Текст книги "Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА V

Фрике и Пьер де Галь упражняются в языкознании. – Кузница у даяков. – Производство снарядов. – Описание одного кампонга. – Возвращение разведывательного отряда. – Неприятные трофеи. – Любопытный способ вопрошать оракула. – Священное дерево. – Замена человеческой жертвы убиением свиней. – Подвиги европейского стрелка. – Пленники. – Опасения Туммонгонга Унопати. – Бесполезное запугивание. – Пушка малайцев. – Легенда о слоне и дикобразе. – Страшное действие разрывных пуль.

– Ну-ка. Пьер, скажи, что ты думаешь о добрых людях, у которых мы поселились? Теперь твоя очередь говорить: ты слышал, что говорит Князек. Он катается здесь, как сыр в масле; все даяки в здешнем кампонге, от старого до малого, мужчины и женщины, носят его на руках.

– Я, мой мальчик, думаю то же, что и он. После наших злоключений в прошлом месяце нам здесь очень хорошо и привольно. Делаем что хотим, отдыхаем когда угодно… совсем, как матросы ластового экипажа. [27]27
  Ластовый экипаж – экипаж, имевший в своем ведении мелкие портовые суда и плавучие средства (баржи, матеры, плашкоуты и т. д.), так называемые ластовые суда. – Прим. ред.


[Закрыть]

– Я никак не думал, что нам удастся устроиться настолько удобно в такой глуши, улаживая понемногу и свои дела.

– А недурно идут они, делишки-то. Даяки наши, хоть и очень нежны со своими друзьями, но и врагу не дают спуску, если понадобится. Ловко они умеют крошить этих малайцев.

– И какие они храбрые, верные, преданные!.. Господин Андре набрал здесь молодецкий армейский корпус.

– Если так будет продолжаться, то не пройдет и двух недель, как весь остров охватит восстание, и тогда держись, раджа!

– К нам постоянно примыкают новые союзники. Каждый день являются гонцы от разных племен и таинственно сообщают, что они только ждут сигнала.

– Послушай, а где господин Андре?

– В большой хижине. Он держит совет с Туммонгонгом. У нас скоро будут новости…

– Знаешь, Фрике, я все больше и больше тебе удивляюсь.

– А что? – спросил Фрике, смеясь.

– Ты начинаешь говорить по-даякски. Ты знаешь почти все обыденные слова и скоро будешь говорить совсем правильно.

– Да и ты скоро научишься.

– Ну вот еще!

– А ты вот как делай: каждое утро упражняйся в их диалекте, понемногу заменяя французские слова даякскими, и научишься.

– Ни за что. Это уже было. Я пробовал делать так на морских стоянках. Раз, помню, стояли мы у Мартиники. Так что ты думаешь? Совсем разучился говорить по-человечески. Коверкаю свой язык на тамошний лад, да и только. Стал раз командовать своей пушкой, да и глотаю «р». И бог ты мой, что это было!

– Воображаю, как все потешались!

– Да нельзя было не потешаться.

– Ну что же, ничего страшного; на Мартинике народ картавый, а даяки произносят звуки очень чисто. Здесь ты не испортишь выговора.

– Честно говоря, я уже начинаю понимать, что вокруг меня лепечут. Ну да хватит об этом. За дело. Если мы так будем копаться, то не наполним арсенал вовремя.

Чтобы покончить с разговором, Пьер затянул под нос матросскую песенку и снова принялся начинять порохом патроны, которые кучей лежали перед ним. Патентованному боцману эта работа была не в диковинку. Его толстые пальцы действовали удивительно проворно, приготовляя патрон за патроном. Работа быстро подходила к концу, старый моряк принялся поддразнивать Фрике, который трудился над первобытным кузнечным мехом, стараясь заставить работать горн небольшой даякской кузницы.

– Что, пустомеля? Говорил я тебе: не болтай так много. Вот мои патроны-то и готовы, а твой свинец еще нет.

