Текст книги "Остров в огне"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА 17
Охота на огневой точке. – Музыка Мариуса. – Уничтожение дроздов, – Удар молнии. – Похищение. – Бедный Мариус! – Пленницы Воду. – Страдания. – Фрикет артачится. – Коварный напиток. – Мы погибли!..
Увлекавшийся охотой Мариус был наделен настоящим талантом подражать крику различных птиц. Тонкий наблюдатель, прекрасно запоминавший звуки, он быстро схватывал мелодию птичьего пения – тон, расстановку акцентов [101]101
Акцент – в музыке: ритмическое ударение; усиление отдельного звука или аккорда.
[Закрыть], ритм и фиоритуры [102]102
Фиоритура – в музыке: украшение мелодии звуками, краткой длительности трелями и т. д.
[Закрыть].
Мало того. Он знал, что каждый вид пернатых поет определенным образом в определенное время, что призывный крик отличается от зова, приглашающего к еде, что сигнал тревоги не такой, как любовное щебетание, а песнь любви по утрам не схожа с вечерней.
К тому же матрос хорошо владел инструментами, так что птахи принимали издаваемые им звуки за свои собственные. Впрочем, манки провансальца были устроены удивительно просто. Обычный лист бумаги с ловко проделанными ромбовидными отверстиями давал возможность воспроизводить самые разнообразные мелодии.
Маленького Пабло это приводило в восторг. Мальчик не мог понять, как это его большому другу удается с помощью дыхания, языка и губ извлекать из листочка такую чудесную музыку. Мальчуган тоже попробовал свистеть. Но, хотя Мариус обучал его своей методе с примерным терпением, у Пабло получалось только чик-чирик, звучавшее так, что отпугивало даже лягушек.
Итак, в тот день вся компания удобно расположилась на огневой точке. Девушки уселись на кучу листвы. Мальчик устроился рядом, а Мариус, прислонив заряженную двухразку к стене, приготовился заманивать добычу.
Ему хотелось особо отличиться, показать себя во всей красе. Талант охотника заключается не просто в том, чтобы убить птицу: главное здесь – заставить ее подлететь на расстояние выстрела. Мастер был в ударе. Его манок при всей примитивности заливался трелями, весело порхавшими среди листвы и соцветий тропического леса.
Антильские дрозды, слывшие выдающимися музыкантами, нашли достойного подражателя. Вскоре они уже прыгали вокруг, свистя и щебеча. Птицы вели себя совершенно спокойно – казалось, понимали странную музыку и наслаждались ею.
Наконец некоторые уселись на оголенные ветви и мачту – верхушку засохшего дерева, не думая даже прятаться, забыв об опасности, стремясь лишь подобраться поближе к невидимому виртуозу.
Девушки, внимательно следя за происходящим, не верили глазам. Пабло же все время приходилось напоминать, что нужно сидеть спокойно: малейший звук или движение могли нарушить очарование и вспугнуть птиц, они тогда станут более недоверчивыми.
Когда на макушке собралось несколько «слушателей», Мариус быстро приложил ружье к плечу и дважды выстрелил. Ну да, ведь это же двухразка! Полдюжины птиц, еще трепыхаясь, упали к ногам девушек, которых охватила жалость. Контраст между нежным пением, полным доверием и жестокой смертью вызвал у них чувство неловкости и желание уйти с огневой точки. Но Пабло так радовался добыче, а Мариус все делал так охотно, что обе остались на месте. Ловко перезаряжая еще дымящееся ружье, охотник, сглатывая слюнки в предвкушении трапезы, прошептал:
– Если бы у меня было хоть несколько ягод можжевельника и виноградных листьев для приправы!
Странно, но дрозды при звуках выстрелов не улетели. Они привыкли к раскатам грома, к треску деревьев, падающих от порывов ветра или ударов молнии. Поэтому стрельба не вызвала у них страха. К тому же никаких признаков присутствия человека. Птицы продолжали спокойно сидеть. Тем более что Мариус, взявшись за манок, снова завел серенаду, потом опять выстрелил и сбил еще с десяток. Так он и продолжал действовать, перемежая пальбу музыкой.
Количество трофеев росло, а возникшее было у девушек чувство жалости притуплялось, они стали даже входить во вкус, и охота уже не казалась им столь жестокой.
