуда не годишься. Чего ты ворчишь, скажи на милость? Свежего мяса захотел? Так знай, что у меня есть револьвер. Мне бы очень не хотелось выбить глаз такому прекрасному зверю, как ты… А! Понимаю! У тебя сломана передняя лапа, и ты не можешь ходить. Что же делать? Я не хирург, лечить тебя не смогу. А ты что смотришь так грустно, обезьяна? Знать, и ты не в лучшем положении? Заднюю ногу волочишь, а? Очень жаль. У меня у самого вывих.

Странное дело. Этот поток слов произвел на животных успокоительное действие. Свирепая обезьяна поморгала глазами, почесала затылок, фукнула раза три-четыре и опять улеглась, помотав головой. Страшный тигр, подчиняясь взгляду молодого человека, перестал царапать землю здоровой лапой и повел несколько раз ушами.

– Здравствуй, тигр… здравствуй, обезьяна…

– Очень хорошо, – сказал обрадованный Фрике. – Если вы успокоились и не собираетесь меня растерзать сию же минуту, то я и подавно не причиню вам зла. Напротив, я о вас позабочусь.

Место, где находился молодой человек и его дикие товарищи, представляло собой лесную глушь. Кругом высились огромные деревья, а почва была покрыта гниющими остатками растений. Фрике очень быстро нашел, чем утолить голод обезьяны. Тут росло множество хвойных деревьев из рода Docrydium, выделявшихся своей пирамидальной формой и темной зеленью. На нижних ветвях их торчало множество спелых шишек с вкусными, сочными ядрами внутри.

Не спуская глаз с тигра, свирепость которого внушала беспокойство, парижанин подполз к деревьям, нарвал побольше плодов про запас и вернулся к обезьяне, которая смотрела на него, выразительно гримасничая от удовольствия.

– А, душа моя, ты, видно, жесты понимаешь лучше слов, – сказал Фрике. – Хорошо. Так как мне здесь, может быть, долго придется пробыть, я постараюсь завоевать твое сердце с помощью твоего желудка. Кушайте, господин орангутанг, насыщайтесь.

Обезьяна, увидав свои любимые плоды, радостно заволновалась. Она протянула лапы, безбоязненно схватила поданную ей шишку, положила в рот и разгрызла мощными челюстями.

– Возьми еще. Кушай на здоровье. А теперь, господин любитель мяса, так как вы были умником, я позабочусь и о вас. На дне ямы еще много оленины, и я принесу вам перекусить. До скорого свидания.

Не обращая внимания на страшную боль в ноге, Фрике полез в узкий проход, который перед тем вывел его из опасной ямы. Отрезав огромный кусок оленины, он положил его себе на голову и медленно потащился назад. Обливаясь потом, добрался он до выхода из отверстия и тут почувствовал сильный толчок в голову, сопровождавшийся ужасным воем. Кто-то с силой сдернул мясо с головы парижанина.

– Наверное, это опять проклятый тигр, – пробормотал Фрике, выбираясь наружу.

Фрике не ошибся. Почуяв запах сырого мяса, тигр встал со своего места и улегся возле норы подобно кошке, стерегущей добычу. Как только кусок показался из отверстия, тигр протянул лапу, ловко подхватил его и принялся пожирать.

– А! Так ты вот как! – воскликнул парижанин. – Ты норовишь все забрать себе! Постой же. Я тебя проучу!

Он взвел курок револьвера и смело до безрассудства схватил рукой мясо, в которое тигр запустил уже свои громадные зубы. Парижанин выстрелил. Тигр не уступил и зарычал.

– Рычишь? Сколько угодно! Дело в том, что я тоже хочу позавтракать. Если это тебе не нравится, я размозжу тебе башку. Ну же, раз!.. Два!..

Зверь зарычал на весь лес. Он уже хотел броситься на Фрике, несмотря на свою рану. Парижанину оставалось только спустить курок, но вдруг тигра подбросило вверх какой-то неведомой силой, он покатился кубарем по земле и выпустил добычу.

– Ты норовишь все забрать себе! Постой же. Я тебя проучу!