– Черт возьми! Да я просто не знаю, что делать с мехом: не дует и все тут. Жару получается не больше, чем нужно на сотню каштанов. А у меня, по меньшей мере, три килограмма свинца.

– Дуй, сынок, дуй, ничего! Поднатужься!

Кузнечный прибор у даяков действительно был прост до наивности: это был прямой бамбуковый цилиндр, в который был вставлен поршень на длинном стержне; внизу к цилиндру была приделана глиняная труба фута три длиной, к концу суженная и направленная к огню. Вот и все. Поршень так и ездил по цилиндру, труба была направлена превосходно, приток воздуха сильный, бедный Фрике трудился до кровавого пота, а все не мог довести жар до нужной степени.

Фрике трудился над первобытным кузнечным мехом, стараясь заставить работать горн небольшой даякской кузницы.

– Насилу-то! Слава тебе господи! Пора! – сказал он наконец, поднося боцману большую железную ложку с расплавленным металлом.

– Нужно отлить триста пуль. Это пустяки. Через два часа наши патроны будут готовы.

– Отличная выдумка – эти вечные патроны, ими можно пользоваться без конца.

– Так и есть. А то при нашей стрельбе понадобился бы целый артиллерийский ящик.

– Да, а теперь нам нужно только форму для пуль да немножко пороху. А свинец и порох везде можно найти.

– Взгляни-ка, взгляни! Я уверен, что наши друзья ходили на охоту и принесли с собой несколько малайских голов.

Французы не ошиблись. Послышались радостные крики. Это встречали отряд даяков, появившийся на лесной прогалине, посредине которой была расположена котта, или кампонг, то есть укрепленная деревня, в которой жили наши друзья. Такая туземная крепость представляет собой в некотором роде чудо. Разрушить ее можно только пушкой. Вообразите себе частый забор из крепких деревянных столбов десяти метров высотою, глубоко врытых в землю и подпертых изнутри другими столбами длиною четыре метра. Эта несокрушимая ограда не боится пожара и оснащена узкими бойницами, возле которых сложены луки и сарбаканы с толстыми пучками пропитанных ядом стрел.

На самых высоких столбах воткнуты длинные жерди с вырезанными из дерева фигурами калао, птиц-носорогов, которые держат в лапах человеческие головы; одни головы гниют, а некоторые высохли, как мумии. Вместо глаз у этих противных трофеев вставлены длинные белые раковины, которые с угрозой смотрят из обезображенных орбит.

Внутри ограды стоит множество грубо сработанных идолов, которые делают честь усердию исполнителя, но не его скульптурному таланту. За ними, в центре, на пять футов от земли возвышаются жилые помещения, соединенные между собою досками на козлах. Независимые даяки Борнео, как и жители Океании и индо-малайских островов, любят строить дома на некотором возвышении от земли.

Внизу мычит, блеет, хрюкает, пищит и кудахчет бесчисленное множество домашних животных и птиц, очень полезных в хозяйстве. Козы, коровы, куры, собаки, кошки и свиньи плодятся и множатся в этом болоте, составляя вместе с обильными запасами риса в амбарах неистощимые ресурсы на случай осады.

Прекрасные деревья растут в тех местах, поставляя жителям воздушных домов превосходные плоды и прохладную тень: кокосы, бананы, саговые пальмы, мангустаны, коричные и лимонные деревья, хлебное дерево и множество других древесных пород вырастают там громадных размеров.

Пьер и Фрике оставили на время работу и пошли к узким воротам крепости, которые были настежь отворены.

Воины проходили с видом победителей. На их пути поминутно раздавался приветственный клич «нгаиаус», испускаемый всеми встречавшими: мужчинами, женщинами и ребятишками.

Воинов было человек двадцать. Они были вооружены бамбуковыми копьями с железными наконечниками и страшными парангами [28]28
  Паранг – малайское название большого ножа с волнистым клинком, наподобие мачете. – Прим. ред.


