Текст книги "Секрет Жермены"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– А все-таки, каков этот верный метод?

– Все болезни вызываются микробами. Надо уничтожить до единого микробы, попадающие в организм, а для этого следует абсолютно все стерилизовать.

И тут ученая сама понесла такое, что Жермена уже не могла больше слушать и попросту сбежала, подумав: и эта тоже! Господи, что за ад!

Жозефина – она шла позади в нескольких шагах – догнала и с участием начала успокаивать. Жермена едва не заплакала.

– Все эти люди меня пугают. Пойдем поскорее отсюда, Жозефина!

– Если вы все-таки хотите видеть Маркизетту, могу сейчас к ней провести, – сказала Жозефина, стараясь чем-нибудь отвлечь Жермену.

– Но вдруг и там придется слушать безумные речи, я не могу, лучше уж в другой раз, мне просто необходима передышка.

– Может быть, сегодня она в нормальном настроении, тогда не волнуйтесь, все будет в порядке.

– Но все-таки, она такая же сумасшедшая, как все эти несчастные?

– Как когда, порой кажется, будто она совсем в здравом уме, а бывает, что месяцами не откроет рта.

– Тогда пойдем, – согласилась Жермена, делая вид, что больше уже не слишком интересуется этой встречей.

Жозефина провела ее через парк к последнему в ряду маленькому домику. Перед ним росли любовно выращенные цветы в прекрасных клумбах.

У крылечка сидела женщина, одетая просто, но изящно. Она шила.

Жозефина остановилась, не доходя нескольких шагов, и позвала:

– Маркизетта! Вас хочет видеть одна дама! – И тихонько сказала Жермене: – Идите одна… Она меня не выносит… Я подожду здесь.

Женщина подняла голову, холодно посмотрела на незнакомку и сказала, обращаясь к сиделке:

– Пусть идет сюда. Только без вас.

– Убедились? Только не бойтесь, она не злая и не обидит вас.

Жермена, видевшая здесь до сих пор только странные взгляды и слышавшая безумные речи, удивилась, встретив взгляд, исполненный доброты и сострадания. Ей даже послышалось, будто живущая в домике прошептала:

– Такая молодая, такая красивая… бедное дитя!

Женщина выглядела лет на сорок. Все еще миловидное лицо преждевременно увяло от тяжелых переживаний. Среднего роста, несколько отяжелевшая от сидячей жизни, с маленькими стройными ножками, изящными руками, густыми волосами, некогда, видимо, красивого пепельного цвета, сейчас почти совсем поседелыми, с прекрасными белыми зубами, с глазами голубыми как сапфиры, чей взгляд был глубок и нежен, – вот какой была таинственная Маркизетта.

Но больше всего поразило Жермену в ней удивительное сходство с Бобино и с Сюзанной де Мондье. Та же улыбка, одновременно нежная и печальная и, наверное, бывавшая очень веселой в дни радости, та же посадка головы и, странное дело, даже такая же родинка на левой щеке.

– Войдите, дитя мое! – сказала Маркизетта голосом, изумившим Жермену не меньше, чем наружность.

Девушка чувствовала себя очень взволнованной, но старалась скрыть это, чтобы женщина не приняла ее за сумасшедшую.

Гостья не могла решить, с чего начать страшный откровенный разговор. После неловкой паузы Жермена отважилась.

– Мадам, – начала она тихо, так чтобы не донеслось до Жозефины. – Выслушайте меня без предвзятости… не выражайте, пожалуйста, протеста… сохраняйте спокойствие…

– Говорите, дитя мое, – сказала Маркизетта, наверное давно привыкшая к откровенностям несчастных помешанных.

– Я многим рисковала, чтобы попасть сюда… Я приехала одна… чтобы увидеть вас… говорить с вами… Вы сейчас узнаете почему. Вместо того, чтобы впустить в качестве посетительницы… меня встретили как… пациентку… посадили в камеру, облили холодным душем… Но я не сумасшедшая… Не качайте головой… Я в полном рассудке… Посмотрите на меня внимательно… Разве я похожа на этих несчастных безумных, которые сначала меня испугали, а потом внушили жалость? Поверьте мне! Поверьте, прошу вас!