Вдруг, когда провансалец в двадцатый или тридцатый раз выпалил, что-то с чрезвычайной силой ударило но огневой точке, та развалилась, будто на нее упало дерево. Все оказались под обломками. Мальчик закричал. Мариус громко выругался:
– Чтоб тебя черти слопали!..
Раскидывая доски и жерди, он увидел черные когтистые лапы, они действовали быстро и грубо. Что это – несчастный случай? Действие сил природы? Нападение? Провансалец, напрягшись изо всех сил, уперся о землю, стараясь выбраться. Долорес и Фрикет, чуть не задохнувшись, барахтались среди листвы и ветвей. Наконец из кучи обломков и веток наружу вылезло заросшее лицо Мариуса.
При всей своей храбрости матрос вздрогнул, увидев полдюжины крепко сбитых негров с ножами в руках. Они скрипели зубами, как макаки. Мариус, с трудом выбравшись из-под сучьев, бросился на бандитов. Один ударил его ножом в правое плечо. Француз почувствовал, что лезвие вошло в грудь, стал тяжело дышать, в глазах потемнело. Осознав, что теряет сознание, охотник подумал о девушках: они оставались один на один с бандой негодяев. Матрос упал, бормоча:
– Бедные дети! Кто же их защитит?
Всякое сопротивление было бесполезно, тем более что ни Долорес, ни Фрикет не прихватили из дому оружия. Они ведь находились метрах в семистах от усадьбы, набитой солдатами! Кто мог подумать о подобном налете?
Увидев на своих руках кровь друга, девушки закричали.
– Мариус! Мариуса убивают!.. Бог мой!.. На помощь!.. На помощь!..
Нападающие, не раскрывая ртов, стали вытаскивать пленников из-под обломков огневой точки. Крики прекратились – несчастным втиснули в рот по кляпу, связали так, что они не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. И вот девушки и мальчик уже неподвижно лежат под горячим солнцем! Все произошло мгновенно.
Трое бандитов, не обращая внимания на Мариуса – тот не подавал признаков жизни, – взвалили пленников на плечи и стали пробираться через густой кустарник к раскинутой у подножия гор сельве [103]103
Сельва – влажный тропический лес в Южной Америке. (Примеч. перев.)
[Закрыть].
Через некоторое время, изнемогая от боли, страха, усталости, едва дыша, девушки и маленький Пабло, все в крови, оказались на поляне, посреди которой стояло невзрачное каменное строение. Вокруг жилища прямоугольной формы, покрытого дранкой, лепилось шесть-семь хижин. С восточной стороны в дом вела массивная дверь. Идущий впереди негр открыл ее, и все тихо проникли вовнутрь.
У Долорес, Фрикет и мальчика вытащили кляпы, но веревки на ногах и руках не развязали.
Внутреннее убранство дома казалось несколько странным, с какой-то претензией на роскошь. Кое-где висели гравюры, вырезанные из «Иллюстрированных лондонских новостей», и превосходные рисунки за подписью известного французского художника Монбара. Тут же виднелись ярко раскрашенные репродукции и несколько картин с изображением Девы Марии и библейских сюжетов.
В глубине комнаты, на восточной стороне, то есть прямо напротив двери, стояло что-то вроде гранитного алтаря, там лежали куски отполированного нефрита [104]104
Нефрит – минерал зеленоватого цвета, ценный поделочный камень.
[Закрыть]или обсидиана [105]105
Обсидиан – стекловидная горная порода, применяется для художественных поделок.
[Закрыть], отдаленно напоминающие топоры, ножи и скребки, какие обычно выставляют в отделах музеев, демонстрирующих жизнь первобытного человека.
Над алтарем висели огромное знамя из красного шелка с непонятными вышитыми знаками, позолоченные диадемы [106]106
Диадема – женское головное украшение в форме небольшой открытой короны.
[Закрыть], разноцветные лоскуты, пояса, платки. Тут же находилась забранная решеткой очень темная ниша, где глубоким сном спала едва различимая в темноте змея.