[Закрыть]которыми они так ловко обрубают головы вровень с плечами. Недаром англичане называют даяков «headhunters», то есть охотниками за головами, а голландцы – «koppensneller» (рубителями голов). По случаю торжественного вступления в родную деревню они оделись в парадное платье, то есть буквально увешали себя туземными драгоценностями. У одних на шее были надеты стеклянные бусы, раковины, ожерелья из тигровых когтей и медвежьих зубов, а ноги по щиколотку и руки до локтя были покрыты браслетами с медными бляшками. У других на руках не было ничего, кроме одного небольшого браслета из белой раковины, который считается у даяков неоценимым сокровищем. В ушах у всех были медные серьги, а на головах что-то вроде колпака из красной материи, усаженного бусами, раковинами, медными блестками и украшенного великолепным аргусовым пером. Остальная часть костюма состояла из куска цветной материи, который был обернут вокруг пояса, – небольшая уступка стыдливости.

Кроме того, на всех было надето по большому ожерелью из человеческих зубов, что служило у племени знаком высокого сана. Фрике в шутку называл такие ожерелья майорскими эполетами.

– Нгаиаус!.. Нгаиаус! – кричала толпа, валившая навстречу, а туземный барабан звучно и торжественно отбивал: драм-дам-да-дам-дам…

Нгаиаус – это небольшие отряды в пять, десять или пятнадцать человек, уходящие на партизанскую войну с тем, чтобы иногда не вернуться назад. Эти вольные стрелки девственного леса отправляются иной раз на неделю и больше, нападают врасплох на уединенные жилища, истребляют посевы, сжигают дома, рубят головы мужчинам, уводят в рабство женщин и детей, а в худшем случае и сами бывают перебиты все до единого.

Не следует думать, что это все разбойники без совести и чести. Напротив, это все больше люди мирные, нападающие только на людей того племени, с которым воюют. Воровством и грабежом они никогда не занимаются. В этом отношении они честнее и нравственнее многих цивилизованных народов, которые нередко пользуются войной, чтобы поживиться за счет соседа. Даяки ищут в войне только славу, а не корысть.

Такие набеги называются сарахами и пользуются у даяков большим уважением; при этом знаменитые воины всякий раз стараются отличиться какими-нибудь небывалыми подвигами, смелостью и ловкостью.

В этот раз сарах был очень удачен. Вот почему воинам оказывали такой восторженный прием. Базир, или жрец племени, вышел навстречу воинам, колотя в кендангу (барабан), в сопровождении десяти билианг (нечто вроде баядерок), одетых в богатые платья, расшитые жемчугом и золотыми зернами. Каждый кричал во все горло, испуганная скотина мычала, куры кудахтали, – был, одним словом, настоящий звериный концерт.

Нашим приятелям было оказано особенное внимание. Вся процессия прежде всего направилась к балаи-томои, или дому путешественников, где им было отведено помещение. Французы, к ужасу своему, заметили, что среди ликующей толпы медленно и с трудом двигались четыре связанных раба. Перед балаи-томои росло резиновое дерево, почитаемое у даяков как священное. На верхушке дерева находился толстый резиновый ком, который служил оракулом для идущих в поход и которому немедленно по возвращении из похода приносились жертвы.

Способ вопрошать оракула доступен не каждому. Нужно, видите ли, непременно вонзить стрелу в шероховатый ком. Неловкий стрелок, промахнувшийся три раза, будет обречен на бедность, унижение и несчастья, – одним словом, подвергнется лишению «живота и чести». Стрелок искусный, напротив, будет осыпан всевозможными привилегиями. Он сделается богат, могуществен, его дом будет в изобилии снабжен отрезанными головами. Вера в этого странного оракула такова, что почти никто не решается вопрошать его.

Так как поход был удачен для воинов, возвратившихся из последнего сараха, то оракулу надлежало принести в жертву четырех рабов. Андре и его товарищи содрогнулись при этой мысли. Молодой человек хотел было вмешаться и просить пощады для пленных, но базир повелительным жестом приказал ему замолчать. Произнеся нараспев какие-то заклинания, жрец знаком пригласил европейца взять карабин и выстрелить в резиновый ком.