– Бедное дитя! – прошептала женщина с глубоким состраданием.

«Боже мой! Она все-таки принимает меня за сумасшедшую! – подумала Жермена. – Потому что живет среди умалишенных и, может быть, сама стала такой. Пускай! Сначала я все скажу, а после увидим!»

– Знаете ли вы женщину по имени Башю, по прозвищу Бабетта, которая делает тайные аборты?..

При этих словах Маркизетта побледнела и произнесла:

– Говорите тише!

– Хорошо, но ответьте же!

– Знаю… знаю… даже слишком хорошо, к несчастью.

– И пьяницу Лишамора, ее муженька, которого на самом деле зовут Пьер Кастане, он – брат здешнего доктора… Тоже знаете?

– Да… Этот негодяй!..

– Наконец, графа Мондье… вашего палача… и моего также…

– Мондье! Вы сказали Мондье?! – переспросила женщина с выражением ужаса.

– Это еще не все! Знаете ли вы двух детей… ваших детей… Жоржа и Жанну?..

– О!.. Вам все известно… Кто вы такая?

– Друг, которого соединяет с вами общность судеб.

– Но как вы раскрыли страшную тайну?

– Позднее узнаете… Я вам все расскажу. А теперь, вы все еще считаете меня безумной? Да, я едва не лишилась рассудка от стыда и от ненависти к бандиту, что обесчестил меня!

Маркизетта, совершенно бледная, тихо плакала.

– Я верю вам. Верю, – шептала она. И, видя, что Жермена собирается уходить, сказала: – Останьтесь еще ненадолго!

– Сейчас нельзя, увидимся завтра. Если будем говорить подолгу, мы вызовем подозрение у тех, кто нас упрятал сюда и кто стережет. Доверьтесь мне вполне, и я вас спасу.

– Невозможно! Я уже восемнадцать лет здесь пленницей. Понимаете! Меня целую вечность держат под стражей… Я потеряла всякую надежду. Страдания сломили меня.

– Надейтесь! Клянусь! Я освобожу вас! И дам возможность насладиться местью.

ГЛАВА 11

Разумеется, Жермена, как обещала, пришла на свиданье. Но перед тем она не выказывала сильного стремления к встрече с Маркизеттой, чтобы надежнее обмануть надзирательницу, заставить по-прежнему думать о себе как о тихой помешанной. Следовало делать вид, что ее вообще ничего особенно не интересует, и разыгрывать переменчивость в настроениях, характерную для душевнобольных.

Приспособление Жермены к обстановке лечебницы могло бы показаться слишком быстрым, но так как Жозефина была рада избавиться от необходимости слишком строго наблюдать за подопечной, то не обратила внимания на легкость привыкания больной. И сама напомнила о визите:

– Ну как, пойдете сегодня к Маркизетте?

– Ведь правда! Пожалуй…

– Она наверняка ждет, у нее всегда бывают разные сладости, фрукты… Она вас угостит. Вы ведь любите вкусненькое?

– Очень люблю! – сказала Жермена, чтобы подкрепить желание увидеть Маркизетту добавочным поводом.

– Я вас там оставлю часа на два, на три, вы поболтаете, развлечетесь, и она тоже, – сказала надсмотрщица, не подозревая об их сговоре.

Через пять минут Жермена уже была у Маркизетты, та, видимо, действительно очень ждала, но все-таки отнеслась еще не с полным доверием.

Видя сдержанность женщины, находившейся так долго в незаслуженном заключении, Жермена решила для начала рассказать ей собственную печальную историю.

Она поведала все от того момента, как была похищена, изнасилована графом Мондье и как спасли ее русский князь Мишель Березов с художником Морисом Вандолем, а потом Мишель выхаживал во время смертельной болезни у себя дома, увез в Италию, чтобы обоим спастись от преследований, но там бандиты похитили князя, после чего случился странный недуг, а затем Березов оказался разорен, по возвращении в Париж они бедствовали. Рассказала об их ужасной жизни на улице Мешен и о покушении на убийство их доброго друга Бобино. В общем, ничего не скрывала и, говоря о своих горестях, как бы вновь переживала их сама.

