Текст книги "Секрет Жермены"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 18

Барон Ги де Мальтаверн был совершенно разорившимся дворянином.

Достигнув тридцатипятилетнего возраста, он уже успел промотать состояния двух дядьев и одного двоюродного брата, в общей сложности около трех миллионов. По смерти родителей барон унаследовал родовой замок, окруженный зарослями вереска и дрока к югу от устья Луары. Не найдя серьезного покупателя на имение, он его заложил, перезаложил и в конце концов промотал и остался гол как сокол.

Веселый транжир, преследуемый кредиторами, он делал все возможное и невозможное, чтобы сохранить видимость былого богатства, и уже чувствовал себя на краю пропасти, которая вместе с состоянием готова была поглотить и его личное достоинство. Он скатился на дно общества, был совершенно не способен удержать копейку в кармане, всегда обуреваемый неодолимой потребностью сейчас же все истратить, совершенно безразлично на что.

Он терял тысячи и тысячи на бегах, где разные жульнические компании его постоянно обставляли.

Кроме азартных игр, где Мальтаверн пустил на ветер большую часть состояния, он тратил крупные деньги на самые безрассудные причуды, среди коих на первом месте были любовные похождения с женщинами полусвета.

Наконец, уже на склоне лет, он влюбился в модную кокотку, красавицу Андреа, и пустил на нее остатки своего состояния. Она вертела поклонником как хотела, изменяла ему, презирая барона в глубине души и ненавидя.

Обогатившись за его счет, Рыжая вела свободный образ жизни и, не стесняясь, открыто унижала разоренного любовника, уже несколько месяцев жившего неизвестно на что и готового прибегнуть к любому нечистоплотному способу добывания средств.

Поговаривали, что он вытягивал звонкую монету у богатых иностранцев, водя их по увеселительным местам, и не брезговал нечистой игрой в карты.

Но говорить об этом открыто все побаивались, поскольку барон был записным дуэлистом[36]36
  Дуэлист – задира, охочий до участия в дуэлях.


[Закрыть] и в совершенстве владел шпагой и пистолетом.

У него состоялось много поединков, и все окончились плохо для его соперников.

Грехи барона были вполне обычными для людей его общества, поэтому даже наиболее строгие судьи относились к Ги де Мальтаверну снисходительно и сочувствовали его бедственному положению.

При всем этом гуляка и мот был весьма представителен и недурен собой: горбатый нос хищной птицы, холодные глаза игрока и дуэлиста, маленькие черные усики, загнутые кверху, остренькие зубы, открытый лоб, хорошо вылепленная, гордо посаженная голова, стройная мускулистая фигура, широкая в плечах, узкая в бедрах, с выпуклой грудью; он был весьма неглуп, умел удачно сострить, в глубине души наивный, как ребенок, и одновременно развращенный, словно каторжник.

Андреа быстро раскусила его до конца и помыкала им как хотела. От былой роскоши барону оставался дом, записанный на имя камердинера; пара лошадей с экипажем, а также верховая лошадь числились у кучера. Это было все, что он не продавал, не закладывал и оплачивал наличными за счет долгов, полагая не без основания, что иметь собственных лошадей чрезвычайно важно для престижа в обществе.

Андреа жила неподалеку на улице Курсель, являясь на холостяцкую квартиру Мальтаверна когда ей вздумается, и широко пользовалась его упряжкой.

В тот вечер, когда дама из полусвета, по прозвищу Фейдартишо, праздновала новоселье, погода стояла ужасная.

Ги де Мальтаверн позавтракал дома и пребывал в обществе трех щеголей. Двое из них были уже немолодыми, потрепанными физически и утратившими свежесть души, но сохранившими элегантность. Имена их еще появлялись в репортажах модных журналов. Это были: виконт[37]37
  Виконт – дворянский титул в странах Западной Европы.


[Закрыть] де Франкорвиль и неразлучный с ним Жан де Бежен, которого называли «маленький маркиз», хотя он и не имел никакого титула.