Для такого великолепного стрелка, как Андре, это был сущий пустяк. Он семь раз выстрелил из своего ружья и изрешетил резиновый ком пулями, к великой радости всех присутствующих.

Четырех пленников поставили в ряд перед деревом, а впереди каждого из них поместили по толстой свинье. От отряда отделились четыре воина и выступили вперед, размахивая парангами. Базир поднял руку. Сабли опустились с коротким свистом, и обезглавленные свиньи не успели даже взвизгнуть.

Убитых животных жрецы тотчас же принесли в жертву богам ганту покровителям полей и золотых рудников. Затем мужчины пожали друг другу руки, пожелав всевозможного счастья. Белые, радуясь мирной развязке грозных приготовлений, торопливо развязали пленных, которые были очень удивлены, что сохранили головы на плечах, и шумно выражали свою радость.

Четыре малайца с косыми глазами и крайне неприятными чертами желтых лиц озирались по сторонам, как пойманные звери, не зная, чем объяснить такое необычайное великодушие. Базир снизошел до объяснения с ними. Он сказал, что жизнью они обязаны мастерской стрельбе белого человека и теперь они должны считать себя его рабами, если только белый человек сам не пожелает снести им головы.

– Вот и хорошо, базир, очень тебе благодарен, – сказал Андре, понявший слова жреца. – Но ты знаешь, что мы не рубим голов у пленных.

– Может быть, ты предпочитаешь расстрелять их из карабина?

– Вовсе нет. Мы никогда не убиваем побежденных врагов.

– Но ведь их гораздо легче убивать, когда они рабы, когда они батанг-оранг (буквально: человеческое тело), чем когда они вооружены и могут защищаться.

– Может быть, но только у нас это не принято.

– Как хочешь, – закончил разговор жрец, задумавшись об этом противоречии.

По окончании обряда по кругу пустили чаши с рисовым пивом. Хмельного напитка отведали абсолютно все жители кампонга, не только взрослые, но и дети, и отведали в таком количестве, что последствия не трудно было предугадать. Воины открыли корзинки, вынули головы и начали прыгать с ними, произнося какие-то заклинания, и, наконец, схватив их за волосы, презрительно кинули под дерево. Женщины и дети повторили этот маневр с таким увлечением, что их лица, обыкновенно очень кроткие и спокойные, выразили необузданную злобу.

После этого снова начались фантастические танцы, в которых принимало участие все население, не исключая детей и женщин, которые кружились, хлопая в такт руками.

Так окончилась церемония, которая произвела очень странное впечатление на европейцев. Они направились было домой, в балаи-томои, но к ним подошел воин и пригласил к Туммонгонгу Унопати, который хотел сообщить им очень важное известие.

Воины вынули головы и начали прыгать с ними.

Туммонгонг Унопати был начальником всей котты – укрепленной деревни. Он командовал во время последнего сараха и хотел теперь отчитаться перед своим другом, белым вождем.

Унопати казался очень унылым и озабоченным. После обычных приветствий и крепкого рукопожатия по-европейски настало продолжительное молчание, которое нарушил Андре.

– Вождь, – сказал он, – ты великий воин, а даяки очень храбрый народ.

Черные глаза дикаря сверкнули гордостью, но потом он опять впал в уныние, обычно ему несвойственное.

– Белые люди тоже очень храбры. Но у ваших врагов ужасное оружие. У них есть большое ружье, очень большое – с человека будет.

Видя, что Андре улыбается, вождь продолжал:

– Да, оно очень велико и гремит, точно гром, а пуля, которая из него вылетает, больше кулака.

Андре отвечал с улыбкой:

– Я знаю, о чем ты говоришь. Это – пушка. Но успокойся, Туммонгонг Унопати, у нас есть кое-что получше.

– Ты ошибаешься, мой белолицый друг. Смотри, что я тебе покажу.

Дикарь вынул из корзинки круглое ядро весом около двух килограммов и подал своему собеседнику.