Маркизетта слушала ее с большим вниманием, потом с состраданием, а под конец и прерывала исповедь рыданиями.

– О бедное дитя! Какие муки! Почти как в моей жизни, но мне пришлось еще тяжелее, чем вам.

– Я еще далеко не обо всем упомянула, вы узнаете, что было потом, если захотите выслушать продолжение.

– И вы не сошли с ума после всего, что пережили!

Жермена радостно вскрикнула:

– Наконец-то вы поверили, что я не впала в умопомрачение, что моя голова выдержала все испытания, даже заключение в эту лечебницу.

– Да, дитя мое, верю, вы вполне в здравом уме, извините за вчерашнюю недоверчивость. Но ведь мне столько раз приходилось слушать здравые на первый взгляд рассуждения здешних несчастных, всегда кончавшиеся каким-нибудь бредом, что поневоле станешь подозревать чуть не каждого…

– Но вы-то сами, мадам, как смогли выдержать столько лет жизни в этом аду и не потерять разум? И простите меня за то, что я ожидала увидеть вас если не совсем помешанной, то все-таки не вполне в здравом рассудке.

– Сама не знаю! Вероятно, потому, что я заставила себя отрешиться от прошлого и настоящего, не думать о будущем, не питать никаких надежд. Я провела все эти годы в одиноких слезах и молитвах…

– Вашему страданию придет конец. Однако надо, чтобы и вы мне поверили и тоже все рассказали о себе.

– Да, да, разумеется, я буду вполне, до конца откровенна, отвечу на все ваши вопросы и, более того, дам бумаги, что станут грозным оружием в ваших руках.

– Я знаю о существовании этих бумаг и даже то, что они хранятся в целости.

– Боже мой! – воскликнула в изумлении Маркизетта. – Не может быть! Лишь мне одной известно…

И женщина снова усомнилась и подумала: она все-таки сумасшедшая.

Но ясный взгляд Жермены опять рассеял сомнения.

– В жизни все случается, даже невозможное, – несколько наставительно сказала девушка. – Скажите, разве то, что мне известны ваше имя, место, где вы находитесь, не менее удивительно, чем сведения о бумагах?

– Вы правы, обо мне знали только Бабетта и Мондье, а они вряд ли проговорились бы.

– Приготовьтесь же, мадам, услышать, если угодно, о том, что покажется вам еще более невозможным, однако, поверьте, вполне реальным. Я намеревалась отложить на другой день продолжение своей жизненной истории, но, пожалуй, закончу сегодня, чтобы рассеять у вас последние сомнения.

– Я постараюсь говорить кратко и лишь о самом главном, – начала Жермена. – Итак, мы оказались в ужасной нужде, и, что страшнее любой нищеты, Мишель Березов, мой жених, вдруг без всякой причины стал меня ненавидеть, открыто и жестоко. Однажды он занес надо мной кулак и хотел также ударить мою больную сестру. Я, конечно, возмутилась и вознегодовала. Посмотрев ему прямо в глаза, я держала его под своим взглядом, вероятно, выражавшим всю мою волю. И Мишель вдруг затих, лицо сделалось спокойным, он улыбнулся и сказал, что любит меня по-прежнему. Я безмерно удивилась такой резкой перемене и спросила, что с ним произошло, прежде чем он меня возненавидел, и что происходит теперь. И услышала в ответ: он… спит. Да, да, именно так – спит. Скажите, мадам, знаете ли вы, что такое гипнотизм?[126]126
  Гипнотизм – совокупность явлений, относящихся к гипнозу, т. е. своеобразному, близкому ко сну состоянию человека (и высших позвоночных животных). В описании этих явлений, их сущности автор, естественно, мог исходить только из во многом устаревших научных представлений столетней давности, краткое и популярное изложение которых имеется, например, в Энциклопедическом словаре, издание Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, полутом 12, с. 689–693 и полутом 16, с. 726–734. СПб., 1892–1893.


[Закрыть]

– Да, это искусственное усыпление, вызываемое особенным взглядом человека, или длительным рассматриванием блестящего предмета. Этот способ воздействия на психику пытались применять и здесь, в лечебнице, но почти безуспешно, и лечение внушением тоже, оказалось, мало действовало на душевнобольных.