Третьим был юнец из провинции, совсем еще глупенький, неожиданно получивший большое состояние в наследство, служа перед тем мелким чиновником в префектуре[38]38
  Префектура – административная единица в провинциях ряда государств.


[Закрыть].

Носил он совсем обыкновенное имя – Дезире Мутон, стыдился его и своей некрасивой фамилии, старался заставить забыть о своей простонародности, вытворяя разные великосветские глупости.

Он приехал в столицу поучиться хорошим манерам и попал в руки Мальтаверна.

Ги щипал его как гуся и, несмотря на то, что Мутон оказался скуп, как старый прокурор, тот не смел пикнуть и совершал по указанию наставника нелепейшие траты, ибо барон уверял, что нувориш[39]39
  Нувориш – человек, внезапно разбогатевший на спекуляциях, темных сделках; слово употребляется для обозначения тех, кто «попал из грязи в князи», людей, как правило, малокультурных, дурно воспитанных, кичащихся богатством.


[Закрыть] создаст этим себе положение в свете.

– Вы глупы, как провинциал, толсты, как уездный буржуа, совершенно незнакомы с хорошими манерами, – говорил Ги серьезным тоном. – Надо похудеть, мой дружок, приобрести оригинальность, быть как мы!..

Под предлогом заставить Мутона похудеть его снова и снова толкали на всякие дурацкие поступки, и он безропотно, с полной серьезностью покорялся, думая, что таким путем приобретет шик и репутацию эксцентричного человека…

Чтобы убить оставшееся до вечера время, сели после завтрака за игру в карты, разумеется, с большими ставками.

Потом пришло время выпить и Ги постарался как следует накачать Мутона, чтобы сделать его вполне послушным на предстоящей вечеринке.

Было решено, что они вчетвером отправятся к знаменитой даме полусвета и Мутон оставит часть перышек из своих крыльев в ее салоне, где собирается шикарное общество.

Но было еще неизвестно, останутся ли они там обедать. Ги и двое друзей получили приглашения, а Мутона, который еще пребывал в нижних слоях общества, звали только на вечеринку, однако барон рассчитывал пристроить и своего подопечного, хотя число мест за столом было очень ограниченно, и предназначались они лишь для нескольких крупных финансистов, политиков и самых близких из светских кутил.

Обдумывая это дело, друзья продолжали выпивать.

На улице шел мелкий дождик со снегом, и тротуар покрывался ледяной корочкой. Уже давно стемнело.

Явилась горничная от Андреа и сказала: хозяйка велела передать барону, что она готова и просит его распорядиться запрягать лошадей.

Ги заворчал: пусть, мол, мадам сама наймет извозчика, но горничная запротестовала, говоря, что, если сказать это мадам, она закатит такую сцену… такую сцену!..

Приходя все в большее замешательство, Ги забормотал, дескать, лошади его больны, и закончил так:

– Передай мадам, что Баяр кашляет, а Принц хромает и по такой погоде их совершенно невозможно запрячь.

Через несколько минут Андреа в вечернем туалете явилась сама, и Ги совсем растерялся.

Рыжая была совершенно великолепна, ее глаза цвета морской воды пылали гневом, огненные волосы были взлохмачены, полные губы сжались, и грудь античной богини высоко вздымалась.

Выставляя напоказ прелесть обнаженных бело-розовых плеч, мадам надвигалась на Ги, ступая по полу, усеянному окурками, среди луж пролитого вина, не обращая внимания на то, что может попортить свой туалет, стоивший не одну тысячу, а барон пятился от нее и чувствовал себя очень неудобно.

Вдруг она крикнула голосом, задрожавшим от злости:

– Ты прикажешь сейчас же запрягать. Да!

– Но я ведь сказал твоей служанке, что они нездоровы.

– Что? Боишься, твои клячи сдохнут!

– Но… моя дорогая…

– Твоя дорогая… которой ты предпочитаешь пару дрянных лошадей! Да мне стоит только знак подать, и первый же идиот целую конюшню предоставит в мое распоряжение… Хотя бы вот этот! – сказала она, указав на Дезире Мутона, смотревшего на нее с восхищением, – Ведь правда, ты не стал бы торговаться, как этот нищий Ги?