– Я видел начальника воинов раджи, – продолжал он. – Он пригласил меня в свой лагерь и принял с почетом. Он позвал своих солдат и велел стрелять из большого ружья. Оно загремело так страшно, что я едва не оглох. Тогда начальник сказал мне: «Туммонгонг Унопати, ты видел нашу силу. Возьми этот кусок железа, покажи своим воинам и скажи им, что они ничего не могут сделать против людей, которые бросают такие тяжести». Я ушел домой в страхе за участь бедных даяков и белолицых друзей, которые хотят защитить их от раджи. Что с нами будет, дорогой мой брат?

– Не тревожься, Унопати, успокойся. Я докажу тебе, что наше оружие лучше. Пойдем ко мне.

Вождь очень охотно последовал за европейцем в балаи-томои. Андре открыл маленький ящик, выложенный внутри листовой медью и наполненный овальными пулями, пересыпанными суриком. Взяв несколько пуль, он попросил Пьера де Галя заложить их в приготовленные патроны.

Затем Андре взял свой карабин системы «Веттерли – Витали», вложил шесть зарядов в коробку у приклада, а седьмой прямо в дуло и прицелился в толстое дубовое бревно, находившееся на расстоянии трех-четырех метров.

– Может ли, по-твоему, малайский вождь пробить это бревно с одного выстрела из своей пушки?

– Нет, – сказал даяк. – Кроме того, ее после каждого выстрела нужно чистить, а воины раджи не такие ловкие, как белые люди.

– Ну а я сделаю лучше. Я из своего ружья перебью, если хочешь, все бревна частокола одно за другим.

– Как? Из этого ружья в палец толщиной?

– Из этого ружья в палец толщиной.

Туммонгонг недоверчиво улыбнулся.

– Когда, – продолжал Андре, – ты проходишь ночью через лес и слышишь крик выпи или обезьяны-ревуна, бывает ли тебе страшно?

– Нет. У нас даже дети смеются над этим.

– Ну а когда ты днем идешь по высокой траве аланг-аланг и слышишь свист очковой змеи, тогда ты боишься?

– Тогда, конечно, боюсь и ищу глазами место, где ползет ядовитая гадина, чтобы не наткнуться на ее смертоносный зуб.

– Так вот, Туммонгонг Унопати, ты слышал у малайского вождя крик ревуна или выпи. Послушай теперь свист гремучей змеи.

С этими словами он выстрелил, почти не целясь. Послышался сухой и короткий выстрел. Столб, пробитый разрывной пулей, закачался и упал со страшным треском.

Испуганный даяк не верил своим глазам. Он подбежал к бревну и принялся его осматривать.

– Хочешь, – сказал Андре, – я сейчас сделаю в ограде пролом для прохода десяти человек?

– Нет, мой белолицый друг. Достаточно. Я верю тебе: мы победим врагов. А теперь послушай, что я тебе расскажу. Давно-давно, много лет назад, приходил к нам на остров из-за моря слон и ходил вверх по Кахаяну воевать с нашими зверями. Пришел он на остров и посылает зверям свой клык – заранее, видишь ли, напугать их хотел. Звери увидали клык и вправду испугались. Подумали-подумали и решили покориться слону. Услыхал это дикобраз и надоумил зверей: «Не робейте, говорит, чего вам слона бояться? А возьмите да пошлите ему мою щетину. Пусть он сам подумает, каков же должен быть зверь, коли у него такая большая шерсть». Звери так и сделали – послали слону дикобразову колючку. Что бы ты думал? Слон испугался и ушел. Так у нас на острове и нет слонов. Таким обманом наши звери первого же слона, который вздумал к нам переселиться, выжили.

– Твой рассказ очень остроумен, но что из него следует?

– А то, что малайскому вождю нужно послать твою пулю и напугать его хорошенько.