– Я вижу, вы вполне осведомлены о гипнотизме, и скажу вам, что на некоторых впечатлительных особ он влияет столь сильно, что они становятся как бы ясновидящими.

– Я читала, как под воздействием гипноза такие люди способны лицезреть то, что обычный человек не может различать, и таким образом становятся совершенно покорными тем, кто приводит их в такое состояние. В гипнотическом сне можно внушить чувство любви или ненависти к кому-либо и даже желание совершить преступление.

– Совершенно верно, и вы поймете то, что я вам расскажу. Под действием моего невольного гипноза Мишель вновь стал таким, каким был до того, как бандиты в течение восьми дней продержали его в плену. Странная слепая ненависть ко мне прошла, и князь любил меня как прежде. Он больше не считал себя сумасшедшим, не готовился покончить с собой, хотел жить, строил планы на будущее и выказывал ко мне прежнюю нежность, утрату которой я так тяжело переживала. Часа через два я решила прервать его неестественное забытье и велела проснуться. Видимо, он пережил при этом что-то неприятное и сказал мне: «Напрасно вы меня разбудили, мне было так хорошо!» Да, вырванный из гипнотического сна, он опять меня возненавидел. Он чуть не стал буйным умалишенным и начал грубо обращаться со всеми окружающими. Я снова пристально посмотрела ему в глаза и приказала спать, спать, спать… Он быстро успокоился, заулыбался и с облегчением вздохнул, уже с закрытыми глазами. Во время его сна я принялась расспрашивать его, почему он так резко переходит от любви к ненависти и обратно, отчего в состоянии бодрствования он вел себя подобно сумасшедшему и намеревался покончить самоубийством, а во сне чувствовал себя счастливым, добрым, любящим и хотел жить. И он неизменно отвечал: «Так надо, он так хочет…» – «Кто хочет?» – «Он!» В течение многих дней он повторял одно и то же, ни разу не давая других ответов на мои вопросы…

Беседа затягивалась, Жермена старалась быть немногословной, извинялась за излишние подробности, но Маркизетта ласково просила не смущаться и продолжать. И Жермена дальше рассказала, как ей постепенно удалось с помощью своего благотворного гипноза побороть действие внушения, какому подверг князя злодей.

Не сказав доктору, лечившему ее сестру, о душевном состоянии князя, она как бы из любопытства расспросила врача о гипнотизме, и тот посоветовал ознакомиться с рядом книг по этому вопросу, она их приобрела, с жадностью прочла, и хотя не все поняла, но отчасти усвоила, как надо действовать, дело пошло на лад.

Князь начал выздоравливать, и одновременно поправлялась после тяжелого воспаления легких младшая сестра, и вернулся из больницы вылеченный от раны Бобино. Благодаря дружеской помощи Мориса Вандоля, одолжившего около трех тысяч франков, в дом вернулся достаток. Бобино, по его собственному выражению, «еще был слабак, но авария прошла без последствий». Все его обнимали и целовали – и по очереди и одновременно – и, к его большому удивлению, Мишель отнесся к нему с прежней сердечностью, хотя в последнее время был весьма холоден к тому, кого считал названым братом.

Дальше Жермена поведала Маркизетте, предварительно объяснив, кто есть кто из называемых ею лиц, как Мишель в состоянии гипнотического сна, вызванного ею, сказал, что Бобино был ранен Бамбошем и что сейчас Бамбош говорит с Пьером, близким помощником графа Мондье, о том, что надо сделать очередной взнос за содержание Маркизетты. Когда она, Жермена, спросила, кто это такая, князь ответил: «Женщина, уже немолодая… очень несчастная, тоже жертва бандита Мондье. Мать Жоржа и Жанны…»

Услыхав сейчас об этом, Маркизетта воскликнула в удивлении:

– Как может быть!.. Человек, никогда меня не видевший и ничего обо мне не знавший, вдруг заговорил об этом… Удивительно и страшно!

– Гипнотизм – ужасное оружие в руках злодеев, но, когда им пользуются добрые люди, он служит защитным средством. Вы увидите, как мы с его помощью спаслись, – сказала Жермена.