Виконт де Франкорвиль и маркиз де Бежен потешались вовсю.

Дезире Мутон, которому красивая девка не стесняясь дала кличку Бычьей Мухи, не смел слова проронить. С одной стороны, он был в восхищении от Андреа, а с другой, очень боялся своего грозного друга, барона де Мальтаверна.

Ги продолжал самым нежным тоном уговаривать:

– Клянусь тебе, деточка, я совершенно не виноват.

– Кончай трепаться!.. Звони!

Ги покорно нажал кнопку. Появился лакей.

– Идите на конюшню и положите в карету мех и грелку, – приказала Андреа. Лакей молча вышел.

Рыжая подошла, еще вся пылая, к подносу, налила себе немного абсента[40]40
  Абсент – крепкий алкогольный напиток, приготовленный с использованием полыни или мяты.


[Закрыть], чуть разбавила водой, закурила папиросу и стала ждать, понемногу потягивая зеленоватый напиток.

Через пять минут лакей доложил:

– Мадам, ваше приказание исполнено, все готово.

– Благодарю, господин, как вас там… Теперь возьмите зонтик и проводите меня до конюшни, на дворе идет дождь. А ты, Ги, распорядись, чтобы запрягали, ты слышал и понял?.. А?.. И не заставляй меня повторять, иначе… ты знаешь, что я хочу сказать…

При этих словах она удалилась в сопровождении лакея, затем в окна было видно, как лакей, держа над госпожой зонт, подвел Андреа к карете, раскрыл дверцу. Мадам уселась, поставила ноги на грелку, завернулась в мех и принялась ждать.

Ги де Мальтаверн тоже покинул комнату в сопровождении друзей, в беспокойстве ворча себе под нос:

– Чертова баба, будто не знает, что кучер по такой погоде ни за что не выведет лошадей из конюшни, потому что лошади – это мой залог ему за мои долги.

Стоя у кареты, барон снова попытался убедить Андреа. На его уговоры та ответила непристойной бранью.

Подумав, она вдруг радостно выпалила, как будто ее только что озарила счастливая мысль:

– Уж если ты так жалеешь своих кляч, впрягайся в карету сам вместе с твоими лакированными бычками, вот этими, которые лупятся на меня глазами вареной рыбы. Быстро!.. Беритесь за оглобли, толкайте сзади колымагу… и рысью!.. Много найдется стоящих дороже вас, которым приходится и потяжелее тащить.

Маркизик и виконт, сильно подвыпившие, закричали:

– Браво!.. Хорошо придумано!

Ги тоже принял предложение с восторгом. Он был рад умилостивить таким способом красотку и одновременно поберечь своих лошадок, да еще и совершить нечто такое, о чем наверняка напишут в модных парижских газетах: «Эко Де Пари», «Фигаро», «Голуа» и «Жиль Блаз».

Обратись к Дезире Мутону, барон сказал:

– Я думал, каким манером привести вас к обеду в доме Регины, вот путь и найден.

Рыжая крикнула из кареты:

– А ну! Везите, аристократы, знаете, ведь я жду! Быстро!.. На рысях!..

– Она уморительна!.. – прокудахтали маркизик и виконт.

– Мутон, дорогой, берись за оглобли, – скомандовал барон, включаясь в игру.

Чувство достоинства провинциала было задето, он смутно понимал, что бабенка заставляет их делать что-то унизительное. Дезире глупо высказался:

– Изображать из себя лошадь!.. О!.. Нет! Я бы предпочел что-нибудь другое.

Ги насмешливо ответил:

– Вы доверили нам свое воспитание и не имеете права рассуждать. Слушайтесь!

– Но разве так принято поступать? – спросил провинциальный увалень, которого Андреа так непочтительно назвала Бычьей Мухой.

– Милорд д'Арсуй и распутники конца Империи[41]41
  По-видимому, имеется в виду падение в 1870 году в период франко-прусской войны 1870–1871 годов так называемой Второй империи, провозглашенной после Февральской революции 1848 года.