Фрикет с крайним удивлением рассматривала эти примитивные украшения и молча расхаживавших по комнате негров, их взгляды и движения внушали тревогу. Еще несколько чернокожих расположились у стен. Особое внимание привлекала странная прическа двоих жесткие, как железная стружка, волосы не были коротко подстрижены, как у большинства негров, а стояли дыбом надо лбом, образуя нечто вроде двенадцати лучей. Чернокожие сидели, ничего не делая. Судя по всему, они лишь отдавали приказания всем остальным, и те их исполняли с глубоким почтением, почти с благоговением.
Не поддаваясь волнению – она видела еще и не такое! – Фрикет смотрела скорее с любопытством, чем с беспокойством. Вскоре парижский скептицизм [107]107
Скептицизм – сомнение во всем, недоверчивость.
[Закрыть]взял верх над всеми остальными чувствами, и француженка сказала Долорес, что все это не так уж трагично, скорее смешно. И добавила:
– Ох, если бы моего бедного Мариуса не ранило! С каким удовольствием мы посмеялись бы над этим маскарадом!
– И вы бы оказались неправы, дружок мой, – очень серьезно ответила ей подружка, чью бледность Фрикет наконец заметила.
– Что, положение серьезное?
– Устрашающее! Вы знаете, в какие руки мы попали?
– В руки очень некрасивых, грубых и плохо пахнущих негров…
– Вы знаете, что такое Воду?
– Да, слышала… Страшилище в этом краю… Пугало для плохо ведущих себя детей.
– Да нет, это – людоеды, что во имя своего бога убивают людей и пожирают их.
– Не может быть! Вы полагаете, будто эти люди со странными прическами собираются нас съесть?
– Совершенно в этом убеждена!
– Дикая мысль! В моей жизни было много странных приключений. Только этого не хватало для коллекции. Превратиться в ростбиф – это нечто необычное!
– Вы, французы, над всем насмехаетесь.
– Конечно, это же лучше, чем плакать. К тому же веселье обескураживает предателей из мелодрамы: оно не позволяет им произвести нужного впечатления! Посмотрите, как ошеломленно смотрят на нас эти господа каннибалы! [108]108
Каннибал – людоед; в переносном смысле – жестокий, кровожадный человек.
[Закрыть]
Действительно, папароли и их сообщники, казалось, прямо-таки обалдели от веселого вида Фрикет, он совсем не вязался ни с местом, ни с временем действия.
Пабло вдруг застонал, что обеспокоило мадемуазель, до этого всячески выражавшую презрение палачам. Мальчик хотел пить. Он пожаловался и на то, что ему больно лежать на животе, связанным как скотина. Девушка властно обратилась к одному из папаролей:
– Эй ты, каннибал, развяжи-ка бедного малыша! Видишь, ему больно.
Сектант посмотрел на пленницу, не произнося ни слова.
– Ну что ты на меня глядишь вытаращенными глазами? Боже, до чего же он безобразен!.. Надо же так вырядиться! Честное слово, из-за этих волос лучами чернокожий напоминает бабу, каких почему-то изображают на дощечках контор нотариусов.
Долорес, видя, что бандит по-прежнему молчит, обратилась к нему на местном диалекте. Тот нехотя, но повиновался. Подойдя к ребенку, ослабил веревки на руках, сел на циновку и поставил рядом тыквенную бутылку с какой-то жидкостью и миску вареного ямса [109]109
Ямс – тропические растения со съедобными корнями. (Примеч. перев.)
[Закрыть]. Пабло стал жадно пить, приговаривая:
– Хорошо… Хорошо…
Потом добрый малыш решил, что его взрослым подружкам Долорес и Фрикет тоже, наверное, хочется пить. Он схватил сосуд и, подтянувшись на циновке, протянул им.
– Спасибо, дорогой малыш, – сказала растроганная Фрикет. Отведав несколько глотков, она нашла, что напиток вкусный. – Что-то вроде пальмового вина… Приятный напиток… Хотите, Долорес?
– Да, я умираю от жажды. Наверное, не следовало бы этого делать – Бог знает, чего эти нечестивцы там намешали. Но Бог милует.
Юная патриотка не напрасно опасалась. Через некоторое время и она и Фрикет почувствовали, что падают с ног от желания спать. Потом все предметы приобрели какие-то странные очертания, увеличились в размере. Дом стал огромным. Люди выглядели как черные колоссы. Знамя из красного шелка напоминало море крови. Затем все стало медленно кружиться, точно во сне.