Гнев парижанина сменился хохотом, когда он понял, в чем дело. Обезьяна, обеспокоенная сердитыми взмахами хвоста своего свирепого соседа, схватилась за хвост и, когда тигр подскочил, дернула изо всей силы, так что тигр перекувыркнулся и, упав на землю, жалобно застонал.

Радуясь своей шутке, обезьяна уперлась лапами в бока, согнула спину и растянула рот до ушей, что очень походило на смех.

– Спасибо тебе, орангутанг. Ты для меня настоящий добрый дедушка. Я тебе очень благодарен. Хочешь, будем друзьями? А ловко ты с ним расправился, право, ловко. Взгляни, как он на нас смотрит… Что, хорошо? Так тебе и надо. А теперь я буду завтракать у тебя под носом, а когда наемся, покормлю и тебя. Авось это тебя научит быть умнее и прилично держать себя в обществе.

Покуда обезьяна разбиралась со своими шишками. Фрике основательно закусил олениной, хотя мясо было жесткое, как подошва, и сырое. Проученный тигр терпеливо дожидался своей очереди на почтительном расстоянии и с таким жалким видом, что человек сжалился наконец над неразумным зверем и сократил ему срок наказания. Он бросил тигру приличный кусок, и хищник проглотил его с жадностью, тем более понятной после долгого поста.

– Ну вот, на этот раз довольно. И постарайся, чтобы подобные дикие выходки впредь не повторялись: я их не люблю. Вероятно, тебе до смерти хочется пить? Я бы мог, пожалуй, промочить тебе горло, но боюсь, что ты откусишь мне руку. Тебя же, милый Дедушка, я с удовольствием напою. Подожди немножко.

Среди роскошных папоротников Борнео Фрике давно заметил одно полуползучее растение, цепляющееся за стволы. Листья у таких растений очередные, овальные или ланцетовидные. Жилки этих листьев продолжаются в виде спиральных усиков и оканчиваются кувшинчиком, внутри окрашенным в синий цвет, а снаружи прикрытым гладкой, непроницаемой оболочкой. Отверстие кувшинчика, имеющего очень изящную форму, снабжено крышечкой, открывающейся и закрывающейся в определенное время. В кувшинчике – чистая, прозрачная вода, вполне годная для питья; это не роса, собранная в листе, а выделение самого листа. Растение выделяет воду ночью, и днем крышка бывает так крепко закрыта, что вода не высыхает даже при солнечном зное. С восходом солнца кувшинчики опускаются вниз, и в это время крышку невозможно открыть без разрыва тканей. К восьми часам вечера кувшинчик начинает открываться, вода испаряется, и листья поднимаются вверх по мере высыхания воды. По окончании этого процесса, продолжающегося часов пять, крышечки закрываются вновь, и тогда снова начинается выделение влаги в кувшинчики, которые к утру опять полны.

Фрике хорошо знал это любопытное растение, известное в ботанике под названием Nepenthes Distillatoria. Он знал, что влага кувшинчиков может заменить обыкновенную воду, если поблизости нет ручья.

Жидкость эта не отличается особой свежестью, но приходилось довольствоваться этим. Фрике выпил содержимое кувшинчика если и не с большим удовольствием, то все-таки радуясь, что у него есть чем промочить горло.

Обезьяна тоже, видимо, знала о свойствах растения и, увидав, что Фрике пьет из кувшинчика, с умоляющим выражением в глазах протянула к парижанину лапы.

– Возьми, Дедушка, возьми! Напейся. А когда ты напьешься, я смастерю себе костыль. Я пострадал меньше всех, и потому мне следует заботиться о наших общих нуждах.

Обезьяна взяла поданный ей кувшинчик, выпила всю жидкость до капли и легла на землю, положив сломанную ногу так, чтобы было поудобнее спать.

Тем временем тигр доел свою порцию с глухим ворчаньем насыщающегося хищника. Свирепый зверь жадно поводил носом в сторону кувшинчиков, но Фрике не собирался подходить близко, чтобы влить несколько капель влаги в покрытую пеной пасть, опасаясь страшных когтей и клыков.

«Кто их знает, этих зверей, – думал Фрике, – они как горькие пьяницы. Дай пьянице воды – он рассердится. Ему нужно вина, а не воды. А кровь – это вино для тигра. Если я дам ему воды, он, пожалуй, в меня вцепится… А впрочем, знаю. Догадался».