[Закрыть] не такое еще проделывали… Не сомневайтесь! Уверяю вас, это очень элегантный поступок.

Андреа теряла терпение, она высунулась из дверки и крикнула голосом уличной торговки:

– Ну! Живо! Вас стегануть, что ли?..

Мутон встал меж оглобель, маркиз взялся за левую, виконт за правую постромки, Ги толкал сзади, и экипаж тронулся, а лакеи хохотали и злорадствовали, глядя из окон на то, как унижают их хозяев.

Выехали на авеню. Четыре богача, закутанные в меховые пальто, согнувши спины, тащили экипаж, и полы их шуб волочились по грязи.

Цилиндры аристократов поливал дождь, они бежали по лужам, со смехом обдавая друг друга с ног до головы грязной водой.

Мальтаверн, Франкорвиль, Бежен и Мутон веселились как блаженненькие, шутили и смеялись, называли себя именами лошадей, пощелкивали языками, как бы поощряя друг друга, выкрикивали разные кучерские словечки и в то же время испытывая какое-то извращенное наслаждение от непристойных окриков Рыжей, – та поносила их с увлечением и уменьем, как настоящая уличная девка.

В понуканиях и окриках дочь мамаши Башю вымещала на богачах все обиды и унижения, перенесенные от них и им подобных девушками, которых они развратили и унизили.

– Удивительная!.. Поразительная… С огоньком женщина!.. – задыхаясь от усилий, бормотали четыре лакированных бычка, слушая, как их поносит Андреа.

Миновав авеню Ош, экипаж поехал по улице Бальзака, с немалой скоростью спускаясь под гору; он немного замедлил ход на Елисейских полях[42]42
  Елисейские поля – одна из самых красивых и оживленных улиц Парижа, место гуляний, развлечений, приятного времяпрепровождения людей всех слоев общества.


[Закрыть], а потом снова ускорил его на улице Галилея.

Когда экипаж выбрался на улицу Элер, люди-лошади были с ног до головы покрыты грязью, и все извозчики, стоявшие в ожидании пассажиров, встретили их потоком издевательств. Наконец они прибыли к дому Регины и свернули в подворотню.

Но, вместо того чтобы остановиться у стеклянной двери, в которую входили первые приглашенные, друзья двинулись дальше и вкатили в зимний сад. Четверо, наверное сговорившись во время пути, изо всех сил побежали вперед.

Купе[43]43
  Купе – в данном случае: легкий конный экипаж с откидывающимся верхом, на двоих седоков, управляется кучером, сидящим на козлах вне укрытия.


[Закрыть] въехало в огромный холл со стеклянной крышей, уставленный экзотическими растениями и цветущим кустарником, где прогуливались, разговаривали и флиртовали мужчины и женщины в нарядных туалетах, ожидая часа обеда.

Без сомнения, слон, ворвавшийся в посудную лавку, не произвел бы такого ошеломляющего впечатления, как этот экипаж с зажженными фонарями, весь покрытый грязью, пронесшийся мимо кресел, диванов, кадок с цветами и статуй и остановившийся посреди холла.

О! Честное слово, это был великолепный выход на сцену, совершенно великолепный!

Он всех удивил, взволновал, наделал много шума и вызвал зависть. Многие искренне пожалели, что не им пришла в голову столь блестящая мысль.

Один известный политический деятель, любезно открыв дверцу экипажа, подал руку Андреа, и на нее обратились взоры ста пар восхищенных глаз.

Привлеченная шумом, появилась хозяйка дома и скорчилась от смеха, изо всех сил стараясь его сдержать.

Она сердечно пожимала руку Андреа, и та, великолепная как никогда прежде, указала кончиком веера на четверку мужчин и горделиво заявила:

– Моя конюшня…

ГЛАВА 19

В этом обществе, состоявшем из политиков сомнительной репутации, темных финансистов, распутников, прохвостов и женщин легкого поведения, душевное состояние было у всех более или менее развинченным и неврастеничным. Наверное, это способствовало шумному успеху Ги, виконта Франкорвиля, псевдомаркиза Бежена, Дезире Мутона и особенно Андреа.