Кошмар длился довольно долго, сколько – они не могли сказать. Наконец им показалось, что наступила ночь, и повсюду зажглись огни. Вокруг толпились люди, орущие во всю глотку. Девушки почувствовали, что над ними нависла страшная угроза, которую они не в силах отвести. Глаза все видели, уши слышали, но тело окаменело – ни руки, ни ноги не двигались. Жуткая мысль пронзила их: «Все! Мы погибли!»
ГЛАВА 18
Первая помощь Мариусу. – В поместье. – Поспешный отъезд. – Корабль «Бессребреник». – Поиски. – Тот, кого не ожидали. – Отец и дочь. – Угрозы. – Применение силы. – Достоинство. – Вмешательство. – Предстоящая драка.
Во время партизанской войны нередко не хватало самого необходимого, и офицеры, вынужденные выкручиваться, приобрели некоторые навыки в области хирургии, в силу возможностей лечили раненых. Хоть и не профессионалы, они окружали их такой безграничной любовью и так самоотверженно ухаживали, что раненые выздоравливали. Помогало этому, конечно, и страстное желание больных выжить, чтобы снова встать на защиту независимости отечества. Эти врачи поневоле нередко проводили немыслимые операции. Глядя на них, невольно вспоминаешь слова доброго Амбруаза Паре: [110]110
Паре Амбруаз (1510–1590) – французский хирург, разработавший методы лечения огнестрельных ран. (Примеч. перев.)
[Закрыть]«Я его перевязал, Бог его вылечил».
К числу таких хирургов-самоучек принадлежал и Карлос. Увидев Мариуса в луже крови, он даже и не подумал послать за доктором Серано. С помощью Кармен, взявшей на себя обязанности ассистентки, полковник вытащил раненого из-под обломков и усадил на груду веток. Расстегнув полотняную куртку, он разорвал залитую кровью рубашку и обнажил плечо. Большая открытая рана шла сверху вниз до самых ребер. Кармен вопрошающе посмотрела на Карлоса.
– Ужасная рана, – сказал он, качая головой.
– Смертельная? – с беспокойством спросила девушка.
– Не думаю. Большие раны часто менее опасны, чем маленькие: те проникают глубоко и нередко затрагивают жизненно важные органы.
– Ой, друг мой, если бы это было так!
– Впрочем, этот мужик скроен как Геркулес [111]111
Геркулес (Геракл) – герой греческой и римской мифологии, наделенный необычайной силой.
[Закрыть]. Надеюсь, он скоро выздоровеет.
– Послушайте, Карлос, а не сбегать ли мне в усадьбу за помощью?
– Давайте. А я пока перевяжу славного моряка. Люблю его всем сердцем.
– Да-да, мой друг. Когда же он будет вне опасности, примемся за поиски вашей сестры, Фрикет и маленького Пабло.
Даже не подозревая, что ей грозит та же опасность, девушка бросилась бежать к поместью. Через двадцать минут она вернулась с двумя носильщиками-санитарами, принесшими перевязочный материал.
Мариус стал приходить в себя. Тусклым взглядом посмотрев вокруг и увидев Кармен и Карлоса, он пробормотал, с трудом ворочая языком:
– Полковник?.. Мадемуазель… мое почтение… Ой!.. черт!.. Я не знаю, где нахожусь… Голова… Там какая-то неразбериха… Горшок с горячей смолой… Как будто мне законопатили… мозги!
Карлос спросил:
– Послушайте, Мариус, что произошло? Говорите… Вспомните-ка… Время не терпит…
– Полковник, не знаю… Я увидел ноги черномазых… Не успел я оглядеться, как нас схватили… И потом все… Меня стукнули по черепушке… Я перестал видеть… перестал слышать…
– А моя сестра?.. Мадемуазель Фрикет?.. Пабло?..
– Как?.. Мадемуазель здесь нет?.. И малыша тоже нет?
– Все трое исчезли!
– Чтоб меня за борт вышвырнули!.. Нужно искать… Нужно найти… Вернуть обратно. Они были под моей охраной… Я должен за ними идти… И как можно скорее!..