– Не думаю, чтоб это очень на него подействовало. А уж если посылать, так, по-моему, лучше послать дерево, разбитое пулей. Пленные малайцы все видели и с удовольствием отнесут его. Их рассказ, может быть, заставит малайского вождя одуматься и отказаться от похода, который не принесет ему ни славы, ни пользы.

ГЛАВА VI

Подтверждение в сотый раз пословицы: «На чужой каравай рот не разевай». – Владения борнейского раджи. – Путеводитель по острову. – Почему был грустен Туммонгонг Унопати. – Смерть и похороны собаки. – Легенда о Патти Паланганге. – Собачий пантах. – Дурное предзнаменование. – Добыча золота на Борнео. – Бурная ночь. – Дозор Фрике. – Парижский гамен соперничает с героями Купера и Майн Рида. – Соображения по поводу присутствия человека, жующего бетель. – Засада. – К оружию!.. Неприятель!.. – Похищение Фрике.

Узнав о дерзком похищении своей приемной дочери, Андре Бреванн даже и не подумал обратиться за помощью к каким-либо представителям европейской цивилизации на Борнео. Он слишком хорошо знал, с какими проволочками бывает сопряжено вооруженное вмешательство, которому предшествуют дипломатические переговоры. Эти проволочки тянутся бесконечно, и у ходатая успевают нередко выпасть зубы и волосы, прежде чем он добьется какого-нибудь толку.

Будь он англичанин или голландец, он, быть может, и уведомил бы для очищения совести и для получения моральной поддержки свое правительство о деле, в которое он вложил душу и все, что имел. Но и это было бы, пожалуй, совершенно излишним. Авторитет англичан с острова Лабуан со времени смерти Джеймса Брука очень упал. Голландцам же, рассеянным по принадлежащей им огромной территории, и без того хватает хлопот по сохранению своего престижа.

Напрасно было бы просить разрешения на вооруженный поход через нидерландские владения. Никто не поверил бы в бескорыстную цель экспедиции. Проход отряда европейцев произвел бы переполох во всех колониях; наши друзья были бы сразу задержаны. Поэтому они решили обойтись без разрешения и самовольно проникнуть в неведомые земли, воспользовавшись внутренними неурядицами в царстве раджи, который, сидя во дворце, даже и не подозревал об угрожавшей ему опасности.

Для людей, не знакомых с образом жизни современных деспотов Востока, с их отношением к народам, изнемогающим под железным гнетом, решение европейцев должно казаться безумным, неисполнимым. А между тем только оно и могло иметь успех. Дело в том, что население этой страны далеко не однородно. Племена, его составляющие, имеют противоположные интересы, питают друг к другу взаимное нерасположение и постоянно склонны к мятежу. Понятно, что в таких условиях монарх, который сегодня силен, завтра может слететь со своего трона. Андре и его друзьям помогала, кроме того, память о радже Бруке; как и тот, они защищали слабых и сражались с малайскими пиратами. Их отношение к туземцам было проникнуто чрезвычайной мягкостью, которая всегда пленяет первобытных людей, а кроме того, белый цвет кожи уже сам по себе придавал им обаяние в глазах дикарей.

Таким образом, владения борнейского раджи, несмотря на их величину, очень легко могли не выдержать искусного удара, направленного ловкой рукой неустрашимого человека. Королевство Борнео лежит на северо-востоке острова, простираясь от 7° до 2° северной широты. Оно занимает, следовательно, пятьсот километров по берегу Южно-Китайского моря между мысом Торонг на северо-востоке и мысом Дату на юго-западе. Большая горная цепь Батанг-Лупар отделяет королевство от голландских владений. Оно представляет собой узкую полосу сто километров шириной. Кроме того, от борнейского раджи находятся в зависимости – конечно, только в условной – раджи сибакский и нандигарский. Эта зависимость до того призрачна, что два названные князя весьма решительно отказывают в дани борнейскому монарху, невзирая на европейских картографов, которые неизменно помешают их княжества в пределах владений раджи.