Этот успех был необычайным, доходившим до абсурда.

Дезире Мутона приняли с распростертыми объятьями. Все женщины нашли его очень симпатичным, а когда под сурдинку распространили сведения о размерах его состояния, и все мужчины прониклись к нему уважением.

Нет смысла подробно рассказывать про обед, данный по случаю новоселья в доме, подаренном стареющей куртизанке ее идиотом-любовником.

В начале пир был чрезмерно чопорным, как всегда бывает у такого рода женщин, ни в чем не знающих меры, все доводящих до крайности.

Но под действием крепких вин, лившихся рекой, началось шумное веселье, постепенно перешедшее во всеобщий разгул, и торжественная трапеза начала походить на попойку в кабаке.

Когда прием, на котором присутствовали только избранные приглашенные, окончился, в дом повалили гости второго разбора.

Объявив сначала о нескольких незначительных лицах, выездной лакей назвал подряд два имени:

– Месье Тьери!.. Месье де Шамбое!..

И граф Мондье, неузнаваемый под личиной рантье с улицы Жубер, вошел вместе с Бамбошем, – граф придумал называть своего наперсника – Бернаром де Шамбое.

Граф, вернее в данном случае месье Тьери, потому что никто не узнал его в новом облике блистательного кутилы из высшего общества, подошел, сопровождаемый Бамбошем, засвидетельствовать почтение хозяйке дома.

– Вот неожиданность! Дядюшка! – воскликнула та, подавая ему руку, затянутую в перчатку до самого плеча… – Как поживаете? Очень мило с вашей стороны прийти ко мне…

– Мое почтение прекрасной даме! Ваш праздник поистине великолепен… Разрешите представить вам моего племянника Бернара де Шамбое… этого милого молодого человека, впервые увидевшего свет. Маленького дикаря, приехавшего с севера Франции.

– Ну конечно… рада видеть вас у себя, месье!

Бамбош низко поклонился, покраснел и пробормотал:

– Мадам!..

Он побоялся произнести какую-нибудь неловкую любезность и благоразумно замолчал.

К ним подошла Андреа, она сделала Бамбошу незаметный знак, подала месье Тьери руку и, так же как Регина, сказала:

– Здравствуйте, дядюшка!

Затем еще семь-восемь дам полусвета самого высокого полета, бесцеремонно оставив своих собеседников, поспешно подошли с радостными лицами и с разнообразными интонациями произнесли сладкими голосами:

– Это дядюшка!.. Здравствуйте, дядюшка!..

И месье Тьери ласково пожимал ручки, затянутые в перчатки, и заглядывал исподтишка за широкие декольте горящим глазом петуха, озирающего своих курочек. Он без сомнения играл в этом обществе какую-то темную роль, о которой не знал даже Бамбош.

Многие мужчины, иные весьма заметные здесь, носящие разные звания и титулы, называли графа дядюшкой, совершенно непонятно почему, и он принимал это как должное.

Пока дядюшка свободно, словно по улице, расхаживал среди гостей, Бамбоша охватило необычайное волнение.

Перенесенный вдруг, без подготовки, из грязного кабачка, где жила чета Лишамора и мамаши Башю, он попал в свет, о котором имел представление только по копеечным романам.

Молодой человек бросал горящие и острые как кинжалы взгляды на женщин, этих пожирательниц состояний и чести, вампиров, ради кого мужчины разоряют семьи, пятнают доброе имя, теряют голову, идут на преступление, кончают самоубийством.

Смелые декольте, волнующий запах духов, несущийся от их волос и разгоряченной кожи, блеск драгоценных камней в прическах, на руках и на обнаженных шеях, шелка, подчеркивающие безупречные формы тел, безумная роскошь ковров и драпировок, картин, статуй и тысяч дорогих безделушек – все, о чем он не имел никакого понятия в своей нищей юности, давало теперь яркое представление о жизни, совершенно неизвестной ему прежде. Он не видел ее темной стороны и был погружен душой и телом в ее радости, в вихрь ее удовольствий.