– Значит, вам известны секреты Мондье, этого негодяя!

– Увы, к сожалению, ясновидение месье Березова становится почти бессильным, как только вопросы касаются личности графа. Вероятно, на князя еще действует остаточное воздействие Мондье, тот значительно раньше, чем я, усыплял Мишеля и внушал ничего не помнить про гипнотизера… Теперь вы поняли, мадам, каким путем мы про вас узнали…

Отхлебнув кофе, Жермена продолжала:

– Князь Мишель не мог мне ничего больше сказать о вас, но кое-что сообщил про Лишамора, про Башю по прозвищу Бабетту и добавил, что эти люди вас знают. Я вам изложила все за несколько минут, а ведь потребовалось пять месяцев настойчивого труда, чтобы побороть влияние гипноза Мондье на рассудок Мишеля и собрать понемногу обвинительные документы. Что касается практических действий, я решила начать их контактом с вами, для чего на свой страх и риск пробралась сюда просить содействия нам. Правильно ли я поступила, рассчитывая на вашу помощь?

– Благодарю вас, дитя мое! Я с вами навсегда! Но Мондье богат, могуществен, у него под началом целая армия всевозможных негодяев. У вас же ничего, кроме доброй воли и большой энергии, а их вдобавок парализует бедность. Вы вступаете в неравный бой!

Жермена с гордостью улыбнулась.

– Вот в одном вы заблуждаетесь. Дело в том, что мы совсем не бедны… Напротив, мы имеем весьма значительные средства. Источник их самый честный, хотя шумное появление в свете и роскошная жизнь, несомненно, многих заставила дурно обо мне думать.

Сначала Жермена рассказала, как Мондье заставил князя Березова, находившегося в состоянии гипнотического сна, подписать различные документы и таким путем присвоить все деньги и имущество князя, находящиеся во Франции.

Это оказалось делом непоправимым, потому что Березов решительно не помнил, как оно совершилось.

Жермене понадобилось долго лечить Мишеля гипнозом, пока к нему не вернулась отчетливая память о том, как он все это натворил собственными руками.

Когда князь совершенно выздоровел, он по-прежнему любил Жермену, знал, кто был виновником их общих бед, и твердо намеревался одолеть этого врага. Положение их семьи становилось нестерпимым, пока мог действовать бандит, способный на любое преступление.

Мондье сделался как никогда опасен для самой Жермены, ее он все еще преследовал, домогаясь любви; для Мишеля, коего он всячески пытался убрать со своего пути; для Бобино, что чудом спасся от графского наемного убийцы, и для сестер Берты и Марии, не решавшихся выйти на улицу, боясь быть похищенными как заложницы.

Держали семейный совет о том, как быть дальше.

До сих пор они жили, скрываясь ото всех, что делают обычно слабые, пытаясь спастись от злого умысла.

Березов, вполне придя в себя, став как прежде сильным и здоровым, взялся определить состояние, что у него сохранилось.

В России он владел большими земельными наделами, они не приносили сколько-нибудь значительных доходов, поскольку хозяйство было запущено, однако, если бы князь жил на родине, этих средств им всем вполне бы хватало на безбедное существование.

Но, как многим из русских аристократов, ему нравилось обитать во Франции.

Он не имел права продать свои земли, но мог частично заложить их в казну и получить значительную сумму, что позволило бы им вдобавок еще и начать беспощадную борьбу с противником.

Мишель призвал к себе Владислава, своего верного слугу, которого в затмении разума уступил Мондье вместе с домом на улице Ош.

Владислав оставался служить там как верный сторожевой пес, ожидающий своего хозяина. Он заплакал от радости, увидев князя, носимого им на руках еще дитятей.

Узнав, как плохо жилось бывшему барину, слуга ласково попенял, почему тот не позвал его раньше.

– Батюшка ты мой, ты разумно поступил, – сказал бывший дворецкий с той простотой, с какой последний русский мужик может заявить своему императору. – Я бы мог работать кучером, плотником, носильщиком, чтобы тебе на хлеб заработать.

– Может, и вором? – шутя спросил его Бобино.

– И вором тоже, – ответил Владислав.

– И убийцей?

– И убийцей, ежели бы это понадобилось барину, – серьезно ответил Владислав.