Фрике опять подошел к растению, срезал самый большой лист, вскрыл кувшинчик и положил его на землю в двух шагах от тигра, а сам отошел в сторону.

Тигр перестал рычать. Тихо махая хвостом, подполз он к растению и помочил свой шершавый язык в жидкости, которая как будто освежила его.

– Ну что, хищник? Видишь, как хорошо жить в дружбе со всеми? Молодец, хорошо лакаешь. Чисто. Ничего не осталось… А, и ты спать надумал. Спи, я то же самое собираюсь сделать. Идти к друзьям я не в состоянии, поэтому буду ждать, пока они сами меня отыщут. Если же, в чем я почти уверен, они со мной не встретятся, то я и один найду дорогу в столицу раджи, как только выздоровею. А пока надо немножко поспать.

Новый приятель Фрике – разумеется, мы говорим не о тигре, – был не кто иной, как большая человекообразная обезьяна, живущая на острове Борнео. Эта обезьяна называется у натуралистов simia satyrus, а у туземцев – орангутанг, что в переводе означает «лесной человек».

Это огромное животное более метра высотой, от головы до пят покрытое густой рыжей шерстью. Сила этой обезьяны громадна. Живет она преимущественно в девственных лесах: там ее родина, там она бродит, как араб по пустыне, как краснокожий индеец по прерии. Очень любопытен способ передвижения орангутанга, когда он, объев все плоды в одном месте, переселяется в другое, где провизии еще непочатый край. Идет ли животное по земле или путешествует по вершинам деревьев, прежде всего бросается в глаза удивительная решительность его передвижений. Когда ходит, он держится не прямо, а наклонив верхнюю часть тела под углом градусов сорок пять. Это происходит оттого, что ноги орангутанга коротки, а руки длинны и почти доходят до земли. Кроме того, он ступает на пальцы, а не на всю подошву или, скорее, ладонь. Упоминая о физической силе орангутанга, даяки рассказывают, что на него почти никогда не нападают дикие звери. Когда в лесу не остается плодов, орангутанг отыскивает себе пищу на берегах рек, где много любимых им молодых побегов и прибрежных растений. Бывает иногда, что выползает крокодил и бросается на него, но зверь не робеет – он бьет крокодила лапами и разрывает ему пасть.

Если же на орангутанга осмелится напасть удав, он хватает последнего руками, давит, душит и раздирает зубами. Лесной человек силен. Нет в лесах зверя сильнее его.

Если же на орангутанга осмелится напасть удав, он хватает последнего руками, давит, душит…

В случае нападения орангутанг с острова Борнео свирепо, отчаянно защищается, тогда как в обычное время он довольно робок. Он сам никогда не нападает ни на человека, ни на животных, но не любит, чтоб его трогали. При встрече с людьми, если те не ищут с ним ссоры, он с любопытством оглядывает их, останавливается на минуту и как ни в чем не бывало идет дальше.

Молодые орангутанги легко приручаются и демонстрируют удивительную понятливость. Во многих даякских деревнях есть, по крайней мере, по одному ручному орангутангу, которым очень дорожит все племя; обезьяна легко осваивается с нехитрой цивилизацией туземцев и чувствует себя среди людей, как у себя дома.

Не только молодые, но и взрослые животные привыкают к человеку. Существует достаточно примеров того, как раненые орангутанги, будучи вылечены даяками, сильно привязывались к своим благодетелям. Они свободно уходили из кампонга в лес, долго не показывались, потом вдруг приходили в гости, как добрые соседи.

Если услуга, оказанная парижанином обезьяне, действительно тронула ее сердце, то можно надеяться, что дружеские отношения между ними будут продолжаться долго, и новый друг, которого Фрике прозвал Дедушкой, окажется со временем очень полезен.

ГЛАВА XI

После трехнедельного ожидания. – Дружелюбие обезьяны и неблагодарность тигра. – Лазарет в лесу. – Отвратительный запах превосходного плода. – Дедушка и его палка. – Нечто среднее между свиньей и хорьком. – Фрике отдает свою порцию мяса тигру. – Дезертир. – Одиночество в лесу. – Орангутанг проявляет себя отличным жандармом. – На пути в Борнео. – Мрачные виды. – Черные реки. – Воспоминание о доне Бартоломео ди Монте. – Истинная дружба.