«Эта роскошь будет у меня! Я буду иметь этих женщин. Я заставлю вертеться вокруг меня этих мужчин… Этот свет станет теперь моим!..»

Чья – то рука легла на плечо, он обернулся и увидел Брадесанду, великолепно выглядевшего во фраке. Тот спокойно держал себя среди гостей, как букмекер на работе.

– Ты называешься Бернар де Шамбое… Хорошее имя… Меня зовут Петер Фог… Английское имя… Оно мне очень подходит… Ты понимаешь, я становлюсь известным на бегах.

Бамбош опомнился при виде товарища. Тому был непонятен охвативший друга огонь желаний. Бамбош ответил равнодушным тоном, чтобы скрыть волнение, решавшее всю его дальнейшую судьбу:

– Здесь очень шикарно… Знаешь, я бы охотно всегда так жил.

– Да, какой-то торговец шерстью, не знаю откудова приехавший, подарил все это Регине. Она добрая девка, не гордячка и хорошо устроилась.

– Все эти женщины так на меня действуют, у меня прямо темно в глазах, я бы хотел всех их иметь.

– А! Тебя влечет к женщинам… Это твое дело… Я люблю только даму пик и лошадок… На других мне наплевать!

Дядюшка, освободившись наконец от приветствий дам полусвета и от лакированных бычков, подошел к Бамбошу, того только что покинул Брадесанду, он же Петер Фог.

– Ну, мой мальчик, как тебе все здесь нравится?

– Клянусь! Патрон…

– Зови меня дядюшкой, как все эти одурелые потаскухи и лакированные бычки.

– Я нахожу все ослепительным, сказочным, чудесным…

– Не обольщайся, малыш! Знаешь, драгоценности здесь фальшивые и протухшее мясо скрыто под кружевами, а за роскошью прячется нищета. Ты воображаешь, будто все эти ручки, которые ко мне тянулись, все рожицы, что мне улыбались, все умильные взоры, обращенные ко мне, объясняются расположением дамочек к моей особе…

– По крайней мере, они все были вам так рады, что я подумал…

– Все это ради денег, которые я им одалживаю под сто процентов в месяц с правом пользоваться их особами, когда мне захочется. Да, мой мальчик, все знают здесь, что дядюшка большой сластолюбец, известный развратник, который зарится только на самых хорошеньких, самых шикарных. Дядюшка, месье Тьери, собирает со всех этих дамочек гораздо больше того, что тратит на них граф Мондье, и должен тебе признаться, что из графа и дядюшки большинство девиц предпочитает вовсе не щедрого дворянина. Двойная жизнь и есть моя настоящая жизнь, кроме той ее части, о которой ты не знаешь.

Бамбош был совершенно потрясен новым воплощением своего учителя. Он безгранично восхищался изобретательностью загадочного человека, его обдуманной, изощренной развратностью, способностью в разных обличиях удовлетворять свою ненасытную похоть.

Дядюшка, в свою очередь, позволил Бамбошу еще три часа наслаждаться собственным новым положением, представив его разным женщинам и призывая их в недвусмысленных выражениях к благосклонности к нему. После чего сказал:

– Мы ведь пришли сюда, чтобы работать. Не правда ли, мой мальчик? Так начнем же.

Посмотрев на отошедшего от игорного стола джентльмена после того как тот совершенно продулся, граф позвал:

– Месье де Мальтаверн!

– Что вам угодно, дядюшка?

– Не будете ли вы так добры уделить мне пять минут для частного разговора? При этом мы сделаем исключение для моего племянника Бернара де Шамбое, которого я вам представлял. Побеседуем втроем.

– К вашим услугам, дядюшка.

– Так как дело очень серьезное, давайте поищем уединенное местечко.

Они поднялись в комнату, куда никто наверняка не зашел бы: в ней были свалены разные старые стулья, ненужные занавеси и другой хлам.

Граф Мондье в обличии месье Тьери без всяких предисловий сказал:

– Господин барон де Мальтаверн, один человек мне очень мешает.

– Смею надеяться, это не я.