Если бы раджа вместо недостойного угнетения подданных покровительствовал торговле, земледелию и горной промышленности, то его столица с каналами вместо улиц, с домами на сваях и плотах сделалась бы если не малайской Венецией, то, во всяком случае, очень важным центром торговли с Китаем, Сингапуром и многими южными гаванями. Но так как у него есть очень скверная привычка накладывать эмбарго на торговые корабли, пока купцы не заплатят чрезмерных пошлин, то, разумеется, вся торговля парализована. Добывание золота подвергается еще худшей участи. Все, что золотопромышленникам удается спасти от жадности вассальных князей, безжалостно конфискуется и исчезает бесследно в сундуках раджи.

Исходя из изложенных обстоятельств, а также имея в виду исключительность положения наших друзей среди независимых племен острова, читатели, вероятно, согласятся, что замысел Андре был вовсе не так рискован, тем более что он постарался взвесить все случайности и распланировал свою экспедицию с величайшею осмотрительностью. Быстро двигаясь к горной цепи Батанг-Лупар, которая, как мы говорили, составляет сухопутную границу владений раджи, он готовил на случай неудачи опорные пункты для отступления. Кампонги и котты принимали оборонительное положение; воодушевленные даяки повсюду брались за оружие. В каждом селении Андре составлял для себя отборный отряд воинов и уходил дальше, предшествуемый славой, которая росла с каждым днем.

Сойдя с «Конкордии» после трагической смерти сэра Гарри Паркера, европейцы немедленно удалились от устья Кахаяна. Но они и не подумали плыть в Банджармасин, как уверяли сеньора Пизани, а направились вверх по Труссану, природному рукаву, соединяющему реку Кахаян с Муронгом, притоком реки Мандагии, впадающей в реку Манкатип. Благополучно достигнув 2° южной широты, их проа вошла в реку Дуссон, которая разделяется на два крупных притока: на Банджар и на Нижний Муронг.

Река Дуссон берет начало в том месте, где от главной цепи гор Батанг-Лупар отделяются два значительных отрога и направляются один к юго-востоку, другой к юго-западу, образуя гусиную лапу. Первый отрог носит имя Синтангских гор, а второй известен под именем горного хребта Мали. Река делится на пять главных притоков, вытекающих из гор Бунданг, Клумпаи и Мандуланских, находящихся под 1° южной широты и идущих от 111°30′ до 112°30′ восточной долготы.

На северной стороне долины Дуссона расположена котта, которой руководил Туммонгонг Унопати. От котты до границы борнейских владений не более сотни километров. Хотя формально территория эта принадлежит голландцам, их любезный сосед раджа каждые два месяца насылает на нее своих солдат с разными требованиями к жителям, причем голландский губернатор в Банджармасине, находящемся на расстоянии пятисот километров, даже и не помышляет о заступничестве.

Несколько дней тому назад произошло сражение, и поэтому у Фрике и у Пьера де Галя было так много хлопот: они торопились пополнить израсходованные военные припасы. В настоящее время европейцы были полны надежд, а воодушевление их союзников-даяков дошло до высшего предела. В сражении был разбит наголову значительный отряд малайцев, и столь же трусливые, сколь свирепые, они вынуждены были поспешно убраться назад за хребет Батанг-Лупар. Маленькое войско Андре, составленное из отборных воинов, было еще в четырехстах километрах от столицы раджи, но с такими крепкими и надежными людьми можно было дойти до нее за две недели.

Все предосторожности были приняты, и скоро должно было произойти выступление в поход. Андре в последний раз призвал своих четырех товарищей сделать все возможное и достичь английских владений на Лабуане, если во время войны они каким-то образом разлучатся друг с другом и не смогут присоединиться к главному отряду. Каждый запасся голландской картой и компасом, чтобы с их помощью выполнить этот чрезвычайно важный план на случай неудачи.

Итак, в кампонге царила всеобщая радость. Назавтра был объявлен поход, а по возвращении предвиделось сооружение пантаха. Пантах – это квадратная утрамбованная площадка земли, обставленная деревянными идолами с протянутыми руками. Эти божества отличаются от специальных идолов кампонга, а самые пантахи устраиваются всегда в лесу, обычно на месте, где была когда-либо битва.