– Я у тебя такого не прошу, – сказал Мишель, глубоко тронутый преданностью человека, готового ради него на все.

– А что надо мне теперь делать?

– Поехать в Петербург и в Москву с полномочиями от меня и занять там как можно больше денег во что бы то ни стало. Это легко: шестьдесят два часа туда, столько же обратно и там добрых две недели.

На другое утро мужик отправился в путь.

Между тем, чтобы скрыться от преследований врага, семья, жившая на улице Мешен, исчезла оттуда, никому не оставив адреса. О нем не знал решительно никто, даже Морис Вандоль, оказавший в тяжелые дни помощь, благодаря чему они и смогли найти убежище и совершить побег. Только Владиславу перед его отъездом Мишель сообщил о месте, где они намеревались затаиться.

На окраине предместья Сен-Жермен-ан-Лей нашелся просторный дом, окруженный высокими стенами с крепкими воротами, с большим цветущим садом. Настоящее укрытие для преследуемых и гнездышко для выздоравливающих и влюбленных, где Мишель окончательно поправился, опять всем сердцем принадлежа Жермене.

Он принялся учить ее всему, что знал сам, посвящал ее в законы, правила и причуды светской жизни, приобщал к хорошим манерам, – словом, насыщал всем, что должно было понадобиться в скором будущем.

Жермена с увлечением занималась спортивными упражнениями: верховой ездой и стрельбой из пистолета, в чем делала поразительные успехи.

Так как им требовались абсолютно надежные помощники, Бобино попросил своего друга Матиса и его жену временно оставить свой дом на улице Паскаля и переехать в Сен-Жермен. Те с удовольствием приняли предложение.

Вернулся из России Владислав и привез в документах на Французский банк более двух миллионов франков, выданных под залог земель.

Князь предоставил все деньги и ведение хозяйства в полное распоряжение возлюбленной, а сам замкнулся в неприступных стенах сен-жерменского владения. Надлежало подготовить последнее оружие для борьбы с Мондье.

Бандит, сначала удивленный, потом взбешенный их таинственным исчезновением, напрасно рассылал лазутчиков по всему Парижу и предместьям. Князь, Бобино, Жермена и ее две сестры оставались для графа в неизвестности.

Проявив удивительные способности быстро усваивать уроки князя, Жермена превратилась в настоящую даму из большого света.

Мишель сделался подлинным ясновидящим и многое открыл ей про Лишамора, мамашу Башю и Маркизетту. Все эти сведения подтвердились бумагами, полученными от французской полиции при содействии Российского посольства.

Не спеша составляли планы последнего удара врагу, ожидая удобного момента.

Наконец Жермена могла сказать: я готова!

На семейном совете решили, что она больше не будет скрываться от Мондье, а, наоборот, открыто пойдет на встречу с ним, не станет отвергать ухаживания, напротив, подаст надежды, чтобы усыпить извечную подозрительность графа.

Бобино, став добровольным управляющим, купил для Жермены особнячок Регины и вместе с новой его хозяйкой поставил дом на широкую ногу: завели лошадей, наняли опытную и импозантную[127]127
  Импозантный – внушительный, производящий впечатление своим видом, представительный.


[Закрыть] прислугу; наконец Жермена поселилась там как бы постоянно, в роли одинокой светской дамы.

Мондье, увидев ее во время гулянья на Елисейских полях, влюбился сильнее прежнего, но уже не мог помыслить о том, чтобы поступить с ней тем, давним способом.

Хотя Жермена позволила графу посещать ее дом и говорила с ним как бы дружески, она не раскрывала ему, как и другим, кто ее знавал, секрета своего превращения из простой швеи в настоящую даму большого света, что особенно возбуждало страсть и одновременно подозрительность Мондье.

Зато сейчас Жермена не таила ничего от Маркизетты, и та слушала с величайшим вниманием и сочувствием.

Когда гостья закончила, Маркизетта, с неверием в счастье, свойственным много страдавшим затворницам, сказала ей:

– Вы сильны и отважны, я в этом глубоко уверена. То, как вы боролись против Мондье с помощью гипнотизма, доказывает незаурядность вашей личности. И тем не менее, едва вы начали действовать, этот дьявол нанес вам страшный удар. Он догадался, что вы узнали, где я заточена, понял, что вы придете ко мне сюда, и устроил ловушку.