Вывих вынудил Фрике сидеть на месте и в течение нескольких бесконечных дней и ночей дожидаться выздоровления. Разумеется, он сдался не сразу, а лишь тогда, когда окончательно убедился в невозможности продолжать путь. О себе он беспокоился мало, терзаясь беспокойными думами об ужасных опасностях, которым подвергались его друзья. Слышали ли они его призыв? Успели ли вовремя приготовиться и отразить коварное нападение? Не погибла ли их экспедиция в самую решительную минуту? Вот о чем только и думал парижанин, живя день за днем в густом, непроходимом лесу, куда его занесла судьба. Иногда на него находили минуты успокоения, когда он вспоминал о безудержной энергии своих друзей, и ему представлялось, как европейцы и даяки победоносно переходят границу владений раджи, который трепещет на своем троне, будучи колеблем ударами тотальной революции.

– Я появлюсь, когда уже все будет сделано, – говаривал он вслух, словно для того, чтобы не позабыть звуков человеческой речи. – Они будут смеяться надо мной, глядя, как я ковыляю подобно водовозной кляче. А чем я виноват?.. Уже скоро три недели, как я здесь мучаюсь от голода и злости… Э, все равно! Чего ждать? Хромота моя почти прошла. Пойду. Кто меня любит, пусть следует за мной. Правда, Дедушка?

Последние слова относились к орангутангу, который лениво лежал на траве и грыз свой любимый плод. Обезьяна медленно потянулась, встала и присела возле молодого человека, устремив на него нежный, почти человеческий взгляд.

– Да, – продолжал Фрике ласковым голосом, – ты вправду наилучшее из животных. Хотя твой перелом еще не залечен, ты уже сам ходишь за провизией и отдаешь мне лучшую долю. Как жаль, что у тигра такой отвратительный характер, а то он был бы очень полезен нашему отряду. Ну, да я его еще приручу!

Фрике недаром провел в лесу так много времени: он успел приручить к себе обезьяну, а это вещь нешуточная.

Подождав два дня после того, как ему удалось выбраться из ямы, Фрике убедился, что тропический ливень смыл его следы, и друзья не смогут его найти. Тогда он устроил себе по возможности удобный лагерь в лесу, рассчитанный на длительное пребывание.

Благодаря его заботам обезьяна скоро привыкла к нему. Видя, что человек делится с ней каждым куском, она со свойственным всем обезьянам подражанием стала платить ему тем же. Хотя ей было трудно ходить, она все-таки стала бродить понемногу вокруг лагеря и приносила своему товарищу съедобные почки, сочные плоды и вкусные ягоды. Чтобы не ложиться по ночам на сырую землю, Фрике устроил себе на нижних ветках нечто вроде гамака из пальмовых листьев. Обезьяна сейчас же последовала его примеру, устроила себе точно такой же гамак и стала спать рядом с ним.

Фрике, превозмогая боль, ходил в лес, опираясь при этом на палку – обезьяна ходила за ним, неуклюже потрясая дубиной и стараясь подражать всем его движениям. Когда на пути встречалось дерево дуриан. Дедушка ловко влезал на него и сбрасывал на землю плоды.

Несмотря на постоянный голод, молодой человек до сих пор не мог превозмочь отвращения к плоду этого дерева. Его превосходное, питательное содержимое обладает отвратительным запахом гнилого чеснока, к которому, впрочем, можно в конце концов привыкнуть. Плод дуриана представляет собой, так сказать, растительный парадокс. Яйцеобразной формы, величиною с голову, он усажен острыми крупными колючками и наполнен питательною и весьма аппетитного вида мякотью сливочного цвета. Одним словом, все было бы хорошо, если бы не запах.

Вскрыть плод довольно трудно: кожа на нем очень твердая и, как сказано выше, усажена колючками. Разрезать его, держа в руках, небезопасно: можно очень сильно проколоть руку. Его нужно положить на землю и разрубить ножом. В ту же минуту чувствуется крепкий, острый, противный запах, который у человека слабонервного даже может вызвать рвоту. Но как только положишь в рот вонючую мякоть, отвратительный вкус пропадает, мякоть тает во рту, – одним словом, к этому блюду можно так же привыкнуть, как привыкают к плесневелому сыру.