Один Туммонгонг Унопати не участвовал в общем веселье. Храброго вождя поразило великое горе. В последней битве у него убили любимую собаку. Это было для него большим горем, потому что даяки после детей больше всего любят собак, предпочитая их всем животным. Собака пользуется у даяков почетом не только при жизни, но и по смерти. У нее даже предполагается душа, а наивное туземное предание ведет ее по прямой линии от самого царя зверей Патти Паланганга. Вот что рассказывает по этому поводу легенда:

«Однажды Патти Паланганг председательствовал на совете зверей. Это был великий вождь, могущественный и храбрый. При этом он был очень беден и не имел другой одежды, кроме собственной шкуры. Подданные, будучи одеты лучше своего государя, стали над ним смеяться, нисколько не стесняясь. Разгневавшись, монарх бросился на них и начал раздавать удары клыками направо и налево. Многих он убил, усеяв трупами всю окрестность, остальных обратил в бегство. Но эта жестокая расправа вызвала всеобщее негодование, и царь вскоре был низложен. Патти Паланганг долго бродил без пристанища, покуда не встретился с человеком. Человек принял его хорошо, накормил и поселил у себя. Они подружились. Со времени своего низложения Патти Паланганг возненавидел всех животных и свою жизнь посвятил мести. Он стал помогать человеку охотиться, и они вдвоем делали просто чудеса. Потомки отставного монарха унаследовали от него непримиримую вражду к животным и самую преданную любовь к человеку. В свою очередь и среди даяков стала переходить от отца к сыну неизменная привязанность к потомкам Патти Паланганга».

Туммонгонг принес труп своего верного товарища домой, чтобы устроить ему великолепные похороны. Накануне выступления была вырыта глубокая яма неподалеку от того места, где животное испустило дух. Даяки, нацепив на себя все украшения, вышли в полном вооружении из кампонга, потрясая талавангами (деревянными щитами) и размахивая мечами – мандау. Через плечо у них были надеты страшные сарбаканы, из которых они умеют так ловко пускать ядовитые стрелы, а в левой руке вместе с талавангом они держали длинные пики с зазубренными концами.

Отряд молча выстроился около ямы, на дне которой был насыпан слой риса с солью. Труп собаки, завернутый в дорогие ткани, опустили в могилу и насыпали на него несколько пригоршней рису, в который было добавлено немного золотого песку. Это была жертва богам, чтобы они благосклонно приняли душу умершего пса и отвели ее в собачий рай.

Могилу зарыли под звуки похоронных напевов, которые были исполнены всеми присутствующими. Заранее был приготовлен огромный толстый столб три метра вышиной. Унопати поставил его на могиле и обвешал головами кабанов и оленей, погибших на охоте от зубов доблестного пса. Затем базир привел жирную свинью, которую вождь обезглавил ударом паранга. Это была очистительная жертва, и Туммонгонг заключил обряд громким восклицанием:

– Здесь будет пантах, я навешаю здесь голов. Объявляю это место помали (священным). Покойся в мире, верный товарищ! Мы за тебя отомстим!

Толпа шумно вернулась в кампонг, испуская яростные крики. Только опечаленный вождь шел молча, окруженный европейцами.

Наконец он заговорил тихим, робким голосом, обращаясь к Андре:

– О, мой белолицый брат, смерть потомка Патти Паланганга – невосполнимая потеря для нас. Мое сердце опечалено, мои губы не в силах улыбаться. Не к добру эта смерть, я чувствую это. Мы восторжествуем, но с одним из нас случится несчастье.

На другой день отряд даяков, в количестве ста человек, выступил из крепости под предводительством пяти друзей. Отряд, в изобилии снабженный припасами, должен был идти к горам Батанг-Лупар и соединиться с двумя другими небольшими отрядами, высланными с северо-востока и северо-запада от племен, подвластных радже, но восставших по призыву Андре.