– Нет, разумеется, не вы. Зато вот он мешает мне до такой степени, что я рассчитываю именно на вас, чтобы от него избавиться.

Ги отшатнулся и воскликнул:

– Вы хотите заставить меня убить кого-то?!

– Да, и очень скоро.

– Вы с ума сошли.

– Совсем нет. Тот, кого я приговорил к смерти и которого должны убить вы, – князь Березов. Надо, чтобы он умер завтра или послезавтра самое позднее. Вам известно, что вчера у него в доме скоропостижно скончалась монахиня… выпила яд, предназначенный для него. Это мой племянник, который здесь перед вами, дал маху…

– И вы спокойно рассказываете… Значит вы мерзавец… бандит… убийца…

– Да! А вы станете моим сообщником… Нашим сообщником.

– Довольно, месье!.. Если это шутка, то очень дурного вкуса и вы слишком ее затянули!

– Я никогда не шучу, когда речь идет о серьезных вещах.

– Итак, вы говорите серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Тогда разрешите мне удалиться… присутствие убийц…

Дядюшка прервал смехом возмущенную тираду:

– Мальчик мой, вы глупы…

– Вы называете меня «мой мальчик»… меня?..

– Месье де Мальтаверн, может быть, вам хочется отдохнуть в Гвиане?[44]44
  Гвиана Французская – страна (бывшая колония) на северо– востоке Южной Америки. В конце XVIII века сделана местом ссылки.


[Закрыть]

– Что вы хотите этим сказать?

– Да, там есть очень хороший пляж, его часто посещают каторжане, когда судьи посылают их жить в этот благодатный край для поправки здоровья… Для безопасности так называемого общества… Публика довольно разнообразная… Вы будете там представителем высшего общества…

Ги де Мальтаверн почувствовал себя не совсем комфортно: совесть его трудно было назвать безупречно чистой, а чертов дядюшка смотрел на него весьма проницательными глазами через очки в золотой оправе.

Все же барон гордо выпрямился и проговорил:

– А если я откажусь от вашего предложения?

– Скажите правильнее, от приказания, – проговорил дядюшка голосом, какого Мальтаверн до сих пор у него не знал.

– Пусть приказания, я не стану препираться из-за выражений.

– Тогда, к великому сожалению, я вынужден буду послать прокурору Республики гербовые бумаги, называемые ордерами, подписанные бароном Мальтаверном и адресованные господину Тьери, которого здешние дамы называют дядюшкой.

– А затем? – спросил барон бледнея.

– Бумаги, переданные вами господину Тьери…

– Они фальшивые!

– Совершенно верно. И подлог совершили вы… мой мальчик. А учинивших подлог отправляют на каторгу.

– Обязательства были оплачены в срок.

– Деньгами, нечестно выигранными в карты. Это, конечно, не имеет значения, но я принял меры предосторожности и сфотографировал бумаги, и если у вас остались оригиналы, то у меня имеются фотокопии, которые любое должностное лицо признает равнозначными оригиналу. Это еще не все; я располагаю кучей документов, которые, если их обнародовать, окажутся весьма опасны для вас. Поэтому не протестуйте и слушайтесь. Ваша судьба у меня в руках.

Бамбош, очень заинтересованный, не пропустил ни одного слова из разговора. Он восхищался своим хозяином, о двойственности персоны которого знал, может быть, только он один. «Каков человек!.. С таким учителем я далеко пойду!»

Ги де Мальтаверн проговорил голосом, дрожавшим от бессильного гнева:

– Так что я должен делать?

– Рад, что вы образумились, вы послужите мне не без пользы для себя.

– Еще раз спрашиваю, что я должен делать? – спросил Ги, для него этот разговор, да еще в присутствии третьего лица, был настоящей пыткой.

– А вот что: когда кончится это празднество, вы пойдете с моим племянником Бернаром де Шамбое к вам домой и поселите его у себя. Будете его кормить, поить и снабжать папиросами. Устроите его в удобной комнатке с окнами, выходящими на дом Березова. Остальное будет его делом.

– Это все?