Матрос хотел подняться, броситься туда, куда звали любовь и долг. Он резко встал, но от боли и еще больше от слабости закачался и, хватаясь руками за воздух, грохнулся на землю.
Карлос подал знак санитарам; чуть живого Мариуса положили на носилки и доставили в усадьбу.
Когда и полковник вернулся туда, в поместье стоял гвалт, беготня. Три четверти часа, пока он отсутствовал, хватило, чтобы поднять на ноги всю штаб-квартиру.
Карлос разыскал Масео. Тот внимательно читал письмо, только что врученное кавалеристом. Карлос кратко рассказал генералу об ужасных таинственных происшествиях. Масео, нахмурив брови, сказал:
– Плохи наши дела! Я только что получил сообщение… очень важное… Нам необходимо уехать отсюда.
– Генерал, а как же моя сестра?.. Мадемуазель Фрикет?.. Серьезно раненный Мариус? Ребенок?
Масео, сжав губы, побледнев, с искаженным от боли лицом, сказал:
– Спасение моей небольшой армии… возможно даже, будущее дела независимости вынуждают меня покинуть лагерь. Предупреждают о прибытии американского корабля… На нем везут боеприпасы, оружие, деньги… волонтеров…
– И что же это за корабль, генерал?
– Это «Бессребреник», он принадлежит богатому французу, обосновавшемуся в Америке… Другу свободной Кубы. Корабль преследуют испанские крейсеры… А причалить он не может – берег обороняют войска генерала Люка… Я едва успею прибыть туда, чтобы очистить побережье от солдат противника и дать возможность «Бессребренику» разгрузиться, а это для нас теперь – спасение.
Карлос опустил голову. Чувствуя, что командир прав, он тем не менее думал о том, что иногда долг предъявляет слишком большие требования.
– Однако, – продолжал Масео, – я не хочу, не могу уехать, не сделав всего, что в моих силах для спасения тех, кому я глубоко признателен. Карлос, ты отберешь пятьдесят самых сильных, ловких и храбрых солдат – кавалеристов и пехотинцев. Нужно все предусмотреть. На случай своей гибели возьми в помощники офицера, кто мог бы заменить тебя. Ищи, дерись и любой ценой спаси несчастных. При других обстоятельствах я бы никому не отдал чести заниматься этим и взялся бы за дело сам.
– Спасибо, Масео! Спасибо, генерал!
– И если – надеюсь – быстро справишься с делом, найдешь меня на возвышенности напротив Кебрады-дель-Кабо-Бланко. Прощай, мой друг, и… удачи!
– До свидания, Масео, успехов тебе!
Через четверть часа поместье опустело. Карлос, взяв полсотни лучших, назначил своим помощником молодого капитана, ум, храбрость и энергичность которого давно оценил. Это был живой, сильный, решительный офицер среднего роста. Звали его Роберто.
Не мешкая они отправились на огневую точку в надежде обнаружить следы тех, кто выкрал девушек и ребенка.
Мариус остался в доме под наблюдением доньи Кармен, которая поклялась Карлосу, что ни единого волоса не упадет с головы моряка, пока она жива.
Наступила душная тропическая ночь, наполненная таинственными звуками, мельканием светлячков, шорохом крыльев бесчисленных крупных бабочек-пядениц и летучих мышей.
Хотя Кармен с детства привыкла к безумной жаре, она почти задыхалась. Не успела девушка лечь в гамак, как ее охватила неодолимая дремота. Но она не заснула: что-то все время беспокоило. Отдыхало только тело. Глаза же по-прежнему следили за тем, что происходит вокруг. Голова оставалась ясной.
Сеньорита думала о Карлосе, об их любви, о данной друг другу клятве и бранила гибельную войну, что разъединяла их даже в редкие минуты счастья. Сжималось сердце при мысли об опасности, угрожавшей ее духовной сестре Долорес, новой подруге Фрикет и бедному сироте Пабло.
Из коридора донесся стук по паркету – будто кто-то тяжело шагал. Кармен хотела встать, но не смогла преодолеть сонливости и стала в страхе ждать приближения таинственного существа – не то человека, не то зверя, не то друга, не то врага.