Орангутанг до безумия любит этот плод, но лакомиться его содержимым зверю приходится довольно редко из-за сложностей вскрытия. Заметив, что Фрике сравнительно легко справляется с трудной операцией, Дедушка то и дело таскал к нему свою добычу.

Таким образом, Фрике жил как настоящий вегетарианец. Пища его была почти исключительно растительная, так что он был постоянно полуголодный. Зато обезьяна наслаждалась изобилием и быстро поправлялась, перелом ее почти совершенно сросся. Она была безмятежно счастлива и не выказывала желания покинуть своего нового друга.

Нельзя было сказать того же о тигре, желудок которого требовал пищи совсем другого рода. Мясо оленя очень быстро испортилось, и «господин тигр» возжелал свежатинки. Он начал так странно похаживать вокруг Фрике, что молодой человек вынужден был несколько раз отгонять тигра от себя.

Однажды тигр, не евший более суток, внезапно кинулся на Фрике, но тот очень ловко ударил его палкой по морде. Обезьяне это понравилось. Сообразив, что у ее друга были веские причины для такого решительного поступка, она схватила дубинку и со всего размаху ударила тигра по спине. Зверь моментально притих.

На другой день тигр опять разворчался, и обезьяна опять его отшлепала. Фрике смеялся до упаду над таким способом кормить завтраками, но напоследок остановил расходившегося Дедушку.

– Довольно, Дедушка, хватит, – сказал он, сопровождая речь жестами. – Мы уже проучили зверя, да и пожалеть его надо: ты с утра до вечера лущишь плоды, а у него желудок пуст, как сапожное голенище. Лучше давай покормим его. Раздобудем бифштекс. Строгость должна чередоваться с лаской. Нельзя же кормить тигра одними колотушками.

В это время, точно нарочно, на опушку выбежало, неловко переваливаясь, как все стопоходящие, небольшое странное животное с черной шкурой и белой головой. Фрике прицелился из револьвера и выстрелил. Смертельно раненное животное повалилось на землю, чрезвычайно удивив обезьяну. Схватив издыхающее животное, Фрике бросил его тигру, говоря:

– На, ешь. Дедушка предложил тебе легкую закуску, а это уже настоящий завтрак. Поешь и успокойся.

Тигр с довольным урчанием принялся пожирать дичь, так что только кости захрустели.

К счастью, этих белоголовых животных оказалось в окрестных местах очень много. Фрике научился их выслеживать с ловкостью краснокожего индейца, и тигр, хотя и не каждый день, стал получать свою порцию мяса, в результате чего стал довольно кроток. Когда же буйная натура его проступала наружу. Дедушка – это имя окончательно утвердилось за орангутангом – свирепо скрежетал на него зубами и гневно фыркал, что заставляло тигра покорно и робко ложиться на землю.

Но вдруг однажды, дня за два до того, как Фрике решил тронуться в путь, тигр исчез. Должно быть, ему надоела однообразная пища и муштра, которой подвергал его орангутанг. Накануне парижанин убил двух каких-то неизвестных животных, представлявших собой нечто среднее между свиньей и хорьком. В зоологии этот вид известен под названием Echinosorex gymnurus Raffles. Тигр, вероятно тогда уже замышлявший бегство, с большим аппетитом съел одного из них и улегся с самым невинным видом, далеко не походившим на обычную его угрюмость. Фрике, никогда не оставлявший надежды его приручить, очень обрадовался такой перемене. Разочарование парижанина, на другой день утром заметившего исчезновение тигра, было велико.

Дедушка тоже был поставлен в тупик, когда, проснувшись, не нашел рядом своего подопечного. Он сердито запыхтел и взял в лапы дубину.

– Это все ты, – сказал Фрике огорченно. – Ты слишком уж нападал на него, вот он и убежал.

– Уф! Уф! – фыркнула обезьяна как-то сконфуженно, словно поняв всю серьезность упрека.