– Одно из двух: либо меня выдала старуха Башю, либо он взломал мой сейф и прочел хранившиеся там документы.

– Не имеет значения, как он узнал, дитя мое, ему было нужно запереть вас здесь, заставить сдаться под пытками, какие применяют тут к несчастным помешанным. Теперь вы – его пленница и он вас не выпустит с помощью доктора Кастане, раба, слепо ему повинующегося.

– Ну это мы еще посмотрим! Во всяком случае, при той относительной свободе, которой я здесь пользуюсь, я легко убегу.

– Вы ошибаетесь! Здесь стерегут как в тюрьме. Сторожа каждый час совершают обход… По ночам спускают собак, они никого не слушаются, кроме своих хозяев… На дверях крепкие решетки и через высокие стены невозможно перелезть. Наконец, многочисленный персонал следит за нами неусыпно днем и ночью.

– Я решилась на все, чтобы узнать о вас и вызволить отсюда!

– Как?! Вы действительно собираетесь попытаться освободить меня! – воскликнула Маркизетта. – Вчера, когда вы говорили о моем вызволении, я не совсем поняла, подумав лишь о духовном раскрепощении, о том, что вы избавите меня от одиночества, чувства заброшенности…

– Вы, так же как и я, его жертва, мы соединим усилия и станем жить свободными и отмщенными… Одно только меня смущает: почему Мондье, зная, что мы можем здесь встретиться, заранее никак не воспрепятствовал этому.

– Он уверен, что я и в самом деле сумасшедшая. Я десять лет не проронила ни слова, проводила время в слезах, оплакивая потерянное счастье, думая о детях, похищенных у меня, о том, что никогда больше с ними не увижусь. Я ведь не знаю даже, где они, что с ними; не дай Бог, если их вообще… Потом я притерпелась и беседую с сиделками, сторожихами, они тоже считают меня тихой помешанной. Мондье известно все это, и он не боится меня, не опасается, что я могу кому-то рассказать о прошлом. Может, он даже думает, что я ничего не помню. Словно такие раны могут зажить! Но довольно говорить об этом! Вы пришли, чтобы получить оружие против этого ублюдка – я вам его дам. Вчера вы исповедались мне. Послушайте же меня.

– Сначала я должна сказать, – приступила Маркизетта, – кто же такой Мондье, настоящий Мондье, о ком почти никто не знает. Лучшее средство свалить его – объявить всем, кто он такой. Так слушайте меня. Прежде всего, даже его имя не подлинное, как и титул. Его зовут просто Лоран Шалопен, а вовсе не граф Гастон де Мондье. Правда, кровь этого благородного рода все-таки течет в жилах проходимца. Его отцом считался – но только считался – Жан Шалопен, начальник охоты у старого аристократа, чья жена была его собственной кузиной[128]128
  Кузина, кузен – двоюродные сестра, брат. В большинстве цивилизованных стран супружеские браки между лицами в такой степени родства разрешены и церковью, и государственными законами.


[Закрыть] и отменной красавицей. Однако далеко не юному графу Норберу де Мондье – как говорится, седина в бороду, бес в ребро, – приглянулась спутница жизни его приближенного, завязались любовные отношения, довольно обычные между барином и служанкой… Супруг закрывал на это глаза, в награду за снисходительность получил от графа кругленькую сумму, хорошо ее употребив для процветания собственного хозяйства. А блудная жена его родила сына, нареченного Лораном. Он-то и стал тем мерзавцем, о ком мы ведем речь.

Старик Мондье оказался любвеобилен и справедлив по-своему: законная супруга – графиня тоже разрешилась от бремени, на свет появился маленький граф Гастон, он-то и был настоящий Мондье… Мой… умерший!.. – сказала Маркизетта, плача.

Взволнованная Жермена сказала:

– Если вам очень тяжело, прервитесь, я подожду.

– Нет, я рада, что еще могу плакать. Уже давно я не облегчала душу слезами. Я доскажу.