– Может быть. Если же мой племянник снова промахнется – надо и это предусмотреть, – тогда вы придете на помощь. Ведь вы не боитесь дуэли со шпагой или с пистолетами? Решительно ни с кем не боитесь драться?

– Ни с кем, – мрачно подтвердил барон.

– Тогда дело обстоит просто: спровоцируйте Березова на поединок и уложите его.

– Я должен ему пятьсот луидоров, проигранных в карты под честное слово. Он не станет со мной драться.

Дядюшка достал бумажник, вынул из него десять купюр по тысяче франков и протянул их барону.

– Вот вам, чтобы уплатить долг, – сказал он холодно. – Если ухлопаете князя, столько же будет и для вас.

Понимая, что деваться ему некуда, Мальтаверн взял ассигнации, положил в карман и склонил голову, то ли в знак согласия, то ли чтобы скрыть выражение стыда на лице.

– Вот и прекрасно! – сказал дядюшка насмешливо.

После чего он встал, показав этим, что разговор окончен, и спустился в гостиную, где играли в карты, а вскоре совсем исчез из виду Бамбоша и барона, им-то предстояло не расставаться до конца праздника.

В три часа утра они вместе пришли пешком на авеню Бокур, и Ги разместил нового знакомца, покорный неколебимой воле Дядюшки.

Бамбош лег, проспал непробудно до девяти, позавтракал изрядным куском холодной говядины, запив бутылкой шабли и решил, что такая жизнь – очень приятная штука.

Вскоре к нему явился хозяин дома, завернутый в мягкий кашемировый халат, и два злоумышленника, поладившие между собой как два вора на ярмарке, пожали друг другу руки, словно старые друзья.

Как спортсмен, Ги был большим любителем оружия. Бамбош тоже знал в нем толк. Он внимательно осмотрел имевшуюся у барона коллекцию и выбрал себе очень удобный короткоствольный карабин; приложил к плечу, попробовал затвор, удовлетворенно пощелкал языком и сказал:

– Калибр девять с половиной миллиметров, немного слабовато.

Ги возразил:

– При длинном патроне поражает цель на расстоянии полутора сотен метров и пробивает насквозь двух человек, стоящих один в затылок другому. Оценили? Вы стрелок?

– Довольно неплохой.

– Тогда вы должны попасть в десятисантимовую монету с расстояния ста шагов.

– Возможно, но надо попробовать – карабин-то незнакомый.

– Разумеется! У меня есть глухой коридорчик, не очень длинный, метров сорок…

– Это все, что надо, сведите меня, пожалуйста, туда.

– Охотно.

Барон ничего не приукрасил, расхваливая карабин. А Бамбош действительно показал себя превосходным стрелком. Он с первого выстрела всадил пулю в середину белого кружка. Чтобы доказать, что удача не случайна, он раз за разом трижды попал в пробитое отверстие.

– Превосходно! – сказал Ги. – А теперь что вы будете делать?

– Почищу карабин, заряжу его и сяду подстерегать.

– Кого подстерегать… откуда?

– Князя Березова. Он частенько открывает окно… вон то, третье налево… Как только высунется… Бац… И черт меня забери, если я с первого же выстрела не заработаю обещанную премию в десять тысяч.

– А если промахнетесь или только раните?

– Промахнуться не могу, вы в этом убедились, а если раню… Тогда вам придется ждать, когда он выздоровеет, чтобы устроить с ним дуэль и убить его шпагой или из пистолета. Но не бойтесь, мне достаточно увидеть кончик его носа, и князь готов!

При этих словах Бамбош открыл окно и уселся подстерегать. А Ги, вооружившись великолепным биноклем, решил понаблюдать, как все произойдет.

Прошло три четверти часа, и князь выглянул во двор, загородив мощной фигурой весь оконный проем. Бамбош прицелился туда, а Ги увидел князя в бинокль так четко, как будто был рядом с ним. В кармашке домашней куртки Березова торчал белый платок, уголок его четко вырисовывался на месте чуть выше сердца.

В тот момент, когда раздался выстрел, Ги увидел, что князь конвульсивно схватился за сердце и упал.