– Нечего фукать: ты не паровик. Этим его не вернешь.

– Уф!.. Уф!..

– Да будет тебе кашлять! Задохнешься. Сделанного не изменишь, и я буду теперь охотиться за зайцами без тигра. А я так долго отказывался ради него от своей порции мяса! Обидно! Ну, да что говорить. Нет худа без добра: зато сегодня поем жареного… Все-таки мне жалко тигра, хоть и окаянный он был зверь. Я, в конце концов, к нему привык.

После этого Фрике очистил свою гимнуру, разложил огонь и принялся жарить мясо, к великому удовольствию обезьяны, с любопытством глядевшей на эту процедуру. После сытного обеда Фрике захотелось спать, и он отправился на свою висячую койку. Проснувшись, он увидел, что солнце уже начинало склоняться к западу. Молодому человеку стало совестно за столь долгий сон.

– Я обленился до невозможности, – пробормотал он. – Это просто ни на что не похоже. Будь у меня пища посытнее, я превратился бы в жирную тушу. Хорошо, что нога моя почти выздоровела и Дедушкина лапа тоже. Теперь можно продолжать путь. Мы пойдем вместе к городу Борнео. Вот удивятся-то Андре и доктор, когда мы явимся вдвоем! Пьер, так тот совсем остолбенеет, а Мажесте воскликнет: «Не сон ли это?»… Ах, да где же он? Куда он девался?

Он щелкнул раза два или три языком, как всегда делал, когда подзывал обезьяну. Видя, что обезьяна не идет, Фрике встал и пронзительно свистнул. Обезьяна не показывалась.

– Вот беда! – воскликнул он с непритворным огорчением, когда убедился, что обезьяна действительно исчезла. – Уж от Дедушки-то я этого не ожидал. Как только выздоровел, так и наутек. Нехорошо… А впрочем… Все понятно: он соскучился по своим милым лесам. Ведь и я, как только поправился, сейчас же решил вернуться к своим. Чем же обезьяна виновата? Но все-таки грустно: я так к ней привык, она была такая славная, преданная.

Ночью Фрике не спалось, и он до утра ворочался с боку на бок не в силах сомкнуть глаз. Под утро он вдруг услыхал треск сучьев в лесной чаще и вооружился, не зная, что ему предстоит. То ли защищаться от хищного зверя, то ли самому нападать на дичь, пригодную для завтрака. Шум слышался все ближе и ближе. Уже можно было различить чьи-то легкие, неторопливые шаги, сопровождаемые тяжелой, неуклюжей поступью.

Парижанин, вглядываясь в полумрак, прицелился в ту сторону, откуда слышался шорох, и вдруг залился неудержимым смехом.

И было над чем рассмеяться.

К нему приближалась уморительная процессия. Важно подняв голову, невозмутимый, как представитель власти, с палкой в руке, шел орангутанг, подгоняя тигра, который крался, опустив хвост и уши, с униженным видом пойманного дезертира.

Фрике разом стряхнул с себя сон, соскочил с гамака и выкинул самое фантастическое коленце, далеко не соответствующее величию человеческого рода, единственным представителем которого здесь был он.

– Браво, Дедушка! Браво, друг! Ах ты, Барбантон этакий! Ах ты, образец жандармов! Да что Барбантон: ты лучше всякого Барбантона… А я-то на тебя сердился! Ну, извини. Оказывается, ты и не думал уходить от меня, а бегал ловить дезертира. Молодец, молодец! Ну, теперь мы никогда не расстанемся. Вот так история!.. А ты, дурачина, – обратился он к тигру, – хитрости свои брось. Оставайся с нами. Честное слово, мы будем хорошо с тобой обращаться. Тебе, понятно, не нравятся колотушки, и я прошу Дедушку оставить тебя в покое. А теперь будь умницей и подойди ко мне. Так, хорошо. Когда у меня будет сахар, я тебя угощу.

Под страшным взглядом орангутанга тигр стал кротким, как овечка. Он боязливо подошел к Фрике и прижался к земле с самым покорным видом, что означало безусловную капитуляцию. Фрике забыл прежнюю досаду на зверя и стал ласково гладить его по голове. Окончательно укрощенный тигр ласково замурлыкал.