– Мальчики росли и воспитывались вместе, сначала играли, позднее учились. Заядлый любитель охоты на волков и кабанов, граф Норбер почти круглый год жил в имении в Бретани, проводя с графиней в городе всего месяца три, зимой. Маленькому графу Гастону не было и шести лет, когда мать умерла от тифозной горячки. Я рассказываю об этом, чтобы вы поняли, как могла повлиять эта смерть на тихого, доброго и очень чувствительного мальчика. Норбер де Мондье, не отличавшийся большой отцовской нежностью, нанял сыну воспитателя и опять дал в товарищи сводного брата Лорана – об их родстве многие догадывались. Они были так похожи друг на друга, что об этом достаточно посплетничали в округе. Но сходство было чисто внешним, по характерам они совершенно различались. Завистливый, неискренний, грубый и жестокий Лоран был полной противоположностью Гастону. Еще ребенком он, казалось, обещал стать таким, каким и сделался в юности, а потом и взрослым мужчиной. По соседству с замком стояла ферма, ею управлял Жан Корник, имевший троих сыновей и дочку, Марию-Анну, прехорошенькую, беленькую, тоненькую и хрупкую, она росла всеобщей любимицей. Даже старый граф Норбер, страстный охотник, иногда терся взъерошенной жесткой бородой о ее розовенькое личико. А графиня де Мондье была ее любящей крестной. Однажды в замке устраивали детский бал. Позвали Марию-Анну, графиня занялась ее нарядом, придумав одеть крестницу в платье времен Людовика XV. Костюм так подходил девочке, что она казалась сошедшей с картины, висевшей в гостиной. «Настоящая маленькая маркиза!» – сказал граф. Весь вечер ее так и звали – Маркизетта. Милое прозвище осталось навсегда. Девочка часто приходила в замок поиграть с мальчиками; оба ее любили, но проявляли свои чувства по-разному. Гастон относился к подружке с бесконечной нежностью, дарил букеты из полевых цветов, нежно целовал в щечки, охотно исполнял все желания. Лоран, ревнивый и скрытный, старался отдалять девочку от Гастона, явно ему предпочитаемого, и, поскольку это не удавалось, он бил, царапал и кусал Маркизетту, когда оказывался с ней наедине. Потом, доведя до слез, начинал бить сам себя, царапать свое лицо до крови, в наказание за то, что сделал ей больно. Маркизетта побаивалась Лорана, часто видя его злым и жестоким. Например, однажды Гастон нашел на высоком каштане гнездо со щеглятами и показал их подружке. Оба долго любовались забавными птенцами, пытались – понапрасну – их покормить… А на другое утро увидели, что славным птахам в глазенки кто-то воткнул колючки акации. Подошел Лоран, он смотрел со злой улыбкой, Маркизетта закричала: «Это он! Он злой! Нехороший!» Гастон, очень рассерженный, бросился на сверстника и поколотил как следует. Лоран не сопротивлялся, но девочка не могла забыть полного ненависти взгляда, каким он глядел тогда на Гастона. А вскоре, должно быть, в отместку, Лоран зарезал беленького козленка.

Отец наказал, боясь, что старый граф прогневается, но Норбер де Мондье сказал начальнику охоты: «Оставь его, он молодец, не боится крови, умеет действовать ножом, лет через пятнадцать из него выйдет храбрый добытчик зверя. Мне хотелось бы, чтобы эта мокрая курица Гастон был на него похож!»

– Я, наверное, надоела историями о прошлом, – прервала себя Маркизетта, – но если бы вы знали, какая радость и печаль так вспоминать дни своей жизни, особенно детства.

– Говорите, мадам! Говорите! – воскликнула Жермена, заинтересованная простым и одновременно таким трогательным рассказом. – Все, что касается вас, мне не может быть безразлично.

– Благодарю вас. Итак, шли годы, Гастон и Лоран росли вместе, занимался с ними общий наставник. Человек очень образованный, с широким кругозором, но преданный скверным порокам. Имя его Кастане…

– Брат директора этой лечебницы, – вставила Жермена.

– Да.

– Мне известно, кем он стал впоследствии, и ваш рассказ теперь многое поясняет. Но продолжайте, пожалуйста.