Дверь открылась тихо, словно ее толкнула рука призрака, и в комнату вошел мужчина. Кармен, конечно, сразу его узнала – ее не могли обмануть ни перевязанная голова, ни висящая на перевязи рука, ни жалкий вид калеки. С некоторой опаской она прошептала:
– Отец!.. Вы здесь?..
Дон Маноэль Агилар медленно подошел, сел на стул и грубым голосом с металлическими нотками ответил:
– Я самый, Кармен… В своем собственном доме. Вас это удивляет и смущает?
Голос был все тот же, такой же саркастичный и ироничный.
С трудом отогнав дремоту, девушка приподнялась и сказала хотя и почтительно, но твердо:
– Отец, я, конечно, удивлена, но рада – да-да, очень рада видеть вас живым. Что касается смущения, вызванного якобы вашим появлением, то вы знаете, я не заслужила этого упрека. Меня скорее пугает мысль, что вполне может вернуться враг.
– О, мне нечего бояться этих людей. Их нашествие, кажется, обошлось вам недорого и не доставило неприятностей. Наши драгоценные противники не привыкли к знакам уважения и симпатии со стороны честных испанцев.
Сарказм и ирония в словах дона Маноэля граничили с жестокостью. Это только у людей великодушных сарказмом оттеняется достоинство.
Кармен почувствовала, как у нее запылали щеки. Но она не опустила глаз, а, напротив, гордо вскинув голову ответила:
– Что вы хотите этим сказать, отец?
– Ну… Дорогая дочь, полагаю, ваша обходительность и всесильные чары станут надежной защитой и оградят драгоценную жизнь вашего отца.
– Я вас не понимаю!
– Да понимаешь, дочь моя, и очень даже хорошо понимаешь. Генерал Масео – тоже мне генерал! – ни в чем не отказывает полковнику Карлосу… Тоже мне полковник!.. А господин Карлос Вальенте, этот черномазый негодяй, ни в чем не может отказать донье Кармен Агилар-и-Вега. Так что я не подвергаюсь никакой опасности.
Кармен бестрепетно парировала удар:
– Я скажу вам даже больше, отец, риску подвергались все, кто, как и вы, боролись с врагом, но их он не щадил, а вашу жизнь – знайте же это! – оберегали.
– Вы хотите сказать, что меня спасало это скопище оборванцев?
– Да, именно так.
– Но это же подло! Тогда я должен сам себя возненавидеть. Мне подарили жизнь эти бандиты? Эти негритосы? Этот Карлос Вальенте Сын рабыни, негодяй в погонах?! Тогда я опозорен!
– Мой друг детства выполнил долг честного человека.
– Человека? Он же нечисть! Четвероногое животное! Горилла! И вы, утонченная девушка, вы его любите?!
Выдержав поток ругательств, обрушенных на ее голову и ранивших сердце, Кармен ответила слегка дрожащим голосом:
– Да, я его люблю!
– Христос тебя покарает Ты не достойна носить мое имя. Ты мне больше не дочь.
Вне себя от ярости, от попранной гордости, забыв о любви и достоинстве, полковник схватил лежавший поблизости хлыст и, замахнувшись, собрался ударить Кармен по лицу. Та, гордо посмотрев, удивительно спокойным голосом произнесла:
– Вы забываете, дон Маноэль Агилар-и-Вега, что я женщина!
– Негритоска! Самка животного!
Он собирался хлестнуть ее, когда в дверь вошел, с трудом держась на ногах, мертвенно-бледный мужчина. То был привлеченный шумом Мариус. Рядом с ним стоял пес Браво. Увидев занесенный над головой Кармен хлыст, Мариус заорал:
– Подлец!
Заметив на моряке рваную форму повстанческой армии, дон Маноэль, рассмеявшись, крикнул:
– Ко мне, Кристобаль!.. Сципион!.. Зефир!.. Мартино!.. Ко мне!.. Хватайте этого мерзавца! Его нужно расстрелять, расстрелять в спину, как предателя!
В зал ворвались семь или восемь вооруженных. Пес оскалил огромные клыки и напрягся, готовый прыгнуть. Мариус схватил деревянную скамейку, поднял здоровой рукой и закричал:
– Меня не расстреляешь как мелкого воришку… Эй! Вперед за старушку Францию!
